Небо? Оно здесь

Там, где старушки в платочках сидят в сером городе на лавочках и торгуют семечками, но вовсе не подсолнечными, где по углам шныряют подростки и взрослые люди измождёного вида с опухшими венами на сгибах рук и на икрах ног, с посиневшей кожей под глазами, образующей круги. Там, где не бывает видно солнца, где его от людских усталых, остекленевших, без единого блеска, глаз прячут молочно-туманные облака, где в воздухе витает запах крови, сожжённой плоти и кусочков отхарканных лёгких... Жмурясь от яркого света, отправляю в полёт мелкий тёмный камешек, резко выделяющийся своим непохожим на золотистый цветом на общем фоне песка.
Ярко-голубое небо над головой с помощью солнечной слепящей монетки нагревало землю и зарывалось лучами в жёлтый песок, который я разгребал ногами, собираясь уже переходить на серую полосу асфальта. Шум волн давно остался позади, слух больше не улавливал водные перекаты, зато прекрасно было слышно крики бешеных истеричных чаек, вечно голодных, вечно визгливых.
Поморщившись от противных пронзительных криков, я встряхнул светловолосой головой, поднимая взгляд с земли, уже ставшей серым гранитом, и зарылся глазами в светлый колючий ёжик волос идущего чуть впереди меня парня. По губам тут же расползлась возвращающая меня в нормальное живое состояние улыбка, и я навалился на широкую спину, обхватив сильную шею предплечьями и таким макаром повиснув на своём любимом вертолётчике.
- Ва-а-а-а-афля, а дотащишь до дома?
Я вот не могу идти сам, ага. Меня разморило на солнышке, ага. И ещё...
Блуждающее по окружающей местности зрительное внимание натыкается на зелёный широкий зонт, спасающий морозильную установку и человека в светлой одежде от палящих лучей и жара, пока я прижимаюсь щекой к широкой лопатке и вдыхаю в себя родной терпкий запах с нотами имбиря и коры какого-то вкусного - судя по аромату-то - дерева. Что-то такое чуть горьковатое, но в целом очень тёплое, заполняющее собой весь нос, рот и мягко щекочущее нёбо...
Только лишь на секунду замерев, широкоплечий мужчина, на котором я висну, запах которого я жадно вдыхаю в себя с полным правом это делать, продолжает свой путь, с хмыканьем бросая мне назад:
- Ноги отнялись?
- Ага! - И моё безропотное вялое движение вслед за Куртом, которое производит практически только он сам, является тому полнейшим доказательством. Но тут мои глаза снова натыкаются на большой зелёный зонт. - Ва-а-а-афля-я-я...
- Чего, липучка? - Поворачивает голову, бросая на меня серый вопрошающий взгляд.
- А купи моро-о-о-оженое? - Даже не обращаю внимание на слово, которым меня только что наградили.
Приподнимаюсь на носках, крепче хватая своего парня за шею, и, чуть надавливая, вынуждаю его остановиться, чтобы с удовольствием зажмурившегося котяры положить подбородок на его плечо. Смотрю в красивое лицо мужчины всегда показательно голубыми, постоянно невинными, бесконечно любящими глазами, два раза призывно и - как мне думалось - соблазнительно моргнув.
В полном молчании Курт смотрит на меня, оценивая стальным, немного ехидным прищуром мою самую, безусловно, честную на свете морду, а потом фыркает, поднимая ладонь и растрёпывая мои и так не знающие порядка светлые волосы, выбираясь из сплетения моих рук.
- И не смотри на меня так... Тебе какое?
Зачем только, спрашивается, отпустил того, по кому соскучился неимоверно и кого увидел сегодня впервые за две недели? А затем, что этот суровый мужик сейчас пойдёт покупать своему любимому мне мороженку! Поэтому я спокойно отпускаю его, по пути траектории движения рук успев пока что безнаказанно ущипнуть его за бок.
- Вкусное! - Радостно и широко улыбаюсь.
- А конкретнее? - Светлые глаза смеются, а уголки губ показывают тёплую усмешку.
- Куда ещё конкретнее? - Делаю страшные глаза, мол: ты о чём, Курт?! Это и так самая что ни на есть конкретика!
Едва заметно покачав головой и посетовав на меня синему небу, сероглазый блондин направляется было к морозильному складу мороженого, но не тут-то было:
- Я тебя буду ждать там! - И махаю рукой в направлении сооружения с двумя мраморными лестницами, перилами, под которым задорно плескал водой небольшой фонтан в окружении беседок.
Удостоверившись в том, что Курт проследил за движением моей руки, понял, где именно меня вылавливать и пичкать мороженкой, я направился в вышеозначенном направлении.

Спокойное журчание сменялось буйными всплесками издалека кажущейся пенной воды под сенью высоких деревьев, охраняющих прохладу этого места. Там, по сочной траве бродили пары, чаще всего гетеросексуальные, бегали маленькие дети, порываясь запрыгнуть в фонтан или хотя бы просто дотронуться до бьющих струй, где-то, не так далеко, играла музыка... Яркий контраст между солнечным пляжем и этим по-странному тихим и спокойным местом.
Игнорируя беседки, стулья и лавочки, я сидел на мраморных перилах, приняв традиционную позу турков и уперевшись локтём в колено, лицом не к красивому зданию, оставшемуся позади меня, а к открывающемуся виду: подо мной - зеленеющему, вдали - жёлтому с синей полосой реки. Шелест переговаривающейся между собой листвы не наводил ни на какие мысли, и я бы с удовольствием разлёгся по перилам, накрыв ладонью глаза от яркого солнца, но, увы, слишком узкая полоса мрамора. Вот придёт Курт, тогда у меня будет минимальный риск свалиться, и я попробую... А сейчас же я просто сцепил пальцы между собой, прикусив кожу на указательном, чтобы по дурацкой привычке не грызть губы, и задумчиво щуря голубые глаза.
Пока деревья услаждают взор и насыщают воздух Земли кислородом, поглощая углекислый газ, в то время, как кору и листву жрут насекомые, а комья земли разрывают дождевики, пока тела усопших изгрызаются вечно ненасытными жуками и белыми червяками с острыми зубами, пока где-то там, в центре планеты крутится пылающая магма, обволакивая холодное ядро, люди бояться многих вещей. В некоторых вариантах есть вероятность того, что, если выбирать только пространство деятельности, они бояться получить что-то от других по двум взаимовытекающим причинам. Бояться того, с чем уже сталкивались, во-первых, и на что способны сами, во-вторых. Одно вытекает из другого, как вода в фонтане прорывается струёй в воздух и вновь падает обратно в купель плеска и маленьких волн с пузырьками. Интересно, тогда чего, если рассматривать эту проблему в таком ракурсе, могу бояться...
- Ты когда-нибудь думаешь, придурок?!
Вздрогнув от громкого голоса своего любимого человека, но от него же и начав радостно улыбаться, я оборачиваюсь назад, вылавливая вниманием идущего ко мне, явно чем-то недовольного Хартмана.
- А нахрена? - Улыбаюсь, радостно и по-солнечному, будто солнца и так не хватает.
- Сползай с этой перилы, идиот.
Он ещё не подошёл и на десять шагов ко мне, но на этой площадке мы одни: все остальные предпочитают бродить по траве.
- Будешь так громко говорить - испугаюсь и правда упаду...
Начинаю опасно откланяться назад, сидя в пол-оборота и упираясь рукой в прохладный даже на солнце мрамор... но затем мой взгляд натыкается на то, что держит в своей широкой ладони мой любимый вертолётчик: вафельную трубочку, скрученную в рожок, с замороженным холодом...
- Вафля! - Стремительно спрыгиваю с перилы и уже через секунду налетаю на любимого, хватая его за шею: - Я тебя обожаю!
- С мороженым? - Хмуро.
- Да-а-а-а-а-а-а.... - Мурчу, бессовестно мурчу.
А затем, всё так же обнимая высокого блондина за сильную шею, нагибаюсь к мороженому, проводя по медленно, но верно тающему холоду языком, подхватывая не только замороженное молоко, но и маленькое напоминание о кусочке апельсина, и вновь притягиваюсь к Курту, вжимаясь в него всем телом и отдавая со своих губ прямо в его рот апельсиновую прохладу лета.
- Я даже успел соску-учиться!
- Врун ты.
- Нисколько. Я скучал!
- Ага.
- Да правда! Ты мне не веришь?!
- Ой, заткнись...
И с этими словами он одним предплечьем беспрекословно склоняет мою голову к своей груди, а я и правда затыкаюсь, только молча улыбаясь и жадно глотая родной тёплый запах.
К чёрту идиотские мысли и слова.
Рядом со мной тот, кто знает небо, большое голубое небо, как свои пять пальцев.
Такое высокое, далёкое, но протяни руку - и близкое небо.

22.05.'10