Эмма

   Я - энергетический вампир. Что может быть банальнее, чем такое начало повествования? Почему-то мне упорно кажется, что множество рассказов, повестей и даже романов начинались с этой фразы. Далее, по идее, должна следовать слезливая исповедь несчастного, обреченного всю жизнь наблюдать, как уходят близкие и любимые люди, уходят, опустошенные против воли, часто не подозревающие даже, почему вынуждены уйти. Ну да ладно, пора заканчивать рассуждизмы и переходить к сути.
   То, что я вампир, я поняла далеко не сразу. Первые годы сознательной жизни я была искренне уверенна, что вампирят из меня, причем по - страшному. Нет, один человек такой все же был, просто оказался вампиром еще похлеще, вот и мучил меня. Двум хищникам вместе ужиться крайне сложно, читала я как-то статью на эту тему. Бррр, даже представлять не хочется, каково это – искать компромисс с чужим внутренним кровососом, когда свой, родной и любимый, загибается от голода.
   А потом начались проблемы в личной жизни. Измученные моими чувствами, люди уходили от меня - любимые, друзья. Сначала я не придавала этому значения, потом мне под-кинули невеселую идею о вампире. Причем, как мне кажется, без задней мысли. Но я, будучи от природы ужасно мнительной, быстренько взвесила все факты и поняла, что человек, подкинувший мне идею, прав. И уже прилично опустошен. И вот тут-то по - настоящему испугалась. Виделись мы каждый день, а если встречи не предвиделось – я искала к ней предлог, предлог успешно находился, и я снова часами не могла от него оторваться. Теперь надо было спешно сообразить, как ограничить наше общение, чтобы он не сбежал от меня, роняя тапочки. Инстинкт самосохранения - страшная штуковина, иногда ведь и не хочется ноги уносить, а надо, гонит что-то упорно.
    Ну что ж, впереди маячила невеселая перспектива – ни любви, ни семьи, ни детей. Ну, или самоедством заниматься, чтобы окружающие не страдали. Но опять же, не жизнь это… К тому же, не оставляла смутная надежда – а вдруг это всего лишь плод моего воображения?
   Сейчас я вновь вернулась к этой мысли. Человек волен сам выбирать свою судьбу, кто знает, возможно, еще не поздно было перестроиться? Может, и я была бы другой? Конечно, я не прожила бы той долгой, насыщенной жизни, не побывала бы на всех материках, не совершила бы тех захватывающих авантюр, не пережила бы всех головокружительных романов, не написала бы лучших своих книг… Нет, романы явно лишние в это перечне, они не были Настоящими, ни один. Мои мужчины ничего не могли во мне изменить, я равнодушно выпивала их до капли и отпускала в свободное плавание. Если кому-то удавалось пробудить во мне подлинную нежность (а доступна ли она вообще людям моего склада?), я исчезала, уходила поутру, не оставив записки, даже пошлого, паршивого «Прости…», забирала с собой все, включая запах духов и сигарет (если баловалась ими в то время). Ничего не должно было напоминать покинутому любовнику о нашем совместном кусочке прошлого. Запах вообще вещь привязчивая, поэтому я меняла ароматы часто, чередуя несколько, иногда не пользовалась духами по неделе – чтобы не запал в душу очередной жертве.
    Помыкавшись по свету энное количество лет, я поняла, что катастрофически не могу постареть. Какие-то отпечатки время на лицо все же наложило, но они были весьма и весьма не значительны. Очень скоро цветущий вид стал вызывать у меня раздражение, превратившееся постепенно в ярость. Ярость эта искала выход, и выход этот нашелся в один далеко не прекрасный день…

- Какого черта???!!!! Не могу больше, сил моих никаких нет видеть эту рожу!!!!! Ну вот что, что эта девица делает в моем зеркале, пусть убирается, хочу наконец увидеть нормальную картинку!!!!
   Мартин лениво раскуривает трубку и усмехается, - Ты неподражаема. Обычно, женщины мыслят в направлении, противоположном на сто восемьдесят градусов…
-Плевать мне на «обычно»!!!!
-Я вижу, дорогая, вижу…
-Навряд ли ты видишь дальше собственного носа.
-Эмма…
-Знаешь, сколько лет я уже Эмма? Знаешь же, ты один, возможно и знаешь. Господи, да прекрати же!
-Что прекратить, детка?
-Ничего.
   Комната наполнилась молчанием, настолько осязаемым, что хоть бери нож и режь его как масло.
- Вот только не надо истерик,- томно попросил Мартин.
-Истерик? Ладно. Я спокойна.
-Зачем тогда собираешь вещи?
-Собираюсь в Париж.
-Детка, зачем тебе Париж, чего ты в этом паршивом городишке не видела?
-Там не просто городишко, а городишко, в котором есть немаленькое издательство, готовое подписать нехилый контракт на парочку моих сборников.
   Мартин потягивается в своем кресле, положенного восторга с его стороны я не вижу. Вскакиваю с кресла, начинаю нервно нарезать круги по комнате. Утихшее, было, раздражение поднимается темной, глухой волной…


   С Мартином мы потом лет пять не виделись. Он не обиделся на мой взрыв, просто рас-творился на какое-то время, как умеет растворяться только он – так что и захочешь, не найдешь, сам найдется, когда будет надо. Кому только - неясно, уж ни мне, ни ему, это абсолютно точно. Надо – и точка. А мы уже и привыкли, не рыпаемся особо.
   Мартин принадлежит к иной совершенно породе существ, ведущих, так же как и я, полулегальное существование в нашем мире. И я не могу никак пробиться к заветному источнику, пульсирующему где-то в глубине его тела, да и фиг бы с ним, с источником, я даже к тоненьким ручейкам, бегущим под кожей, подобраться не могу. А ему совершенно недоступна моя почти неувядающая молодость, наоборот, рядом со мной он небывало энергичен, а я начинаю выглядеть непозволительно юной. Вдвоем мы составляем идеальную пару паразитов, жить бы и радоваться, ан нет – что-то удерживает нас от этого шага. Но общей картины это не меняет, Мартин – мой единственный друг, только он и способен понять меня. И сохранить здравый рассудок при длительном со мной общении.

   
   Парижские издатели имели неосторожность поставить свои подписи под договором, я получила приличный аванс и осела в столице высокой моды. Мода эта была мне, надо сказать, до лампочки, уже много лет я одевалась как хиппи. Деловые партнеры и любовники считали это милой причудой экстравагантной писательницы, даже Мартин не мог понять, что это состояние моей души, почти болезнь, уже много-много-много лет, самой страшно, что была когда-то такой молоденькой.
   Мой внешний вид чудно сочетался с городом. Теплая погода позволяла долго носить легкие юбки и платья, яркие расцветки органично смотрелись на фоне домов цвета слоновой кости и серых крыш. Я завела привычку оставлять везде феньки, потом радовалась неимоверно, когда замечала знакомый узор на чьей-то руке. В отличие от меня самой, материальные плоды рук моих не выжимали людей на манер лимона, что не могло меня не радовать.
   Нематериальные же плоды, то есть рассказы, шли неплохо, тираж распродали, переиздали и снова распродали. Я заканчивала очередной сборник, готовилась к переговорам с небольшим римским издательством, разумеется, собиралась подписать новый контракт с моими парижскими друзьями. Но пара неприятных случайностей круто развернула мои планы, прямо-таки на сто восемьдесят градусов, как любит говорить Мартин.
-Мадам желает еще что-нибудь?
-Да, что? Нет, пока нет, спасибо… А в голове тревожное - Ну почему же не звонят из Рима, пора бы уже, надо покупать билеты, да что за фигня, в конце-то концов, сборник почти готов, черновой вариант выслан, одобрен, дату осталось назначить, ну хоть бы письмо на-писали, гады, тихо, может, не стоит на них ругаться, может, они уже номер набирают, или  палец  над Enterом занесли…
   Мелкие воришки - большая редкость в Париже, но я, крупный и уверенный в себе паразит, умудрилась наткнуться именно на них. Сумку, висевшую на спинке стула, разрезали, телефон, бесследно испарился. Кошелек, вернее бархатный мешочек, болтался в складках юбки, негодники его не заметили. Ладно, надо заблокировать номер, поеду домой, проверю почту, заодно, предупрежу всех о том, что временно без экстренной связи.
  Почта была безжалостно взломана, обнаружить нужное письмо в реках и морях спама казалось делом нереальным. Судьба - индейка волоком тащила меня из Парижа. Отправив два письма с извинениями в издательства и одно - хозяйке квартиры, я, назло кондуктору, решила метнуться туда, где не жарко, где небо совершенно другого цвета, а вокруг - не паханое поле молодых, сильных людей. Помедитировав над картой, решилась – буду рыскать по крышам в поисках мужчин в самом расцвете сил, встречай меня, Стокгольм!


-Эмма, детка!!!
-Мартин!!!
-Вот так встреча! Признаться, я даже не успел соскучиться!
-Как мило с твоей стороны вообще о таком подумать, я пребывала в полной уверенности, что не увижу тебе еще лет этак двести-триста. И хоть раз сумею испытать радость от встречи.
-Нильс, представь себе, это ужасное создание - моя очень хорошая подруга. Эмма, это Нильс, Нильс, это Эмма.
-Нильс…случайно не Хольгерсон?
-Карлсон.
-И живете, разумеется, на крыше? – а в голове тревожное – собиралась найти Карлсона, вот тебе, получай, дорогуша, да еще и с имечком таким…
-Почти.
   Дальше все как-то смутно помнится, Мартин что-то говорил про университет, про лабо-раторию, где они работают…Но у Нильса оказались удивительно синие глаза, а остальное было неважно.

   Стокгольм обрушился на меня всей своей нордической красотой на следующее утро, когда Нильс потащил меня сквозь утренний туман к холодному разливу озера Мелоран. Вода в нем похожа на ртуть, думала я, зачерпывая ее, холодную, чистую. Сильный ветер хлопал подолом платья, растрепал волосы. Пока я впитывала в себя город, Нильс достал фотоаппарат.
-Мартин говорит, что ты ужасное создание. Вот сейчас и проверим.
-Ты что, снимать меня собрался?
-Почему нет? Ты похожа на колибри.
-Колибри в этих широтах не водятся.
-Значит, ты будешь первая…Да не брызгайся ты, вода холодная!
   Он все же умудрился сделать исподтишка несколько снимков. А потом еще несколько. А потом я перестала обращать внимание на камеру в его руках. Я вообще ничего вокруг не замечала.

-Разве Нильс сегодня обедает не с нами?
-Нет, он неважно себя чувствует в последнее время, уехал к родным, в пригород.
-Ты давно его знаешь?
-Почти год.
-Он неплохо выглядит, учитывая столь долгий срок вашего знакомства.
-Он совсем не изменился. Я даже не поверил сначала, думал, он такой же, как я. Но нет, представляешь, обычный человек. Если бы я заметил, что наше продолжительное знакомство ему вредит – перевел бы в другую лабораторию, или еще что-нибудь придумал.
-Да, похоже, ты всерьез им дорожишь…
   Мартин раскуривает трубку и лукаво улыбается.
-Все с тобой ясно, детка…


   Нильс действительно жил почти на крыше. Утром в огромное окно его комнаты стучались холодные туманы и ветра, а вечерами комната казалась багровой от лучей закатного солнца. Дом стоял на одной из улочек - лесенок, убегавших вверх по гранитным скалам. Чтобы добраться до машины, нужно было долго- долго прыгать по деревянным ступеням, после дождя спуск становился очень скользким и по-настоящему опасным.
   Дни становились все короче, приближалась зима. С утра до вечера Нильс работал в лаборатории с Мартином, потом мы ужинали, как правило, втроем. Времени для прогулок почти не оставалось, тем не менее, на стенах квартиры Нильса появлялись все новые и новые мои фотопортреты. Со временем я перестала прятать лицо, едва он расчехлял фотоаппарат. Возможно потому, что на снимках я видела счастливую женщину, а не одинокого мрачноватого паразита.
   На Рождество Нильс уехал к родителям, оставив мне ключи от квартиры.
-Я хочу, чтобы ты была здесь, когда я вернусь…
   Надо сказать, что до сих пор отношения между нами оставались чисто дружескими, без намека на флирт. Я боялась, что даже малейшее проявление моих чувств к нему может разрушить ту броню, которая защищала его от Мартина. Но в тот момент мне не хотелось больше ни о чем думать, надежда на чудо пересилила страх. И я взяла ключи.


-Я тебя не разбудил?
-Нет, что ты…
-Конечно, разбудил. И о чем только думал, явиться за полночь…Но я очень хотел поскорее увидеть тебя.
-Молодец, что не стал медлить. Господи, какой же ты холодный! Но это поправимо.



   Я была влюблена так, как влюбляются подростки - крепко, мучительно и кажется, что на всю жизнь. Воздушный шар, поселившийся внутри, готов был с любым порывом ветра унести меня куда-то высоко, только крепкие руки Нильса не давали осуществиться этим коварным замыслам. Я начисто забыла о том, почему до сих пор была одинока, почему колесила из страны в страну, нигде не заводя близких друзей. Много писала, но не спешила публиковаться. Судьба написанного стала совершенно безразлична, что раньше относилось к разряду невозможного. Но раньше кроме выдуманных героев у меня ничего не было. Теперь у меня был Нильс.




-Эмма, детка, ты меня без лучшего сотрудника оставить хочешь?
-Мартин, Нильс в больнице.
-Что?!
-Его только что увезли.
-Но…как…что произошло?!
-Остановка сердца.


   Нильс умер в больнице тем же вечером. Вскрытие показало, что его организм был из-ношен так, как будто принадлежал глубокому старику. Врачи долго ломали головы над этим феноменом, но я- то всегда знала – это мы с Мартином убили его. Возможно, одного из нас он пережил бы, но с двойной дозой справиться не смог.
   Я вернулась в родной городок, из которого удрала много жизней назад, и вот уже более трех лет сижу взаперти в пустой квартире. Такие как я не должны вообще рождаться, а если уж угораздило – лучше не показывать носа на улицу, чтобы не приносить людям горе.
   От Мартина нет никаких известий. Сомневаюсь, что мы еще когда-нибудь увидимся. На похоронах Нильса мы стояли по разным сторонам гроба, как чужие. И каждый винил в случившемся другого, что поделать, мы всегда были эгоистичны по своей природе. Эгоистичны и жадны. Нильса мы любили любовью хищника к жертве, пусть и не отдавали себе в этом отчета, это-то и было страшнее всего.
   Сейчас мне кажется, что все это было не со мной. Изоляция сделала свое дело, я наконец-то начинаю выглядеть на свой возраст. Три месяца назад я выкинула последнее зеркало, смотреться в него стало совсем уж неприятно. Я почти не боюсь того момента, когда старость высушит меня окончательно, я и так слишком долго убегала от нее. Я- энергетический вампир.