***

Старик лежал на постели, в своём холостяцком жилье. Оно находилось вдали от города, в старой деревеньке. Смерть уже поджидала его за порогом, и  он мутными глазами оглядывал комнату, в которой, уже вот около двадцати лет, не было присутствия женской руки. Это не значит, что в комнате было грязно или пыльно – нет, просто было видно, что здесь живёт одинокая старость, что она давно поселилась здесь и до сих пор остается полноправной хозяйкой.
В глазах старика, как ни странно, не было страха: они были карие и излучали надежду, столь зыбкую, но всё же теплящуюся в этом старом, мудром и добром взоре. Он убрал руку, на которую опирался и со стоном лёг – в его глазах светились слёзы, которые текли по морщинистым щекам, оставляя влажные дорожки. Его седые волосы были  ухожены, руки до сих пор сильны, а ноги твердо держали. Но болезнь легких, на последней стадии, крепко держалась за него, и не собиралась выпускать из своих цепких лап, хотя он бился с ней уже около десяти лет. Но теперь ему пришлось сдаться, бороться больше не было нужно, он хотел умереть.
Около двух дней назад он узнал адрес, который столько лет искал, то теряя, то снова обретая надежду найти. Он нашел его – и это была цель в конце его жизни. В конце своего пути, дойдя до конца, чувства подсказывали ему, что он ждет напрасно.
Старик два дня назад отправил по адресу письмо, такое длинное, какое ему не доводилось писать ни разу в жизни. И теперь его душа уже просилась отпустить её, а он боролся, и огонек надежды в глазах, почти умерший, но еще живой, помогал ему в этой борьбе.
Он тяжко вздохнул - осталось не более часа. Старик  чувствовал это. Перед его глазами пробегали все годы его жизни: юность, зрелость, закат, старость… И он чувствовал, что можно было все сделать по другому, совсем не так, - но уже было поздно что-либо менять, слишком поздно.
Старик тяжело вздохнул – в груди что-то хрустнуло, его затряс хриплый кашель. Когда грудь перестала ныть после приступа, он повернул голову и стал смотреть в окно. На улице стоял вечер разгара лета, ходили под руку молодые пары, смеялись; мамы с детьми сидели на лавочках, и поминутно кричали детям, чтоб те не бегали, где не положено; прохожие спешили – кто с работы, кто на неё. Солнце ещё не село, и согревало улицу своими тёплыми лучами, даря жизнь. Высоко в небе плыли белые облака - они как всегда были выше всего земного, и приносили лишь счастье в своем нескончаемом беге.
Старик не был зол ни на кого, он не боялся смерти, но ему было неимоверно больно, что пришлось прожить жизнь не так, как надо было бы. Он вздохнул. Было горько осознавать свою смерть, свою старость, что он давно уже никому не был нужен. Это доставляло сильную боль, и по его щекам снова потекли слезы. По мнению многих он прожил длинную, нужную и счастливую жизнь. Старик вздохнул – жизнь была, но “не его”, как бы он не старался.
Он вздохнул – руки быстро холодели, ног он не чувствовал, дышать было трудно. Сонливость овладевала им. Его глаза стали медленно закрываться…
Стук в дверь заставил сердце подскочить, мысли спутались в одно мгновение, и старик не своим голосом произнес, чтоб стучавший вошел.
Дверь раскрылась, и появилась пожилая женщина, с сумкой в руках; её глаза были полны слёз, а из рук со стуком выпала сумка. Женщина подняла руки к лицу и закрыла ими рот, чтоб рыданья не были слышны.
Старик смотрел на неё и улыбался, в глазах его светилось счастье: ”А ты также красива, как и раньше…Я недаром говорил, что ты у меня самая красивая ” – слова выходили со свистом, и давались ему с трудом.
“После двадцати лет поисков, я наконец нашла тебя!” – рыданья прорвались сквозь голос женщины, она одним движением сбросила свой плащ и через долю секунды уткнулась лицом в грудь старика.
Её тело сотрясали рыдания: ”Я нашла тебя, я нашла тебя, нашла, нашла, нашла!”.
Глаза старика в неверном вечернем свете потеряли двадцатилетний огонёк надежды и стали мутны…Через мгновение он отправился в свою “вечную молодость”…