По самой кромке неба

      

       (миниатюра по картине Романа Величко "На берегу неба" (вверху) для Конкурса Вернисаж 10)



               
       Берек открыл глаза. Какой-то внутренний необъяснимый толчок смял в кулак остатки ночного сна и заставил насторожиться.
       Тихо.
       Молочная предрассветная дымка просачивалась сквозь прозрачный оконный тюль, оседая на стенах и мебели еле уловимой пеленой. Ни движения, ни звука. Только за окном далекий ритмичный стук первого трамвая. Но Берек чувствовал – в комнате кто-то есть.
       Привстал осторожно и едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от неожиданности.
       В кресле напротив, рассыпав по полу легкий шифон длинного светлого платья, сидела молодая хрупкая женщина. Полутьма мешала рассмотреть лицо, но казалось, она улыбается. Еле уловимо, тонко, но улыбается.
       Берек осторожно выдохнул, боясь неловким движением спугнуть очаровательное видение. Женщины были у него не частыми гостьями. Тем более такие женщины.
       – Кто вы? – слова скребли по пересохшему горлу и казались чужими.
       – Это не имеет значения. Хоть бы Камилла, – голос тихий, почти прозрачный.
       «Живая. Вот оно как», – он немного успокоился. Отчаянно шерстя память в поисках хоть одной знакомой Камиллы, сел, подтянув одеяло к давно небритому подбородку. Камилл не находилось. Кажется, у его стоматолога так звали дочь, но той лет пять. «Что за чушь!»
       О том, как незнакомка попала в запертую квартиру, думать не хотелось.
       – Могу я спросить, чем обязан? – Берек решил быть галантным. Возможно, из-за странного наряда этой самой Камиллы в голове остатками школьного французского крутились madame* и deshabille**.
       Она вдруг встала, прошлась к окну и замерла, глядя на сонный летний город.
       – Вы разве не узнали меня? – обернулась плавно.
       «Этот поворот плеча, изгиб… Знакомо, да-да. Видено и не раз, но где, когда?»
      Лоб мелкой бисерной россыпью окатила растерянность:
       – Нет, простите…
       – Вы ведь художник, напишите мой портрет.
       – О, sans faeon***! – улыбнулся услужливо. – Но почему я? Почему не Сафрон? Он сейчас моден, продаваем и на самой вершине славы. В конце концов, он – гений.
       – Он талант, но не гений, – голос едва слышен. В шелке звука стальная уверенность. – Он никогда не пройдет рядом со мной по самой кромке неба.
      Она вновь повернулась к окну. Застыла, думая о чем-то своем.
       – А я? Кто я, Камилла? Нищий художник, который временами нетрезв, – усмехнулся презрительно, запустил пятерню во взлохмаченную копну битых сединой волос. – Я скоро забуду, как держать в руках кисть…
      Берек хотел крикнуть, что вся его жизнь – лишь слабая тень его стремлений, что все холсты, сложенные в пыльной мастерской, не стоят ни гроша. И если он гений, то непонятый и непринятый этим миром. Но слова путались и застревали где-то на полдороги.
       Она обернулась вдруг. Прошла легким ветерком по комнате, кончиком мизинца задумчиво смахнула пыль со старого комода и замерла.
       – Именно поэтому я тут, – едва выдохнула.
      «Зачем она так смотрит?»
       – Я все потерял… Мы ведь с Сафроном вместе начинали. И что? Где он и где я. А ведь тогда, давным-давно, именно мне прочили блестящее будущее. Мои выставки собирали сотни людей. Одни кричали: «браво», другие – «мазня», но только ленивый не называл меня гением. А я? Мне было плевать. Я парил в своем мире, не скрою, густо замешанном на самопальном абсенте и дешевой водке. Я поставил себя выше всех этих людишек, перешел грань дозволенного и… был вышвырнут вон. Мои ранние картины растащены неизвестно кем, а от нынешних даже у меня сводит зубы. Теперь никто уже не вспоминает о моей гениальности, мне презрительно смеются в лицо. Я все потерял.
       – Невозможно потерять то, что тебе не принадлежит, – в глазах упрек или показалось.
       – Но вы… – он затих.
       – Я только муза, которая выбирает себе господина, – вернулась к креслу, взяла прислоненный к подлокотнику зонт, оглянулась. – Решать вам, – прожгла взглядом рассветный полумрак комнаты.
       – Но я…
       – Не подведите меня, – выдохнула напоследок и не спеша вышла, прихватив с собою зонт. 
       В коридоре едва слышно скрипнул старый паркет и вновь тишина – ушла. Берек выдохнул, отер тылом ладони влажный лоб: «Ну, дела».
       Откинув одеяло, подошел к окну. Набережная пуста и безлюдна. В переливистой водной глади дыхание лета. На серебристо-голубом небесном глянце фиалковым пухом затаились облака, поджидая рассвет. Может, к дождю?
       «Зонт. Вот оно что!..»
       Теперь, он ее узнал. Моне! Конечно же, «Дама с зонтиком». Та же горделивая осанка, спрятанная в гибкости линий. Как же он сразу не догадался? Выходит и великий Моне видел ее такой, а может и говорил с ней… О чем?
       «Я только муза…»
       Вдруг там, за окном, у чугунного парапета моста белой дымкой мелькнул тонкий силуэт, задержавшись на миг между небом и водой.
       Берек выскочил в коридор – входная дверь заперта. Схватил вещи, натянул не глядя, выбежал...
       Скорей-скорей в мастерскую! Только бы успеть пройти по кромке неба.



------------------
*madame — сударыня (франц.)
**deshabille — домашнее или утреннее платье, простое по фасону и материалу, которое иногда носили без корсета (франц.)
*** sans faeon — без церемоний, запросто (франц.)