Вставай!

 - Вставай, ведьма! – гулкий нахальный голос ворвался внутрь холодной тесной камеры вместе со скрипом петель.
 В каменную каморку, не более нескольких метров в периметре, вошел Инквизитор. Черные полы сутаны подмели тюремную пыль.
Глаза, светящиеся из под капюшона охотничьим азартом, нашли в холодной полутьме, белое обнаженное тело.
 «Хорошо дрянь!. Ох, хороша! Даже не смотря на обритые волосы по телу – хороша! Несмотря на глубокие обильные порезы по телу – хороша!» - инквизитор причмокнул губами от накатившего на него возбуждения к этому полумертвому, измученному телу, которое по-прежнему оставалось красиво. Окинув взглядом девушку, Инквизитор подольше остановился на созерцании голого гладкого лобка и промежности, меж прикованными по разные стороны ногами. Облизнувшись, священник вцепился взглядом в округлые груди с кровоточащими сосками, плодом садистского воображения Инквизитора-Палача.
 Даже обритая наголо. Девица не потеряла гордого взгляда зеленых, ведьмачьих глаз. Их миндалевидный разрез, тонкий нервные нос, пухлые, прокушенные до крови от боли губы. Она была прекрасна. И Инквизитор хотел ее. Пнув носком сандалии девушку по ребру, Инквизитор опустился на колени меж ее расставленных ног. В зеленых глазах девушки пылал стыд, страх.
«Где-то я уже видел эти глаза…этот взгляд…»- отрешенно, сквозь пелену возбуждения, подумал служитель церкви.
Прикованные руки и ноги не давали возможности брыкаться, а измученное пытками, голодом и холодом тело -  сопротивляться.
Инквизитор, откинув полы сутаны и обнажив свой фаллос, сжал руками бедра девушки. Ведьма завизжала, тонко, пронзительно, отчаянно, представляя то, что сейчас произойдет.
 - Визжи-визжи, ведьма! Неужто ты не хочешь, что б освященный фаллос очистил твое поганое, похотливое нутро? Дьявол тебя заразил, а я тебя очищу, детка…Исцелю… – пыхтя от наслаждения, сказал Инквизитор.
 Спину жгло холодом, промежность – огнем, а глаза пылали унижением. Прозрачные крупные слезы текли по лицу девушки, струйками стирая с него грязь и кровь.
От рывков с инквизитора слетел капюшон, он больше не сужал обзор, и священник поднял глаза, встретившись взглядом  с ведьмой. С беспомощным, отчаявшимся взглядом новорожденного котенка, которому оставалось жить всего пару часов. Взгляд девушки как будто впитал в себя взгляд инквизитора. Все еще пребывая в ней, мужчина, как загипнотизированный, через ведьмины глаза, как сквозь колодец, нырнул в глубину своей души, своего детства…
«…. Отец избивает мать… Хрупкое тело, зажатое в углу, пытается закрыться от пьяных ударов… тяжело дыша, отец опускается на стул, из-под стола мне видно лишь его ноги, да слышно запах вина. Я боюсь пошевелится, дабы отец не услышал скрип деревянных досок. Я – трус. Я не защитил мать. Она поскуливает в углу комнаты, прикрывая свое изуродованное ударами лицо.
Отец поднялся со стула и хотел уйти, я почувствовал, что хотел. Хотел уйти дальше поглощать выпивку в местных трактирах, но он резко остановился и замер. Из коридора донесся приглушенный всхлип. Теперь даже я его услышал...
Шкаф…
Сестра…
Ну почему же ты не могла вести себя тихо?! Но я сам знаю ответ. Мать. Сестра боится за нее. Боится, что в один момент, отец не рассчитает силы, количества побоев и…
Я вижу, как ноги отца обутые в кожаные сапоги идут в коридор и тут же раздается отчаянные визг сестры. Я вижу из под стола, как за длинные белокурые волосы отец втягивает сестру в комнату…Сестра упирается босыми ногами об пол, загоняя занозы в ступни..  Она визжит, брыкается, но отец лишь добавляет ударов ее по лицу… Я сижу. Боясь вздохнуть. Я боюсь отца. Боюсь того, что он может сделать, если увидит меня… Я вижу, как зеленые глаза сестры, огромные, чистые, с миндалевидным разрезом, полны ужаса… Я смотрю на отца со спины: он прижимает сестру к полу, задирая подол ее платья. Сестра уже не может кричать, из ее разбитых губ течет алая кровь… Отец начинает ритмично двигаться и пьяно пыхтеть.
Зеленые глаза сестры устремлены на меня, трусливо сидящего под столом. Глаза горят стыдом и унижением, болью и страхом, и немым отчаянным укором… Я смотрю в эти глаза, маленького побитого котенка, и в голове лишь одна бьется мысль:
«Я никогда не буду таким, как ты, папа…»