Атлантида или Русалы поневоле

Когда то было время, когда мы могли любоваться безбрежным океаном на песчаном пляже, могли кататься на моторных лодках по его кристально гладкой поверхности, могли спасаться в трюмах от девятого вала, могли ловить там рыбу, а так же могли встречать рассветы и закаты, сидя на камне в обнимку с любимым или же с пафосной мировой скорбью в гордом одиночестве. Так или иначе, всем этим мы могли заниматься на суше, пока воды мирового океана не вышли из своих берегов и не накрыли наши головы бушующим покрывалом. Никто не знал, что это может произойти, хотя, может, знало правительство, но не говорило об этом простым людям, впрочем, какая разница сейчас говорить об этом. Все равно волны не пощадили никого из земных обитателей. Я, как и любой другой выживший, никогда не забуду того, как все началось. Как сейчас помню идущую разрушающую все на своем пути мощь, как она накрывает собой, но по какой-то причине ты еще жив. Не забуду ощущение удара, а затем удушающее ощущение, как будто тебе сжимает горло, а глаза вылезают из орбит. Тут и явились они. Шестикрылые посланники. Огонь  на их перьевых крыльях не затухал даже в воде, и от них так резало глаза, что напрочь забываешь о боли во всем теле. Я слышала их голос, они говорили, что мы не умрем, но наверное лишь  потому, что они не хотели чтоб мы так легко отделались. Удушение сменилось острой болью в области легких, как будто из меня их заживо вырывают, почувствовала, как что-то прорезается у меня под скулами и тут я смогла вдохнуть. Да, ничего оригинального, простейшие жабры, с помощью которых мы постепенно восстанавливали дыхание. Я каким-то чудом умудрилась рассмотреть лицо одного из них: мне на тот момент было абсолютно все равно, что оно было невероятно прекрасным, заметила лишь то, что по нему невозможно определить пол этого существа, если таковой у него вообще был, заметила лишь грустно-апатичное выражение  полуприкрытых светло-холодных глаз. Не знаю, является ли у них отсутствие молочных желез принадлежностью к мужскому роду, но и заглядывать ему под тунику желания не было, хотя на ряду с болью, которая постепенно отступала, прорезалось некое любопытство. Про них говорят, что они бесполые, но человек может сказать все, что угодно, как и то что конца света не предвещается еще ближайшие тысячу лет. Превратив нас в водяных, они сразу ушли. Расправили все шесть крыльев, обдав нас последним жаром, и улетели. Остальная адаптация, помимо появления жабр, проходила не столь стремительно, и немало людей погибло, так и не успев приспособиться к новой среде обитания. Наша кровь начала холоднеть, зрачок преобразовался, чтоб зрение под водой перестало быть проблематичным, но веки остались. Нет, ноги наши в хвосты не превратились, но между пальцами прорезались перепонки. Эволюции нужны были миллионы лет, чтобы организмы могли выйти из воды на сушу, и потребовалось несколько десятков лет, чтобы загнать нас туда, откуда мы пришли. Так человек перестал быть самым опасным хищником, хотя бы на какое-то время. Конечно же, не сразу мы научились добывать пропитание, прятаться от опасности, изготавливать вещи, необходимые, чтобы выжить. Но все мы неизменно скучали по солнцу, по его золотому диску, греющему нашу планету, как же хотелось разглядеть его снова, щурясь от яркого света, прикрывая глаза ладонью. Увы, больше всплывать на поверхность мы не могли, те, кто это пробовал, засыхал через считанные секунды. Мы были отрезаны от всего, к чему так привыкли, были лишены прошлого, и я вижу, что человечность мы тоже теряем. Мы даже не амфибии, мы прикованы к воде, как еще нерожденный ребенок к плаценте матери, такие перемены сведут с ума самого здравомыслящего человека. Нам постоянно приходится прятаться от хищников, готовых в любой момент сожрать нас, с большим трудом мы научились спать, переговариваться друг с другом, мы заново учимся жить, просто потому, что выбор не велик. Либо ты учишься выживать, либо всплываешь кверху брюхом, образно выражаясь. Смысл действий Шестикрылых прост: мы провалили эксперимент, который был поставлен над нами, но нам был дан второй шанс начать все с нуля. Лишь условия ожесточились, мы действовали не на инстинктах, наше подсознание, не в силах заглушить смятение и растерянность сознания, не могло нам ничем помочь. Каждый день я слышу крик к серафимам, мольбы о пощаде и помощи, но они либо не слышат, либо им просто нет дела до нас. Я, наверное, давно потеряла веру, несмотря на их фактическое существование. Я просто запретила себе думать о них, запретила себе доставлять им удовольствие в виде той мольбы, что люди посылают им. Нет, я не позволю себя пожирать, моя боль-это моя боль, мои достижения - это мои достижения, я принадлежу лишь себе.
Раньше я любила воду, любила плавать в безбрежном море, обожала аквариумы, с большим удовольствием смотрела в душе, как по обнаженному телу течет вода. Но это лишь потому, что она не обволакивала меня целиком, не отрывала меня от мира, в котором я родилась, я всегда могла выйти из нее. Я ненавижу рамки, ненавижу, когда меня пытаются засунуть в клетку, но должна признать, как и все, оказалась невольницей, и, сказать по честному, всегда хотела последовать примеру тех, кто не побоялся вынырнуть. Был все-таки в этой трагедии некий романтизм, некая театральность, по этим причинам я не хотела так быстро заканчивать игру, самой было интересно, на чем же я спекусь.
Как то я проплывала между руинами города, между заржавевших исполинов, некогда бывших мостами, проплывала от одного разрушенного дома к другому, мне это нравилось, постапокаллиптический  мир возрождал хоть какие то благоговейные эмоции в размокшей душе. Бетонные стены, поросшие мхом, заржавевшие покосившиеся фонари дорог, тяжелый металлический привкус в воде чем-то напоминал привкус крови. Да, это была невидимая кровь погибшей цивилизации, цивилизации, сумевшей практически достичь вершин богов, это был конец легендарной Атлантиды. Разрушенные дороги, отовсюду торчали острые металлические куски арматур, коряг. Создавалось впечатление, что небо упало на землю. Раньше, стоя на этих дорогах, мы могли поднять голову вверх и увидеть звезды, а теперь же, лишь толщи жидкости, застилающей нам глаза мутной пеленой. И мне кажется, что наши души и сердца начали ржаветь подобно нашему бывшему дому.
И именно в этом месте я встретила Его. Поспешив спрятаться за корягу, я наблюдала, как Он движется, будто и не было вокруг воды, мешавшей своей толщью передвигаться. Он как будто шел в пространстве, огня на крыльях не было, видать не с божьим гневом Он сюда пожаловал. Невероятно стройное гибкое тело шло с непередаваемым изяществом, крылья были откинуты назад, Он был повернут боком ко мне, но голова была отвернута, так что лица Его я видеть не могла. Наравне с восхищением во мне росло желание вцепиться ублюдку в крылья и рвать их, выдирать перья, переломать кости и, наконец, насовсем вырвать с корнями из нежной, изящной спины. Не знаю, чего во мне было больше, восхищения или ненависти, но кулаки сжимались и, не успевшие атрофироваться ногти, впились в ладонь до крови. Говорят, что потеряв свои крылья, они теряют свою силу, так что я не хотела Его убивать, я хотела Его сделать себеподобным, но почему-то задалась вдруг, на удивление самой себе, вопросом, что, может так, мы даже сможем быть вместе. Я не поняла этой мысли, на мгновение зажмурилась  и помотала головой, а когда открыла глаза, Шестикрылый смотрел на меня. Я Его тут же узнала, это был тот самый, чье лицо я тогда разглядела сквозь боль во всем теле от метаморфозы и рези в глазах от огня. Выражение Его лица изменилось, в глазах почти не было холода, но вот пафосная скорбь никуда не делась. Он смотрел на меня, чуть повернув в мою сторону голову, однако от Его взгляда я поняла, что мне никуда не деться. Ненависть вспыхнула новой ярчайшей звездой, и я уже вышла из своего укрытия, почти намереваясь совершить задуманное. Мне было плевать, что моей силы не хватит даже подойти к Нему, я твердо намеревалась пройти столько, на сколько  хватило бы моих сил, а может и более. Он полностью повернулся ко мне, и я приготовилась к мощной атаке, но ее не последовало. Он протянул ко мне правую руку, а на лице промелькнула тень нежности. Я заметила, что скалюсь, так как умудрилась порезать язык о собственные клыки, которые всегда отличались особой остротой. Я подошла, взяла Его за руку и посмотрела в глаза. Как меня взбесило это выражение странной любви, такой чистой и искренней, что я когтями вцепилась ему в кисть, где проходили вены, а зубами в шею. Да, Он позволил мне это сделать, а я просто наслаждалась его кровью, вкус которой был похож то на какой то дурманящий крепкий напиток, то на сладкое молоко, я чувствовала, как она нежно греет мой желудок.
«Я люблю тебя!» - я не узнала свой голос. Я не могла поверить, что это говорю я, но факт оставался фактом. Затем я поцеловала Его в губы.  Я когда то слышала, что поцелуй ангела сильнее самого мощного экстаза, но я не могла представить и сотой доли тех чувств, которые испытала. Во время поцелуя Шестикрылый как то странно прижал меня к себе и я что-то почувствовала внутри себя. Да, это был Он, внутри меня. Мне вдруг стало абсолютно все равно и на недоступное более солнце, и на ощущения того, что собственное тело после эволюции стало чужим, и на привкус ржавой крови мертвой Атлантиды. Существовал лишь Он, лишь то счастье, которым Он меня наделял, мне казалось, что Он вливает в меня бессмертие. Как же я ошибалась. Прошло пару часов, может меньше, может больше, я знала, что орала, как будто меня убивают, но от Него ни единого звука. Чувствовал ли Он что-либо, было ли Ему хорошо или наоборот я не знала, но когда наступил финал, я увидела рай. Но рай прошел, я подняла на Него глаза, надеясь увидеть еще ту нежность и любовь, но когда увидела снова ту грустное жалостливое выражение, душу мне перекосило.
«Будь ты проклят, серафим»: - заорала я. «Будьте вы все прокляты, прелюбодеи чертовы».
«Я лишь хотел тебя поддержать. Ты особенная, сильная. Ты должна жить. Если ты хочешь, я и дальше буду заниматься с тобой любовью, я создам условия для твоего благополучного проживания. Прости меня».
Прости..и это все, что ты мог сказать, Шестикрылый? Я твой эксперимент? Обойдешься, голубок.
«Ловля злых зверей»- усмехнулся Он. Но в этой ухмылке не было ничего ехидного, ни желчного. Он просто проконстатировал факт и был, черт возьми, прав.
«Значит, лови». – еле слышно сказала я.
Кажется, Он понял, что я хочу сделать и на мгновение я увидела в глазах испуг. Хотя, наивная я дура, это был не испуг, а лишь небольшое удивление, ах, как же я преувеличивала все Его эмоции. Он попытался схватить меня за руку, но я холодно оскалилась. Нет, ангелочки, я сама по себе. Только я решаю быть мне экспериментом или нет, а мне этого не хочется. Прощай, Шестикрылыйй, не поминай лихом, хаха.
Я рванула на верх, Он сделал движение, будто хотел меня остановить. Хотел или нет..наверное хотел. И вот уже чувствую опаляющий жар своего привычного мира сквозь поверхность воды, воздуха уже не хватает, новое чувство удушья, и вот оно, небо. Здравствуй, погибший мир, здравствуй, чужое, но болезненное солнце, здравствуй, яркое голубое небо. Делаю последний вздох и чувствую, что превращаюсь в пепел. Здравствуй, здравствуй и, прощай!