Под дембель

Старший сержант Дойченко сидел на плацу и ждал, когда дневальный принесёт вожделенный станок, а также щётку и крем. Крем, предназначенный для офицерских сапог, ****или из каптёрки прапорщика Скурыгина. Конечно,  в казармах на каждом этаже стояли жбаны с ваксой, но чистить ей  - только *** тупить. Вакса застывала матовым салом, но блеска не давала. После такой чистки вид сапог только портился.

Вообще, Дойченко заметил, что чем ближе к дембелю, тем больше времени он уделял  сапогам. Это становилось ритуалом и даже медитацией.  Да это и была медитация. Как  тантра "О мане поднехум" у буддистов.  Предположим, построил замполит роту, и час нудит о мире чистогана. Сам, сука, сидит на кровати, а ты стой в проходе. И, ****ь, нудила отборный - час ****ит не о чём, да ещё наслаждается. У них там, в политучилищах, по-видимому, был естественный отбор: кто брехал не упиваясь, те не выживали. Уходили в прапоры. Мало того, после этого вся рота разойдётся, а сержантский состав - в канцелярию, на проёбку мозгов к комроты. Тот тоже гундос: "Вчера под кроватью Вахщенко я обнаружил пустую бутылку из-под портвейна "три семёрки"! Почему? Как такое могло случиться?"  И что такого. Что он так горячится? Распили бутылку, вот она и оказалась под кроватью. Где ей ещё оказаться? Он, что надеялся полную бутылку найти? На хер вообще под кровать залез? Главное, все эти мысли вслух не произнести. А хочется … Но опыт показывал, что всякие высказывания, кроме "Так точно", существенно отягчают ситуацию. И вот так полтора часа молчишь, а внутри гавно копится.  Выходишь весь зелёный. Даже безобидному Сазонкевичу и то влепить охота. Тут чистка сапог и спасала. Причём время, проведённое с "оракулами", было прямо пропорционально времени чистки. Чистишь и успакаеваешься, чистишь и успакаеваешься. Злость постепенно выводится. Тут как раз и ужин подходит.

Надо сказать, что довести кирзу до правильного вида было искусством. Яловые офицерьё запрещало носить - выделяло касту. Поэтому кирзовые сапоги вначале подрезались, потом утюгом делалась гармошка.  На последнем этапе тем же утюгом вглаживалось четыре тюбика лучшего крема. После утюг, естественно, выкидывался. Старшине Скурыгину почему-то это не нравилось. Он крыл всех дембелей матов. И хер с ним. Зато сапоги блестели.

Мимо плаца быстро семенил солдат первого года службы Садыченко. "Стой! Раз-два!" - командным голосом, но всё-таки вяло произнёс Дойченко. Останавливать духана являлось формальностью, положенной по обряду.
- Куда идёшь?
- Возвращаюсь с БэДэ, товарищ старший сержант, - грустно сказал Садыченко, и ещё что-то нехорошее добавил просебя.
- Опять  ряху всю ночь мочил? - Дойченко попытался навести грозность в голосе.
- Нет, этой ночью трудный пеленг был. К тому же с Вахщенко поспишь: каждые десять минут заставлял отжиматься.
- Ладно иди… Стой! До казармы бего-о-ом марш! (Не хер про меня нехорошо думать)
Садыченко просимулировал бег.

Саня Садыченко в студенческие годы любил подолгу валяться в постели и мечтать. О том, о сём…, и об Этом тоже. Как без Этого?  Он спал без трусов,  поэтому мечтать было легко. Он знал: успех и слава рано или поздно придут. Это ведь как манна небесная. Приходит к избранным. Надо сказать, что манна небесная иногда приходила… в виде извёстки с потолка. Обычно по вечерам, когда соседи сверху куролесили со старшекурсницами. Слава тоже приходил, но утром. Он орал противным голосом, стараясь напугать Маратыча. Напугать не получалось, но мечты обрывались. Идеал рушился, заменялся жестоким соцреализмом. В эти мгновенья Маратыч Славу ненавидел. Но прощал быстро, поскольку полёт мечты был мощнее. К тому же Слава, совершив  подлецо, был уже далеко, где-то в читалке. Мечты опять вдавливали в постель, и соцреализм отступал… до вечера, когда приходила  манна небесная. Через полгода пришла повестка, и мечтать стало значительно трудней. Если спать без кальсон, могли неправильно проинтерпретировать…

Из туалета в обнимку вышли два друга - ефрейторы Сазонкевич и Вахщенко.
- Здоровеньки буллы, - рота была хохляцкая.
- Здорово, хлопцы. Шо поссать ходили? - ответил Дойченко.
- Славон, у тебя пидарка запасная есть? Я свою где-то проебал, - спросил Сазонкевич.
  Медитацию для Сазона заменяла чистка бляхи. Вахщенко был рас****яем и в медитации не нуждался. Впрочем, Вахщенко любил подолгу стоять перед зеркалом в умывальнике и напрягать бицепсы, поставив при этом левую ногу на толчок. Тоже своего рода… Он недавно вернулся из спорт pоты. Спарринги к кэмээсами благородства его лицу явно не добавили.
- Пидорка говоришь, - медленно протянул Дойченко, - Есть. Меняю на лезвие "Восток" и две сигареты "Герцеговина Флор".
- Славон, не выёбывайся. Где я тебе "Герцеговину" найду? Лезвие "Восток" и бычок от "Примы".
- Замётано.
Закурили, пустив "Приму" по кругу…
- Думал дембельнуться в апреле, но после вчерашнего залёта в конюшне раньше 30 июня, наверное, не получится, - грустно сказал Славон, - Придётся день рождение в обнимку с замполитом справлять. В ленинской комнате.
- Знаешь, Юрбан, - продолжил задумчиво Дойченко, - Я тут сейчас посчитал. Мне в 2000 году будет 35 лет. До ***…
- А хули… Та не переживай. В две тыщи первом тебе будет тридцать шисть. И шо? Когда подступит, будешь подходить по-философски. 36 - это два раза по высемнадцать, три раза по двенадцать.  Дважды комсомолец, трижды пионэр. И вси делы. Ну шо, Сазон, по****овалы до хаты в казарму?

 Вечерело. Было сравнительно тихо. Лишь вдали, где-то в хозпарке урчали "Уралы". Розовый закат наводил умиротворение. Всё-таки хорошо, что я родился в Советском Союзе, где дружба народов… 
                Июнь 2000