Что имеем не храним

В пригородном автобусе наши места оказались рядом. Элегантный, подтянутый мужчина лет пятидесяти рассеянно перелистывал какой-то дамский журнал. Наверное, не самое популярное чтение среди представителей сильного пола, а моему соседу вообще куда больше подошел бы, скажем, «Коммерсант». В конце концов,  измученная любопытством, я достаточно бестактно спросила: «Нравится?» «Не знаю... Пытаюсь понять... свою жену».
Понять свою жену, как выяснилось, Владимир Иванович пытался первый раз в жизни. И в последний: в больнице, откуда он ехал, ему сообщили о тем, что Марине осталось от силы месяц. Операция уже бессмысленна. «Ураганный  рак» — больные с таким диагнозом встречаются редко, но встречаются.
У моего собеседника не дрожал голос, руки, вопреки литературным канонам, не выдавали скрытого душевного напряжения, и глаза были просто усталыми, а не «переполненными болью». Его жена знала, что обречена, и держалась, по его словам, потрясающе спокойно. «На нее это похоже — минимум внешних эмоций. Но что она испытывает на самом деле, я не знаю. Стиль нашей жизни — рядом, но каждый сам по себе».
Тридцать лет тому назад Володя и Марина познакомились на студенческой вечеринке. Познакомились, «закрутили роман», какое-то время встречались возможно, разошлись бы без особых претензий друг к другу. Но выяснилось, что будет ребенок. Почти перед самым рождением Алешки они оформили свои отношения. И надо сказать, первые годы не слишком об этом жалели. Хотя и оказались во всех смыслах разными людьми. Внешне  легкомысленная,  эффектная Марина превыше всего на свете ценила постоянство и удобства. Если уж воспитывать ребенка, то по науке, кормить по часам. Если известно, кто и сколько получает денег, то все они должны быть потрачены разумно и экономно. Никаких соблазнов в виде «подвернулось по случаю» или «безумно захотелось» она не признавала. Если муж говорил: «приду в шесть», это должно было быть именно шесть, а не половина седьмого и тем более не десять часов вечера. Никакие перебои в работе транспорта и внезапные встречи со школьными друзьями в расчет не принимались.
Володя, же, наоборот, при кажущейся солидности и респектабельности, до седых волос оставался романтическим мальчишкой. Забывал о времени с интересным собеседником, забывал о семейном бюджете, если натыкался на нужную ему книгу или сидел в кафе с приятелем. Не терпел «запланированного отдыха на приличном курорте», предпочитая внезапно сорваться на недельку в самое неожиданное место. Воспитанием сына занимался по принципу «делай, как я» и просто не понимал, почему нельзя накормить ребенка «вне плана», если он проголодался... И так далее и тому подобное.
Марина медленно, но верно делала карьеру редактора в издательстве художественной литературы. Младший редактор, старший, заведующий редакцией. Росла зарплата, рос престиж в глазах окружающих, росло уважение к самой себе Володя же, при всех задатках незаурядного физика, так и «застрял» в рядовом НИИ. Хотя работу свою, отнюдь не бумажную, любил самозабвенно и за двадцать лет сделал изобретений больше, чем многие лауреаты за всю свою жизнь Только на оформление изобретений, их «пробивание» и получение за это каких то благ ни времени, ни сил не находилось. Никогда.
-Знаете, мы в общем-то неплохо жили. У нас никогда не было вопроса, кто и что должен дона делать. Если я был не в командировке, то в выходные дни занимался магазинами, готовкой, уборкой стиркой. В мыслях не было: «бабские» это дела или нет. Марина этим занималась в будни, а я — по выходным. Да и в остальном я со временем как-то научился к ней прилаживаться. Если не могу прийти вовремя, обязательно позвоню. И она никогда меня не пилила: где был? с кем был? почему от тебя спиртным несет? Правда, я ей тоже лишних вопросов не задавал. Сейчас думаю — перестарались мы с нашей независимостью и отсутстви¬ем предрассудков. Потеряли друг друга.
Только две проблемы со временем не  сглаживались, скорее, наоборот. Сын и друзья. Алешка рос ласковым, общитель¬ным, но безалаберным парнем. Знал, что мама накажет — папа  заступится. В крайнем случае, можно будет поплакать¬ся бабушке, и тогда уж точно попадет не ему, а родителям, которые «запустили сы¬на за своими сверхважными делами». Ма¬рина в конце концов смирилась с тем, что проще «на заметить» недостатки сына, чем объясняться со своей матерью по по¬воду неправильного воспитания. А Володю это тем более устраивало: с дурными ком¬паниями Алешка не связывается, учится прилично — ну и слава Богу.
А вот друзей Володи Марина не вос¬принимала категорически. Никаких и ни под каким видом. Как нарочно, все они были крайне далеки от ее идеала поря¬дочных мужчин: разводились, снова жени¬лись, заводили любовниц, очень любили выпить и совершенно не признавали ника¬кого режима: могли работать ночью, спать днем и звонить в любое время суток. Кроме того, очень любили знакомить Ма¬рину с каждой своей новой подругой. Де¬сять лет она терпела молча. Пять лет — высказывала свое отношение ко всему этому открытым текстом. А потом объ¬явила ультиматум: в этом доме могут быть либо твои приятели с их... либо я.
— Послушайте, вот я вспоминаю по¬следние десять лет, когда уже и Алешка был взрослым, женился, ушел к жене, и теща больше ни во что не вмешивалась, и у нас с Мариной внешне все нормально было. Вспоминаю и думаю: господи, я же жил с совершенно не знакомым мне чело¬веком. Она ведь тоже за тридцать лет изменилась, а я думал, что знаю ее на¬изусть. Знал, разумеется, что она терпеть не может молоко, а кофе пьет только теп¬лый, от горячего у нее зубы болят. Знал, на каком боку она спит, чем ее лечить, если она простудилась, какой подарок ей сделать ко дню рождения. Зная, что пе¬ред Первомаем должен вымыть окна и убрать всю квартиру... И совершенно не задумывался: а чем она живет? Что ее огорчает, что радует? Ведь мы супруга¬ми-то были последнее время... ну, липо¬выми, что ли. К внучке ездили, дни рож¬дения отмечали — все как у людей, семейно, не придерешься. А спали в раз¬ных комнатах, иногда несколько дней во¬обще не виделись: я прихожу — Марина уже спит, ухожу — еще не вставала. По телефону и общались в основном.
Не молоденькие,  у  каждого  своя жизнь, своя, любимая, работа,  свои друзья. О разводе, если про себя и ду¬мали, то вслух не говорили. Была ли ка¬кая-то «личная жизнь» у Марины, ска¬зать трудно: может, была, может, нет. А о себе Владимир Иванович сказал до¬статочно ясно.
—Я, конечно, не святой. Но и не мер¬завец — несчастной я ни одну женщину не сделал, ребенком никого не наградил, жизнь никому не сломал. Наверное, по¬тому, что не врал и не обещал. Марине я только врать научился, хотя, по-моему, все она понимала и только делала вид, что верит.
Марина и за своим здоровьем следила скрупулезно и фанатично. Ежегодно —полная проверка. Никаких сигарет, ника¬кого алкоголя. Питание — по часам, ни¬какой сухомятки, на ночь — кефир, ут¬ром — стакан холодной воды, гимнасти¬ка и только потом завтрак. Ну, было, ко¬нечно: удаление аппендикса, простуды, какие-то сосудистые явления. И вдруг: ночной приступ то ли печени, то ли же¬лудка, «скорая», больница, и через три дня приговор: рак в последней стадии.
—Знаете, скорее такое должно было со мной случиться. И курю, и все осталь¬ное... Но Марина... Когда мне врач сказал, я не поверил. Думал — ошибка, перестраховываются, путают... В о5щем, голову в песок — как страус. А потом, когда по¬нял, что все - правда и что Марина зна¬ет... Дальше-то что? Как я без нее буду? Без нее... К друзьям сунулся — они, ко¬нечно, сочувствуют, утешают, а в глазах вижу вопрос: из-за чего психуешь, стари¬чок? Сам же говорил, что семейная жизнь не сложилась. Погорюешь, мол, и нач¬нешь все заново — какие твои годы... А я не хочу заново, понимаете, не хочу! Вер¬нее, хочу с Мариной — не заново, а по-другому. С того места, где остановилась, но по-другому.
И потом, что значит «не сложилась» семейная жизнь? Она ведь сама по себе сложиться не могла, тут самому нужно поработать. И вот это, если хотите, имен¬но мужское дело — построить дом, сло¬жить семью. Женщина и в доме, и в семье должна только чистоту поддерживать, тепло создавать. А я считал, что если ковры выбиваю  и картошку приношу — все нормально, больше ничего и не на¬до. И даже не пытался понять, кто живет рядом со мной, кто мне сына родил... У Алешки глаза зеленые, как у Марины. Так с ним я хотя бы пытался «за жизнь» разговаривать. А с ней... Сколько до по¬лучки осталось, куда отдыхать поедет, что на обед готовить, что на рынке ку¬пить... Ни разу в жизни не спросил, какую книгу читает, о чем думает.
Журнал вот. Почему она несколько лет именно эти покупала? Какие ей советы были нужны? Гадай, не гадай, теперь уже не узнаю. Сегодня хотел сказать, что я ее люблю. Что в ней вся моя жизнь. Столько всего хотел сказать... А как на¬чал, так сразу врач на плечо мне руку положил: «Не нужно, — говорит. — На волнуйте Марину Сергеевну».
Так и не сказал ничего, и уже, наверное, не скажу. Я не о том, что полюбил ее вдруг опять, страстно, еще как- то. Престо понял, как она мне нужна. И ка¬кой я дурак был, что не захотел жену сделать своим другом. Любовники там или не любовники, спим мы вместе или не спим — это все дело десятое. Но ведь самый близкий мне человек — чужой. И уже ничего нельзя поправить. Это меня просто убивает — ничего не поправишь.
Я говорил, что никому жизни не сломал. Правильно, никому, только у Марины, у матери моего сына, считайте, жизнь украл. Лучше бы развелся, освободил ее. Или так себя вел, чтобы она сама меня бросила и нашла бы кого-то получше. Вон прочитал, что одни деятель застрелился на могиле любимой женщины. А я так тоже не могу. Не бо¬юсь, просто не могу. Да и зачем?
И все время думгю: а сама-то Марина? Может быть, даже рада, что все скоро кончится и не нужно будет сидеть одной в пустой квартире да поить меня чаем с малиной, если я простывший? Или нена¬видит меня за то, что я с ней сделал? Или о ком то еще думает? Она ведь очень красивая женщина, интересная, умная. Не могла же она жить, как монашка, если меня рядом нет. То есть я вроде бы и рядом, только видит она меня реже, чем своих коллег по работе... Не знаю. С Ма¬риной я себя вел... как собака на сене. Почему она меня не бросила? Не в ее ха¬рактере? Что я знаю о ее характере? За тридцать лет все меняется. С друзьями, конечно, весело: и выпить, и покурить, и на часы никто не смотрит. Ну и что? Те¬перь вот «гуляй — не хочу».
Думал, состаримся — верный человек рядом будет. Не бросит, не предаст. А оно — вон как. У меня в голове — чер¬нота. Никаких мыслей, только чернота .Я с работы поздно возвращаюсь, сейчас ду¬маю: попрет кто на меня с ножом, даже уворачиваться не буду. Кому я нужен, кроме Марины? А у вас нет знакомого экстрасенса или целителя? Я бы любые деньги заплатал, библиотеку бы продал— и заплатил. Поищете? Правда? Дайте мне ваш телефон, я вам позвоню. И приду — фотографии принесу, письма. Напишите, если хотите, а то ведь таких дураков, как я, много. Потом будут локти кусать. Потеряют, вроде меня, больше, чем име¬ют.
Владимир Иванович не позвонил. И не пришел...