Сходил на мелкие водоёмы в полутора километрах от усадьбы - искал нерестящихся квакш. Весь лес живёт: в кронах гулко бормочут горлицы, поют сизые дрозды, пинькают белоглазки, урчат лягушки и позванивают просыпающиеся цикады. По камням каскадом сбегает ручей, сплошь обсыпанный золотом распустившихся калужниц. Со стороны залива Петра Великого приплыл лёгкий туман, который, словно густая паутина, обтягивает мохнатые горбы заросших дубами сопок.
На блжайшем склоне замечаю двух пасущихся пятнистых оленеей. они внимательно следят за мной, бредущим по шелестящей листве, наконец разряжаются испуганным свистом и уносятся прочь, посверкивая белыми зеркалами на крупе.
Вот бреду я по этому темнеющему лесу и думаю...
Думаю о паре известных мне уютных московских кухонь; о поэтических состязаниях в составлении хокку между длинношеими большеглазыми и безумно эрудированными девочками, о том, как приятно, придя из аудитории или кабинета, где разбирал коллекции, раскрыть на произвольной странице "Хагакурэ"; или плюнув на всё поехать в фольк-клуб слушать Алькор или Вивальди-оркестр...
Почему среди такой красоты под очаровательные звуки природной симфонии вспоминаются уютные московские кухни? Разве не всему свое время? Разве могут "длинношеии большеглазые и безумно эрудированные девочки" не позавидовать Вам, бредущему по заповеднику? Вам, растворившемуся в безумно красивой природе?
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.