Где он, твой Мюнхен, Иван?

1
Где он, твой Мюнхен, Иван?
На тюремных нарах он тысячи раз вспоминал фантастический полет мяча через всю баскетбольную площадку. Ему казалось, что с той поры миновало три века, а на самом деле это случилось несколько месяцев назад, 9 сентября 1972 года. Финальный матч Олимпиады в Мюнхене, команды США – СССР. Он провел матч на скамейке запасных, самый молодой центровой советской сборной, перспективный, но без опыта турнирных боев такого жесточайшего накала, когда всемирная история баскетбола плавится и творится на твоих глазах ежесекундно. Оранжевый мяч – луч света в темном царстве. Другие воспоминания зека Ивана Дворного саднили, доставляли боль, словно на сердце капала откуда-то соляная кислота.
Мысли о матери…
Об отце…
О сестре…
О брате…
Жгли.
Деревня Ясная Поляна вернулась к нему во сне. Просыпаясь, он вдохнул свежего воздуха лугового раздолья. Открыл глаза – вокруг глухие, непробиваемые стены камеры-одиночки. Значит, вздох свободы тоже приснился ему.
Теперь с жизнью его связывал  высокий затяжной полет оранжевого сгустка энергии. Иногда он представлял, что тот легендарный пас, за три секунды до окончания матча, дан ему. Значит, на него кто-то надеется. Значит, он еще не сыграл последний матч. Может быть, он начинал медленно сходить с ума.
Он вздрагивал, когда лязгали где-то рядом двери.
- Кого-то повели на допрос? – думал он.
- Наверное, скоро придут за мной, - говорил он осевшим голосом, шепотом, чтобы никто не услышал.
Приходили.
Допрашивали.
Почти полгода Иван Дворный провел в камере-одиночке.
Среди ночи он просыпался в холодном поту: ему казалось, что высокий пас, подаривший миру ликование и надежду на счастье в самых трудных ситуациях, гаснет где-то на подступах к нему, как истрепанный ветром огонь беззащитной свечи. Он шарил рукой – стена. Передача не пройдет…  Его била дрожь, он давился сухими рыданиями… 
Его закрыли.
Заживо.

2

Неудобно садиться в «Столыпин», в специальный вагон для осужденных, при росте 206 сантиметров. Подмышки потеют… Январь 1974 года.
Ночь.
Желтые заводи фонарей, страдающих бессонницей.
Он сидел на корточках  на припорошенном снегом перроне города Свердловска в куртке и старенькой шапке, которые принес в день вынесения ему приговора друг по команде «Уралмаш» Саша Ковалев. В тех же фирменных джинсах, которые полиняли и уже забыли об Америке, в тех же огромных, как корабли, белых кроссовках 49 размера, в которых и был арестован. За полгода досудебного разбирательства не удалось подобрать на него казенной одежды. Может быть, и не искали.
 На перроне - почетный караул, с автоматами, в две шеренги. Коридор из сотрудников охраны от «воронка», «зверинца на колесах», специального автомобиля с фургоном, до «Столыпина», вагона для отщепенцев. Каждый шаг – по команде.
- Дворный! На выход!
Когда он спрыгнул из фургона на землю, отметил свою неуклюжесть, чуть не подвернул ногу.
Отвык от резких движений.
Он присел на корточки.
Служебные овчарки отрабатывали скормленный им хлеб – рвались вперед, увидев несуразно большую фигуру очередного клиента, скалились, щелкали влажными клыками, рычали, выкатив  налитые кровью глаза. На загривках собак шерсть стояла дыбом. 
- Собаки, - подумал он.
- Бегом!
Он побежал.
- Сидеть!
Он опять припал на корточки. Чтобы чувствовать себя человеком, чтобы сделать хоть что-то по своей воле, оперся одной рукой о холодный асфальт перрона, ощутив прохладу придорожного недавно выпавшего, еще белого, еще дышащего небом, снега.
Короткими перебежками добрался до дверей «Столыпина».
Отсюда, с самой нижней точки перрона, горизонт – это то, что ты видишь под ногами. Он оглянулся.
- Не оглядываться! Мать твою!
Он опять уперся взглядом в заснеженный слегка перрон.
Одним махом вскочил в тамбур.
…«Столыпин» - обычный вагон, только кое-где стоят крепкие решетки.
Поехали!
Выяснилось потом, что его везут обратно в Ленинград, точнее, в Ленинградскую область, в Тосненский район, в поселок Нурма, на строительство нового свинооткормочного комплекса… Олимпийский чемпион, видимо, обязан был проявить себя в новом статусе, создавая инфраструктуру для разведения в стране высокопородных скороспелых свиней.
Суд да дело: уголовную статью переквалифицировали на более легкую – спекуляция как промысел, дали три года принудительной работы на стройках народного хозяйства, отправили, как говорилось, «на химию». Прокурор просил упорно, как для себя или своей родни, нацелясь, видимо, на получение усиленной квартальной премии, значительно больше - пять лет. 
Мать Ивана Дворного, Дарья  Семеновна, плакала на суде, утираясь ситцевым платочком, прикрывала скорбно этим же платочком рот. Приехал еще брат Сергей. Мать, улучив момент и подойдя к деревянному барьеру, за которым сидел Иван, успела шепнуть:
- Отец говорит, что ты лучше бы, Ваня, никуда не уезжал из деревни-то…
На процесс пригласили некоторых баскетболистов из «Уралмаша», которые знали Ивана Дворного. Высоченные, красивые молодые люди. Они говорили о нем как о надежном справедливом человеке. То, что произошло с Иваном Дворным, называли ошибкой. Прокурор заявлял, что они все одного сада фрукты… Круговая порука. Давал понять, что, мол, по ним тоже тюрьма плачет…
...
...
...
Из повести "Блок-шот"

На снимке: чемпион Олимпийских игр по баскетболу в Мюнхене 1972 года
Иван Дворный. Обыграть американцев в финале Олимпиады - это оказалось полдела,
продолжить играть в баскетбол и остаться в живых на родине - вот эта задача оказалась многим не по силам.

Фото: Ян Лех