Культура и цивилизация

История второй половины 20-го века не имеет четко устоявшихся или общепринятых интерпретаций. Определяющим фактором 10-20 послевоенных лет можно назвать бурное культурное и экономическое возрождение стран западной Европы, потерю колоний и вызваннуе ей рефлексию и подавленность, а также послевоенную депрессию. Однако об эпохе последних 50-ти лет трудно делать какие-либо обобщения, кроме того что в какой-то момент, в том числе в результате распада большинства империй, мир оказался уже не тем, старым, чуть более понятным и объяснимым, но стал новым, незнакомым и непривычным миром, где совершать самые простые дела стало труднее, чем погибать смертью храбрых в мире старом. Попробуем разобраться современной исторической ситуации, используя термины «культура» и «цивилизация» (последнее – в близком к данному О. Шпенглером значении анти-культуры).

История – попытка разобраться в сути такого весьма абстрактного явления, как культура. Так как речь идет о культурах народов, то весьма многозначное слово «культура» обременяется еще одним свободно воспринимаемым словом «народ». Хотя, так как каждый рассматриваемый «народ» - продолжающие существовать прямо сейчас люди, это более понятное слово, чем «культура», которая подразделяется еще и хронологически, относясь зачастую к временному сплаву исторического наследия народов, тому, что имелось в каждый отдельно взятый миг истории.

Производные от этих слов – «культурность» и «народность» часто могли служить противоположностями, в то время как сами слова по контексту как правило близки.
Культура – пласты народного наследия, с какого-то момента приковывающие к себе внимание новоявленных докторов наук, называемых специалистами в определенной области. С этого момента ходячая-бродячая неограненная устная культура становится музейно-письменной. От ее примитивных начал отталкиваются люди, посвящающими всю свою жизнь исключительно занятиям культурой и придающие ей ее более законченный и яркий образ. Они становятся столпами культур; одно такое имя иногда весит больше, чем плеяда анонимных мастеров поэтического слога, которым их время помешало остаться в народной памяти. Они жили в довольно бессознательное время. Тогдашние элиты были не способны понять, что достоинство нации измеряется не расстоянием, которое способна покрыть их громадная армия, пока не поредеет от голода и болезней и не взбунтуется и разбежится.

С тех пор как национальные легенды пришли на смену религиозным, в тот момент, когда предание о Жанне затмило сказание о неистовости Роланда, когда оформились государственные языки и другие черты культуры, возникала нация. Это известно уже на примере европейских стран. Ряд древних цивилизаций, Египет, Греция, Рим, Китай, Индия пережили процесс складывания единого государства и могучей самобытной культуры значительно раньше европейских стран. Китай и Армения – два мало чем похожих друг на друга древних государства, доживших до наших дней и растерявших ту идейную энергию, которая им была присуща на стадии образования культуры и политического объединения. Эти страны продолжают влачить существование, пожертвовав собственной самобытностью в той или иной мере ради того чтобы просто не исчезнуть. Прийти своим путем к пониманию, как можно выживать в новых условиях, у них уже сил не хватило. Эти страны переняли многие элементы культуры, а иногда и жесткую идеологию стран-покорительниц, под игом которых им пришлось жить столетиями. Необходимость выжить свела мыслительную деятельность этих народов к одной единственной задачи – как бы извернуться и освободиться. Перебирая всевозможные варианты, они поняли, что уже не стоит заботиться о цене, которая при этом потребуется, потому что само существование в подчиненном состоянии высасывает веру в себя и способность творить новое. Гнет закончился, но древний дух этих наций оказался способен только корчиться да пыжиться в изнеможении от ненахождения своего места в новом мире, где слишком многое решает случайность, и слишком многие поняли человеческую обреченность на свободу. Депрессия, вызванная отсутствием желанной свободы, национальной и, главное, личной, временами выливалась в большие авантюры, свидетельствовавшие о готовности на все, о желании преодолеть кризисные явления, копившиеся веками, любой ценой.

Если когда-либо такое и происходило с Европой, то это началось сравнительно недавно, лишь несколько десятилетий назад. Европа настроила мир против себя колониальными захватами и привела мир к мировым войнам. Комбинация эгоистической политики и великой культуры сыграла против нее – грубая политика больше запомнилась населению мира, чем возвышенная, но недоступная культура. Впрочем, если глядеть шире, то политика – часть культуры. На это и хочется обратить внимание при рассмотрении мира, сложившегося в 20-м веке, в котором роль Европы сильно изменилась.

Накапливая богатства, народ делиться на общественные слои или классы, становится оседлым, создает государство и выделяет из себя определенный интеллектуальный класс, занятый искусством и теоретической наукой. Именно поощрение творческого подхода к общественным проблемам позволяет сформироваться духовной культуре. Людей начинают поражать следы предыдущих государственных образований, оставшиеся на их нынешнем месте проживания. Они стараются глубже вникнуть в свое прошлое, в котором заметную роль играла религия и мифы. Откуда они пришли, в чем их преимущества перед другими, что из них следует, оправдываются ли их доводы? Ответы на эти вопросы постепенно становятся неоднозначными. Когда дается высокая оценка – уделяют больше времени чужому, воспринятому извне (например, европейцы и американцы – чужим культурам и религиям), или тому, что объявлено устаревшим и потому кажется чуждым (представлениям древних). Это должно происходить естественным путем выхода одной культуры на стадию понимания других культур. В противном случае, когда происходит давление и целенаправленное убеждение, чужие обычаи нам начинают казаться еще более дикими, чем поначалу обычаи американских, африканских и азиатских аборигенов казались европейцам. Реакция подобна той, что у школьника, которого заставляют читать огромное произведение древнего автора с большим количеством сносок и мелких совершенно не принципиальных сегодня деталей, про те древности древнего мира, которые интересовали этого древнего автора. Несмотря на все усилия европейских миссионеров, существенно увеличить количество христиан в Индии не удалось, потому как у рядового индуса, не вникавшего в подробности в силу безразличия и непросвещенности, христианство ассоциировалось с системой ценностей европейских колонизаторов.

Когда чужому выносится укоризненная оценка, культура замыкается в себе; через эту стадию проходят все народности. Для углубленного прохождения собственной религии и фундаментальных вопросов философии возникают училища и университеты, подчиненные единой идеологии. Организуется канал, по которому знания систематизированно переходят из поколения в поколение определенной социальной группы людей.

Настает время, когда необходимость класть меч под подушку на ночь отпадает, когда чужаки и разбойники уже остановлены высокими стенами и налаженной караульной службой. Образованные люди начинают чувствовать себя и свое окружение самодостаточными, начинают холить и лелеять свою культуру и даже гордиться ею (считая ее результатом подвигов своих предков). Эти люди начинают понимать, что у них есть родина, которая простирается далеко за пределы стен их родового замка и его земель. Они начинают искать себе подобных людей, наделенных достатком и свободным от войны и пиров временем, достаточным для того чтобы рефлексировать о происходящем. Они начинают съезжаться в самое именитое место в округе – в королевский двор. Правда, есть и такие чудаки, что предпочитают уединение – например, Мишель Монтень. Но и ему требовалось ссылаться на столичный двор, пусть и противопоставляя себя ему, дабы состояться как явление. Приезжая на белом коне в доспехах и с пикой наперевес, они вскоре забывают как имя своего доброго скакуна, так и своей благоверной. Король начинает советоваться с ними о опираться на них. Примерно в этот момент эти люди начинают интересоваться знанием настолько, что заказывают себе роскошные имения, стараются их обставить прекрасными статуями и сделать как можно более внушающими. Но в особенности нас здесь интересует одно особое украшение: древние манускрипты из удаленных монастырей, которые они начинают свозить в свои замки. Иногда эти манускрипты просто лежат и пылятся, а иногда новые владельцы их прочитывают и начинают комментировать. Те, кто поувереннее в себе, начинают выступать со своими стихами или читать свои размышления другим при королевском дворе. О некоторых из них составляются биографии, и их славные имена остаются в истории. Так рождается национальная культура и государство, возникает столица в современном понимании этого слова.

Европейские народы дорожат прежде всего своей культурой. Безусловно, ветер моды и им навевает неоднозначные по этому поводу мысли. Так, страны католические больше черпают из истории и культуры, больше времени и средств уделяют абстрактным проблемам и интеллектуальным потребностям, чем страны протестантские, ориентированные на сегодняшний день, в основном ограничивающиеся функциональным стилем в быту, легко меняющимся по воле моды, придающие первостепенное значение практике и, образно выражаясь, почитающие главным богом рост ВВП. Но, даже отходя от стандартных культурных установок и устраивая фонды и фестивали современного искусства, эти народы тоже впитали трепетный интерес к глубоким проблемам и парадоксам, всегда волновавшим их интеллектуалов.

Откуда веет этот ветер, ставящий исторический процесс выше его участников, диктующий утилитарный подход к человеку как к социальному животному? От кого чувствуется нажим и насмешка по поводу обветшалости старых духовных проблем? Разумеется, со стороны сильного. То есть – из Америки.

Что все-таки такое Америка? Где заканчивается противостояние Европе и докуда Европа и Америка едины? Почему американская нация, произошедшая от европейских наций и ведущая за собой Европу на протяжении полувека в вопросах политики, представляется столь уникальной?

Сила Америки основывается на ее отказе от бремени духовности в сочетании с энергичностью и трудолюбием. Стимул работать у американцев всегда был один – сначала надо было отбиться от надоедливых метрополий, чтобы создать нацию нового типа и особенного предназначения. Все, что было предначертано этой уникальнейшей цивилизации (не знакомой со стадией культуры) – это использовать обретенную свободу для того чтобы работать, копя деньги для покупки прекрасного участка земли и множества голов скота для того чтобы работать для того чтобы спонсировать изобретение трактора для того чтобы работать еще эффективнее. И, главное, – оставшиеся деньги класть себе в карман. Однако редко когда американец кладет себе деньги в карман – он чаще их сразу пускает в оборот. Или покупает что-то способное принести выгоду. А отдышаться, отдохнуть? Не получается. Оторваться от хлопот предпринимательства крупному бизнесмену так же трудно, как диктатору – от неустанного контроля над подданными. Очень редко бизнесмен тратится на пустые безделушки вроде библиотек или огромных дворцов. Времени не тратит ни на пирушки, ни на сидение в такой библиотеке, даже если он ее-таки купил.

Почему американцы предпочитают книжкам телевизор? Сядешь, прочтешь какую-то книгу, а потом все будешь над ней голову ломать – а почему же все так печально кончилось? Другое дело – телевидение, громоздкий процесс создания фильмов, требующий командной солидарности и большой энергичности, его сразу можно поставить на нужные рельсы и, не мороча людям головы, штамповать мелодрамы со счастливым концом. Чтоб они сливались в одно длинное пятно и не вызывали ни упрямых воспоминаний, ни отвлекающей от более важных дел рефлексии, которая преследует тебя после прочтения или просмотра настоящего произведения – очередного произведения о неполучившемся, произведения, ставящего вопрос о причине беспричинности. Одно дело – думать о вечном даже на заводе, другое – напичкать людей стереотипами о том, что думать и мечтать стоит только при луне по воскресениям и задвинуть подальше произведения с вопросами, решение которых затянулось на века. Мораль современного протестантизма, все еще не отбросившего религию только из неумения ставить и решать жесткие экзистенциальные вопросы:

1. Не стоит слишком ценить имущество и все то, чего можно лишиться.

2. Не стоит ни с кем настраиваться на длительные отношения.

3. Не стоит ожидать от друзей верности, а от врагов бесконечной ненависти (со всеми можно сладить, купив их).

На этом основано экономическое могущество Америки – на одноразовой ментальности, на готовности выгодно рискнуть, отдав все что есть, и ждать громадных результатов. И в итоге получать их в большинстве случаев. Время – изменчивая штука, как и курсы валют. Всегда надо быть наготове и ловить момент. Для американцев, забывших, что деньги – условность, время – деньги, к которой надо воспитывать уважение сызмальства. Именно на переходе от торговли товарами к торговле бумажным капиталом, по сути виртуальным, Америка и выиграла на рубеже 19-го и 20-го веков у Британии, привыкшей торговать товарами.

В Америке одноразовая ментальность просвечивает очень во многом. Реклама в бешеном темпе побуждает зрителей покупать новые, якобы улучшенные вариации тех же товаров, выкидывая старое. Переходите на новое! Не отстаньте от времени!

Если старая Европа формировалась стоя на толстых крепостных стенах и отбиваясь от полчищ завоевателей-кочевников, несущих с собой ничего кроме разрушения, то Америка переняла у этих завоевателей парочку секретов их временного успеха. Не имей серьезных воспоминаний и особенно горьких переживаний, не имей врагов – вместе вы сильнее. В крайнем случае – отомсти и забудь. Бросай старое без колебаний, смотри в лицо будущему. Забудь об абстрактном, думай о земном – добьешься большей роскоши и власти, чем кто-либо на этой Земле.

Орды кочевников, представленные арабами, гуннами, тюрками, сельджуками, монголами, жили и множились, пасли скот и передвигались с места на место, не имея постоянных жилищ, не создавая укрепленных центров, не копя разнообразное добро в неподъемных сундуках на дне темных подвалов. Они просто собирались, шли и брали то, что им было нужно. В основном им было нужно поуничтожать чужое, чтобы подчинить слабых себе, и поиздеваться над его бывшими хозяевами, священнослужителями, гордыми владельцами замков,. уважаемыми землевладельцами, простыми людьми... Этот элемент в истории играл роль Анти-культуры, этот элемент, несколько видоизмененный и лишенный излишней пассионарности, составляет теоретическую основу цивилизации.

Много схожего с анти-культурной ментальностью наблюдается в механизмах действия американского и любого другого крупного бизнеса. Остатки культуры подчиняются требованиям цивилизации, духовное подчиняется материальному. Рассчитанные на массовое пользование фильмы, музыка, чтиво распространились с небывалой легкостью, давая огромную прибыль. Это то, что можно без труда переварить по пути на работу, не отвлекаясь от насущного.

Современный мир представлен несколькими моделями, в каждой из которых культура с цивилизацией сочетается в своей особой пропорции.

Первый полюс – Европа, которая отказывается от борьбы с подавляющим анти-культурным и политическим влиянием США, Европа, в которой еще недавно почти каждая страна мыслила себя великой и самобытной, а теперь отчаянно мечется в попытке понять, нужен ли ей предлагаемый вариант глобализации, или нет. Однако именно здесь в самом ярком виде сохраняется культурное отношение к своему историческому наследию.

Второй полюс – Америка, автор и основной источник цивилизации, включающей в себя деструктивный элемент Анти-культуры. Америка – важнейший фактор, формирующий облик повседневной жизни 20-го и 21-го веков. Все достижения парламентаризма и конституционности в этой стране не идут в ни в какое сравнение с распростершей повсюду свои метастазы «масс-культурой». На сегодняшний день второй полюс превалирует над первым.

С 90-х годов использование компьютерной технологии позволило Америке штамповать в немеренном количестве книжки с расплывчатыми терминами или ничего не объясняющими утверждениями. Глобализация, пост-индустриальная эра, постмодернизм, масс-культура – некоторые из таких слов и словосочетаний, а весьма распространенные в самом недавнем прошлом "беспрецедентное по скорости распространение демократии" и "стабильность финансовой системы" – некоторые из таких утверждений, с помощью которых цивилизация пыталась оградить собственное население от трезвого взгляда на окружающий мир (как на остроту его проблем, так и на глубину его творческих и духовных переживаний и свершений). И, что не менее важно, заставить людей влюбиться в рост ВВП, перефразируя один из лозунгов студенческого движения 1968-го года.

Между этими двумя полюсами располагаются остальные страны, которые можно поделить еще на две группы с различными возможностями и перспективами. В первую входят многие страны Восточной и Южной Азии, а также остатки традиционных кочевых культур (берберы Северной Африки, к примеру), живущих уже как правило в светских государствах, перенявших язык и бюрократическую систему своих бывших метрополий. Древние культуры Востока – нации, поддавшиеся культурному давлению европейцев настолько, что, во многом вынужденно, скорректировали свои общественные модели и государственную политику по их образу и подобию. Важно обратить внимание на культурные остатки того, что еще не выветрилось из жизни этих народов. Процесс восприятия чужой модели и ее искусственного внедрения связан с хаосом времен анти-колониальной борьбы. Противоречия между воспринятыми европейскими элементами и традиционным видением общественного устройства еще должны быть устранены. Следует понять, что колониальное иго, продлившееся как правило не больше 100 – 150 лет, принесло с собой и колоссальные приобретения: многие народы продвинулись от уровня родового общества или древней деспотии до понимания необходимости создания демократической государственности, не проходя самостоятельно стадии капитализма и даже феодализма. Жертвовали ли они самым главным: свободой? Да, но вряд ли можно назвать свободным современного турецкого интеллектуала, если он пытается быть независимым, хотя страна его и независима. Эти государства не были бы основаны на уважении к правам личности и народу в целом и вряд ли были бы менее воинственными, чем их новые владыки-европейцы. И даже в демократии полностью внутреннего давления на личность избежать невозможно.

Вторую группу представляет Россия, сменившая социально-экономический уклад и избавившаяся от старой идеологии, хотя инородные наросты, приросшие к этой идеологии, все еще остались, а новые отношения еще не укоренились. В первую очередь это выражается в противоречии между верой в собственную исключительность и недоверием к собственному народу, выражающемуся в стремлении толпы найти себе жесткого лидера, диктатора. Ведь диктатор нужен тогда, когда само государство на грани краха, но неимущий русский человек всегда убеждал себя в том, что это так и есть и даже не представляет себе того, что когда-либо пушки и воинственные планы всех остальных великих держав не будут направлены против России. Все это типично для властей бедной, разочаровавшейся в своих силах страны, которые играют на популистских лозунгах наицонализма и социального уравнительства. Богатейшая по количеству природных ресурсов страна остается в полной зависимости от мировой экономической конъюнктуры, в первую очередь от состояния европейской и американской экономики. Советский экспорт эпохи застоя и российский экспорт имеют одинаковую основанную на сырье структуру. Создать успешный бизнес до сих пор совершенно непосильная задача для среднего россиянина из-за юридического и административного произвола. В этом смысле в России мало что изменилось с экономической точки зрения. Россия по человеческим и иным ресурсам превосходит отдельно взятые европейские страны, благодаря чему не столь сильно была истощена бурными событиями 20-го века. Однако перед ней стоят колоссальные проблемы обновления, строительства, поиска и созидания, решать которые будет уж точно не одно поколение людей. Будет ли Россия продолжать малодушную политику 2000-х годов, примкнет ли таким образом к политически инертной, ушедшей с авансцены истории Европе, откажется или нет во всем следовать американской модели социально-экономических отношений, ей еще предстоит выбрать. К этой группе также можно отнести Армению и другие страны, не выбравшие определенный путь развития, подвергающие свободу как основную культурную ценность общества тем или иным угрозам.

Конечно, не стоит слишком резко противопоставлять культуру и цивилизацию, ведь нельзя отрицать необходимость существования службы быстрого питания (сетей фэст-фуда) или чистых и вместительных общественных туалетов, немаловажных атрибутов развитой цивилизации. Но опасно, когда это становится самоцелью. Когда, например, устраиваются чемпионаты по быстроте съедания гамбургеров в минуту. Такой подход погрузил уже Америку с ее «индустрией» кино и прочих искусств в состояние культурного кризиса или, как минимум, отсталости. Дабы оставаться штучным и индивидуальным, искусство должно избегать конвейерности и прочих типовых подходов, какие приложимы лишь к сфере общественно-экономических отношений. Следует искать решения, стараясь не допустить, чтобы следующий цикл истории оказался шагом назад, как часто случалось в результате бездействия и творческого бессилия цивилизаций. Востребованный здесь творческий подход отсылает нас к проблеме свободы или, вернее, сохранения и конверсии свободы как основы старой культуры и всего старого мира, свободы, лежащей в начале каждого произведения искусства и каждой теории, которая посмела говорить о новом и непроверенном. Свобода полагаться на творческое чутье, на интуицию – вот что нужно реабилитировать, чтобы приблизить ориентированное ныне на прибыль телевидение к кино, а циничные масс-медиа – к литературе.