Я, Рыжуха и дьявол Серафим

Я,  Рыжуха и дьявол Серафим.

Однажды,  ехал я с дальнего покоса, что за Марьевским хуторёнком,
в коем давным-давно нет, не какой мало-мальски приемлемой жизни.
Разве что кошку дичалую видят там иногда, а люди, людей там давно
не проживает, в этот раз, я не какой кошки не заприметил, зато прямо
возле дома Серафимы, а Серафима последняя, как известно, покинула
Марьевский, не далее как сорок дней назад.
Эх, не зря мне Марфа моя сказывала, дескать, сорок дней, сорок дней,
правда большего от неё я так и не услышал, ещё только ох, да ах,
но от ахов этих проку мало.
 Только в душу мою они смятением таки вкрались.
Духота в округе стояла, будто бы в пекле, дождик с часу как времени прошло
закончился, напоив землю чернёную водой небесной вдоволь, а затем
солнышко так взыграло, что марево стояло будь здоров, не смотря на то
что всё мироздание шло к закату, все равно пекло-пеклой, ввек не припомню
что бы такая жаровня была, а ведь пожился уже о-го-го, почитай уж четверть века!
Так вот, возле дома этой самой покойницы, гляжу, стоит кто-то, шляпу в руках мнёт,
я такой диковинной шляпы отродясь не видывал, вся себе желтая или коричневая
как бы, кожистая, только где же это таких змей сыскать? Нет, в наших краях,
со змеек-гадюк таких шляп не нашьешь, по всему видать шляпа иноземная,
да и одет мужичёк, всяк сразу поймёт не по православному.
Пижмак нахлобучил то ли льняной, то ли ситцевый, не мужицкое это дело,
разбираться в шелках, да нарядах, бабье то дело!
Ну вот, пижмак весь себе зелёного фасону, а под горла белой манишкою,
или чем там ещё, ну в общем прямо места живого нет, только ручонки бледностные
из рукавов заморских торчат, и рожица лысиной поблёскивает, а так всё от взгляда
скрыто, и это в такую-то жару, штиблеты совсем не в грязи и не в пыли даже,
как и лысина играют лучом солнечным, так что смотреть тошно, и на штиблеты,
и на лысину, и на мужичонку, да я бы и не смотрел, да больно любопытство моё
взыграло, как тут не смотреть, фазан, не дать, не взять.

                2


Влажное от последождевых испарений, в волнистом,
душном мареве солнце клонилось к закату.
- Подвези меня, мил человек,  я уж в долгу не останусь! –
И глазом смотрит улыбчивым, да только в глазу том искра играет, чёрная какая-то,
не добрая. Губы на бок правой стороной воротит, в народе говорят
«Бог шельму метит», мало того кривой, так ещё и на виске метина, шрам розовой.
- Ну что Ксиопея. - Ксиопея это кобыла моя, батька мой утопленничек, царства ему
 небесная, больно смешливый был, вот и назвал лошадь жидовской кличкою.
 Будто не лошадь, а прынцеска какая из земель иродовых!
-Ну что Ксиопея, подвезём барина а? – А кобылка что-то заартачилась, гривою трясёт,
фыркает, ругается в общем, кожею дрыгает, словно мухи её облепили нещадно,
и копытой левою бьёт.
- Не хочет! Не по нраву вы нашей прынцессе, так что не серчай барин,
 поперёк воли монаршей не попрёшь, придется тебе ногами топать. –
Неожиданно барин, зацокал и вдобавок к цоканью своему, издал несколько
непотребных, внутренних звуков.
- Так то конь! Скотина подневольная. – Сказал незнакомец, а Ксиопея неожиданно
успокоилась, толи от звуков, толи образумилась в раз.
- Какой же это конь! То кобыла, экий ты барин не разборчивый! –
Барин нисколько не смутился, и в конфуз не впал, а даже напротив, обнаглел рожею.
- А кабы я тебе пять рублёв дал, а!? Вот повёз бы ты меня, или всё на Ксиопею свою
стал бы перекладывать меру ответственности своёй? – Нет, заморец этот мне явно
не по душе пришелся, но против пяти рублёв не попрёшь!
- Кабы ты мил человек дал мне питёрку, яб тебя не токмо до развозу,
 я бы тебя до самого Мадрид-Граду бы допёр!! Седлайся по правую руку. –
- А мне, им до развозу не надобно, ты меня за мосточек, что на Усмань-реке
 переправь, и получишь пять рублёв, и счастье в придачу. –
Незнакомец ловко вспрыгнул на дощатое седловище, да так ловко будто бы
циркач какой, Васка Поликаев вон, в цирке бывал, сказывал, как там ахробаты
вертються, да что там сказывал, показывал, да настолько увлёкся,
что ножицу и подломил, вот и этот мужичёк такую прыткость проявил,
что я враз подметил, ахробат иначе и быть не может.
Циркачи они видимо богаче любого попа, или даже купца Иллариона будут,
раз так пятирублёвками разбрасываются, эх корову куплю назову Ахробаткою! –

                3


Побагровевшее от чего-то, толи от стыда, хотя дело своё оно знало,
так что стыдиться было ровным счётом нечего, толи от довольства
и благости солнце, скособочившись облокотилось на размытый,
от духоты июньского марева горизонт, помышляя о своих солнечных делах.
- И что вас барин занесло, в такущую глушь? В Марьевский в этот?
 и так и эдак ум прилагаю, не прилагается, не кошку же дичалую ловить? –
И действительно, что ему тут понадобилось, а ли родственник какой,
не успел я об этом подумать, как лысый барин-ахробат ответствовал.
- Родственник я, Серафимы Прокофьевны.
 Дальний! – Слово дальний, он как то особым образом обласкал,
будто бы не дальний говорил, а мурмелад иль сахер.
- Она как помирала, так мне письмо и накатала, мол, так и так приезжай
 к сороковому дню, как сговаривались. Ну, мне-то напоминать не надо
я и сам прекрасно помню, где и что мне забирать надобно, и тем более на
какой день! Но молодуха оказалась ответственной, и до крайности пунктуальной
и письмом своим подтвердила факт своей смерти.
Будто бы, факт смерти нуждается в подтверждении! – Родственник хмыкнул в
маленький, бледный кулачёк, а потом и рассмеялся, до крайности неожиданным басом.
-Скажете тоже барин, молодуха! Да старухе почай уже годьев, да куда там было!
Еже ли Кудлатый Анатоль не врёт, а он любитель приврать, то бабуся задавно
до смерти своей век разменяла, а вы её молодухой обозвали!!! –
- Это, не барин я, и не акробат! – Тут у меня наверное лицо поменялось!
Я же его не раз ахробатом не называл, токмо барином!
- Ты что мужик? Лицом то поменялся а? Ты же сам воскликнул, когда я в тарантаску
твою вспрыгнул, мол «Ахробат едрит её в за шей!». Так вот не барин я и не акробат! –
- А кто?! –
- Я мил человек, лекарь душ людских!!!! Или даже в некотором смысле владелец!
Я вдруг подавился, сам не знаю чем, вроде как нечем было, но в не то горло
явно что-то попало, такое чувство вроде как в детстве голыш сосал, а тот
в не то горло и проскользнул! Таинственный лекарь несколько раз ударил меня
по спине, как мне показалось, не тыльной частью ладони, не кулаком, а чем то другим
костяным или, копытом!
 Хотя нет, видимо кулаком,  эх, что только не померещиться на закате!

                4


Усталое, но довольное солнце, ещё выглядывала прищуренным взглядом
из-за края неба, а нетерпеливая всё ещё полупрозрачная луна уже материализовывалась,
слово то, какое материлиле….. Тьфу!!! 
Странное дело, но я действительно поперхнулся голышом, и  когда кто он там,
будь он не ладен, постучал мне по спине, то этот самый голыш вдруг выскочил из
моего нутра, и чуть зуб мне не выбил! Тут уж я мал по малу  стал убеждаться что
лекарь этот, душ человеческих, не кто иной, как сам чёрт, как же иначе то?!
Но мужик я наш, Углянского посолу, смекалистый, да и чего-чего, а трусов в нашем роду
сроду не бывало.
- А зовут то вас как, ба.. професар, а то прафесаром неудобно! –
- Зови меня…. Серафим! –
Зачем я только спросил у него про имя?! Мне ведь вовсе с ним гутарить
не хотелось,  но всё же как то вырвалось, ну и что бы уж больше не вырывалось
я решил и вовсе замолчать.
Глазу как то вовсе не за что было цепляться, и он стал цепляться за что ни попадя,
за кусты чертополоха, что в изобилии водились в здешних местах, за последний
на сегодня, а то и как знать, может и вовсе последний, за пыль из под копыт,
за просторы и даль. Но видимо по той самой причине, что всё это глаз уже не раз видел,
глаз стал прикрываться и кимарить.
Прикимарил вроде немного, а очухался от того что кобыла моя закричала,
заржала то бишь, спина у неё вся взмокла, и трясучка одолела, прямо дрожит бедная.
Серафима етого нету негде, оно и к лучшему, что бы он сквозь землю провалился,
 со своими пятью рублями.
Стал я Ксиопею подгонять, а она будто того и ждала,  понеслась быстрёхонько.
Слышу, справа сзади что-то нехорошее, нет нужды описывать звуки,
когда они нехорошие, то это сразу понимаешь, и волос твой шевелиться начинает!
Глянул и обомлел, волосы на теле моём совсем взбеленились, а на голове
что солдаты на посту выправились, не дать не взять!
Бегит!! Бегит гада! Серафима, покойница!
На четырёх мослах, ну не по людски, словно зверь какой, прыжками как волчиха!
Не раз я имел дело с волками, токмо и ружо всегда с собою было, да и то волки,
а то покойница, да и по всему видно, что упыриха!
Язык вывалился, не знаю как но мня явно виделись струпья и язвы на этом длинном,
фиолетовом языке, глазья упырь выкатил, они были будто бы наполненные
гнилою водою, мёртвые бельмёные. Брови двигались то вверх, сморщивая на лбу
серую, дохлую кожу, то вниз, на время, скрывая ещё и светимые, поганые глаза.
Тварь была совершенно голой, и бледностью своей напоминала, уж и незнамо что,
покойницу, упыриху, скачками несущеюся, что бы изничтожить тебя,
вот что она напоминала!
Ужасающим своим бегом, существо создавало ещё и невероятный шум,
будто бы не в чистом поле бегла, а в лесной чаще, ломая сучки-ветки,
такой от неё исходил шум, уши закладавало!!!




Не знаю, что там было с солнцем, влажное оно было или скособочилось, и до луны мне
не было, ровным счётом не какого дела, всё дело было в злобной упырихе!
В тот миг и солнце и луна, и вся твердь земная и небесная, не имели ровным счётом,
ни какого мало-мальского значения.
Клацанье и скип гнилых зубов, дохлые вращающиеся глазья, дикие и неимоверные прыжки
до омерзения голой старухи, напрочь отбивали всякую охоту думать о солнце, луне
и всяческих им подобных романтичехих пустяшностях.
Тем более что солнце благополучно закатило свой пуп мироздания за горизонт бытия,
а луна благополучно, как она любит уселась на куполе неба, и смотрела свой
необыкновенный спихтакль, и сейчас шла дикая драма, и развязка явно близилась.
Ксиопею подгонять было не надобно, кобыла летела как могла, хоть и не молодая,
по всему видать не меньше маго перепужалась, а может статься и больше, копыта
сверкали с неистовою силою.
Но силы были кажется не равны, ибо упырь догонял, и вот он уже поравнялся
и бёг продольным, как его там, пуролельным курсом с моею тегою!
Тут я уже прощаться стал с миром этим, упыриха прямо в глаза мне смотрит,
и щериться, языком поганым шевелит.
- Тормози мужик, я тебе не чего не сделаю, токмо побачу!! –
У меня язык присох во рту, и вымолвить я не чего не мог, только нахлестывал Ксиопею.
- Коли не остановишься, пеняй на себя загрызу!!!! –
- Пошла на Хй!!! – Вдруг вырвалось из моего православного горла!
- Тварь будто взбеленилась, пасть пеною бледной пошла, поганои и вонючей,
мне даже на расстояние вонь так в нос шибанула, что я чуть не опорожнился,
так меня в тошноту кинуло. Упыриха сделала два оборота как бы ловя черными
стебулышками зубов свой хвост, при этом умудряясь продолжать двигаться пуролельно
и не отставая от нас с Ксиопеею не в коей мере.
И тут дико взверещав, будто бы двести поросей прирезали единоврёменно,
дико взверещав тварина прыгнула, одним прыжком покрыв семь саженей, ни как не
меньше.  Прыжок её был ошеломителен, приземлилась она прямо на шею Ксиопеи,
открыв взору моему свою поганую, чрезмерно волосатую филейную часть туловища.
Тут я приметил хвост! Не то что бы хвост, хвостик, подобно глисте, тот извивался
противно и до крайности мерзко. Дальше мразь впилась зубами в шею кобыле!
Ксиопея взревела не человеческим гласом, я натянул поводья, лошадь споткнулась,
упала, телега перевернулась, ударив меня больно, и придавив, так
что руки мои оказались придавлены, я тщетно пытался освободится, хотя
раньше бы я не сказал, что телега на столько тяжела, что бы мне не свернуть её..
Колдовство, не как не иначе.
- Ну чтооо говорила тебе стой…… -
Оно стояло на до мной, нависало, с гнилого рта прямо на меня капала пенная
вонь, вперемешку с лошадиною кровию….
- Теперт твой черед…..-
- Нееееет!!!! – Заорал я, что было мочи…

Ты что прикимарил что ли, а? Мужик! –
Кто-то толкал меня в бочину..
- Так недолго и под собственную телегу свалиться!!
Покалечишься ещё, анну давай, взбодрись. –
Вот честное слово, чёрт это, не чёрт, ахробат, али врач а я ему в тот момент рад
был неимоверно, всё лучше чем упыриха, токмо как бы сон-кошмар это
не в руку бы оказался!

Послесловие.
Вот уж и не знаю писать ли мне продолжение, право слово, не знаю…