Старый да малый. 17. Дед Матвей и водяной

ДЕД МАТВЕЙ И ВОДЯНОЙ

      Вернувшись однажды с речки, Ваня сказал бабе Анне:
     —А что-то непохоже, чтоб в такой мелкой речушке водяной жил.
     —Да ведь не всегда она такой была. Лишь после, как водяной убрался, мелеть стала без надзору-то. Реке ведь тоже уход нужен: русло прочистить, берега в порядке содержать, чтоб осокой не зарастали.
     —Ну, а куда же водяной подевался? — удивился Ваня. — Что, просто взял да ушел?
     —Не просто так, внучек. И более всего в том дед мой Матвей повинен был. А как это случилось, сейчас расскажу.
      О русалке, дочке его, ты уже знаешь. Как она родником обернулась, водяной на время затих: воду мутить перестал, в ил закопался, на свет белый носа не сует.
Повеселела речка, люди к ней в любой час приходить стали, ребята купаются, мужики рыбу ловят, — никто им не препятствует.
     А рыбы-то у нас в реке в ту пору видимо-невидимо водилось. Особенно в омуте. Жирная да крупная. Вот и повадился мой дед туда за лещами. Что ни день, то по десятку приносит: и варить, и жарить, и вялить. А лещи-то, видать, у водяного на особом счету были. Разозлился он, что лучшую его рыбу то вершей, то удочкой тянут. И решил деда моего обморочить, страх, значит, нанести. Чтоб неповадно ему было к омуту наведываться.
     Однажды поставил дед Матвей вершу. А ее ведь, знаешь,   на ночь ставят. Приходит на рассвете, тянет ее из воды, чувствует — тяжесть непомерная. Может, думает, коряга зацепилась, вершу не пускает? Влез в омут, руками вершу щупает — свободна, а в ней что-то трепыхается. Собрался с силами, поднатужился, выволок ее на берег. Глядь, а там сом огромный, больше пуда весом.
      У деда сердце от радости зашлось. Отродясь такого в речке не водилось. А сом бьется, того и гляди вершу хвостом разнесет. Как такого домой донести?
      Только дед мой решил домой за лошадью бежать да дружков позвать на чудо это поглазеть, слышит свист. А откуда — понять не может. Глянул в вершу, а сом-то усы, как пальцы, в рот засунул да и посвистывает. Понял дед, что неладное тут, перекрестился, глаза закрыл, а как снова открыл, сома-то никакого и в помине нет, только ручеек по травке к омуту бежит.
      Плюнул дед, понял, чьи это проделки: «Эх, бес проклятый, опять объявился людей морочить? Ну да нас так просто не возьмешь».
      Но, как ни хорохорился, с тех пор и пошло. Вся рыба у деда из рук уплывает, водой оборачивается.
     А то и похуже бывало. Вытащит он, к примеру, леща, в ведерко кинет. Глянет потом, а в ведре жаба сидит. Только он за ведро схватится, чтоб в речку ее вышвырнуть, а она сама — прыг! — и в омут!
     —И не страшно дедушке было, а, Бабанна? — Ваня поежился. — Прямо жуть берет.
     —Страшно, наверное. Только дед Матвей шибко смелый был. Никому спуску не давал.
    «Не позволю, — говорит, — всякой нечисти над человеком измываться». Вот и стал голову ломать, как водяному за пакости его отомстить. И придумал. Смастерил бочку дубовую. Досочку к досочке пригнал, просмолил да обручи еще вокруг набил для крепости. К тому же и крышку приспособил, чтобы вода не просочилась. Закинул удочку, и сразу же клевать начало. Потянул дед — жирнющего леща вытащил. «Ну,  вот ты и попался, водяной», — думает. Хвать леща — да поскорей в бочку, а крышку закрыл.
     Бочка ходуном заходила, чуть в речку не покатилась. А дед, знай себе,  посмеивается: «Погоди, не так еще попляшешь». И принялся дровишками бочку обкладывать. Обложил да и поджег.
     Что тут началось! Такого визга отродясь у нас в деревне не слыхивали. А когда уж совсем невтерпеж водяному сделалось, стал он деда упрашивать. Никогда, мол, больше проказить не буду, а за прошлое лучшей рыбой отдарюсь.
     Да дед Матвей не простак, его не проведешь. Клянись, говорит, самой страшной клятвой нечистой, что из мест этих уберешься, иначе, как рака, сварю.
     Делать нечего. Пришлось водяному клятву давать. Не погибать же за упрямство в бочке с кипятком.
     Тут-то дед в его образе настоящем и увидел, вот уж когда страху натерпелся!
Только он крышку чуток приоткрыл, как столб водяной оттуда вырвался, крышку отбросил — да прямо деду в лоб. В глазах у деда потемнело, сам на ногах еле устоял. А тут такое чудище перед ним объявилось, что дед мой совсем чуть ума не лишился.
     Видит он, вроде пузырь надутый к берегу ковыляет, весь словно студень колышется, из тонкого толстым становится. И везде на пузыре том пиявки, что волоски на теле, шевелятся. Голова жабья трясется, усы по земле волочатся, он их клешнями рачьими поддерживает.
     Дед Матвей зажмурился, головой трясет. Вроде как отошло немного от сердца. Открыл глаза, чтоб еще раз на чудище посмотреть, глядь — кругом ни души, один на берегу сидит, шишку на лбу потирает.
     Но с тех пор тихо в реке стало. Сдержал водяной свою клятву, убрался отсюда подальше.

Следующая глава: http://www.proza.ru/2010/05/27/1010