День Победы...

 

1.
Единственный праздник, который заставлял с детства биться мое сердце в ускоренном темпе – день Победы. То есть блин девятое число нежного месяца Мая. На Новый год я срать хотел, от своего дня рождения меня тошнит, 23 февраля и 8 марта это вообще картонные праздники, а вот 9 мая..! Это совсем другой коленкор. День победы братьев славян над пидарасами фашистами, нацистами, сепаратистами и прочими хитрожопыми маньяками-ублюдками мечтавшими пасти своих задроченных овец-коров на просторах моей родины – это праздник несокрушимой веры в справедливость и торжество духа свободы.   
У меня все принимали участие в той великой бойне. И рассказы о суровых военных буднях я слушал в детстве вместо сказок на ночь. Короче я был воспитан в духе истинного (не квасного ватного) патриотизма и похуизма к опасностям.
С юности мы с друзьями отмечали этот день. Пивом, вином и конечно, водкой. Всё как полагается. Всё по уму. Всё до упора.
Но это девятое мая было особенным. Меня пригласил на день рождение мой новый товарищ по творческому цеху Лёха Барабаш. Его хитрая морда умудрилась родиться именно в этот великолепный день. Лёха был музыкантом и дудел в трубу. Дудел хорошо, за что собственно, я постоянно и приглашал его играть на разного рода мероприятиях в игровом клубе «КОЛУМБ», где сам в то время работал арт-менеджером.
Что подарить Лёхе я не знал. Подарю литр водки, решил я, надел белую рубаху, синие джинсы, куртку бомбер и ковбойские сапоги. Уложил волосы гелем, высморкался в раковину, и вышел в вечернюю прохладу майского Владивостока.
Погода на редкость выдалась чудесная. Было тепло, на западе горел закат, по центру города слонялись пьяные с утра ханыги, девушки все сплошь дефилировали в мини юбках, радуя вспотевших самцов своими стройными ножками. Я огляделся, сплюнул, закурил Кептан Блэк и прикинул в каком магазе прикупить флян белой. Далеко идти не хотелось. Вспомнив, что на торце общаги, в которой обитал виновник торжества, есть вполне сносный магазинчик, я направился прямиком в него.
Взяв литр Столичной, две по 0.5, а также пару пивных огнетушителей, для возможно присутствующих на мероприятии девочек, я привычным шагом вошел в вестибюль общаги Академии искусств.
- я пройду?
- вы к кому?
- эта. Я здесь вообще то раньше жил. С праздничком вас, барышня. Гитлер капут.
- вы к кому??
- еб… к Барабашу. К Леше. В двести десятую. Он меня ждет. – я звякнул бутылками.
- документ давайте.
- еб… я здесь вообще то раньше прописан был…
- документ давайте, кто вас знает.
- да меня здесь вааще-то все знают. Если чё.
- документ давайте.
Мимо проплывала румяная студентка в банном халатике. Сиськи так и выпрыгивали наружу. Хорошая попка, кудряшки. Сучка этакая…
- эй, девушка, вы меня помните? Я в 14ой жил. Давно…
Девушка улыбнулась, недоверчиво оглядела меня зелеными глазками и скрылась в направлении душевой. Щаз примет душ, наденет чулки, шпильки и пойдет на Набку, искать скромного девичьего счастья, и любоваться салютом. Долбанный фейерверк.
 Я облизал губы и улыбнулся вахтерше.
- видите, меня все знают.
- документ давайте, у нас теперь до 23.00
Еб… вот сука старая. Я достал удостоверение журналиста, поддельное, выданное мне когда-то в медиа-штабе Николаева, протянул вахтерше. Хер с вами, после как-нибудь разберемся.
 План был банальный. Выйти из общаги в 22.55,  по щербатой кирпичной стене забраться на второй этаж, залезть в окно, напиться до чертей, переспать с какой-нибудь застенчивой первокурсницей, и если повезет – остаться в живых. К сожалению, в этот прекрасный праздничный вечер, все случилось с точностью до наоборот. 

2.
У Лёхи уже собрались гости. В основном это были соседи по общаге – музыканты, художники, актеры. Мальчики, девочки. Кого-то я знал, кого-то нет. Посреди комнаты стоял стол, на столе салаты, несколько поллитрух водки. Мой литр скромно занял место в очереди. Гости расселись на кроватях, и на табуретках. Я сел у окна, рядом с телевизором, и спросил:
- а где Дружинин?
Лёха сообщил, что Миха прийти не может, кого-то в где-то вставляет. Этого объяснения для меня было вполне достаточно. Тулупов тоже не пришел. По какой причине выяснять у Лёхи я не стал. Я сам позвонил Тулупу, и тот объяснил, что заглянет позже, ибо сегодня ночью работает в «Бездонной бочке», и ему надо подготовить шоу-программу.
Я налил. Мы выпили. Я посмотрел на девушек расположившихся справа. Ничего особенного. Эх… Я налил. Мы выпили. Лёха пошел в бытовку, где в вонючей духовке дожаривалась курица. Спустя 5 минут черный жирный противень стоял в центре стола. Мы поели курицы, выпили водки, я сказал тост. И снова налил. 

Все шло достаточно благопристойно покуда в коридоре не послышались пьяные песни некого Антона Яроша, студента выпускного курса театрального факультета. Будущего актера театра и кино, двухметрового детины с огромными кулаками и косой саженью в плечах. Я с ним знаком тогда не был. Выделись пару раз в коридорах общаги и только. Они пришли с какой-то казачьей пьянки с баянистом Данилой Ворожбитом. Данил был реально казак, а вот коим хреном был Ярош я не знал, и срать на то хотел. Данил сразу куда-то ушел, а Антон зашел к нам в комнату, и хрипло бася залез за стол. Мать перемать. Терпеть не могу долбаебов которые не умеют пить, да еще и выёбываются по пьяни. Как правило, в трезвой жизни это вполне мирные ребята, но набухавшись в них просыпаются, нет ни демоны, хуже. Гораздо хуже… Панты корявые в них просыпаются. От коих лично меня блювать тянет. Я конечно тоже не подарок, но я умею сращивать концы с концами, и никогда не опошлю праздник.
Антон сидел рядом со мной, пил водку, говорил очень громко, что-то рассказывал, бурно жестикулировал, хвалил себя и нес пургу. Потом он ел курочку, и жир с куриной задницы капал на стол. Вот падла, меня затошнило. Я даже хотел пересесть, но вылезать было долго, и я передумал. Зря.
Зато видимо Антон проникся ко мне симпатией, и тем самым совершил ошибку. То, что я заканчивал когда-то тот же самый факультет что и он, не значило ровным счетом нихуя. Терпеть не могу фамильярностей.
Антон положил свою правую руку на мое левое плечо, и дружески улыбнулся…
- чувак, ты руку то убери, ибо рубашечка у меня белая, а ты только что курочку кушал, ручки жирные поди, пятна оставят на рубашке, - попробовал я спасти 9 мая.
Антон не внял моей скромной просьбе, и руку не убрал. Тогда я сам снял его щупальцу с моего хрупкого плеча, но сука актер не унимался. Он снова положил руку на плечо и сказал херню:
- да она чистая, я вытер.
- об меня ты ебтль её вытер, гад ты мрачный. Убери руку к сучей матери.
- да нормально, она чистая.
- руку убери нахуй.
- она чистая.
- убери, а?
- ээээээ…
Договорить он не успел. Я встал. Первым ударом я разбил ему губы. Вторым нос. Антон грохнулся на телевизор, я на Антона. В комнате начался визг. Барабаш, который сидел до сего времени скромно, как и подобает имениннику, заорал:
- так вас нахер в спину, вытряхивайтесь в коридор, заябали.
Я мог вполне на этом поставить точку. Я умею смотреть на подобные вещи философски. Сам не раз в юности получал в тык за излишнюю наглость… Тем более лично против Антона я ничего не имел. И мне было не приятно бить его в лицо. Но… я терпеть не могу рубашки с жирными пятнами. И тем более не люблю когда всякая свинья трогает меня за плечо. Я бы мог с легкостью поставить на этом точку, сесть за стол, и продолжить банкет.
Но точку Антон ставить не захотел. Вместе с ругательствами из его перекошеной пасти на меня полились кровавые сопли, слюни, пена и прочий шлак. В результате чего вся моя белая рубашка перестала быть белой. Она стала красной. И липкой. Народ разбежался по углам. Какая-то девочка залезла на второй ярус кровати и притаилась. Мы стали бить друг друга по голове, сметая все, что стояло в комнате. Стол перевернулся, выпивка разлилась. Антон орал, и размахивал огромными ручищами. Несмотря на то, что я был тоже не вполне трезв, все же я умудрялся уворачиваться от его длинных лапищ и даже наносил ответные удары. В итоге мне все это порядком надоело, и я заорал:
- вашу мать, выкиньте его в коридор, он меня заябал!
Антона кое-как выпихнули за дверь, где он на минуту заглох. Я отдышался, поднял бутылку, отхлебнул водки.
На меня смотрел Барабаш. Я смотрел на Барабаша.
- блин, чувак, извини, ты сам видел, я его просил убрать свои руки от меня.
Лёха был расстроен. Дню рождения пришел трындец. Это понимал он, это понимал я. Но надежда на продолжение праздника все еще теплилась в моем омраченном сердце.
Мы стали наводить порядок. Поставили на место стол, расставили табуретки, подняли с пола бутылки и закуски. В этот момент раздались глухие удары - обезумевший Антон пытался выбить дверь. Зверь жаждал крови. Защелка предательски задребезжала. С потолка посыпалась известка.
- короче, Алексей, надо это заканчивать, - сказал я, снял окровавленную рубашку, открыл дверь и вышел в коридор.

3.
В коридоре уже толпились зрители. Драть вас в спину, шакалы проклятые, стервятники херовы. Антон стоял напротив с сжатыми кулаками. Он хрипел, по его губам текли слюни. Мы снова сцепились…  Мы кидали друг друга об стены, как в дешевом боевике, вышибали спинами двери соседних комнат, валялись и кувыркались по полу. В итоге всего этого циркового представления, совершенно «непокладаемый», то есть не желающий уходить в нокаут Ярош, укусил меня выше правого соска, и выгрыз мне из тела кусок мяса. Приятного аппетита, сучара! Затем он схватил меня за ногу и пытался таким образом войти в клинч, чтобы отдышаться и продолжить попытку дать мне люлей. Но из этой его затеи нихуя не вышло. За все время коридорной махаловки он умудрился попасть мне в голову всего лишь один раз. Выше правого виска. Но удар был что надо. Если б я не смягчил этот хук своим локтем, он пробил бы мне голову. К счастью я был намного трезвее своего противника, а потому холоднее рассудком, и мои удары достигали цели намного чаще. И тут, кто-то из зрителей, коих было уже как мух на говне, шепнул в пол голоса, что мол, уже как 10 минут назад вахтерша вызвала милицию. (Как я узнал позже, институт оборудовал общагу видео наблюдением, камерами, висевшими на каждом этаже). Западло! Встреча с ментами совсем не входила в мои планы. Особенно в такой день. При любом раскладе я остался бы виноватым, несмотря ни на какие прочие обстоятельства. Мое удостоверение лежало на вахте, оно было фальшивым, сам я здесь был гость, и никуда не денешься - ударил первым именно Я. Факт оборачивался fuckОМ.
Все эти соображения пронеслись в моей голове за одну секунду. Нахуй, нахуй, нахуй.
Я пнул Антона в голень острым носком ковбойского сапога, отцепил его клешни от моих забрызганных кровью брюк, и нырнул в комнату. Закрылся на щеколду. Менты, день победы, сам весь в крови, долбать копать. Через вахту выходить опасно. Во-первых можно наткнуться на ментовский наряд, а во-вторых уж очень не хотелось беспокоить вахтершу забирая у нее свою ксиву... Все же она пожилой человек, да еще и женщина в придачу. А женщин я бью только в самых экстренных ситуациях... как же нахер быть.
И тут меня осенило. Окно! Конечно же окно! Верный приятель всех авантюристов, жуликов и застуканных любовников. Надо прыгать в окно. Я напялил куртку на грязное голое тело, вытер лицо своей же рубашкой, бросил ее под кровать. Окно. Я передернул шпингалеты, и рванул за ручку. Но… Окно открываться отказалось. Я дернул еще раз. Та же фигня, мудохать в спину. Оно было забито гвоздями. Лезть в форточку было некогда.
 Я сел на кровать. Посмотрел наверх. С верхней шконки глазами полными ужаса на меня смотрела моя совесть. Нахуй! Какая совесть. Я был чист перед совестью. На меня смотрела перепуганная девчонка, та, что забилась в угол еще в начале выше описанного дебоша. Я выдохнул. В коридоре орал Антон и ломился в дверь. Но уже как-то вяло и без особой прыти. Видимо надеется, что меня заберут и отхуячат менты. Хер вам на нэ.
Я встал, подошел к окну, размахнулся и со всей дури въебал по стеклу кулаком. Стекло лопнуло усталой струной и посыпалось на подоконник. Путь был открыт. Но сука, один тяжелый острый осколок все же успел задеть мою руку, и рассек до мяса костяшку правого кулака. Я заорал, и начал ногами молотить по телевизору, по столу, по стульям, по батарее. Потом я снова сел на кровать и посмотрел на девушку.
- ну, скажи, нахуя все это говно мне надо, а???
Девушка не ответила. Она смотрела на мою руку и разбитое окно. Я посмотрел на окно, потом на руку. Рука расползлась как рваная простыня. Я облил ее водярой, обмотал рану носовым платком, глотнул напоследок из бутылки, ногами выбил острые зубья стекла торчащего из рамы, протиснулся в проем и прыгнул со второго этажа вниз, в полумрак весенней улицы.

4.
Я брел скорым шагом домой, дворами и закоулками, дабы в таком виде не дай бог не попасться патрулю, а над моей головой в звездном небе бился в конвульсиях салют. Пьяная молодежь визжала, радовалась внезапному счастью. На меня никто не смотрел, все смотрели в небо. Слава яйцам. Да здравствует великий русский народ!
Я взбежал на восьмой этаж, вошел в квартиру, стянул с себя вместе с трусами окровавленные джинсы и с огромным количеством порошка замочил в тазике. Авось отмокнет. Сам залез в душ. Смыл кровь с тела, отдышался. И тут я понял, что замочил штаны вместе с бумажником, в котором были деньги. Сука! Много денег. Тысяч семь, восемь. Много мелких купюр. Вылез из ванны, достал бумажник, вынул визитки и банкноты, разложил по полу в кухне. Высохнут. Хорошо труба была в куртке. Достал из кармана мобилу. Из руки хлестала кровь, из раны на груди тоже, везде были капли крови. Сука, сука, сука! Я отлично понимал, что если вавку на сиське заклеить пластырем еще как-то возможно, то починить руку без кройки и шитья не получится. А это значило, что сейчас придется тащиться в травму. Я почесал распухший висок. Мне нужна была женщина. Я набрал номер. Гудки. Знакомый голос.
- аллё…
- Саша, это я.
- привет.

5. 
Саша. Очень красивая девушка. Темно-русые длинные волосы, большие карие глаза, упругая грудь… Мы познакомились в супермаркете. Я ехал из бассейна, к Дружинину, на пьянку, вез в сумке плавки, кальян и водку. Я заметил ее в автобусе. Она была со своей бабушкой. Мы вышли на одной остановке. На Дальпрессе. Они пошли в магазин, я за ними. Когда они покупали продукты, я подошел и протянул девушке свою визитку.
- привет, как твое имя?
- Саша…
- ты очень красивая, Саша. Позвони, если будет время.
Саша позвонила на следующий день. Работала она поваром в ресторане Марио Джавани, на Набережной, была очень самостоятельной, и не по возрасту мудрой девчонкой. Она была сирота. Маму ее убили при ограблении, а отец погиб на стройке. На него упала груда кирпича. Какое-то время мы встречались. Мне очень нравилось с ней заниматься сексом. Она действительно умела заниматься еблей. Гибкая, страстная, нежная. Настоящая женщина. Я ее хотел, но не любил, и однажды поняв это, она навсегда исчезла из моей жизни…

6. 
 - аллё…
- Саша, это я.
- привет, я узнала.
- Саша, я хочу тебя трахнуть. Прямо сейчас.
- нее. Я с друзьями. Гуляем. Салют смотрели, щаз в кафе пойдем...
- Саша. В жопу кафе, мне нужна твоя помощь.
- поебаться..?
- да нет же, твою мать! Черт возьми… У меня травма серьезная с рукой. Помоги мне дойти до больницы, мне действительно сейчас херово!
- что случилось?
- упал…
- это правда?
- еб…
- хорошо. Мы у «Изумруда». Подходи.
- спасибо. Я щаз спущусь.

7.
Саша стояла рядом с какими-то придурками на углу ювелирного магазина «Изумруд». Все смеялись, всем было весело. Я подошел, взял Сашу за руку и отвел в сторону.
- Саша. Короче говоря, вот такая шняга, - я снял с руки платок и показал Саше.
- уууу. Это шить. Кого бил?
- да я вкурсе бля что шить. Пойдем со мной в травмпункт, здесь три квартала. Ты подтвердишь, что я упал на стекло. Эти сцуки в травме бывает сообщают в ментовку о подобных увечьях. А мне в ломы сидеть всю ночь в аквариуме. Тем более в праздник, када все вокруг пьют и шутят.
- да ты чё, не знаешь что ли? Этот травмпункт закрыт на ремонт. Тот, что на Уткинской.
 Я точно знаю. Надо ехать в Тысячекоячную больницу, там сейчас филиал.
-точно?
- точно.
- ёб…
Мы поймали такси на переполненной улице, и поехали на окраину города. Больница находилась практически в лесу. Как оттуда выбираться я понятия не имел. Такси я отпустил, ибо сколько меня продержать в лазарете я мог только догадываться. Там полюбак, думал я, очередь. Но очереди как не странно не оказалось. Видимо пилить в такую даль народу просто в западло. Если конечно не на скорой помощи.
Саша уселась на топчан перед самой дверью, я вошел в кабинет.
В кабинете врачи. Мужик и две тетки. Одна толстая, другая в очках. Мужик лысый. Капец, компашка.
- добрый вечер, граждане. С праздником вас великой Победы. Вот у меня тут травма, порезался, надо бы зашить.
- полис есть?
- дома забыл…
- вы где прописаны?
- в центре, - сказал я правду и пожалел.
- так и поезжайте в центр, в свой травмпункт, на Уткинскую. Мы вас лечить не станем.
- рука болит, вы чё охуели?
- молодой человек, вы не наш! Езжайте себе к себе, и у себя всё себе лечите.
После такой скороговорки я минуту пытался срастить, кто, что кому себе, где я, и в чем вааще заключаются нормы гуманизма в этой сраной стране. Через минуту я взял себя в руки.
- граждане доктора, тот травмпункт, что травмпункт на Уткинской - на ремонте, сука, и всех посылают к вам, мрази вы бесчувственные, в ваш травмпункт. 
- был на ремонте, товарищ, был… На днях открыли. Так что поезжайте туда, - улыбнулся мне лысый хер.
Ахиреть. Спасибо тебе, красивая девочка Саша. Прогулка что надо. Похуй, сам виноват. Но сдаваться в такой день не хотелось… Решение нужно было принимать мгновенно. Здоровой рукой я вынул из кармана еще влажную тысячную банкноту.
- я заплачу вам денег. Тысячу, ёб!
Тетки затаились. Лысый хер почесал яйца, улыбнулся, прищурился и сказал:
- ох, ох, эх. Ну ладно, только по случаю праздника… Покажите-ка мне вашу ручку. Эээээ. Оооого. Мда… Пустяки. 5,6 швов, и будет как новенькая. Пойдемте, товарищ, я сделаю вам укол от стафилококка… Давайте сюда вашу денежку.
Тысячная банкнота исчезла в кармане белого халата.
- только ментам звонить не надо. Вы меня понимаете? – я скорчил жалостливое табло.
- не будем, - пообещал лысый хер, и показал мне рукой чисто американский знак обозначающий Ол Райт, что в переводе с буржуйского означало: не ссы, все будет круто.

Мы вышли из кабинета. На топчане сидела покрасневшая Саша. Видимо она слышала весь наш разговор, и теперь ей было стыдно за дезинформацию о ремонте травмпункта. Пустяки, злиться не было времени. Нужно было делать укол и зашивать рану.
- Саша, подожди меня здесь, я скоро…
- ваша девушка? - поинтересовался хер.
- ага. Подруга, - уточнил я.
- красивая.
- сам знаю.
Меня отвели в соседний кабинет, в операционную, где вкололи вакцину,  после чего со знанием дела браво заштопали дырку на кулаке. Все это сопровождалось залихватскими шутками-прибаутками лысого хера. Через 30 минут все было кончено. Из моей руки торчала бечевка, сверху бечевки лежал бинт. Все были довольны и счастливы. Всем было друг на друга плевать…

8.
До трассы мы шли пешком. В лесу стрекотали какие-то твари, было тепло и влажно. Саша молчала, я матерился. Позвонил Тулупов. Он таки дошел до общаги, где ему поведали о произошедшей поябене, и даже показали Антона, который курил на улице поглаживая ушибленные места. Тулупов рассказывал мне о своих эмоциях, смеялся, и радовался как ребенок. Он отлично понимал, ЧТО именно там произошло, и был целиком на моей стороне. Это меня малость подбодрило, и я согласился приехать на его программу в «Бездонную бочку».
Саша ехать со мной не захотела. Ей почему-то было грустно. Видимо она окончательно поняла – что нормального человеческого счастья с таким дебилом как я построить не случится… Срать я хотел в ту ночь на какое либо счастье. На счастье мне было глубоко похуй. Мне хотелось выпивки, курева, секса, и возможно поэзии. И всё это я надеялся найти в «Бездонной бочке». Саша вышла на своей остановке, а я поехал дальше, в сторону Набережной, в самый на тот момент аморальный ночной клуб города. 

9.
В клубе я выиграл конкурс на лучший стих о войне, познакомился с развратной стриптизершей Викой (соизволившей станцевать со мной приватный танец), накурился с Тулуповым конопли, выпил девять кружек пива, семь рюмок водки, съел сэндвич с ветчиной, и уехал спать, одинокий и пьяный.  На востоке уже загорался новый безумный день, и следовало поторопиться, дабы не пропустить его триумфальное появление.

Август 2006 г.



Макс Мухин