Катины рассветы...

                22

   Вечерело. Уставшее  солнце нехотя опускалось за темнеющий горизонт, отдыхая минуту-другую на самом краю земли, возле одинокого кудрявого облачка, чтобы вскоре надолго спрятаться за нее и отдать безбрежное пространство, в котором оно весь день царствовало, короткой желтоглазой ночи, царице любви, а та в свою очередь, налюбовавшись яркими звездами и рогатым месяцем, уступит место розовощекому рассвету.
   День, потерявший где-то солнце, угасал. Шурша газетами, Катя собирала в дорогу небогатые вещи. Через две недели она с Димой уедет, как выразился отец, "к черту на кулички". Какая-то Чапаевка на Камчатке!.. Что это за город или точка на земном кругленьком шарике? Она этого не знала: никогда в доме о ней не было разговора. Да и никто другой этого слова не вспоминал, а теперь они туда поедут. Что ж, если надо, так надо, размышляла Катя, успокаивая себя, хотя в сердце появился холодок: как и что там? Ей же рожать скоро... Есть ли там больница или ее увезут в роддом вертолетом? Достают ли туда лучи солнца? Бывает ли в том крае тепло? Эти и десятки других вопросов волновали ее, и все же, ни разу не ответив на них по незнанию, она полагалась на Диму: с ним, сломя голову, она уедет в любую точку света, в морозы и снежные вихри, в нестерпимую жару, на льдину, в пустыню, на необитаемый остров. Ничего ей не страшно, лишь бы с ним, с Роговым... Если все начнут отказываться от плохих да далеких мест, кто поедет в эти точки, не отмеченные даже на приличных картах? А ведь надо: там наша земля, самые последние километры, метры и ее надо охранять.
   За многие дни и месяцы своей службы Дмитрий впервые пришел домой еще засветло.
   Как всегда, светясь улыбкой, Катя встретила мужа у порога, дотянулась до его лица, поцеловала в обветренные губы, сняла с головы фуражку, заглянула в глаза:
   - Устал, Димочка? Что-то грустный сегодня.
   Рогов обнял жену за плечи.
   - Привыкаешь к людям. Жаль расставаться. Бойцы-то у меня хорошие, надежные.
   - Так и должно быть: ты для них и за товарища, и за отца. А еще за мать родную.
   - Ну уж за мать... - не соглашается с женой Рогов. - У меня - орлы! - И сверкнули его глаза понятной гордостью и озарила его загоревшее на ветрах лицо белозубая улыбка.
   - Твои, сынок, бойцы - еще дети, - отозвался Василий Петрович, остро переживая скорый отъезд детей. - Особенно новенькие. Им нужна помощь, поддержка, добрые советы.
   - А кому-то и ремень, - добавила Катя.
   - Все это есть, отец, - пропустив мимо ушей реплику Кати, ответил Дмитрий. - С первых же дней прибытия солдат в часть я об этом не забываю. Да и никто из офицеров. Сержанты у меня замечательные, дисциплинированные, поэтому и дело ладится.
   - Ручьи сольются - образуется река, люди соединяются - получается сила. И немалая. А сила нам сейчас нужна: сокращают ведь армию. 
   Василий Петрович, как никто другой, понимал Дмитрия, более того, верил ему. У него произошел тот душевный поворот, когда дела армии, ранее не волновавшие его, теперь вошли в его жизнь, требуя точно и расчетливо делать верные выводы. И это у него получалось.
   Сняв китель, Рогов вымыл руки, сел за стол.
   - Да, сынок, лес шумит дружней, когда деревья крепкие, без червоточины. Так и солдаты: через такой лес и танк не пройдет. Да и никакая другая машина. Вросли в землю и стоят, ветка к ветке - ни с места. Проедешь лишь тогда, когда их срубишь. А лучше бы не рубить деревьев из солдатского сада.
   - Верно, отец. Все верно. Для того и трудимся от темна  до темна. И безмерно скорбим, если в мирное время погибают ребята, чьи-то дети, братья.
           После ужина Дмитрий связывал веревками ящики и коробки.
   - Ты хоть не поднимала их? - спросил озабоченно, разглядывая располневшую жену: родное, подурневшее лицо, на щеках, лбу и на носу - темные пятна. Это от беременности, тепло подумал Дмитрий, радуясь, что скоро он будет отцом своего сына Олежки или дочери Танечки. И неведомая доселе радость тронула его сердце, отчего оно приятно защемило, а на глазах блеснули слезы, и он вынужден был прикрыть их, чтобы не обнаружить своей слабости.
   - Не поднимала, Дима. Приготовила пустые, поставила у стенки, а потом уже в них складывала наше несметное богатство.
   - Ничего, Катюша. Бедность - не порок. Постепенно купим себе все, что нам необходимо. На первый случай кое-что есть. Ящики отправим контейнером, а чемоданы и свертки поедут с нами. Дорога дальняя.
   - Да-а-а, - с горечью протянул Василий Петрович, представляя, что детям надо будет преодолеть всю страну, с запада на восток. - Ну и ну! - произнес озабоченно и вышел на кухню: ему надо было без свидетелей справиться со своим волнением.
   - Нужна детская коляска. А еще пеленки, распашонки...
   - Все будет, родная, была бы ты здорова да наш будущий малыш. - Дмитрий взял Катю за руку. - Подойди поближе. Я соскучился...
   Когда она подошла к нему вплотную, приложил ухо к ее выпирающему животу и, замирая, слушал и слушал. На его лице светилась радость: - Спит, наверное... Не шелохнется... Как ему там? - Хмелея от непривычного состояния, обнимал жену нежно и осторожно. Голова шла кругом: он любил Катю всем сердцем и разумом и знал, что будет еще больше ее любить, когда она родит ребенка.
   - Слушай, Димочка, слушай! Давай руку. Вот... Стучит ножками... Слышишь?
   Рогов снова приник к тому месту, на которое указала Катя, и явно услышал толчки: сначала слабые, затем все сильнее и, прикрыв глаза, блаженно слушал, как в материнской колыбели все настойчивее подавал признаки жизни их малыш.
   - Катюша. Ты не боишься ехать так далеко? - спросил, понизив голос до шепота. - Не будь меня, жила бы спокойно дома.
   - Мой бог! - выдохнула Катя, прильнув к мужу. - Если бы не ты, и меня такой не было бы. - И сама перешла на шепот: - Я люблю тебя больше жизни, больше всех песен и сказок, всех миров и всей вселенной...
   - А если там сильные морозы, вьюги? А ураганы?
   - Пускай. С тобой ничего не боюсь.
   - Ну а если...
   Прикрыв ладошкой губы мужа, Катя щекотала его ухо словами:
   - Пускай, Димочка, пускай. Лишь бы ты был рядом. Вьюги будут для меня белой пуховой шалью, ветры - крыльями, а даль -повестью о тебе и твоей службе.
   - Моя славная... - Обнимая ее, Дмитрий благодарил судьбу, что подарила ему такую жену, верную и чистую, ласковую и преданную. - А что бы ты сказала, если бы я отказался от нового назначения? Ну, выставил бы какие-нибудь причины... - после некоторого молчания спросил Дмитрий. - Некоторые прибегают к этому.
   - Нет, нет! - прозвучало в тишине так искренне, что Рогов пожалел о своем последнем вопросе. - Оставшуюся жизнь, Дима, мы проживем, если и трудно, но честно. В этом – вся правда.
   - Вот и хорошо, - услышав то, что хотел услышать,  промолвил Дмитрий и подумал, что еще не жил по-настоящему: позади лишь ростки в его службе, молодые побеги, а листья и ягодки будут впереди, когда он приобретет опыт, пополнит свои знания и станет настоящим командиром. Никогда не  будет страшиться  и избегать самых отдаленных и трудных гарнизонов.
   И всегда с ним рядом будет Катюша, добрая, понимающая. И детишки... Много ребятишек...

                23

    - Спасибо, Екатерина Васильевна, за активную работу в нашем женсовете. - Майор Лукашкин подал Кате руку, с усердием пожал ее и глазами указал на стул:  - Садитесь.
    В этом кабинете Катя была не один раз, и Вадим Андреевич всегда помогал ей в работе: как составить план будущих мероприятий, как организовать отдых женщин и детей в выходные дни, какую беседу провести с неуспевающими учениками и какую - после просмотра кинофильма, чем помочь библиотеке воинской части, и все же она волновалась. 
   - Спасибо, товарищ майор, - очень официально и сдержанно произнесла Катя, примостившись на краешке стула. - Пришло время оставить свою работу. Только втянулась в нее...
   - Что ж, как говорится, счастливого пути! Жаль терять таких активисток. Но Рогову необходим рост по службе - он достоин этого. Толковый офицер. Уверен, он не уронит себя нигде, в любом гарнизоне будет заметен. Не жаловался, что отправляем вас на край земли? - Вадим Андреевич вытер платком лысину, пристально посмотрел на Катю, очевидно, желая узнать ее мнение: это ему было крайне важно.
   - Нет, - поспешно ответила Катя. - Нет, - повторила увереннее и поймала себя на мысли, что все это время от неожиданной вести сменить место жительства, пересечь почти всю страну, прокатиться на пароходе, сама витает в облаках, что суетится последние дни без толку, иногда не понимая, отчего же на душе такая легкость и окрыленность. - И я не против, -высказала свое мнение, и майор Лукашкин увидел эту неприкрытую радость жены лейтенанта, которой вскоре предстоит покинуть родной дом, отца, с детства знакомые улицы, скверы и уехать в далекий неизвестный край. И хорошо, тут же подумал, проникаясь еще большим уважением к этой хрупкой беременной женщине, что у наших офицеров такие жены: хоть в огонь, хоть в воду - поедут, не задумываясь и не оглядываясь, не жалея насиженных мест и не прикидывая, а что же их ждет там, на последнем рубеже родной земли, куда надо добираться и поездом, и самолетом, и пароходом, не опуская на весы: "лучше-хуже", а безоговорочно собиравших чемоданы и узлы, чтобы точно в назначенное время, невзирая ни на что: на беременность, недомогание, любимую работу, родных, близких - отправиться с ближайшего вокзала в дорогу. Это необходимо для всех, для них и для нас, вздохнул с облегчением, вспоминая, как хорошо работала Екатерина Васильевна в женсовете. Он снова вытер лысину и включил настольный вентилятор. Прохладный воздух освежил и Катю.
   - И там, на новом месте, не порывайте связи с женсоветом. Ведь у вас есть дар для этой работы. - Рада бы, но... - Катя опустила глаза, скользнув по животу. - Малыш будет. Как же?
   - А так, - улыбнулся Вадим Андреевич, видно, вспоминая свою жену и ребенка. - Дитя в колясочку - и к женщинам. Иногда советом помочь надо. Да и вам, молодой маме, нужна будет поддержка. От коллектива нельзя отрываться. Что офицерская дружба, что дружба боевых подруг - необходимое условие для интересной и плодотворной жизни в гарнизоне. Нельзя действовать по Крыловскому принципу: лебедь - в свою стихию, рак - назад, щука - в воду. Эта мораль не для воинского коллектива. На пятак дружбы не купить. Все за одного, а один за всех - вот что надо блюсти. Особенно в отдаленных гарнизонах.
   Катя внимательно слушала Вадима Андреевича и понимала каждое его слово. Так и будет, мысленно соглашалась с ним, так и будет.
   - Спасибо и вам, товарищ майор, за помощь в работе, за поддержку! Хорошую школу у вас прошла. Буду в дальнейшем пользоваться вашими советами. Да и все планы и конспекты с собой прихвачу.
   Майор Лукашкин открыл папку.
   - Командование части за хорошую работу в женсовете наградило вас, Екатерина Васильевна, ценным подарком и грамотой. Я бы мог вручить вам все сейчас, но это сделаю на собрании женщин. Так предложили они. Хотят выразить вам свою благодарность.
   - Спасибо. - Катя была смущена.
   - Может, отвезти вас? - спросил Вадим Андреевич, взглянув на Катин живот. - Тяжеловато вам.
   - Нет. Спасибо. Я на автобусе. Отсюда прямой до самого отцовского дома.
   Простившись с майором, Катя вышла из проходной. Настроение было приподнятым. Скоро, совсем скоро она уедет с Димой на Камчатку и там родит первенца. Муж будет служить добросовестно, как он умеет, а она, оглядевшись по сторонам, чтобы запечатлеть окружающий мир, поспешит к командиру части и скажет, что хочет работать в женсовете. Насчет малыша пусть не беспокоится. Его в колясочку - и вперед. Не сидеть же в таком возрасте дома, возясь лишь с пеленками и распашонками. Не такая длинная жизнь, чтобы ее разбазаривать попусту. Покажет себя в деле и там, чтобы Дима был доволен.
   На автобусной остановке было многолюдно. Боясь толчеи, Катя остановилась в стороне и разглядывала столпившихся людей. Через две недели она простится с этим городом, покинет его и будет привыкать к другим улицам и скверам, увидит другой кусочек мира, заимеет новых друзей. Пусть завидуют ей!
   Переполненный автобус бесшумно подкатил к стоянке. Беременную Катю пассажиры не пропустили вперед: был обеденный перерыв, и каждый норовил пролезть в автобус первым. Наконец, она как-то протиснулась сквозь толпу и прижалась к кабине водителя. Передала деньги на билет.
   На каждой остановке часть пассажиров выходила из автобуса, другая заходила, и Катя разглядывала их: вокруг озабоченные лица, лишь две молодые девушки светились белозубой улыбкой, нашептывая что-то друг другу на ухо, да средних лет мамаша рассказывала своему малышу сказку, и тот от удовольствия, открыв свой щербатый ротик, внимательно слушал. Все люди как люди, тепло подумала Катя, кто спешит на обед, кто на работу или в магазин. А еще в гости... Город со своими заботами и проблемами, как переполненный улей: у каждого свои обязанности, свои дела. Но люди не так трудолюбивы, как пчелки, иначе бы купались в богатстве.
   Кате почему-то не понравился юноша, стоявший недалеко от выхода: помятое лицо, словно с похмелья, стреляющие по сторонам глаза, оттопыренные со многими шрамами губы. Она поняла, что его глаза шарят по женским сумочкам и карманам и уже от него не отрывала взгляда.
   На следующей остановке снова вышли и вошли люди, и он тут же вплотную приблизился к молодой, хорошо одетой женщине, у которой на плече висела кожаная сумочка, нервозно завозился, глянул в окно: автобус медленно подкатывал к очередной остановке. Выглянув из-за плеча впереди стоящей бабушки, Катя увидела, как подозрительный юноша повел рукой по дамской сумочке и в образовавшийся разрез засунул руку.
   - Женщина в белом берете, - негромко крикнула Катя. - Оглянитесь! Вас грабят...
   Автобус остановился. Расталкивая всех, вор кинулся к выходу. Перед Катиным лицом вдруг мелькнула его рука - и Катя почувствовала на щека возле глаза горячую полоску. Ничего не поняв, смотрела, как на  ее плащ начала капать кровь.
   Она провела по лицу рукой и все поняла.
   - Чего же вы молчите? - воскликнула, обращаясь к безмолвным пассажирам. - Бегите же за негодяем... Мужчины! Вас же много... Что же замки на рты навесили?
   По-прежнему, толпясь, выходили и входили в автобус люди. Казалось, никому никакого дела не было до того, что только что произошло у всех на глазах.
   Катя была потрясена.
   - Почему же никто не побежал за ним? - взывала к оторопевшим пассажирам.  - Что вы за люди? Пусть режут, убивают, лишь бы не вас. Очерствели, окаменели... - Катя рыдала. - Кого испугались? Он же один, а вас целый автобус. Вы...вы не люди, а стадо овец... - Катино лицо было залито кровью.
   - Он ее лезвием... - послышался женский голос.
   - Девушка, у меня есть бинтик. Сейчас...
   - Пьянь такая! Сколько от них горя.
   - Негодяй! От него на версту несло перегаром.
   - И такие подонки по земле ходят...
   - Заговорили, загалдели, когда опасность миновала. Вы и меня раздавили бы с моим не родившимся малышом, чтобы первыми ворваться в автобус. Что вам беременная женщина? Что вам кровь? - все еще плакала, вздрагивая, Катя. - Замахали кулаками после боя. А где вы были, когда на ваших глазах вор грабил женщину? И почему не побежали за ним? - Катя достала из сумки платочек и приложила к щеке. - Мне стыдно за таких земляков. Спит у вас совесть. Кто ее разбудит? Когда? А вы, - Катя посмотрела на женщину в белом берете, - почему молчите? Я одна заступилась за вас, хотя многие видели, что вор разрезал вашу сумку. Если бы среди вас был хоть один человек в военной форме, он бы догнал любого преступника.  Хотя бы один! Вы же только глазели... Посмотрите на мою кровь, и пусть вам стыдно будет... - Склонившись к водительской кабине, Катя рыдала, а по стеклу медленно ползли кривые струйки крови и слез.
   - Я... я за вас переживаю, - наконец-то промолвила женщина, сжав разрезанную почти пополам сумочку. - Пусть бы украли мои деньги... пусть! Это ужас какой-то!
   Распухшее от раны и слез Катино лицо вдруг исказилось болью.
   - Остановите автобус... Останови-и-те-е-е... - Схватившись за живот, Катя застонала.
   - Женщине плохо, - пронеслось по автобусу. - Еще рожать будет.
   - Гони, водитель, к больнице.
   Через несколько минут автобус дернулся и остановился. Катя осторожно спустилась со ступеньки на тротуар. Больница была напротив. Чувствуя усиливающуюся боль внизу живота, она в сопровождении попутчицы зашла в коридор, пахнущий лекарствами. Ей навстречу кинулась медсестра.
   После наложенных на лице швов, Катю отправили в родильное отделение. К вечеру у нее поднялась высокая температура. Она бредила.
   Дмитрий был на полигоне и ничего не знал о  случившемся. Прибежавший по вызову Василий Петрович долго  топтался под окном, а затем, узнав, что у Кати начались роды, вышел в больничный сад, присел на скамейку и стал ждать.