Ручка

Ручка.
Как вам в рабочее время очутится на пляже, а? Пусть хотя бы и на московском, в Серебряном Бору, под эстакадой? Солнце, пиво,  прогуливающие лекции студентки в крохотных купальниках, шашлык, прохладная гладь пруда, редкие белые облачка, похожие на мультяшных овец… Красота! И, главное, все это – по заданию родной редакции!
Колюня набросал в уме план статьи, прикинул персонажей для интервью (вымышленных, конечно, к чему народ беспокоить?), сел на подстилку по-турецки, отхлебнул ледяного пивка,  полез в рюкзак за ноутом…. Опа! А ноута-то и нету! Блин, неудача какая! Ведь клал, точно клал! Или нет?   
Ох, придется валить с пляжа пораньше, возвращаться в редакцию под удивленными взглядами коллег по галере  (пришел! Вот дурак-то!) и ваять репортаж за редакционным маком. В духоте, кислом запахе растворимого кофе,  заплесневелых окурков в стеклянной банке  и удушливого амбре от соседки Леночки. Хорошей, в общем-то, свойской девчонки… Но, о боже, не летом, не в жару!
Господи, олух! Ну, как так можно, а?
Внезапно искаженное осознанием  собственной фатальной невезучести лицо Колюни просветлело. Журналист он, в конце концов, или нет? Сейчас набросает все от руки,  а потом, вволю позагорав и накупавшись, поедет в редакцию и быстренько все перепечатает набело. Так, блокнот, есть, ручка… Вот ручки-то и нет! Засада! Попросить у кого? Колюня с сомнением оглядел своих малочисленных и мало одетых соседок. «Скажите, девушка, как пройти в библиотеку?» Идиотизм… Пошлют! Что делать-то? Внезапно, как улыбка фартуны, что-то тускло блеснуло в траве около голой Колюниной пятки. Ручка! О, чудо! И клевая какая! Дорогая, наверное? Колюня подкинул на ладони счастливую находку. Тяжеленькая, гладкая, с золотым пером и корпусом из какого-то роскошного камня. Черного, полупрозрачного, со вспыхивающими в глубине прикольными красными искрами. Блин, такая долларов пятьсот, наверное, стоит! А то и тысячу! Вот братцы журналюги офигеют, когда он ее достанет на летучке! То-то, знай наших, голодранцы!
Осторожно обхватив чудесную ручку пальцами и раскрыв блокнот, Колюня прикрыл глаза и, почувствовав необычно сильный прилив вдохновения, начал писать.
На страницы блокнота удивительно ровными и быстрыми строками, как бы независимо от Колюни, ложился дивный репортаж. Не репортаж даже, а поэма! Было там и жаркое солнышко, и чуть тронутый первым загаром заманчивый бюст соседки справа, и шелест светло-зеленой  листвы на водой, и трепетный полет бабочки, и отдаленная  музыка, нежная и печальная, как воспоминание о чем-то прекрасном, чего не было, но могло бы быть в Колюниной жизни…. Такого с ним еще никогда не случалось! Рука, казалось, сама выводила строки на бумаге, а ему оставалось только восхищенно наблюдать.
- Господи, да я же писатель, настоящий!- затаив дыхание, подумал он. – Как Пелевин, или, этот, как его, Достоевский, вот!
Завороженный открывшейся ему истиной, Колюня слегка отвлекся от процесса и погрузился в сладкие мечтания, в которых одна за другой, как пузыри в болоте, всплывали такие славные вещи, как Буккер, Нобель, Канны и Бентли.
Из упоительной дремы его вывел возмущенный голос, произнесший с каким-то гортанным, почти кавказским акцентом: «Это моя ручка, а ну отдай, да!»
Колюня с неохотой открыл глаза и увидел перед собой молодого, чернявого,  высокого и жилистого парня. Ноги и руки у того были покрыты курчавыми черными волосами, а глаза нехорошо сверкали.
- Эх, прощай, ручка, - горестно подумал Колюня и протянул свою находку. – Пожалуйста, берите, она здесь лежала. Только я могу вас попросить? Я писатель (ах, мечты), мне надо дописать рассказ. Не могли бы вы одолжить мне ее на полчасика?
- Нет! – Чернявый резко вырвал ручку из рук Колюни, засунул в карман шортов и, повернувшись, что бы уходить, через плечо сварливо бросил: - Она ценная, да! Свою заведи – и пиши! Какой ты писатель, без ручки?
И хотел Колюня уколоть в ответ чернявого хама, что, мол, терять не надо, если что такое ценное, да поглядев на удаляющуюся широкую спину, решил не связываться. Потом пригляделся получше и понял, что с фигурой у незнакомца явно что-то не так. Кроссовки на очень высокой, почти ортопедической подошве, похоже, скрывали какой-то серьезный  физический недостаток. Так, что создавалось впечатление, что ноги у него гнутся в другую сторону, буквально «коленками назад». А еще страннее было то, что сзади, под шортами у чернявого выступал какой-то крупный тугой предмет.
- Как будто, хвост, - вдруг подумал Колюня, и затряс головой, прогоняя бредовую мысль. – Ну его нафиг с его ручкой, урода! В редакции допишу. – И Колюня, с трудом оторвав взгляд от странного незнакомца, глянул на исписанный блокнот.
Глянул, вчитался и не поверил своим глазам! Где пляж, где солнце, где бабочки? Вернее, пляж-то остался, но теперь по нему с дикими воплями бегали обожженные люди, прыгающие в воду в попытке сбить пламя. А вода, покрытая тонкой пленкой разлитого бензина, пылала сама, не давала спасения, жгла! Над пляжем поднималась удушливая вонь, смесь нефтяной гари и чего-то еще, знакомого, отвратительно-сладкого, во что отчаянно не хотелось вдумываться.  Яростный красный зрачок солнца пронзительно светил сквозь облака маслянисто-черного дыма, а вдали раздавался тоскливый вой пожарных сирен.
- Что за хрень, вообще? – Коля удивленно вытаращил глаза на блокнот. – Что это я тут понаписал? Да меня за такой репортаж…. – Он выдрал из блокнота десяток исписанных листов и торопливо порвал их в клочья.
По странной случайности, именно в этот момент изнемогающий от жары водитель в раскаленной кабине бензовоза с прицепом, проезжающего по эстакаде над пляжем, захлебнулся водой из бутылочки, закашлялся, глянул на дорогу и увидел, как в двадцати метрах впереди него вдруг резко затормозил блестящий черный рейнж-ровер.
- Ах ты мать твою, префурсетка! – Водитель повис на выкрученном до упора рулевом колесе и под отчаянный визг стирающейся об асфальт резины в притирку обогнул почти остановившийся джип, из окна которого удивленно смотрела на все это миловидная рыжая девушка с футляром от туши в одной руке и щеточкой – в другой.
Бензовоз проехал еще метров двадцать и остановился. Враз застывший водила откинулся на спинку сиденья, весь покрытый капельками ледяного пота и что-то бессвязно бормотал про «чертовых баб», «бензина сорок тонн» и «никого бы вокруг не осталось»….