2 глава

  Бэлки растерянно озирался по сторонам в здании аэровокзала захолустного городка Канинтану. Вообще-то, все туристы, приезжающие отдохнуть на Нерепсат, летят через аэропорт Тифлоу, современного города, бурно развивающегося центра индустрии развлечений и туризма, но сегодня утром в аэропорту Тифлоу произошел сбой одной из навигационных систем, который местные ремонтные службы никак не могли исправить, и все самолеты, перенаправили в Канинтану. Совершенно неготовый к такому потоку пассажиров, старенький аэропорт небольшого города сейчас буквально кишел людьми, чем-то напоминая огромный муравейник. Все службы обеспечения оказались в ступоре, добиться чего-либо от обслуживающего персонала было абсолютно невозможно.
  Бэлки был рад, что ему хотя бы отдали его багаж. Пусть и с двухчасовой задержкой. Судя по лицам многих людей в зале ожидания, их вера в счастливое получение багажа таяла с каждой минутой. «Ну что же, хоть в чем-то мне сегодня повезло», – подумал Бэлки, выходя из двери багажного зала.
  Продираясь сквозь толпы уставших и злых людей и изнывая от духоты, Бэлки мечтал только об уютной комнате в отеле и вкусном обеде. Он очень устал, он был взвинчен и голоден. От еды в самолете Бэлки вежливо отказался, а спать в фантастически неудобном кресле оказалось выше его сил. Он всегда думал, что конструкторы кресел ставят своей целью создать максимальные неудобства для пассажиров, и сегодня очередной раз в этом убедился. Наверное, за самое неудобное кресло им еще и премии дают. Пять часов полета в таком кресле, и ты почти инвалид.
  Он все-таки смог выйти из зала аэровокзала, хоть это было и непросто, проделав этот маленький подвиг, Бэлки изрядно вспотел. Но, в то самое мгновение, когда он вышел на крыльцо, его осенила удивительная мысль, невероятно простая и в то же время невероятно глубокая по своему внутреннему содержанию: он не знал, куда ему ехать! То есть совсем… Бэлки хотел приехать на озеро Нерепсат, и он это сделал! Но озеро Нерепсат велико, его побережье еще больше, а уж отелей, санаториев и туристических центров на нем вообще не перечесть. Да он даже и названия-то ни одного не знал, и, конечно же, не купил ни путеводителя, ни карты. Вот так просто взял и прилетел… Конечно, в этом, как считал Бэлки, крылся колоссальный плюс искренности и честности перед самим собой. Но в этом, как оказалось сейчас, крылся и колоссальный минус – он просто не представлял, что ему делать дальше.
  Пораженный этими фактами, а также своей беспечностью, Бэлки так и стоял на крыльце несколько минут. В одной руке он держал небольшой походный рюкзачок, в другой увесистый чемодан. Люди обходили его, толкали, ругались и требовали немедленно уйти с прохода, чтобы не мешать остальным. А Бэлки все стоял, раскрыв рот, не в силах решить, что же ему делать. Из этой прострации, грозившей растянуться на много часов, его вывел старушечий голос:
– Потерялись?
– Немного, – опомнился Бэлки.
– Я Паолина Рафалски, – протянула ему морщинистую руку старушка. Бэлки не знал, зачем ему знать имя старушки, но из вежливости пожал ей руку.
– Я тут живу. Могу помочь, – с искренним сочувствием и участием добавила Паолина. Бэлки внимательно посмотрел на нее. Есть такое выражение – божий одуванчик, и вот как раз живое олицетворение этого самого «одуванчика» стояло сейчас перед ним. Это была не пожилая женщина, а верно уже старушка, лет, как показалось Бэлки, далеко за восемьдесят. Однако она была бодра, и, судя по выражению ее лица, весьма довольна жизнью. Бэлки не любил брюзжащих стариков, вечно недовольных судьбой и постоянно ворчащих о том, как «во времена их молодости было хорошо, и как сейчас стало плохо». И, наоборот, он искренне восхищался теми, кто и к старости умел сохранить жизнелюбие и оптимизм. К его сожалению, таких всегда было меньшинство.
– Стюарт. Бэлки Стюарт. То есть просто Бэлки, – он улыбнулся.
– Рада знакомству, господин Стюарт, – она тоже улыбнулась. – Так вам помочь?
– Можно и на «ты». Даже, пожалуй, нужно. В смысле нужно помочь. Я совершенно растерян, – разведя руки в стороны, ответил Бэлки.
– Я привыкла на вы. Отойдемте к моей машине. Здесь вы всем мешаете, – сказала Паолина.
– Конечно, – согласился Бэлки.
  Они быстро пошли к машине. Несмотря на то что, что Бэлки дал Паолине Рафалски восемьдесят с лишним, хотя на самом деле ей было уже девяносто два, шагала она на удивление бодро. На ней было необычайно старомодное платье, не менее старомодные фетровые туфли, и вельветовая шляпа. Шляпа, как предположил Бэлки, была куплена в дорогом и модном бутике, и удивительно контрастировала с остальной одеждой, но, судя по довольному лицу самой Паолины, ее это ничуть не смущало. Наверное, когда-то она была весьма красивой женщиной, но сейчас морщины и вздувшиеся на руках вены напоминали о том, что годы все равно возьмут свое и человеческая красота тленна. Пока они дошли до машины, Бэлки еще больше вспотел, в своем костюме он чувствовал себя ужасно неудобно. В Канинтану было градусов на десять теплее, чем в Шесли; по мнению Бэлки, тут стояла почти что летняя жара, Сиреневая Звезда в небе припекала совсем не по-весеннему. Бэлки, всегда любил и тепло, и лето, и даже, в отличие от многих, никогда не имел ничего против жары. Но не сейчас, когда его прекрасный костюм выполнял роль этакого скафандра, доставляя ему чудовищный дискомфорт.
  Они остановилась у старенького пикапа. Неизвестно, сколько ему было лет, но по меркам автомобилей, этот «Мавеник» был уже очень пожилым, может даже стариком. Как раз под стать его владелице. У деда Бэлки когда-то был примерно такой же пикап, и дед любил его, как многие думали, больше всего на свете. На Бэлки неожиданно накатили далекие детские воспоминания о летнем отдыхе на ферме деда. Эти воспоминания тут же распались на отдельные кусочки: о коровах, запахах нескошенной травы и навоза, об утренней рыбалке и безмятежности деревенского неба. И, конечно, о прекрасных деревенских вечерах, когда они всей семьей собирались за большим деревянным столом, шумно ели, а затем пили чай и долго, задушевно беседовали. Тогда они на самом деле были одной семьей – все делали вместе. И тогда, тем жарким летом, маленькому Бэлки-чертику, как звал его дед, казалось, что каждый в его семье был безгранично счастлив. «А может, это всего лишь сухой остаток моих воспоминаний, просеянный через сито наивной детской романтики», – подумал Бэлки. Может, конечно, и так, но сейчас, вспомнив о том лете, он, пусть и всего на несколько мгновений, снова ощутил себя беззаботным мальчишкой.
– Подбросить вас? – спросила Паолина и показала рукой на сумку Бэлки, которую он держал в руке, не отпуская, будто бесценный груз. Бэлки хлопнул себя по лбу и, недолго думая, решил попробовать закрепить сумку в багажнике «Мавеника». Вышло это очень легко, сумка встала как раз между стойками, словно эти стойки придумали именно для крепления сумок.
  Бэлки отряхнул руки и оглянулся по сторонам, весьма довольный собой. Только сейчас он заметил, как вокруг красиво. Даже воздух, и тот был какой-то другой, Бэлки медленно вздохнул, точно пробуя воздух на вкус. Вкус был отменный – свежий, бодрящий, с едва различимым хвойным ароматом, Бэлки даже на миг показалось, что это и не воздух вовсе, а какой-то эликсир вечной молодости. Он вздохнул еще раз, с удивлением и осторожностью, будто до этого никогда не дышал, и сейчас открывал для себя нечто совершенно ему неизвестное. Неожиданно Бэлки вспомнил воздух Шесли, в котором тесно сплетались ароматы выхлопных газов, погони за деньгами и нервных расстройств, и ему стало не по себе. «Как люди могут там жить? Как люди могут дышать этой газообразной эссенцией несчастья?» – спросил себя Бэлки. От размышлений об эликсирах вечной молодости и эссенциях несчастья его отвлек голос Паолины Рафалски.
– Подбросить?
– Подбросить, вот только я не знаю куда, – виновато улыбнулся Бэлки. Он чувствовал, что после перелета ведет себя на редкость глупо.
– По дороге разберемся, – уверенно заявила Паолина, открывая дверь пикапа. Бэлки поступил также и сел на сиденье «Мавеника». Неудобно. «Салон, видимо, рассчитан на лесорубов или неприхотливых фермеров», – проворчал он про себя и тут же вспомнил довольно смешной анекдот про фермеров, знающих не больше десяти слов, вместо воды пьющих виски и живущих в хлеву вместе со своими домашними животными. Бэлки недовольно поерзал на сидении, и с грустью нарисовал в уме кожаный салон своей новенькой «Арконы», который он оснастил всеми возможными опциями. Половина из них не несла совершенно никакой практической пользы, зато всегда было чем похвастаться перед друзьями и коллегами по работе. Может, и не самое удачное вложение денег, зато крайне повышает самооценку. Во всяком случае, Бэлки всегда именно так оправдывал все свои бесполезные покупки.
– Солидная машина, – заметил Бэлки. Он чуть повернул голову и пребольно ударился затылком о какой-то крючок. «Зачем ставить крючок на уровне головы пассажира?» – недовольно подумал он. Еще одна загадка суровых фермеров. Бэлки потер разбитый затылок и поморщился. – Наверное, непросто с ней управляться?
– Мои братья помогают мне! – ответила Паолина. Она нажала на газ, машина медленно тронулась с места.
– У вас большая семья? – удивился Бэлки. «Там что, все долгожители в этой семье Рафалски? Озерный воздух так влияет? Или здоровое деревенское питание?», – спросил себя он. Бэлки посмотрел в окно: они свернули со стоянки и выехали на дорогу, скорее даже на шоссе. Мимо проплывали хвойные и лиственные леса, пролески, небольшие зеленые холмы, совершенно не тронутые урбанистическим присутствием. Это идиллическая картина органично дополнялась видом бездонного голубого неба, по которому лениво плыли одинокие белые облака. Бэлки не удержался, немного приоткрыл окно и вдохнул полной грудью. Он уже успел насладиться чистотой и ароматами здешнего воздуха, но сейчас с особенным удовольствием сделал это снова. Для жителя крупного мегаполиса, привыкшего вдыхать выхлопные газы или душную смесь, наполняющую офисные кабинеты, лишь по какой-то нелепой случайности пригодную для дыхания, чистый и свежий воздух, который Бэлки впускал сейчас в свои легкие, был роскошью, которую можно было позволить себе только в отпуске. 
– Да. Очень, – засмеялась Паолина искренним, почти детским смехом. Этот смех совершенно не вязался с ее внешним видом – седой старушенции, вдоль и поперек изборожденной морщинами. От этого смеха в сознании Бэлки произошла небольшая перетряска, как если бы он увидел что-то необъяснимое, например, радугу, перевернутую вверх ногами.
– Слышали про «пасечников»? – спросила она.
– Ага. Они выращивают пчел, – уверенно ответил Бэлки. И снова услышал порцию заливистого смеха, сдобренную искренней радостью.
– Какой вы смешной, господин Стюарт. Нет, мы не выращиваем пчел, нас просто так прозвали – «пасечниками». А мы себя теосветами зовем. У нас братство на берегу озера Нерепсат, – улыбаясь, ответила Паолина. От последней фразы Бэлки как будто ударило током.
– Какое еще братство? – с недоумением спросил он.
– Братство честных людей, которые живут настоящей жизнью и верят в истинного Бога, – с гордостью ответила Паолина.
  После этих слов воображение Бэлки тут же начало рисовать совершенно жуткие картины, причем это произошло совершенно без какого-либо сознательного усилия. Может, это сказывались давние предубеждения против всякого рода религиозных сообществ, которые Бэлки, без лишних сомнений, отождествлял друг с другом, а может, он просто вспомнил несколько передач про тоталитарные секты, их страшные обряды и преступления. В голове Бэлки тут же возникли хаотические образы кровавых жертвоприношений, сожжения детей, убийств, и, почему-то зомби. «Зомби-то откуда?  Нет, вы тут точно были лишние», – сказал Бэлки толпам зомби, которые заполонили его воображение. Но зомби его не послушали и продолжили неотступно преследовать образы сект, которые он смог вспомнить.
  Бэлки бросил быстрый взгляд на Паолину. Сейчас она показалась ему вовсе не божьим одуванчиком, а сумасшедшей старухой, пожирающей змей, или по ночам ставящей опыты на похищенных туристах. Он испытал странное чувство, что-то вроде страха и недоверия, смешанного с отвращением.
– Вы тоже из них?
– Да! И очень этим горжусь. А вот предубеждения – это плохо, господин Стюарт, – вежливо, но с укором сказала Паолина. Видимо, попытка скрыть свое отношение к религиозным обществам Бэлки не очень-то удалась.
– Возможно, – попытался оправдаться Бэлки. Ему стало немного стыдно за то, что он подумал плохо о человеке, которого совсем не знал.
– Многие из тех людей в аэропорту собирались помочь вам? – неожиданно спросила Паолина.
– Думаю, никто бы даже и не подумал.
– Вот и ответ на ваш незаданный вопрос, – улыбнувшись, сказала Паолина. По встречной полосе пронеслась спортивная машина с полуголыми подростками, высунувшимися из окон. Они бешено кричали и размахивали чем-то вроде флагов. Паолине в ответ на их выходки было положено покачать головой и осуждающим тоном пробормотать что-то типа: «Ну и молодежь нынче пошла». Но Паолина повела себя вовсе не так, как обычно ведут себя пожилые люди, а совсем наоборот – она посигналила, улыбнулась и помахала рукой вслед пролетевшей машине, очень довольная своим поведением. Вместо старушки покачал головой сам Бэлки, сейчас ему показалось, что в дряхлом теле Паолины Рафалски прячется подросток лет шестнадцати. «А не попал ли я ненароком в другой мир?», – спросил себя Бэлки. Такое иногда случалось с героями книг Рипхи Панчопе, которыми Бэлки зачитывался в детстве: они попадали в другие миры, где все было похоже на привычные для них вещи, но в тоже время было так необычно и невероятно, что чем-то напоминало преломление Бытия через «призму изменчивости». Вот и сейчас Бэлки Стюарт, будто один из героев, нарисованных пером фантаста, ощутил нечто подобное на себе – все вокруг было похоже на то, к чему он привык, но вместе с тем чем-то неуловимо отличалось. Для верности Бэлки даже потряс головой и незаметно ущипнул себя за локоть. Все осталось так же: теплый майский вечер, лес за окном, старенький пикап и необычная старушка, которую он встретил в аэропорту. Он спросил себя: «Разве так бывает?» И тут же ответил себе: «А почему бы и нет?! Почему бы не радоваться до самого последнего дня жизни, когда вокруг такой воздух, такое небо и такая красота?» Бэлки тут же захлестнула необъяснимая радость, ему на миг показалось – еще немного, и эта радость настолько переполнит его душу, что начнет выливаться из нее, словно вода из кувшина.

  Тут Бэлки пришла в голову безумная идея, и он решил не откладывать ее реализацию в долгий ящик. Он до половины приоткрыл окно пикапа, повертев изрядно скрипящей ручкой, затем достал телефон, вытащил из него сим-карту и… выкинул ее в окно. И тут же, неожиданно для себя засмеялся.
– Вижу, вам у нас нравится, – с улыбкой сказала ему Паолина.
– Еще как! – не переставая смеяться, ответил Бэлки.
  Он посмеялся еще немного, наслаждаясь неприкаянной красотой своего поступка и своей бесшабашностью. Бэлки сейчас показался себе этаким бедным рыцарем, который, ничтоже сумняшеся, отдал последнее золото неизвестному барду, которого видит в первый и последний раз. «Кинул ему пару монет, а сам поскакал дальше, навстречу приключениям, подвигам и обворожительным красавицам», – от этой воображаемой картины Бэлки почувствовал необычайный прилив гордости. Правда у Бэлки Стюарта было десять тысяч империтов на чековой книжке, две-три тысячи на пластиковой карте и не менее тысячи наличными, поэтому бедным рыцарем он мог считать себя только в своем воображении. И то с большой натяжкой…
– Кстати, а куда мы едем? – неожиданно спросил Бэлки. Ему до сих пор было недосуг подумать над этим, в общем-то, довольно важным вопросом; почему-то, попав сюда, на Нерепсат, его охватила необъяснимая эйфория, густо замешанная на беспечности.
– Сами решите, – спокойно ответила Паолина. – Дорога от аэропорта одна, а до развилки еще далеко.
– А-а-а, – протянул Бэлки. Его даже обрадовал тот факт, что решение нужно принимать не сейчас, и у него есть время просто насладиться своей необъяснимой и неуемной радостью.
– А куда планировали?
– Если по правде, я и сам не знаю. Просто хочу посмотреть Нерепсат, – Бэлки сам толком не знал, что привело его в эти края. А уж если и сам что-то не знаешь, попробуй-ка объяснить это кому-нибудь другому.
– Отель, гостиница, туристический центр, кемпинг? – со знанием дела спросила Паолина.
– Гостиница, – сказал Бэлки первое, что пришло в голову. Раз сегодня с самого утра он совершает безумные поступки, то и место проживания стоит выбрать наугад – довольно странная логика, но в эту минуту Бэлки она показалась очень даже обоснованной.
– Посоветовать вам? – спросила Паолина
– Конечно. Я ведь тут совершенно ничего не знаю, – Бэлки улыбнулся. Как же все-таки это здорово – быть рыцарем без страха и упрека. Лететь на крыльях судьбы, следуя за ветром перемен. Смотреть в глаза приключениям и наслаждаться своей свободой. И даже если ты вовсе не таков, воображение легко приведет тебя в соответствие с идеалом.
  Паолина улыбнулась ему такой доброй и искренней улыбкой, что Бэлки не оставалось ничего, кроме как улыбнуться в ответ. «Если все в здешних краях такие же отзывчивые и жизнерадостные, как эта старушка, то, скорее всего, я попал на затерянный остров последних ангелов, о котором писал Трэнси Филипс в своей знаменитой книге «Мир, который мы потеряли», – подумал Бэлки.
– Тогда посоветую вам «Озерник». Из всех гостиниц, что здесь есть, эта – самая лучшая.
– Точно? – с таким недоверием спросил Бэлки, будто у него были основания сомневаться в сказанном Паолиной Рафалски.
– Да. Цены там довольно высокие, но зато и сервис на уровне, – крепко держа руль, ответила Паолина. Она ехала довольно медленно, но за рулем выглядела очень уверено.
– Подойдет, – согласился Бэлки. Он ненадолго представил себя благородным и бедным рыцарем, но когда дело коснулось выбора гостиницы, он, отдал предпочтение хорошему сервису. Бедные рыцари ночуют в поле, в лесу, или у случайных гостеприимных хозяев: как придется. А Бэлки Стюарт очень ценил комфорт, что создавало пропасть между реальностью и мечтой о самопожертвовании и беспримерном служении идеалам красоты и рыцарства.
– Будем там через тридцать-сорок минут, – сказала Паолина.
– Отлично! – Бэлки уже предвкушал отдых после дороги. А пока он снова начал смотреть в окно, любуясь красотами местной природы и бездонной глубиной майского неба.
 
  В дверь ВалРи постучали. Он очнулся от своего полусна, полузабытья. Ему все труднее было делать те вещи, которые раньше получались у него безо всякого напряжения. Аста-рее чувствовал, как смерть дышит ему в спину и уверенно потирает свои когтистые лапы. Да, конец близок – две-три недели и он оставит этот мир. Его тело отлично служило ему долгие годы, но и его срок вышел… ВалРи улыбнулся краешками губ: «Все имеет свой конец, и человек тоже». Снова раздался негромкий стук в дверь. Шаман с трудом поднялся, в последние дни движение все более тяготило его. Но он не роптал, нет, ВалРи хотел прожить остаток дней так же, как прожил всю свою жизнь – с радостным ощущением того, что он на своем месте, делает любимое дело и живет в согласии с самим собой. А потом тихо умереть, без страха и сожаления глядя Хозяйке Смерти в лицо.
  Шаман открыл дверь. На пороге стояла Жежера, болтливая и взбалмошная женщина, чей муж, как вспомнил ВалРи, умер от инсульта несколько лет назад. Она была уже немолода, некрасива и достаточно бедно одета. Последнее было удивительно, ведь бедность была среди шеперсати довольно редким явлением. «Впрочем, каждый живет по мере своего стремления», – подумал ВалРи, оглядев свою гостью.
– Великий шаман. О, великий шаман! Горе-то какое, горе-то какое! Что же случилось! – запричитала Жежера, закрыв лицо руками. Выглядела она взволнованной и испуганной. Растрепанные, уже седеющие волосы выбивались из-под съехавшего набок цветастого платка, а красные глаза выдавали, что женщина плакала уже не один час.
– Замолчи, женщина! – строго приказал ВалРи.
– О, великий шаман… – снова начала Жежера.
– Если ты сейчас же не обуздаешь свой язык, я выставлю тебя вон, – ВалРи сдвинул брови. Верховный шаман не любил пустой суеты. Еще меньше он любил, когда его называли великим, в таких случаях ВалРи замечал, что велик лишь Господь, и лишь Ему нужно воздавать хвалу.
– Горе, о великий шаман, – снова запричитала Жежера и тут же заплакала.
– Я Аста-рее – верховный шаман, а об истинном величии знает лишь Шепа, Творец неба и земли. Поэтому не богохульствуй. И хватит плакать! Скоро у вас будет повод, вот тогда и поплачете, – глухо вымолвил ВалРи, имея в виду свою смерть. Хотя он сомневался, что Жежера уловила его намек. Она была глупа.
– Прости меня, шаман. Случилось горе! – она снова начала голосить, не обращая ни на что внимания.
– Или ты будешь говорить спокойно или покинешь этот дом, – повторил ВалРи.
– Мой сын умирает, – завопила Жежера. Складывалось впечатление, что едва ли что-то в этом мире способно заставить ее замолчать. Она была близка к истерике.
– Что с ним? – спокойно спросил ВалРи, будто речь шла о каком-то легком недомогании, которое скоро пройдет само собой.
– Его укусил паук. Сакранул, – ответила сквозь слезы Жежера. – У него горячка. Ему хуже с каждым часом.
– Как его зовут? – спросил ВалРи. При этом его голос не выражал не малейшего интереса, скорее даже наоборот – со стороны могло бы показаться, что шаман выполняет какую-то тяжелую повинность.
– Сепан, – с трудом выговорила Жежера.
– Успокойся уже! Я помогу ему.
– О, великий шаман! – закричала женщина и пала в ноги ВалРи. Она попыталась обнять его, но шаман резко отстранился.
– Сейчас же встань и прекрати называть меня великим, – недовольно сказал ВалРи. – И помолчи несколько минут, иначе я не смогу помочь твоему сыну.
  Жежера закусила губу, слезы продолжали литься по ее щекам, но она замолчала. Слышно было лишь, как она тяжело дышит и с трудом сдерживает всхлипы, рвущиеся из груди. Она осторожно села на край простой деревянной лавки, которая стояла у стены. Верховный шаман всегда жил очень скромно.
  ВалРи оставил Жежеру сидеть на лавке, а сам отошел в угол, встал на колени возле небольшого каменного столбика, на котором по кругу были вырезаны слова изначальной молитвы. Рядом с ним стояла резная фигура Нерепы – богини Нерепсат. Шеперсати считали, что озеро Нерепсат несет на себе особую благодать Господа, поэтому озеро нужно чтить и относится к нему, как к живому существу. Сочетание замысловатых техник, шаманских обрядов и веры в единого Бога, Шепа, делало религию Шепету одной из самых мировоззренчески-развитых и неортодоксальных, но в тоже время малопонятных непосвященному. Историки и исследователи объяснить происхождение Шепету и весьма противоречивые особенности ее взглядов на человека и Вселенную, а также ее обрядов и техник были не в состоянии. Они, как и положено ученым, выдвигали десятки противоречащих друг другу теорий, ни одна из которых и близко не отражала реального положения вещей.
– Им Шепа ит ропане, – начал читать молитву ВалРи. Верховный шаман был стар, но с памятью у него все было в порядке – все основные молитвы он помнил наизусть, несмотря на то, что их было около тысячи. ВалРи несколько минут негромко молился, пока не закрыл глаза и не погрузился в Наорна, молитвенный транс. Шаман стоял на коленях на священном ковре, сплетенном из стеблей пираника, медленно дышал и немного раскачивался из стороны в стороны. Его губы теперь произносили и не слова даже, а звуки, которых и близко нет в человеческой речи, а ладони шевелились в такт слышимой только ему музыке. Глаза шамана были закрыты, а лицо ничего не выражало, точно было сделано из камня. Но внезапно он вскинул руки вверх и громко закричал:
– Пира никта ронами! – и его лицо исказилось, словно от сильной боли. Жежера закричала от испуга и упала с края лавки. Не в силах смотреть на ВалРи, она закрыла лицо руками и отвернулась.
  ВалРи закричал: «Покинь его тело, покинь!». И тут же яростно замахал руками, а все тело шамана затрясло так, будто его било электрическим током. Он снова закричал «Пира никта ронами», закричал истово и громко. Жежера не выдержала, издала тихий стон и потеряла сознание.
  Когда она пришла в себя, ВалРи сидел на той лавке, с которой она упала, и пил травяной чай. Он медленно подносил кружку к губам и отхлебывал уже остывший чай маленькими глотками. Он выглядел совершенно спокойным, даже умиротвореным. Жежера с трудом поднялась с пола и спросила:
– О ве … О шаман! Что с моим сыном? – ее голос звучал тихо и устало, как у человека пришедшего в себя после продолжительной и тяжелой болезни.
– Скоро он будет здоров, – ответил ВалРи и сделал глоток чая. Он неспешно погладил свою седую бороду, и улыбнулся, заставив морщинки забегать по смуглому лицу. Шаман выглядел моложавым стариком, и лишь белые, как снег, волосы, ниспадающие ниже плеч, седая борода и седые брови выдавали его очень преклонный возраст.
– Слава Шепа! – сказала Жежера и тихо заплакала.
– Пара! Но скажу сразу, необходимо выполнить два важных условия, чтобы он выздоровел окончательно, – строго сказал шаман. Он поставил кружку с чаем на стол, сложил руки на груди и внимательно посмотрел на Жежеру.
– Я сделаю все, что будет нужно, – тихо сказала женщина. Она с большим трудом подняла две руки вверх, склонив голову – так шеперсати благодарили Бога. После этого Жежера с еще большим трудом начала читать вслух благодарственную молитву. Дочитав ее, она с облегчением вздохнула и села на лавку напротив шамана.
– Слушаешь? – спросил ВалРи.
– Да.
– Первое – пусть твой сын два года принимает участие во всех благодарственных обрядах Шепа. Это очень важно! Если он нарушит это условие, то через три года умрет и тогда уже никто ему не поможет. Господь вылечил твоего сына, но взамен требует от него Любви, веры и послушания. В книге Афа Кела-ке, «Весть Спасения», сказано так: «Излечение тела без излечения души – ничто». Служа два года Шепа, твой сын сможет выздороветь полностью: телом и душой. Пусть не забывает, что Господь милостив, но в тоже время требователен: Он дал Сепану аванс, но этот аванс нужно отработать! – с жаром сказал ВалРи.
– Я все ему передам, – сказала Жежера и склонила голову.
– Пусть через два-три дня сам зайдет ко мне. Я все ему объясню, – добавил ВалРи.
– Хорошо, – смиренно пробормотала Жежера.
– Но это еще не все. Это только первое условие!
– А какое второе? – с некоторой опаской спросила Жежера.
– Ты должна будешь год молчать. Пусть твой рот забудет, как произносить пустые слова. Твой язык – враг твоей душе. На год я налагаю на тебя Ло Неку, обет молчания, именно такую цену ты заплатишь за излечение сына, – глаза ВалРи сверкнули.
  Жежера ничего не сказала, а просто заплакала.
– Поняла? – строго спросил ВалРи. Жежера хотела ответить, но вспомнила слова шамана и только кивнула головой.
– Запомни: берегись нарушить обещание, данное Господу. Тогда и ты, и твой сын до дна выпьют чашу Его гнева! – сейчас ВалРи уже не говорил, а кричал.
  Жежера почти побелела. Ее лицо вытянулось, а в глазах отразился ужас. Нарушить клятву Шепа или нарушить слово, данное шаману, который выражал волю Бога на земле, было одним из самых больших грехов в Шепету, а потому предостережение ВалРи очень напугало женщину. Жежеру будто приковало невидимой силой к лавке, на которой она сидела, не в силах пошевелится, она замерла с маской ужаса, застывшей на лице, и глазами, полными непонимания и отчаяния. ВалРи заметил это и сказал:
– Не бойся! Страх лишает человека Любви и веры, он делает его рабом темных сил. Волей Шепа я прогоняю из твоего сердца страх! Иди и выполняй обещание, данное тобой Господу, выполняй со старанием и смирением.
  Он сложил руки в замысловатый жест и одними губами прошептал какие-то слова. Тут же на лице Жежеры выступил здоровый румянец, а глаза приобрели осмысленное выражение. Она взяла свои вещи, поклонилась, и поспешила покинуть дом шамана. ВалРи Иттири-Ну посмотрел ей вслед, улыбнулся и покачал головой.

  Жежера, вздохнув от облегчения, выбежала из дома ВалРи. Перед домом она наткнулась на верховного вождя, Шавкира Порггинека, хотела с ним поздороваться, но, вспомнив слова шамана, только судорожно кивнула вождю, зажав рот рукой, и побежала дальше. Шавкир удивленно посмотрел ей вслед. Потом внимательно посмотрел на себя: все ли с ним в порядке? Вроде все как обычно, ничего особенного. Он причесан, гладко выбрит, одежда чистая и не помятая. Шавкир был одет в кожаную, отороченную мехом соболя, куртку и модные джинсы с вставками из светлой льняной ткани. На ногах у него были замшевые ботинки из последней коллекции ИмперМоды, а голову венчала кепка с серебряными заклепками. Несмотря на верность традициям и обычаям предков, которые, Шавкир с большим старанием прививал молодежи, одевался вождь в модных и баснословных дорогих бутиках и выглядел всегда необычайно представительно. И тому причиной была вовсе не любовь к дорогим и красивым вещам, если говорить начистоту, он был к ним совершенно равнодушен. Шавкир помнил: он был не кем-нибудь, а верховным вождем, представляющим целый народ и, в отличие от верховного шамана, который вел затворнический образ жизни, и показывался на людях крайне редко, вождю приходилось быть на виду. Поездки, конференции, выступления... Вождь постоянно был в центре внимания, почти каждый день встречался с влиятельными людьми, попадал в объективы фото- и видеокамер. Провожают, конечно, по уму, но встречают все равно по одежке, поэтому он должен был выглядеть на все сто, выглядеть так, как и подобает представителю древнего и гордого народа.
  Жизнь неслась на всех парах, как иногда казалось Шавкиру, норовя обогнать даже его самого. С каждым годом вождь все яснее ощущал – ему все труднее держать некогда взятый темп. После тяжелого рабочего дня у него порой хватало сил только на то, чтобы раздеться и уснуть. Но вождь старался не думать об этом, на следующее утро снова с головой бросаясь в водоворот встреч, дел и событий. Конечно, Шавкир отдавал себе отчет в том, что с каждым годом он вынужден понемногу отступать под натиском тяжести лет и надвигающейся старости, но вождь все еще не сдался им и не собирался сдаваться, как и раньше, отдавая всего себя служению своему народу. И за это люди платили Шавкиру уважением и искренней любовью, а его труд на благо родной земли был поводом для настоящей гордости каждого шеперсати и примером для молодежи.
  Много в последние годы было написано про Шавкира Порггинека, чье имя давно стало синонимом верности, служения и успеха, не меньше было написано и про его роль в современной истории шеперсати. Но, ни в одном издании не было ни слова о ВалРи Иттири-Ну, хотя его роль в сохранении шеперсати своей уникальной культуры была ничуть не меньше. Впрочем, люди не от мира сего, в «сем мире» славы не ищут, а потому награды и почести обычно обходят их стороной. Им достается роль незаметных героев, роль неблагодарная, но оттого ничуть не менее важная. Роль, без которой спектакль жизни всегда обречен на фиаско…
  Шавкир подошел к небольшому домику ВалРи. Его всегда удивляла та теснота и скромность, в которой обитал верховный шаман. Шавкир всегда считал, что ВалРи достоин большего, намного большего. Как-то вождь заикнулся шаману об этом, сказав, что человек, уже при жизни за глаза именуемый великим, достоин гораздо лучшего места для жизни, нежели тесный домик. Тогда ВалРи с улыбкой ответил ему: «Если бы ты, Шавкир,  увидел хоть на миг, какой дворец стоит у меня в душе, ты бы не стал предлагать мне даже и этого дома». Вождь замер, как громом пораженный простотой и убийственной ясностью этих слов и после этого раз и навсегда зарекся что-либо предлагать шаману. «Сам попрошу, если нужно будет», – всегда говорил Аста-рее. Но нужно что-нибудь ВалРи было крайне редко, он жил очень скромно, отказывая себе практически во всех удобствах и удовольствиях, без которых современный человек не может себя и помыслить.
  ВалРи не собирал себе ни денег, ни ценностей, а от тех, что у него появлялись, он тотчас же с радостью избавлялся – раздавая все, что шаману приносили в дар те, кому он помогал. А помогал ВалРи многим… Едва ли во всех деревнях шеперсати нашелся бы хоть один человек, которому шаман не помог хоть чем-то в течение жизни. О мудрости и великой духовной силе ВалРи Иттири-Ну ходили легенды, многие шеперсати считали его не иначе, как святым, но, затворнический образ жизни, который ВалРи вел с самого избрания в верховные шаманы, не способствовал росту его известности за пределами резервации. Хотя, на этот счет Аста-рее всегда непонимающе улыбался: зачем бренная слава тому, кто уже познал тайны неба и земли?
  Шавкир вошел, не постучав. ВалРи стоял посреди дома и внимательно смотрел на него, будто бы давно ожидая его прихода. Шавкир улыбнулся. Шаман кивнул, не сводя с вождя взгляда своих внимательных глаз, рассматривая его так, будто увидел его в первый раз. Шавкир был высок ростом, очень широк в плечах, у него была фигура настоящего атлета. У него было смуглое, как и у всех шеперсати, лицо, выдающиеся чуть вперед скулы, широкий нос и умные глаза. Он был аккуратно подстрижен и гладко выбрит, во всем облике Шавкира читалась печать силы и уверенности, коей отмечены люди, наделенные даром лидерства.
– Знаешь, о чем я думаю, ВалРи? – спросил вождь.
– Знаю, – так спокойно ответил ему ВалРи, будто он и, правда, знал. Хотя Шавкир ничуть бы не удивился, если бы узнал, что шаман на самом деле умеет читать мысли.
– Что важнее: их вера или твои действия? – произнес вслух Шавкир. На всякий случай. Может, ВалРи и прочитал его мысли, но ответ вождь хотел услышать обычными человеческими словами.
– Сначала я спрошу тебя: что важнее для ребенка: мать или отец? – с интонацией мудрого наставника спросил ВалРи. Шавкир задумался, на его высоком открытом лбу появились борозды морщин.
– Важнее? Трудно сказать… – засомневался он. Вопросы шамана часто ставили его в тупик, но, несмотря на огромную дистанцию в мудрости, которую ясно ощущал Шавкир, он очень любил общаться с ВалРи. Да что тут говорить, вождь просто по-настоящему любил ВалРи Иттири-Ну. Это для кого-то ВалРи был верховным шаманом, образцом мудрости и духовности, а может даже и святым, а для него он всегда оставался в первую очередь другом.
– Да что же тут трудного?! Ребенку нужны и мать и отец, иначе он просто не родится, не говоря уже про воспитание, – спокойно сказал ВалРи. У Шавкира иногда складывалось впечатление, что шаман знает все тайны мироздания, но никому их не рассказывает – все равно никто не сможет понять.
– Значит…
– Значит, без одного невозможно другое, – перебил вождя ВалРи. – Законы материального и духовного действуют вместе, образуя гармонию. Реализация достигается через единение внутреннего импульса, идущего из Любви, с внешними его проявлениями – молитвами, обрядами и традициями.
  Шавкир задумался над сказанным шаманом, пытаясь получше это себе представить.
– Без веры результата не будет, но и одной веры мало, – подытожил ВалРи.
– Я-то это знаю. А вот молодежь… – печально вздохнул Шавкир.
– Молодежь всегда была такой! Думаешь, тысячу лет назад было по-другому? – спросил ВалРи, чуть улыбнувшись кончиками губ. Шавкир удивленно посмотрел на ВалРи, ему показалось, что шаман точно знает, какой была молодежь тысячу лет назад. ВалРи говорил об этом так спокойно и уверенно, будто вчера, ну, может позавчера, побывал в путешествии назад во времени и лично в этом удостоверился. Хотя, кто их знает, этих шаманов…
– Тысячу лет назад не было компьютеров или телефонов, – уверенно возразил Шавкир.
– Почему сам тогда ездишь на джипе? Твои предки ходили пешком, – улыбнувшись, произнес ВалРи.
– Может, я и езжу на джипе, но я люблю свою землю и помню обычаи предков и не хочу при каждом удобном случае улизнуть в город. Многих неоновые вывески манят намного сильнее древних традиций, – с печалью в голосе сказал Шавкир.
– Кто захочет уйти, того все равно не удержишь. Со временем они поймут, что хотели уйти от себя, – со знанием дела ответил ему ВалРи, – но от себя ведь не убежишь. Тот, кто не понимает эту простую истину – обречен на жалкую жизнь. Даже не на жизнь вовсе, а скорее на существование.
– Они убегают из деревень. Убегают со своей земли! Убегают от своих отцов и братьев! – закричал Шавкир. Его слова прозвучали твердо и четко, словно искры, вылетающие от соударения двух стальных клинков, а глаза загорелись огнем, будто внутри каждого зрачка было по маленькому пылающего горну. Вождь гордо расправил широкие плечи и встал во весь свой немалый рост, сжатые кулаки напоминали небольшие кувалды, а мышцы под одеждой натянулись, словно стальные тросы. Шавкир всегда отличался невероятной силой и ловкостью, не стань он верховным вождем, он, вне всякого сомнения, был бы хорошим охотником. Впрочем, хороших охотников всегда было много, а хорошие вожди рождались раз в сто лет.
– Спокойнее, – ответил ВалРи. Он даже и глазом не повел. Вероятно, на многих Шавкир производил большое впечатление, но только не на него. Он помнил вождя еще зеленым юнцом: угловатым, наивным и стеснительным. Это сейчас он гордый и всеми уважаемый мужчина, чье имя ассоциируется со стремительным взлетом шеперсати и является синонимом преданности своему народу, а когда-то был всего лишь подающим надежды охотником, которого превратность судьбы и воля Шепа сделала верховным вождем. ВалРи хорошо помнил те далекие времена…
  Хотя, справедливости ради, не стоило принижать и заслуг самого Шавкира – принять семечко, подаренное судьбой, а затем вырастить из него цветущее дерево, может совсем не каждый, для этого нужны колоссальная воля и терпение, помноженные на веру в свои силы. Все это у Шавкира, безусловно, было, иначе он бы никогда не добился и половины того, что имел. Но, даже несмотря на это, верховный шаман и сейчас чувствовал за собой право поучать вождя, или говорить ему те вещи, которые не посмел бы сказать никто.
– Принимай это спокойнее, Шавкир, – повторил шаман.
– Я не могу быть спокойным, когда вижу, как рушатся столетиями устоявшиеся обычаи, – утратив изрядную долю эмоциональности, но все же отнюдь не так спокойно, как ВалРи сказал Шавкир. Тема поведения молодежи всегда сильно задевала его за живое.
– Шавкир, пойми, сейчас такое время, – ВалРи развел руками. – Сва-Лоди, время холодных сердец и пустых душ… Время, когда Любовь к Творцу перестала ощущаться людьми как что-то значимое, а вера и вовсе стала синонимом обузы.
– И что, по-твоему, я должен быть рад этому? – возмутился Шавкир.
– Рад? Нет. Просто пойми – это время нужно пережить, перетерпеть. Это сито, которое отсеивает Истину от заблуждения!
– Сито… – проворчал Шавкир. – А люди уходят!
– Тех, кто уйдут, уже не вернешь. Они растворяться в городах, как пресная вода растворяется в море. Они забудут, кто они, потеряют себя, и что самое печальное, так никогда больше и не найдут. И их дети станут такими же: каплями воды, растворившимися в море безумия, – задумчиво сказал, почти даже пропел ВалРи. Сейчас его взгляд был устремлен куда-то вдаль…
– Не будь ты шаманом, ты стал бы поэтом, – грустно улыбнулся Шавкир.
– А с чего ты взял, что шаманы не поэты? – спросил ВалРи серьезным, будто даже чуть обиженным тоном.
– Может и так, – ответил Шавкир, пытаясь скрыть удивление. Проще было предсказать погоду на Нерепсат, непостоянную как девичье настроение, чем предугадать, что скажет ВалРи. Шаман никогда не говорил то, чего от него ожидали услышать, но его слова всегда пробирали до глубины души. И хоть при этом ВалРи говорил вроде бы совершенно обычные слова, но за этими словами было что-то такое, что намного больше любых слов. «Может, потому он и стал великим шаманом, что может из обычных вещей создавать то, что выше нашего представления о них?», – спросил себя Шавкир. Иногда ему отчетливо казалось, что ВалРи не от мира сего, так сильно верховный шаман всегда отличался от всех, кого он знал. «Не может быть Омикрон родиной для столь чистой души и столь любящего сердца», – часто думал вождь. Кто знает, может тот, кто известен под именем ВалРи Иттири-Ну родом из того мира, где вера, преданность и сострадание – не пустые слова, где люди имея глаза – видят, а имея уши – слышат? Из того мира, где душу используют для подвига, сердце для любви, а ум для мыслей? Где все так просто, но в тоже время удивительно правильно и естественно, и где гармония – естественное состояние каждого живого существа…
  Шавкир еще раз посмотрел на ВалРи. А ведь с виду совсем обычный старик…
– Но ты позвал меня, верно, не для того, чтобы рассказывать про свои поэтические таланты? – улыбнувшись, спросил Шавкир.
– Разговор будет серьезный. Очень серьезный. Но откладывать его уже нельзя, – голос ВалРи прозвучал печально.
  Шавкир насторожился. И было отчего – ВалРи был не из тех, кто переживал по мелочам. Видимо, их ждали действительно большие проблемы, потому что иначе Аста-рее не стал бы заострять внимание на серьезности разговора. Вождь мысленно приободрил себя: «Не стоит печалиться раньше времени». Что бы там их не ожидало, Шавкир был уверен, что вдвоем они справятся с любой проблемой.
– Будешь чаю? – будто бы невзначай спросил ВалРи таким тоном, словно он пригласил Шавкира на обычное чаепитие. Он как будто забыл, что еще минуту назад сам говорил о серьезности предстоящего разговора.
– Нет, спасибо, – ответил Шавкир. Его неожиданно одолело дурное предчувствие и сейчас ему совершенно ничего не хотелось. Даже чудесного чая ВалРи, который шаман делал из лесных и полевых трав, и который, по его словам, продлевал жизнь и приносил в душу покой.
– Разве можно отказываться от гостеприимства шамана? – с легкой улыбкой спросил ВалРи. Улыбался он часто, но как-то необычно, по-своему. Доброй улыбкой мудреца, знающего куда больше, чем возможно сказать словами.
– И то верно. «Не нарушай слова, данного Шепа, также не нарушай слова, данного шаману. Всякий, обидевший шамана словом или делом, или даже замысливший злое – да будет наказан на семь жизней вперед». Так, по-моему, сказано? – потерев лоб, спросил Шавкир. Неприятно было себе в этом признаваться, но память понемногу начала сдавать.
– Почти так, – а вот у ВалРи и в его девяносто девять с памятью не было ни малейших проблем.
  Шавкир снял куртку и присел. Раз ВалРи предлагает чай, значит разговор будет долгим. Ну что же, он только рад. Презентации, конференции, интервью – все это очень важно и очень, что уж скрывать, интересно, но Шавкир все чаще начал замечать, что в последнее время ему не хватает простого живого общения. Он уже давно прошел все испытания медными трубами, и прекрасно знал, что известность и деньги его не испортят; раз уж к шестидесяти трем не испортили, то об этом можно было говорить наверняка. Хотя, если хорошенько подумать, разве он не заслужил славы и уважения? Разве вождь не заслужил их подвигом беспримерного служения своему народу и трудолюбием, граничащим с самоотречением? Всей душой Шавкир любил свою землю и свою уникальную культуру, и ради этой любви он, как и сорок лет назад, готов был работать целыми сутками, забыв про отдых, отдавая всего себя до самой последней клеточки своего тела. Так долго, как этого потребует Господь, или так долго, как ему позволит здоровье, что для него, в сущности, было почти одно и тоже.
  Вождь знает, что находится на своем месте, он полностью доволен своей судьбой. Но в последнее время Шавкиру не дает покоя одна простая мысль – ему стало отчетливо не хватать друзей. Ушел из жизни его друг и наставник Напрола – гордый охотник и глава селения Ниума, стоящего возле Зеленого Холма, что на северной окраине их резервации. Недавно рог лесного оленя проткнул легкое его брата. Его не успели даже довезти до селения, он умер как настоящий охотник: сжимая в руке копье и с именем Шепа на губах. Друзья уходят один за другим, и он всегда благодарил Шепа, что его лучший друг, ВалРи, все еще жив. Сто лет, конечно, немалый срок, но Аста-рее будто и не стареет вовсе, точно законы материального мира обходят его стороной. Верховный шаман бодр, крепок телом и духом, мудр и опытен. С каждым годом вождь все сильнее чувствовал цену той дружбы, что вот уже сорок с лишним лет связывает их.
  Сколько сил ВалРи потратил на Шавкира, сколько толковых наставлений, многие из которых вождь понял только спустя годы, он дал ему. И пусть шаман всегда был строг с Шавкиром, никогда не жалел его и не говорил ему слов поддержки и сострадания, вождь был ему очень благодарен. Это во многом заслуга ВалРи, что из подающего надежды охотника Шавкир стал тем, кем его все сейчас знают – верховным вождем шеперсати. Отец Шавкира погиб, когда тот был еще ребенком, и настоящим отцом ему стал именно ВалРи Иттири-Ну. Шаман долгие годы был Шавкиру отцом, старшим братом и лучшим другом одновременно. В последнее время вождь все чаще задумывался о том, как много сделал для него этот старик с глубокими морщинами и мудрыми глазами.
  Шавкир посмотрел на ВалРи. Тот, сосредоточенно готовил свой чай, неспешно добавляя в заварочный чайник только одному ведомые ему травы и настои. Но вот Аста-рее, что-то прошептав, закрыл чайник и начал разливать чай в две простые глиняные чашки.
– Держи, – сказал ВалРи, протянув Шавкиру чашку с горячим чаем. – Это настой лесных трав. Тебе давно пора серьезнее относится к своему здоровью.
– Оставим в покое мое здоровье, – отмахнулся Шавкир. – Давай поговорим о том, о чем ты хотел. Обо всем остальном потом.
– Ну, раз хочешь сразу к делу – давай к делу, – ответил ВалРи. Он тяжело вздохнул, и, не обращая внимания на Шавкира, встал, отвернулся и начал негромко читать молитву Паве-Ша. Дочитав ее, он еще немного постоял молча, а затем, с трудом, как будто переступая через какое-то препятствие внутри себя самого, повернулся к Шавкиру. Вождь заметил, что глаза ВалРи наполнены печалью.
– Что-то случилось? – осторожно спросил Шавкир. В руке он держал чашку с горячим чаем, но сейчас он забыл про это – его внимание всецело занимал ВалРи и его грустные глаза.
– Мои дни подходят к концу, Шавкир, – спокойно, будто речь шла о ком-то другом, сказал ВалРи. – Я прожил долгую жизнь, но и ей положен свой срок. Скоро духи предков понесут мою душу на свидание с Господом, и надеюсь, Он навсегда дарует мне прощение и покой!
  У Шавкира защемило в сердце и потемнело в глазах. Закружилась голова, он поставил чашку с чаем на стол и взялся обоими руками за столешницу, чтобы не упасть с лавки. Неужели колесо жизни и смерти повернулось к ВалРи своей темной стороной? Неужели скоро вождь потеряет своего последнего и самого лучшего друга? За что же Шепа так наказывает его?..

  Том надел свой лучший костюм, пылившийся без дела в шкафу добрые пару лет. Гладко выбрился и обильно надушился одеколоном. Да так обильно, что от него шел запах, будто от коммивояжера, продающего косметику. Сара улыбнулась, посмотрев на него – до чего же славный малый ее Том. Никогда не унывает, всегда надеется на лучшее. И, наверное, именно за это Господь помогает ему. Она твердо верила, что Бог помогает хорошим и честным людям, и именно поэтому до сих ходила в церковь, хотя все ее подруги давно уже забросили «скучные воскресные мессы».
  Хотя Сара была и не в восторге от необходимости работать с пасечниками, она была вынуждена признать необычайную выгодность сделки с ними. Это было похоже больше на мешок с деньгами, неожиданно упавший с неба, а, может даже, и на спасательный круг. И это было вовсе не преувеличение, с каждым годом ситуация становилась все хуже, и хоть они с Томом не говорили об этом вслух, но прекрасно понимали – если их дела будут идти так и дальше, то через пару-тройку лет над ними замаячит призрак банкротства. Стоит ли говорить, что предложение теосветов пришлось очень даже кстати, а что до ее личных антипатий… время покажет, кто был прав.
  Порнег Марвелаали приехал, как и договаривались, в час дня, вместе с адвокатом Ярно Томассоном. Ярно был высок, строен и плечист, у него было ухоженное красивое лицо и вьющиеся русые волосы, а в больших серых глазах светился ум и немного печали. У Ярно был идеальный выговор и прекрасно поставленная речь, он был одет с иголочки, гладко выбрит, от него пахло дорогим одеколоном. Его благородный вид и не менее благородные манеры отчаянно контрастировали с окружающей действительностью: старенькой фермой Тома, контрактом на продажу овощей и фруктов, застарелыми проблемами «Генетик Агрономикс». Что забыл Ярно среди теосветов в этой Богом забытой глуши, для Тома было загадкой.
  Деловая сторона вопроса заняла у них не более получаса. Они быстро уладили все финансовые вопросы и юридические проволочки. Впрочем, у пасечников по-другому и не бывало – любое дело, за которое они брались, они делали на совесть. Том, Порнег и Ярно подписали все необходимые бумаги, проверили их, а потом перепроверили еще раз. Том сиял от счастья, как начищенный медный колокол. Он поздравил «партнеров», как он их сейчас называл, с подписанием контракта, и собирался позвать бизнесмена и адвоката на приготовленный по случаю подписания выгодного соглашения обед. Сара встала еще до рассвета, чтобы приготовить рыбный суп, салат из сладкого перца, жаркое из курицы, ну и, конечно же, фирменные пирожки с мясом, которые всегда ей особенно удавались. Уэйтсы гостей встречали радушно и всегда кормили от души – таковы были старинные традиции их семейства, а Том, как глава этого самого семейства, всегда следил, чтобы традиции строго соблюдались.
  Но приглашение за стол застряло у Тома в горле, неожиданно он заметил, что два его компаньона чем-то очень опечалены. Том с утра пребывал в такой эйфории, что даже как-то и не обратил внимания на то, что Порнег и Ярно ни разу не улыбнулись, да и говорили очень тихо, словно приглушая голоса.
– Что-то произошло? – осторожно спросил Том. Ему стало чуть неловко за свою неуемную радость, которая вступала в слишком резкий контраст с печальными лицами пасечников.
– Да, – глухо ответил Ярно.
– Надеюсь ничего серьезного? – поинтересовался Том.
– Двое наших братьев убиты! – с болью в голосе ответил Порнег.
– Не может быть!
– Может, – печально сказал Ярно.
– Что же случилось? – вопросил Том. Он был очень удивлен – насильственная смерть в рядах соседей была явлением, выходящим из ряда вон. Пасечники обращались друг к другу не иначе как «брат» и «сестра»: уважение, терпение и взаимопомощь у них были развиты очень сильно. «Правильное отношение к ближнему – ключ к спасению души», – так было написано в одной из книг по Теосветии, как официально величалась религия «пасечников». Терпение, уважение и сострадание старательно культивировалось внутри братства, ко всем людям, даже враждебно или скептически настроенным к их религии, пасечники относились весьма терпимо. Чего нельзя было сказать об отношении к ним самим. Время от времени какой-нибудь съехавший с катушек от пьянства или разорения фермер, брал в руки дробовик, и, вломившись в дом одного из членов братства, устраивал кровавую бойню. Потом фермера ловили стражники, он прятал глаза от телекамер и дрожащим голосом повторял, что мстил за жестокие обряды и кровавые жертвоприношения. Само собой разумеется, все в итоге заканчивалось очередным громким судебным делом и большим сроком за предумышленное убийство.
  За все пятьдесят лет жизни теосветов на берегах озера Нерепсат никто так и не нашел ни одного доказательства жестокого обращения с людьми, не говоря уже про пытки или жертвоприношения. Но свойство человеческой натуры отвергать то, что не понимаешь, все равно брало верх над фактами и здравым смыслом –  пасечникам продолжали приписывать всевозможные кровавые обряды, про них рассказывали леденящие душу истории, большие похожие на байки из не очень качественных фильмов ужасов. Слушая эти «байки», Том только разводил руками: «И как люди только могут верить во всю эту ерунду?»  За все долгие годы общения с «братьями» все, с чем столкнулся Том – это честное и непредвзятое отношение к другим, терпимость, трудолюбие и вежливость. Поэтому сейчас, видя печаль Порнега Марвелаали, Тому захотелось сказать бизнесмену несколько слов сострадания и поддержки. Но он не смог найти нужные слова… Повисло неловкое и тягостное молчание. Его прервал сам Порнег.
– Случилось нечто ужасное. Пока мы и сами не точно знаем что, если уж говорить честно. На берегу озера нашли два тела, порубленные на куски, – Порнег произносил каждое слово через силу.
– Ужас! – воскликнула Сара и закрыла рот руками. Никто не заметил, как она спустилась по лестнице. Она устала ждать, когда мужчины наконец-то решат свои дела и поспешат за стол, и решила немножко их поторопить. Пирожки остывают!
– Именно так, госпожа Уэйтс, – сказал Ярно, прислонив ладонь к подбородку. То ли у пасечников этот жест обозначал что-то конкретное, то ли адвокат сделал его неосознанно – ни Сара, ни Том этого не знали.
– Но как такое возможно? – спросил Том.
– Пока ничего не известно. Я и сам не знаю подробностей, – ответил Порнег. Но Тому показалось, что бизнесмен знает намного больше, чем говорит, и сейчас просто увиливает от ответа. Видимо, не хотел сказать лишнего. Пасечники никогда не отличались особой болтливостью, умение держать язык за зубами было одним из кредо их братства.
– Это озеро! – сказал Ярно. Том заметил, как Порнег метнул в сторону адвоката недовольный взгляд.
– Какое еще озеро? – воскликнул Том.
– Нерепсат! Какое же еще? – удивился Ярно, словно это и так подразумевалось из его предыдущей реплики.
– Нерепсат? А при чем тут оно? – не скрывая недоумения, спросил Том.
– Оно мстит людям! – ответил Ярно. Судя по его виду, он ничуть не сомневался в правоте своих слов.
– Но озера не умеют мстить. Они ведь не живые, – возразила Сара. Она уже спустилась с лестницы и подошла к Тому. Выражение ее лица так и говорило: «Хватит нести всякую ерунду про озера, пошлите скорее к столу».
– Видишь ли, Том, это конечно непросто понять, но… – начал Ярно таким тоном, будто Том был его лучшим другом.
– Мы пойдем, Том, – оборвал его Порнег. Он был недоволен, и сейчас даже не пытался этого скрывать. Сейчас Порнег показался Тому чем-то похожим на индюка, хотя трудно было сказать, чем именно.
– А как же обед? – всплеснула руками Сара. – Я приготовила свои фирменные пирожки. Даже и не думайте, я вас не отпущу!
  Порнег впал в оцепенение. Он явно был не готов к такому повороту событий и не учел влияние пирожков Сары на сложившуюся ситуацию. Прошла пара минут, не меньше, прежде чем Порнег снова вернулся к реальности, с невероятным трудом прогнав призрак всемогущих пирожков с мясом из своего сознания.
– Нет, Том, мы все-таки пойдем, – заявил Порнег, – Все документы подписаны, а насчет обеда, извините – никакой кусок в горло не полезет.
– Понимаю, – уныло сказал Том. Ему было неприятно, что гости отказываются уважить его гостеприимство, но делать было нечего – повод был более чем уважительный.
– До свидания, Том, до свидания Сара. Всего вам доброго и хранит вас Бог! Спасибо за сделку, – сказал Порнег, и неловко поклонившись, вышел за дверь. Внезапно он ощутил, что голоден и обед был бы сейчас весьма кстати, несмотря на нервное расстройство и свалившиеся на головы всех теосветов переживания. Но возвращаться назад было уже неловко, и Порнег, немного пожалев о своем опрометчивом решении, быстро зашагал к машине. Но пройдя половину пути, он неожиданно остановился. Только сейчас он заметил, что Ярно Томассон остался у Уэйтсов и не пошел с ним. Он славный малый, но дюже болтлив, а братья этого очень не любят. Строгие правила братства Теосветии предписывали всем его членам быть с посторонними как можно более немногословными, ведь хранение тайн – важнейшая составляющая их выживания. Да, именно выживания, и никакое это не преувеличение –  с каждым годом братство все теснее сжимается со всех сторон Империей, неуемным прогрессом и наступлением коварных врагов. Им приходиться быть все тверже, чтобы сдерживать этот натиск, ведь, цепь бывает крепкой лишь тогда, когда крепко каждое звено.
  Порнег занервничал. Он уже собрался было идти назад, как довольный Ярно выбежал из дома и побежал к нему. «Странный он немного, этот Ярно Томассон», – подумал Порнег и внимательно посмотрел на брата Ярно. Тот бежал, широко улыбаясь, а на его лице читалось невероятное блаженство. Порнег испытал сильное раздражение при мысли, что вместо того, чтобы размышлять о погибших братьях, Ярно болтает лишнее, да еще и радуется. Он начал молится, чтобы унять раздражение, но оно и не думало униматься. Ярно же, ничуть не меняя довольного выражения лица, с каким-то пакетом в руке продолжал бежать к нему. Наконец, он поравнялся и Порнегом и остановился.
– Ну что, все растрепал? – ехидно спросил Порнег.
– Ничего я не трепал, – обиженно пробормотал Ярно. Он слегка запыхался.
– А что ты тогда там делал? – Порнег и так не особо доверял брату Ярно, а сегодня, после его слов про озеро, стал доверять еще меньше.
– Пирожки взял. Я голоден, – недовольно ответил Ярно. В подтверждении своих слов он приподнял увесистый пакет, который все это время держал в левой руке. Вид у Ярно был очень обиженный, он не понимал, почему брат Порнег был так зол на него.
– Я тоже, – негромко сказал Порнег и тут же укорил себя за лишнее подозрение по отношению к Ярно. «Не стоит думать о людях плохо заранее. Осуждение – большой грех», – строго сказал себе Порнег. Но сколько он не боролся с этим своим недостатком, сколько не каялся в нем на исповедях, пока все оставалось по-прежнему.
– Будешь? – обратился к Порнегу Ярно, доставая пирожок из пакета. Он был поджаристый, румяный, от него шел потрясающий запах свежей домашней выпечки. Не зря, значит, Уэйтсы звали на обед! Еще раз пожалев, что он отказался от приглашения, Порнег взял пирожок из рук Ярно.
– Пошли! – строго сказал бизнесмен, снова зашагав по направлению к машине. – Поедим в дороге.
– Хорошо, – Ярно был все еще немного обижен на Порнега. 
– Брат Ярно, – начал Порнег, дожевав первый кусок пирожка. Пирожок был превосходный на вкус, так и таял во рту, – мой тебе дружеский совет – держи язык за зубами. Братья не любят пустой болтовни.
– А что я такого сказал? А?
– Пока ничего, – спокойно заметил Порнег. – Но ты знаешь и сам, что твой язык часто бывает невоздержан.
– Я ничего такого не говорил, – упрямо продолжал твердить Ярно.
– Брат Ярно, я тебя предупредил, – жестко сказал ему Порнег. Он резко остановился и посмотрел в лицо Ярно Томассону, в глазах загорелся злой огонь, – Держи язык за зубами, не навлекай неприятности на свою голову. И на чужие головы, кстати, тоже.
  Ярно в ответ нахмурился, но промолчал. Порнег тоже не стал продолжать разговор. И не в последнюю очередь потому, что они уже почти подошли к машине.
  Он отключил на брелоке сигнализацию, машина утвердительно замигала. Порнег открыл дверь своей «Камии» и плюхнулся в сиденье. Он совершил отличную сделку, но вот радости не испытывал никакой. Этот жуткий случай у озера никак не шел у него из головы. А если бы на месте братьев Ивана и Раствика оказались они с Ярно? Если бы их сейчас собирали по кускам в целлофановые мешки? Холодок пробежал по спине. Порнег украдкой посмотрел на Ярно. Тот, улыбаясь, доедал который уже пирожок. Счастливое неведение…
  Порнег легким касанием нажал кнопку подготовки к запуску. И с удовольствием вжался в  анатомическое сидение, подогнанное на фабрике под форму его тела. Он просто обожал свою машину, последнюю модификацию легендарной гоночной «Камии», выпускаемой уже без малого пятьдесят лет. Серебристая краска с модным металлическим отливом, слегка затемненные фары, спортивные диски – настоящая красавица. Да и внутри она была ничуть не хуже, чем снаружи: мощный восьмицилиндровый двигатель, двусторонние дисковые тормоза, отличное рулевое управление. А какой шикарный салон!.. Пожалуй, в этой машине было все, что только можно купить за деньги. Порнег очень гордился этой своей покупкой, несмотря на то, что многими братьям она казалось глупой тратой денег и чрезмерной роскошью. Впрочем, хорошо зарабатывать у теосветов всегда считалось достойным мужчины занятием. Порнег зарабатывал очень хорошо, чем вызывал у братьев уважение, а иногда, что уж тут скрывать, и зависть. Но чужая зависть Порнега Марвелаали совершенно не волновала, с ранней юности он мечтал именно о «Камии» и, когда полгода назад все-таки купил ее, испытал настоящее счастье. Глоток порядком подзабытой искренней детской радости от долгожданного подарка на день рождения, которого ждешь целый год.
– Поехали уже, – прервал ход его приятных мыслей Ярно.
– Поехали, – согласился Порнег. Он нажал на педаль акселератора и «Камия» резко сорвалась с места, подняв облака пыли. Выйдя с грунтовки на шоссе, Порнег еще чуть добавил газу. Дел на сегодня у него больше не было никаких, но попасть домой все равно хотелось как можно скорее.

  Паолина резко затормозила возле поворота на гостиницу «Озерник». Бэлки прижало к ремню безопасности. Он удивился, почему у пикапа не отвалились колеса, возможно, Бэлки его сильно недооценил. Он вылез из кабины и взял свою сумку. Немного затекли ноги, и Бэлки, чуть прихрамывая, начал топтаться на месте, разминая мышцы. Потом улыбнулся Паолине и помахал ей рукой.
– Спасибо огромное! Чтобы я без вас делал?! – прокричал Бэлки. Сейчас он почувствовал некоторую неловкость –  он собирался уже идти к гостинице, но, в то же время не знал, как еще отблагодарить эту милую женщину.
– Да что вы, не за что! Если будете недалеко от селения Светоч, заходите в гости. Спросите Паолину, там меня все знают, – улыбаясь, сказала старушка.
– Хорошо, – ответил Бэлки, помахал рукой еще раз и зашагал к гостинице. «Надеюсь, побывать в селении Светоч мне не доведется. Никогда», – подумал он. При всем уважении к Паолине, Бэлки все равно никак не мог избавиться от какой-то смутной неприязни к братьям-сестрам-пасечникам. Он не мог внятно объяснить свои ощущения, но где-то в глубине его души копошилось сомнение, смешанное с сильной антипатией. Размышляя об этих, не совсем понятных ему чувствах, Бэлки сам не заметил, как почти подошел к цели.
  Гостиница «Озерник» оказалась небольшим трехэтажным зданием, расположенным в километре от береговой линии озера Нерепсат. Выглядела она не сильно респектабельно, но Паолина сказала ему, что уровень сервиса здесь просто великолепный. Отличное место для отдыха, если, конечно, нет стеснения в деньгах. Бэлки Стюарт стеснения в деньгах не испытывал, а потому смело двинулся к главному входу «Озерника».
  Но все оказалось не так просто. Стоя у рецепшен уже добрых полчаса, Бэлки размышлял о неторопливости местного персонала. Если этот сервис Паолина назвала «великолепным», то каков же тогда обычный? Селят на крыше, а портье приходит на работу раз в три дня? Наверное, лучше об этом не думать, чтобы не портить себе отдых.
  Бэлки уже начал нервничать, когда наконец-то появился портье – невысокий полный мужчина в потертом костюме и старомодном пенсне. Он выглядел как персонаж забавной зимней сказки, на которые семьями ходят в Зимний день во всей Империи. Бэлки невольно улыбнулся. Портье увидел эту улыбку, и едва заметно недовольно поморщился. Видимо его внешность не одному Бэлки казалась забавной.
– Чего изволите? – впрочем, голос портье звучал бодро и дружелюбно, и если Бэлки и чем-то не понравился ему, то портье никак не выдал своей антипатии.
– Хочу одноместный номер на недельку. С видом на озеро, – зевая, сказал Бэлки. Он устал после дороги, ему нужно было поесть и хорошенько выспаться. При мыслях о вкусном обеде в отличном ресторане у Бэлки заурчало в животе.
– Эконом, полулюкс, люкс? – вежливо поинтересовался портье.
– Полулюкс, – быстро ответил Бэлки. Он всегда отдыхал в полулюксах. В них был вполне неплохой уровень обстановки и сервиса, и не было ненужного лоска и вычурности люксовых номеров.
– Так, сейчас посмотрю, – сказал портье и начал щелкать пальцами по поверхности сенсорного экрана. Он делал это на удивление быстро, так что пальцы было едва видно. Не прошло и тридцати секунд, как он сказал:
– Есть номер на третьем этаже в правом крыле. Вид на озеро, – как вы и хотите. На неделю?
– Верно.
– Тысяча сто империтов, – вежливо сказал портье. Та же сумма высветилась на небольшом сенсорном экранчике, закрепленном на стойке.
– Хорошо, – Бэлки достал карточку и удостоверение на нее. Процедура оплаты заняла не более минуты. Он быстро расписался в чеке.
– Сейчас менеджер по расселению проводит вас в номер. Услуги носильщиков за счет гостиницы. Чаевые на ваше усмотрение. По любому, даже самому маленькому вопросу, звоните на рецепшен, мы всегда будем рады помочь. Приятного отдыха, господин Стюарт!
  Бэлки улыбнулся. Настроение стало просто отличным. «А что, уровень сервиса и, правда, неплохой!», – подумал Бэлки. И, словно в подтверждение его мыслей, к нему тут же подошел, даже почти подлетел менеджер по расселению – невысокий и коренастый старичок, с седыми волосами, заплетенными в косу и длинной седой бородой. Он подозрительно смахивал на гномьего короля, которого Бэлки видел в последней серии любимого им фэнтезийного сериала «Семь Миров». Менеджер по расселению забавно раскланялся, взял ключи у портье и надтреснутым голосом сказал:
– Следуйте за мной, господин Стюарт.
  Носильщик, не говоря ни слова, тут же подхватил чемодан, и Бэлки послушно пошел вслед за менеджером-гномом, рассуждая про себя об удивительных встречах, которые уже приключились с ним сегодня. Тут, какой-то особый мир, на этом озере Нерепсат, или это не более чем стечение обстоятельств? Если так пойдет и дальше, то через неделю ему пора будет начинать писать книгу. Выйдет неплохой приключенческий роман… А что, вот возьмет и напишет! Ведь в последние дни с ним приключилось столько всего загадочного, сколько не приключалось и за всю предыдущую жизнь...
  Это стоит пера выдающегося писателя современности и апологета приключенческого жанра, Бэлки Стюарта. Вне всякого сомнения...

  Старик, сгорбившись, ловко работал ножом при свете свечи, отбрасывающей свое танцующее пламя на стены и пол. Конечно, в его доме был электрический свет, как и у всех в селении, но верховный шаман не очень-то его любил. Глаза, к сожалению, были уже не те, что в молодости, но пока видели вполне сносно, поэтому он, как и все его предки, предпочитал работать при свете простой восковой свечи, поставленной на каменный подсвечник. Подсвечнику в виде змеи, овившей дерево, было больше тысячи лет…
  Морщинистая рука с сильно выпирающими венами быстро и четко работала маленьким, но очень острым ножом-черпачком. Когда ему было пять, отец начал учить его вырезать фуншики. Вырезать фуншики, или амулеты-охранители, дело довольно сложное, уж точно не такое простое, как многим кажется на первый взгляд. И даже вырезать амулет – это лишь малая часть работы. «Ведь вырезанный амулет не имеет силы, пока шаман не впустит в него охраняющего духа. И далеко не каждый фуншик заслуживает того, чтобы стать домом для духа-хранителя. Лишь сам шаман может определить, что ты вырезал: простую деревянную побрякушку или жилище духа, амулет, который со временем станет могучим талисманом», – откуда-то из далекого детства долетают до него слова отца. Откуда ему было тогда знать, что через много лет он и сам станет шаманом, и собственноручно будет впускать духов в деревянные фигурки. Превращать эти самые фигурки в могучие талисманы.
  Отец умер, когда сыну было всего одиннадцать. Охота на дикого кабана – опасное занятие. Слишком опасное даже для такого отличного охотника, каким был Смалло-Ше, его отец. Много чему отец не успел научить Гшанеко, как звали ВалРи до того, как он получил О-афау, имя шамана, очень многому. Но вот вырезать из дерева фуншики научить все-таки успел. «Не самое нужное в жизни занятие», – скажет кто-то. Может и так. Но ВалРи до сих пор не забыл тех советов, что с терпением и любовью давал ему отец.
  «Нужно чтобы дерево было сухим, без единой капли влаги, ибо влага – враг духов. Духи очень боятся воды», – вспомнил он один советов отца. Сколько же лет прошло с тех пор, а он как сейчас помнит его простые, но удивительно дельные и доходчивые слова.
  Он распрямился и немного пошевелил затекшими ногами. Ему все тяжелее работать с деревом: быстро устает, да и глаза видят все хуже. Годы берут свое, и пусть многие пятидесятилетние позавидовали бы его здоровью – однако работа с деревом требует слишком большого напряжения. «Когда же я сделал последний фуншик?», – попытался вспомнить ВалРи. – «Ничего себе, больше двух лет назад». Тогда шаман твердо решил, что тот амулет будет последним. Но человек предполагает, а Бог располагает… Вчера ВалРи достал Гаккуа, подставку, для резки, различные ножи и напильники, что два года ржавели на полке, а и затем главный инструмент резчика – нож-черпачок. Сегодня с утра он наточил ножи, привел и остальные инструменты в порядок, и вот уже чуть дрожащими руками, с по-стариковски выпирающими венами, пытается вспомнить старые навыки. «Даже если бы я сел вырезать фуншик через сто лет, и тогда, верно не забыл бы ни одного движения», – улыбнулся про себя шаман. Эта простая работа всегда доставляла ему много радости, и шаману было очень жаль, что два года назад ему пришлось убрать инструменты для резки на полку.
  Пламя свечи подергивалось, тени на стене плясали свои загадочные танцы. «Сегодня был непростой день. А завтра будет еще тяжелее. Я устал, мне нужно как следует отдохнуть», – решил ВалРи. Он отложил амулет, убрал инструменты и Гаккуа на полку. Потушил свечу.
  «Доделаю завтра», – сказал он себе и пошел спать.

  Гномий король открыл перед Бэлки дверь его номера и вручил ключи так торжественно, будто это была медаль за победу в каком-нибудь конкурсе. Бэлки чуть не прыснул со смеха, но все-таки сдержался. Носильщик поставил чемодан на пол и вежливо поклонился. Получив пять империтов, он сказал: «Спасибо», вежливо поклонился еще раз и неспешно удалился.
  Менеджер по расселению, представившись Випреником, добавил, что работает тут уже почти пятьдесят лет. И тут же начал рассказывать Бэлки историю гостиницы «Озерник». Он рассказал, что помнит здание гостиницы еще деревянным и одноэтажным, а номера – с железными кроватями, маленькими фанерными тумбочками и жестяными рукомойниками на стенах; тогда, по словам Випреника, это считалось очень даже пристойно. Бэлки стало интересно, зачем ему все это знать, но он вежливо смолчал и продолжил слушать гномьего короля (нет, это точно был он, ну надо же, так похож) со странным именем Випреник. Хотя, разве бывают гномьи короли с нестранными именами? У гномов и имена, и обычаи, самые престранные, и если вы смотрите «Семь миров», то уверен, и сами об этом знаете. Через пару минут, к радости Бэлки, поток воспоминаний Випреника и невероятных фактов из истории гостиницы «Озерник» иссяк, и менеджер по расселению приступил к своим прямым обязанностям.
  Номер оказался очень неплох, намного лучше того, что ожидал Бэлки. Можно было даже смело дать ему класс «люкс»: две просторных и светлых комнаты, большие, во всю стену окна, приятного цвета шторы. Ковры на полу, мебель из натурального дерева, неброская, но очень хорошая обстановка. Бэлки здесь сразу понравилось, и он еще раз мысленно поблагодарил Паолину Рафалски за данный ею совет.
  Объяснив как пользоваться душем, телевизором, мини-баром и телефоном и рассказав пару совершенно несмешных анекдотов, Випреник ушел. Бэлки дал менеджеру десять империтов за «труды», захлопнул за ним дверь и тут же упал на кровать. На него волной накатила радость – наконец-то он может как следует отдохнуть после всех тягот перелета, который основательно его вымотал. Бэлки никогда не был легок на подъем, и для него самого было удивительно, что он так быстро, практически не раздумывая, решился на эту поездку. Во всяком случае пока он не находил этому никаких рациональных объяснений. Хотя, если честно, Бэлки и не особо-то их искал; в данную минуту ему хотелось от души насладиться  отдыхом, а не забивать голову ненужными мыслями.
  Он быстро снял одежду и небрежно кинул ее на пол. Уберет в шкаф позже. Он не стал разбирать вещи, не стал включать свой «Портатив», чтобы почитать свежие новости в Сети, как он делал каждый день. Даже не пошел в ванную, чтобы умыться.
  Бэлки лежал на просторной кровати, широко раскинув руки и ни о чем не думая… Он уже собрался было пойти в душ, чтобы под струями прохладной воды смыть с себя усталость после долгой дороги, но усталость опередила его, сковав сладкими цепями сна. Бэлки уснул, так и не встав под душ, так и не убрав одежду в шкаф, так и не разобрав чемоданы. День уже начал клониться к вечеру, а Бэлки Стюарт со счастливой улыбкой на лице продолжал спать на своей кровати в одноместном номере класса «полулюкс».

  Капитан Йенс Винегар работал в Страже небольшого городка Кинтесбери, что на берегу озера Нерепсат, вот уже почти двадцать лет. И за все эти двадцать лет он и близко не видел ничего подобного. Его напарника, лейтенанта Жака Пирье, рвало уже добрых четверть часа, и, судя по утробных звукам с обочины, он все никак не мог придти в себя. Йенса и самого чуть не вырвало, но он все-таки смог сдержать себя, капитан был куда крепче Жака, который и обычной крови-то боялся. Какими судьбами Жака Пирье, аккуратиста и чистюлю, занесло в Стражу Империи, где всегда был очень строгий отбор, Йенсу было непонятно; Жаку бы где-нибудь в офисе штаны протирать, а он подался в стражники, да еще и на дежурства! За десять лет службы в Страже все, чем Жак овладел в совершенстве – искусство ругани и матерщины. «Его только могила исправит», – подумал Йенс, глядя на напарника, согнувшегося почти напополам у сточной канавы. Однако, несмотря на все недостатки Жака Пирье, коих у последнего было немало, они с Йенсом были напарниками, и весьма неплохими, вот уже без малого пять лет.
– Жак, ты как? В порядке? – крикнул Йенс. Ответом ему был очередной неприятный для уха звук. «Ладно. Справится. Не буду лезть», – недовольно подумал Йенс и покачал головой. Затем потер глаза руками и нахмурился.
– Капитан? – услышал он мужской голос за спиной. Капитан вздрогнул, и тут же заметил неподалеку джип наместника Стражи их дистрикта. Йенс быстро развернулся, успев подумать про себя: «Вот и начальство пожаловало…».
– Служу Империи, полковник! – вытянулся по струнке Йенс. Полковник Йокки был ему как родной отец, но Йенс панибратства на службе не любил и к субординации и дисциплине всегда относился большим уважением. Йенс заметил, что рядом с Йокки стоял незнакомый ему мужчина, стражник, но одетый не по уставу и без знаков отличия.
– Служу! – ответил полковник, подтянувшись, и прижав руку к сердцу. Этим стандартным жестом стражники и легионеры Империи приветствовали друг друга. – Вольно, капитан.
  Незнакомец ничего не сказал, а только кивнул.
– Что здесь случилось? – пропыхтел Йокки.
– Они там. Возле озера, – сказал Йенс и неопределенно махнул рукой в направлении берега. До него было метров двадцать-тридцать, не меньше, прямо у воды стражники с суровыми лицами мастерили оцепление. Йенс быстро пересказал полковнику все, что он знал о случившемся. А знал он, честно сказать, совсем немного – около часа назад другой патруль нашел двух убитых человек на берегу озера.
– Твою ж мать! – выругался Чини Йокки. У него был растирийский тип лица: плоское, широкое, с раскосыми глазами. Полковнику было далеко за пятьдесят, и вопреки директивам Штаба Стражи, он был грузен, неповоротлив и имел чудовищную одышку. – Сколько лет у нас все было тихо, мирно, если не считать всякой «бытовухи». И вот, на тебе. Двойное убийство. Да еще какое! Прямо как в фильмах ужасов. После такого туристы валом из дистрикта повалят. Нас «Туристический Консорциум» на лапшу пустит. 
– Плевать на «Консорциум». У нас вроде пока Империя начальник, – возмущенно добавил собеседник Йокки, невысокий прилизанный блондин щеголеватого вида, который Йенсу не понравился с самого первого взгляда. Йенс с молодости терпеть не мог таких «пижонов», искренне считая, что им не место в Страже. Но его мнение, естественно, не спрашивали, когда одного из лучших следователей Империи, Софара Батолу, принимали на работу в Стражу Империона.
– Тебе то, конечно, плевать. Ты дело раскрыл, медаль на грудь повесил и укатил в Империон. А мне тут еще жить и жить и я, в отличие от тебя, общаюсь с представителями «Консорциума» почти каждый день. К тому же туризм – главная статья нашего бюджета, не забывай об этом, – отрезал Йокки.
– Ну, значит, лижи и дальше задницу этому «Консорциуму», – мрачно усмехнулся незнакомец, пожал широкими плечами, и скосил ироничную улыбку. Полковник нахмурился, но ничего не ответил, блондин же быстро подошел к Йенсу, и не протянув руки, представился.
– Софар Батолу. Майор. Следователь особого отдела центрального управления Стражи Империона, – четко отрапортовал он. У майора Софара Батолу голос был мягкий, словно у тенора.
– Йенс Винегар, капитан Стражи Кинтесбери, – вежливо ответил Йенс. Это был выше среднего роста, ладно сложенный шатен. У Йенса было мужественное лицо, широкий нос, зеленые глаза, спрятанные под очерченными густыми бровями и чуть полные губы. У него были широкие мужские ладони, говорившие о том, что он был не чужд физическому труду, но в глазах светился острый ум.
– Простите, что руку не жму. Я кармелит. У нас свои обычаи, – негромко сказал Софар. По заученности этой фразы Йенс понял, что майору Батолу приходится повторять ее по много раз в день. Он украдкой глянул на майора – тот был спокоен, предельно сосредоточен и как показалось Йенсу, весьма уверен в себе. «Столичный сыщик, который приехал из столицы в их скромную провинцию Тирвани, чтобы показать, как нужно раскрывать дела», – промелькнуло у Йенса в голове. – «Ну и, само собой разумеется, в ответ он рассчитывает как минимум на всеобщее уважение и восхищение».

  Йокки махнул им рукой, и они спустились к месту преступления. Кругом царила суета. Тела были уже накрыты брезентом, место преступление было уже почти оцеплено. Софар присел и быстрым стремительным жестом откинул брезент, который закрывал тела двух теосветов, вернее даже не тела, а то, что от них осталось. И зрелище представшее взгляду трех стражников, надо сказать, было просто отвратительное – складывалось ощущение, что убитых порубил на куски неумелый мясник, причем порубил вместе с одеждой. Разорванная плоть, кости, остатки одежды… жутко. Йенс сжал кулаки, закусил губу и большим усилием воли сдержал рвотный позыв. Полковник Йокки охнул и быстро отвернулся, ему сдержаться не удалось. А холеный майор Батолу, который по твердому убеждению Йенса, должен был взвизгнуть и мгновенно упасть в обморок, подался вперед и начал с интересом рассматривать «тела».
– Очень интересно, – задумчиво произнес Софар через минуту-другую. Йенса передернуло. Майор говорил о мертвых и порубленных на куски людях с таким удовольствием, будто рассматривать их было его любимым хобби. «Может, у него немного с головой не в порядке?» – с ужасом подумал Йенс, смотря в сторону Софара.
– Что в них может быть «интересного»? – спросил Йокки, интонацией выделив последнее слово. Полковник не мог скрыть свое отвращение.
– Я такого давно не видел, – с удивлением, и даже с некоторым восхищением ответил Софар. – Вернее, даже, никогда такого не видел.
– Такой жестокости? – уточнил Йенс.
– Такого странного способа убийства. Жестокость тут не причем, – спокойно ответил ему Софар. Он продолжал с интересом разглядывать куски тел, при этом даже что-то осторожно трогая рукой, он был всецело поглощен этим занятием, и, можно даже сказать, очень им доволен. Тертые стражники Йенс Винегар и Чини Йокки мечтали поскорее уйти отсюда, чтобы не видеть этого кошмара, а вот Софар будто и не помышлял ни о чем подобном, с неугасающим интересом продолжая разглядывать и ощупывать убитых.
– Как это, ни при чем? – с недоумением спросил Йенс.
– В расчленении тел нет никакого принципа. Убийца при расчленении тел и выборе места преступления всегда следует некому замыслу, пусть иногда даже и неосознанному. Но здесь, что удивительно, его нет. Будто тело разорвало каким-то механизмом или взрывом, – разговаривая словно сам с собой, начал размышлять Софар. Йенсу эти размышления и выводы, которые из них извлекал майор, показались очень натянутыми.
– Я потом отчет прочитаю, – с трудом выжал из себя Йокки, развернулся и медленно побрел к джипу. Полковник тяжело дышал, с лица градом лил пот. Долго, очень долго Йокки откладывал свое решение, придумывая для себя все новые и новые отговорки, но сейчас ясно осознал, что дальше тянуть уже нельзя. Сейчас он почувствовал, как сильно сдал за последние полгода причем не только физически, но и, что самое неприятное, психологически – в последнее время полковник не испытывал к работе ничего, кроме плохо скрываемого отвращения, а ведь раньше с ним никогда такого не бывало. Он чертовски устал – и эту въевшуюся усталость уже ничем не вытравить. Пора на покой… Пора уступать дорогу молодым.
– Может, убийца просто хитро замаскировал свой замысел? – не унимался Йенс.
– Нет, так не бывает. Ведь убийца движим инстинктом, а убийство – лишь внешнее проявление, реализация этого инстинкта. Даже если скрытые мотивы преступления сидят глубоко в подсознании, именно они, на самом-то деле, и управляют убийцей, – будто на лекции и для начинающих сыщиков проговорил Софар.
– Может, скажете тогда, что их убило? Раз это не человек, то, может это… озеро? – ехидно усмехнулся Йенс. Лекторский тон Софара вызвал у капитана сильное раздражение, сейчас больше всего на свете Йенсу захотелось отвесить столичному «умнику» хорошего пинка. Но неимоверным усилием воли капитан все-таки сдержал себя – служба, субординация, и все такое прочее.
– Интересная версия. Да ты просто находка, Йенс! – закричал Софар, неожиданно вскочил, и быстро повернулся к Йенсу: майор был невероятно возбужден, его щеки горели, а глаза бегали из стороны в сторону. Йенс испуганно отшатнулся. Да кого, они, черт побери, прислали? Сыщика или безумца?
– Озеро не м-м-может уб-б-бивать, – слегка заикаясь, произнес Йенс. Странное поведение Софара совсем выбило из колеи.
– В каждом озере немало загадок, – многозначительно сказал Софар и подмигнул Йенсу. Несколько мгновений назад он был похож на взъерошенного воробья с сумасшедшими глазами, а сейчас беззаботно подмигивает, когда речь идет об чудовищных убийствах. «Нет, он точно ненормальный», – подумалось Йенсу.
– Людей убивают люди, а не загадки, – неожиданно раздался голос за их спиной. Это был Жак. Неужели, он все-таки оклемался?
– В мире слишком много загадок, чтобы надеяться, что их можно разгадать! – ответил Софар с легкой усмешкой. Жак удивленно посмотрел на сыщика из Империона. Йенс же только махнул рукой и, взяв напарника за манжету пиджака, потащил к машине. На лице Жака появилось выражение крайнего недоумения, он был в сильном замешательстве, но сопротивляться не стал – решил дождаться объяснений. Когда они уже почти подошли к машине, Йенс негромко сказал:
– Не стоит с ним спорить. Он какой-то странный.
  Только сейчас Жак заметил, что его напарник выглядел растерянно, да и говорил так, будто чего-то испугался. А ведь это было совсем на него не похоже – Йенс обычно был спокоен и уверен в себе. Жак непонимающе уставился на напарника.
– Зачем наживать себе лишние неприятности? У нас и так их полно – карьерный рост в минус, а выговоров полный стол. А тут крутой сыщик из Империона приехал… зачем нам лезть к нему со своими советами? Раз он такой «спец», и без нас справится… У нас и своих забот выше крыши! – Йенс говорил с большим нажимом, но Жак никак не мог отделаться от ощущения, что капитан всеми силами пытается оправдать свои действия в его глазах.
– А ты прав, черт тебя подери! – громко ответил Жак. Редкая его фраза обходилась без ругательств. – Пусть этот крученый сыщик сунет свой холеный носик к пасечникам. Уж они-то ему покажут загадки, Империоны, и не только их. Братья-пасечники ни с кем не церемонятся, раздери их черти, окунут его в дерьмо так, что мало не покажется.
– И то верно. К «братьям» я соваться не хочу, – сухо подвел черту Йенс. Разборок с пасечниками он хотел меньше всего на свете.
– Я тоже. Да и зачем нам туда соваться? Пусть этот крысолов туда лезет. От души хлебнет местного колорита, – ехидно улыбнулся Жак. Было похоже, что Йенс и Жак пришли к единодушному решению, что у них случалось не так уж часто. Судьба свела их на общую нелегкую дорожку служения Империи и сделала напарниками, но она же наградила их и непростыми характерами. И, даже несмотря на то, что Жак и Йенс уже давно притерлись друг к другу и их связывала крепкая мужская дружба, их характеры и взгляды на жизнь слишком отличались, что служило отличной почвой для споров и трений. Но, в данный момент неприязнь к майору Софару Батолу стала решающим фактором в их коротком полуспоре-полуразговоре, и консенсус был найден на удивление быстро. Стражники еще немного постояли у машины, обсуждая сыщика из Империона и его спорные высказывания, и радуясь тому факту, что это страшное двойное убийство будет расследовать именно он.
  Софар, тем временем, закончил осмотр трупов и поднялся по склону, примыкающему к дороге. Он достал сигарету, неспешно закурил и подошел к машине полковника Чини Йокки. Жак и Йенс заметили это, и с интересом стали наблюдать, как Софар и Йокки начали о чем-то оживленно беседовать. Через пару минут после начала их разговора полковник замахал руками, видимо категорически отказываясь выполнить какую-то просьбу Софара. Но майор тотчас же начал бурно жестикулировать в ответ, видимо, пытаясь убедить Йокки, что дело того стоит. Их спор продолжался несколько минут, в течение которых инициатива переходила то к одному, то к другому. Жак и Йенс настолько увлеклись этим «зрелищем», что совершенно забыли о неотложных делах, которые они должны были закончить до конца сегодняшнего ночного дежурства, сейчас стражникам было интересно, чем же все-таки закончится спектакль «Полковник и майор», который из-за разделявшего их расстояния, они смотрели в немом варианте.
  Закончился он победой Софара Батолу. Полковник что-то недовольно сказал майору еще раз, потрясая в воздухе своим увесистым кулаком, затем обреченно махнул рукой, и решительно направился к патрульной машине, возле которой стояли Йенс Винегар и Жак Пирье.
  Полковник прошел уже полпути до них, но неожиданно остановился, будто бы вспомнил то-то важное, повернулся и посмотрел на Софара Батолу. Тот курил и смотрел куда-то в сторону, будто бы не замечая ничего вокруг, в том числе и взгляда полковника. Йокки постоял с минуту, не предпринимая никаких действий и не говоря ни слова – было непонятно, зачем он вообще остановился. Эта странная немая сцена закончилась тем, что полковник резко развернулся, и с решительным выражением лица направился к стражникам.
– Йенс! – крикнул Йокки, не доходя до капитана добрых пару десятков метров. – Иди сюда.
Йенс сглотнул ком в горле и на негнушихся ногах медленно зашагал к полковнику. Что-то отчетливо подсказывало капитану, что ничего хорошего он не услышит, да и мрачное лицо наместника Стражи говорило о том же самом. Жак тоже было двинулся за напарником, но Йокки выразительно посмотрел на лейтенанта и поднял руку в останавливающем жесте. Жак недовольно пожал плечами, нахмурился и сел в машину. Начальство приказало – значит, исполняй. Всем наплевать, что ты думаешь. Жак выругался в темноту, и начал остервенело грызть пончик
 – Чертовы ищейки из Империона! – начал разговор Йокки. Йенс не ошибся  –  полковник был расстроен, вероятно, даже разозлен.
– Что случилось, полковник? – дрожащим голосом спросил Йенс.
– Батолу хочет, чтобы ты был его напарником в этом расследовании, – выждав несколько секунд, ответил Йокки.
– Что? Я?
– Да, ты!
– Но почему я? – ошарашено пробормотал Йенс.
– Не знаю почему, – беспомощно развел руками Йокки.
– Да я же обычный патрульный! – воскликнул Йенс, рассмеявшись неестественно желчным смехом. Он всем своим видом хотел показать, как ему «смешно» от этой идеи, но на самом деле у Йенса от слов наместника Стражи их дистрикта похолодело внутри, и уж чего-чего, а смеяться ему сейчас совсем не хотелось.
– Я-то это знаю… – начал оправдываться Йокки.
– Это безумие! – закричал Йенс, прерывая полковника.
– Не бросайся словами, Йенс, – Йокки бросил в сторону капитана строгий взгляд. Но Йенсу в эту минуту было наплевать на корректность и субординацию, он был просто взбешен.
– Вы что, не можете его послать куда подальше? – с вызовом спросил Йенс. Ему стало неприятно, даже обидно, что полковник, которого он так долго и хорошо знал, сейчас ведет себя так слабовольно. Йенс вспомнил слова Батолу, которые тот сказал наместнику возле берега: «Ну, значит, лижи и дальше задницу этому «Консорциуму». Неужели Йокки стал сытым чиновником, неужели в нем больше не проглядывает та жилка неуступчивости и жажды справедливости, за которую его так уважали? «Неутомимый борец за правду и закон», «неподкупный и несгибаемый», «последний рыцарь стражников», – именно такими эпитетами долгие годы награждали Чини Йокки местные газеты, и именно за эти черты характера его уважали все стражники Нерепсатского дистрикта, вне зависимости от чина, возраста и взглядов на жизнь.
– Могу, а что толку? Завтра из Империона придет официальная бумага о твоем назначении. Думаешь, мое мнение кто-то спросит? Мы просто пешки, Йенс… – негромко ответил Йокки. Сейчас он выглядел уставшим от жизни стариком.
– Но я ведь не сыщик! Какой от меня толк? – даже и не пытаясь скрыть своего удивления, воскликнул Йенс. Предложение полковника, плавно переходящее в приказ, было настолько невероятно и неправдоподобно, что Йенс просто отказывался верить в его серьезность.
– Толк есть и очень даже немалый, – послышался голос Софара Батолу. Йенс и Йокки вздрогнули – они слишком увлеклись разговором и не заметили, как майор подошел к ним.
– Извините, майор, но я буду откровенен: мне думается, вы не представляете, что делаете, – выпалил Йенс. Сейчас ему было наплевать на карьеру, выговоры, штрафы, в эту минуту капитан больше всего на свете хотел сказать в лицо столичному следователю все, что он о нем думает.
– Не горячись, Йенс. Я буду на «ты». Я привык общаться без формальностей… – начал было Софар.
– Да мне плевать к чему ты привык в этой своей столице! – закричал Йенс, прерывая Софара. Краешки его губ задергались, а зеленые глаза запылали гневом.
– Мне нужен человек, который бы знал здешние места и обычаи, нюансы общения и другие, не менее важные при расследовании такого сложного дела, вещи, которые я, в силу своей «столичности», не могу знать, – объяснил Софар, сделав вид, что не услышал последней фразы Йенса. В его голубых глазах отражалась уверенность в себе.
– Почему бы тебе не взять сыщиков из местного отделения? – поинтересовался Йокки. Он вмешался, чтобы остановить нарастающую перепалку, одновременно не оставляя надежду избавить Йенса от чести быть напарником столичного «следователя отдела по особо важным делам».
– Никто не знает людей и всю их подноготную лучше, чем простой патрульный стражник. А без знания самых мельчайших нюансов здешних мест и жителей такое преступление не раскрыть. Очень важно и то, что Йенс уже долгие годы работает именно в этом районе дистрикта и знает его вдоль и поперек, – уверенно ответил полковнику Софар.
– Весомые доводы! – согласился Йокки. Он поспешил признать разумность доводов Софара и не в последнюю очередь для того, чтобы убедить в этом и Йенса.
 – Я ведь не сыщик, да что там, с такими преступлениями я за свою жизнь вообще ни разу не сталкивался! – не обращая внимания на последнюю реплику полковника, возмущенно проговорил Йенс.
– Мне просто нужен помощник. Гид, – уточнил Софар, и тут же в его глазах Йенс уловил еле заметный лукавый огонек. «Что-то он недоговаривает, этот столичный детектив. Наверняка, что-то важное… Вот только как узнать: что?», – подумал Йенс.
– Я могу отказаться? – с надеждой спросил Йенс. Желания заниматься расследованием страшных преступлений, пусть даже в роли «гида», у него не было никакого.
– Конечно. Но в таком случае завтра утром придет приказ из столицы о назначении тебя моим напарником. А приказ есть приказ! Так что лучше по хорошему, – примирительно сказал Софар. Он говорил тоном человека, уверенного, что так или иначе он все равно добьется своего. Йенс понял, что спорить бесполезно.
– Хорошо. Хотя у меня все равно нет выбора, – мрачно заметил Йенс. Сейчас интуиция подсказывала ему, что его втягивают в такое дело, из которого выпутаться будет не так-то просто. Йенс вспомнил странный огонек в глазах майора, что он заметил несколькими секундами ранее, и сердце заныло. Он почувствовал – кто-то зажег фитиль бомбы, и как бы он не пытался потушить его, фитиль все равно догорит. А каждый знает, что бывает с бомбой, когда догорает фитиль…
– Завтра придет официальный приказ о твоем назначении на это дело, Йенс. Двойной оклад, повышенные суточные, командировочные по особому имперскому тарифу и прочие доплаты. Если раскроем дело – внеочередное звание, – с довольной улыбкой отчитался Софар.
– Ничего себе! – воскликнул Йокки с деланным восхищением, всем своим видом пытаясь показать, как он доволен за капитана Йенс Винегара. К чему эти открытые конфронтации с центральным столичным отделением Стражи? От них будет только хуже, полковник по своему горькому опыту знал, что в итоге им все равно ничего не добиться. «Убрал одну пешку и поменял ее на другую, вот и все дела», – так они рассуждают. Для высоких начальников в длинных темных кабинетах все это лишь игра: жизнь – это поле, а люди – пешки. А что за каждой из «пешек» стоит человеческая судьба, так на это всем давно наплевать. «Да, Чини Йокки», – сказал он себе, – «тебе давно пора на пенсию. Нянчить двух внуков, вспоминать о былых подвигах и выращивать цветы в палисаднике. На большее ты уже, похоже, не способен!».
– Особый отдел заботится о своих сотрудниках, – с гордостью в голосе сказал Софар.
– Да уж, – проворчал Йенс. Он уже понял, что от его желания ровным счетом ничего не зависит, впрочем, в Страже по-другому и не бывало – тут всегда царствовал его величество «приказ». 
– Конечно, все перечисленные мной условия будут оформлены официально, – подняв брови, сказал Софар. В эту минуту он явно был очень доволен собой.
– Надеюсь, вы раскроете это дело. Желаю вам удачи, парни! – сказал Йокки. Он был рад, что все решилось мирно.
– Завтра в восемь у входа в здание стражи Кинтесбери, – отчеканил Софар, повернувшись к Йенсу. – При себе иметь личные вещи и документы, телефон. На всякий случай лучше взять с собой деньги, кредитные карточки и немного лекарств. Неизвестно куда нас забросит судьба, поэтому нужно быть готовым ко всему.
– Служу! – четко ответил Йенс. Ему жутко не хотелось заниматься завтра неизвестно чем и неизвестно зачем, но приказ есть приказ, с ним не поспоришь. Условия, которые обозначил Софар, были конечно отличные, но будь его воля, он бы с большой радостью отказался от них, продолжая нести вахту простого патрульного стражника. Но его воли на это не было, и потому приложив руку к сердцу, и сказав короткое: «Служу», капитан опустил голову и поспешно направился к патрульной машине.
  Когда Йенс сел на заднее сиденье, Жак вопросительно посмотрел на него – Йенс всегда сидел за рулем, как старший патрульный по званию. Капитал в ответ только махнул рукой и промычал что-то нечленораздельное. Жак, такому поведению напарника, конечно, удивился, но лишних вопросов задавать не стал, хотя и понял, что Йенс сильно чем-то расстроен. Ничего, решил он, отойдет и через часик сам все расскажет.
  Сочно выругавшись, Жак пересел на сиденье водителя. Йенс, ни говоря ни слова, дал напарнику ключ, тот будто нехотя взял его и вставил в замок зажигания. Проверил коробку передач, приборы, потом медленно повернул ключ. Машина громко зарычала. Жак аккуратно нажал педаль акселератора, и они медленно тронулись по дороге в сторону пригорода. Высоко над ними в бездонном ночном небе кружил ворон, блестя черными, как уголь, глазами.

  Шаман вышел в центр нарисованного им круга. Все замерли. Быстрым движением шаман сбросил с себя остатки одежды и остался наг, за исключением странного набалдашника, одетого на пенис. Шаман был молод, его красивым, мускулистым телом можно было бы любоваться, как любуются телами атлетов во время спортивных соревнований, в каждом его движении чувствовалась такая сила и грация, что захватывало дух.  Шаман медленно поднял левую руку. Татуировка змеи покрывала руку от ладони до плеча, она была вытатуирована с такой тщательностью, что в отблесках пламени костра иногда выглядела словно настоящая змея, овившая руку.
  Шаман поднял правую руку, соединив ладони обеих рук над головой. Раздался шумный вздох сотен голосов, в котором послышались одновременно испуг и надежда. Население всей деревни окружило костер, вокруг огня стояли мужчины и женщины, дети и старики. В отблеске летней ночи костер казался живым, он извивался языками пламени в непонятном и древнем, как сама жизнь, танце.
  И будто вторя этому древнему и загадочному танцору, шаман начал свои движения – поначалу немного угловатые и будто неловкие, но с каждой секундой все более четкие и быстрые. Прошло пару минут, и вот он уже быстро кружился в своем загадочном танце в совершеннейшей тишине, нарушаемой только потрескиванием костра. Его легкие кошачьи движения легки и удивительны красивы, они стали уже будто и не танцем вовсе, а частью узора бездонной черной ночи, естественным ее продолжением.
  Шаман танцевал и танцевал, выписывая невероятные па. И, странное дело, в свете костра он казался то змеей, то горным орлом, то непонятным морским чудовищем. Люди замерли в немом восхищении, наблюдая за его отточенными движениями, а он, не замечая ничего вокруг, продолжал танцевать, ведомый слышимым только ему ритмом. Внезапно шаман замер. Только что он кружился в танце, а сейчас остановился как вкопанный, замер в нелепой позе, так, словно кто-то нажал на кнопку «пауза». Его танец был окончен столь же неожиданно, как и начался, видимо, он услышал или увидел некий знак, известный только ему. Он постоял несколько минут, вслушиваясь в ночь, и пытаясь понять, не ошибся ли он, не принял ли шорох или искру от костра за тайный знак? Капли пота покрывали его обнаженное тело, грудь тяжело вздымалась, но странное дело, при этом шаман совсем не выглядел уставшим. Люди терпеливо ждали дальнейших действий, но шаман продолжал стоять и молчать, будто бы не в силах пошевелить не единым мускулом.
  Внезапно шаман с громким звуком выдохнул воздух и тут же приложил руку к губам.  Воцарилась совершеннейшая тишина, все перестали даже дышать, слышно было только пение цикад да потрескивание дров в костре. И в этой тишине было что-то древнее и священное, что-то такое, что никоим образом нельзя нарушать. Любой слово, любой звук сейчас казались невероятным кощунством, которое мгновенно рассеет волшебство, идущее от самого Господа. И каждый, в эту минуту стоявший у костра, всей душой ощущал это первозданное волшебство и… молчал.

  Тишина сгущалась, хотя она уже и так была почти осязаема, а шаман так и стоял, приложив ладонь ко рту. Но вот он резко вскидывает руки, и что есть сил кричит в ночь:
– Шепа ничои! Пара! – его звонкий голос разрезает ночную тишину, словно крик неведомого хищника. Шаман звонко хлопает в ладоши.
– Пара! – отвечает гул сотен голосов. В этом гуле смешиваются голоса мужчин и женщин, детей и стариков. И почти сразу раздается ответный хлопок сотен ладоней.
  Шаман снова прикладывает ладонь ко рту. Но в этот раз пауза длится намного меньше. Всего через несколько секунд он убирает руку ото рта, потом приседает, берет щепотку земли и… съедает ее. Прожевав и проглотив землю, он кричит:
– Шепа рапра топаро! Пара! – выждав пару секунд, снова хлопает в ладоши. И вновь хор сотен голосов, слившихся в едином порыве, вторит ему, крича:
– Пара!
  Раздается хлопок сотен рук и снова воцаряется молчание. Шаман делает несколько шагов и наклоняется к земле, поднимая какой-то небольшой предмет. Когда он распрямляется, то все видят, как в свете костра сверкает кинжал. Но ярче стали сверкают глаза шамана, в которых отражается что-то нечеловеческое, что-то древнее и могущественное. Люди испуганно отступают на шаг назад и плотнее смыкают ряды, в воздухе, наэлектризованном танцем, ожиданием и словами шамана, появляется ощущение – вот-вот случится то, ради чего все племя собралось сегодня возле костра.
  Шаман прикладывает свободную руку к губам, а другой поднимает кинжал так, что свет костра освещает его. И тогда становится видно, что это и не кинжал даже, а кусок камня, сточенный под кинжал; весь его вид наводит на мысль о том, что «кинжал» этот стар, как сам Омикрон и его странные зазубренные края изломались вовсе не об дерево и не о камни.
  Шаман разворачивает ладонь к собравшимся и тут же кинжалом резко проводит по ней, земля вокруг его ног озаряется красными каплями. Каплями крови. Ладонью шаман проводит по лицу, оставляя красный след, который в пляшущем свете костра выглядит довольно устрашающе. И сразу же отбрасывает кинжал, будто тот уже сыграл свою роль, и с этого момента стал больше не нужен.   
  Шаман поднимает руки к небу, а затем, подняв голову, и сам смотрит в него. Смотрит с надеждой и благоговением. Набрав в легкие побольше воздуха, он кричит в ночь, будто обращаясь к самому небу:
– Шепа орли даи! Пара! – шаман замирает на несколько секунды и трижды хлопает в ладоши. После каждого хлопка кровь с ладони капает на землю мелкими каплями.
– Пара! – кричат радостные голоса, сливаясь в единый крик. Раздаются три ответных хлопка сотен рук. Шаман замирает, его лицо строго и сосредоточено.
  Из толпы медленно выходит пожилой мужчина – верховный вождь. Могучая статная фигура выделяет его среди остальных, его лицо покрыто морщинами и шрамами, на нем явственно видна печать пережитых дней. Голыми ступнями вождь идет по земле. На нем штаны и куртка, украшенные перьями, на голове странный убор из змеиной кожи и шкур озерной рыси. Вождь выглядит величественно и гордо, в каждом его движении чувствуется огромная сила и уверенность, в эту минуту он чем-то подобен горному львану, выходящему на охоту. Подойдя к шаману, вождь останавливается, и внимательно смотрит ему в глаза, будто ища в них ответ на некий невысказанный вопрос. Пауза длится всего несколько секунд, но эти несколько секунд тянутся невероятно долго…
  Наконец, вождь поднимает руки и кричит:
– Ум Шепа! Нака ум Шепа! Рапра ти немаго! – тут же добавляет:
– Пара!
  Сотни голосов вторят на этот раз вождю:
– Пара!
  Шаман в ответ долго трясет руками, словно пытается стряхнуть с них невидимую грязь. И тут же начинает шептать вполголоса слова молитвы, а когда дочитывает их, то замолкает и наклоняет голову, видимо, чего-то ожидая.
  В этот раз ожидание длится недолго… Вождь гордо вскидывает голову и начинает хлопать в ладоши, отбивая только ему знакомый ритм. Тут же сотни ладоней подхватывают этот ритм, вот он уже отчетливо слышен, и его громкость с каждой секундой нарастает. Через несколько секунд шаман высоко вскидывает руки и начинает двигаться в строгом соответствии с этим ритмом. И странное дело, чем дальше, тем больше кажется, что шаман становится кем-то другим, будто бы даже и не человеком вовсе… Сейчас, в свете костра, он кажется частью этой ночи, частью этого костра, частью этого мира. Он стал незримым колесико в машине мироздания, той неведомой шестеренкой, без которой невозможно его вращение. Он вышел за пределы пространства и времени, он стал ничем и в тоже время он стал всем. Ветер, что несет с вершин заснеженных гор холодные ветры, развевает ему волосы. Вода, что льется из холодных ключей, омывает ему руки. Родная земля, что дороже золота, пролетает под ногами. И огонь Любви, огонь самого Господа, горит в его душе, согревая и освещая ее до самых потаенных уголков.  Еще час назад он был шаманом шеперсати, а сейчас стал новой силой природы, проявившейся в загадочном и восхитительно-прекрасном танце.
  С каждым мгновением танец шамана становится все быстрее, а хлопки все резче и звонче, кажется, что люди у костра уже забыли обо всем вокруг, забыли, что есть что-то, кроме этих хлопков и этого танца, который уводит их куда-то за границы всех миров, за пределы всех измерений. И люди, хлопая в ладоши, отдают какую-то частичку себя шаману, помогая ему всей силой своей души, они будто незримо сливаются с ним, тоже кружась вокруг костра. Теперь они вместе. Они стали единым целым!

  Шаман уже почти лишился сил. Ритм хлопков все быстрее, и вот он уже на пределе своих возможностей кружится вокруг костра, выделывая невероятные па. Кажется, еще мгновение и силы навсегда покинут шамана, так долог и изнурителен его танец. Но шаман не останавливается, зная, что он не может остановиться. Он будет кружиться, пока не спасет свой народ или пока… не умрет.
 
  Деревню накрывает ливень. Он мгновенно делает мокрым все вокруг: людей, их одежду, землю, скот, дома. Костер отчаянно шипит, пытаясь противостоять безжалостному небесному водопаду, но, через несколько минут и он будет вынужден сдаться на милость разбушевавшейся стихии. И на месте языков пламени, разрезающих ночь своим жарким могуществом, останутся лишь шипящие головешки…
  Шаман падает на землю. Он лежит без сил, не в состоянии пошевелить ни единой мышцей. Каждый вздох дается ему с чудовищным трудом, глаза вылезают из орбит, из носа идет кровь. Шамана начинают бить судороги, тело уже не слушается его. Дождь намочил его с ног до головы, и сейчас, в грязи, тяжело дыша, шаман кажется жалким. Он кажется разбитым, растоптанным, беспомощным. Но никто не видит его глаз. Глаз, в которых отражается дождь... Глаз, в которых отражается ночь... Глаз, в которых отражается вся Вселенная…
  Люди вскидывают руки вверх, кричат, смеются. На их лицах восторг и радость. Они кричат «Пара» тихо и громко, совершенно вразнобой, но с одинаковым нескрываемым восторгом. Они обнимают друг друга, танцуют и, открывая рты, ловят капли дождя. Они смотрят на шамана с нескрываемым  восхищением и нескрываемой любовью. Но никто из них, никто, не пожалеет его и не подойдет к нему, шаман так и будет лежать здесь в грязи, под проливным дождем до самого утра. Пока не найдет сил подняться и, согнувшись пополам, доковылять до своего низенького дома…
  Сегодня он перестал быть просто шаманом… Сегодня он отдал все свои силы и весь огонь своей души, отдал всего себя, но взамен приобрел много больше – слился со всей Вселенной, ощутив в себе все сущее и навсегда став безраздельным с ним частью. Сегодня он совершил величайший подвиг – переродился душой! Приветствую тебя, о великий шаман, заново родившийся в танце Он-прату!

  Бэлки открыл глаза. За окном была глубокая ночь, которые здесь, в Тирвани, как он уже заметил, были намного темнее, чем в Шесли. Здесь, на Нерепсат, все казалось ярче: краски, ощущения, эмоции, все в этих краях было точно наполнено некой загадочной силой, древней и величественной…
  Бэлки медленно подошел к окну. Он все еще переживал только что увиденное им; образы его сна были так четки и реалистичны, будто это был и не сон вовсе, а какое-то загадочное видение, явившееся к нему из таких глубин, о которых он даже и не подозревал. Его охватило странное, неотступное ощущение – он знает, кто этот шаман… Это он – Бэлки Стюарт! Это он… За окном, каплями сливаясь в единую стену, лил дождь. Ливень… Бэлки начал было размышлять об увиденном во сне, но все мысли тотчас же ушли из его головы, как если бы их смыл дождь за окном. И тут же Бэлки понял, с неожиданной, но с обезоруживающей ясностью – он счастлив! Да, счастлив, стоя у окна гостиницы и слушая поступь дождя, счастлив, бесцельно всматриваясь в темную, бездонную ночь. Счастлив, вспоминая удивтельный сон, в котором он был шаманом древнего и загадочного народа…
  …Он так и стоял у окна почти до рассвета. Молча, не шевелясь, будто боясь спугнуть такое новое, но такое искреннее счастье, неожиданно нахлынувшее на него, как боятся спугнуть удивительной красоты бабочку с распустившегося цветка.
  Под утро Бэлки все-таки уснул. А проснулся на редкость выспавшимся. У него было прекрасное настроение, он был бодр и свеж. Сейчас в его голове не было никакой мистики и никаких загадок – он чувствовал себя просто Бэлки Стюартом. Никаким не шаманом, никакой не силой природы или еще чем-нибудь в таком роде, а молодым мужчиной, в прекрасном настроении и полным сил. Решив, что с таким отличным настроением валятся в постели не стоит, Бэлки быстро встал с кровати, умылся, побрился, надел новый костюм, и с улыбкой на лице покинул гостиничный номер.
  В фойе гостиницы было уже полно народу. Бэлки взглянул на часы. Почти половина двенадцатого. «Ну я и соня», – удивленно подумал он. И тут же почувствовал, что жутко голоден. Самое время для позднего завтрака плавно переходящего в ранний обед. Бэлки подошел к рецепшен; возле нее толпились человек десять туристов с чемоданами и сумками, от туристов исходил невероятный шум: все одновременно что-то кричали, объясняли, ругались. Бэлки с отрешенной улыбкой посмотрел на всю эту суету и медленно покачал головой – сейчас мир вокруг представлялся ему исключительно в светлых тонах.
  Но, несмотря все на свое благодушие, Бэлки быстро понял, что узнать что-либо у портье в эту минуту не представляется возможным. Он развернулся, и с немного потерянным видом начал искать того, у кого можно было бы узнать о ресторане, кафе или, в крайнем случае, столовой. Но взгляду Бэлки попадались все как один отдыхающие с таким же благодушным и довольным видом, как у него самого. Почему-то спросить у отдыхающих, где они едят, Бэлки не догадался, (хотя, судя по их довольным лицам, делали они это с завидной регулярностью) – его настолько поразил вид большого количества людей, которые никуда не спешат и просто наслаждаются жизнью, что привычный ход его мыслей был безнадежно разрушен. Но есть хотелось от этого не меньше, а может, даже и больше. И тут Бэлки пришла в голову интересная мысль – он решил прогуляться, а заодно и поискать место, где он смог бы утолить свой не в меру разбушевавшийся голод.
  Бэлки вышел из гостиницы и… замер. Все вокруг застыло, окутанное покрывалом невероятной безмятежности… Ночной дождь, которому Бэлки стал свидетелем, закончился совсем недавно: деревья стояли еще мокрые, трава блестела, а воздух был пропитан пьянящей последождевой свежестью. Повсюду были разбросаны лужи: побольше и поменьше. Но дождь не просто намочил все вокруг, казалось, он произвел какой-то более глубокий, очищающий эффект: будто смыл не только духоту и пыль, а вместе с ними еще и все проблемы и заботы, печали и огорчения. И мир, омытый дождем, стал другим – чистым и свежим, он обновился и вернулся в состояние искренней беззаботной радости, когда все вокруг, куда ни посмотри, кажется восхитительно-прекрасным. Влюбленная парочка, вышедшая на крыльцо «Озерника», широко раскрыла рты и застыла в немом восторге; выходит, не только Бэлки заметил ту удивительную перемену, которая этим майским утром произошла с окружающим миром.
  Запой песню светлый горнист! 
  Ах, мир, как ты прекрасен и чист…
  «Пришло время с головой окунуться в эту красоту», – сказал себе Бэлки и решительно шагнул вперед, чуть поскользнувшись на крыльце отеля…

  Бэлки медленно шел по небольшому парку... Он не имел ни малейшего представления, куда его приведет дорожка, вымощенная крупным строительным камнем, но, в данный момент это казалось ему не слишком важным, он просто дышал полной грудью и наслаждался прелестью настоящего момента, забыв даже про то, что вышел на прогулку в надежде найти ресторан, или хотя бы какую-нибудь забегаловку, где он мог бы перекусить. Навстречу ему, держась за руки, прошла пожилая пара. Бэлки подмигнул им, а они улыбнулись ему в ответ. Все вокруг казалось удивительным и прекрасным, даже, в какой-то степени, нереальным, словно сошедшим с картинки к сказке. Наивной детской сказке о волшебстве и счастье, которые никогда не заканчиваются…
  Бэлки заметил впереди какое-то здание. Томимый приятным предчувствием он ускорил шаг. Подойдя поближе, он без не труда прочитал полустертую надпись на деревянной вывеске: «Хижина старого Брэгга». Из «хижины старого Брэгга» неслись приятные запахи пищи и свежеиспеченного хлеба, а через слегка приоткрытую дверь раздавался довольный смех и шум застолья. Бэлки понял, что цель его «путешествия» достигнута.
  Заведение было заполнено почти под завязку, он с трудом нашел себе свободный столик в самом углу. «Хижина старого Брэгга» была стилизована под деревенский трактир, правда, не слишком удачно: дерево, кожа и грубые ткани, видимо по замыслу дизайнера должные передавать ощущение деревенского уюта, плохо сочетались с мебелью и оборудованием в стиле «высокие технологии». Но даже такой, немного дисгармоничный интерьер, придавал ресторанчику какое-то особое, наивное очарование – как ошибки и недочеты простому детскому рисунку.
  Бэлки удобно расположился за столиком и стал ждать, когда ему принесут меню. Так как официанты не сильно спешили, он принялся разглядывать посетителей. Тут были люди совершенно разных рас, национальностей, возрастов, но все, как один, они выглядели довольными жизнью. Вот так природа и отдых творят чудеса с жителями городских мегаполисов, которые, как иногда думается, навек погрязли в проблемах карьерного роста, поиска денег и оплаты счетов.
  Неожиданно Бэлки вспомнил про Сильвию. Сердце защемило от стыда и тоски. «Как она там сейчас? Наверное, жутко переживает», – подумалось ему. А ведь он даже позвонить ей не может, из-за вчерашних чудачеств с телефоном. Бэлки сейчас до боли захотелось бросить все, купить билет на самолет, и первым же рейсом улететь обратно в Шесли. Ведь у него скоро свадьба, а он сидит в этом ресторане за тридевять земель от своего дома… И, причем, один. Без Сильвии! Чем он вообще думал, когда полетел сюда? Зачем он все это затеял?..
– Что пожелаете? – прервала поток его мыслей официантка. Это была милая девушка в кремовом сарафане и белоснежном переднике.
– Пожелаю вкусно и сытно поесть. Я жутко голоден! Всю ночь я вызывал дождь, – Бэлки улыбнулся. Официантка заулыбалась в ответ, немного смущенная.
– Принести вам меню?
– Я лучше так закажу! А то пока вы несете меню, боюсь, я умру с голоду, – ответил Бэлки, заливисто засмеявшись. К нему вернулось отличное настроение, он подозрительно быстро забыл про Сильвию и все свои сомнения.
– Хорошо, – еще больше смутившись, ответила девушка.
– Хочу тушеное мясо кролика с гарниром из вареной фасоли. Суп-пюре из форели, обязательно с зеленью. Какой-нибудь салатик из рыбы, – начал перечислять Бэлки, загибая пальцы. – Пару булочек с тертым горнаком, но только если свежие. И несколько оладий с джемом. И, конечно, кружечку свежего темного пива. У вас свое пиво? – спросил Бэлки с видом знатока. В пиве он разбирался неплохо.
– Да, мы сами варим! У «Брэгга» своя небольшая пивоварня. Все будет готово минут через двадцать, но вот оладий с джемом у нас, к сожалению, нет, – сказала официантка.
– Ну, тогда принесите ваш фирменный десерт, – быстро произнес Бэлки. От мыслей и разговоров о еде, его голод еще усилился, сейчас Бэлки показалось, что он съел бы за раз и целого быкозубра.
– Да, у нас есть фирменный десерт – пирог с яблоками. Очень вкусный! – уточнила официантка.
– Прекрасно! – потирая руки, воскликнул Бэлки. Официантка весело улыбнулась ему, и легко, будто бабочка, упорхнула на кухню. Пока заказанный им обед проходил процесс приготовления, Бэлки продолжил рассматривать ресторан и его посетителей, чтобы хоть как-то отогнать навязчивые мысли о еде, от которых уже сосало под ложечкой.
  Несмотря на большое количество народа, его заказ принесли довольно быстро. Готовили здесь просто великолепно. И пиво подали отличное, ничуть не хуже самых дорогих сортов ландинского, которое Бэлки привык покупать в ресторанах Шесли по баснословным ценам. Он с видимым удовольствием уплетал принесенную ему той же официанткой гору снеди, запивая ее пенным и вкусным пивом. Жизнь представлялась Бэлки удивительно прекрасной…
  Но вот он доел, отодвинул тарелку и расслабленно развалился на стуле. Обед превзошел все его ожидания и вышел просто превосходным. Официантка принесла счет, немного подмигнув ему. Что бы это значило? В счете Бэлки нашел бумажку с телефоном и одним словом, быстро написанным ручкой: Тина. «Тина…», – улыбнулся про себя Бэлки. Наверное, он понравился официантке, или просто обаял ее своим чувством юмора. Или… «Хотя, какое это имеет значение?», – мысль о курортном романе Бэлки совершенно не воодушевила, наоборот, даже кольнула небольшим уколом стыда. Бэлки смял в ладони бумажку и уже хотел выкинуть ее на пол, но в последний момент передумал – решил не сорить. Убрал бумажку в карман. Выкинет на улице. Расплатившись и оставив официантке хорошие чаевые, он вышел из ресторана.
  На улице уже заметно потеплело, волшебство дождя почти рассеялось. Еще пару часов и нежная утренняя свежесть превратится во влажную и спертую духоту, от которой мечтает укрыться все живое. Самое время пойти в номер и заняться различными неотложными делами, которые Бэлки благополучно перенес на послеобеденное время. Кондиционер избавит его от жары, а мини-бар с холодными напитками поможет утолить жажду. «Зря я взял полулюкс, что ли? Если уж заплатил за удобства, то нужно пользоваться ими по максимуму», – от этой мысли на душе стало теплее.
  Бэлки достал из кармана ключ от номера, бесцельно повертел его в руках, и широкими, быстрыми шагами зашагал к гостинице.

– Ты уверен в этом? – глухо спросил Шавкир. Ему было тяжело говорить, у него будто перехватило дыхание.
– Да, Шавкир, – ответил ВалРи.
– Как же мы будем без тебя? Я не представляю, как жить, когда ты умрешь. Для меня ты больше, чем просто шаман, – с трудом вымолвил Шавкир. Сейчас он ощущал в груди тягучую пустоту, холодную и скользкую.
– Такова воля Шепа!
– Неужели пришел твой черед? – Шавкир уставился на ВалРи глазами, полными невысказанной боли.
– Да, но я не печалюсь – я прожил долгую жизнь и, что во стократ важнее, счастливую жизнь. С ранней юности я знал, чем мне хочется заниматься, и именно этим и занимался всю свою жизнь. Не каждому дается такое счастье, далеко не каждому… – с отрешенной улыбкой ответил ВалРи.
– Может, ты все-таки ошибаешься? – с надеждой спросил Шавкир.
– Нет. Каждому Господь отмеряет свой срок, и мой уже почти на исходе. Скоро я покину этот мир, и духи предков понесут меня к Воротам Очищения, – шаман сложил руки на груди и наклонил голову так, что подбородок почти коснулся груди.
– Но ты ведь можешь продлить себе жизнь, ты знаешь, как это сделать. Ты ведь шаман! – громко закричал Шавкир. Его голос предательски дрогнул – вождь не смог сдержать своих эмоций.
– Можно вылечить человека, можно даже спасти его от смерти, но только если тебе поможет Бог. А если Шепа решил, что путь человеческой жизни окончен, то никакой, даже самый великий шаман уже не в силах будет помочь. Я знаю много, очень много, но что мое знание по сравнению с силой Господа Шепа? Все знания о тайнах неба и земли перед Его лицом не больше, чем песчинка в бескрайней пустыне… Бог всемогущ, а я ничтожен, – с благоговением сказал ВалРи и в его глазах загорелся загадочный, нездешний огонь.
– Ничтожен? Ты называешь себя ничтожным?! Как много людей ты вылечил или спас от верной смерти! – с недоумением воскликнул Шавкир.
– А как много не смог вылечить или спасти?! Неужели ты думаешь, что я говорю слова о воле и всемогуществе Господа лишь для того, чтобы оправдать отсутствие таланта или скрыть свое неумение? Неужели ты до сих пор думаешь, что это я лечу или спасаю? – ВалРи покачал головой и посмотрел на вождя как на ребенка, которому приходится вот уже в который раз объяснять прописные истины.
– А кто же? – спросил Шавкир, широко раскрыв глаза от удивления.
– Бог! Я лишь прошу Шепа и делаю все, что от меня зависит. Да, от меня зависит немало и кроме меня этого, вероятно, не сможет сделать никто, но пойми – лечит и спасает все равно Господь! Лишь Он один! – с таким восторгом воскликнул ВалРи, что у Шавкира создалось впечатление, словно Аста-рее уже не мире людей; вождю показалось даже, что от шамана сейчас будто исходит какой-то странный, едва заметный свет. «И верно, ВалРи Иттири-Ну, этот мир слишком тесен для тебя. Сосуд твоей души вмещает много больше того, что могут увидеть глаза», – вспомнил Шавкир слова одного из молитвенников, оставившего мир живых десять лет назад.
– Ты многое можешь, шаман! Очень многое!.. – громко сказал Шавкир. Его не покидало стойкое ощущение, что ВалРи все-таки мог бы отсрочить свою смерть, если бы захотел.
– Но многое и не могу… Помнишь великого шамана Арколку, что жил на этой земле три сотни лет назад? Я напомню тебе его мудрые слова: «Не я лечу, но Шепа. Я выполняю ритуалы, читаю молитвы и всей душой прошу Его помочь, но вылечить или нет, даровать жизнь или отбирать ее – решает только Господь». Решает только Господь, пойми! – горячо сказал ВалРи. Шаман прекрасно знал историю и священные книги Шепету и при любой возможности щедро делился своими знаниями с другими.
– Ты не можешь или не хочешь? – Шавкир никак не смог смириться с фатализмом верховного шамана. Чтобы ни говорил ему ВалРи, он был твердо уверен – шаман может продлить свою жизнь, ведь вождь не раз был свидетелем его дел, больше похожих на чудеса. «ВалРи не может вот так – просто взять и умереть», – подумал Шавкир. Ведь он так нужен им здесь, на грешной земле: тем, кого спасал от смерти, тем, кого, вылечивал от болезней, тем, кого поддерживал словом в беде или давал свои мудрые советы, которые, как гласит старинная пословица, стоят дороже золота.
– Послушай, Шавкир, я расскажу тебе о смерти и ее тайнах! Я расскажу тебе о том, как Сарвина-Ти, Хозяйка Смерть собирает свой страшный урожай. Немногие знают то, что ты сейчас услышишь, потому пусть это знание навсегда останется с тобой, – негромко произнес шаман. Его лицо стало на редкость серьезным, лоб изрезали глубокие морщины.
– Конечно, – тихо ответил ему Шавкир. По спине пробежал холодок. Иногда ВалРи говорил таким голосом, будто это уже и не он вовсе, а кто-то другой, приоткрыв дверь между мирами, говорит его устами. В такие моменты Шавкиру становилось не по себе.
  ВалРи поднял руки и негромко пропел: «Шепа Ом тарива», затем отвернулся и ушел в половину дома, называемую Даграпита, в которой возносились молитвы и совершались обряды Шепету; сложно представить себе дом и храм, соединенные в одно целое, но у шепетаров все было именно так. Даграпита в доме ВалРи была совсем небольшая, и обставлена была очень просто, даже скорее скудно: небольшая циновка, несколько изображений и фигурок Нерепы, вырезанных из дерева, металла и камня, шкаф с книгами по Шепету, небольшая лавка, которой, впрочем, ни ВалРи, ни кто другой никогда не пользовался, стол и несколько тумбочек. В них ВалРи держал лекарственные травы и ингредиенты для всевозможных средств Кха-Тэ, народной медицины, которую Аста-рее знал в совершенстве.
  Тем временем ВалРи встал на священную циновку, за долгие годы истертую почти до дыр и начал читать молитву. В сборнике «тысячи молитв» или Толе Дарно была молитва на каждый случай жизни, на каждую ситуацию, но ВалРи не пользовался этим сборником, другой сборник вот уже пятьдесят лет находился в его собственной душе; верховный шаман пользовался именно им, а потому всегда знал, когда и какую именно молитву нужно прочитать. Сейчас он три раза прочитал нараспев молитвенный стих «О длипа рано Шепа ти ене», что в переводе с древнего языка шеперсати, шепаро, значило: «Шепа, дай мне силы принять все, как есть».
  После этого ВалРи встал, поклонился, подошел к столу и неспешно сел на лавку напротив Шавкира. Взял в руки кружку с чаем и улыбнулся. Шавкир улыбнулся ему в ответ, и тоже взял кружку с чаем. Давно они вот так просто не сидели и не разговаривали, глядя друг другу в глаза. Сейчас Шавкиру мучительно захотелось, чтобы все, что только сказал ВалРи о своей смерти, было неправдой, чтобы шаман прожил еще хотя бы несколько лет. Эх, как же в последнее время Шавкиру хотелось просто придти к ВалРи в гости, посидеть с ним за одним столом, поговорить, выпить его бодрящего травяного чая. Но каждый раз одно и то же: нет времени, неотложные дела, встречи, нерешенные вопросы.  Жизнь проносится мимо, будто ветер, что колышет вершины деревьев…
– Не печалься, Шавкир, – с улыбкой сказал ВалРи. – Пришло мое время, но я покидаю этот мир счастливым. Оглядываясь назад на свою жизнь, я вижу, что я прожил ее не зря. Мой учитель, верховный шаман Епгакир, сказал перед смертью: «Я бы не променял свою жизнь ни на что на свете». Лишь сейчас я начинаю понимать, что значили те его слова. 
– Может и так, да только смерть все равно заберет тебя, – с печалью в голосе возразил Шавкир.
– Смерть… – шаман с таким удивлением произнес это слово, будто лишь сейчас по-настоящему понял, что оно означает.
– И от нее нет спасения! – в голосе вождя звучал ужас и отчаяние.
– Ни один человек не спасется от Хозяйки Смерти! Сарвина-Ти стара, как само Бытие, не ведая сомнений, страха и усталости, с окровавленным серпом в правой руке и Ахвиати в левой, с начала времен собирает она свой страшный урожай. Ее серп не знает пощады, собирая кровавую жатву из душ грешников, которые ложатся на нить страдания, образуя ужасное ожерелье Ахвиати, – ВалРи произнес эти слова с таким чувством, будто он и сам не раз наблюдал за той картиной, что сейчас, не жалея красок, нарисовал Шавкиру. У вождя перехватило дыхание, его ноги и руки стали ватными, а в голове звенящим эхом отдались отзвуки только что услышанных слов.
  В дверь постучали… Сей простой звук прервал мистическое очарование этой минуты, он будто вернул Шавкира из древнего и загадочного мира, о котором только что говорил ВалРи – мира сказаний и легенд. Вождь всегда удивлялся этой способности шамана изменять время, каким-то образом делая его другим. Послушаешь ВалРи всего несколько минут, и совсем забываешь, что вокруг время экспансии материализма, научной революции и всепоглощающего прогресса; перед тобой каким-то невероятным образом открывается дверь в то далекое прошлое, когда мир был молод, чист и прекрасен, а люди были смелы и красивы, и любили друг друга и все вокруг той искренней и чистой любовью, которой нынче почти не осталось в сердцах. Осторожно заглядывая в приоткрытую шаманом дверь, ты видишь этот древний и загадочный мир, и что, еще более удивительно, видишь и свое отражение в нем, а затем, подхваченный волшебством слов, ты непостижимым образом возвращаешься к себе самому, к настоящему себе, забытому где-то в лабиринтах нескончаемых скитаний, и там, в мире Света и Любви, находишь вечную гармонию и покой. Это даже не волшебство, а нечто большее, настолько большее, что не передать никакими словами… ВалРи, лишь одному ему ведомым способом, приоткрывает перед тобой «дверь познания», и ты, отбросив всякие страхи и сомнения, смело шагаешь в нее, а переступив незримый порог, ощущаешь такое счастье и такую радость, что совсем не хочется возвращаться. Но, как бы ни было велики очарование загадочного мира, скрытого от людских глаз, и радость долгожданной встречи с самим собой, возвращаться все-таки приходится…
  Сейчас Шавкир даже не зашел в «дверь познания», а всего лишь заглянул в узенькую щелочку между дверным полотном и косяком, но тот свет, что струился из мира вечного покоя и блаженства, был так прекрасен, что мгновенно наполнил сердце вождя любовью, благоговением и восторгом. Шавкир купался в этих чувствах, тонул в них, растворялся в них… Они манили его, обволакивали, пленили…
  Стук в настоящую дверь дома шамана легко спугнул ощущение безграничного счастья и восторга, будто бабочку с изумительной красоты цветка. Вождь шумно вздохнул, с огорчением возвращаясь в реальный мир. На лице ВалРи тоже было написано огорчение. Шаман поставил чашку на стол, потер глаза ладонью и голосом обиженного ребенка спросил:
– Кто там?
– Авидриш. У меня к тебе дело, шаман! – громко, но неуверенно произнес голос за дверью.
– Очень срочное? – с надеждой спросил ВалРи. С надеждой, что не очень срочное, разумеется
– Я могу подождать, – все так же неуверенно ответил некий Авридиш. Вождь вспомнил, что Авридиш был хорошим, толковым плотником из селения Табуи, трепетно относился к Шепету и обычаям шеперсати. Также Шавкир вспомнил, что у Авридиша была очень болезненная дочь, и потому он был нередким гостем в доме верховного шамана.
– Вот и подожди, – жестко, словно отгоняя назойливую муху, сказал ВалРи. Шаман всегда готов был помочь любому, даже и не из шеперсати, но, что нравилось Шавкиру, Аста-рее был напрочь лишен напускного сострадания и внешней, показной доброты, от которой иногда так претило вождя всех шеперсати. Сколько раз, пожимая руку кому-нибудь из своих «друзей», вождь видел улыбку и слышал в ответ красивые слова, наполненные уважением, заботой и состраданием. А назавтра Шавкир узнавал, что этот «друг» за его спиной делал все возможное, чтобы растереть вождя в порошок… За те долгие годы, что Шавкир занимался политикой, он видел так много лжи, предательства и беспринципности, что иногда ему начинало казаться, будто он почти разучился доверять людям.
– Может, все-таки впустишь его? – с сомнением в голосе спросил Шавкир. Он был одним из тех немногих, кто решался спорить с верховным шаманом. – Он ведь из Табуи приехал. Не близко.
– Сейчас есть вещи поважнее. Пусть пока посидит у родственников, – сухо ответил ВалРи.
– Как знаешь.
– Я начал важную тему, – безо всяких вступлений сказал ВалРи.
– Смерть! – напомнил вождь.
– Именно. Запомни все, что я скажу тебе, Шавкир! Ты еще много лет будешь ходить по этой земле, очень много… Но, хоть жизнь твоя будет долгой, придет время, когда и ты заглянешь в глаза Хозяйке Смерти. Да, именно хозяйки, потому что она хозяйка наших тел, и тело каждого из нас она заберет себе. Никто не сможет спасти его от пленительных объятий Сарвина-Ти, но горе тому, кто отдает ей и свою душу! – с жаром воскликнул шаман, вскинул руки.
– Надеюсь, наши души мы ей не отдадим!
– Я верю, что Сарвина-Ти сможет забрать лишь мое тело, а духи предков отнесут мою душу на свидание с Господом. Я молю о том, чтобы Шепа впустил ее во врата Очищения, и Священным огнем выжег из души все, что останется в ней нечистого. И пусть потом моя душа, очищенная Божественным Светом, и наполненная Божественной Любовью, летит в центр Вселенной, где до конца времен в покое и безмолвии созерцает великую красоту, величие и силу Господа, – с благоговением, от которого захватывало дух, произнес ВалРи.
– Нерепа, владычица Нерепсат, поможет тебе, шаман, ведь ты всем сердцем чтил ее! – закричал Шавкир каким-то не своим голосом.
– Горе тем, кто прожил жизнь, заботясь только о теле и удовольствиях для тела. Горе тем, кто прожил жизнь, заботясь только о духе и уме, и удовольствиях для них. Горе тем, кто забыл о величии души! Горе тем, кто забыл, что мы живем, чтобы служить Богу и любить Его всем своим существом! – негромко сказал шаман, но с такой страстью, что Шавкира пробрало до костей. Он удивленно посмотрел на ВалРи – кто он, этот такой знакомый, и в тоже время такой незнакомый ему человек, что в его словах заключено столько силы? Сколько лет они были друзьями, но верховный шаман всегда оставался для Шавкира загадкой. Хотя, наверное, шаман и должен быть загадкой, или он уже не шаман…
– Слава Шепа, что мы на верном пути, – уверенно сказал Шавкир.
– А ты уверен, что на верном? – резко спросил ВалРи. Да, чего-чего, а резкости и прямоты ему было не занимать. 
– Уверен! – твердо ответил вождь. А вот уверенности в своих силах и умению этой уверенностью заразить других, было не занимать уже Шавкиру.
– Вера – великая вещь! Не изменяй вере, вождь, – сказал ВалРи. Его голос обрел властные нотки человека, знающего не понаслышке, что такое повелевать другими.
– Ты же знаешь, что не изменю.
– Знаю.
– Многие боятся смерти, – снова начал ВалРи. Он вел разговор в только одном ему известном русле, легко перескакивая с одной темы на другую. Иногда собеседникам было очень непросто удержать нить рассуждений шамана, особенно тем, кто общался с ним в первый раз, но Шавкир уже давно привык к странной и непростой манере общения Аста-рее, поэтому особых сложностей не испытывал. ВалРи же тем временем продолжил свои рассуждения:
– Но этот страх глуп и нелеп. Как можно бояться того, что неотвратимо? Не было еще никого, кто бы не оставил этот мир, каждый из нас умрет, и с этим ничего нельзя поделать. Наше тело бренно, и в этом тоже умысел Господа. Ты боишься смерти, Шавкир?
– Немного, – чуть смутившись, ответил тот.
– Твоей жизни отпущен немалый срок и когда ты подойдешь к черте, которая разделяет два мира, ты вспомнишь мои слова. Тогда меня уже не будет рядом, но мой дух в момент твоей смерти поможет тебе!
– Спасибо, о, шаман! – не скрывая своей благодарности, воскликнул Шавкир, подняв лицо и руки к небу.
– Говори спасибо Шепа!
– Пара! – сказал Шавкир, склонил голову и одними губами прочитал благодарственную молитву. ВалРи подождал, пока Шавкир закончит.
– Ты мне очень дорог, Шавкир. Я помню тебя еще совсем юнцом… Но уже тогда я видел, что ты особенный, не такой как все! Господь уготовал тебе великий путь – и ты прошел его достойно. Многие бы не выдержали тех испытаний, что давал тебе Господь, многие сломались бы от трудностей и неудач или упились бы славой и властью, став тиранами и деспотами. Но ты, не в пример многим, сохранил свой ум ясным, а душу – в чистоте. Не зря я верил в твою счастливую звезду! Не зря верил, что искра в твоих глазах, которую я увидел когда-то давно, превратится в огонь!
– Это потому что ты помогал мне и направлял меня, когда я сбивался с пути, – скромно сказал вождь. Неожиданные дифирамбы ВалРи смутили его, это было очень не похоже на Аста-рее, ведь шаман хвалил кого-нибудь крайне редко. А Шавкира так и вообще почти никогда, предпочитая похвалам строгие замечания.
– Может и так, но твой труд… это даже не труд, а скорее подвиг, – в голосе верховного шамана Шавкир услышал гордость и даже восхищение. – Хоть ты уже совсем не мальчик, я все равно чувствую, что должен иногда помогать тебе. Я всегда это чувствовал! И потому наставлял и воспитывал тебя, хотя, наверное, это и не всегда было уместно, – ВалРи грустно улыбнулся.
– Для меня твои мудрые советы всегда были и будут уместны.
– И я всегда скрывал свои похвалы и радость… – проговорил ВалРи, будто и не заметив последних слов Шавкира. При разговоре с шаманом иногда складывалось такое впечатление, что он не слышит, а иногда, и вообще, не слушает собеседника. – Я всегда был строг к тебе, потому что всегда желал тебе только блага. И сейчас глядя на тебя, я могу сказать, что старался не зря!
– Я тебе очень благодарен, ВалРи, – Шавкир склонил голову.
– И я тебе благодарен, Шавкир. Ты сделал то, что не смог бы никто другой и это вовсе не преувеличение. Ты так много сделал для всех шеперсати, что всей нашей благодарности, сколь бы много ее не было, все равно будет недостаточно. Не сомневаюсь, что все последующие поколения нашего народа будут вспоминать твое имя с любовью и гордостью. Придет время, и прачи сложат о тебе песни и легенды! – с гордостью произнес шаман, чуть повысив голос.
– Да что ты такое говоришь! Зачем мне эти песни и легенды? Я просто люблю свой народ и готов отдать ради его благополучия все, что имею!
– Ты и так отдал... Всю свою жизнь и все свои силы. Все, что ты сделал для своего народа, шеперсати по-настоящему оценят позже. И тогда нарекут тебя великим вождем! – с необычайной силой и страстью в голосе сказал шаман. Сейчас он был похож на провидца, который отодвинул занавес времени и заглянул туда, куда не может заглянуть никто.
– Без тебя я не смог сделать бы и половины того, что сделал. Ты всегда был мне как отец! – произнес Шавкир с необычайным уважением. В этом не было ничего удивительного – у шеперсати уважение к отцу и матери прививалось ребенку с раннего детства, уважение к родителям считалось одним из краеугольных камней воспитания и мировоззрения.
– А ты мне как сын… Я всегда любил тебя, хоть и всегда вынужден был скрывать свои чувства. Но сейчас, перед лицом скорой смерти, я уже могу не стесняться своей любви и своих отеческих чувств к тебе, – с улыбкой ответил ВалРи. Сейчас ВалРи говорил с Шавкиром, как с ребенком; в применении к верховному вождю и уважаемому немолодому мужчине его слова выглядели немного нелепыми, а может даже и смешными. Но ВалРи Иттири-Ну никогда не боялся быть нелепым и смешным… Он боялся только одного – перестать быть самим собой, а потому до мнения других людей ему никогда не было особенного дела.
– Мне хватало и твоей строгости. Я знал, что ты меня любишь, – смущенно сказал Шавкир. И тут же игла боли уколола прямо в сердце – неужели ВалРи, которого он считал своим вторым отцом, скоро умрет? Шавкир ощутил себя слабым и беззащитным, словно маленький ребенок, сейчас ему показалось, что без любви и заботы отца ему не выжить в огромном суровом мире.
– Скоро мое тело истлеет, и вы развеете мой прах по ветру – как и положено. Сейчас, Шавкир, в первый и последний раз я назову тебя сыном. Я очень рад за тебя, сынок, рад, что ты нашел себя, рад, что ты сделал так много! – по щекам ВалРи текли слезы.
  Шавкир не нашел, что ответить. Ком встал в горле, а глаза верховного вождя всех шеперсати подернула пелена. Сердце Шавкира в эту минуту точно тиски сдавили – давно, ох как давно он не чувствовал такой печали и такого бездонного одиночества, как сейчас.
– Я догадываюсь, о чем ты думаешь, Шавкир, – глухо промолвил шаман, вытерев слезы ладонью, – а потому скажу тебе еще раз: «Не печалься». Я прожил долгую и счастливую жизнь, я никогда не желал себе другой судьбы. С ранних лет я служил Господу, и это служение наполняло меня ощущением счастья, с которым не сравниться ничто. Я всю жизнь прожил на своей земле, со своим народом: вместе с ним я перенес тяготы, беды и болезни, но вместе с ним я радовался и любил. Посуди сам, разве это не счастье? Чего мне еще желать? – сказал ВалРи с радостью, как показалось Шавкиру, в данный момент совершенно неуместной, скорее даже кощунственной.
– Ты уже давно понял тайны неба и земли, но другим трудно принять смерть спокойно, – угрюмо пробормотал Шавкир. Чтобы не говорил шаман, он все равно не мог смириться с мыслью, что тот скоро умрет.
– Так говорят о смерти те, кто держится за свое тело. Они трепещут перед смертью, потому что понимают – с ней они потеряют все, чем дорожат. Они умирают со страхом, и потому Хозяйка Смерть забирает не только их тело, но и властвует и над их душой – а страшнее этого ничего нет, – так спокойно заметил ВалРи, будто речь шла о каких-то простых и обыденных вещах, а вовсе не о смерти.
– Совсем не боятся смерти – трудно, – возразил Шавкир.
– Конечно. Но тут важно верить! Ты же веришь, что живешь в этом мире не ради своего тела и не ради одних удовольствий? Ты ведь веришь, что наша жизнь дана для чего-то большего? Верно, Шавкир? – спросил ВалРи, чуть сузив разрез глаз.
– Верно, – подтвердил вождь.
– Значит, чего тебе бояться смерти? Да, твое тело обратится в тлен, но душа-то будет жить дальше, после смерти умрешь не весь ты, главная часть твоего существа – душа, отправится на встречу с Господом, и Он решит, каков будет ее дальнейший путь. Ты и сам не хуже меня знаешь, что говорит об этом Шепету: если любил Господа, служил Ему, жил достойно и держал себя в чистоте, то в скором времени твоя душа найдет себе новое тело, родившись на Омикроне, или в других, не менее прекрасных мирах. Или даже навек останется в центре Вселенной! – после этих слов шаман с восхищением вскинул руки вверх и забормотал слова молитвы.
– Надеюсь, все так и будет, – неуверенно пробормотал Шавкир.
– Анывеела, колесо жизни и смерти, которое приводит в движение сам Шепа, никогда не останавливается, а это значит, что каждый, кто родился – все равно умрет, а за каждым умершим последует новый родившийся. Но, ведь то, что мы видим глазами и ощущаем чувствами – это лишь внешние проявления нашей жизни. Мы думаем, что мы рождаемся и умираем, мы радуемся и скорбим, но, если заглянуть за тайну мироздания, за тот покров, что отделяет Истину от заблуждения, то можно увидеть, что рождения и смерти происходят лишь с нашими телами… А наша душа живет вечно, ведь она несет в себе частичку Бога, которая никогда не умирает. Узнав и поняв это, мы перестаем трепетать перед смертью, потому что понимаем – главная часть нас будет жить и после смерти, и тогда мы осознаем свое истинное «Я» и свое истинное бессмертие!
– Но ведь человек все равно остается человеком, пока он живет в этом мире, – негромко возразил Шавкир.
– Пока душа находится в нашем теле, мы всегда останемся людьми, и в этом тоже великая тайна. Но в нашей власти преодолеть страх и разжать ту железную хватку, которой наше сознание схватилось за этот мир, так же, как в нашей власти ощутить Божественное, что сокрыто в нашей душе; а ощутив его, мы познаем саму суть Бытия и начинаем ощущать Любовь, Свет и Истину в себе. И тогда мы обретаем истинное счастье, которое ни от чего не зависит и которое у нас уже не отнять, и нас уже не страшит смерть! – закричал ВалРи. В глазах шамана загорелся странный огонь, который восхитил и одновременно испугал Шавкира.
– Тебя уже не страшит? – осторожно спросил вождь. То, что он мгновением раньше увидел в глазах ВалРи, привело его в легкое замешательство.
– Нет. Я давно увидел мир, как он есть, ощутил суть Бытия в своем первозданном совершенстве и неизреченном великолепии. Приоткрыв завесу этой великой тайны, я навсегда забыл про плен этого мира и этого тела, и я верю, что со смертью смогу освободиться навсегда, – с непоколебимой уверенностью ответил ВалРи. Сейчас его голос был тверд как скала.
– Веришь… – задумчиво произнес Шавкир. – Нас спасет вера?
– И вера ничто без Любви. Вера есть свойство сознания, которое разрушается, а Любовь есть свойство души, которая живет вечно. И значит, со смертью разрушается и вера, но Любовь остается жива, потому что душа, которая несет в себе частицу Бога и Его Божественной Любви – не умирает. Шепа создал нас, чтобы любили Его и служили Ему, и тот, кто знает это – на верном пути, – после этих слов шаман выразительно посмотрел на Шавкира, а затем, прошептав одними губами слова молитвы, добавил: – Пара!
– Пара! – повторил Шавкир и замолчал. Сейчас ему не хотелось ничего говорить, странные ощущения подхватили его словно бурный водоворот, и затягивали все глубже и глубже. Из сказанного шаманом он не все понял, но в эту минуту он ясно почувствовал, что и слова сейчас – не главное. За сказанными словами, каковые на самом деле всегда останутся лишь словами, которые он может понимать или нет, Шавкир ощутил нечто большее, причем большее настолько, насколько что-либо может быть больше всего того, что мы видим вокруг и к чему мы так привыкли. Вождь увидел негасимый Свет, ощутил вечные Любовь и Истину – камни, на которых стоит мироздание, и это озарившее его видение было так прекрасно, что он боялся пошевелиться, даже вздохнуть, чтобы оно не рассеялось словно дым. Сейчас Шавкиру хотелось просто слушать то, что говорит шаман, а если он замолчит и не скажет больше ни слова, то тогда вождь будет просто слушать его молчание…
  ВалРи с удивлением посмотрел на Шавкира. Он вгляделся в глаза вождя и понял, что Шавкир смог разглядеть то, что скрыто по ту сторону зеркала Бытия, по ту сторону границы добра и зла! И он поднял руки к небу со словами: «О, слава Шепа!», после чего несколько минут истово молился, произнося древние слова, смысл которых знает только земля и воздух, только огонь и вода. Это были слова, сокрытые в каждом из нас, слова, которые мы когда-то знали, но со временем забыли, и которые иногда так силимся вспомнить. И кто-то вспоминает их, а кто-то так и не может… И кто-то находит себя, а кто-то всю жизнь блуждает в вечном поиске… Сейчас один из живущих на планете Омикрон, смог вспомнить слова вечной Истины и смог найти себя.
  И он сидел, не шевелясь и не говоря ни слова, слушая молчание. А по его щекам текли слезы...

  В поисках зарядного устройства для телефона Бэлки полез в чемодан. Он копошился в его содержимом, когда, между носками и сложенными брюками, его рука нащупала листы бумаги. «Вроде я их туда не клал», – полоснуло Бэлки оголенным острием мысли. Снова мистика? Сердце бешено заколотилось уже при одной только мысли об этом. Бэлки, затаив дыхание, осторожно вытащил листы, чтобы не порвать их о вещи и… улыбнулся. Это была распечатанная им на офисном принтере информация о народе шеперсати. Видимо, когда Бэлки собирался, он механически кинул кипу листов на дно сумки, и это тут же вылетело у него из головы; учитывая, что на все сборы у него ушло около получаса – это было не слишком удивительно. «Да уж, с этой мистикой я скоро совсем помешаюсь. Буду видеть привидений за каждым углом и вздрагивать от каждого шороха», – Бэлки широко улыбнулся. Он приоткрыл балконную дверь и вышел на балкон. С озера тянуло легким бризом.
  Шеперсати. Еще совсем недавно они казались Бэлки Стюарту каким-то загадочным, полумифическим племенем из поросшей легендами древности, живущим на берегу далекого озера. А сейчас это самое озеро можно было увидеть из окна его гостиничного номера, а загадочные шеперсати, всего в нескольких километрах от него ловили рыбу, охотились, или совершали свои странные обряды. Удивительная штука жизнь! Сказал бы кто ему неделю назад, что он будет сидеть на небольшом балконе за тридевять земель от Шесли, смотреть на озерную гладь и с интересом размышлять о племенах из резервации, он бы долго смеялся. Вообще, жизнь еще и смешная штука, как выходит…
  Бэлки небрежно развалился в кресле. В одной руке у него была зажата кипа изрядно помятых листов, а в другой баночка с апельсиновым соком. От этого расслабленного состояния веяло таким удовольствием, что Бэлки даже не открывал сок и не начинал читать – он просто наслаждался моментом, который был удивительно безмятежен и прекрасен… Сиреневая Звезда ярко светила высоко над головой, а одинокие облачка лишь подчеркивали синеву бездонного неба. Сейчас, в этот прекрасный теплый день, водное зеркало Нерепсат было похоже на какое-то застывшее волшебство, загадочным образом переместившееся сюда из затерянного за пределами всех измерений мира магии. Будто бы неизвестный художник, от избытка таланта и вдохновения, щедро плеснул все краски своего небесного мольберта на этот кусочек Омикрона, и создал шедевр, красота которого ослепляет яркостью цветов и удивительной гармонией линий. О, небесный маэстро, ты создал само совершенство!
  Бэлки несколько минут так и сидел в удобном кресле, сплетенном из тростника, и смотрел на Нерепсат. В руке медленно нагревалась баночка с апельсиновым соком, а легкий ветер небрежно ворошил листы бумаги в другой руке. Бэлки испытывал такое неизъяснимое блаженство, что ему почудилось, что он мог бы сидеть вот так до конца времен. Его ум был кристально чист от любых посторонних мыслей, и сейчас он, даже если бы и захотел, все равно не смог бы думать ни о чем, кроме как о красоте озера Нерепсат, которую он созерцал со своего балкона, и удивительной глубине голубого неба Тирвани.
  Где-то в небе закричала птица. Бэлки очнулся от своего блаженного забытья, он будто бы вспомнил кто он и зачем он здесь. Бэлки неспешно открыл баночку с соком, и в несколько глотков осушил ее всю, затем поставил пустую баночку на столик из плетеного тростника, что стоял рядом, сел поудобнее и начал читать. Глаза быстро забегали по буквам, которые начали складываться в слова, а затем и в предложения. 
  «Шеперсати – племя (или малый народ – классификация затруднена), обитающее на берегу озера Нерепсат в резервации Окнегипа-Ни. Население шеперсати по последней переписи составляет чуть более тридцати тысяч человек. Шеперсати являются уникальным народом, не входящим ни в одну из известных классификаций малых народов. В настоящем время они говорят на общеимперском языке, хотя для религиозных обрядов активно используют и свой древний язык – шепаро; письменность в шепаро отсутствует, а сам язык довольно сложен и архаичен. До распространения среди шеперсати общеимперского языка, основным способом передачи информации была устная речь. Все предания, обычаи, народное творчество, а также религиозные тесты и священные книги были записаны в период от трехсот до двухсот лет назад на общеимперском языке.
  Большинство ученых считают шеперсати уникальным народом, развивавшимся обособленно в силу изоляции, а также совокупности ряда других факторов. Многое в культуре шеперсати не имеет аналогов у других малых народов, что вызывает немало споров у ученых, относящихся к разным научным школам. В настоящее время единой теории о культурно-историческом развитии шеперсати, а также теории, объясняющей их непохожесть на другие малые народы и племена Тирвани, не выработано.
  На территории природного заповедника рядом с озером Нерепсат расположены еще две резервации: Пикщо-Ни и Яцкито-Ни, на которых проживают племена мангипа и про-Оки соответственно. Они имеют свое социальное устройство, культуру и обычаи, хотя большая их часть напрямую позаимствована у соседей, шеперсати. Мангипа и про-Оки не имеют своей религии, ограничиваясь довольно примитивными языческими культами поклонения силам природы. Племена мангипа и про-Оки в численности населения и социальном развитии сильно уступают народности шеперсати
  В настоящее время земля, на которой расположены резервации Нерепсатского дистрикта, принадлежит Империи, но племенам и народностям, живущим на территории резерваций, она предоставляется в безвозмездную и бессрочную аренду. Резервация шеперсати (Окнегипа-Ни) включает в себя несколько крупных селений, а также несколько небольших поселений, все – сельского типа. Наиболее крупным из них является Шепа-Наго (в дословном переводе с шепаро – дом Шепа), которое служит административным центром шеперсати, а также местом жительства верховного вождя – их главы, и верховного шамана (Аста-рее) – их религиозного лидера».
  Бэлки оторвался от чтения. Захотелось пить. Он взял с собой листы, чтобы их не снесло ветром, и нехотя встал с кресла. Открыл балконную дверь, зашел в комнату и подошел к бару. Несколько минут он просто стоял возле него, одной рукой крепко зажав листы, словно секретную депешу, которую нельзя даже на секунду выпустить из рук, а другой неспешно перебирая баночки с охлажденными напитками. Сегодня Бэлки никуда не спешил, а потому мог позволить себе такую роскошь, как бесцельная трата времени. Наконец, он сделал непростой выбор между яблочным соком, газированной водой и легким пивом, и, вытащив из бара последнее, снова пошел на балкон. Осталось еще приличное количество непрочитанных листов, а на вечер Бэлки запланировал несколько дел – поэтому он снова сосредоточился на чтении.
  «Шеперсати населяют земли возле озера Нерепсат не менее пяти тысяч лет. Раскопки их самых ранних поселений позволяют определить именно такую цифру, хотя вполне вероятно, что они жили здесь и раньше, однако, найти каких-либо достоверных свидетельств из более ранних эпох их существования на территории Окнегипа-Ни пока не удается. Многие ученые склоняются к мысли, что шеперсати появились на территории, близкой к территории их современного проживания, от семи до десяти тысяч лет назад. Они сразу осели на этой земле, отказавшись от кочевого образа жизни, который в ту эпоху вели другие народы и племена в этом районе. Поначалу шеперсати влачили довольно жалкое существование, с трудом отбиваясь от набегов других племен и занимаясь по большей части собирательством и рыбной ловлей. Позднее (около четырех тысяч лет назад) они начали исповедовать религию Шепету – и это, по мнению большинства ученых, послужило отправной точкой их дальнейшего развития. Необычайно развитая для своего времени религия (Шепету), довольно быстро позволила шеперсати опередить другие племена и народности региона по общественному, социальному и экономическому развитию. Появился наемный труд и денежное обращение, затем институты шаманства, вождей и сложного общественного устройства, что позволило создать сильные прослойки охотников и воинов, а это, в свою очередь, очень способствовало процветанию. Наличие хороших охотников позволяло даже в голодные и засушливые годы обеспечить население пропитанием и не допустить сильного голода, а прекрасно подготовленные воины обеспечивали защиту при набегах соседей. Мощь и благополучие шеперсати быстро выросли, настолько, что вскоре все соседние племена перестали на них нападать. Главное поселение шеперсати – Горканда, разрослось до нескольких тысяч человек и быстро стало центром торговли, культуры и общественной жизни всего Огшени-клако (древнее название Тирвани). После сильнейшего наводнения, полностью уничтожившего Горканду около тысячи двухсот лет назад, столица шеперсати переехала в поселение Шепа-Наго, которое является их административным центром и до сих пор».
  Бэлки устал читать. Его настроенный на отдых мозг был уже изрядно перегружен и от дальнейшего восприятия информации просто отказывался. Бэлки широко зевнул, нехотя прикрыв рот рукой, прочитанная статья о шеперсати, а также легкое пиво сделали свое дело – его потянуло в сон. Решив, что в отпуске сильно напрягаться не стоит, и что все остальные дела он успеет сделать вечером, Бэлки взял листы и отправился в спальню. Он аккуратно положил распечатанные листы в верхнюю полку спальной тумбочки и тут же с нескрываемым удовольствием упал на мягкую кровать. «До чего же хорош отпуск» – успел подумать Бэлки перед тем, как заснул.
  Он проснулся уже ближе к вечеру… Чувствовал он себя просто прекрасно – все тело наполняла приятная бодрость, а голова была на удивление ясной. Лежа в кровати, Бэлки начал прикидывать в уме, какие дела он еще успеет сделать сегодня, а какие придется отложить на завтра. Подумав с пару минут, он решил в первую очередь сходить в местный супермаркет, который, как он узнал у портье, располагался всего в пяти минутах ходьбы от гостиницы.

  Супермаркет оказался так себе. После огромных гипермаркетов Шесли, наполненных таким количеством товара, что глаза разбегались, этот, в общем-то, вполне неплохой супермаркет, показался Бэлки маленьким и пустым. Впрочем, он давно уже соглашался с теми, кто говорил, что современная Империя производит и потребляет слишком много, и что философия современного общества с каждым годом все больше разжигает в людях инстинкты хищника и потребителя. Соглашался и … все равно снова и снова ехал в магазины, чтобы купить огромное количество вещей и продуктов, половину из которых он выбрасывал на следующий день, с неподдельным удивлением обнаруживая, что они ему совершенно не нужны и спрашивая себя, зачем он вообще их купил. «Потребляйте и наслаждайтесь!», – этот девиз все прочнее входил в повседневную жизнь каждого жителя Империи. Смотрите и рукоплещите! Вы становитесь свидетелями рождения новой Империи – Империи потребителей!
  Как только Бэлки зашел в супермаркет, он с удивлением заметил в себе странную перемену. Раньше он мог часами бродить среди сказочного изобилия, выставленного на витринах и полках, мимо всех этих блестящих и сверкающих банок, пакетов и коробок, привлекающих внимание своими яркими упаковками и бросающимися в глаза названиями. Он брал их в руки и разглядывал с видимым удовольствием, его грела мысль, что у него есть возможность купить, все, что он захочет. Нужно это ему или нет – по большому счету, неважно, важно то, что он может себе это позволить! Важно, что он может выбирать и покупать! Важно, что он может потреблять и наслаждаться! Достойный сын Империи, впитавший ее лозунги во все свое существо…
  А сейчас? Бэлки быстро пробежал по супермаркету, купив только то, что ему было необходимо; все остальное, завернутое в блестящие упаковки с кичливыми названиями, стройными рядами разложенное на километрах стеллажей и акрах витрин, вызвало у него лишь отвращение, будто он неожиданно заметил обманку, скрывающуюся за привычными для него вещами. Увидев парочку, с чопорным видом выбирающую что-то возле громадного, в полтора человеческих роста, холодильника, Бэлки тут же усмехнулся про себя: «Во, дают! Тратить свое время на такую глупость!».
  Он осекся. «А не вчера ли еще, ты, Бэлки Стюарт, был точно таким же?», – Бэлки даже немного удивился постановке вопроса, который он задал сам себе: «Вчера? Был? Таким же?». Интересно получается, даже очень интересно... «Это озеро Нерепсат так на меня влияет? Или отпуск?», – он тотчас же предложил себе на выбор несколько гипотез. Но, уж не в прошлом ли отпуске, Бэлки часами слонялся по гипермаркетам и торговым центрам? Не в прошлом ли отпуске он потратил столько, что больше трех месяцев раздавал долги? Бэлки начал было размышлять о странных метаморфозах, что происходят с ним в последние дни и коим он не может найти никакого объяснения, как сам не заметил, что уже подошел к кассе. Пора платить за покупки. Просто выбрал то, что нужно, заплатил и купил. Как же все просто!
  Почему он раньше об этом не думал?..

  Начинало вечереть. И хотя дневная жара еще не спала, уже чуть повеяло вечерней прохладой. Небо было ясное: голубая лазурь, ни облачка. Вчерашний ливень, омывший Пронкист, небольшой курортный городок, а вернее даже поселение, на окраине которого стояла гостиница «Озерник», сейчас вспоминался как приятный сон.
  Бэлки только что купил и подключил новую сим-карту. За последний час уже раз двадцать пожалел о своем поступке по дороге из аэропорта. Что на него тогда нашло, он не знал, но выкинуть свою старую сим-карту, на которой было невероятное количество нужных ему номеров, оказалось полнейшим безумием. Бэлки подал заявку на ее восстановление, но менеджер сказал, что на это уйдет как минимум неделя. «Ничего себе! Неделя!», – во весь голос закричал Бэлки в офисе сотового оператора, совершенно позабыв про правила приличия. Но потом довольно быстро успокоился, вспомнив, при каких обстоятельствах он лишился «памяти» своего телефона. Ему вежливо посоветовали позвонить кому-нибудь в Шесли, где находился головной офис компании, сказав, что это сильно ускорит процесс восстановления, но при слове «Шесли» Бэлки тут же вспомнил о Сильвии, и желание звонить куда-либо у него мгновенно пропало. Конечно, в последние дни Бэлки вспоминал о своей невесте реже, но это вовсе не значило, что он забыл ее. Мысли о Сильвии и скорой женитьбе острым лезвием стыда полоснули сердце...
  «Нет», – решил Бэлки, – «никому я звонить не буду!». Ведь он приехал сюда не иначе как в поисках самого себя, в надежде найти ответы на так неожиданно появившиеся вопросы. «Вот когда узнаю эти ответы, сразу же всем и позвоню. Но на полпути я не сверну! Раз уж решил – нужно идти до конца!», – твердо сказал себе Бэлки. Однако, вопреки его решимости, мысли о Сильвии никак не выходили у него из головы.
  Он крутил в руках мобильный телефон. «Может все-таки позвонить ей? А что она скажет? Пошлет куда подальше? Накричит? Или хуже того, расплачется?», – при мысли об этом у Бэлки встал ком в горле. Он ведь подвел Сильвию, даже, наверное, предал. Бэлки догадывался, что о нем сейчас думают родственники его невесты, да и его собственная мать, он был в этом уверен, в эту минуту не сказала бы ему ничего хорошего. «А ведь мама была так счастлива, когда узнала о моей свадьбе», – подумал Бэлки, вспомнив, как Элизабет хвалила Сильвию, не уставая повторять, как же ее сыну повезло с будущей женой. Но островок семейной идиллии, упрямо маячивший на горизонте, на поверку оказался просто-напросто миражом.
  Номер Сильвии он помнил наизусть, так что даже потеря сим-карты не была отговоркой, но Бэлки продолжал крутил в руках телефон, не в силах принять окончательное решение. Какая-то часть его существа требовала немедленно позвонить Сильвии, и эта же часть Бэлки Стюарта требовала сейчас же прекратить все это «безобразие» и купить билет на ближайший рейс до Шесли. Но вчера в Бэлки проснулась другая часть его «Я», и словно ребенок она росла и крепла, она говорила громче с каждым днем, а то и часом, и власть этой проснувшейся части его «Я» становилась над ним все большею. И сейчас эта новая сторона его самого говорила Бэлки, что он должен остаться здесь, пока не узнает, что привело его на берег этого странного озера. У него появился шанс разобраться в себе и своей судьбе, и если он упустит этот шанс сейчас – другого такого уже не будет.
  В эту минуту две стороны его «Я», два отражения себя самого в зеркале мироздания, сцепились в смертельной схватке, ареной которой была… душа Бэлки Стюарта. И сейчас, возле этого супермаркета, наступил решающий момент битвы, в которой никто не собирался уступать. Но кто же выиграет битву? А кому достанется победа в войне? И есть ли вообще шанс на победу, когда полем битвы выступает человеческая судьба?..
  Бэлки все никак не мог решить – звонить Сильвии или нет. Ему на миг показалось, что он сходит с ума – будто весь мир вокруг неожиданно раздвоился, и то же самое произошло и с его душой. В это мгновение Бэлки Стюартов стало двое, и каждый из этих двойников имел свои мысли, свои чувства и свою жизнь. И свою судьбу… От этого ощущения Бэлки стало настолько не по себе, что у него закружилась голова, а перед глазами поплыли радужные круги. Он зашатался, словно пьяный, рискуя упасть на асфальт, но все-таки каким-то непостижимым образом удержал равновесие и остался стоять на ногах. Бэлки сжал кулаки, до боли стиснул зубы и начал глубоко дышать. Помогло – головокружение прошло, сознание прояснилось. Он снова почувствовал себя собой, просто Бэлки Стюартом безо всяких двойников и шизофренических раздвоений личности. Он еще несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь до конца придти в себя.
  «Пора принимать решительные меры, если я хочу остаться в здравом уме», – с напором сказал себе Бэлки.
  Бэлки быстро набирал номер телефона Сильвии, остервенело нажимая на кнопки. Он давил на них с такой силой, словно пытался вдавить их внутрь мобильного телефона. Кнопки чудом остались целы, номер был набран, а трубка прижата к уху. Последовало несколько долгих гудков, каждый из которых был длиннее самой вечности.
– Алло.
  Знакомый голос Сильвии сейчас показался Бэлки таким чужим, будто он раздался из другого мира, старого и ветхого, который Бэлки навеки и безо всякого сожаления покинул. И возвращаться в этот мир у Бэлки не было ни малейшего желания – сейчас он осознал это всеми фибрами своей души. Он сбросил вызов, и тотчас же быстро убрал телефон в карман пиджака. «Нет, Бэлки Стюарт», – сказал он себе, – «Ты не зря приехал сюда! Хочешь узнать, что с тобой происходит? Хочешь докопаться до истины? Ну раз хочешь, тогда ты останешься здесь до тех пор, пока не найдешь ответы на все свои вопросы!».

   Мимо прошли две молодые девушки. Они о чем-то оживленно разговаривали, сыпля междометиями и бурно жестикулируя.
– Два трупа? Да не может быть! – услышал Бэлки краем уха обрывок фразы. Он вспомнил, что пока стоял в очереди в кассу супермаркета, услышал новость, которая уже успела взбудоражить все местное население, не говоря уже о туристах. Наверняка эта новость разнеслась уже и по Сети, а новость, кстати говоря, была очень неприятная, даже жуткая. Невиданное для здешних краев происшествие – предумышленное убийство. И не просто убийство, а двойное убийство, да еще и с особой жестокостью. Подробности, которые он услышал, прямо-таки шокировали: трупы расчленили на куски и бросили на берегу озера. Бр-р-р-р. Бэлки аж передернуло. Правда, Стража пока не обнародовала официальную версию произошедшего, но все отлично понимают, что она не будет спешить с такими объявлениями. Впрочем, ее руководство тоже можно понять – Стража вовсе не заинтересована в раздувании пожара паники. Хотя, этот пожар и без ее помощи уже полыхает вовсю, захватывая все новые и новые умы; ясно, что если нечто подобное в ближайшее время повторится – Нерепсат ждет колоссальный отток туристов. Стража собьется с ног, чтобы найти маньяка, хотя версию о маньяке она тоже не подтверждает. «А зачем вообще нужна Стража, если она ничего не подтверждает и ничего не опровергает?», – недовольно подумал Бэлки.
  «Вместо домыслов и догадок лучше заняться поиском достоверной информации. Пойду-ка я в номер и выйду в Сеть», – решил Бэлки. Из Шесли он взял с собой «Портатив 110» – небольшой переносной компьютер одной из последних моделей фирмы «КомпоИмп», лучшего производителя компьютеров во всей Империи. Конечно, «Портатив» обошелся ему в кругленькую сумму, но Бэлки очень любил эффектные вещички в стиле хай-тек. Сильвия часто смеялась над ним по этому поводу. «У больших мальчиков большие игрушки», – говорила она. Ах, Сильвия, Сильвия…
  Надеюсь, ты сможешь простить Бэлки Стюарта, который оставил тебя и направился за семьдесят семь земель искать неизвестно что…
  Бэлки шел быстрым шагом, устало смотря вперед, и не менее устало размышляя. Что он здесь делает? Зачем он все-таки приехал сюда? Ведь в Шесли у него дом, машина, работа, невеста. У него было все, что он хотел от жизни, он был счастлив. Был ли?.. Может, просто обманывал себя, принимая свою отлично обставленную квартиру, новую машину, высокооплачиваемую работу и красивую невесту за счастье? Но что же тогда для него счастье, если не все то, что он оставил в лабиринте небоскребов и неоновых вывесок Шесли?
  «Я приехал сюда именно для того, чтобы это узнать! Найти то самое неуловимое счастье, которое поможет мне снова стать самим собой», – подумал Бэлки и с надеждой посмотрел в небеса.
  Небо улыбалось…

  Том Уэйтс снова покрутил в руках записку. Он уже весь извелся. Эта небольшая бумажка с телефонным номером совсем лишила фермера покоя – он смотрел на записку, убирал ее в карман, снова доставал, сворачивал и разворачивал… За обедом он не съел даже и половины порции, чем вызвал несказанное удивление Сары. У Тома был отменный аппетит, который не могли испортить никакие трудности и переживания, и его отсутствие всегда наводило жену на мысль, что у мужа случилось что-то действительно серьезное. Чтобы избавить себя он назойливых расспросов жены, Том сказал, что ему не дают покоя мысли о том, как организовать доставку овощей.
  «И зачем Ярно Томассон всучил мне эту бумажку? Нет, правда, зачем?» – уже, наверное, в сотый раз спросил себя Том и тут же заныл, как от зубной боли. В данную минуту фермера разрывали на части два противоположных желания: позвонить по телефону, чтобы узнать, чей это номер и зачем ему его дали, или кинуть бумагу в кухонную печь и сжечь ее. Эти желания были настолько сильны, что, казалось, все существо Тома жило только ими, а весь остальной мир ушел на второй план.
  Но пока Том никак не мог решить, что же ему предпринять. С одной стороны, какая-то сила тянула его позвонить по написанному на клочке бумаги номеру, и действие этой силы не давало ему покоя, но, с другой стороны, интуиция подсказывала ему, что звонить не стоит – это приведет к совершенно ненужным, но весьма существенным неприятностям. Он еще раз украдкой посмотрел написанный на бумаге неизвестный номер. «Нет, так дольше мучится нельзя. Нужно уже что-то решить, в конце концов», – сказал себе Том. Собрав силу воли в кулак и сказав себе, что проблемы и неприятности ему совершенно не нужны, Том встал и пошел в кухню. Пора сжечь эту проклятую бумагу и навсегда забыть о ней!
  Но, проходя мимо телефона, Том неожиданно передумал. «Ну что мне стоит просто позвонить?», – спросил он себя, и тут же себе ответил. – «Должен же я узнать хотя бы, чей это номер. Ведь, не зря же я столько мучался и изнывал от нетерпения?». А вот на вопрос, зачем и кому он это должен, Том себе не ответил. Или не пожелал отвечать… Держа записку перед глазами, фермер щелкал пальцами по телефонным кнопкам, а несколькими секундами позже, подняв трубку и прижав ее к уху, напряженно вслушивался в долгие телефонные гудки. О, как же медленно тянутся эти гудки… Нервы натянуты, словно стальные струны, того и гляди, чуть заденешь – и лопнут.
– Алло, – послышалось в телефонной трубке. Голос показался Тому знакомым, но как-то смутно, сейчас Том не мог точно вспомнить, кому он принадлежит.
– А кто это? – робко спросил Том.
– Ярно, – удивленно ответил голос.
– А, Ярно. Не узнал тебя. Это Том, – фермер вздохнул с облегчением.
– Том, извини, что так получилось. Дал тебе номер и ничего не объяснил. Просто не успел по-другому, – быстро проговорил Ярно.
– Что-то случилось? – настороженно спросил Том. Он не знал Ярно Томассона до вчерашнего дня, и причина, по какой человек, которого он видел в первый раз в жизни, дал ему свой номер телефона, оставалась для него загадкой. Не меньшей загадкой для Тома было и странное чувство какого-то назойливого беспокойства, которое появлялось у него, только он начинал думать о загадочной записке и об Ярно Томассоне.
– Да, с тобой не знакомы, Том, и это может показаться тебе безумием, но я бы хотел с тобой поговорить.
– О чем? – встревожился Том.
– Давай встретимся завтра в шесть вечера. В ресторанчике «Лилия». Небольшой плавучий ресторанчик на старой барже. Знаешь? – с места в карьер заявил Ярно.
– Знаю! Вот только о чем будет разговор? – все больше и больше недоумевая, спросил Том. Он был в полной растерянности. Даже его собственный голос сейчас показался ему чужим, будто вместо него говорил кто-то другой.
– Это касается того контракта, что мы подписали. В нем есть подводные камни, о которых тебе не сказал Порнег, – ответил Ярно. Но, странное дело, Тому показалось, будто адвокат говорит неправду, или, по крайней мере, чего-то недоговаривает. Том решил, что вопрос не в их контракте, который на самом деле был без сучка, без задоринки, фермер уже перепроверил его пять или шесть раз и не нашел в нем ни одного изъяна или спорного момента. «Значит дело не в контракте. Но зачем Ярно обманывает меня? Что же он хочет рассказать мне и зачем?» – быстро пронеслось в голове у Тома.
  Интересно получается – Ярно говорит, что в контракте есть подводные камни, о которых умолчал Порнег, но Том ничуть не сомневался в честности пасечников и их умении вести дела. Хотя… Возможно, братья решили его немного «надуть», понимая, что и при худших условиях контракт будет выгоден Тому Уэйтсу, который все равно сидит без денег, а Ярно решил предупредить фермера, по зову совести или по еще какой причине. При Порнеге адвокат этого, разумеется, сделать бы не решился, потому и подсунул записку. «Но почему он сам не позвонил или, что еще проще, не заехал ко мне?» – спросил себя Том. Опять нестыковки…
– Завтра? В шесть? – переспросил Том. «Ведь оттого, что я съезжу, ничего плохого не случится», – сказал он себе. «А вдруг Ярно действительно искренне хочет мне помочь? Если в контракте на самом деле есть «подводные камни», о которых сказал Ярно, от такой помощи лучше не отказываться. В крайнем случае, если что-то меня не устроит или покажется странным, я всегда могу развернуться и уйти. Да и ресторан место людное – не стоит волноваться за свою безопасность», – все эти, весьма сомнительные доводы, быстро убедили Тома Уэйтса, что сходить на встречу с Ярно Томассоном действительно стоит.
– Да! – с радостью, которую не могла скрыть и телефонная связь, ответил Ярно.
– До завтра, – сказал Том и положил трубку. Разговор вышел вовсе не таким, каким его представлял себе Том, но, по крайней мере, теперь на некоторые вопросы, которые мучили его, он получил ответы. Правда, эти ответы породили новые вопросы… Том мысленно очертил круг неизвестных: Ярно, контракт, разговор. Хотя, что уж тут скрывать, ясности с каждым из этих трех неизвестных не было никакой, а если не знаешь ни одного неизвестного, то решить уравнение не стоит и пытаться. Но, Том Уэйтс хотя бы уже знал, как выглядят сами неизвестные, и это показалось ему немаловажным. «Завтра», – решил для себя Том, – «в плавучем рыбном ресторанчике я смогу выудить из Ярно все эти неизвестные и легко решу уравнение». Ну что ж, завтра, так завтра! А пока он больше не будет себя накручивать и мучится ненужными вопросами, на которые раньше завтрашнего вечера все равно не сможет получить ответов. Том довольно потер руки, и, хоть на самом деле он почти ничего не узнал, его настроение заметно улучшилось.
– Как твои дела? – осторожно спросила Сара, когда Том вошел, даже влетел в кухню.
– Нормально, – бодро ответил Том.
– Дневная хандра позади? – улыбнувшись, спросила Сара. Она отлично знала, что ее муж был не из тех, кто долго грустит и предается плохим мыслям. Может, кто другой и будет жаловаться, как все плохо и сколько вокруг проблем, но только не Том – он всегда побеждал свое плохое настроение и хандру с помощью оптимизма и трудолюбия. Хотя, если честно, у фермеров сильно не похандришь: посевы, домашние животные, за которыми постоянно нужен уход, техника, дом. Работы столько, что с раннего утра и до позднего вечера бывает и присесть-то некогда; хочешь, не хочешь – а все свободное время уходит на дела. Как говорила ее мать: «Работа – лучшее средство от тоски и печали».
– Вроде, – чуть задумавшись, ответил Том.
– Решил свои проблемы? – уточнила Сара. Ей было интересно, но в тоже время она не хотела лезть мужу в душу.
– Не совсем. Завтра в шесть встречаюсь с Ярно. Тем адвокатом, что утром приезжал с Порнегом. Помнишь? – Том не любил ничего скрывать от жены и сейчас, когда судьба загадочной записки немного прояснилась, он был рад еще и тому, что мог сказать Саре правду.
– Помню, конечно. Что-то не так с бумагами? – спросила Сара, пытаясь не выдать своего волнения. И тут же подумала: «Не хватало еще, чтобы наша удачная сделка сорвалась». Ей ли было не знать, как им был нужен контракт с пасечниками – он был не иначе, как глотком свежего воздуха в душном подвале нынешней экономической ситуации семейства Уэйтсов.
– Да, он именно так сказал. Нужно бы съездить, разузнать, что к чему, – уклончиво ответил Том. Все свои мысли и предположения он выкладывать жене все же не решился.
– Может, тебе лучше связаться с Порнегом? Он, вроде, у них главный, в такого рода делах? – засомневалась Сара.
– Сначала поговорю с Ярно, а потом, если будет нужно, уже свяжусь с Порнегом, – резко ответил Том. Наверное, даже слишком резко, раз на лице Сары промелькнула небольшая обида.
– Как знаешь.
– Не волнуйся, я все улажу, – сказал Том примирительно.
– А я и не волнуюсь. Я знаю, что мой Том – самый славный малый не свете, – улыбаясь, сказала Сара. Чтобы не случалось, она не могла долго обижаться и злиться на мужа. Тем более из-за такого пустяка, как слишком резко сказанная фраза.
– Покормишь меня ужином? – весело спросил Том. Он до сих пор души не чаял в Саре, хоть они были женаты уже без малого двадцать пять лет.
– Еще рано для ужина. Жаркое еще не готово, – строго ответила Сара. Она была хозяйкой на кухне, это была ее территория, куда даже мужу вход был закрыт.
– Я голоден. Ну, хоть что-нибудь есть? – спросил Том, стараясь придать своему голосу как можно более жалостливое звучание.
– Почему в обед нормально не ел? – проворчала Сара. Она сидела на корточках у каменной печи и что-то колдовала возле объемистой кастрюли. Можно было давно купить современную электрическую плиту и жарочный шкаф, до невозможности напичканные электроникой, но Сара считала, что именно в такой каменной печи, сложенной вручную, вся еда получается намного вкуснее и полезнее. Том никогда не решался спорить с женой по этому поводу, тем более что готовила она просто великолепно.
– Волновался. Ты же сама все видела, – спокойно ответил Том. Он отлично знал, что от жены ничего не скроешь, как не старайся. Просто она, как умная женщина, не всегда все говорила, давая мужу возможность решать многие проблемы самому, и лишь если чувствовала необходимость, то вмешивалась в его дела. «Все-таки, какая замечательная у меня жена», – подумал Том. Будто бы в подтверждение его мыслей Сара тут же сказала:
– Ладно, садись. Перекусишь остатками вчерашнего пирога и кексами с вареньем.
– Спасибо, Сара, – сказал Том, подошел к жене и, наклонившись, неуклюже ее поцеловал. Она засмеялась.