Грибной снег

I. Утро. Лес

Хлопья липкого снега облепили мою шапку и тулуп. Я стоял на заснеженной лесной поляне и думал: «Почему я здесь? Не помню… Жаль, наверное, не напрасно». Какая-то мысль валялась на границе памяти и беспамятства. Снег слепил глаза.
- Очевидно и невероятно! – ни с того ни с сего произнес я, - прогнозируемо и неслыханно!
Я упал в сугроб.
Так удобно было лежать и смотреть в небо, где было лишь одно облако на весь лес. А ведь не исключено, что и на весь мир! Во всяком случае, над лесом было лишь оно. С него срывались снежинки и, вращаясь в свободном падении, медленно опускались на мое лицо (лицо ли?). Чуть левее было солнце, размазанное чьей-то кистью (или рукой) по лазури.
Меня посещали какие-то мысли, что-то вроде: «Летом я назвал бы это явление грибным дождем…» Они текли произвольно. До сознания доходили обрывки.
Сквозь тулуп стал пробираться холод. Я поднялся и, стряхнув снег, начал пробираться по сугробам к опушке, а после – глубже в чащу. Очень быстро темнело. Вскоре глаза мои уже с трудом различали стволы елей, препятствующие продвижению. Ноги становилось все тяжелее вытаскивать из сугробов. Мороз усилился. Лицо онемело.
Я остановился и поднял взгляд к верхушкам деревьев. Там, где я предполагал увидеть луну и звезды, ничего не было. То ли виной тому стали набежавшие к вечеру облака, то ли кроны деревьев были настолько густы, что не пропускали света.
Я снова упал в сугроб.

II. Вечер. Граница

Скорее всего, в сугробе я заснул, и кто-то притащил меня сюда на этот топчан и укрыл солдатским одеялом.
В небольшой Г-образной комнате, стены которой были выкрашены темно-синей краской, стояли письменный стол, пара стульев, табурет с закипающим электрическим чайником и обогреватель, какой можно встретить только в пригородной электричке.
Здесь было два окна в противоположных стенах, затянутые противогранатной сеткой, а перед столом – третье с обычной решеткой и окошком для переговоров. За ним было другое помещение, что-то вроде тамбура с турникетом, освещенное яркой лампочкой. Свет ее, попадая в комнату, частично освещал и ее. В тамбуре по обе стороны от турникета были двери.
Все это очень напоминало контрольно-пропускной пункт на каком-нибудь вещевом складе или проходные небольшого завода.
В одном из темных углов я разглядел человека, согнувшегося над электрической плиткой. Человек что-то готовил. Тихо вещало радио. У стола стояло охотничье ружье. У входной двери висел бушлат. Под прямым углом к ней была другая дверь – металлическая, словно дверь тюремной камеры.
- Проснулся? – человек внимательно смотрел на меня.
Я представился. Он не ответил. Желая начать беседу, я спросил:
- Вы лесник?
- Я пограничник.
- Здесь граница?
- Да.
- Довольно странно. Мне ничего об этом не известно.
- Неужели ты не знаешь, куда забрел?
На этот раз не ответил я.
- Ты на заставе между Объективным и Субъективным Мирами.
- И такое бывает? – я почему-то совсем не был удивлен, так же как и днем, очутившись в лесу. Однако, слова этого мужика я был склонен воспринимать скорее как шутку.
«Я здесь, судя по всему, не напрасно», - явилась мысль.
- Бывает еще и не такое.
- Ты сам сюда пришел, - добавил пограничник.
Он наполнил варевом из кастрюли три железные миски и предложил одну из них мне, вторую поставил на стол, а третью понес к металлической двери. Открыв маленькое оконце на уровне груди, пограничник засунул в него миску и снова закрыл.
- А там кто? – по моим расчетам площадь камеры была не больше двух квадратных метров.
- Его задержал неподалеку мой напарник. Этот тип, наверное, хотел пересечь границу и заблудился. У него не было необходимых документов, и мы временно поместили его сюда.
- Для того чтобы пересечь эту несуществующую границу, нужны документы? Виза, что ли? Или загранпаспорт?
- Почему - несуществующую? – обиделся пограничник, - Граница как граница, и ведомство есть соответствующее, которое бумаги оформляет на въезд и на выезд.
- А ты был в Субъективном Мире?
- Не уполномочен. Я службу несу на нейтральной территории.
- А что твой задержанный рассказывает про Субъективный Мир?
- Ничего. Он то ли немым прикидывается, то ли по-русски не понимает, - пограничник приступил к ужину, - Ничего, там разберутся!
Тут он произвел жест, который меня сильно озадачил. Как правило, когда говорят: «Там разберутся!», указательный палец поднимают вверх. Собеседник же мой наоборот – опустил его вниз.
Я посмотрел в свою тарелку. Оказалось, что варил он грибную лапшу.
- А где сейчас твой напарник?
- Он на территории. Мы наш участок границы по очереди обходим.
- И часто кто-нибудь границу нарушает?
- Никогда. Это первый, - пограничник кинул в сторону камеры, - Единственный случай за всю мою службу.
- И давно ты здесь служишь?
- Всю жизнь. Здесь служу, здесь и живу.
Закончив трапезу, я поблагодарил и не без удивления отметил, что грибы в лапше свежие.
- И где зимой грибов-то свежих достать?
- Да в наших лесах их полно. Здесь частенько грибной снег случается.
Меня слегка передернуло, но удивления своего я не высказал. Меня не покидало ощущение, что мужик просто не в себе. Граница эта, ведомство таинственное, грибные снега…
После ужина мы пили чай, и я предложил Пограничнику папиросу. Он отказался и закурил свою. Тогда я подошел к металлической двери, приоткрыл окошко и предложил папиросу узнику. Тот отрицательно и как бы с упреком покачал головой, протянув мне пустую миску из-под супа. В миске я увидел листок, вырванный из карманного ежедневника. Поскольку эта записка адресовалась мне, показывать ее Пограничнику я не стал, тайком прочитав, когда тот мыл посуду. Текст гласил:
«Я искал тебя. Нас ждут на Субъективной стороне».
- А что будет с этим заключенным? – как бы между прочим поинтересовался я. – Суд?
- Вряд ли. Скорее всего, его просто вернут в Субъективный Мир.
- А могу ли я туда попасть.
- Это непросто. Во-первых, ты должен все взвесить, ведь вернуться будет еще сложнее. А во-вторых, как я уже сказал, бумажная волокита: справки, заявления, ходатайства, резолюции… Пока ты все это соберешь, десять раз передумаешь.
- К кому же все-таки следует обратиться?
- Сперва все обдумай. Ты впервые услышал о такой возможности и тут же начинаешь принимать решения. Неужели тебя ничто не держит в Объективном Мире?
- Абсолютно.
- Хорошо. Ложись спать, а утром я переговорю с напарником. Возможно он тебе что-нибудь посоветует.

III. Утро. Граница

- Об этом не может быть и речи! – возмутился второй Пограничник, - Сегодня же мы отправим тебя обратно. На пересечение границы должны быть исключительные причины.
Он повернулся к напарнику.
- Мы обязаны немедленно доложить! В данном случае он не меньший преступник, чем тот, что сидит в камере.
- Я оказался здесь совершенно случайно, - мне необходимо было вмешаться. По всей видимости этот придурок хотел засунуть меня к немому.
- Не вмешиваться! – заорал он и, сделав шаг в моем направлении, достал из бушлата наручники.
Положение мое казалось безнадежным, и, наверное, я погорячился, схватив, стоящее у стола ружье за ствол, и ударив наотмашь Пограничника. Тот упал. Я перехватил ружье и, направив ствол на другого Пограничника, шагнул назад.
- Выпусти немого!
Пограничник медлил. Он теперь явно жалел о том, что наговорил вчера так много лишнего. Он, не спеша, достал ключ и, задумчиво поглядывая на дульный срез собственного же ружья, вставил его в замок и стал медленно поворачивать по часовой стрелке. Как только дверь приоткрылась, Пограничник получил удар в живот тяжелым солдатским ботинком. Это немой, получив свободу действий, набросился на своего надзирателя.
Когда оба Пограничника были повержены, немой схватил с камерной скамейки свою шинель, и мы выскочили из сторожки. На ходу надевая на ходу тулуп и шапку, я вдруг вспомнил про ружье, забытое в спешке у двери камеры, но возвращаться было уже поздно, да и бежать с ружьем по было бы тяжелее.
Перед нами было огромное поле, покрытое нетронутым снегом, которое нам предстояло пересечь. Утреннее солнце отражалось от снега и сильно слепило, ноги вязли в сугробах, а морозный воздух пробирался, казалось, до желудка.
Пробежав, таким образом, около ста метров, мы услышали первый выстрел. По-видимому, кто-то из Пограничников пришел в себя и открыл огонь из брошенного мною ружья. Неудачно. Следующий выстрел так же не достиг цели. Несколько секунд бег продолжался под собственное прерывистое дыхание, скрип снега и сердцебиение, наполнившее уши. Третий выстрел. И снова промах.
Тут же по полю пронеслась гулкая очередь.
«Ну вот, пулемет откуда-то достали…» - раздумывать о том, где Пограничники прятали пулемет, не было ни желания, ни времени. Скорее всего он был под топчаном, на котором я провел эту ночь.
Очередь возобновилась. Мы уже приближались к опушке. Первым упал немой. Он просто рухнул в снег, словно оступился. Я продолжал забег, уже не думая о немом, когда что-то пролетело сквозь мой тулуп и полетело дальше, не заметив препятствия. Почти тут же вторая пуля застряла в правом плече. Меня на ходу развернуло, и я упал спиной в мягкий сугроб.
В небе висело одинокое облако. С него срывались снежинки и, вращаясь в свободном падении, медленно опускались на мое лицо. Чуть левее было солнце, размазанное по лазури.
«Все повторяется в точности, как вчера. Изменились лишь обстоятельства, при которых я лежу в сугробе», - подумалось мне.
Холод стал пробираться через тулуп, но подняться я уже, к сожалению, не мог. Так же как и вчера какая-то бесформенная мысль валялась на границе памяти и беспамятства, а я валялся на границе Объективного и Субъективного Миров. И там, и тут смерть оказалась одинаковой. То же онемение, и та же обида. И так же текло что-то по лицу. Наверное, на сей раз это были слезы.
Небо… Облако… Солнце…
Шел грибной снег.

10-ое - раннее утро 12-го сентября 2004 года, Краснодар