За стеной

I’m hanging on your words,
Living in your breath,
Feeling with your skin -
Will I always be?...

             Depeche Mode «In Your Room»


Предисловие

Никаких клятв и обещаний не давала душа твоя этому миру, да он и не просил их у тебя, он почти забыл тебя, а ты был этому рад. Ты всем телом ощущал оторванность от этого мира, и это было прекрасно.
Никого кроме тебя. Ничего вокруг. Ты же знаешь, ты соткан из нот, потому ты звучишь, как серебряные струны дождя, зажатые в кулаке плачущего неба. Для тебя нет смерти и нет жизни. Ты не умеешь жить прошлым или будущим, воспоминаниями или надеждами. Ты живешь для кого-то, и эта мысль тебя немного греет. Береги себя для этого кого-то и свою душу, которую еще не поздно спасти.
Интересно, какова твоя сущность и что есть ты? Ты заходил в чужие нарисованные кем-то миры, яркие сны, примерял созданные тобой образы. Это было интересно, но ты никогда не доживал их до конца. Твоя звезда гасла с рассветом общего солнца, тебе не хватало времени. Ты не всегда успевал убрать рук от огня, он уже касался кожи. Ты понимал опасность не сразу, и позволял себе сходить с ума порой слишком часто, превышая допустимую норму. После передоза ты уже не мог стать нормальным, не смог до конца вернуться назад. Возвращение приносило тебе лишь боль и слезы, а стоило только зажечь свою звезду – и перед тобой появлялось все, что ты хотел увидеть. Бескрайние поля, зеленые леса, луга, усыпанные ромашками, небо василькового цвета, ласковое золотое солнце, неспособное обжечь или принести еще какой-то вред. И сам ты стал частью этой гармонии, сам вплел в сердце строки стихов и пропах серебряным дождем. Ты пел и танцевал вместе с ветром, перешептывался с лесом, подмигивал луне, и она отвечала тебе. С кем еще в этом мире ты можешь быть таким счастливым?! Даже с самим собой ты уже разучился быть наедине…
Не жди отныне своей мечты – она улетела от тебя в небесные дали. Забудь слова свои, забудь свою вину перед другими. Ты виноват лишь в том, что молчал, подобно мудрецу; ты виноват также в том, что сказал не то, что хотели от тебя услышать или вёл себя не так, как было бы проще для всех.


Часть первая
Liren

Я никогда не думала, что умру. Когда-то я этого хотела, даже представляла себе свою смерть – она была бы героически красивой, выжимающей слезы даже из камней. И всегда кто-то оставался, чтобы плакать обо мне, вымаливать и спасать мою грешную душу. Я не думала, что тем, кто здесь останется, могло быть больно, ибо не всегда плачут от боли. А некоторым было бы больно, конечно, ведь кому-то я еще нужна.
А сейчас… я смотрю в небо. Оно кажется мне холодным и стеклянным, где-то за этим стеклом горит закат и тлеет вата облаков. Мне совсем не хотелось там оказаться, не хотелось разбивать это холодное стекло своей грешной душой. У меня еще много дел. Жаль уносить в могилу недописанные песни.
Недавно мне приснилось, что меня убили. Кто-то перерезал мне вены, а я осталась лежать на пыльном полу какого-то заброшенного дома, на втором этаже. В глазах темнело. Вставать мне не хотелось. Липкая теплая кровь бежала по запястьям в ладони. И это все не больно, просто очень медленно. Я не спала и не умирала никак – просто плыла куда-то сквозь туман. И вдруг чьи-то сильные руки вырвали меня из этого забытья. Меня долго трясли, пытаясь выбить из меня сведения о моем убийце. «Или это ты сама?» - спросили меня. «Нет», - прохрипела я. Нет, конечно, я бы этого не сделала. Кто-то меня убил.
После того сна меня не было дня два – то есть, я была убита два дня, но мне это вскоре надоело, и я вернулась. Не обязательно конечно каждую свою фантазию записывать – так никаких тетрадок не хватит. Но вот эта смерть мне почему-то запомнилась.
Итак, меня зовут Лирен. Конечно, в паспорте моем значится другое имя, но мне нравится это. По паспорту же мне 19 лет, однако, Лирен значительно моложе, она появилась года три назад. Она будто проснулась, ей было уютно в этом солнечном мире, в этом ласковом доме. Это чувство пришло не сразу – были и сомнения, и боль, и страх, и разбитые мечты…словом была Жизнь. Но слишком рано было для смерти.
Меня зовут Лирен, мне так мало лет и я не хочу умирать.
И вот я иду по улице, по неровной пыльной дороге, грохоча ботинками по асфальту. Иду не знаю, куда и зачем. Продолжение моего сна я придумывала на ходу: запястья мне перебинтовали, я встала с пыльного пола, поблагодарила тех, кто помог мне и ушла из этого незнакомого дома, куда глаза глядят. Вот и сейчас иду. Напоминает один американский мультик, в котором дядюшка Том рассказывал всякие небылицы своим малышам, чтобы им лучше спалось: «…и вот я 14 миль падал с небоскреба и упал на тротуар». После чего дядя Том встал с тротуара, отряхнулся и пошел своей дорогой. И я тоже. Интересно, кто же меня убил? И за что? Во сне об этом не сказано.


О друге

У меня есть лучший друг, моя вторая и довольно габаритная половина. Это мое пианино. Я знаю, что пианино среднего рода, но я называю его Он. Он мог бы быть и роялем при лучшей жизни, правда? Я его так люблю, он очень красивый, у него приятный голос. Не прожорлив – питается водой, которую надо давать раз в два месяца в литровой баночке. Иногда капризничает, особенно во влажную погоду – голос его становится глуховатым и хриплым. Любит, когда с него вовремя стирают пыль; не любит, когда надолго о нем забываешь. Он очень хороший – всегда меня выслушивает, не перебивает, со своими глупостями не лезет. Он не требует, чтоб я была красивой, умной, доброй и т.п. Хотя, талантливости, конечно, требует – бесталанная игра его расстраивает (в прямом смысле слова). Не отдался бы любой дурочке за стакан воды! Он мне верен. Когда у меня плохое настроение, я его часто расстраиваю, но мне этого не хочется.
Недавно у него стала скрипеть педаль – это моя вина, я забыла дать ему воды вовремя. Я даже испугалась, что он заболел, хотела позвать доктора-настройщика. «Или поставить фанерный резонатор? – спросила я у него. – Звук будет чище, ты станешь почти роялем. Или ты расцениваешь это как операцию по смене пола? Я поняла – нет так нет».
Вот с гитарой у меня отношения почему-то не сложились. Она замороченная капризная как настоящая женщина, но звучание ее по сравнению с пианино гораздо беднее. Еще бы! После восьми октав три – это как черно-белое после радуги. С остальными не пробовала. Остальные пианино, например в институте, были такими больными и несчастными, что слезы на глаза наворачиваются. Пыль с них не стирали, мел на них сыпали, педали ломали, настраивать не хотели – оттого  звуки путались, ноты сливались в какую-то одну немыслимою… словом, звучали эти бедняги так будто не пели, а плакали. Какой ужас! Больно мне больно. И наверняка их морили жаждой. Быть для всех доктором я не могу, но после общения с такими несчастными, я радуюсь, что мой друг живет в прекрасных условиях и продолжает рисовать мои картины.


О меня

Я знаю, что меня много – шесть или семь и все разные. Я знала, что я не такая как многие, но не знала, почему и в чем это заключается. Я знала, что мои родители меня любят, но не понимала за что.  Как можно любить человека, который сломал тебе жизнь? Многого на этом свете я понять не могла. Было много меня, но картины, которые мы вместе рисовали нотами и сплетали из строчек стихов, были похожи одна на другую, а та… на кого-то.  Например, вот распространенный набор нашей поэзии: стрелы\слезы\струны дождя, серебро слез, блики\сияние\мерцание вечности и т.п. Нотные узоры, хоть у меня и было никудышнее музыкальное образование, были просты до ужаса и оформлены ля, ре, ми- минорами или до и фа-мажорами. Аккомпонимент – примитивное шустрое арпеджио.
Никогда и не подумаешь, что нас много. Ха! Один за всех и все едины. И все мы любим музыку, футбол и кока-колу.
Все мы любим весну, лес и зеленый цвет.
Любим чай, уютные вечера и все красивое. Особенно красивые голоса. Мы выуживаем из этих голосов эссенцию и наполняем ею музыку. Но, увы, по-настоящему красивых голосов мало. Или это мы плохо искали. Вокруг голоса-скрипы, голоса-сирены, голоса-молоточки. Попадались и такие, которые будто выплевывали или высвистывали слова, но не говорили. Или говорили нараспев, но не пели, а растягивали слова, будто жвачку во рту перекатывали. Мы же искали голоса-ветра, голоса-леса, голоса-моря, чтобы создать ту же милую сердцу картину… и не находили. Все чаще выжимали в музыку натуральные голоса природы. Получалось плохо – мы застряли в одной поре, в одном цвете и даже в одной погоде! И все песни похожи. Да еще со слезами, стрелами, струнами, серебром, дождем и прочими атрибутами излюбленного набора.
Меня много, но эти картины всех нас объединяли. Мы их любили.


О мечте

Что вы сделали с нашей мечтой? Не знаю, была ли она когда-то. Или это был мираж – видимость мечты? Но мираж этот был таким полным и ярким – настоящая фата-моргана. Моя мечта перегорела как лампочка. Когда попыталась я ввернуть новую, чтобы осветить дебри своего сознания, оказалось, что она светит не так ярко как прежняя. И не радует так, как прежняя.
Опять вокруг холодный серый город, о котором уже столько сказано и написано. И год за годом он живет той же жизнью – серой, пыльной и холодной. Он не видит, как в нем живут и умирают люди, как рождаются и вырастают дети… он не видит и не чувствует ничего. Я тоже перестаю замечать и чувствовать его. Мир внутри – гораздо больше, чище и светлее, чем этот серый город. Я не ощущаю себя его частью, хотя я теряюсь в его толпе, я хожу по его улицам, дышу его гарью, покрываюсь его пылью. У меня такой же нелепый вид как у него. Иногда я люблю свой город – когда не слышу его шума и не чувствую его запаха. Он хорош после дождя или вечером. Он бывает хорошим, но никакой в нем нет мечты. Ничего в нем нет, как и во мне. Иногда мне от этого страшно. Страшно подумать, что в душе моей так же холодно, пусто и серо и все лишь суета. Нелепая внешность, которая прячет пустоту. Интересно. Нет, не то, чтобы я так себя не любила – просто мне страшно за себя. Наверное, это тлеет в душе мечта и потому, мне немного больно. Я не знаю, что делать с золой – она еще жжет меня, а мне лень ее выбрасывать.


Фильм

Тебя нет – есть то, что хочет казаться лучше. Жизни твоей нет – ты живешь в своих фантазиях, ты смотришь фильм о себе, где есть место самому невероятному. И в этом фильме ты лучше, чем на самом деле. Там можно быть кем угодно, мечтать о чем угодно, моделировать одежду, помещения, придумать себе друзей, с которыми всегда хорошо, которые терпят тебя, никогда не надоедают тебе, ничего не знают о тебе. Там можно все. Можно представить себе, что кто-то смотрит этот фильм, видя нового тебя и удивляется – как это раньше не замечал такого. Там не стыдно за свои поступки, слова, желания; там ты не делаешь ошибок, там ты все знаешь, там все легко и просто – можешь представить, что ты видишь в темноте, никому ничего не объясняя. Там все придумано тобой и только так, как хочешь ты. Тобою пишется сценарий. Только представь, что фильм кончится или кто-то его выключит – ты окажешься в пустоте. Твоя настоящая жизнь, а уж тем более мир вокруг неинтересны тебе, они пусты, в них нет ничего. Они – лишь крохотная часть тебя самого. Удивительно, как остальные люди могут жить без таких фильмов? Неужели их действительность или социум кажутся им вполне достойными и заполняют их целиком? Реальность + социальность = Я? Кошмар! Как мало! Как мелко! Так мутно… Ты же готов развить любую фантазию, мимолетную мысль, даже чужую в целый фильм. И ты плачешь. Плачешь от того, что у фильма получается печальный конец. Ты плачешь от жалости к себе, от того, что уже не можешь контролировать поток этих мыслей и картинок, от которых уже болит голова, а ты все ждешь продолжения.
Вчера, посмотрев очередной фильм о себе, я весь вечер хотела плакать – слезы душили меня, но никак не выплескивались. Почти истерика. Потом я весь вечер лежала на диване с больной головой и не могла подняться. Этот фильм просто доконал меня. А как повернется дальше реальность, я даже не думаю – пусть вертится как угодно, мне все равно. Ее надо всего лишь принимать, необязательно в ней жить. Я не умею жить в реальности, я не приспособлена к этой жизни, я не хочу ее, она мне не нравится, и я не нужна ей.


Утро

Над лесом туман. Это первое, что я увидела утром, одернув штору. Над лесом туман. Будто дым, только влажный и тяжелый, будто хоронит под собой, затмивает другой мир. Я не знаю, кто провел границу леса с городом; знаю лишь то, что с последним мне приходится сталкиваться ежедневно, а первый не пускает к себе до весны.
Было обычное для этой поры утро – серое, влажное и холодное. Я собиралась в институт как обычно. Я будто со стороны себя вижу: злая тень с хмурым лицом, в обычных джинсах, с рюкзаком на правом плече и вечными наушниками. Спать хотелось страшно.
Автобусная остановка. «Толпа солидных горожан, толкающих тебя и голову сломя, бегущих на рабочие места…» Эх, был бы у меня крылатый, розовый слон – можно было бы не ждать тут автобуса.
Туман над лесом, а лес пока ближе. Но стоило сесть в автобус – и ты уже далеко от него, в черте города.
Мир проносится мимо или вокруг. Странно, может это моя вина? Или это моя заслуга, что мне значительно больше нравится. Моя заслуга в том, что мир проносится вокруг, не затягивая меня в свой гнилой водоворот.
День шел как обычно, рассказывать тут нечего, да это и не заслуживает внимания. Через несколько часов я уже дома. Скелет города остался позади, а туман над лесом немного рассеялся. Теперь его темная даль хорошо видна с моего балкона: голые деревья, черная земля. Почему же ты не зовешь меня к себе? Почему весна не спешит тебя украсить? Мы все становимся ленивее с годами.
Вот снова все хорошо. Я дома, наедине со своими мыслями, в удобной одежде, в тепле и покое. И не надо никуда бежать, никого видеть, ни с кем разговаривать. Но я чувствую себя будто в клетке; квартира кажется мне слишком тесной, мои бессловесные друзья – ненужными. Села было за компьютер, но забыла зачем. Писать что-то новое не хотелось… пальцы застыли над клавиатурой – мне нечего сказать. Хотела поиграть, но пианино звучало как-то странно, наверное, от влажности. Интернет не был для меня вторым домом, да и не за чем было туда лезть.
Странно, раньше я умела видеть радость в самых грустных событиях, замечать жемчужины в куче мусора и каждый день считать особенным только потому, что слушала разную музыку по дороге домой и потому видела разные образы. А сейчас… сильно я изменилась за последнее время, видимо не в лучшую сторону. Ни одной новой песни, ни одного нормального стиха, даже образы какие-то устаревшие плывут. Чепуха одна. Но мне уже не страшно – краски моих чувств поблекли и теперь плохое я воспринимаю менее болезненно, а хорошее – с меньшей радостью. Видимо Время или жизнь нанесли на меня защитный слой или серию контрольных ударов для закалки. У многих с возрастом меркнет дар творчества, истощаются таланты. Жизнь становится бытом и притупляет реакцию на изменения в собственной душе. Раньше одна эта мысль казалась мне страшной, а теперь – мне все равно. Жизнь идет мимо, мир проносится вокруг.
Над лесом туман.



Часть вторая
Аденэдель

Ослепшим взглядом он смотрел в будущее и видел его все, без прикрас, как есть. Теперь он знал что будет, а чего быть не может.
Вспышка рассвета. Все исчезло кроме желания жить. Мысль о том, что ему в последний раз дано счастье видеть это небо не покидала его уже давно. Он не знал, праведным ли был его бой… да и кто теперь скажет? Кто будет рыться в чужой душе, чтобы понять хоть что-то? Кто рассудит?
Душу переполняли чудовищные крики, пока она не измучилась вконец. Он сам так хотел – легче жить, когда обессиленная душа молчит, а слезы не жгут глаза.
Теперь перед ним зеленел лес. Каждое дерево, каждый кустарник, каждая тропинка стали для него родными. Теперь это его дом. Он вернулся. Он убежал от всего, что мешало ему вернуться в родной дом раньше. Даже от себя самого он сумел убежать.  Он превратился в бесплотный дух, свободно летящий над землей, как солнечный луч. Он стал сам себе хозяином и судьей. Сам себе правда. Он принимал в гости всех и те, кто приходил, даже не знали, кто хозяин здешних мест. Солнечный человеко-эльф, молчаливый воин, мудрый безумец. Теперь этот мир принадлежал ему. Он заслужил его, он знал, что так будет.
Иногда он возвращался в цивилизацию, чтобы и там рисовать свои миры в глазах скучающих, но ищущих чего-то чудаков. Они видели его замыслы и охотно принимали их; некоторые такие чудаки хотели уйти с ним, но… разные были «но»: то они боялись, то он не хотел, то они сходили с ума, не желая возвращаться домой. Он не любил, когда гости задерживаются, а держать в своем царстве сумасшедших тем более не хотел. Он был свободным и одиноким – таким он родился, Таким его растило Небо, и он не хотел менять своих привычек. Милый ветряный бродяга.
Каждый день он проводил как последний, и уже ни минуты не сомневался, что бой его был праведным и что он честно выиграл его. Своими руками он рвал тьму и рубил дорогу к свету; своими руками он строил этот мир и выгребал грязь из своей души; своими же руками он смешивал краски для создания новых картин или новых миров. Своими руками он разводил костры, сжигающие нечисть и возжигал факелы, освещающие путь заблудшим.
Таким он был – одиноким и свободным, каким и должен быть ветряный бродяга. Только плащ его никогда не запылится и не выцветет на солнце; его золотисто-рыжих волос никогда не тронет седина; его руки никогда не устанут трудиться, а его зеленые глаза не сомкнет страшный сон и не вольется в них печаль.
Днем он гулял в своем лесу, а ночами путешествовал в мир, ибо ночью мир не был таким грязным и пыльным. Он заходил в сны к своим любимым чудакам, оставлял им лучики солнца. Они любили, когда он приходил, и ждали его. Чудаки не спали по ночам. Они разрешали ему заглядывать в их тетрадки со стихами, читать с ними умные книжки или пить с ними чай на кухне. И он был вполне счастлив. Иногда он брал их с собой в свой ночной полный очарования лес, освещенный серебряной луной; деревья отбрасывали причудливые тени, тишину было слышно на мили вокруг. Чудаки млели от счастья, он веселился.

1,
Мы – всего лишь два разных мира, ничего больше. Ничего больше и нельзя придумать. Два разных мира… возможно одинаково сложных, многогранных, бездонных, но все же разных. Сколько твоих «Я» повернуто к реальности? Сколько выражает твою сущность? А сколько прячется в душе, которую сам еще не знаешь? Схема проста: 2+2+2. Первый слой два «Я», второй слой – опять двое, а вот самый сумрачный, самый далекий, самый недоступный для глаз человеческих слой… сколько «Я» живет в нем и какие они?
Какие маски ты примеряешь по утрам, уходя из дома в этот мир? Становишься ли совершенно другим, возвращаясь домой? Вопросов много – это и так понятно.
Мы – два разных мира, но оба мы уживаемся в одном. И тысячи миров уживаются в нас; а тот, кто создал их, уживается в каждом… и так до бесконечности.
Я видел тебя вчера в автобусе. Ты как всегда никого не замечала, слушала музыку. Я думал, ты спишь, но я знал, что это не так. Ты летала. Может быть даже ко мне. Я понимаю, ты хочешь вырваться из этого серого вонючего города, в котором тебе приходится жить и ты летишь к моим лесам. Там всегда солнечно, тепло и ярко, воздух чист и свеж, а вокруг ни души. Только я, но меня ты не видишь или просто забываешь, что я есть, но я всегда рядом. И мне приятно видеть тебя в своих краях. Мне приятно видеть, как ты преображаешься, как на твоем хмуром лице расцветает улыбка, как душа твоя раскрывается всецело – без тени опасения, без оглядки на мир и на прошлое. Твоя фигурка мелькала среди деревьев, за которыми я прятался. Ты бежала наперегонки с ветром и солнечным светом, ты пела какие-то забытые мною песни. Твой танец казался мне яркой вспышкой из прошлого, но в этой вспышке я видел будущее. В твоем смехе я слышал дождь и ветер. Видя слезы счастья в твоих глазах, я понимал как тебе тяжело; в этом мире, в этом городе нет места таким, как ты.
Я тоже бывал гостем в том мире, где тебе приходится жить. Я шел за тобой по этому же городу, слушал его шум, дышал им. Навстречу неслись люди – толпы людей. Их лица такие серые, пустые, чужие. Им просто наплевать друг на друга, они только о своих делах помнят и вечно куда-то бегут, спешат, суетятся. Я понял, что у тебя кружится голова от шума и от пестрой толпы вокруг. Надо было мне сразу взять тебя за руку и увести с собой, в свой мир, где все иначе и где нет всей этой серости и беготни. Но я не мог – ты не видела меня; я шел за тобой будто тень, просто чтобы почувствовать то, что чувствуешь ты, живя этим миром (или существуя в нем).
Мы с тобой – два разных мира и все же я чувствую тебя. Я вплетаюсь в твои слова, живу в твоем дыхании, чувствую твоей кожей… всегда ли будет так?
 И я уверен, что ты чувствуешь меня, ибо я видел, как ты радуешься, приходя в мое царство, как возрождается твоя спящая суть. Лучик моего солнца освещает твое сердце. Для меня счастье заключается в том, чтобы дать тебе убежище, когда тебе становится невыносимо быть здесь. Мое счастье – охранять твой покой, оберегать тебя и любоваться твоим счастьем.
Знай, что мой дом всегда открыт для тебя. Я всегда твой друг, что бы ни случилось. У меня всегда хватит для тебя солнца и новых картин; всегда найдутся ветер и крылья, когда захочешь летать. Хватит покоя, одиночества и тишины, когда захочешь побыть одна. Я знаю, тебе трудно будет поверить в это, ибо в основном всегда что-то нужно от тебя, но никто не обещает ничего тебе. Мне ничего не нужно от тебя или кого-то еще – у меня уже есть все, о чем я мечтал и теперь я только поддерживаю свою жизнь, а не стремлюсь к какой-то цели. Теперь я питаюсь улыбками, и твоя мне на данный момент всего дороже и вкуснее. Так что будь счастливой, пой и танцуй, играй с ветром и солнцем, дари мне свою радость – это все, что мне нужно.

2.
Ты думаешь, что меня нет. Конечно, ты считаешь, что ты меня придумала – мой образ ты нарисовала сама, имя мне нашла в какой-то книжке и наделила меня радом качеств, присущих тебе самой или такими, которые ты считаешь важными. У тебя есть все основания так думать, ибо мы похожи, мы уживаемся в одном мире. Но даже если ты меня и придумала, значит, я уже есть. Хотя бы в твоих мечтах и снах. Так почему же когда я прихожу к тебе, ты не веришь, что это я? Ты гонишь меня прочь, как астрального демона или как мираж. Ты отвергаешь свое же творение? Неужели ты могла настолько повзрослеть? Я не верю. Я появляюсь в твоей погруженной во мрак комнате; шагов моих не слышно по зеленому как лужайка леса ковру. Меня вообще не слышно. Ты лежишь на диване, на клетчатом пледе, склонив голову к плечу и уронив потрепанную записную книжку из слабеющих рук. Взгляд отсутствующий, лицо хмурое как обычно. Я не могу поверить, что такой человек мог придумать меня.
Я сажусь рядом на диван, но ты меня не замечаешь. Пытаюсь привлечь твое внимание – ты меня гонишь; зову тебя с собой – не идешь. Неужели ты забыла свои мечты? Реальность, которой не существовало для тебя, наконец, победила? Я отказываюсь в это верить. Мне страшно – я боюсь за тебя, хотя до сих пор моя душа не знала страха. А ведь ответ на все ты давно знаешь. Беги же вперед, беги туда, где так чист воздух и ярок свет, туда, где вечной мудростью станет твое одиночество и самым ценным богатством – твоя свобода.
И ты понимаешь, что именно об этом и мечтала всегда, вот оно – счастье.

3.
Пристально вглядываются друг в друга земля и небо. Просыпается дивный лес по весне – нежно-зеленые листочки украшают некогда голые костлявые ветви деревьев, радуя глаз, и радость эта передается душе…
Уж давно не видит снов лесной дух. Уж давно не о чем мечтать, и нет для него прошлого,  нет и будущего. Тревога селится в душе только за других – не за себя. Уж не то ли это диво, что не каждому дано – грешным делом подумал я. Научиться любить… неужто я научился? Жить чужой болью, коль нет своей, отвергнуть себя, забыть все… Странная пустота на сердце и не менее странная радость в душе – радость за кого-то. И тревога за этого кого-то становится радостью – знать, чувства живы еще, и не покрылась нежная душа древесной корой, не окаменело сердце…
Ты стучишь в мои двери, зная, что нет их. Просто приходи. Переступи порог и будешь ты окутана весенним теплом, моей радостью и долгожданным покоем. Вдали от суеты нелюбимого шумного мира, в тишине своего сердца найдешь ответы на все вопросы, услышишь все, и путь твой осветит лесное солнце. А я буду сидеть на поляне и тихо любоваться твоей радостью. Всегда желанным и долгожданным гостем будешь здесь ты. Никто не прогонит и не обидит тебя здесь.
Туман над лесом давно рассеялся - ты видишь, но кольцо вокруг тебя сжимается, не дает вдохнуть.  Запах сирени и песни соловьев ты слышишь будто сквозь стену. Я прихожу к тебе по ночам, и ты читаешь мне свои новые стихи и больше не гонишь меня прочь, решив, что хоть я и выдумка, но вполне реальная. Но не знаю я, как помочь тебе вырваться из каменного края, как водворить тишину на сердце твое, чтоб ты строками стихов не кричала, а просто прислушалась. Себя саму и боль свою послушала, чтоб легче дышать стало и кольцо разомкнулось.
Но не ведает боле лесной дух людских метаний, хоть и силится понять и почувствовать душу любимую. Да не из другого мира душа твоя – из моего же родного и привычного, но городской шум и суета якобы важных дел крадет тишину, чтоб ты не слышала ни сердца, ни боли, ничего родного. Только стихами плакала и металась, как рыба на песке, в смертной муке, будто отвергнутое родной семьей чадо, брошенное в серую бессмысленную жизнь, самой тебе ненужную…
Даст Бог пойму я, как помочь тебе и встретимся с тобой когда-нибудь…



Часть третья
Энданбар

1.
Я знала о нем не только из рассказов соседей. Он и сам заходил ко мне не раз. Никогда в жизни не видела никого более жуткого. Когда я открыла дверь, передо мной стояло бледное худое существо огромного роста, казавшееся от этого еще более тощим. Лицо его было, пожалуй, даже красивым: правильные черты, выразительные глаза, тонкий нос, высокий лоб… все признаки аристократических корней. Его черные прямые волосы до плеч блестели как ткань его плаща.  Но что-то в его облике было холодным и пугающим. Что-то что заставляло иных говорить: «Бааааатюшки! Как из могилы!»
Новоявленный граф Монте-Кристо был неразговорчив. Голос его был глубок и низок, говорил он медленно, с расстановкой, выдерживая эффектные паузы и безупречно владея интонацией и словесным ударением, будто его годами обучали ораторскому искусству.
Я с нетерпением ждала, когда он улыбнется – видимо, надеялась увидеть вампирьи клыки или что-то в этом роде, но мои ожидания не оправдались. Добродушной открытой улыбкой он меня не осчастливил (хотя, этого следовало ожидать – она была бы ему явно ни к лицу), но вот полуулыбкой, слегка самодовольной и лукавой – да. И улыбка эта была красивой.
- Кто же ты и зачем пришел? – спросила я.
- Если я скажу тебе, что я – символ греха и соблазна, олицетворение всего самого грязного и низкого, что есть на том и этом свете – вряд ли ты мне поверишь.
Я не поверила. Походка, манеры и весь облик моего гостя были настолько утонченными, что думать о чем-то мерзком и грязном было страшно, ибо именно такие люди больше склонны к утонченной подлости и изысканной мести, нежели простой народ. Элемент греховности, причем немалый, в нем присутствовал.
- Ты приглашаешь меня войти? – он даже не спросил – скорее, уточнил.
Пришлось пригласить. Он расправил свой длинный черный плащ и изящно опустился в кресло, закинув ногу на ногу.
- Меня зовут Энданбар, - наконец представился он, - мне сказали, что ты немного запуталась, вот я пришел тебе помочь. Провести ревизию всех созданий живущих в тебе. Твои фильмы, то, что ты называешь реальной жизнью, твои мечты и сны, твое прошлое, твое сердце… надо бы во всем разобраться.
- Надо, - согласилась я, хотя мало надеялась на положительный результат. И вообще, я не люблю, когда кто-то так нагло решает влезть в мою жизнь, причем в ту ее часть, о которой смутно подозреваю даже я.
- Что-то от воина и ангела есть в тебе, - задумчиво произнес Энданбар, пристально глядя на меня, прищурив левый глаз.
По сути, мы – самые яркие противоположности и не только внешне. Я в его присутствии чувствовала себя неловко. Вряд ли я смогла бы так запросто прийти к человеку совершенно незнакомому с попыткой разобраться в его жизни, душе и голове. Не то чтоб я считала это наглостью, но, по крайней мере, не своим делом. Энданбар, напротив чувствовал себя вполне расковано и уверенно, будто был в своем доме и даже в своем мире.
- Кто тебе сказал обо мне? – вопрос вполне естественный.
- Sua tempore, - ответил гость.
Наверное, глупо говорить ему как меня зовут и сколько мне лет, к тому же это было еще не решено.
- И с чего начнем процесс разбора моей жизни? – язвительно спросила я.
- Все просто. Слов от тебя не потребуется – я знаю, что ты их не любишь, да я и так все о тебе знаю. Идем.
Он подвел меня к зеркалу и спросил:
- Что ты видишь? Просто скажи мне, что ты видишь.
Вместо ответа, я взяла тяжелый стакан с остатками коньяка на дне и швырнула его в зеркало со всей дури. Зеркало разлетелось на куски. А что я могла там увидеть? Нечто длинное и тощее, в черной одежде, которая свободно болталась, и из-за этого было еще труднее определить пол данного существа.  Мое отражение меня настолько достало, что сил не было видеть его, а уж тем более комментировать. Пусть психологи говорят что угодно – неприятие своего «Я», заниженная самооценка – мне все равно. Особенно сейчас. Когда осколки зеркала рассыпались по полу, мне стало намного легче, будто я вместе с ними, или ими же я выплеснула всю боль, что скопилась за последнее время и не находила выхода.
- Я знал, что ты ответишь именно так, - улыбнулся незнакомец уже знакомой мне полу-улбкой, с претензией на видение людей насквозь.
- Если знал, зачем спрашивал? – его ответ меня просто взбесил.
- Смотри, - тихо промолвил он, указав на кучу зеркального стекла. Я проследила за его взглядом и обомлела: осколки стали жидкими! Серьезно! Они превратились в зеркальную воду, и огромные капли медленно ползли друг к другу, стекаясь в зеркальную лужу… мне казалось, что я схожу с ума. Чтобы как-то отвлечься от этого невероятного зрелища, я посмотрела в окно, на закат. Огромный огненный шар таял в вате облаков. На запад, на запад… такое гнетущее ощущение неподвижности, скованного безветрием воздуха. Мне стало трудно дышать, будто дыхание мое украли, а я вот-вот задохнусь, но никого не волнует, что меня заполняет пустота – заполняет до агонии, до темноты в глазах… Боже, разбуди меня! Еще минута неподвижной давящей на сознание тишины – минута молчания по моей еще живой душе. Огненный шар бесстрастно смотрел на меня – не отпустит, мы скоро будем вместе. Его оранжевый луч отразился в жидких осколках бывшего зеркала.
Когда все капли сползлись в огромную лужу размером с то самое зеркало, которым она когда-то была, из середины его стала тянуться вверх, как растение, жидкость, вбирая в себя воду с краев зеркальной лужи. Постепенно масса жидкого зеркала стала принимать форму человеческого тела. Серая, отражающая все вокруг вода налипала на ноги этому существу и ползла дальше вверх.
Энданбар положил руку на мое плечо – лучше бы он этого не делал – я стала задыхаться. Казалось, еще секунда, и я упаду замертво. Потрясающее в своей мерзости чувство. Я не знаю, о чем думает человек перед смертью. Наверное, перед глазами его стремительно проносится жизнь, прожитая зря, дела еще не сделанные, разбитые мечты, любимые лица и вспоминаются слова, которые не успел сказать… только со мной было не так:  слова молитвы - это все, что пришло мне в голову. Больше ничего меня не волновало. Я снова посмотрела в окно, чтобы отвлечься, но вскоре заходящее солнце затмил силуэт человека, вылепленного зеркалом. Когда солнце коснулось его своим лучом, зеркальная пелена будто растаяла (или сползла), и я увидела перед собой девушку в простом белом платье. Ее длинные волосы блестели на солнце…
Не в силах ничего понять, я упала – ноги подкосились и окончательно отказались меня держать. Энданбар тоже не стал этого делать. В тот же миг распахнулось окно, и в комнату ворвался порыв свежего весеннего ветра. Будто вернулось мое украденное дыхание. Я жадно вдохнула этот ветер, и он вернул мне жизнь, потерявшуюся в зеркалах. Голова закружилась от свежести и от обилия жизни. Ветер казался мне настолько сильным, что даже приподнял меня с пола… сквозь нерассеявшуюся темноту в глазах, я заметила, как незнакомка кружится на месте, вокруг своей оси, радуясь ветру и лучам золотого солнца. Я слышала ее смех – такой звонкий и заразительный даже сквозь шум и звон в ушах.
Я вернулась. Или ко мне вернулась жизнь. Я чувствовала, что глаза мои почти вылезли из орбит от удивления или безумия, свидетелем которого я невольно стала. Я еще не могла с уверенностью сказать, Жива я или нет, сплю или нет… все мое существо бунтовало против увиденного, но оказалось главный сюрприз ждал впереди…
Вдоволь нарадовавшись солнцу и ветру, зеркальная девушка подошла ко мне. Я была в полубессознательном состоянии, поэтому сразу ничего подозрительного не заметила. Энданбар поднял меня с пола и понес куда-то – запомнилось только чувство полета. Этот ветер, влетевший в окно, помог мне дышать.
Я не знаю, сколько времени я прибывала в забытьи, но когда очнулась, потрясение не казалось мне таким уж страшным. Хорошая память заключается в механизме забывать. Энданбар и девушка сидели рядом со мной и тут, меня настигло новое потрясение: девушка эта была… Я!!! Или как две капли воды похожая на меня. Энданбар, предвидя, что я собираюсь закричать, зажал мне рот своей ледяной рукой и сказал:
- Познакомься, это Аркана, Королева дождя.  Та, которую ты не видишь в зеркале.
Странно, что я ее не вижу – меня могла бы успокоить ее милая улыбка. Жаль, что я ее не вижу, моя жизнь была бы хоть немного светлее и лучшее. Жаль, что перед тем как прийти к Богу, человек находит дьявола.
- Поспи пока, отдохни. Завтра мы решим, что делать дальше…

2.
Ночью, когда я проснулась, Энданбар сидел на подоконнике у открытого окна. Светила полная серебристая луна и незнакомец наматывал ее прямой луч себе на руку. Я уже ничему не удивлялась. Закрутив луч, Энданбар бросал его на клавиши рояля, за которым сидела Аркана, и она в свою очередь, наигрывала волшебные мелодии. Интересно было наблюдать, как рождается музыка.
Заметив меня, Энданбар сказал, что нам пора отправляться в путь. Аркана закрыла крышку рояля, подошла ко мне и, взяв меня за руку, подвела к тому же зеркалу, из которого она и появилась. Оно было на месте, как ни в чем не бывало.
Мы трое стали перед зеркалом. В комнате было темно, поэтому отражения я различала весьма смутно, но было прекрасно видно, что на зеркале не осталось даже трещины. Мне уже все равно, правда это или нет, может ли такое быть на самом деле, да и жива ли я еще… сон ли это…
Вся жизнь моя была сном – одним большим, нескончаемо нервным сном, из которого никак не вырваться, и я упрямо настраивала себя на дальнейшую жизнь, хоть она мне и не нравится. Я смирилась с тем, что мне не уйти. Есть же люди, которые чувствуют себя неуютно в этом мире даже больше, чем я. Этим я себя часто успокаивала.
Энданбар протянул руку к зеркалу и коснулся его гладкой поверхности своей бледной красивой ладонью. По зеркальной глади пошла рябь, как по прозрачной воде от дуновения ветерка. Сначала рябь была едва заметна, потом «ветерок» будто становился все сильнее и сильнее, и рябь стала переливаться ровными и быстрыми волнами. Изображения размылись, почти ничего не было видно. Аркана взяла меня за руку, будто боясь, что я решу удрать или упаду в обморок. Нет, я стояла совершенно спокойно и смотрела на меняющееся зеркало, словно в ступоре. Уже ничему не удивляешься – сам выдумывал и похдеще…
Гибкие длинные пальцы Энданбара вытянули из поверхности тонкую серебряную нить – такую же, из которой вышла вся Аркана. Он намотал нить на палец, и она змеей поползла по его руке, опутывая кисть, запястье, подбираясь к локтю. Интересно, это больно? – почему-то подумала я. Аркана, будто прочитав эту мысль, положила мою ладонь на зеркальную рябь. Я тут же почувствовала холодок, как будто прикасалась к прохладной воде. Действительно, поверхность была жидкой. Кончики пальцев легко скрылись в этой мутной зеркальной жиже.
- Давай другую руку, - сказала Аркана.
Я подчинилась. Обеими руками завязнуть в зеркале и уйти неизвестно куда – хороший конец для сумасшедшего… Энданбар уже по шею исчез в нитях. Аркана тоже положила руку на поверхность, и мутная серебристая тень поплыла по ее руке.
- Теперь мы с тобой не расстанемся, - тихо пообещала она, - никогда.
Холод. Меня окутывал странный холод, но мне не было страшно – не тот это был холод, которого стоит бояться. Похож на лесную прохладу летней ночи или на прохладу ручейка весной…
Энданбар шагнул в зеркало и исчез. Потревоженная рябь отразила его черный силуэт и мгновенно срослась за ним.
- И где он теперь? – спросила я, понимая, что вопрос глупый – глупее не придумаешь.
- Сейчас увидишь, - улыбнулась Аркана.
- А там страшно?
- Нет.
- Это смерть?
- Нет. Это жизнь. Пробуждение.
Еще секунда – и мы вместе шагнули в зеркальную грань. Холодок расползся по телу как морская волна, и эта волна будто внесла нас в какое-то незримое темное пространство…
- Энданбар… - тихо позвала Аркана.
Никто не ответил ей. Она по-прежнему держала меня за руку, и от ее руки тоже веяло холодом. Но так было надежно – наши ладони будто приросли друг к другу. Теперь мы точно никогда не расстанемся…
Полузабытый образ мелькнул вдалеке – любимый и родной. Только и успеваю, что руку протянуть в немой и слабой попытке удержать… или еще раз послушать смех, заглянуть в глаза, считать с лица улыбку… мелькнул и растаял, будто мираж. Пошатнулась я и, наверное, упала бы от слабости в коленках, если бы не Аркана. Земля плывет из-под ног. Чернел коридор, и лишь зеркальные блики являли собой миражи чьих-то лиц или сполохи снов – забытых давно, сбывшихся, воскресших или вовсе невиденых никогда…
И вдруг опять холод пополз по телу, как рябь, когда впервые тронула ее, да холодным зазеркалье оказалось. До поры мы этих бликов не трогали, стороной обходили, и я чувствовала только руку Арканы в своей ладони, холод зеркальной пелены и живое тепло одновременно. Удивительное чувство.
Впереди маячила тень. Энданбар. Он мелькнул за бликом, и мы последовали за его силуэтом вперед. Тьма вокруг становилась почти осязаемой и налипала на нас так же как прежде жидкие зеркальные нити. Мы вдыхали ее, чувствовали ее вкус – горько-влажный, даже улавливали запах – холодный и болотно-сыроватый.
Когда коридор заканчивался и оставался последний блик на пути, Энданбар шагнул в него и растворился. Мы с Арканной последовали его примеру, не колеблясь ни секунды – что нам теперь терять? И вдруг – будто ныряешь в ледяную воду: тело пронзает тысяча иголок, и ты резко понимаешь, что жив. Вода подхватывает тело. Чтобы не замерзнуть, ты начинаешь энергично работать руками и ногами, постепенно согреваясь. И вот, вода  кажется теплее, и ты будто просыпаешься от оцепенения и сна, которым казалась вся предыдущая жизнь…
Вода вокруг. Ты будто в невесомости качаешься в волне, боясь открыть рот, и держишь в груди остатки дыхания. В глазах темнеет, но холод проходит, вода массирует тело…  где-то наверху размытый луч. Ты плывешь к нему в последней надежде на спасение. Солнце полощется в воде – теперь ты ясно видишь белый блик, расходящийся кругами во все стороны.
Разорвав собою водную гладь, ты, наконец, отпускаешь выдох. Неужели жива? Странно… холодно и сердце бешено бьется. Если б я умерла, наверное, я бы уже этого не чувствовала. Глупые мысли, я понимаю…
Рука Арканы все еще крепко держала мою ледяную ладонь. Зеркальную пленку смыло водой. Или это мы вынырнули из поверхности другого зеркала? Я не знаю… наверное мы вынырнули из блика. Вода вокруг серебристая и прозрачная.
Утро. Меня не удивляет этот факт, хоть уходили мы ночью, а времени прошло, по-моему, немного. Солнце, а не луна. Лес, а не город вокруг. Светло, тепло и хорошо. В лесу, среди зелени, за стенами деревьев мы чувствовали себя в безопасности, вдали от всего мира. Из леса веяло прохладой, на зеленой траве серебрилась роса, и казалось, что сюда не доберется ни огонь, ни погоня, ни шум, ни страх. Видел ли ты солнце – веселое, полное жизни, отмытое дождями? Дышал ли ты свободой ветра, идя по лезвию ножа босиком? Умел ли ты говорить не словами, а образами, видеть ноты в цвете, слышать музыку лиц? Сиял ли ты так ярко, чтобы затмить собою нежный восход? Умел ли ты быть солнцем? Нет, не умел. Ничего этого не умела я, но почему-то здесь и сейчас мне казалось, что научиться этому так просто...
За деревьями мелькнула тень. Нет, это не Энданбар – он стоял рядом с нами. Это был рыжеволосый парень в ярко-зеленом плаще. Солнце будто грелось в его медных волосах, светлая улыбка озаряла его красивое лицо – нечеловеческое это было лицо. Не видела я таких прекрасных лиц никогда…
- Здравствуй, - произнес он, подходя к нам и пожимая руку Энданбара, - спасибо за доставку. Помнишь, я обещал прислать проводника? – лукаво прищурился хозяин – я не сомневалась, что это был именно он. Таким свободным и почти царственным шагом можно ходить только по своим владениям.
Может быть, когда-то во сне… обещал. Может быть, я точно не помню. Да и неважно это теперь. Главное, ты здесь – я больше ничего не боюсь. Ты откроешь дверь, которой раньше не было видно – дверь в стене; стена вокруг меня, чтобы охранять мой мир от вторжений. И теперь эта дверь открылась предо мной, и я пришла к тебе.
- И мы больше никогда не расстанемся, - улыбнулась Аркана, озвучивая конец моей мысли.
- Да. Жаль, не всегда мы так хорошо понимали друг друга, - произнесла я. Тяжело было в этом признаться.
- Ты пахнешь дождем… кристально чистым, звенящим серебром дождем. Я не знаю, как пахнет дождь, но точно знаю теперь, что ты пахнешь именно им… - сказал хозяин, - в моем лесу никогда не бывает дождя.
- Может, стоит добавить разнообразия? – посоветовал Энданбар. – После дождя и трава зеленее и дышится легче, небо ярче…


Послесловие
Лесная тропинка то резко поднималась вверх, то вдруг ускользала из-под ног тонкой серой ленточкой. Ярко-зеленые листочки на ветвях деревьев мягко щекотали лицо. Конец мая, рождение весны – настоящей, яркой, сумасшедшей, пьянящей весны. День пасмурный, хотя утром сияло солнце…
Под уютным зеленым пологом леса на «лысой горе» какие-то люди. Четыре фигуры – высоких, стройных, просто одетых, длинноволосых. Их голоса весело звенят серебристым смехом и будто играют с ветром. Сами эти создания кажутся невесомыми, воздушными будто и не касаются земли. В них бурлит молодость, любовь, жизнь. Они рады каждому дню, каждому лучу солнца или каждому пушистому облачку, проплывающему по небу. Они чувствуют весну в своих сердцах и живут ею, упиваясь каждой минутой.
А сколько песен они знают! Они пели и свои собственные: о ведьме, о ветре, о свете и тьме, о рабстве и свободе, о луне и небе, о демонах и крестоносцах… их голоса чарующе вплетались в аромат весны.
И ты среди них – такой же молодой, свободный, на пороге новой жизни, которая сама жгла старые мосты и открывала тебе множество новых дверей. Ты ничего не знал, но ты был счастлив – счастлив встретить эту новую жизнь в молодых красивых лицах, новых голосах и песнях, в новой музыке и новых стихах, в новом течении дней и новых трудностях. И в новом понимании себя.
Смотри – перед тобой твоя свобода, окрашенная в синий цвет, перед тобой мрак твоего одиночества (но ты не боишься темноты), а позади – туман размытых лиц, звон их упреков, их смех тебе в спину, ибо они не умели смеяться в лицо. Оставь тот мир, где твое поражение было их победой, твой взлёт – их падением, твой смех – их слезами. Не бойся  падать и вставать, смеяться и плакать… теперь ты свободен.
Ты запел  – раньше никогда толком не слышал своего голоса, и вдруг теперь он тебе понравился. Он органично вплелся в хор этих чистых, звонких голосов, поющих старые любимые тобою песни.
До конца дней своих ты будешь хранить это воспоминание как одно из самых светлых и приятных в твоей жизни…

2005-06