Оказия

              Здравствуйте, милая Екатерина Фёдоровна!
     Извините за столь неряшливое и сумбурное письма. Я помню Вашу нетерпимость ко всему неряшливому, Вашу тягу к совершенству, идеал в высшем его проявлении Ваше кредо, но простите великодушно, здесь совершенно нет никаких условий. Если Вы узнаете в каком мы тут положении, то не будете столь строги. Вчера только вышли из боя, оторвались от красных, и сейчас есть время отдохнуть. Пятеро суток кровавого безумия и беспрерывного боя, все вымотаны, уже даже не злы, аппатия и безразличие, полное безразличие к себе и судьбе России. Держатся немногие, полковник Нечаев и нас с десяток офицеров, да и как ни странно Ванечка. Помните его? Мальчишка ещё из Новосёлово, куда мы с Вами на охоту ездили, он тогда Вам спину подставлял, чтобы Вы на лошадь садились, но когда, Катенька, Вы отказались, и лихо, по кавалерийски прыгнули в седло, не на шутку обиделся. Так Ванечка не унывает, и кажется, один верит в нашу победу, узнав, что пишу Вам письмо передаёт горячий привет, и зарделся весь как девица. Похоже он в Вас влюблён.
     Неделю назад видел вашего папеньку, плох он был, уходить с армией отказался, там сейчас красные, и что с ним не ведаю. Бог даст, всё образуется. Что им старик то сделал?
В прочем, сейчас всё перевернулось, добро и зло, честь, любовь и ненависть, всё перемешалось и крутится в дьявольской карусели... Вчера проходили через станицу, одни головешки, и порубанные все, лишь две ополоумевшие старухи сидели, бесмысленно взирая на мир. Кто их не известно. Красные, зелёные или наши? Ибо с ума сошли все, мне кажется, что и я тоже.
     Катенька, многое хотелось Вам сказать, но немею, и не смею. Главное, уезжайте пока не поздно, уезжайте как можно скорей. Лучше конечно в Европу, только это уже сложно, уходите на Юг, но не задерживайтесь, всё это уже не надолго. Конец скоро, Дон и Крым нам не удержать, союзники нас предали, у них своя игра, и в этой игре Россия как приз, мы же фишки не стоящие внимания. Многие это уже поняли, дизертирство принимает массовый характер, причём дизертируют не только солдаты, но и офицера, сволочи. Много агитаторов, и труд их не напрасен. Ловим, вешаем, расстреливаем, но это всё капля в море, верными остаются в большинтстве крестьяне, из рабочих хоть всех к стенке, глаз да глаз нужен.
     Завтра будем идти дальше, по снегу, минуя дороги и сёла, как загнанные волки. Мы решили идти до конца, хоть это и безумие.
     Я люблю Вас, Катенька. Вот решился написать. Теперь всё равно. Возможно мы больше и не встретимся, знайте, что у Вас есть Ваш Коля.
     Посылаю письмо с оказией, сами понимаете, почты сейчас нет, человек надёжный, примите и отогрейте, в дальнейшем слушайте его указания, он поможет выбраться  из России.
     Любящий Вас штабс-капитан Николай Горелов .

     Человек в кожанке тяжело смотрел на человека в солдатской шинели, смотрел долго, не моргая, бесцветные глаза выражали пустоту, пропасть, дно. Ни один мускул не шевелился на лице кожанного человека.
     "Катя, Катенька, Катька. Вот как, сука, повернулись дела. Что-то надо решать.
      Белая кожа твоя,
      И голова на коленях...
Одного или обоих? Взяли его бойцы второй роты. Успел Литвинов допросить или сразу ко мне? Орёл или решка? Одного или обоих?", -- проносилось в голове у кожанного.
     Человек в солдатской шинели сидел на лавке отрешённо, его сковало спокойствие приговорённого, ни страха, ни мольбы, ни надежды. В избе сидели два изваяния, не шелохнувшись, не проронив ни слова, глядя друг другу в глаза, в бездонной пропости одного читался приговор, другого решимость принять его.
     -- Пошли, -- последовала короткая команда кожанного.
     Они вышли во двор, завернули за хлев. Здесь они остановились и с минуту смотрели друг на друга. В голове кожанного ещё решалась дилема "одного или обоих", второй был твёрд и холоден.
     -- Беги. Всё. Беги.
     И он побежал, раскинув руки, как будто хватая небо в свои обьяться, жадно глотая холодный воздух, словно в посл...
     Комиссар стрелял без промаха, и всегда в голову, с любого положения и расстояния. Какая-то дьявольская сила руководила его стрельбой. Сухой выстрел остановил бег человека в шинели, и кинул на снег, как птицу в лёт.
     Через минуту хутор ожил.
     -- Вторая рота будет бить в лоб! Чуб! Обстреливать любую собаку, которая попробует вырваться! Твоё дело заградительный огонь. Вторая батарея со мной! Никому не дать выйти! Рубить всех! Всех до единного!!! Пленных не брать, мы на марше! По коням!
     -- Катька! Что ты возишься? В сани! Катя, Катенька, Катюха... Ссуки!