Контрольное обрезание. Глава 2

       ГЛАВА 2

       

       Яркое апрельское солнце ослепило их, когда они вышли на улицу. Над всей Баварией было чистое небо. Глубокое, синие, по-весеннему промытое. Сдерживая себя, они шли по панели, профессионально не глядя по сторонам, но все замечая.

       За углом их должен был ждать автомобиль, имевший вид «паккарда», но куда с более мощным мотором и усиленной подвеской. Авто, однако, видно не было, впрочем, нет, это все из-за собравшейся толпы. Натан вклинился в гущу зевак и тут же отпрянул, навечно запечатлев в зрительной памяти чудовищную картинку: лежащий на боку покореженный «студебеккер», смятый в гармошку радиатор «паккарда», вогнутые внутрь дверцы. И очень много битого стекла. И кровь.  Зеваки толкали полицейских, полицейские отпихивали зевак. Отовсюду слышались пересуды:

       – Водитель убился насмерть... сразу...

       – Это который водитель?

       – Тот, что вел «студер». Он же и влетел в «паккард» на полном ходу.

       – А кто был в другой машине?

       – Говорят, там никого не было, пустая стояла, а то бы...

       – Сам виноват. С самого утра налакаются шнапса – и за руль...

       – Верное замечание.

       – Гоняют как сумасшедшие, того и гляди сшибут. Особенно новые немцы. Думают, если они разбогатели на народном горе, им все позволено.

       – Верно подмечено. На лошадях-то оно безопаснее...

       – Надо законы ужесточать!.. – мрачно заявил бюргерского вида человек, типичный «фёлькише».

       – Верно мыслите, геноссе.

       – За «геноссе» ответишь как за оскорбление, интер поганый! Небось, в Красной армии служил, жопа красная. Где ты был в мае девятнадцатого? Жаль, не всех повесили вас, когда советы ликвидировали...

       – Где был, там уж нет! У нас свобода слова! Да здравствует Советская республика! – возопил красный и запел: «Wacht auf, verdammte dieser Erde!..»** [**Вставай, проклятьем заклейменный!  (нем.)]

       – Вот я тебе, черту косоротому, сейчас покажу свободу... дубинкой по башке... – огрызнулся полицейский.

       – Вот это правильно, – подхватил «фёлькише», это по-нашему, по-баварски, а я подмогу...

       Но полицейский, устыдившись своей несдержанности, заорал в более лояльном тоне:

       – Не напирайте, граждане! Шли бы вы по своим делам, здесь вам не кинематограф.

       – А ежели я безработный, господин полицейский, мне куда пойти?

       – Куда хочешь, только уйди с глаз долой.

       – Вот и вы тоже, как жена моя...

       Гомонила толпа, жаждущая зрелищ, разрасталась как снежный ком. Подойдя к своим, Натан сказал приглушенным голосом:

       – Машины больше нет. Разбита вдрызг.

       – А мобильная платформа? – с ужасом в глазах, спросила Голди.

       – По-видимому, тоже...

       – Что же делать? – запаниковал Кор-Бейт и подхватил сумку под мышку, как будто так её можно было спрятать.  – Может, я схожу, гляну?..

       – Спокойно. Дождемся развязки. Если аппарат цел, предъявим права на машину, а если нет...

       – Сейчас электронный контроллер тестирует цепи, – как специалист прокомментировал ситуацию Кор-Бейт. – Скорее всего, аппарат не подлежит восстановлению, тогда сработает пиропатрон самоликвидатора.

       – Надо предупредить людей! – заволновалась Голди.

       – Не надо. Все предусмотрено, – успокоил девушку технический специалист.

       Едва он это произнес, как с места происшествия повалил дым. Толпа попятилась. А когда ударил фонтан ярчайших искр, все стали разбегаться. Полицейские отступали с достоинством солдат. Арена драмы открылась и стала доступна взору. Как и ожидалось, виновником переполоха оказался многострадальный «паккард». Вернее, его останки. Они вдруг вспыхнули, словно облитые бензином. Все так и подумали. Покореженный металл горел как бумага, полыхал неистовым пламенем. Жар термитного состава, от которого плавился металл, долетал даже до стоящей в отдалении таинственной троицы.

       Наконец фейерверк иссяк. Пожар угас так же внезапно, как и начался. Никто не пострадал. Кроме упомянутой троицы. Они потеряли средство передвижения. И не только в пространстве...

       – Ну вот и все, – подвел итог старший. –  Придется идти пешком.

       И они пошли, стараясь не нарушать каких-нибудь правил уличного движения, чтобы не быть задержанными. Это оказалось трудным делом, поскольку никаких правил, по-видимому, не существовало. А еще немцы! Тротуары были заполнены людьми, а проезжая часть, как и на большинстве мюнхенских улиц, была насыщена потоком автомобилей и гужевого транспорта. Люди перебегали улицы не только на перекрестках, но и где им вздумается, проскакивая буквально под носом у водителей. Трамваи трезвонили, машины квакали, гудели, бибикали. И каждый рулил, куда хотел. Это был ад под названием городская улица двадцатых годов двадцатого века.

       Приходилось мобилизовать все внимание, быть предельно осторожным. Они уступали дорогу гуляющим и спешащим с учтивостью, не свойственной настоящим баварцам. Вместе с говорливой толпой переходили перекрестки, и все же их чуть не сбила еще одна шальная машина.

       Натан выругался и машинально посмотрел на сумку, которую нес Кор-Бейт.

       Чтобы не рисковать, решили взять пролетку, она как раз подвернулась. Но едва они подошли к экипажу, как лошадь заволновалась, захрапела и попятилась от них. Наверное, она учуяла свежую кровь. Не понимая этого, Кор-Бейт попытался усмирить лошадь, схватив её под уздцы. И тут животное буквально взбесилось, дико заржала, поднявшись на дыбы. Кучер выругался:  «Tёufel!*»  [*дьявол (нем.)] – и замахнулся на подозрительного молодчика кнутом.

       Пришлось дальше ехать на трамвае. Подкатил деревянный на железных колесах вагон, разукрашенный аляповатой рекламой. Посадка была организованной, строго по очереди, тут баварцы проявили дисциплинированность. Какая-то девушка уступила Натану место. Он сначала отказался, потом сел на деревянную лавку, поблагодарил заботливую фройляйн. Кор-Бейт и Голди стали рядом, придвинулись к шефу максимально плотно. Кондуктор подошел к ним, взял деньги за проезд. Натан расплатился за всех. Звякая пфеннигами сдачи, кондуктор подумал, что такому господину самое место в «роллс-ройсе», а не в дребезжащем трамвае, полном простонародья. Но у богатых свои причуды. А может, он уже и не богач, разорился, поди. Время-то нынче какое! Кайзера нет. Сильной руки нет. Нечего нет. Одна демократия. Подумать только: старый добрый рейх – республика! И куда придем? Господи, помоги нам всем.

       Чтобы направить по ложному пути возможных преследователей, Голди поинтересовалась у кондуктора, который подозрительно на нее смотрел, долго ли ехать до остановки «Одеонсплац»? Кондуктор ответил, что нет, не долго, аккурат пять прогонов и что он объявит для них специально громко. Ответив, кондуктор отвернулся, пошел на свое место, по дороге опять  оглянулся на Голди, пожал плечами и взгромоздился на свое законное сиденье.

       «Ну вот, теперь, если его кто-нибудь спросит, он ответит, что такие-то и такие вышли на остановке «Одеонсплац», – подумал Натан. – Способная девочка, говорит с берлинским акцентом. Даже с примесью мекленбургского диалекта. Не то, что не способный к языкам Кор-Бейт... Зато он превосходно разбирается в субквантовой электронике – имеет талант от Бога, отличный спортсмен, чемпион страны по метанию копья и в рукопашном бою не из последних...» 

       «Зендлинские ворота», – объявил кондуктор и, когда посадка закончилась, дал звонок вожатому, – следующая остановка «Национальный театр».

       Входящие в вагон люди, идя по проходу, задевали сумку Кор-Бейта, и Голди каждый раз вздрагивала.

       – Поставь сюда, – указал Натан себе под ноги.

       Кор-Бейт поставил сумку на пол рядом с кошелкой некоего гражданина, сидящего рядом с шефом. Склонив голову набок и закрывшись от всех обложкой, этот господин читал русскую книгу под название «Преступление и наказание».

       На следующей остановке в трамвай зашел шуцман. Увидев полицейского, Кор-Бейт и Голди машинально сунули руки в карманы. Натан окаменел, втянув слегка голову в плечи.

       – Ой, смотрите, кровь! – воскликнула девушка, что давеча уступила место Натану. Она никуда не ушла и стояла близко.

       Полвагона оглянулось на возглас. Натан бросил беспокойный взгляд на сумку. Из-под нее, по пыльным рейкам пола, текли кровавые струйки, похожие на красную ртуть. Самое страшное, что происшествием заинтересовался шуцман. Он вроде нехотя, но все ближе и ближе подходил к агентам Моссада.

       – Кажется, из ВАШЕЙ сумки бежит? – сказала чертова девка, обращаясь к Натану.

       – Не может быть, – сквозь зубы процедил седовласый, – она водонепроницаема.

       – Кровь не вода, – нелогично заспорила настырная фройляйн, – а сумки не бывают непромокаемыми, она же у вас не резиновая...

       Девушка и не помышляла нарочно дерзить важному господину. Она и место уступила ему не из уважения к его сединам, а только потому, что он походил на её хозяина, в конторе которого она работала секретаршей и который приставать пристает, а нет, чтобы догадаться прибавить жалование, тогда она, может быть, была более покладистее... Все это так раздражает, не удивительно, что она сорвалась...

       – В чем тут дело? – спросил подошедший, наконец, шуцман. Он козырнул, приставив ладонь к своей смешной шапчонке, имевшей скошенность на затылке.

       – Пустяки, – натянуто засмеялся Натан, – фройляйн ошиблась, это, не у меня, это, наверное, у гражданина из его кошелки бежит...

       Натан развел колени пошире, толкнул читающего соседа по лавке. Набокий господин выпрямил голову, зыркнул из-под обложки книги, потом захлопнул её, и по-бабьи всплеснул руками.

       – Ой, ёлки-моталки! Это же у меня мясо потекло... – вскричал он на иностранном языке, кажется, по-русски.

       Он прижал книгу подбородком, неуклюже наклонился, багровея, и поднял за лямки свою кошелку. Тогда стало видно, что дно её всё в крови и оттуда продолжает капать.

       – Тысячу извинений, – перейдя на немецкий, сдавленным голосом причитал русский, потом он догадался убрать книгу в карман и перехватить кошелку поудобнее.

       – Ездил вот на рынок, купил мясо, а оно и растаяло. Его тут солнышко припекло, весна-то здесь какая ранняя, вишь, через окно-то так и шпарит!.. Что же, однако, делать?! Господи ты боже мой, надо ведь что-то делать!

       Он выпростал из-за пазухи русскую газету «Изгнанник», начал её было читать, потом спохватился, скомкал листы и стал вытирать кровь с кошелки. Не сильно преуспел, только вымазался. Затем он тупо смотрел на кровавый ком, не зная, куда его деть, отчаявшись, сунул в кошелку и пошел к выходу, жалкий какой-то, скособоченный, поскольку держал руку на отлете, чтобы не запачкать пальто. А вслед ему летели шепотки, перерастая в ропот народного гнева:

       – Ездют тут с мясом...

       – А рабочие с голоду пухнут...

       – Я вчера была на рынке, с меня семь шкур содрали за кило мяса, домой пришла, посмотрела, а там одни мослы. Кости и кости! А у этого, вишь, чистое мясо... Проныра...

       – Еще надо бы проверить, где он его взял, на рынке ли? Может, стащил со склада... Шуцман! Вы бы посмотрели у него документы, кто таков?..

       – Не могу, – отозвался полицейский. – Нет оснований.

       – Как же нет оснований, когда он перепачкал кровью весь вагон!

       – Да нет же, на вора он не похож. Вроде интеллигент...

       – Все они вроде интеллигенты, а как воровать, так в первых рядах... Демократы поганые. Бисмарка на них нет.

       – Точно! Давно пора. Ведь ясно же как божий день – нужна сильная рука!

       – Гнать их оттуда надо. Еврей сидит в правительстве и спекулирует, торгует из-под полы.

       – А то вот еще эмигранты... Россия их специально к нам засылает, здесь, в Мюнхене, у них штаб-квартира...

       – Понаехали на нашу голову, а Германия чай не резиновая, самим жрать нечего...

        Интеллигентный эмигрант трусливо уходил, почти убегал, как раненый зверь, оставляя за собой цепочку кровавых капель.

          – Прошу прощения! – сказал полицейский Натану Касселю, щелкнул каблуками, сделал «кругОм» и удалился вслед за русским увальнем.

       Натан снял с головы котелок и вытер платочком совершенно мокрый лоб.

       

-----------------------

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ