фрау Зайбель

F R A U  S E I B E L
    Когда мы, в 2001м году, приехали в Херфорд и впопыхах, спеша выехать из лагеря, где нас содержали вместе со свинствующими албанцами, поселились в микрорайоне, говоря по-русски, по имени Нордштадт, что значит, теперь уже по-немецки, Северный город, то были озабочены поисками знакомств. Соседи по лестничной площадке были наши земляки, но годились нам в дети, а нам хотелось познакомиться с ровесниками, причем уже пожившими здесь, на чужбине, и могущими принести пользу советами жизненными и в изучении языка. И вот мы стали по вечерам гулять. Гулять тут есть где: улочки кривые, чистые, зелёные. Ходи, любуйся чужими садиками, тем более, что заборов почти нет или они низенькие. Есть в нашем районе пруд и, соответственно, утки, которых никто не прёт, во-первых, потому что запрещено ими питаться, а потом – все тут сыты. В пруд впадает ручеёк, и мы вдоль него  наладились «шпацировать» – гулять по-нашему. Через несколько дней таких интенсивных гуляний мы уже в подробностях знали окрестности и даже завели себе одну знакомую собачку, к которой была прицеплена поводком дама, или, если хотите – фрау. Нина ей кивнула, для первого раза, а та нам сказала – гутен таг, но не кивнула, потому что кивают все, только не немцы, но они понимают, что нашему брату очень тяжело приветствуя махать рукой и улыбаться после семидесяти лет отсидки в тюрьме народов. На завтра, встретив эту парочку, мы уже хором гутентакнули даме, а псине пожали лапу.  Как -то сам собой завёлся разговор двух фрау – моя жена, хотя по-немецки и ни в зуб ногой, но по происхождению, как тут называют – этническая немка или Russland-Deutsche Frau, нашла общий язык с местной с помощью жестов и ужимок. Мне она периодически бросала коротко переводы, из коих я понял, что нас зовут в гости, что собаку зовут Snopi ( как потом выяснилось, чуть ли не каждую вторую немецкую шавку так зовут), что мы приехали из Сибири, а фрау Зайбель, так мы стали её для начала называть, местная уроженка.
И стали мы дружить. Она изредка посещала нас, а мы, наоборот, частенько её «безухали», что, как выяснилось, означает на местном диалекте – посещали.  Мы теперь так и говорим, вместо - я был, к примеру,  у Ивановыхв гостях – «я отбезухал  Ивановых»! И всем всё понятно. Приятно провели время. Вот уж не знаю, приятно ли она проводила время в нашем доме, но что с пользой для нас – это точно. Она завалила нас инструкциями, как надо вешать картины (их тут вешают  на уровне глаз, а не под потолок, как принято в наших крестьянских избах), как едят вилками и ножами ( теперь я даже суп ем вилкой), как едят борщ ( после каждой ложки сморкаются в отдельную салфетку и складывают возле тарелки, так  что к концу обеда получается немалая кучка бумаги на парадной скатерти). И еще много нового мы узнали про немцев, и про нас тоже. Например, что наш Чайковский писал очень громкую музыку, как и все остальные русские музыканты, впрочем. Никогда бы не подумал, а вот немцы так считают. Наша новая знакомая оказалась музыкальной дамой – у неё дома обнаружилась огромная коллекция пластинок и отличный проигрыватель, который впоследствии, вместе с пластинками был подарен мне, а после того как техника сделала ещё один шаг вперёд, я отнёс эти подарки (скрепя сердце) на свалку. Негде стало хранить всё это! Пусть извинит.
   Фрау Зайбель оказалась весьма начитанной дамой – пара книжных шкафов прочитанных книг  - это не мало. Интересовало её всё, а особенно много вопросов у неё было по русской истории. Оказывается на немецком языке очень много написано на эту тему – истории наших государств пересекаются. У нашей фрау, как положено, наверное, у немцев, всё по полочкам. Есть у неё тетрадка в которой перечислена вся домашняя утварь: стулья - где какой стоит, зеркала - вплоть до карманного, карманные фонарики, тарелки, ложки само собой, а еще переписаны у неё русские цари. Для них, конечно, отдельная тетрадка, снабжённая вклейками, цитатами, фотографиями. Отдельной колонкой выписаны русские царицы со сносками из какой страны выписаны и какому царю приписаны. Первый же вопрос у неё к нам был: «почему все царицы имеют второе имя Фёдоровны?» Долго объясняли мы ей, что такое отчество и зачем оно нужно. Результатом этих объяснений стало обретение ею отчества Вернеровна. Оно ей очень понравилось и с тех пор я к ней иначе как Маргарэта Вернэровна, не обращался.
Была у неё, до самого последнего времени и машина –«ланчия». Эту машину она хранила в гараже и ездила на ней очень мало, а к концу жизни только я её и возил. Ездили мы с ней, преимущественно, по магазинам. Там она закупала собаке и себе корм и мы ехали домой, но по пути обязательно заезжали или на бауэрхоф, или какой-ни будь имбис-закусочную. Там она покупала, что-ни будь эдакое, чего я не пробовал никогда, да и в рот бы самостоятельно не взял. Приезжали домой, и моя «цвайте мутер»-вторая мать, как она себя называла, накрывала стол, для своего третьего сына. То есть меня. Особенно старалась, когда готовила шпаргель-спаржу. Мы-то в Сибири у себя за печкой и не ведали, что есть такие корешки, при виде которых у немцев выделяется слюна и они делаются ещё добрее и приговаривают- шмект гут, шмект гут! Вкуснотища, значит.
   Впервые Маргарита Вернеровна угостила нас шпаргелем через полгода нашего с ней знакомства. Было это после экскурсии по окрестностям Херфорда. Возраст подсказал ей, что пора пройти тропами, где она гуляла в детстве с родителями, позже со своими детьми, еще позже с любимым мужем. Для этой прогулки мы с женой и Снопи  составили ей компанию. Для начала отъехали от города километров шесть. Причём вела машину она сама – и довольно лихо. А потом, бросив авто, побрели в лес.
Видели мы в тот день старую дорогу, заросшую уже лесом, построенную ещё римлянами, дорогу проложенную гитлеровцами параллельно автобану ( чтоб гонять тяжёлую технику и не разрушать магистраль). Постояли на мосту через эту становую жилу Германии – автобан номер 2. Интересное явление отметили: маша руками проезжающим с высоты моста, мы видели как в кабинах машин люди оживлялись и отвечали нам улыбками и махали в ответ. Мне, неоднократно махавшему проходящим поездам, или наоборот, из поезда – стоящим на перронах, очень редко доводилось видеть ответный дружеский жест. Непристойных – множество. А один раз был даже оплёван! Но это на родине. А тут, во вражеской Германии, где живут потомки фашистов, да и самих бывших ещё полно, столько улыбок. Вы, читатели, наверное про себя ухмыльнулись – ну-ну мол – мели Емеля. Это они в ответ махали из кабин, чтоб вы не кинули сверху что ни будь. Может быть…
   Так вот, от автобана мы спустились вниз, к ручью, и вдоль него доскреблись, на остатках зайбелевских сил, до пруда. У неё традиция, видите ли: прочищать устье ручья впадающего в маленький водоём. Для этого, ещё в пути, она подобрала длиннющую палку и велела мне её тащить. Что-то говорила – объясняя, но я тащил молча – велено. Оказалось, что ручей течёт под дорогой в трубе, и нужно её прочистить. Очистил трубу, очистилась её душа – долг исполнен! Добрели до машины, а ехать назад она отказалась – силы кончились. Однако, скомандовав заехать на бауэрхоф-крестьянский двор, сразу воспряла. А уж купив у бауэра-крестьянина шпаргеля, сушёного мяса, мелкого, как виноград картофеля, одыбала окончательно.
   Дома поставила варить картошку, шпаргель, принялась шинковать мясо, варить соус грибной – куда усталость делась. Нам всё это было в диковинку, и мы только следовали указаниям. Нине было велено учиться готовить, а мне сказано было накрывать стол в столовой. У неё в кухне даже табуретки не стояло, чтоб сидя перекусить, не говорю, чтоб выпить. Но вот уже и стол накрыт, и в центре бутылочка отпотевает. Надо сказать, что я не могу есть ничего экзотического, особливо впервые, без водки. Тем более эти корешки, которые даже пахнут-то не по-нашему. Да плюс картофель в мундирах, который надо есть вместе с мундирами, и ещё непонятный соус. Соусы я вообще не ем – ну не француз я!  Но наша Вернеровна уже приучена мной и без бутылки за стол не садится. Естественно, она думает, что я алкоголик. Не буду же я ей объяснять, что любое новое для меня блюдо я должен предварить рюмкой. А такое, как сварила она, для меня экзотика. Надо запить! Иначе не пойдёт.
   Алкоголик – это у нас звучит презрительно, а в Германии к нам, Алкоглишманам, относятся с почтением. И даже пишут с большой буквы.
   И вот мы уже выпили, не дыша закусили шпаргелем, выдохнули. Это мы с Ниной, а наша хозяйка, приговаривая – шмект гут, шмект гут, уже очистила полтарелки, пока мы прислушиваясь к себе, там внутри, переваривали проглоченный кусочек. Не дожидаясь приглашения, я выпил ещё, и ещё… и шпаргель пошёл! Потом было мороженое, ещё полрюмки, а сразу за ней нам было сказано, что нам пора домой. Без обиняков.
   В маленькой прихожей есть у неё кусок картона на котором каждый гость оставляет автограф – такой обычай. На этом листе расписались все наши родственники и знакомые – все, кто посещал нас, обязательно бывали приглашены и ею. И всегда был гешпрехт-беседа, кофе и что ни будь такое, чего мы не едим. Мусс или сыр экзотический или кухен,для меня несъедобный. Кухеном немцы называют сладкий пирог, а я и русские то пироги не особо люблю, а тут нечто из творога и взбитых сливок. Выпивку, в этих торжественных случаях, подают «на потом». Но мне наливают перед едой – уважают алкоголика.
   Любила она вязать шерстяные вещи и до того даже дошло, что большие пальцы рук  стали у неё вывернутыми. Но вязала классно и все шкафы были забиты разноцветными кофточками. Никто у неё их не брал, но у Нины оказался тот же размер и приличная часть коллекции этих изделий перекочевала в наш шкаф. Я тоже был облагодетельствован и стал обладателем трёх «полуверов»—пуловеров. Правда, связаны они были на немецкий манер – с укороченными рукавами и вообще короткими. Так уж тут принято. Удлинять она никак не соглашалась и даже ругалась – я не обижался, хотя знатоки говорили, что весьма крепкие выражения употребляла старушка. Но я этим знатокам веры не очень-то даю – не верю, что они правильно переводят.
   Но вот почил в бозе Снопи и его зарыли в садике у дочери Маргариты Вернеровны, а на могилке поставили скульптуру Венеры, почему-то.  Стало нашей Вернеровне одиноко, характер стал портиться и перестала она приглашать детей соседей к себе на посиделки и не стала их учить рукодельствам и играть с ними в настольные игры. Начала больше времени уделять телевизору и кроссвордам.  Дочка Сольвейг, заговорила о переселении матери в свой дом, но для этого нужно бы комнату пристроить… Мать выдала денежки на пристройку, но, подумав хорошенько, передумала переезжать. Денежки не вернули, комнату не пристроили. Вскоре и рак крови появился и начал портить ей жизнь. Переливания, анализы, таблетки и стала она всё реже поддерживать меня в распивании рюмашек, но выпивала до самых своих последних месяцев. Разговоры наши приобрели характер завещаний – вот это возьмёте себе, а это выкиньте на помойку… и тд. Долго она размышляла, что делать с её телом. Ложиться рядом с мужем она не хотела. Платить никто не будет и через 25 лет выгребут кости на свалку, говорила. И решила, что лучше сжечь и пепел в море Северном развеять. Есть такая услуга.
    Как-то вызвала она меня к себе по телефону, а нужно сказать, что решив поговорить именно со мной, она всегда шла к холодильнику. Не подумайте что проверить есть ли там выпивка для меня. Просто на холодильнике она написала моё имя-отчество – Юрий Владиславович. И она разговаривая со мной, считывала с холодильника  это неудобоваримое, даже для русского, отчество. Оцените подвиг!
    Так вот. Вызывает  цвайте мутер на кофе. Я сажусь на своего велоконя и через двадцать минут уже я у неё пью кофе и запиваю горькой. И слушаю, что мне скажут. Оказывается, она волнуется по поводу моего отъезда в Россию. И переживает, что не доживёт до моего возвращения и если, мол умрёт, то не сможет со мной «там» встретиться. И предлагает мне окреститься… Даже не предлагает, а настойчиво просит. И у неё уже всё готово. И стакан с водой, и крестик…и молитва. И вот я евангелик! И ренегат.А что было делать? Отказать тяжело больной?
   А плохело ей всё больше и вот настал день, когда пришлось ей оставить свою трёшку и перебраться в малогабаритную двушку в доме с уходом. Медики, уборщицы и круглосуточное дежурство с кормёжкой облегчили, насколько это возможно последние дни. Последнюю неделю запретила она нам её посещать и отказалась от переливания крови и медикаментов.
   И вот уже и прочитал поп  над её гробом последнюю молитву и мы помянули её по-немецки, в ресторане, в компании семьи сына Вернера с женой Элизабэт, дочери Зольвайг с мужем Райнхольдом. Второй сын на могилу матери не пришёл. Так бывает оказывается. И осталась нам только память об этой доброй женщине ставшей мне тут, на чужбине, второй матерью.