Брежнев. Сила небесная, ч. 5

     До сегодняшнего дня  Леда  уже  два  раза  ходила  этой дорогой,   когда ей ещё  не было и пяти лет. В первый раз это  было когда её крестили родители в кочпонской церкви, а во второй раз её увели гости родителей. Они приходились какими-то родственниками, но были по национальности китайцы, различные и в традициях, и особенно  по внешности, что и заинтересовало Леду. Леда попросту сбежала с ними, обещая  своим родителям вернуться завтра. Те, разумеется, слов Леды всерьёз не восприняли, а, как оказалось, зря… И тогда уже  Леда  легко преодолевала этот  длинный путь. Тогда даже не спрашивали, устала ли она.

     Леда посмотрела под ноги, ей захотелось пройти  вдоль по одной-единственной  дощечке: сможет ли, долго ли сможет идти. Некоторое время шагала, практически не сбиваясь, несмотря на то, что доска была не очень широкой. Вскоре идти по одной дощечке наскучило, да и эти новые туфли были, несомненно,  красивы, но не слишком удобны. Их следовало сначала хорошенько разносить. Снять туфли и идти босой она всё ещё не решалась, боясь нечаянно уронить туфли с высоких мостков и предостерегаясь заноз.
     Походка её была лёгкой, как бы даже плывущей, но непроснувшийся  полностью до сих пор организм мог дать сбой, и тогда шаркнувшая по шершавой доске  подошва ноги  точно оказалась бы раненой занозами. Такой печальный опыт Леда уже имела, когда однажды бегала разнимать разбушевавшихся отца и их соседа  Брежнева.

     Все его называли по фамилии, поэтому Леда не знала  имени. Увидела его тогда впервые. Он показался  не словоохотливым. Был так высок, что запросто мог сойти за дядю Стёпу-милиционера из  известного всем детям  стихотворения, только дядя Стёпа был уж очень худ по сравнению с Брежневым.
     Чёрные длинные густые кучерявые волосы Брежнева развевались. Рядом с ним стояла его жена. Она была, казалось, вдвое ниже своего верзилы-мужа, рыжая, не особо привлекательная, в стареньком выцветшем платье,  говорила что-то, не умолкая.
     Вид у жены Брежнева был добрый, простецкий, хотя держала она себя как будто заносчиво, высоко подняв голову и выпятив грудь. Поклявшись несколько минут всем, кто в это время был в их дворе, в том, что её муж добрый и смирный, ну, прямо, сущий ангел  и никому причинить зло не способен, она скрылась в дверях, зайдя в дом, и больше не выходила.
     А дело  по рассказам очевидцев было так. Мужчины не на шутку повздорили. Когда же Леде кто-то из друзей сказал, что её отца  бьёт Брежнев  в своём доме на улице Охотничьей, она, не раздумывая,  прибежала к Брежневым, нашла  отца лежащим  без движений  во дворе, в траве. Во дворе было многолюдно. Кто-то распустил слух об убийстве. Народ сбежался лично посмотреть  на убийцу и на убитого.  Леде сразу стали рисоваться страшные картины, ей показалось, что отец избит или даже точно убит.
     С Галей, дочерью Брежневых, они несколько раз подходили  посмотреть на лежащее бездыханное тело Василия. Тело визуально было целым: голова, руки, ноги на месте, синяков и ссадин не наблюдалось. Но, всё равно, вот, он же лежит и не подаёт никаких признаков жизни!
     Леда с Галей стояли рядом с лежащим телом, слёзы градом лились из  глаз Леды. Галя уверяла, что отец её смирный, никогда не дерётся, что мужчины о чём – то спорили, может, о политике – они часто повторяли это слово. Обе не знали, что такое политика или, быстрее всего, кто такая политика. Они, подумав, всё-таки решили, что политика  тётей быть не может. Это, быстрее всего, что - то похожее на драку, но не драка, а просто ругань, громкое бурное выяснение чего-то.
     Кто – то из соседок сказал девочкам, что мужчины не дрались, никто никого не бил, а просто от пуза  напились водки, дорвались, что называется. Брежнев был под два  метра ростом, широк в плечах, поэтому у него «ни в одном глазу», а отец Леды был коренаст и жилист, пил очень редко, вот и свалила его  неподъёмная доза.
     Совсем не со зла, а для хохмы Брежнев любил провоцировать людей на не очень опасные проступки, чтобы слегка принизить человека, повысив тем самым свою уязвлённую когда-то кем-то его, Брежнева, самооценку. 
     Незаметно для Василия, Брежнев доливал в его стакан водки,   а доверившийся «новоиспечённому другу» Василий забыл о бдительности.   
     Делал это Брежнев точно не со зла, а скорее от какой-то давней, причём, совершенно не на Василия, обиды, до сих пор не получившей сублимированного выхода, ржавым гвоздём сидевшей в его душе. Но  он никак не ожидал такой широкой  сегодняшней огласки своего мелкопакостничества и чувствовал себя при народе, как ощипанный курёнок.
     Леда смотрела боязливо на Брежнева, потом подошла и начала колотить по упругому его телу, требуя ответа, за что он убил её отца. Брежнев  сначала удивился такой смелости,  стал оправдываться, говорил, что не думал его убивать, и ничего с ним плохого не случилось, он просто пьян.
     - Как это пьян, как это он к вам зашёл и стал пить? Вы его поили! Зачем его поили? – колотила Леда своими ручонками Брежнева.
     - Кто его поил! Он сам пил, никто ему в рот насильно не наливал! – оправдывался Брежнев, явно обескураженный таким поворотом дел, оказавшись в центре внимания соседей.
     А Леда вдруг поняла, что  совершенно верно сам человек должен контролировать своё поведение и сам отвечать за свои поступки. Наверное, Брежнев виноват. Наверное, он поступил плохо. Но, как – ни - крути, он, стервозник, прав. Сам человек в ответе за себя. Он, Брежнев,поглумившись, практически умывает руки.   
     Пришла   мама    Леды  и  отправила  её домой. Со  слезами на глазах Леда, босая, бежала по мостовой, свежевыстеленной ещё пахнущими смолой досками и, шаркнув ногой, сослепу от слёз, всадила в неё, как ей показалось, тысячи заноз или даже целую щепку.Леда шла по мостовой, оставляя красные следы. Несколько дней хромала, зияющую рану  пришлось даже  смазать йодом и наложить  на рану повязку с вонючей, но, говорили, очень действенной мазью.