***

      В дверь сначала позвонили, потом постучали. Снова звонок. Затем настойчивый стук

и, наконец, нестерпимый хруст и грохот..

      - Степа, твою мать! Как же ты...


      "Как теперь жить-то". - Думалось Степе.

      Позавчера Светка, жена его,позвонила, иду мол, смену сдала, не встречай.

      А потом позвонили - сказали, что нет больше Светки - скоротить дорогу

решила проходным двором - малолетки напали, хотели сумку с рук вырвать -

но Светка баба отпористая была - сто кил весу.
 
      Бывало, Степа залезет на нее ради плотских утех, а она его одной рукой, как промокшую

салфетку снимет и рядом положит - пробасит в ухо - "Ну ты, сучонок шелудивый, спи

давай"..
 
      В общем, схватил малолетка сумку, а Светка, защищая сворованную банку сгущенки и

десяток яиц, дернула что есть маху на себя, шпаненок так и прилип, а когда

почувствовал    -  что-то теплое и липкое, расползается по футболке,

отпрыгнул и без оглядки шмалянул в подъезд потемнее.

      И осталась Светка лежать с кухонным двадцатисантиметровым ножом

под правой грудью. Долго лежала и удивленно прислушивалась, как рана

сипела, воруя воздух.
 
     Рукавом размазывала кровь по кофте.
   
     Глупо смотрела на звезды и ни о  чем совсем не хотелось думать.

   Вот и Степе ни о чем не хотелось думать, когда поминальный стол

опустел. Сестра постояла рядом, опустив руку на плечо. Потом сунула несколько купюр

средней тяжести под недопитую бутылку водки и ушла.

       Степа, по холостяцки, как бывало в молодости, собрал скатерть в

мешочек со всей посудой, аккуратно положил в раковину. Вернулся к

водке, игнорируя стакан и заранее оставленные соленые огурцы, с

горлышка допил, закусив кулаком.
 
         Шумно выдохнул.

  Спать совсем не хотелось. Нашарил под задницей пульт, навел в сторону

пошарпаного "ящика" (Светкин брат месяц назад б.ушный принес), но не

включил. Так и сидел.

     Долго звонил телефон.
 
     Потом замолчал.
 
      Несколько раз в дверь громко стучали. Степе не хотелось вставать, - ему не

хотелось думать о том, что  в дверь стучат.
 
       "Уехал может?" - Услышал знакомый громкий и пьяный голос собутыльника - Мишки.
 
       А потом много раз под окнами слышал все тот же пьяный голос собутыльника -

видимо, забыв, что друг "уехал", Мишка, вдрызг нажравшись самогона с карбидом,звал 

его на рыбалку или на халтуру у цыганей - двор подмести или кирпич

перенести.

        Иногда Степе казалось, что он умер.
      
        Но разве может быть так? Ведь если есть Бог, то он или к в рай, ну или

в ад, что вероятнее. А если нет Бога - то Ничего.
 
        Пустота... Как литру водки выжрать, а потом отрубиться наглухо.

        Или как в яму упасть ночью.

        А ведь этого не было. Степа не ощущал вокруг себя пустоты, хотя,

иногда он начинал в этом сомневаться.
 
        Хотелось спросить у кого-то "Что вообще происходит?", но вроде как и

не хотелось. Да и спрашивать не у кого. У себя ведь не спросить...

        - Твою мать, ебить дерить.. -

        Мишка потирал ушибленное плечо и смотрел на Степу.
 
        - Брателло, ты че, помер ?

         - Хрена - хотелось сказать Степе, но он вдруг понял, что не может.

          - Ты че, братан, внатуре, -  Мишка, шумно дыша поллитрой

хренового самогона, сильно потряс Степу. И вдруг неожиданно зарыдал.

           - Гавнюк ты блять. Зинка ведь моя тоже померла. Через два дня после поминок

Светкиных.

           - "Сожительница" - Догадался Степа

           - Пришла домой, плачет сидит, говорит, теперь и мой черед. И давай самогонку

стаканами глушить - кастрюли пропила - сучка. Сколько раз у меня она из рук их

вырывала, когда на опохмел не хватало - а тут -сама, отнесла и

сдала - алюминиевые, помнишь? -

             Мишка стоял напротив из глаз текли слезы. - А я тебе звоню-звоню - не

берешь. Стучал в двери - тоже тихо. Думаю, может уехал к сестре. Месяц

прошел - нет. Второй - нет. Думаю -  херня  нездоровая какая-то. Что ж ты ,

братишка, внатуре умер тоже? - Мишка шумно посморкался в рукав. - Совсем

я один остался. Как же мне, блять, жить то?

  Мишка еще долго что-то говорил и тормошил друга, а Степа с удивлением обнаруживал, что

ведь совсем не трудно думать о том, чтобы ни о чем не думать. И от этого не было ни

хорошо, ни плохо...