Зомби против коммунальщиков

Беларус без огней был брошен на дороге не вовремя. Хотя русские говорят в таких случаях: зачем ты ночью куда-то поехал? Зачем такси ловил? Вот результат: Тохтонов Ильгамезы Бакшиевич Сунтиев, короче Тофик  успел только чуть топнуть педаль тормоза, как «шоха» с пассажиром Евстрапиловым Уляль Намик Биркен … короче, со Слонярой, улетела с трамплина, которым послужила дверь, возложенная на кучу хлама, куда-то вдаль, кувыркаясь через крышу. Пока крыша и колеса были в вальсе, авто расправило, на манер крыльев жука, две пары гнилых дверей,  а затем и совсем развалилось. Незадолго до того, как упасть со звуком, который издает картонная коробка, в которой совсем нет чего-то мало-мальски тяжелого и металлического, ну, есть немного стекла.
Короче, в зените своей траектории, немного задержавшись на кроне невысокой ольхи, «жагель» освободился от непристегнутых седоков, поделившись с ними солидной долей своей нерастраченной кинетической энергии. С этого момента путь водителя и пассажира пролегал уже не из Чурлыгавское в Сарановцево, а в направлении немецкого города-порта Любек, и пролегал он на высоте 3-5 метров при практически нулевом ветре, нормальной температуре, слабой влажности и отличной видимости.
Долго ли, коротко ли, но гравитация взяла свое, и не так уж далеко от места столкновения. Так и не увидев немецкий город Любек, двое, водитель и пассажир, шлепнулись  в Аллее Проводжников Кафтановского кладбища столицы в районе участков под номерами 459 и 1223.
Светила луна. Невзирая на пыль работающего где-то там комбината, она серебрила своим светом грани обелисков и крестов, ограды, сообщала немногим скульптурам многозначительность и давала зрителю отчетливую графику прямоугольных стриженых аллей, обреченность ветвей плакучей ивы и торжественное безмолвие кипарисов, декаданс плакучих берез, перемежавшихся с молодцеватостью елей. Посыпаны лунным инеем, им были очерчены очерчены тяжелые цепи, скамьи, ячейки сеток и редкие завитки литья богатеевых могил, даже щербины в стенах мусорных загонов. После гамм и аккордов автомобиля ВАЗ-2106 достигшего скорости 113,4 километра в час, не только стояла гробовая почти тишина. Было почти очевидно, что отступило время. Там, вдалеке его толкали в новый день шумным воздухом фуры, где-то дальше стукала по метроному рельсовых стыков электричка. Вверху заунывно экономил лимиты самолет. Луна замерла, и как будто с нею замерли все стрелки часов, придавленные её холодным светом. Наверное, это она личным примером научила своих подданных вешать в кабинетах портреты вождей.
Очнувшись, посмотрев на строгое лицо заслуженного путейца, а рядом -  мягкое,  доброе лицо его также почившей в бозе супруги, верной жены и незабвенной матери, Слоняра перекрестился. Рука задела что-то. Он посмотрел на свое многозначительное пузо в свете луны, и охолодел. Из груди напротив сердца торчал металлический прут. Но боли не было. И кровь не хлестала, а ведь должна бы…
С соседней аллеи раздался горестный стон. Слоняра повернул голову и узнал в наваленной там груде чего-то тёмного своего извозчика. По странности, эти двое не были с такой остротой выписаны лунными кистями, как неживая ткань окружающего пространства. Ночное светило дало бы их случайному зрителю небрежными, крупными мазками имажиниста. Вот одно такое туловище, коронованное скуластой азиатской головой, спросило другое произведение небрежного искусства, Слоняру:
- Э-э, живой, да?
Слоняра завис. Посмотрел на неясный силуэт Тофика, потом на торчащий прут и стал старательно молчать.
- Мы что, живые? – наступил на мозоль, сразу уже какую-то больную, водила.
- Не зна… Ю! - поскользнулся ответ Слоняры.
Тофик молча уставился на прут, потом на Слоняру, в глаза.
Прошла вечность минуты две. Лунным серебром препарированные, черепа смотрели не мигая, друг на друга.
- Что про мертвых знаешь? -  смущенно спросил чемпион по дзю-до, шахматист и автор лучших стихов, посвященных Момчи Испаилову.
- Ничего – ответил комбайнер колхоза «Знамя партии» и заслуженные донор республики Точикистон.
- Я тоже. Торчит, видишь?
- Вижу, торчит. Ты это, ко мне не приближайся.
- А что будет…
- А может это я вообще мертвый. Я вон как летел, и ничего даже не помню и не …чусвсствую, – набрав смелости полный рот, плюнул аргументом. Аргумент долетел до собеседника и как-то сразу пропал во тьме.
Слоняра с суеверным ужасом покосился на странный нарост на голове водителя. Там, помнится, была вязаная шапочка, а теперь там был ужас. Мертвые – говорил в одном ужастике мертвец, - не знают, что умерли…
- Голова твоя в порядке? – спросил он осторожно.
- Да, - испугал его Тофик. – голова на месте…
Точно мертвец – подумал Слоняра. Полтуловища вижу, из головы мозги торчат, а низ лучше не смотреть. А, проверочка:
- Подойдите сюда, пожалуйста.
- Как я подойду? – тоже испугался нерусский.
Точно, решил Слоняра, туловище разорвано или ног нет, или переломаны а он не чувствует,  а не воет от боли, со мной говорит. Бледный какой. Он потрогал руку, где пульс, и заодно не обнаружил часов.
- Слушай, я бледный, да?
- Да, бледный ты. - Лицо напротив имело вполне объяснимые темные провалы на месте глазниц, уже не вполне, честно, объяснимые...
Значит ли, что умер и я, вопрошал себя Слоняра. Иначе нет, не может быть. Мертвые не знают, что умерли, так по ужастику передавали. Но со мной не пройдет, у меня разряд по шахматам. Он потрогал лоб. Пот, подумал. Нет, подумалось, может уже и роса.
На соседнем участке молчали.
- Слушай, ….- начал гроссмейстер…
- Оба думаешь, да? – с тоской спросил Тофик.
- Оба думаю что?
- Оба уже не живые как раньше.
Он мысли читает бегло, – продолжал верещать внутренний голос Слоняры, - он все читает, а значит теперь я задумаю мысленную телепатическую команду, - встань и иди!
- Слышь, да пошел ты! – шепотом возопили с той стороны могилы, - какой умерли?
- Мертвый не знает, что живой или нет – возразил Слоняра. – Вот ты знаешь?
- Ну а что? Я вот слышу все и вижу.
- Самолет слышишь?
- Да.
- А до аэропорта здесь ехать больше полтора по тысяче рублей. – поставил Слоняра шах собеседнику
- Да ладно, тысяча! Я б за пятьсот доехал.
Не торгуется таксист до аэропорта, подумал Слоняра, значит таксист точно мертвый.
- Так, короче, что делаем.
- Слушай короче, ты много грешил, а то я что тебе, поп, – комбайнер был потусторонне логичен, а то морду набью, – а я вот честно жил, ну, один раз собаку пнул....
- Да ты собаку ладно, ты цены ломил…
- Да ты продукты продавал…
- А ты не священник, понял.
- А ты близко и далеко не священник
- Ты тоже не священник, не обижайся пожалуйста.
- Нет, это ты извини, но ты не священник.
Нерусский разговор зашел в тупик.
- Тебе холодно?
- Нет. А согреться - хочу.
Из карманов Слоняры, он давеча заметил, выпали фирменные спички ресторана «Тошнилов», где он провел последние перед полетом часы жизни. Тогда они лежали в брюках, а теперь виднелись в свете полной луны. Руку протяни. Он протянул, но за миллиметр отдернул. В свете полной луны на совершенно черном фоне земли рука казалась прозрачной. Он вгляделся. Тени на ладони не отличались от черноты земли, тогда уж просвечивающей через прозрачную неплоть. Рука, следовательно, должна бы пройти насквозь, а этой правды ему настолько не хотелось! Он застыл на этой точке замерзания, боясь сделать что-то, что выдало бы правду. Человек ли, прислушался к воздуху, несущему ему звуки и ароматы покинутого мира, верхушки деревьев. Параллелепипед спичечного коробка манил, но пугала сама возможность уйти из этого мира с момента, как осознал себя уже… того.
- Сам грейся, раз хочешь. – сказал Слоняра с акцентом страха и опустошенности.
Уперев руки, двое неслись на горбу планеты, боясь, что их сдует оттуда, как сдувало беспризорников с крыш товарных вагонов. Навстречу медленно, с первой космической скоростью, неслись звезды.
В невыселенной деревне где-то неподалеку грянули первые петухи. Тофик и Слоняра с тревогой переглянулись. Хоть какая-то, но жизнь. Хоть на грани, но не точно. А тут вот!
Они с тоской посмотрели друг другу в черные провалы глаз. Черные овалы тянули, как бездна. Сделалось тошно. Ругаться не хотелось. Говорить – тоже. Жизнь все не мелькала перед глазами, как обещали в книжках. Подвести итоги не удавалось. Попрощаться с родственниками не тянуло. Да и всех не упомнишь. Иных вспоминать и не нужно…
Что-то серое мелькнуло между могил и взлетело на ветку… Вот и все. - подумал Слоняра. Я видел как ворона летит между могил, и мне ни грамма не показалась зловещая фигура в черном развевающемся плаще. Я не ойкнул, не убежал с воплями. Значит я уже один из них… Нет, тот, второй, труп или нет?
- Ворону видел?
- Я вообще спиной сижу?  И мне ни микромиллитютельки не показалось ничего, кроме как мы лежим тут как два бомжа.
- Вот видишь, странно все тут, за чертой жизни и смерти.
- А что ты хотел?
- Эй, ты дом свой давно видел?
- Снится.
Они выяснили, у кого больше родственников, что в стране пребывания происходит, кому жить хорошо, как заменить эту хрень, что к «шохе» подходит от зубила-восьмерки, но это не согрело. Неподалеку, сменив петухов, окончательно проломил тишину стук мотора трактора и время хлынуло к рассвету широкой лентой. Это за нами, подумалось было одному, но другой это сказал вслух.
- Ерунда, - сказал первый.
- Конечно, - сказал второй.
Слоняра решил жить. Он просто заставил себя быть живым. Вопреки всей мистике. Вечность, в которой уже начали дрейфовать оба, ожидающие то ли ангелов, то ли чертей на своей последней остановке, стал мужчинам просто скучна. Любопытство пересилило.
Скованные холодом, делающим их движения весьма неестественными, облепленные грязью и листвой, бледные, в разорванной и окровавленной одежде, лица неживой национальности неслышно подошли и в упор уставились в спины ничего не подозревающих господ землекопов. Первые теплые токи солнца попали в них, раскрашенных синевой рассвета в черное и голубое, с распухшими лицами – синяками и какими-то белесыми пуговицами вместо глаз. Шок стал оставлять обоих, и фигура с торчашим из груди металлическим колом, потом оказалось - электродом, издала рык, в котором были гнев, боль, окоченение и немного слов:
- За какой зачим вы надарога трактор поставиль и мусор дверка накрыль…
Уцелевшие кладбищенские показали добротный галоп. А механизированный по самую не могу злосчастным Беларусем, тракторист, резко дав газу, рванул вперед. Трактор рухнул передним колесом в им же выкопанную могилу и завалился набок. Работничек вылетел и высек жирную, как ему показалось, искру лбом о дорогое надгробие. Выполнив упражнение, товарищ встал из лужи, грязный, тоже облепленный листвой, с тонкой струйкой крови, покидающей нос, и глядя на этих двух предпочел больше не чуять себя и не помнить.
- Я – слышался ему его же голос из другого измерения, - я не сам. Меня заставили… Я ж человек подневольный.
- Урод, - ухватил факт Слоняра, - нежизнеспособная ветвь животного мира. Опечатка ДНК.
Тракторист ничего не понимал по-дагестански. Страх делал его походку. Он не замечал ничего вокруг, двигаясь как зомби. Получившая пополнение, потусторонняя троица, фундаментально окоченевшая, издавала легкое мурчание, постанывание и приглушенный рык, смешанный с турбонаддувом двух свежих бронхитов.
Обернувшись, бригадир, улепетывавший со всех ног, заметил – истлевших самоходных трупов стало трое. Вполне понятное для русского мужика нежелание быть четвертым придало его дряблеющему от возлияний телу невесомости. Пробудив в себе скрытые возможности, сжав их в один летящий кулак, руководитель мелкого звена, сея из карманов евро ночной халтуры, лег на курс: ворота - нахрен. Миновав рубеж, за который мертвым ну никак нельзя, он отдышался и принялся мучительно вглядываться в синие сумерки. Никогда еще он не хотел так, чтобы солнце взошло быстрее, никогда, никогда. Оно же вероятно, руководствовалось прежними  его молитвами, решило маленечко повременить.
Шум дыхания бригадира сливался с хлюпанием и шумным дыханием еще двух лоботрясов. Сзади подходил первый автобус. Сторож, спавший дома в нарушение всех договоренностей, уже сделавший вчерашний жидкий презент бригадира прошлым, мертвецки высаживался из дверей с типичным для нежити негромким хрипом и свистом. В лучах утренней зари его распухшее физио не оставляло желания проверить, жив ли, а лицо несло на себе такую гримасу, точно просило осиновый кол. Убедившись, что исчадие не пошло в их сторону, только сплюнув и погрозив им кулаком, бригадир и его команда тоже плюнули и перешли на шаг. Переждав, пока автобус уйдет, шатаясь, как будто сами зомби, товарищи побрели туда, где планета еще находилась под властью живых. Запоминая каждый кустик, каждую травинку и каждый запах...
Так или иначе, сколько бы вы не проезжали вы в том месте ночью, трактора на дороге не встретите больше никогда.