До

 
 
        Не думай…
    Песня из телефильма
«Семнадцать мгновений весны»
 

Великоросс Петька Смирнов по кличке Мюллер, скрючившись, спал на заднем сиденье «хорьха». Свастика на Петькиной нарукавной повязке как никогда была похожа на хозяина.
Вчера заседали на квартире Борьки Бормана. Выпили за Святую Русь, Петька вдохновенно что-то говорил. Борька, обычно скупой на похвалу, потрепал его по плечу. Кажется, Петька прослезился. К ночи постановили «бить жидов из вьетнамского общежития». Потом ещё что-то было, совсем нереальное. Петька помнил, крикнули не то «Nieder», не то «ниггер». Стреляли.
«Хорьх» свернул в переулок и остановился. Из автомобиля кто-то вышел.
– Хайль! – донеслось издалека.
– Примите господина группенфюрера, – ответили устало. – И уберите в салоне.
Петька приподнялся над сиденьем и, цепляясь каблуками за препятствия, полетел. Летел долго вверх, потом – ещё дольше – вниз. Вокруг чёрные ангелы с рунами в петлицах вскидывали приветственно руки. Петька мягко приземлился.
– Гретхен, сварите господину группенфюреру кофе с коньяком, – всё тот же усталый голос.
Петька вяло распахнул веки. Он сидел в кресле в какой-то серой комнате. Спиной к нему, у стола стоял и курил высокий блондин в чёрном кителе и галифе.
Петька выматерился, блондин обернулся и посмотрел на него настороженно и серьёзно. Чувство реальности происходящего нахлынуло вместе с этим взглядом. Петька испугался, захотелось убежать прочь, но сил не было.
– Кофе, – вошла в комнату белокурая статуя в форме СС.
– Оставьте нас, Гретхен, – повелел устало блондин.
– Господину Мюллеру лучше? – совершенно без эмоций спросила статуя.
– Как видите, – стряхнул пепел блондин и поднёс ко рту Петьки глубокую кружку. – Пейте, господин группенфюрер.
Статуя вышла, почти тут же приглушённо завыли сирены, послышался за стеною бег.
– Британцы, – заметил блондин. – Сегодня третий раз бомбят. Через Фридрихштрассе не проехать… Пейте, пейте, господин группенфюрер.
Петька припал к кружке и медленно потянул обжигающий ароматный напиток. Мозг прояснился, глаза открылись окончательно. Блондин отнял кружку и поставил рядом с выложенным из спичек ёжиком.
– Штирлиц?
– Наконец-то узнали. Всю дорогу Тихоновым называли, – скорбно заметил высокий блондин.
Фамилия Тихонов на секунду вернула Петьку назад, в будущее.
– Борман, урод, таблетку какую-то дал, – приложил он руку к затылку. – Голова раскалывается.
– Кстати, о Бормане, – в голосе Штирлица усталость смешалась с иронией. – Представляете, Мюллер, русские любят партайгеноссе.
– В смысле? – не понял Петька.
– Сегодня ночью… – Штирлиц глянул на часы, – нет, вчера – накрыли… В Берлине было русское подполье. Довольно любопытные экземпляры. Все бритые, возомнили себя высшей расой. Вот, послушайте.
Штирлиц положил на стол и включил небольшой катушечный магнитофон.
«Кто присутствовал?» – послышался грубый голос.
«Борис Судаков…» – отвечали дрожащим.
«Это который Борман?» – уточнил грубый.
«Да».
«Ещё».
«Иван Чернов, Пётр Смирнов, Василий…»
Петька застывшим взглядом уставился на магнитофон. Перечислялись имена его товарищей.
– Славяне. – Штирлиц поморщился и перемотал ленту.
«Русские… избранный… народ. Всю историю… двигали… русские…» – запинаясь, неровно говорил кто-то.
Петька с нарастающим странным чувством узнавал голос Максима, заместителя Борьки Бормана. Под ложечкой тяжело сосало, левая рука дрожала.
– Выключите, Штирлиц, – стараясь говорить твёрдо, но не смея и взглянуть на блондина, произнёс Петька.
– Простите, господин группенфюрер. Я не учёл, вы устали. Всё-таки три дня без сна. Пойдёмте наверх. Британцы, кажется, отбомбились.

Петька шёл по коридору, узнавая чёрных ангелов, с тупым взглядом вскидывающих в знак приветствия руки. Навстречу вели арестанта. Похожий на мешок картошки, с окровавленным ртом, он что-то бормотал. И вдруг по-особенному повёл подбородком.
Петька встал как вкопанный, с ужасом глядя на арестанта. «Погиб!» – мелькнуло в его голове. Арестант уставился на Петьку.
– Мюллер! Мюллер! – вскрикнул он. – Помоги, Петь…
Хук правой вышел машинально, только Петькина рука заныла.
– Три дня без сна, – словно оправдывая его, сказал Штирлиц.
Борьку (это был Борька) повели дальше. Когда он скрылся за поворотом, Петька подошёл к Штирлицу и, непроизвольно крутя пуговицу его мундира, почти прошептал:
– Скажите, их можно расстрелять?
– О чём вы спрашиваете! – с упрёком сказал Штирлиц. И опять тот же взгляд, что совсем недавно вернул Петьке чувство реальности.
– Распорядитесь, чтобы сегодня… и скорее… – задумчиво, но твёрдо сказал Мюллер. – Идите, вы мне больше не нужны.
Высокий блондин в чёрном кителе и галифе погасил странную улыбку, вскинул руку:
– Хайль Гитлер! – и ушёл.
Мюллер облегчённо вздохнул и пошёл искать свой кабинет.