Полумесяц Змея. Глава III. Богиня в доках

 

 

«Даже преступники боялись ходить по этим улицам»
Т. Пратчетт

 
Глава III. Богиня в доках.

Вернувшись в Англию, миссис Эрдерхази стремительно окунулась в  неведомое  ей прежде лихорадочное  состояние беспрестанной  нервозности, вызванное  ожиданием скорого отплытия в Калькутту теплохода «Great Britain». Какое-то время ей удавалось находить утешение в улаживании финансовых  вопросов  и осуществлении прочих необходимых приготовлений к долгожданному путешествию. Когда же все дела с наследством были разрешены, а сборы - проведены со скрупулезностью, завидной и для опытного  устроителя кругосветных экспедиций, отсчёт оставшихся дней стал для леди Габриель  совершено невыносимым…
Потому, не удивительно, что она, никогда не питавшая нездоровой слабости к официальным приёмам,  вдруг   решилась организовать торжественный завтрак в честь их с Ференцем бракосочетания - не столько, чтобы соблюсти светские  приличия, сколько для того, чтобы хоть как-то занять свою энергичную натуру, настойчиво требующую  начать действовать, и как можно скорее.
Окунувшись в подготовку  пышного праздника,  леди Габриель старалась  не думать о том, как перенесёт почти девяносто дней плавания…  Небольшое успокоение давало  лишь то, что не далее, как шесть лет назад, завершилось грандиозное  строительство Суэцкого канала, соединившего Средиземное море с Индийским океаном через Красное море. В результате, по сравнению с прежним водным маршрутом вокруг мыса Доброй Надежды,  время следования пассажирских  пароходов из Англии в Индию, сократилось примерно на месяц.
С раннего утра,   особняк  в Белгравии, как муравейник,  сотрясался от суетливого  топота деловито снующих по комнатам, кухне  и  зале для приёмов, двух десятков слуг, большую часть из которых пришлось дополнительно нанимать специально для званного ленча. 
А ближе к полудню, на Итон-Сквер  выстроилась целая вереница  экипажей, демонстрируя обывателям, что торжество,  устроенное  для небольшого круга влиятельных знакомых –  в самом в разгаре.  «Небольшой круг» составил около пятидесяти человек,  не считая дюжины шумных немцев,  друзей князя Эрдерхази по Венскому университету,  уже неделю сотрясавших,  казалось бы, ко всему привыкший Лондон своими громкими похождениями.
Похоже, сама погода благоволила лучезарной хозяйке дома. Из открытой двери в сад доносилась  виртуозная игра квартета приглашённых  музыкантов, а солнце в свою очередь  играло в хрустальных гранях посуды и, преломляясь в них, кидало  на белоснежные скатерти радужные блики.  Слуги с профессиональным мастерством лавировали среди гостей, разнося на подносах лёгкие закуски, подливая роскошно одетым дамам и господам напитки в изящные фужеры.
Леди Габриель в платье из газа цвета  чайной розы и золотистого атласа, с открытыми плечами, по которым ниспадала гирлянда из шёлковых цветов и листьев, как нимфа на античной  фреске,   расточала вежливые кивки и прелестные улыбки; в своём стремлении никого  не обделить вниманием, переходила от одной группы гостей, к другой, успевая  мимолётом отдавать короткие распоряжения официантам и отсылать указания поварам, в поте лица трудящихся на  кухне.
От всеохватывающего взгляда её не укрылось, что дворецкий Джеффербингтон, возникнув на входе, как чёрно-белая глыба айсберга,  принялся беспокойно оглядываться в поисках князя, утирая платком капельки пота, выступившего на благородном выпуклом лбу.
Кому хоть раз доводилось созерцать каменные изваяния медитирующего Будды, с каменными же лицами, полными нерушимого спокойствия, тот, вероятно, испытал бы некое замешательство, если вдруг,  на его глазах, безупречные черты древней статуи исказились неподдельным смятением. Тот же род замешательства испытала и леди Габриель.
Мистер Эрдерхази  как раз беседовал  с послом Австро-Венгрии и заместителем министра торговли Великобритании. Слуга подошёл  и, нагнувшись,  встревожено зашептал что-то на ухо Ференцу.   Услыхав сообщение, князь на секунду прикрыл глаза и, плотно сжав губы,  как человек,  вознамерившийся,  во что бы то ни стало,  скрыть  обуявшую его досаду, извинился перед чиновниками и пошёл прочь, стремясь покинуть залу  следом за принесшим недобрую весть гонцом. 
Леди Габриель настигла мужа  в дверях, внушительным объёмом  своего кринолина перекрыв  риттмайстеру пути к отступлению, и с любопытством  заглянула  в сосредоточенное на неизвестной, но явно серьёзной проблеме, лицо супруга. 
- Можете прятать свою ярость от кого угодно, но не от меня, мой друг. Не иначе, ожидаете с визитом посланника Великой Порты  (1)? – Шёпотом осведомилась Габриель, знавшая крайнее нетерпимое отношение мужа к туркам.
- Найн, хуже.  Пожаловал майне обожаемый  братец. Какого дьявола он забыл в Лондоне?! – Прошипел мужчина.
- О...  Рискую быть обличённой в излишнем цинизме, но вряд ли он решился  принести запоздалые поздравления, после того, как демонстративно проигнорировал  наше венчание.
- Признаться, я бы фполне обошёлся без его «поздравлений». И, как деликатно заметил Джеффербингтон, Михель  яфился  далеко «не ф состоянии  полнейшей трезвости», то бишь -   пьяным ф стельку, ибо ему ни ф чём мера  не федома.   Оставайтесь с гостями, Габриель, я встречу его и препровожу ф отдалённую  часть дома.
Беспокойство мистера Эрдерхази можно было понять – если он сам, как  по характеру, так  и внешне, больше походил на  австрийку-мать, сухую и властную женщину;  что касается его старшего брата, то тот получился – до прискорбного точной копией их отца в период  буйной молодости. Будто горячая и неподверженная обузданию  мадьярская кровь воинов всех поколений Эрдерхази – стеклась  в жилы  Михеля. И забродила, подобно вину…
И если старый князь с возрастом  поуспокоился, правда, не без помощи деспотичной супруги,  державшей всё семейство в ежовых рукавицах, то брат Ференца так и не смог найти выхода переполнявшим его буйствам -  ни в одной сфере деятельности, явно сожалея в глубине души, что родится ему пришлось не в веке, этак, пятнадцатом…
Науки его не интересовали, так как оказывались слишком «скучны», военная служба - не складывалась  из-за убеждённого неприятия субординации, по причине чего армейская карьера Михеля Эрдерхази  завершилась на невысоком звании лойтнанта, едва  начавшись. 
Узнав обо всех этих семейных подробностях,  Габриель нашла весьма обоснованной тревогу родителей её супруга, столь отчаянно стремившихся поскорее остепенить более  благоразумного младшего сына, чтобы, в последствии, именно ему передать управление делами и распоряжение фамильным состоянием.
Увы, молодожёны не успели претворить в жизнь план по перехвату смутьяна,  во многом, из-за поражающей воображение чрезмерной активности последнего.  Михель, как целый гусарский отряд в одном лице,  ворвался в большую гостиную. Для пущего эффекта – ему, пожалуй,  не хватало боевого коня,  оголённой сабли в мускулистой ручище и зовущего в  атаку клича, вырывающегося из-под густых усов, спускающихся до квадратного подбородка.
При этом, он с фантастической лёгкостью оттолкнул, тщетно  пытавшегося его остановить, дворецкого. Одного этого должно было хватить, чтобы  по достоинству оценить силу неприятеля...  Габриель искренне пожалела мужа, представив, сколько тумаков тот перетерпел в детстве от задиры-братца, раза в два с половиной превосходящего его в комплекции.
 Расстёгнутая «николаевская» шинель из серого сукна, местами была покрыта грязью, что придавало беспокойному вторженцу  ещё более дикий вид, немало усугублённый растрёпанными тёмными волосами и неистово горящим взором, вырывающимся из прищуренных маленьких глазок. Кроме того, нежданный гость ели держался на ногах, а от исходящих от него алкогольных паров вполне могли рухнуть замертво дюжина бывалых матросов.
Заслонив собой жену, Ференц  кашлянул, привлекая к себе заплывший взгляд родственника:
- Не остафляю надежды, что мой старший брат  яфился поздравить меня с женитьбой на этой прекрасной леди?
- Не вижу в ней леди. – С показным отвращением прорычал громила. Одновременно он схватил бокал вина с подноса  неудачно подвернувшегося официанта, и, пошатываясь и расплёскивая  рубиновую жидкость по паркету вокруг себя,  продолжил заплетающимся языком,  - Назвать так эту   аферистку,  означало бы нанести оскорбление истинным  присутствующим здесь дамам…. –  Тут он изобразил неуклюжий поклон женской половине  общества, пребывающей в неподдельном смущении.  - Скорбь розгой порет мне душу, когда я думаю о том, что  наш славный род теперь навеки связан с плодом интрижки   английского торгаша-плебея и дешёвой индийской шлюхи!
Как будто специально, дабы подчеркнуть тяжесть накаляющейся атмосферы – в  саду замолчал оркестр. В воцарившейся тишине деликатное тиканье  антикварных часов  звучало как чеканный шаг почётного караула по брусчатке Лондонского Тауэра.
На лице Габриель не отразилось не единой эмоции, будто она вовсе не слышала оскорбления.
Ференц же, с трудом сдерживая кипящую злость,  шагнул вперёд и крепко сжал брата за плечо с явным  намерением вышвырнуть  грубияна, а затем - как следует научить хорошим манерам.
Являйся он более искусным оратором и к тому же, не будь настолько чужд романтичности, то непременно высказался бы, что эта женщина, не знающая недостатков, истинная носительница справедливости и милосердия, настоящее украшение земли, сияние чьей красоты озаряет всё вокруг подобно утренней звезде… и всё в таком духе - в большей степени заслуживает  уважительного обращения, нежели некоторые испорченные аристократки, имеющие на пустых головах одни только венцы титулов. Но Ференц оратором не был. Как и романтиком. Он был офицером, хоть получившим в своё время неплохой диплом юриста.
- Послушайте-ка, Михель! ...
- Ференц, не надо. – Приблизившись к мужу, миссис Эрдерхази остудила его пыл одним мягким прикосновением руки, затянутой в бледно-кремовую перчатку.   -  Осмеивает и унижает себя   тот, кто, насмехается над законной женой родного брата. Эта грубая речь гораздо более унизительна  для него, чем для всех нас. Но низко для женщины - взращивать в сердце своём горечь вражды к кровному родичу её супруга. Он пришёл как гость, даже если гость негодный.  И лишь по слабости своей, не ведает, что творит.   
   Леди Габриель кивнула рослому слуге и продолжила, после чего снова направила  безразлично-вежливый взгляд на багровое от возбуждения и выпивки лицо обидчика:
 - Бернар отведёт вас, уважаемый шурин, в комнату для гостей, где вы проспитесь и, я уверена, раскаетесь в своем недостойном поведении.
Ошарашенный мужчина так  и не выдал более ни одного бранного слова. Полнейшему молчанию его способствовало, с одной стороны, тупое удивление, а с другой – то, что несовместимые с жизнью дозы поглощённого спиртного наконец-то возымели действие, и  его, стремительно теряющее равновесие, могучее тело было подхвачено подоспевшими слугами для последующей транспортировки и конечной отгрузки в одной из верхних комнат.
Габриель набрала полную грудь воздуха, насколько позволял тугой корсет, и с облегчением выдохнула. Скандальный инцидент был исчерпан. Дамы одобрительно зашептались, хваля железную выдержку и невероятное добросердечие хозяйки дома. Джентльмены укоризненно закивали, сочувствуя хозяину, мол «в семье не без урода». Оркестр в саду заиграл какую-то жизнеутверждающую сюиту.  И совсем скоро все  забыли о происшествии.
- Лучше бы фы позволили мне выфести его   и остудить  пыл кулаком.  – Шепнул Ференц Габриель. Уж я-то знаю Михеля – своей нефозмутимостью и феликодушием фы разъярили его ещё больше. Когда проспится – ф полной мере осознает горечь позора, которому  сам себя подверг, и разъярится ещё больше.
- Судя по его состоянию – спать ему не меньше полутора суток. Не забывайте, что   я -  британка, - с усмешкой пожала она покатыми плечами, - хоть, и на половину.  А значит, должна быть терпеливой   к родственникам.
- Как, например, к дядюшке Ротему? – Улыбнулся Ференц, не уставая  восхищаться ею.
- То была справедливая кара.  Ведомый  нечестивыми помыслами   – да получит по заслугам.
Или, как говорят в некоторых труднодоступных уголках земного шара, застрявших посреди густых  тропических лесов: разозливший духа джунглей, подобен наступающему на хвост кобры...

***
Миссис Эрдерхази не солгала мужу – свои, местами архаические, нравственные принципы  она чтила так же свято, как истинно верующие христиане – религиозные догматы. Во многом, благодаря им грязь улиц не прилипла к безродной Кумари, хорошо усвоившей простую истину: если уж ты маленького роста -  изволь учиться высоко прыгать. Однако  в душе она была далека от  того состояния покоя, что так умело продемонстрировала на публике.
Вечером, когда последние  гости разъехались, а Ференц отбыл на встречу с товарищами по alma mater в один из пабов Сохо,  леди Габриель почувствовала,  что если ещё немного пробудет одна в утихомирившемся доме – сойдёт с ума.
Не то, чтобы пьяные оскорбления шурина всерьёз задели её,  или в какой-то мере  повлияли на отношение к родителям… Ничуть. Но  желчным словам удалось  потревожить те раны, что она старалась не касаться даже в собственных мыслях.
Как ни прискорбно, но,  в чём-то Михель оказывался прав. Батюшка  леди Габриель никогда  не был особо разборчив в связях, а та единственная женщина, с которой он, наконец,  сочетался законным браком -  без видимых причин оставила семью, нарушив свой святой долг жены и матери… 
Под конец, миссис Эрдерхази настолько взвинтила сама себя, что уже никак не могла пересилить желания пройтись по заковыристым улочкам, вдыхая бодрящее зловоние, что неизменно наполняло прохладный августовский воздух огромного Лондона….    
Но, явиться на улицу в столь поздний час в женском платье – неминуемо означало привлечь ненужное людское внимание, что, тем более было небезопасно в таком городе контрастов, каким являлась столица Британской Империи второй половины XIX столетия.  После наступления темноты  одинокую леди в нём поджидало ничуть не меньше опасных сюрпризов, чем могло бы встретиться в запутанных переулках далёкой Калькутты. Брать с собой кого-либо из слуг в качестве сопровождения – тем более не хотелось, так как душа настоятельно требовала одиночества. Вызвав свою комнатную служанку, рыжеволосую прыткую девицу лет восемнадцати,  Габриель принялась с её помощью освобождаться из бального наряда.
С того момента, как стала зваться «леди», она довольно редко пользовалась приобретёнными в Форхенштайне навыками маскировки,  но, в исключительных случаях, как например, сегодня – такие вылазки имели место быть, и преданная горничная просто обязана была о них знать.
- Джейн, мне необходимо  будет пройтись.
- Понимаю, миссис Эрдерхази. – Кивнула смышлёная девушка, распуская шнуровку на платье своей госпожи.
Избавившись от батистовых панталон  и чулок, Габриель принялась натягивать суконные мужские бриджи. Широкая полотняная рубашка  удачно утаивала женственные очертания тела леди Эрдерхази. В этой миссии  ей немало помогала «патрульная» курточка с поднятым воротом, призванным скрыть нежную тонкую шею.  Плоские подошвы башмаков из светло-коричневой кожи   на шнурках – почти не создавали шума, ступая по гулким улицам - в отличии от кокетливо цокающих каблучков дамских сапожек. Труднее всего оказалось спрятать длинные густые волосы под  горчичного цвета кепи, козырёк которого затем был  низко опущен на лицо. 
Оглядев себя в зеркале, миссис Эрдерхази уже было направилась к выходу из спальни, чтобы, спустившись по лестнице, покинуть дом по чёрному ходу, расположенному  на кухне.
- Леди Габриель…. – С подозрительно лукавой интонацией окликнула её служанка.
- Да, Джейн?
- Если мистер Эрдерхази изволит вернуться  домой раньше, где вас не надо искать? 
Заметив хитрую улыбку  на веснушчатом личике сообщницы, миссис Эрдерхази окинула  её взором, полного неприкрытого негодования. Но, вскоре остыла, рассудив, что девушку  можно понять: и  месяца не прошло после свадьбы, а её хозяйка, в отсутствии мужа, посреди ночи отлучается из дома, переодетая  в мужское платье… И кому какое дело, если она и в девичестве этим не брезговала?
Гордая женщина не стала опускаться до оправданий  перед горничной – путь  эти неподобающие мысли, подразумевающие, что она, Габриель, способна цинично нарушить непорочность брака,   останутся на совести юной Джейн Паркинс.
- Не вернётся. Если  он играет в покер с друзьями – как бы нам не пришлось его разыскивать.
Глупо хихикнув, Джейн последовала за хозяйкой, чтобы затворить за ней потайную дверь, а самой  остаться дремать на страже, пока та не вернётся с  предполагаемого «адюльтера».
Тело моментально воспроизвело «мужскую» походку, доказывая, что актёрский талант, если он есть, никуда не исчезает.
 Оказавшись на улице, леди Габриель испытала заметное облегчение – гул дорогих районов ночного Лондона гармонировал с сумятицей, царящей  в её раздумьях. Одновременно она переживала приятное  щекотливое чувство от какой-то порочной свободы, подпитываемой шаловливым осознанием, что ни один из встречных прохожих не имеет ни малейшего понятия, кто на самом деле прячется под маской молодого человека из «низов», бредущего по престижным кварталам с робко опущенным взором.
   Да что, если судить здраво, она сама о себе знает?...  Всю сознательную жизнь Кумари-Габриель упорно считала себя хорошим человеком. Но что, если это не так, а всего лишь очередная маска? Конечно, маловероятно, что в столь юном возрасте, который пришёлся на отрезок «бессознательного» существования, она творила нечто предосудительное. Но… требовалось смотреть правде в глаза: где гарантия, что то, что она, в конце концов, может вспомнить, излечив её от мук неизвестности, не добавит   переживаний от какого-нибудь несмываемого позора  или, ещё хуже,  преступления?...               
Пока мозг терзался  горячкой  страшных дум, бок приятно холодил металл заткнутого за пояс револьвера. Кольт «Писмэйкер» (2) модели 1872 года, название которого пребывало в полном согласии с  жизненным девизом его владелицы.   
Миссис Эрдерхази была рационалисткой и вполне осознавала, что, если случится так, что ей вдруг будет угрожать опасность – в любом противостоянии с лицом мужского пола, если, конечно, тот не окажется убогим калекой,  баланс сил скатится не на её сторону. Поэтому, в коротких приключениях, подобно нынешнему,  её неизменно  сопровождал верный друг 45 калибра.
       Оружие этой марки, в силу своей надёжности, вполне  заслужило свою бешеную популярность в Соединённых Штатах Америки: как у золотоискателей и фермеров, так и среди ковбоев и  шерифов. По рассказам  отца, искренне восхищавшегося деловой жилкой мистера Кольта не менее, чем создаваемыми им смертоносными игрушками, во время гражданской войны в Штатах 1861-1865 годов, этот  предприниматель с успехом умудрялся обеспечивать своими револьверами обе воюющие стороны. Одновременно.
Захваченная необычной прогулкой,  миссис Эрдерхази не замечала, как машинально  двигается на юг, уходя всё дальше от аристократических кварталов, полных фешенебельных жилищ.  Далеко  позади осталась ярко освещённая газовыми фонарями  родная Белгравия, а за ней – и многолюдная  Кингс-роуд…
- Кумари… Кумари!
Услышав своё индийское имя, женщина застыла посреди неизвестной улицы, словно очнувшись от  опиумного сна. Оглядевшись по сторонам, она осознала, что стоит совершено  одна в безымянном тёмном проулке.
Что-то мелькнуло в том месте, где проулок совершал резкий  поворот налево, за угол кирпичного здания. Приглядевшись, Габриель заметила босую женщину в жёлтом сари, настойчиво манившую  её за собой грациозными движениями чёрной головки - отточенными,  будто элемент  ритуального танца. Сделав это, она крылась под аркой.
Габриель не двигалась с места, озадаченная нелёгким выбором – безрассудно следовать  за видением или благоразумно повернуть домой. В том, что женщина в сари – никак не может быть реальной, а является не более, чем попыткой  её подсознания сообщить нечто, возможно, крайне важное  – не могло быть сомнений. Хотя бы потому, что у загадочной индианки было четыре руки.
Многие доктора, истинные светила психиатрии, которым мистер Чесед Коган показывал заново обретённую дочь, были единодушны в заключении, что потеря памяти – вероятнее всего, является следствием некой психической травмы, вполне объяснимой, учитывая тот факт, что девочка была похищена.  Они же единодушно выказывали предостережения, что, со временем,  воспоминания могут начать возвращаться к Габриель: разрозненными отрывками и порой даже  в виде  галлюцинаций.
Теперь галлюцинация в форме индуистской богини бежала впереди, а в дополнение ко всему, казалась настолько реальной,  что Габриель отчётливо слышала звон золотых браслетов  на кистях и лодыжках Кали. Раздумья о том – принять ли приглашение прошлого или нет, заняли не более нескольких секунд.
Принимая решение, миссис Габриель утешала себя тем, что довольно не плохо ориентируется в различных частях города, чтобы  расточительно пренебрегать подобными посланиями, раз уж они, наконец, соизволили её посетить,  и самоотверженно двинулась за богиней.
Меж тем, призрачная провожатая вела свою подопечную прямиком в Ист-Энд - старейший промышленный район Лондона, бывший, по совместительству, и сосредоточением большей части его  преступности и нищеты. Здесь обитали те слои населения, что оказались не в состоянии обеспечить себе жильё в другом, более благополучном месте, и, тем более, никто из обеспеченных горожан  не стал бы добровольно объявляться здесь, разве что, под влиянием  жёсткой необходимости.
Увы, таков был многоликий Лондон: с одной стороны – блистательная столица Британской империи, экономический и политический центр всего капиталистического мира,  а с другой — зловонные трущобы, где практически без средств к существованию, прозябали миллионы бедняков...
Без приключений миновав, на удивление спокойный  квартал ирландских эмигрантов, населявших эту часть  «восточного края»  (3), Габриель зашагала по улочке,  являвшейся сосредоточением наиболее низкопробных домов терпимости.  Из-за их раскрашенных в яркие цвета дверей, доносилась громкая музыка, гогот моряков  и  развязный смех продажных девиц. Стоящие у входа размалёванные проститутки в вульгарных нарядах, непристойными насмешками окидывали застенчивого смазливого юношу, спешно пробегавшего мимо. Охрипшие от выпивки и табака голоса обещали «незабываемые ощущения» – что являлось чистой правдой, но только в том случае, если  приравнять к таковым неизлечимые болезни интимного характера. Один потный толстяк многозначительным, полным похоти  взглядом,  оценил точёные икры паренька в горчичном кепи, от чего Габриель  брезгливо передёрнуло, заставляя пуще  прибавить ходу.
Дешёвые таверны и бордели сменились примитивными двухэтажными домами старых кварталов, что, как замёрзшие сироты,  тесно жались друг к другу, сливаясь в монотонные стены, уныло тянущиеся вдоль узких улиц.
 Между задними сторонами домов временами попадплись узкие щели. В эти, непонятного предназначения, каменные морщины даже днём не заглядывали солнечные лучи, а едкий дух, раздававшийся из них -  мерзко отдавал мочой и крысиным помётом.
За угрюмыми фасадами ветхих зданий скрывались лабиринты тесных дворов, связанных низкими арками. Черные железные лестницы и галереи, открытые дождю и ветру, вели к квартирам более чем небогатого рабочего люда.
Поначалу,  навстречу Габриель ещё попадались люди -  уставшие работяги брели с поздно завершившейся дневной смены, окидывая мимолётным безразличным взглядом не то посыльного, не то разносчика  бакалейной лавки. Но, вскоре ощущение безжизненности этих грязных закоулков стало перерастать в паранойю.
Несмотря на ночное время и недостаток газовых фонарей, угнетающее воздействие окружающей обстановки ещё более усиливалось полнейшим отсутствием зелени – этой характерной  особенностью кварталов Ист-Энда. По скупым воспоминаниями маленькой Габи, даже в нищих калькуттских трущобах, мимо которых проносил её отцовский экипаж, среди хибар, сплетённых из гниющего от влажности тростника, хоть иногда, да попадались жалкие островки растительности.
 От близости реки, в разгорячённое от быстрой ходьбы лицо миссис Эрдерхази, пахнуло промозглой сыростью и тиной, что могло означать лишь одно –  дальнейший путь её, обусловленный погоней за Кали, ведёт прямиком в портовые доки…
Территорию берега Темзы, что ниже Лондонского моста, занимала сплошная линия причалов и пакгаузов, которую прерывали лишь выходящие  к реке укрепления древнего Тауэра. А ниже Тауэрского моста – на много миль растянулись доки и причалы самого большого в Европе порта.
Стойкая духом Габриель  миновала тёмные, словно разбухшие от сырости, и беспорядочно разросшиеся,  как грибы во влажном каменном лесу,  здания предприятий и тепловых электростанций. В отличие от недавно открытых благоустроенных набережных  Виктории  и Челси, впереди отчаянную путницу ждал самый крупный отрезок берега, не занятый промышленными предприятиями. Однако, эти места не были местами отдыха и культурного досуга благопристойных лондонцев. По-хорошему, таковым гражданам было бы разумно   вообще здесь не появляться, тем более - ночью. 
Кляксы копоти и дыма покрывали кирпичные стены какого-то завода, химическими испарениями от которого, казалось, пропитан весь воздух вокруг. Здание опоясывали ржавые трубы, по которым, стуча коготками и пища, сновали бесчисленные крысы.
Северо-восточнее Вест-Индских доков располагались Ост-Индские, через кирпичные складские корпуса которых, шли грузы из стран Востока. В свете редких фонарей   вырисовывался силуэт массивных темно-серых корпусов складских помещений для сахара, кофе, чая, перца и пряностей. Склады  этих экзотических колониальных товаров, тянущиеся на километры, поражали своими размерами.
В магическом свете луны грубые здания пакгаузов приобретали ореол нереальности, казались то призрачными склепами, то покинутыми древними храмами…
Габриель  поймала себя на мысли, что никогда ещё не  заходила так далеко от дома. Умей она молиться – попросила бы некое божество помочь ей благополучно  возвратиться назад,  в безопасную тихую Белгравию.  Но то – позже, а пока…
Неожиданно, женщина в сари исчезла, оставив Габриель совершенно одну за углом очередного склада. Точнее, не совсем одну - у самой кромки воды, рядом  с грудой деревянных ящиков, стояла группа людей. Габриель не слышала их разговора, но, судя по тону, они о чём-то спорили на повышенных тонах.
Миссис Эрдерхази было уже подумывала, что пора возвращаться, пока подозрительные личности (а в Ост-Индских доках – любая личность могла обоснованно считаться  таковой),  её не заметили, как вдруг один из группы выкрикнул фразу по хинди.
Женщина тут же признала звучание этого языка, хотя всё, что точно удалось ей   разобрать, учитывая дальность расстояния и гулкое эхо, оказалось не более чем  именем индийского мифического героя - Арджуны.
Странно было слышать о блистательном  воине Махабхараты в этом грязном, негостеприимном месте, но Габриель решила, что строить догадки будет потом – в уютной гостиной на Итон-Сквер.
В компании, сгрудившейся у ящиков, что явно представляли для них некую ценность, определённо присутствовал лидер -  высокого роста и внушительной комплекции, он разговаривал по-английски с заметным  восточным акцентом. Судя по предлогам и интонации, великан  настойчиво убеждал в чём-то индуса, несколько раз повторив словосочетание «Грейт Истерн», вероятнее всего, являвшееся названием теплохода -  крупнейшего пассажирского судна современности.
Популярность этого корабля была столь велика, что билеты на его маршруты, включающие в себя, в том числе  и Индию, раскупались раньше, чем за пол года до отплытия. Так, даже состоятельная, но поздно спохватившаяся  чета Эрдерхази была вынуждена довольствоваться каютой на гораздо более скромной «Великой Британии».
  Несмотря на повелительные, и даже угрожающие нотки в голосе главаря, уговоры не подействовали.  Молниеносным движением, высокий распахнул полу  альпагового сака, и   в свете  луны блеснуло лезвие хищно изогнутого кинжала.  Индиец схватился за рану в животе и с предсмертным хрипом осел наземь.  Габриель в своём укрытии чудом удержалась от того, чтобы вскрикнуть. Сколько бы не закаляло её созерцание мерзости улиц, любые проявления насилия неизменно были  глубоко противны её противоречивой натуре.
Зачарованно наблюдая за жутковатой компанией, женщина  настолько долго простояла без движения, что одна из вконец обнаглевших крыс подошла к её ноге и принялась без стеснения грызть шнурок ботинка. Благодаря бесценному опыту выживания в Святой Елизавете,  миссис Эрдерхази  крыс не боялась, но и нежных чувств к мохнатым владыкам сточных канав не питала. К слову, разные виды рептилий традиционно вызывали в ней несравнимо больше тёплых эмоций. Брезгливым движением, она отпихнула жирную тварь,  но, пресекая грабительские поползновения на целостность своей обуви,  задела какую-то невидимую в темноте железную арматуру, которая с грохотом повалилась вниз.
Люди разом оглянулись  на шум. Высокий бросил им короткий приказ и его приспешники, как подорванные, кинулись на источник беспокойства.
Они были мужчинами, а леди Габриель, всё же,  не провела юность, бегая по африканской саване за длинноногими антилопами. В прямом жерле улицы они заметили её гораздо быстрее, чем требовалось, чтобы успеть скрыться.
Несомненно, Габриель всей душой  ненавидела все формы насилия, но, кто сказал, что мы не способны испытывать страха перед теми, кого презираем? Может, в некоторых исключительных случаях,  так оно и есть, но для людей здравомыслящих, как правило, вполне достаточно, чтобы упомянутые мерзкие личности, обладающие достоинством, не более, чем у мусорной кучи, имели серьёзное намерение, подкрепляемое вполне реальной возможностью, выражаясь в стиле миссис Эрдерхази, как можно скорее и циничнее  «погасить светоч вашей  жизни».
Как у преступников принято поступать с нечаянными свидетелями, леди Габриель хорошо себе представляла, но знания эти были почерпнуты вовсе не из детективных романов, которыми она совсем не увлекалась, в отличие от многих современных леди, а исходя из самой логики поведения и моральных ценностей подобного контингента людей, что сейчас буквально дышали ей в спину. А перспектива оказаться на дне Темзы с пробитой головой – шла в существенный разрез с её планами на ближайшее будущее.
Несмотря на имевшуюся в начале фору, преследователи стремительно нагоняли свою жертву.
Вот уж действительно, «Авраам Линкольн дал людям свободу, а полковник Кольт уравнял их шансы», вспомнила  Габриель знаменитую американскую поговорку, когда на ходу  повернулась и несколько раз нажала на курок, совершенно не целясь. Да в такой темноте - стрельба наугад оказывалась единственно возможной. В гулком лабиринте каменных стен звуки выстрела раздались раскатами грома. Не ожидая, что жертва окажется вооружена, бандиты сбавили ходу, что дало возможность Габриель, завернув за очередной угол, и оказавшись вне поля их зрения, юркнуть в тесный проход между складами. Затаившись в смердящей дохлыми кошками искусственной расщелине, она переживала несколько из наиболее волнующих мгновений в её жизни, пока затихший топот ботинок по брусчатке  не сообщил, что погоня не промчалась мимо. Мышцы в ногах у неё горели огнём, вместе с лёгкими, в которые будто залили расплавленного свинца, а сердце в груди колотилось так сильно, что, казалось, её должны были заметить по одному его истошному стуку. Машинально стянутым  кепи Габриель  промокнула мокрый лоб.
Чугунные часы на площади Слоун показывали два часа ночи, когда  беглянка, ели переставляя конечности,  вернулась домой.
***
Оказавшись в своей спальне, миссис Эрдерхази, не раздеваясь, опустилась на кровать, стараясь отдышаться.
Что пыталось сказать ей  подсознание,  заманив прямиком к тем людям? Что её семья как-то связана с контрабандистами?... Да, отец Габриель, ведя торговлю, постоянно снаряжал корабли из Индии в Англию и обратно. Но, что это доказывает? И что могло быть в тех ящиках – оружие, взрывчатка? Тогда для кого он предназначалось? И не являлось ли, в таком случае, исчезновение её матери, а затем и её собственное похищение – местью подельников мистера Когана, нарушившего уговор с  криминальным миром? Нет, не может такого быть! Безусловно, отец был редкостным пронырой, но не преступником. Габриель была убеждена, что характер человека в полной мере раскрывается лишь в лоне семьи… А мистер Чесед был образцовым отцом и любящим мужем. И, даже  вызови он  гнев бандитов, его дочь скорей всего бы просто убили, а не стали учить языкам и древнеиндийским легендам… Высокий главарь неоднократно  называл теплоход  «Грэйт Истерн». Что, если они  намеревались отправить на нём эти таинственные  ящики? Странный выбор для контрабанды... Хотя, чем больше корабль – тем больше в  нём найдётся укромных мест, куда  не заглянут лишние люди. Миссис Эрдерхази сожалела, что не  могла сообщить обо всём полиции, иначе пришлось бы объяснять, как и при каких обстоятельствах она узнала о готовящейся переправке неизвестного груза. Кстати, о полиции…
Звук подъехавшего экипажа и последовавшие за командой  кучера громкие мужские голоса, повергли леди Габриель в ужас. Что, если кто-нибудь видел, как она убегает с места, где было совершено убийство, и сумел проследить,  в какой дом заскочила?!
Но нет, никто не врывался, чтобы арестовать её, а значит,  всего-навсего, Ференц вернулся  с пирушки.
И тут ночная тишина взорвалась шумом, имеющим в основе своей  панические крики, эпицентром которых первоначально  являлся один единственный человек, но ударная волна от него  быстро распространилась по комнатам, добавив в какофонию, достойную апокалипсиса, высокие нотки пронзительного женского визга. В качестве солирующего инструмента, выступала отборная венгерская ругань, подобную которой Габриель не слышала с тех самых пор, как перестала зарабатывать на жизнь, обыгрывая в карты крестьян в поселковых тавернах. 
В целом, звуковая картина создала ощущение, что где-то в  центре дома  вырос вулкан, и все слуги особняка  решили реконструировать события, сопровождающие последние   часы трагически погибающей  Помпеи…
Честно сказать, Габриель догадывалась, что на самом деле произошло, но разбираться и наводить порядок предоставила вовремя возвратившемуся супругу.
Через несколько минут к ней заглянула  измотанная бессонной ночью, и  крайне обеспокоенная Джейн:
- Мистер Эрдерхази идёт сюда!
Леди Габриель, как могла более быстро скинула с себя и бросила скомканную одежду, вместе со всё ещё тёплым от выстрелов револьвером -  под кровать, после чего обернулась большим банным полотенцем и с безмятежным видом  села у трюмо, расчёсывая волосы. Щёки её ещё  пылали, впрочем, это выглядело дополнительным подтверждением того, что она только что приняла горячую ванну.
В дверь постучали с настоящей германской решимостью, правда, сглаженной британской осторожностью.  В свою очередь, подобно образцовой индийской супруге, Габриель, хоть и  твёрдо считала, что жена является лучшим другом мужа, но, как  истинная англичанка,  делала поправку на то, что это возможно лишь в случае, если большую часть времени они проводят в разных спальнях.
-  Можете войти, Ференц. Признаться, не ждала вас сегодня к себе.
Князь Эрдерхази молча глядел её с холодным  блеском подозрения в серых глазах. Всё внутри Габриель сжалось: вдруг он был неподалёку и видел, как она заходила со стороны чёрного входа?
- Не шелаете объясниться? – Процедил мужчина.
- О чём же? – Удивлённо бросила Габриель, полуобернувшись к нему. – А, быть может, вы пришли рассказать мне о шуме, что сотряс наши мирные стены?
Миссис Эрдерхази почти что снова ходила по лезвию бритвы - если Ференц потребует конкретного ответа, ей придётся рассказать правду. Вины измены на ней нет, но вот как объяснить супругу, что она последовала за воображаемой богиней смерти  в самую опасную, кишащую преступностью, часть города?
- Ja, фы как всегда правы – именно за этим я и пришёл. – Сам того не ведая, успокоил её  Ференц. - Только не рассказывать, а спрашивать. Я ни в коей мере не оправдываю недавнее поведение майне брата, но не думаете ли фы, што напускать на него змей – это, по меньшей мере, какой-то извращённый способ мести?
- Змеи? А при чём здесь, позвольте узнать, ваша супруга? – Возмутилась Габриель, почувствовав себя уверенней.
- Не станете же фы отрицать, что питаете странную любовь к этим твар… пресмыкающимся? – Парировал князь.
- Бас  (4), Франц! –   Крикнула она, швырнув в него расчёску, как истеричка-жена и комедийной пьесе про итальянцев. (Почему-то, все театральные режиссёры считают своим долгом изобразить эту достойную нацию с темпераментом, балансирующим  на грани буйного помешательства). Мужчина увернулся и настороженно уставился на удерживаемую леди Габриель  массивную шпильку с цветком лотоса, которую он раньше ошибочно принимал за гребень. При желании эта вещица вполне могла  исполнить роль стилета.
  - Разве у вас был повод когда-нибудь уличить  меня во лжи? – Распалялась миссис Эрдерхази. - Я крайне уязвлена вашими сомнениями, дорогой мой муж!  При том, что мне  чрезвычайно нравятся эти создания, уж я-то знаю, что вы их недолюбливаете. Потому  и не позволяю себе  держать их в нашем общем доме. Будь то живые змеи, ваш брат неминуемо был бы искусан, к тому же  - перепуганные криками бедняжки уже расползлись бы по всем комнатам. Поэтому я делаю благоразумный вывод, и от вас жду того же, что причиной паники шурина – была обыкновенная белая горячка!
Сражённый этими здравыми доводами, Ференц Эрдерхази поспешил ретироваться на свою  территорию, пока ссора не приобрела более серьёзный оборот.
***
А леди Габриель всю оставшуюся ночь ворочалась в постели, под воздействием последствий своей необычной прогулки.  Инцидент с несуществующими  змеями, уже второй раз атаковавшими её обидчиков  - она пока что была склонна объяснять естественными причинами, за неимением более внятных объяснений. Совесть её была чиста – а значит, мистика могла подождать.
Но легенды ждать отказывались… Несомненно, подавляющее большинство жителей Индии слышали предания Махабхараты… Труппы бродящих по деревням и городам артистов в праздники традиционно воспроизводят   её древние предания. Но почему, - мучилась Габи, -  даже если, что наиболее вероятно, несчастный убиенный использовал слово из эпоса в качестве речевого оборота, он упомянул не Раму или Кришну, а человека Арджуну? Хоть и прославившегося, как один из принцев Пандавов, верных поборников справедливости и правды,  но, наверняка, гораздо хуже известного его подельникам-иностранцам, нежели эти богоподобные герои?
Не найдя ответа, миссис  Эрдерхази решила, что на досуге обязательно пересмотрит свои тетради с заметками, сделанными во время повторного изучения (так как была уверена, что ей их уже читали ранее) нескольких томов эпической поэмы.  А также, что завтрашним же утром отправит, обладающего несомненным даром  убеждения, Джеффербингтона - с чрезвычайной важности заданием: сдать билеты на «Грэйт Британе» и любыми правдами и неправдами, не ограничиваясь в средствах, раздобыть каюту на «Грэйт Истерне».
Что, если Кали хотела от неё именно этого? Уж ни на смерть же она её заманивала, право слово!
Кое-что ещё занимало мысли храброй женщины, когда, проваливаясь в короткий сон, она то и дело вскакивала в постели, вспоминая,  как под  отдачей Кольта вздрагивала её рука.
Что это за кобра, которой нечаянно наступила на хвост она сама?...
 

Ссылки:
 (1) Великая Порта (Блистательная Порта) – варианты наименования Османской империи.
 (2) Peacemaker (англ.) – миротворец.
 (3) Ист-Энд (англ.)– дословно: восточный край.
(4) Хватит (хинди.)