Глупые бабы

  Копченов стоял на рынке у лотка. В правой руке – арбуз. Килограммов на семь. В левой –  еще что-то.
А женщина, которая стояла перед ним уже  минут пятнадцать выбирала консервы и еще минут двадцать обсуждала с продавщицей, где больше  Е111, где – Е 120, где – Е211..
Наконец Копченов не выдержал:
- Будьте добры – пакет за восемь рублей.
Женщина с консервой в руке повернулась, посмотрела на Копченова и мгновенно сказала:
- Ой, у него арбуз, ему лучше «маечку».
И продавщица говорит:
 - Да-да, сейчас  я вам «маечку» дам.
 Копченов сказал коротко и внятно:
- Мне –  за восемь рублей пакет.
Продавщица ласково возразила:
 - А вам, может, вот эту желтую «маечку»?
Копченов сказал еще более твердо:
 -  Сказал же – за восемь рублей пакет!!
 Вот тогда продавщица уже услышала и дала ему пакет за восемь рублей.

 Копченов сурово погрузил в него арбуз и отправился долой с рынка. «Что ж они все непонятливые какие?»- зло думал Копченов.
  На выходе с рынка возле лотка с тапочками стоял Баденский и критично осматривал пару каких-то пляжных попугайских мокасин.
- Ну, как жизнь учительская!?- спросил Копченов
- О, какие люди! - обрадовался Баденский, - Почем брал? – спросил он про арбуз.
- Да пошел ты!- хихикнул Коченов, больше года не виделись, а ты все «почем», да «почем».
 Тут хихикнул Баденский:
- Знаешь, тут в забегаловке дядя Гена день рожденья отмечает (ну, помнишь, сторож, нас пацанами гонял). Пошли, навестим, поздравим, заодно и про жизнь расскажешь.
 - А арбуз?
- Да куда он там денется, твой арбуз!

  В общем, Баденский и мертвого уговорит. Спустились они в забегаловку – одно из немногих душевных мест, остававшихся в районе, где привратник не требовал снимать верхнюю одежду, где с тобой вежливо не здоровались официанты, за неимением здесь официантов, где столики были влажные, а пол – в плевках и окурках. И где уже два десятка лет тетя Зина, а может – Нина с неизменной черной жилеткой и парой золотых серег разливала пиво.

  Дядя Гена сидел за столиком с пожилым электриком Мишей. Он сердечно приветствовал Копченова.
 Пока Миша отошел к стойке заказать чего-нибудь, дядя Гена спросил:
-Что грустный такой, Паш?
- Да ну их! – зло прошипел Копченов.
  После расспросов, да еще после первого тоста за новорожденного Копченов рассказал им все: и про эту дуру с «маечкой» и про «замшу» на работе, которая отчитала его за то, что он не напечатал ценник, хотя он его напечатал, и про соседку-идиотку снизу, которая прибегала каждый день, доводя мать до истерики утверждениями, что они, Копченовы, заливают всю ее квартиру, хотя Копченов за год до этого заменил все трубы и сантехнику.

 - Да не бери ты в голову, Паш, - сочувственно сказал дядя Гена, - бабы, они ж все с придурью. Вон у меня дочка Лена (ну ты знаешь), умница, ведь, институт закончила… Ну, и не заряжался у нее мобильник, что-то с зарядкой там… А она ж с детства со мной и утюг чинила и времянку в погребе делала. Ну, вот, она провода от зарядки отрезала и в розетку их сунула.

  Баденский хрюкнул и зажал рот ладонью, а Копченов подавился кальмаром, и дядя Гена долго стучал по его спине.
  Насмеявшись до слез, Копченов спросил:
 - И что с телефоном?
 - Да хрен с ним, с телефоном, ладно, хоть жива осталась!. Ну, правда, плакала долго – телефон дорогой, муж на день рожденья подарил.

  Опять все рассмеялись, а Миша разлил по следующей.
 - А я вот, сказал он, после каблухи в Озерске на молокозаводе работал.
 -И что?
 - Ну, и случилась там история: поймали трех баб из ночной смены.
 - Что, со сторожами?- не выдержав, хихикнул, Баденский.
 - Нет. Там такие танки большие стоят, по несколько тонн, а в них молоко. Так вот эти дуры ночами в них купались.
 - Это зачем?..- у дяди Гены от неожиданности чуть не вывалился изо рта  бутерброд.
 - Ну, для красоты, для кожи полезно. Говорят, еще древние царицы в молоке купались.
 - От, глупые, - невесело сказал дядя Гена, - И что их, судили?
 - Судить – не судили, а работы поперли. Так я до сих пор озерское молоко в магазине не беру.
 -Это почему?
 - Брезгую, чего-то.

  Копченов с Баденским опять заржали, а Миша грустно на них посмотрел.
 - Чего грустить, давайте выпьем, - предложил Баденский.
Возражений не последовало. Потом они заказали еще.
 - А у меня друг, - рассказал Баденский,- мединститут закончил, Он сейчас интерном в реанимации. Такого иногда понарасскажет, что не спишь потом.
 - Вот и не надо!- оборвал его Копченов, - у нас повод веселый, а ты про реанимацию!
 - Нет,- возразил дядя Гена, закусывая арбузом, - мы люди привычные, я сам по молодости в морге работал.
 - Ну, и компания,- буркнул Копченов и чокнулся с Мишей.

 - У них в реанимации больные стали помирать, и что-то больно много стали. Их уже в горздрав там вызывали, выговор делали, родственники жаловались. Ничего – больные пачками умирают. Решили приглядывать, кто ж там у них порчу наводит. И вот Диман после смены, уставший, как бобик, лежит на свободной койке, уже засыпает и слушает, как реанимационные хрипят. Все хрипят вроде нормально. Ну, он уже почти заснул, слышит – шаги. Глаза продрал – все в порядке: старушка-уборщица с ведром и шваброй. Он опять глаза закрыл, слышит – что-то не то.

 - Что, стук лопаты  по гробику? – не смеясь, спросил  Копченов.
 - Да нет. Она, чтоб полы протереть, все приборы (ну, там, искусственную вентиляцию легких, еще какие-то) из розеток аккуратно отключила, шнуры свернула, на свободную кровать кинула, и – давай пол мыть. Ладно, Димка вовремя вскочил.
 - Да,- задумчиво сказал дядя Гена, то-то моя через день пол дома моет, так ведь и убить недолго.
- Тут захохотали все, даже незнакомые выпивающие, прислушавшиеся к разговору.

  Потом они ушли из забегаловки. За Мишей заехал сын на новенькой «калине», Баденский прыгнул в автобус и крикнул на прощанье что-то матерное. А дядя Гена и Копченов остались вдвоем у входа во двор, не то чтобы очень пьяные, но и трезвыми их назвать было нельзя.

 - Слышь, Паш?- спросил дядя Гена, - я тут завтра на рыбалку собрался, поехали со мной.
 - Да, пожалуйста. Как раз суббота.
 -Ты не понял, - сказал дядя Гена, - сейчас поедем.
 - Так вот и поехали?
  - А что? Сейчас мостик переедем, в карьере встанем, а там и зорька….
 - Дядь Ген, ты с ума сошел. Ты ж пьяный.
 - Да ладно – пьяный. Там на мосту менты только с пяти утра стоят, а сейчас только полвторого. А у меня все собрано: удочки, косынки – все в машине. Ну, там, жратвы чуток и это… в канистре.

«А, черт с ним!- подумал Копченов,- Поеду. Телефон при мне, своих предупрежу.»
 - Поехали, дядь Ген.
 В темном гараже, где не было электричества, дядя Гена проворно открыл дверцу «Запорожца» и нашел в кармане ключи.
 Но, несмотря, на его попытки, «Запорожец» заводится не хотел.
 - Тьфу, ты, ё…
 - Что, приехали?
 - Ну, да – приехали! Сейчас поедем. Дверь открой, рукой сзади пощупай, что там?
 - Канистра.
 - Во! Неси сюда, назад. А то сами заправились, а машине – хрен. Где бак у «Запорожца»-то помнишь?

 Копченов подтащил полупустую канистру к бензобаку, а дядя Гена проворно отвинтил крышку.
 - Лей, давай.
 - Да погоди ты, я не вижу.
 - Сейчас подсветим.
  И дядя Гена чиркнул у горловины зажигалкой.



  В больницу попал только один дядя Гена. Копченов недельку отлежался дома.
 Потом они с Баденским иногда его навещали и частенько заставали дядю Гену  за разговором с соседями по палате. Разговор был примерно одного содержания: «Ну, и глупые же они! Ох, глупые!»
 А еще дядя Гена почему-то стал бояться, когда в палату заходила уборщица. В это время он всегда осторожно вставал и уходил в туалет курить. Спички и сигарету ему одалживал сосед по палате.