Женофобия глава 3

Женофобия 3

Жена

Трудно вспомнить, что ты в первое мгновение подумал о том или ином человеке. Селянов увидел свою будущую жену, когда    Вася Кондратьев пригласил его на проводы в армию  своего младшего брата.  Это было в апреле, они заканчивали четвертый курс, а Кондратьев вечно пил пиво на халяву и решил расплатиться с ребятами сразу, пригласив их на эти самые проводы.

Из группы пришло человека  три. Все  они чувствовали себя матерыми людьми, ибо  позади были студенческие волнения первых лет учебы,  к тому же поднаторели в демагогии и, учась на историческом факультете,  кое-что уже стали понимать и об окружающем мире.

Селянов сидел этаким барином, обозревая  участников проводов,  и не ожидал ничего, лениво поднимаясь во время очередного тоста  в честь будущего защитника родной советской страны.

И напротив него сидела девушка по имени Лена, блондинка, стандартная блондинка с серыми глазами и  чуть застенчивой улыбкой.  Если бы Селянову сказали, что эта девчонка принесет ему столько страданий, он бы не поверил. Если бы она была стервой, роковой женщиной, как-то выделялась, а то ведь ни чего этого не было.

… К двум часам ночи все перепились вдрызг. Закуска закончилась, этот стол и самого начала не удивлял обилием, а тут вообще  осталась только водка и  квашеная капуста. И вот тут-то вспыхнула пьяная дискуссия, с одной стороны  были товарищи Селянова по группе, а с другой компания, к которой принадлежала и Лена.

Лена удивила его тем, что оказалась яростной спорщицей, она отчаянно нападал на историков  и когда те,  что-то аргументировано начинали объяснять, она насмешливо щурила свои глаза и говорила: « Ну и пусть,   все равно правы мы».

Селянов сначала был выше этого  дурацкого спора пьяных молодых людей, но не утерпел, ибо спорщиком был отменным и что-то такое сказал. И странное дело  Лена замолчала. Ее приятели и подруги спорили, а она смотрела на Селянова и  молчала.

И он понял, что понравился этой девушке. Потом опять выпили за будущего воина, который сидел  и тупо смотрел в темный проем открытого настежь окна, потом  включили музыку. И загремела музыка Бони М, пели они песню  о Григории Распутине, эта музыка тогда   уж очень нравилась советским людям.

Советские люди были патриотами, а Гришка Распутин был, конечно,  не очень понятным человеком, но то, что «западные» негры пели о нем нечто страстное и развратное, и вроде относились к Григорию с явным уважением, заставляло выделять эту мелодию из прочих.

Во время диких пьяных танцев, когда каждый выделывал коленца  в  одиночестве, Лена приблизилась к Селянову,  какое-то время напряженно глядела  ему в глаза, а потом  положила ему руки на плечи, и они выключились из общего ритма, они танцевали медленный танец, и не он, а девушка вела его. Казалось бы, почти безразлично, но очень чувственно. И эта ее чувственность тут же передалась ему.

Он уже знал себе цену. В юности он считал себя не очень красивым, и когда класса с девятого девочки стали оказывать ему знаки внимания, все время думал, что они шутят с ним. Но потом он привык к тому, что где бы он ни появлялся,  если в этом месте были девушки или молодые женщины, то они обращали на него внимание. И уж студентки педагогического  института, где он учился, бесповоротно убедили его в том, что он очень даже не плох собою. И к этому  времени он был в силу своей молодой сексуальности всегда голодным, но вполне опытным  бойцом на любовном фронте.


- Давай погуляем, - шепнул он девушке на ухо.

Та согласно кивнула головой. Селянов двинулся к выходу, девушка за ним.  Никто не обратил внимания на их исчезновение. Селянов  никак не мог открыть дверной замок, Лена тихо сказала: «Давай я» - и открыла в секунду.

Они вышли на  темную лестницу хрущевской пятиэтажки,  Селянов тут же поскользнулся,  все-таки он много выпил, девушка подхватила его под руку и, поддерживая, прижалась к нему плечом.

Они вышли на свежий воздух и одновременно беспричинно рассмеялись. Он взял девушку за руку,  и они пошли в ночь. Кругом горели в пол силы желтые фонари, советская власть берегла электроэнергию, а  потому света на улицах был минимум. Но в те времена по Москве  можно было гулять ночью,  ничего не опасаясь.

Они шли по какой-то улице, потом оказались на широком проспекте. Он был совершенно пустынен.

- Смотри, - сказала Лена, - звезды!

Селянов сначала не понял о чем речь и завертел головою.

- Звезды на небе! – засмеялась девушка и закружилась.

И в самом деле, был небольшой морозец, гулко отдавались шаги, а над проспектом было ясное звездное небо.  Селянов тоже засмеялся и почему-то побежал по немного скользкому тротуару. Его прямо-таки распирала внутренняя сила и восторг юности. Все  было хорошо до появления Лены, но чего-то не хватало. И вот возникла из клубов табачного дыма эта девушка, и все стало на свои места, приобрело законченную форму.  И он запомнил это ощущение счастья надолго, хотя вроде бы никаких сильных эмоций по отношению  к Лене не испытывал. Девушка как девушка.

Они вернулись в квартиру   утром, часов в шесть, продрогшие и изнемогшие от поцелуев и физической усталости. Но  необъяснимое веселье переполняло их души. Селянов выпил рюмку водки, закусил   залежавшейся, но оказавшеюся очень вкусной капустой и силы тотчас к нему вернулись.

Потом ехали до военкомата в  маленьком и тесном  автобусе, потом  расселись в полутемном зале, призывников было человек тридцать, вместе с провожающими они заполнили все помещение. Что-то невнятно говорил военком с  кирпичным лицом, потом зазвучал гимн Советского Союза. И все встали. Даже тех, кто стоять не мог, отяжелев от выпитого, подняли под руки, и пьяные товарищи терпеливо весели на руках своих друзей.

И все. У Селянова остался телефон подруги Лены, сама она жила в общежитии, училась в каком-то химическом институте. А родители  ее жили в Подмосковье.

Селянов  почти забыл про нее, но иногда вспоминал ощущение счастья и  запах ее шеи, теплоту ее губ…

Он сразу понял, что Лена была порядочная девушка, а он тогда   старался не иметь дела с теми,  на ком нужно было жениться.

А через год его распределили работать учителем в школу. Навалилась свинцовая и беспросветная учительская жизнь. Селянов начал выпивать. После уроков он  чувствовал опустошение, и чуть ли не каждый день думал о том, что жизнь его не удалась. И как-то  в ноябре он вспомнил про Лену и позвонил по телефону ее подруге. Ему ответил ясный девичий голос: « Ах, это вы  тот самый Сережа,- рассмеялась незнакомая девушка. – Я о вас так много слышала».

 Селянов обрадовался как ребенок, что так вот глубоко запал в душу Елене, что она рассказала нечто яркое о нем подруге и та его запомнила.

Через подругу же Лена назначила ему встречу, и он приехал в ее общежитие. Лена была в комнате одна, на ней были джинсы и красная футболка, которая облегала ее формы и подчеркивала все выигрышные стороны тела девушки.

Она чуть смущенно улыбалась, пригласила за стол, там была скромная закуска. Селянов вытащил из сумки здоровенный пузырь какого-то шипучего вина. Они выпили бутылку быстро, стали целоваться, Селянов  сначала стал трогать девушку за грудь, она пискнула пару раз, но руку его отнимать не стала. У Селянова уже  несколько месяцев не  было женщины, он  намеренно расстался с распутной Наташей, которая, вдруг, захотела за него замуж. И он с отчаянием обреченного полез в брюки девушки.

Лена сильным и цепким движением перехватила его руку,  не прерывая поцелуй, как-то выгнулась спиной. Селянов не настаивал, но заметил, что хватка ее ослабела, он чуть-чуть двинул руку вниз, расстегивая молнию, и ему разрешил это сделать, правда, снова стали раздаваться вроде бы протестующие писки.

Селянов не верил в свою победу, ибо знал по опыту, что  если девушка пускает «туда», то близость состоится. И рука его проникла, он ощутил нежный бугорок, поросший  густыми волосами,  стал добираться до главной точки, и потому как девушка  обмякла, понял, что  дотронулся до сокровенного.

Но успех ему развить не удалось. Но он и не настаивал. И так все было неплохо. Он был очень горд собой и даже поверил в собственную неотразимость. Вместе с тем ему было как-то и не очень хорошо оттого, что ему сдались вот так почти сразу.

Во время следующей встречи они пошли с Леной в кино. Она оказалась умненькой, давала сдержанные, но точные оценки актерам, оказалась начитанной. Селянов тогда еще не догадывался, что средняя девушка умнее среднего парня, и каждый раз, когда сталкивался с точным женским видением мира, удивлялся, как будто видел перед собой говорящую обезьяну. Все-таки мужские предрассудки, которые предполагали умственное превосходство мужчины еще крепко в нем сидели.

Это любовь

Чтобы не говорили про любовь между мужчиной и женщиной, тут есть только один критерий. Если  женщина хочет жить с мужчиной и наоборот, это и есть любовь. Всякие безумные страсти, на дне которых остается только осадок, это не любовь. А желание жить вместе появляется  довольно быстро, если люди хоть как-то совпадают и что-то дают друг другу.

Лена была законченная невротичка в свои двадцать с небольшим. Она была мнительна, суеверна и всего боялась. У нее было много женихов, в основном из  курсантов военных училищ и молодых офицеров. Но по ее словам «колокольчики в ее душе не звенели». И она не могла этих хороших, в общем-то, ребят подпустить к себе, и измучилась от этого чрезвычайно.

Она сама не могла объяснить, почему положила глаз на Селянова. На этих проводах она томилась, студенты истфака казались ей очень развязанными и самовлюбленными по сравнению с галантными офицерами.  Ей хотелось, чтобы кто-то поставил их на место, этих развязанных мальчишек. Но она отметила для себя автоматически, что у мальчика по фамилии Селянов красивые глаза. Потом она с ним танцевала, и что-то произошло, когда она взяла его за руку. Она это «что-то» объяснить себе не могла, но легко пошла гулять с молодым человеком, легко дала целовать себя.

Потом она примеряла Селянова на других своих кавалеров, и он был на них не похож. Когда молодой человек исчез, она  несколько сожалела, в нем была тайна, а это всегда привлекает женское сердце. Она стала выдумывать про него, что он ужасный и самовлюбленный,  и так завлекательно рассказала о нем своей подруге, что та   прониклась интересом к мальчишке-историку, и сразу поняла о ком речь, когда Селянов позвонил ей.

А потом Селянов приехала, пришел к ней в гости. И Лена ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось, чтобы он трогал ее, целовал. Ей так нравились прикосновения его рук, что хотелось почувствовать их на себе везде.

И через неделю после их второй встречи она думала только о нем. Встречи их стали частыми, и в какой-то момент Лена почувствовала силу мужского обаяния. С ней это произошло первый раз в жизни. Этот парень стал для нее источником кайфа.  Ее волновали его прикосновения, блеск его глаз. Когда она говорила с ним по телефону, то от тембра его голоса у нее сразу выделялось между ног. Когда она общалась с Селяновым, то одна чувственная волна накатывалась за другой, и все ее женское существо сладко трепетало и испускало ответные волны.

Ее сознание говорило, что у парня много недостатков, что она  хотела бы другого мужа, более уверенного в себе. Она чувствовала, что Селянов не карьерист, она представила себе их совместную нищую жизнь в  какой-нибудь комнате в комуналке. Но это почему-то не пугало. И вообще ничего не пугало.

 Ее женская  душа, измученная в ожидании брака и устройством собственной судьбы, вдруг,  успокоилась. Все страхи ушли. Она стала жить в зоне постоянного психологического комфорта. Впервые за всю  жизнь она перестала бояться  властную мать, более того,  почувствовала свое превосходство над матерью. И это было совершенно необычное ощущение. Вот она жила-жила и все чувствовала себя маленькой девочкой, а тут раз! И она женщина. Она не стала женщиной еще физически, но уже  ощущала в себе женскую силу. И это было прекрасное ощущение.

Единственный страх, который остался в ее душе, это страх потерять опору в жизни, которая пришла вместе с Селяновым. Потерять этот постоянный, чувственный кайф, это необычно приятное волнение. Ей было жаль расстаться со своей девственностью, которую она, не признаваясь себе, рассматривала по патриархальной привычке, как свой капитал, который можно использовать только раз в исключительной ситуации.

Но что-то подсказывало ей, что час пришел. Она боялась окончательной близости, и в тоже  время понимала, что это неизбежно. Она  как-то жалобно призналась молодому человеку в том, что она девственница, ей была важна его реакция. Он был ошеломлен. Чтобы сгладить остроту момента, Лена с усмешкой сказала, что его право выбирать, кого он хочет получить. Если девушку, то он может получить это быстро, а если женщину, то ему придется подождать пару дней.

Парня все равно напрягла ее информация. Он задумался. А Лена поняла, что все идет в правильном направлении.
 
Лена  на каком-то генетическом уровне и чутье все вела  к замужеству,  а с другой стороны Селянов пугал ее, казался роковым мужчиной. Она чувствовала,  как легко подчиняется ему. Ей не хотелось с ним спорить, ей хотелось подчиняться. И она стала думать, что  так и гибнут девушки, что  Сережа обязательно обманет ее и в результате этого она погибнет. Но почему-то и это не пугало. И она стала ждать предстоящей гибели с  восторгом.

Когда женщина с одной стороны доверяется полностью мужчине, а с другой предчувствует в нем рокового погубителя, это  рождает в ней сильную любовь.

А Селянов, казалось бы не чувствовал ничего особенного.  И первый половой акт, который состоялся, был для него похож на хирургическую операцию. Он не имел дело с девственницами, но подозревал, что близость с ними это не праздник. Он и не догадывался, насколько быстро происходит пробуждение  чувственности в девушке, если она к этому готова.

Лена менялась на глазах. Сначала изменилась ее походка. Потом выражение глаз.   У Селянова было  две женщины в его жизни, у которых разрядка стала наступать так быстро после начала близости. Это его жена и нынешняя Наташа. Лена жадно ждала актов близости. Она  ждала уже сильней, чем  молодой человек.  Лена поняла, зачем женщины рождаются на этот свет.

А Селянову же казалось, что  все в его руках. Жениться он не хотел. Он не представлял себе, как в его комнате появится какой-то человек, который будет иметь те же права, что и он сам. Тем более он не знал, что женщина, конечно же, захватит себе больше прав. Но Лена не допустила практически не одной ошибки.

Был солнечный и ветреный майский день. Они сидели на лавочке.  На девушке была юбка яркой раскраски. Лена казалась задумчивой и даже умиротворенной, а потому не вызывала опасений. И, вдруг, тихо сказала о том, что можно подать заявку в ЗАГС.  Ведь никто же не заставит их пожениться, если они передумают через месяц? При этом она взглянула в глаза Селянова так по-детски наивно, что он умилился и пошел подавать заявку, даже и не думая о том, что это совершенно определенный шаг к женитьбе.

Иногда он словно бы «просыпался» и начинал оглядывать вокруг себя все трезвыми глазами, но Лена всегда  безошибочно подбирала слова, с помощью которых делала его состояние более комфортным. Она, к примеру, говорила: «Ну не думай, что тебе будет так уж плохо!» Он говорила это тихо и вкрадчиво, с  покорным выражением  на лице, и Селянов был уверен, что с подобным выражением на лице она и  будет с ним жить дальше.

Час прозрения для него пробил, когда он приехал знакомиться с ее родителями. Отец – седой,  в душе как всякий отец вовсе не был рад будущему зятю, который почему-то теперь для его любимой дочери стал главным. Мать Лены  хотела, чтобы дочь вышла замуж и улыбалась чрезвычайно  ласково.  Селянов и догадаться не мог, что у будущей тещи его ну очень крутой нрав. Но ему стало физически плохо от мысли, что появились какие-то чужие люди, которых он  не знал и знать не хотел, и которые почему-то теперь получили на него некие права. В том числе право смотреть оценивающим взглядом.

Лена почувствовала его настроение. И когда они остались вдвоем, она сказала: «Пока не поздно мы можем разбежаться». И Селянов воспрянул духом, он вспомнил, что он еще не раб на галерах, а свободный человек. Лена внимательно наблюдала за ним.

Потом они  ехали в подмосковной электричке, и Селянов с отчаянной радостью думал, что все это может закончиться, и он снова будет самим собой, а не человеком, на которого как-то незаметно надели путы. Но с другой стороны было уже  и тоскливо думать, что в его жизни не  будет Лены. И тут Лена, точно читая его мысли, стала тихо плакать, слезы  лились из ее глаз ручьями, но она ничего не говорила. При расставании сказала только: «Выздоравливай, Сережа».

И снова она подобрала очень точные слова. Селянов подумал-подумал, но оказаться уже без Лены, было то же, что добровольно отказаться от опоры в жизни.

Тогда он высказал желание на тот счет, чтобы никакой свадьбы не было. Это был последний барьер. Его бесила мысль, что и он предстанет скоро круглым идиотом. Какими ему всегда казались женихи на свадьбах. И эти пьяные  и глумливые рожи будут орать – «Горько!»

И Лена неожиданно легко согласилась, что они будут только  вчетвером со свидетелями. Но свадьба с гостями все-таки состоялась, единственное, на чем  настоял Селянов, это на отсутствии фаты на невесте. Лена каким-то образом уговорила мать, и была на свадьбе не в дурацком белом платье, а в красивом, светло-зеленом, с непокрытой головой.

Женщина – ты кто?

И началась совместная жизнь. Жили у родителей Селянова, с которыми Лена без проблем подружилась.

Он приходил с работы и видел  у порога, улыбающуюся ему женщину. Он ел, потом он смотрел телевизор или делал еще что-то, но Лена старалась быть рядом. Она чувствовала кайф от мужского обаяния Селянова. И ей хорошо было просто сидеть рядом с ним, хорошо до такой степени, что она  почти постоянно непреднамеренно улыбалась.

Правда, чуть ли не сразу после женитьбы, начались мелкие скандалы, они ошеломляли Селянова тем, что  начинались беспричинно. Он не знал тогда, что у всякой женщины эмоциональное напряжение гораздо выше, чем у мужчины. И время от времени случается эмоциональный перегрев. И всякая дама интуитивно знает, что, поскандалив, можно сбросить пар и восстановить   хорошее  состояние духа.

Лена была заботливой женой, как почти все молодые жены, она опять же  частью интуитивно, а частью сознательно чувствовала, что  именно через заботу лежит путь к власти в семейной жизни. Мужчина и не догадывается, что женщина, поправляя на нем шарф, завязывая ему галстук, или застегивая верхнюю пуговицу рубашки,  делает знаковые жесты, которые означают ее власть над ним.

Он покорно подставляет свою шею, ему нравится, что о нем заботятся, и он уверен, что происходит это потому, что женщина любит его. Отчасти это правда,  женщине радостно видеть покорного в этом отношении мужа, и она смело идет дальше. Уже только она вскоре будет решать, что им и когда есть,  как и во что нужно одеваться, какие вещи следует покупать для того, чтобы в квартире был уют.

Мужчина считает себя существом более умным, и он не понимает, что, пользуясь его ленью и привычкой к тому, что есть какие-то «женские дела» женщина замыкает на себе  семейную власть. И мужчина, большая часть жизни которого связано с семьей, не замечая как, оказывается в женских  руках.

Именно в этот период перехода власти в женские руки и формируется мужская  зависимость от женщины. По-настоящему сексуальных женщин, на самом деле, мало. И эти дамы легко могут привязать к себе мужчину своим телом. А всем прочим приходится стирать, гладить, готовить и постоянно, порой на каждом шагу опекать мужчину, как малого ребенка, пока тот не станет принадлежать конкретной даме. Когда эта привязка совершается, мужчине чрезвычайно тяжело разорвать эти путы, и он даже не понимает в чем тут дело.

Он может не любить свою жену, и иметь более молодую и привлекательную любовницу, но ему в прямом смысле слова страшно уйти из своего, уже часто совершенно неуютного гнезда, и передать себя в  руки более  приятной подруги. И этот  бессознательный страх ухода есть страх одиночества, подсознательно в  мужчине уже выработалась привычка к опеке со стороны конкретной женщины, и даже если это опека закончилась, ему страшно остаться без этой женщины, которая сделал приворот  в тысячу раз более сильный, чем любая колдунья.
 
Селянов не понимал почему, в общем-то, милая и не злая Лена в некоторые моменты их семейной жизни становилась совершенно непреклонной, и ее невозможно было переубедить. Ее невозможно было убедить, что в субботу посидеть с мужиками за пивом, это нормально.

И она начала отчаянную и упрямую борьбу с этой привычкой Селянова. Она находила тысячу поводов, чтобы ограничить его контакты с приятелями. Она объясняла это заботой о Селянове, но на самом деле ей не нравилось, что, уходя к ним, муж на время становился свободным. Она видела и чувствовала эту свободу  в его глазах, в его  повадках, которые становились такими же, какими  были до их встречи.

Мужчина думает, что он просто живет с женщиной. На самом деле он находится под неусыпным и бдительным наблюдением до тех пор, пока женщина заинтересована в нем.

Но  почти всякий мужчина все-таки сопротивляется такой опеке. Размышляя потом о совместной жизни с Леной, Селянов не мог  понять, почему он так упорно отказывался  выносить  мусорное ведро, и часто ожесточенно спорил с женой, отказываясь сделать то, что сделать ему было нетрудно. А все дело было в том, что он отстаивал свое право быть главным хотя бы в мелочах,  потеряв свою самостоятельность, Селянов  желал иметь хотя бы иллюзию ее.

Но Лена мстила ему за непокладистость в мелочах тем, что отказывала иногда в супружеской близости.

Селянов мог терпеть ночь, но на вторую уже уговаривал жену. Она отвечала, что устала. Тогда Селянов говорил: «А тебе разве чего делать надо? Ты лежи себе и лежи, только мне не мешай». Лена переворачивалась резко к нему лицом и говорила с ужасом в глазах: «Сережа, ты что говоришь? Разве я бревно?»

Селянова выручало только то, что и  жена уже не могла долго обходиться без него.


Это страшное слово – свобода!

Так и шел день за днем, месяц за месяцем и год за годом. Селянов делал карьеру, поступил в аспирантуру, преподавал в одном из лучших вузов страны, а может быть мира. Он был сыт, ухожен и спокоен. Чужие женщины иногда тревожили его, но он был защищен молодостью своей жены.

Один раз, правда, он был близок  к греху.  На соседнюю кафедру поступила работать бывшая однокурсница жены. Эта была крупная и сильная молодая дама. Она неприкрыто стала интересоваться Селяновым. Рассказала про свой развод с мужем,  подводником: «А где он сейчас?» - поинтересовался Селянов. «Утонул» - мрачно   сказала дама. «Вместе с подводной лодкой?» - с ужасом спросил Селянов.  «Вместе с подводной лодкой» - мстительно подтвердила она.

Селянов рассказал об это Лене. Та рассмеялась и сказала, что ее однокурсница все врет. Муж просто бросил ее на второй день после свадьбы, а вовсе не  утонул.

Но дама все чаще и чаще оказывалась вроде бы случайно рядом с Селяновым. Они стали вместе ходить к метро. Она рассказывала ему  о совсем интимных вещах, он тихо млел от понимания того, что его домогаются. И однажды прямым текстом  пригласила его к себе.

Селянов вроде со смехом рассказал о домогательствах жене, та же сдвинула брови и, вдруг, как-то отчаянно  сказала с мольбой в глазах: «Только не с ней, Сережа, только не с ней!» 

И Селянов воспринял эти слова даже не как просьбу и предупреждения жены, а как слова друга.

И все опять пошло свои чередом. Позднее Селянов думал об этом времени, как о счастливом. Но тогда он вовсе  так не считал. Честолюбие сжигало его, и он хотел стать ученым и писателем. Именно эти карьеры были самыми предпочтительными в те времена в СССР. Он довольно быстро написал кандидатскую диссертацию. 

И все было хорошо, но грянул август 1991 года. Селянов помнил это нереальное время. Утром он вышел из метро, и почувствовал по поведению людей, что что-то не так. Выяснилось  что, Горбачев в Фаросе и в силу болезни не может исполнять свои президентские обязанности. В очереди за газетами какая-то красивая женщина (тогда еще красивые женщины читали газеты) сказала презрительно: « Интересно, какая у него болезнь-то?»

И Селянов в душе своей озарился радостной улыбкой, что наконец-то этот малодушный человек Горбачев,  все страхи которого читались на его ухоженном партийном лице и передавались стране, будет сменен людьми решительными. Но случилось то, что случилось.

Как и очень многие русские Селянов давно уже не хотел быть частью многонационального советского народа, он ощущал себя русским и ни кем иным,  и потому гибель СССР не показалась ему трагедией. Но с другой стороны, гибла страна, в которой он вырос, которая воспитала его и защищала, и он был готов ее защищать, как мог. Вот только никто не кликнул клич.

 И тогда Селянов подумала о них обо всех, о коммунистах этих, об армии, в которой одних генералов было столько, что дивизию из них составить можно было. И которые куда-то в один день исчезли, капитулировав перед  сравнительно небольшой и частично нетрезвой московской толпой: «Ну и х… с  ними со всеми, с ленинцами…»

А дальше инфляция, невозможность жить на деньги преподавателя, случайное предложение и уход в журналистику. Смешно, конечно, но когда-то, будучи юным, Селянов сказал себе, что кем бы он ни хотел быть так это учителем, поскольку уж очень в его классе издевались ученики над учителями. И стал учителем. Потом он сказал себе, когда бывшие коммунистические пропагандисты-журналисты стали в один день демократами, что он никогда не станет журналистом. И стал им.

… Мутные волны начала 90-х годов стали накрывать одна за другою с головою. Все подонки, какие были только в стране, поняли, что пробил их час. Вся грязь всплыла на поверхность…

Огромные деньги зарабатывались почти мгновенно, кое-что происходило и на глазах Селянова. Он попал в одну редакцию, там главный редактор подружился с американцами. И как-то главный вызвал Селянова, познакомил его с огромным американцем и сказал, что Джон желает заснять на камеру рабочий процесс в  России и  его нужно сводить на какой-нибудь завод.

Вот уж чего не хотел Селянов так это  прислуживать еще и Джону. Но делать было нечего… Он взял справочник Москвы, выбрал адрес ближайшего к редакции  завода,  и уже через пару часов они с  Джоном вошли в цех.

Предварительно выяснилось, что  завод этот военный, и показать  могут только какой-то второстепенный цех. Директор дал Селянову в сопровождающие своего заместителя, который разрешил называть себя Славой.

Цех был почти пуст. С трудом нашли женщину, которая была крановщиком, а был в  этом  цехе передвижной кран, и вот на нем дама поездила туда-сюда. Джон все это снял, но, мрачнея, сказал, что хотел бы снять еще что-нибудь. Тогда Слава отловил некого полупьяного пролетария и попросил его сварить две детали. А надо понимать, что тогда пролетарии были недавним гегемоном и с начальниками общались  откровенно. Пролетарий сказал, что в гробу он видел всех, что  сегодня пятница, и он едет на дачу отдыхать. И уж тем более для какого-то занюханного американа он ничего показывать не будет.

Американец был неглупым. Он чувствовал отрицательное отношение к себе. Селянову было все это смешно, но он понимал, что если не заставить пролетария  приварить чего-нибудь, то американец просто взбесится. И тогда он сказал пролетарию: «Друг, но для меня это  сделай».

- Для тебя сделаю, - сказал пролетарий,  и артистично приварил одну железяку к другой.

Потом Джон уехал, а   заместитель директора Слава пригласил Селянова к себе в кабинет. Тогда еще   познакомиться с журналистом всякому было приятно. В кабинете  Славы чего только не было. И водка, настоянная на женьшене, и пачки с женскими колготками, и телевизоры с такими огромными экранами, которых никогда Селянов не видел. Слава, смеясь, рассказал, что торгует всем помаленечку. Но тогда Слава был простым и своим в доску.

Через два месяца Слава позвонил и спросил, не нужно ли кому отконвертировать рубли в доллары? Тогда до многих дошло, что деревянный советский рубль должен безвозвратно погибнуть, и что следует немедленно рубли менять на доллары. У Селянова уже появились тогда связи, и он через журналистскую братию не просто нашел страждущих, а именно тех, кто готов был  перевести в доллары огромные деньги.

Слава предстал перед Селяновым в каком-то роскошном костюме, глаза его горели лихорадочным блеском, он блаженствовал. Еще вчера простой советский инженер, а сегодня уже состоявшийся богач. Народ подобрался с двух сторон еще тот: сидели и торговались о процентах сделки. И тут выяснилось, что Селянов, как посредник должен был получить миллион баксов. В голове Селянова зашумело. Он посмотрел на  тех, кто делил еще не заработанные деньги. Морды у всех были красные, пот струился по ним, глаза напряженные, и  давление у всех было под двести, не меньше.

Сделка, Слава Богу, не состоялась. Тогда еще Селянов не знал, что случайного посредника проще застрелить. Чем платить ему миллион.

Селянов увидел Славу через год, обратившись по поводу той же конвертации, но уже совсем небольшой суммы для политика, у которого  тогда работал.  Тихим голосом Слава попросил Селянова приехать одного. «Тебе я верю» - потухшим голосом сказал бизнесмен.

И когда Селянов приехал, то Славу не узнал. Перед ним был человек, который  безумно всего боялся. Взгляд его был взглядом загнанного в угол человека. Видно он уже платил дань браткам. Что с ним стало потом, Селянов не знал.

Так шли один за другим черные годы. Закончился 1991, наступил депрессивный 1992 год, затем страшный 1993. Жизнь была похожа на сон. Уютную и чистую Москву набили доверху шатры и ларьки. Везде было грязно. На улицах валялся мусор, и часто в мусоре валялись пьяные мужики, которые не проиграли войну, но которых сдали так, что они этого и не поняли сначала.

Селянов стал регулярно выпивать. Смотреть трезвыми глазами на окружающий мир было невозможно. Он работал все больше в оппозиционных газетках, в которых платили гроши, а ничто так не подавляет всякое уважение к себе, как нищета. Но сил пойти в демократическую печать, где деньги были большие, у Селянова не было.

Однажды он попал на прощальное выступление Бурбулиса. Этот сухощавый и даже изнуренный на вид человек, был тогда пугалом для всех, и его  фамилией  бабки пугали детей, укладывая их спать. И вот после того, как рассказывал очевидец, Бурбулис сблевал в угол во время застолья, где присутствовал Ельцин с семьей, Бурбулиса Ельцин турнул. И тот объявил, можно сказать, прощальный бал.

Селянов вошел в довольно плохо освещенный зал, тогда была демократия, и все рассаживались, как хотели. Пресса не была отделена от гостей.  Прямо по центру сидели Гайдар и члены его правительства, в стороне и отдельно сидели Полторанин и Ющенков, а когда в зал вошел Явлинский, то он, не желая сидеть рядом с Гайдаром, дунул наверх.

Бурбулис был тих и печален, считая себя историческим персонажем, который изменил ход истории, он в своей заунывной речи сравнил себя с Пушкиным, ибо все хорошее по его словам покидало Россию в феврале, в этом месяце был убит Пушкин, в этом же месяце прогнали в отставку и его, Бурбулиса.

Селянов обратил внимание на то, сколько красивых и ухоженных женщин сидело рядом с демократами. Красивые женщины всегда сосредотачиваются там, где деньги и власть. Выходя из зала, он сказал девушке, которая регистрировала гостей, что ему жалко этих красивых женщин, ни к тем прибились: «Это нас с вами надо пожалеть»- печально и равнодушно сказала умная девушка.

Когда женщина оставляет тебя…

Лена же менялась на глазах. Сначала она ждала, что Селянову повезет, он найдет хорошую работу. Она верила в него. Но муж приносил в  дом совсем маленькие деньги,  часто напивался, ругал власть. Лена не очень интересовалась политикой, но она твердо знала, что годы ее уходят, что она стареет. Она хотела  жить сейчас, поскольку на потом откладывать можно, если тебе 16.

Все чаще и чаще она мрачнела. У нее уже появились подруги, мужья которых ушли в бизнес или подались в криминал. У этих женщин были неограниченные возможности, по советским понятиям. Они могли покупать в магазинах все, что хотели.  Они щеголяли в роскошных шубах, они так небрежно садись в автомобили мужей, запахивая полы своих шуб, что Лена сразу же поняла, что она хотела всю свою жизнь. О, как небрежно улыбаясь, она могла расслаблено сидеть на переднем сидении дорогой иномарки!

Какое-то время она еще любила Селянова, потом стала жалеть его, потом презирать. Он часто приходил домой пьяный, с какими-то стеклянными глазами, проклинал демократов. Утром на следующий день он мучился похмельем,  норовил под любым предлогом убежать к ларьку, что бы там с отбросами выпить пива.

Сначала Лена по привычке пыталась бороться с этим, потом ей стало все равно. Она была ничуть не хуже тех женщин, у которых мужья разбогатели, и куда лучше девок, которые выходили за богатых замуж.

Как всегда бывает в таких случаях, женщина винит во всем мужа. Даже если умом она понимает, что он ни причем, то на каком-то другом уровне сознания есть ощущение того, что муж всегда виноват, если ей, жене, плохо. И как всякая женщина, испытывающая кризис Лена подумала о том, чтобы оставить  мужа. И  сразу все кардинально поменялось бы. Сначала мысль эта ужаснула Лену. Она не могла себе представить жизнь без Селянова, она  боялась того, что придет другой мужчина и ей не будет физически с ним хорошо.  Тем более, что  в своем представлении  о мире она  давно уже не разделяла Селянова и себя.

И вот в уме ее это разделение началось. Она стала все чаще об этом думать и испытывала приливы необычайно легкости и даже веселья, когда думала о том, что она станет свободной. Но так предаваться мечтам она могла и год и десять лет, некоторые женщины почти постоянно об этом думают всю свою жизнь, но продолжают жить с мужем. Все решил случай.
 
Одна подруга Лены предложила ей съездить в Турцию и привести оттуда товары на продажу. Денег как раз не было,  Селянов опять остался без работы. И было чувство пустоты. Лена согласилась. И выяснилось, что ничего ужасного в этом нет. И когда она заработал свои первые три тысячи долларов, она почувствовала себя страшной богачкой.

… Селянов ни о чем еще не догадывался, как все мужья, думающие, что если женщины говорили им о любви, если женщины служили им, то так и будет всегда.  По привычке он думал о себе, сострадал себе, был занят собой, а все слова Лены о том, что неплохо бы найти приличную работу и начать зарабатывать деньги пропускал мимо ушей. Когда она  мрачно  говорила о том, что уйдет от него, он не верил. Обычно это случалось на второй день после его загула, и ему было все равно, что она говорит. Ему хотелось выпить и излечится от страданий, физических и душевных.

За это время было всего  два раза, когда отчужденность со стороны Лены  проходила. Один раз это было в постели. Она, вдруг, начала говорить ему о любви, целовать, как целует своего мужчину любовью раненная в сердце девушка.  Он тогда не понимал, что  Лена так прощается с ним.

И во второй раз это было  утром в октябре 1993 года во время расстрела Белого дома танками.

Селянов  работал тогда в газете, близкой к оппозиции и просто физически, начиная с весны 1993 года, чувствовала, что на страну накатывается что-то страшное. И выбирать было не из чего. С одной стороны пьяный самодур Ельцин, с другой чеченец Хасбулатов.

И  там и здесь правили бал мутные персонажи, которые хотели властвовать. Если бы у оппозиции был нормальный лидер, русский человек, которому бы верили, то Ельцина смели бы несмотря ни на какие танки. Но такого человека не было. Стихийное восстание против Ельцина  не было хоть как-то оформлено. Цели были неясны. И не было у людей внутренней готовности идти в своих поступках до конца.

И  единственное, что мог сделать  Селянов это напиться, чтобы не видеть происходящее. В толпе людей он познакомился со служакой майором-ракетчиком.  Они тут же почувствовали  в друг друге родственные души. Потом купили водку, пили без закуски. Майор плакал. У него было лицо все в ранних морщинах, а на зеленом френче как-то сиротливо смотрелись юбилейные медали и значки.

Но это был сильный человек, так видимо и выглядел капитан Тушин из «Войны и мира».  Он говорил, что мог бы поднять своих солдат и привести их сюда, но не может  посягнуть  на таких же, как и  сам русских людей. И еще говорил, что застрелиться ему легче, чем нарушить приказ.

И вот утром Селянова  разбудила Лена. По телевизору показывали, как танки расстреливали Белый дом. Нервы ее не выдержали, она  тут же инстинктивно вспомнила о муже, как и всякая женщина в такой ситуации: «Сережа, Сережа, - расталкивала она его, - Белый дом обстреливают!»

Он проснулся, мучаясь душевно, глядел на флаг, развевавшейся над Белым домом, на танки, которые, дергаясь броней, посылали снаряд за снарядом в окна здания. Не было страха, было отвращение к насилию.

Бог все-таки спас русских тогда, они не сцепились в  братоубийственной схватке.

А скоро Лена ушла. Утром после очередной пьянки Селянов проснулся и увидел на столе  бутылку водки. Он сначала подумал, что купил ее сам вчера и еще очень сильно удивился, что  Лена ее не прибрала к рукам. Он дрожащими руками стал открывать бутылку, когда увидел записку. Там  было написано ироничной и печальной Леной: « Прости, я ухожу навсегда».

Он не поверил. Этого не могло быть. Он подумал, что это жена написала, желая  припугнуть его, что она уехала к родителям, но к вечеру вернется. Но тут же он понял, что бутылку купила Лена. И рядом с бутылкой  на тарелке лежала копченая рыба и  аккуратно и тонко нарезанная женой колбаса. Лена  прощалась с ним.

Он сел на стул,  с тоской  посмотрел в окно.  За окном была весна. Селянов подошел к окну и рывком открыл его.  Комната стала  наполняться холодным воздухом майского утра. Светило солнце, но  лучше был бы мрак и буря.

Селянов пошел в ванную, пустил душ. Он стоял под холодными струями, и воля вроде бы возвращалась к нему. Он решил ехать сейчас же на поиски Лены. Он был уверен почему-то, что у нее нет мужика, а значит, все можно исправить. Но стоило ему только шагнуть в комнату, увидеть водку и записку, как волна тоски захлестнула его душу, тоски брошенного и преданного человека. Он ведь он знал про себя точно, что никогда бы не бросил  Лену.

К этому времен он уже  изменил ей пару раз, но это были пьяные  случайные половые акты со случайными же женщинами. У него и в мыслях не было уходить от жены. И он задал себе вопрос: «Как же так? Значит, я не знал Лену? Я не знал, женщину, с которой прожил столько лет, которой верил?»

И этот вопрос парализовал его. Селянов открыл водку, налил себе  стакан, чтобы сразу же опьянеть, одуреть и приглушить боль.  Несмотря на лошадиную дозу, мозг его оставался трезвым. И он понял для себя, что не станет искать Лену, не станет звать ее обратно. Она предала его так буднично и просто, что смысла в их дальнейшей жизни не было никакого.

Тоска

И началась новая жизнь. Оказалось, что Лена  была нужна ему. Из Селянова  словно бы вытащили стержень. Оказалось, что смыслом его существования была Лена. Даже когда он пил, он всегда помнил о ней, он боялся ее, иногда ненавидел. Но вот ее нет и даже в водке смысла нет. Не надо радоваться, что обошлось без скандала, не надо переживать, что у него отнимут бутылку пива и выльют ее в раковину. Нет никаких страхов. Он свободен. Но нет и никакого смысла ни в чем.

Он бросился к приятелям. Но это миф, что мужская компания может дать опору. Мужская компания без женщин уныла и тосклива. Только вместо одного одиночества здесь два или три одиночества. Мужчин может объединять и спасать единое дело, единая цель, и тогда мужской коллектив – это сгусток воли. А если этого нет, то и в компании каждый мужик сам по себе.

Селянов помнил эту последнюю неделю мая по дням. Каждый день он вставал с кровати, оглядывал пустую комнату, которая была все наполнена вещами, купленными Леной, затем шел звонить своим знакомым, чтобы как-то заполнить пустоту. Всякий раз, когда на его зов откликались, он сильно радовался, словно нащупывал почву под ногами.

И вот он стоит и пьет пиво прямо напротив Кремля, возле Исторического музея. Сбылась мечта великого демократа Гавриила Харитоновича Попова. В Москве на каждом шагу стоял либо ларек, либо бочка с пивом и продавались шашлыки. Рядом с Кремлем пиво было самое лучшее, видимо торгашам было почему-то совестно продавать тут плохое пиво. Рядом же можно было купить жареные колбаски.

Рядом с Селяновым стоял патриотический журналист Косяков. Он мечтательно смотрел на  кремлевские стены и говорил: «Вот представь себе, Селянов, из каждой бойницы торчит бревно, а на бревне висит по демократу… или по два».

Селянова совершенно не радовала, нарисованная Косяковым картина. Он тосковал. 

У Косякова возле Исторического музея была, как он выражался «ставка». К нему постоянно подходили  знакомые, здесь же рядом торговали газеткой «Держава», которую Косяков  издавал крошечным тиражом. В этот раз тираж был продан, получены некоторые деньги,  часть из которых и пропивалась бездарно. Косяков осуждающе смотрел на  старух, которые торговали всякими патриотическими изданиями, и отпускал реплики: « Какая вялая бабка, - говорил он, указывая на богобоязненную старушку, которая робко предлагала прохожим газету с названием «Черный батальон». Вот у меня бабка, так это огонь- бабка. Загрызет всякого, кто не купит «Державу».

Как-то незаметно в их компанию  добавился некто по фамилии Тминов. Этот почти миниатюрный мужчина оказался бывшим офицером ГРУ. Он уверял, что за ним постоянно следят. И вообще говорил разные бердовые вещи, но при этом выглядел вполне нормально.

В это время к их стойке подошел мужик и Тминов замолчал, блаженно потягивая светло-желтое пиво. Когда мужик отошел, Тминов сказал почти равнодушно: «Это хвост за мной. По типажу это прапорщик МВД».

Селянов тут же подумал, что, скорее всего, это так. Может быть, мужик никаким хвостом не был, но то, что он из военных точно. Под  неказистым пальто угадывалась спортивная фигура атлета. И в лице его было что-то солдафонское, подходящее для прапорщика.

И Селянов уже с некоторым уважением поглядел на Тминова. Тот заметил этот взгляд. Он вообще все замечал. И  проницательно взглянув своими маленькими глазками, сказал:  «Селянов, тебе мешает жить то, что в тебе есть совесть. Проснись завтра утром и скажи себе, что у тебя нет совести. И сразу станет легче, и пойдешь в гору».

Нет на свете лучше практических психологов, чем менты, кагебешники и грушники. Селянов лениво подумал о том, что Тминов прав, но так легко сдаться он не мог. И он возразил: «Если совести нет, то и святого ничего нет. А как же долг? Россия? Если у тебя нет совести, то как же служение России?»

Тминов расслаблено потягивал пиво, слова Селянова вроде бы никак не задевали его: «Я тебе говорю о твоих отношениях с окружающими, -  заметил он, - а Россия это другое, это святое».

Тут подошел, отлучавшийся Косяков, и зыркнув по советской привычке вокруг, стал  подливать в пиво нечто из бутылки. Жидкость была коричневая: «Что за хрень?» -  все так же лениво спросил Тминов. «Это коньяк», - хмыкнул в ответ Косяков.  Селянов съежился, разглядывая, как коричневая жидкость растворяется в его пиве. Но Косяков сказал, утешая товарищей: «Это демократический ерш, пиво с коньяком, говорят, Борис  Николаевич такой пьет по утрам».

Почему-то стало весело. Селянов отхлебнул пойло, и буквально через пять минут по телу пошло тепло. Коньяк есть коньяк, сосуды расширяет мгновенно. Взяли еще по кружке пива, Косяков разлил туда остатки коньяка. Выпили. И блаженство разлилось по всем членам. После этого напитка  даже демократическая Россия могла понравиться.

Казалось, не пьяневший Тминов, стал рассказывать, как «сидел» на перевале Саланг в Афганистане, как ничего не боялся, кроме своих же  таджиков, которые могли убить его как конкурента, ибо только он кроме них мог понимать местное население. И как-то буднично рассказал, как пытал пленных: Возможно, он фантазировал.

- Возьмешь душмана, достанешь у него прямую кишку, сделаешь с  ней все, что надо пока душман не заговорит.

- Зачем кишку-то? -  с любопытством спросил Косяков.

- А  потом, когда все закончиться,  душмана можно пристрелить, а кишку обратно засовываешь. И не видно, что с  душманом делали.  Это чтобы они наших солдат не мучили, когда те к ним в плен попадут.

Селянов почувствовал, что его тошнит. Не в переносном смысле, а в прямом. Наблюдательный Тминов это заметил. И сказал: «Но я же не голыми руками это делал, перчатки наденешь и нормально». Косяков захохотал.

Тминов хмелел все больше, он говорил, что в последнее время слежка за ним стала  тотальной. Уже поставили подслушивающее устройство ему в туалет и в ванную.

Селянову стало печально. Рядом с ним стоял  человек с изуродованной психикой, с манией преследования, и ничего не хотел этот человек сильнее, чем вернуться на службу. Потому, что так он один, а на службе он причастен к ордену ГРУ, за ним стоит его грандиозная мощь.

Чтобы как-то опять почувствовать симпатию к Тминову  Селянов подумал о том, что вот если танки врагов пойдут на Москву, то они не пройдут там, где встанет на их пути этот мужичек. И это  будет его стихия. Он погибнет только тогда, когда вокруг будут дымиться подбитые танки и валятся трупы врагов. Прирожденных воинов мало. И Тминов один из них, хотя бабы сморщатся, увидев, как выглядит настоящий супермен.

Впрочем, внутреннюю силу в мужчинах женщины чувствуют интуитивно.

Селянов опять сморщился. Наркоз от коньяка  прошел, и  требовалась новая доза алкоголя. Косяков гулял, раздобрев окончательно, он вроде бы только сейчас вспомнил: « А, Сережа, - сказал он, - я же тебе должен гонорар за три статьи. Вот бери».

Пьяный Косяков заплатил по-царски.

Потом маленький Тминов куда-то исчез. Стало темнеть. Исчез и Косяков, а вот Селянову спешить было некуда. За это время подходили к  столу разные люди, были среди них и девушки. Протрезвев,  Селянов увидел рядом с собой двух подружек, одна была вся в веснушках худышка, вторая плотная,  восточного типа. Селянов от нечего делать спросил ее: «Вы кто, японка?»

- Кореянка, - ответил она, улыбнувшись.

Стали говорить  о чем-то,  Селянов расспрашивал девушку обо всем. Почему  у нее такие красивые глаза? Почему она в пальто, хотя на улице уже тепло? Любит ли она свою подругу?

При этом вопросе худышка нервно сказала  кореянке, ту звали Анна: «Пойдем, он пьяный» Но Анна отказалась уйти и осталась. Она пила пиво, улыбалась. Селянов тут же понял, что нужно оценить поступок девушки, которая предпочла его подруге, поступок, кстати, редкий.

Так часто бывает, что две девушки  сталкиваются с мужчиной, и если они не равноценны по внешности, то дурнушка тут же  замечает, что весь интерес мужчины связан с ее успешной подругой и начинает ревновать, и требует уйти от мужчины, и, как правило, более красивая подруга неохотно, но уступает.

Селянов предложил новой знакомой пива, он увидел ее вроде бы растерянный взгляд, направленный в сторону колбасок, и, не спрашивая, купил ей и  жареную колбасу. У Селянова не было каких-то тайных намерений в отношении девушки, ему просто не хотелось, чтобы она уходила. И она не уходила. Но потом все-таки сказала, что ей далеко ехать в общежитие и ей пора. Селянов вызвался ее провожать.

Добираться до дому ей нужно было с Белорусского вокзала

Но  было поздно, поезда ходили редко. Они стояли на пустой платформе, Селянов держал ее за руку, девушка стала сжимать в  ответ его пальцы, и  он не веря легкости успеха, прижался осторожно к ее губам. Губы были мягкие и теплые. Селянов стал ее целовать, и чувствовала ответные поцелуи, и, вдруг, он понял, что жизнь возвращается к нему. И что связывает его с прежней, хорошей жизнью губы девушки, целуя их, он возвращался в благополучное прошлое. Он не понимал, почему все так, но остро ощутил, что расстаться  сейчас с девушкой невозможно.

И он сел в вагон подошедшего поезда, и девушка  сидела рядом с ним, тесно прижавшись плечом и бедром к нему. В вагоне были люди, но они опять стали целоваться. Он не помнил, чтобы когда-то  губы девушки были такими сладкими для него. И он пошел с ней до ее общежития.

Он так для себя и не решил – красивая это девушка или нет. Он с удовольствием повторял ее имя – Анна. Но если бы это было другое имя, ничего бы не изменилось. И ничего бы не изменилось, если бы на ее месте оказалась другая девушка или женщина. Это была его победа, это был его реванш за то страшное поражение, которое он понес всего неделю назад от Лены.

В общежитие их не пускал сторож на вахте. Это был любопытный персонаж, высокий пожилой человек, которому было за шестьдесят, грузный, с мясистым самодовольным лицом, с  седыми бакенбардами, ему бы сигару в зубы и был бы вылитый английский лорд: « Не пущу», - сказал лорд и растопырил руки.

И Селянов сник, в нем сразу ожил советский человек, для которого и вахтер  начальник, а начальников надо уважать. Они вышли опять на улицу. Вокруг высились какие-то огромные, как казалось Селянову,  здания, это были строения какого-то завода, а рядом  с ним стояли жилые корпуса общежития.

Селянов  впал в задумчивость.  Но Анна сказала: «Пошли, есть выход». Она повела его вокруг здания и подвела к пожарной лестнице и подтолкнула: «Лезь». Селянов было полез, но  нужно было прилагать усилия, подтягиваться на руках и он спросил:  «Какой этаж?» «Девятый» - ответила девушка.

- Ты что, с ума сошла?

Селянов поднял голову, вверху было звездное небо, и голова закружилась.

- Пойдем, я его лучше вырублю, - сказал Селянов.

-  А деньги у тебя есть? – спросила Анна. - Дай ему денег, хоть сколько.

Селянов с сомнением покачал головой. Они не верил, что лорд возьмет деньги. Ему казалось, что главное задачей этого мужика с бакенбардами было не пустить их. Анна, видя, что до него плохо доходит, залезла к нему в карман, вытащила несколько бумажек и с радостью сказала:

- Ого, этого вполне хватит.

Качая головой, и отпуская ироничные реплики, Селянов пошел вслед за девушкой, он не верил в успех. Но лорд величественно принял деньги и тут же переменился, стал рачительным хозяином.

- Прошу, - королевским движением он предложил пройти во вверенное ему общежитие.

Селянов был потрясен таким падением человека.   В России еще не все устоялась. И Селянов не успел привыкнуть к тому, что все продается и покупается. Но они уже были в лифте, и он снова приник к источнику своего исцеления, к сладкому рту девушки.

Им владела не похоть, не желание банального совокупления. Он  почувствовал в этой случайно женщине источник энергии. Вот он брал ее за руку или целовал  в губы, и ее энергия передавалась ему, подпитывала все его клетки, и он оживал.

Тогда он не знал  об этом принципе обмена энергиями. Не знал, что женщине тяжко без мужской энергии, а мужчине невозможно без женской энергии. И что этот обмен обычно происходит во время  физического соединения. Лена бросила его и оставила без источника подпитки. Но вот стоило ему почувствовать другое женское тело, как все его существо ожило.

Он мял Анну в лифте, сжимал ее грудь, кусал ее губы. И в какой-то момент почувствовал, что его страсть передалась ей. Но он еще не верил, что все случится. Вдруг, что-то помешает. Догонит их лорд, которому мало дали, или в ее комнате еще кто-то есть. Или девушка передумает.

Селянов не понимал, что  в девушке открылся источник желания, которые был сильнее мужского.

Они вошли в чистенькую комнатку, и девушка стала раздеваться. И для Селянова это было так, как будто он вернулся на родину, как будто ему возвращали то, что безжалостно у него украли неделю назад. И  ему было неважно, как выглядит девушка, важно было, чтобы она не ушла, не исчезла, не лишила его подпитки.

А у нее оказались стройные и длинные ноги.

- Вот это да! – сказал он.

Девушка смутилась. Она думала, что его взгляд был направлен между ее ног, там у нее густо чернели смоляные волосы.

- У меня полгода не было мужчины, смущенно прошептала она, - я не брила…

- Нет, это очень красиво, - серьезно и даже строго сказал Селянов, - я про другое. - Разве у кореянок бывают такие длинные ноги?

- Так у меня мама русская. У меня ее фигура.

Он осторожно стал гладить ее смуглые ноги. Она растерянно стояла перед ним почти голая, только бюстгальтер белел.

Потом осторожно и бережно произошло соединение двух тел. Это  было настолько пронзительно…. Нежность другого человека. Селянов не  мог и не захотел прервать акт, это было выше его сил. И когда все закончилось, он почувствовал себя преступником оттого, что его семя осталось в женщине. Он извинился.

Девушка лежала на спине, она не шевелилась. Он повторил свое извинение.

- Как хорошо, - неожиданно грудным и неестественным голом сказала она. - Боже мой, как хорошо!

Только впустив в себя мужчину, женщина понимает до конца ее это мужчина или нет. И понимает быстро, иногда сразу после первых движений мужчины.

- Ты не думай ни о чем, горячо и страстно прошептала она, -  ты можешь всегда в меня… Будь что будет.

И их соединения продолжались раз за разом всю ночь. За стеной гремела музыка. Кто-то пьяный или трезвый все время ставил одну и ту же песню, где искренняя женщина пела: «Ты, ты и  только ты…» И это было так к месту.

Быстро наступил рассвет.  Единственное, большое окно в комнате рассеяло сначала ночной мрак, потом  серенький воздух становился все светлее…

Только к часам к пяти утра они выдохлись. Все-таки Селянов был совсем молодой мужчина. Но уже достаточно опытный, чтобы не пропустить ни одной точки на  теле женщины. Он прошел их все, от мягкого затылка с густой гривой, до  белевших пяток. И женщина отзывалась.

Она  судорожно обняла его и руками и ногами, вцепилась со всей своей немалой силой. И сказала, что любит его. И просила не бросать ее. Селянов искренне пообещал. И она оба провались в темноту.

Утром он вспомнил, что у него срочное дело. Ему было неуютно, женщина казалась чужой. Он быстро оделся. Она следила за ним молча, сев на кровать и укрывшись одеялом, она спрятала все свое лицо, только черные глаза горели мрачным огнем.

- Ты вернешься? - спросила она.

- Да, - ответил он.

- Когда?

- Вечером. Во сколько ты будешь  здесь?

- Я будут тебя ждать.

Он вышел из мрачного серого здания с облегчением. Он был свободен и никому  ничего не должен, так, во всяком случае, он полагал. Он вспоминал Лену, он клял ее за то, что по ее милости он вынужден шляться по общежитиям и спать с первой встречной. 

День прошел  обычным порядком. А к вечеру в голове его стали оживать воспоминания. Они вспомнил осторожные и деликатные прикосновения Анны, вспомнил ее худую почти детскую шею. Вспомнил ее довольно большую и красивую грудь, ее стройные длинные ноги, смуглый впалый живот, такой взволнованный, дышащий. И Селянов понял, что вчера он  спал с самой красивой женщиной из тех десяти, что у него к этому времени были.

И он снова захотел к Анне. Он накупил всяких закусок, взял бутылку шампанского, приехал на Белорусский вокзал. Доехал до Сетуни, но номер автобуса, на котором он добирался от общежития, он забыл. Стал спрашивать у людей, но никто не знал ни про какое общежитие. Тогда ему показалось, что он ехал на автобусе номер 57, он сел в этот автобус и долго ехал, постепенно с ужасом  понимая, что не совершенно не помнит, как добираться до общежития. Он не знал названия улицы, не знал, что это за общежитие.

Тогда он вернулся к станции, и снова стал спрашивать людей. Никто не знал, все пожимали плечами. В итоге он оказался в компании  бомжей. Они ему сочувствовали изо всех сил. С ними он и выпил шампанское.

Селянов был изнурен бессонной ночью, но он был уверен, что стоит ему вернуться домой и поспать нормально, как он тут же вспомнить весь свой  утренней путь и доберется до общежития.  И он поехал домой, уснул мертвецким сном, а потом с удивлением восстанавливал по мелким эпизодам  прошедшие сутки.

А, может быть, ему все приснилось? Не было никакой Анны? Не было ее шелковистого лона, в котором он случайно оставил свое семя? И снова его обуяла тоска. Он звал Лену, он проклинал ее. Но в подсознании уже отложилось, что лучшее лекарство от этой тоски – другая женщина.

Женщины все одинаковые…

Он стал очень внимателен к женщинам, и внимание его было злое. Прожив столько лет, он воспринимал женщин как данность. Ну, есть они и есть. Какие-то из них молодые и красивые являлись предметом  вожделения. Стоило перед глазами появиться тесно обтянутой женской заднице, как мысли фокусировались на этой заднице, и ничего поделать с этим было нельзя.

Не то чтобы Селянов вообще ничего не  знал о женщинах. Какие-то наблюдения у него были. Работая в школе, он быстро понял, что мужская нервная система несравненно более слабая, чем женская. Мужчина после нескольких лет работы в школе превращался в законченного и безрадостного невротика. Женщина, сталкиваясь с теми же каждодневными стрессами, оставалась сама собой на протяжении  всей жизни, а мужчина превращался в хронического  мизантропа, неспособного радоваться жизни. У учителей-мужчин практически отсутствовали положительные эмоции.

Он и по Лене видел, что у нее энергии было куда больше, чем у него. Вялых мужчин можно встретить сплошь и рядом. Вялая женщина это исключение. В дамах постоянно горит огонь. Они умеют веселиться без всякого алкоголя, когда начинают смеяться, то их не остановить.

Женщина  верит в чудо, мужчина готов постоянно иронизировать, над этим, но эта вера делает жизнь женщины взволнованно-праздничной.

Но сейчас Селянов автоматически отмечал, как ему казалось смешные стороны в поведении женщин. Они очень смешно, к примеру, залезали в маршрутные такси. На лицах у них был такое напряжение, как будто им предстояло совершить подвиг.  Они тихонько кряхтели, у них редко с первого раза получалось открыть дверь, в маршрутке они передвигались, как пьяные, готовые упасть в любой момент, толкались своими толстыми попам, деньги в свои ладошки они собирали неуклюже как-то, деньги эти должны были вот-вот посыпаться из рук, но почему-то не сыпались.

И в тоже время Селянов прекрасно знал, что женщины очень не слабые физически существа. Ему как-то рассказали такую шутку: тот, кто думает, что женщина слабое существо, пусть попробует отнять у женщины одеяло ночью. Он очень смеялся.

В их спальне одеяло всегда оказывалось у Лены и прикрывало ее так, как той было нужно. И когда ночью Селянов, оказавшись фактически голым, пытался перетянуть часть одеяла на свою сторону, то  у него ничего не выходило. Лена вцеплялась в одеяло с такой силой, что казалось, одеяло было прибито к стене гвоздями.

После той страстной ночи с кореянкой Селянов немного успокоился. Он был еще молодым и привлекательным. Четыре года занятий карате, сделали его тело сильным и мускулистым. И он был уверен, что легко найдет себе пару, когда захочет.

Но тут выяснилось, что искать женщин было негде. Все знакомые дамы были замужем. Бывшие одноклассницы и однокурсницы исчезли с горизонта. Селянов довольно быстро понял, что лучший способ знакомится с дамами, это ходить на всякие мероприятия, связанные с распитием спиртных напитков.

Дамы веселеют на этих вечеринках сами по себе,  потом они пьют, потом возбуждаются, а пьяная баба себе не хозяйка. В пьяном виде женщины начинают  испытывать сексуальные эмоции по мужскому  типу, все «розовое» покидает их, и им банально хочется, чтобы их трахнули. Иначе  вечер пропал зря. Главное, чтобы рядом в это  время оказалась  особь мужского пола, которую дама могла бы подпустить к себе без особого напряжения.

Но после Анны у Селянова не было женщины четыре месяца. Ни на какие вечеринки летом его никто не приглашал. Он пил пиво, гулял в одиночестве по лесам, тосковал по телу Лены, по ее женскому обаянию и клял ее в душе.

Один раз днем  ему послышалось, что повернули ключ в двери. Он замер, он явственно услышал легкие шаги Лены,  как всегда, перед тем как  раскрыть дверь, та замерла перед дверью…. Селянов, ошеломленный, улыбаясь, рывком поднялся с дивана, сердце  сильно колотилось, он бросился к двери, раскрыл ее, все с той же детской улыбкой, но Лены не было. Ему показалось.

Он не смог оставаться  дома и поехал к знакомому загород. Там его явно не ждали. Селянов промаялся часа два, понял, что в компании ему хуже, чем одному. Он тогда не знал еще, что  переживания спрятать  нельзя. Когда человек страдает, когда он одинок, то скрыть это невозможно, и такой страдающий человек невыносим для окружающих, от него все стараются отстраниться, спасти свое душевное равновесие.

И вот на ночь глядя, он отправился домой. По дороге, на одной подмосковной станции, он почувствовал сильный голод. Ел он мало в последнее время, ел наспех то, что можно было купить  в расфасованном виде. А тут шашлычная,  запах  шашлыков и пиво. Стал накрапывать дождь. Это был тот теплый сентябрьский вечер, когда умиротворение вдруг нападает на человека. И он понимает, что спешить ему некуда.

Селянов зашел под навес шашлычной, заказал себе шашлык и пиво, шашлык был, как ни странно, очень вкусным. Люди вокруг были заняты собой. И  тут среди этих пьющих мужиков появились две женщины и не просто приличного вида, а дамы молодые и красивые.

Селянов сумрачно отметил для себя, что они классические блондинка и брюнетка, и забыл про них. Но дамы поругались,  брюнетка ушла, а блондинка осталась. Перед ней стояла высокая темная бутылка с вином. Дама явно хотела  общаться. Она подошла к Селянову и предложила, как-то даже высокомерно, попробовать ее вино.

«Наглая какая особа, явно бизнесвумен мелкого пошиба» - подумал Селянов и предложил женщине попробовать его пиво. Женщина возмутилась, она была вся на взводе: «Это же настоящая Хванчкара» - сказала она: «Ну и бог с ней»- иронично огрызнулся Селянов. Дама ну ни как не запала ему в душу.

Так они постояли минут три рядом, и каким-то шестым чувством Селянов понял, что она одинока точно так же, как и он. Он прихлебнул сладкого вина из ее бокала, потом заставил ее отпить пива из своей кружки. Потом они стояли молча, привыкая  друг к другу, но уже не совсем чужие.

Дама обвела исподлобья взглядом мужчин за столиками и сказала: «Они все меня хотят». «Нет, - вяло возразил Селянов, начиная понимать, что с ним заигрывают, - тут половина тебя уже не видит». И после этого обмена мнениями дружба их стала развиваться стремительно. Селянов уже с чувством допил ее вино, она  решительно пила его пиво и ела его шашлык.

Даму звали Света. По ее мнению жизнь ее сложилась блестяще. Она была художницей, сейчас она организовала фирму, с замечательной бандитской крышей. Заказы на оформление им идут рекой. Они управляют на пару с подругой. Ну, с той самой заразой, которая сейчас убежала. Они поругались, но бывает. У нее есть все, но нет только мужа. Она стал выспрашивать, кем работает Селянов. Тот сказал правду, что работает журналистом.

«Это то, что мне нужно оживилась Света. -  Мне нужны рекламные тексты». И тут же с ходу предложила поехать к ней домой. Она жила в соседнем городке. Селянову нечего было терять, и он согласился. Они вышли из шашлычной, и Селянов двинулся к железнодорожной платформе: «Нет, - капризно сказал Света, - мы поедем на машине, чтобы прямо к подъезду подвезли. Я устала. Деньги у меня есть».

Они сели в «Жигули», за рулем сидел пожилой мужчина лет 70. При первом же повороте Свету кинуло на Селянова, она прижалась к нему грудью, но не отстранилась. Селянов чувствовал при каждом толчке, как я ее упругая грудь мягко вдавливалась в его плечо. Наконец, он не выдержал и поцеловал женщину в шею, у нее был молочный запах блондинки. Света обняла его за шею и притянула к себе. Они начали бурно целоваться. И снова, как с кореянкой, Селянов почувствовал, что его подключили к источнику энергии. Он ожил. Он больше всего хотел, чтобы у него не отнимали этот праздник.

Рука его скользнула под легкий свитер женщины, грудь на ощупь оказалась очень большая, чего визуально предположить было нельзя. Селянов за эти секунды близости просто очумел, забыл, где они находится, он задрал свитер, белые груди с розовыми сосками беззащитно и покорно выкатились к нему на руки.

Но Света еще что-то помнила. Она мягко отстранила  голову Селянова и спросила хрипло у водителя: Как ему все это?

- Да нормально, - ответил тот, - хотите, я вас вообще могу оставить в лесу, а сам погуляю?

- Ты как? – одними губами спросила Света.

Но Селянов не оценил предложения, о чем потом жалел. Он думал о том, что они сейчас  войдут в квартиру женщины и там все случится.

Когда подъехали к ее дому, она сказала небрежно: « Ты сейчас кое-то увидишь, я тебя прошу, не удивляйся.

Селянов немного напрягся, но психологически просто не ждал какой-то угрозы от женщины, в чьи губы он сейчас впивался, и которая так беззаветно доверчиво отдала ему свою  грудь в качестве игрушки, и безропотно разрешила залезть себе между ног.

Они вошли в ее квартиру… и Селянов с недоумением увидел красивого мужика, который сидел и тихо чистил картошку. Света взяла Селянова за руку и провела в соседнюю комнату. В эти минуты Селянов понял, что мужик на кухне это не брат, и не знакомый, это муж или сожитель Светы.

Половину небольшой комнаты занимал огромный диван. Света легла на него и закрыла глаза. Она явно ждала продолжения того, что они делали в машине. Селянов в недоумении опустился в кресло и молчал.

- Не можешь, - констатировала Света, - тогда мы его сейчас напоим. Только все делаем дружно и втайне.

И Селянов согласился. Он полностью находился под влиянием женщины.

Она вышла из комнаты, и Селянов услышал плачущий шепот мужчины, полный боли и страдания: «Ты же обещала, что этого больше не будет!» Селянов так и не разобрал, что она ему ответила. Через какое-то время и он вышел в кухню. Там была идиллия. Мужчина все еще чистил картошку. Селянов невольно обратил внимание на огромный охотничий нож, которым орудовал сожитель Светы. Света пила чай,  сидела со скромным видом, как девочка отличница, которая ничего такого плохого даже и не думала делать.

Ее сожитель был по-настоящему красив. Худой, стройный со смуглым иконописным лицом, с огромными карими глазами.

Света что-то говорила о том, какой рекламный текст им нужен, и спрашивала, может ли Селянов прямо сейчас его написать? Но потом все втроем пошли за вином, и вопрос о тексте отпал. Потом пили, причем Селянов сознательно пил куда больше сожителя,  были какие-то странные разговоры.

Как только Света оставалась один на один с Селяновым, так тут же брала его руку в свою, смотрела ему в глаза и повторяла, словно внушала: «Мне нужен муж. У меня все есть, но мне нужен муж».

-А чем тебе этот мужик плох? – Интересовался Селянов.

- Он тряпка, - морщилась женщина, - он никакой. А мне нужен муж.
 
И она внимательно и нежно смотрела в глаза Селянова. Иногда они украдкой целовались, было выше сил не целовать женщину, которая вполне доступна, вполне твоя.

Но чем больше Селянов общался с сожителем, тем яснее понимал, что ничего у него со Светой не будет. В конце концов, он даже спросил этого мужика -  чего, вдруг, жизнь-то у него такая?

-Да  люблю я ее, суку, - мрачно ответил тот.

Чего уж там было любовь или привычка жить за счет небедной женщины, понять было нельзя. И Селянов был рад уехать оттуда, хоть ночь стояла на дворе, а он был изрядно пьян.
Света же на прощание засунула ему в карман рубашки листок со своим рабочим телефоном и горячо шептала: «Только позвони, завтра, только позвони!»

До Москвы Селянов не доехал, почему-то вышел на темной платформе какого подмосковного городка, пока он разбирался, где  находится, поезд ушел, а следующего не было. Селянов стал мерзнуть в своем пиджачке. Тогда он пошел на шоссе, которое проходило рядом, и пытался остановить машину, но машин не было, иногда только проносились на огромной скорости иномарки, наверное, с бандитами.

Наконец, какая-то странная огромная машина, лязгая железом, остановилась. В ней сидели двое парней.  Это была огромная колымага, произведенная в США не  позднее года 1965. Селянов забрался в теплое нутро, сказал, что ему нужно в Москву, достал из кармана последнюю сотню.

И только тут он понял, что что-то не  так.  Два здоровенных парня, сидевших впереди были все в татуировках. И глаза у них были явно недобрые.

- Мы быки, - наконец, сказал один из них. – А ты кто?

- Я журналист.

Селянов протрезвел мгновенно и понял, что сейчас многое в его жизни может решиться.

- А про что пишешь? Может быть, покажешь?

Селянов достал из сумки газету со своей последней статьей, где он издевался над Чубайсом и протянул быкам.

- Да ты нам так скажи, о чем  речь, - разглядывая Чубайса на фото, спросили Селянову.

- Ругаю я Чубайса.

- О, это дело, - ожили быки. – Удавить бы его, суку рыжию.

Машина рванула с места. И Селянов понял, что все будет нормально. Он тогда не знал, что уголовникам ненавистна всякая власть, а Чубайса он потом поминал только по-доброму.

Быки довезли его до поста ГАИ, дальше они ехать на своей машине не могли: «Извини мужик, - сказали он, - но у нас с ментами проблемы». Потом, подумав немного, они отдали ему все-таки с его сотни пятьдесят рублей, благодаря чему он не погиб. Смог остановить таксиста и добрался до дома.

Утром он для себя точно решил, что Светлане он звонить не будет. А Лену он поминал сами злыми словами. Если нет бабы под боком, то все и идет не в ту сторону. И ревнивые сожители, и быки, и жуткий осенний холод, похожий на пытку.

Продолжение http://www.proza.ru/2010/05/30/707