Глядя на пламя костра

Тихий майский вечер первого десятилетия 21-го века. На нашей даче очередная шашлычно-ориентированная пирушка. Пока народ живописно раскинулся вокруг праздничного стола с горой только что снятого шашлыка, я притулился возле костерка. Кажется, что он безнадежно потух, отдав последний жар нанизанному на шампуры мясу. Но это только на первый взгляд. Достаточно бросить на угли охапку сухой травы и веток, как костер, обрадовано пыхнув дымком, начинает «поднимать голову». Вот и пламя показалось. Подбрасываю в его голодную пасть сладкосочных дощечек, толстых веток. Ну вот, занялось, заколыхалось. Вверх полезли довольные языки. Хорошо. Смотрю, смотрю я на игру огня, и начинает рождаться в моей головушке замысел нового эссе.


Гореть, светить и греть…

О чем можно думать, глядя на огонь? О своем, «о женском…»:  каких-то бытовых мелочах, о детях, работе, о куда бы сходить завтра вечером. О всяких малозначащих фрагментах бытия, из которых, собственно, и соткана жизнь подавляющего большинства. А почему бы не думать о нем – об огне? Посмотрите, сколь он красив, сколь прекрасен: буйный, непредсказуемый, никогда не повторяющийся. И в то же время – такой понятный, приветливый, как старый знакомец, как друг дома.

Но это все «снаружи». А что же внутри? Что дает этот самый огонь? Свет дает? Да. Тепло дает? Конечно. Радость света и тепла, словно ты дома, в котором все согрето теплом любви и взаимной дружбы, где светло от детских улыбок и бабушкиной молитвы.

Как много вмещает в себя обычный «шашлычный» костер! А ведь если «копнуть» глубже, то все намного серьезнее, чем пожаренное мясо, чем уют теплого и светлого дома. Ничего Господь не создал зазря. Все Его творения насыщены видимыми и сперва-невидимыми смыслами.
О чем думает верующий в Бога человек, сидя возле горящего костра? О том, что он должен вот так же гореть – ярко, сильно, стойко. Гореть, чтобы светить другим – неверующим, отчаявшимся, потерявшимся среди фрагментов своего бесцельного бытия. Чтобы они, как мотыльки, блуждающие в темноте, летели к нему. Летели и не сгорали – ведь пламя верующего сердца горит глубоко внутри. А люди, видя, с какой душой человек живет, работает, любит – хотели бы так же гореть, так же любить.

Верующий человек должен гореть, чтобы согревать замерзающих в ледяной пустыне безбожия, отчаяния, тоски, печали смертной. Ведь жизнь без Бога – это адский холод, и только тело временно создает иллюзию тепла: «тепла» пустых удовольствий, пустых слов, пустых мыслей и чувств.

Верующий человек – что ярко горящая свеча. Она ничем не накрыта, ничем не заперта изнутри; напротив, открыта всем, со всеми готова поделиться огоньком. Только поднеси к ней фитилек своей молчащей свечи. И ты загоришься. И ты станешь светом, а не тьмою, чем была. Ведь Свет Христов просвещает всех, всех, готовых принять Его Свет.


А ведь в геенне тоже пламя…

Какой смысл в потухшем костре? Такой же, как в человеке, не отдающем тепло и свет другим, а живущим «для себя», «под себя». «Ешь, пей, веселись ибо завтра умрем» (Лк. 12,19) – вот его лозунг, его поводырь по жизни. Да вот только пламя «костра» любви, потушенного в самом себе в угоду бесам, обязательно вспыхнет Там, после смерти. Но это уже будет не пламя благодати, а страшное пламя геенны. И о нем, этом геенском пламени, я тоже думаю, глядя на резвые огненные языки.

Огонь может давать тепло, свет, на нем можно готовит вкусную пищу. Но огонь же может и жечь, и страшно жечь. Попробуй сунуть руку в костер. Сунь и подержи минуту. А в аду будет в миллионы раз больнее. Да вот какая штука – если здесь плоть обгорит, обуглится и, возможно, ты лишишься руки, то Там, сгорая, ты никогда не сгоришь. Ибо личность человека неуничтожима. И Боль будет вечная, адская. Боль души, навсегда потерявшей Бога. Бога, изгнанного из своей жалкой душонки еще здесь, на земле. А если Бог, так и не достучавшись, уходит, обязательно придет тот, чужой. Не бывает пустым святое место, именуемое душой человеческой. Душой, созданной для рая, а не для мук ада. Но ты сам выбираешь, с Кем или кем тебе быть. Нельзя быть сам по себе, как кот Матроскин, который «свой, собственный кот». Можно быть либо Божиим, либо рабом иного господина. Вот о чем надо поразмышлять, уютно сидя у костра.


Огонь и наши предки

И еще думаю. Как люди жили до 20-го века? Не знали ни электричества, ни лампочек, ни электрообогревателей. Не ведали про газовую плиту. А ведь жили. Огонь был в каждом доме. Он потрескивал в больших русских печках, давая тепло и наполняя воздух вкусным запахом поджаренной картошки. Он весело приплясывал на восковых свечах длинными зимними вечерами, когда вся семья собиралась за большущим меднощеким самоваром, пила чай, а бородатый отец читал вслух душеспасительные истории из потрепанной книжки.
Многие века свечи были единственным источником света в доме в темное время суток. Благодать-то какая: в храме – свечи, дома – свечи. Вот сидит какой-нибудь Иван Тимофеевич за столом, и смотрит на колышущееся пламя свечи. И в набожной душе Ивана Тимофеевича те же думы: жить так, чтобы гореть, чтобы светить, чтобы греть. И зажигать от своей «свечи» «свечечки» детишек – вон их сколько копошится возле него. Мотыльки мои, летите на свет…

А теперь… Теперь открытый огонь повсеместно изгнан из наших жилищ. О да, мы его краем глаза можем видеть: под сковородками и кастрюлями на плите, в «окошечке» газовой колонки или АГВ. Маленький кусочек голубого пламени – сравниться ли он с огнем пылающих дров в русской печке или хотя бы затепленной свечи?

Вот и тороплюсь я к открытому огню, костерку. Редки такие вылазки, почаще бы. Как благостно посидеть возле костра, подумать. О чем? О мимолетности и изменчивости земной жизни, в топку которой я непрерывно подбрасываю прожитые минуты, часы, дни. Об обжигающей очевидности грозящих вечных бедствий, если вовремя не спохвачусь. О свете и тепле, сокрытых в любой мало-мальски верующей душе.

Гори, мой костер!

Гори, огонь, ты наполняешь
Меня теплом пресветлых дум,
О мой Господь, Ты вдохновляешь
Искрой догадок слабый ум.

Я не горю, а только тлею,
Стеля по жизни едкий дым,
Творить?
Едва ли, Боже, смею,
Творить могу с Тобой одним.

Зажги меня, слегка коснувшись,
И запылает мой костер.
Он спал, но пламенем проснувшись,
К Тебе объятья распростер.

Прими ж меня, как ту блудницу,
И как разбойника прости
За жизнь мою, что не горится
Без Божей правды и любви.

24 мая 2010 год