Миниатюры

Вячеслава Феодосиевича  поместили в небольшой четырехместной  палате в самом конце коридора.
Двое  соседей, что лежали на койках напротив, были люди неприметные. Вели себя  скромно и тихо, интересовались газетами, подтрунивали над  собственным лежачим состоянием  и присматривались к Вячеславу Феодосиевичу, как обычно присматриваются к друг другу, очутившись в больнице, наблюдали, угадав  в нем с самого начала важную птицу, не своего поля  ягоду.
Третий сосед, тот, что лежал с Вячеславом Феодосиевичем у одной стены, голова к голове, был совсем молодой, вероятно неженатый еще парень с  рябоватым, скуластым, широким лицом.
Скуластый ни с кем не общался, был сам по себе, не отвечал, когда с ним заговаривали и как будто вообще не замечал, что в палате кроме него находятся другие больные.

Из палаты он почти не выходил . Иногда поднимался, садился в своей постели и подолгу сидел, повернувшись вполоборота к  высокому окну, выходящему в заснеженный сад, не произнося  ни слова, как глухонемой. В такие моменты он производил впечатление кротости  и полной  невозмутимости. Он  мог сидеть неподвижно подолгу.
Потом он ложился, и тем более неожиданно было услышать вдруг оглашающие палату потоки чудовищного тринадцатиэтажного мата, грубее и злее которого невозможно себе вообразить.
В тот вечер парень вел себя особенно беспокойно....
В палату заходила сестра, расспрашивала его о самочувствии. Парень молчал в ответ, как обычно, ни на что не пожаловался ни единым словом, ни звуком, а когда сестра, постояв в дверях, ушла, принялся изрыгать  хриплым голосом исступленные, кровожадные и непотребные ругательства, - так что Вячеслав Феодосиевич, несколько раз призвав его к порядку, вышел из себя и дал ему взбучку по всем правилам.
-Да вы понимаете, где вы находитесь. Вы нарушаете покой людей, которым необходим ночной отдых. Вы оглянитесь вокруг себя. Да я завтра скажу кому следует и вас вышвырнут мигом. Только вас тут и видели. Безобразие такое!
На парня  подействовало.В палате стало тише.

Вячеслав Феодосиевич повернулся набок, натянул на себя повыше одеяло и задремал. Сквозь дремоту он слышал, как скуластый ворочается и время от времени еще что-то цедит сквозь стиснутые зубы. Потом все стихло.
Вячеслав Феодосиевич впал в необычный для него глубокий и  долгий сон, похожий на забытье. Проснулся утром он поздно. Предутренней зимней сини и голубизны за окном и в палате по углам не было уже в помине.
Небо в окне выцвело до белесости, какая бывает в десятом часу. Утро было ясное, тихое.
Сосед напротив прихлебывал из стакана чай. Второй сосед напротив сидел, сгорбившись на койке и смотрел в окно.
В палате стояла непривычная тишина. Койка в головах у Вячеслава Феодосиевича была пуста.
Вячеслав Феодосиевич вспомнил вчерашнее. Глянул на пустую койку, вспомнил, как несколькими словами унял дебошира  и потянулся привычно за газетой, лежащей рядом на низком стуле. Свежие газеты ему каждый день с утра привозил шофер Виктор.
В палате по-прежнему стояла тишина. Слышался только хруст энергично переворачиваемых газетных свежих страниц.
Койка  в головах у него по-прежнему пустовала, парень не появлялся, и Вячеслав Феодосиевич подумал не без удовлетворения, что пока он спал того перевели в другую палату. Он собирался справиться об этом у соседей, когда пришла пожилая санитарка, быстро сменила на койке белье и молча вышла, унося с собой скомканные простыни.
Оба соседа Вячеслава Феодосиевича  внимательно следили за каждым движением санитарки, каждый из своего угла.
Вячеслав Феодосиевич поднял голову, посмотрел на одного соседа, потом на другого:
-А этот где? Перевели в другую палату? Или выписали?
Сосед поближе  сразу оживился, быстро повернулся к нему лицом и выпалил скороговоркой, впервые обращаясь к нему на ты:
-Выписали, говоришь? Да, выписали. Насовсем. Ты что ж не слыхал, как тут ночью врачи набежали, как его выносили? Вот те раз.
Второй сосед тоже подключился к разговору.
Что, не ожидал такого?-
И прибавил не без ехидства:-
А ты с ним вечером еще поругался. Будешь до-о-лго теперь его помнить.
Мужичонка не спускал с него глаз, важно, многозначительно наморщил маленький с залысинами узкий лоб, вскинув брови, пристально наблюдая движение крупных черт лица Вячеслава Феодосиевича.
-Видишь как оно получилось. Поссорился. И теперь уже все.На веки вечные.
 
***
Нет  на свете хужее, как ждать или догонять.
Эту фразу Нине довелось однажды услышать на автобусной остановке. Время было послерабочее, предвечернее-самое начало  осени. Остывающее солнце заливало улицы потоками ярко-розового света, блестело на мостовой, кажущейся необыкновенно чистой.
Автобус долго не шел, и одни, потоптавшись на месте и пробормотав себе под нос пару отрывистых слов, беспрестанно оглядываясь, или напротив, решительными широкими шагами- направлялись в сторону  мощеного камнем старинного переулочка, откуда доносились звонки невидимого трамвая.
Другие, наоборот, подходили.
Наиболее упорными, в своем стремлении уехать автобусом, помимо Нины оказались  стоящие рядом в полутени от приземистого круглого тополя, две интеллигентно одетые женщины приблизительно одного с ней возраста, за разговорами позабывшие, кажется о цели прихода своего на остановку, и мужчина лет 35, видно районный житель,-в одной руке у него был толстый узел из старого женского платка, в другой-потертая хозяйственная сумка.
В отличие от двух женщин он вел себя нервно и беспокойно, завидев издали машину, будь то новая "Волга" или задрипанный грузовичок-весь подавался вперед, голосовал, выскакивал на мостовую, потом чуть ли не вприпрыжку  бежал следом до углового светофора, очевидно надеясь, что машина еще остановится.
 Расстроенный возвращался назад, неверно спотыкаясь.
И тут же пускался вдогонку за следующей. Видно было по всему-очень спешил.
Очередная машина снова проскакивала мимо него. И мужчина, уже начавший выбиваться из сил, возвратившись на прежнее место свое у тумбообразной урны фигурной лепки, выкрашенной серебряной краской,-растерянно оглядывался на двух женщин, видя в них товарищей по несчастью-Нину он не замечал вовсе-явно ища сочувствия и понимания.
Но увлеченные своим разговором, женщины на жалостливые взгляды мужичка отвечали полнейшим равнодушием.
Одна из женщин, очень светлая блондинка в толстых очках с темной оправой, чуть сутуловатая, делилась со своей подругой какими-то сомнениями насчет нового знакомого, кандидата в женихи или мужья, говорила с сердцем, с горячностью, лицо ее подруги говорило о сочувствии и понимании.
Блондиночка закончила, глянула вопросительно подруге в лицо:
Ну вот что ты скажешь?-
Подруга молчала, очевидно подбирала для ответа слова, в лице ее было напряжение.
Лучи вечернего солнца придавали лицу блондинки нежный розоватый оттенок, молодили и делали тоньше черты.
-Ой Светочка, -вдруг воскликнула она,-я так хочу быть счастливой,-и склонив голову, положила ее на миг подруге на плечо.
Мимо пронеслась серая "Волга", сверкая покатой спиной, унося этот блеск на своем длинном вытянутом теле дальше, вдоль улицы. Появились другие легковушки, потекли вдоль неширокой мостовой  разномастным сверкающим стадом.
Угловатые тени домов удлинились, сделались глубже, точно врезались в синий асфальт.
Изнервничавшийся мужичок погнался за укороченным автобусом с надписью "Служебный", из тех что возят на работу служащих различных учреждений,  в свободное время калымят, и называются в народе "частниками" и еще "обезьянками".Автобус снова прошел не останавливаясь.
Тогда-то мужичок и произнес запомнившуюся Нине фразу, огорченно махнув рукой:
Эх, хужее на свете нет, как ждать или догонять.-
И немолодая белокурая девушка подняла голову и посмотрела куда-то вдаль, туда, где два параллельных ряда темных татарских тополей почти смыкались, а между ними светло сквозило чистое небо. И на его фоне желтым кошачьим оком мигал светофор.
По лицу ее замужней подруги тоже прошло движение.
И обе они одновременно повернулись и глянули в сторону мужичка, а он не ответил на их взгляд и лицо его выражало одно расстройство.
Тут подошел наконец автобус-и выяснилось, что мужчина все это время прождал напрасно-ехать ему было совсем в другую сторону. А обе подруги еще не наговорились, и блондинка сказала замужней, что подождет следующего.
Нина села в автобус одна.

***
Ехали молча. Нина сидела, удобно откинувшись  на мягкую спинку сидения, грея руку об руку, сочувствовала водителю, который, вероятно, еще много часов должен крутить баранку, в то время как она уже свое отработала и едет домой. Думала, что это совсем неплохо-весь день ездить по заснеженному городу, развозить в разные концы пассажиров. А ведь среди водителей такси попадаются иногда женщины. Нина попыталась представить себя за рулем, увидеть глазами шофера город, дорогу, ярко рдеющие на перекрестках огни светофоров, бесчисленные переплетения улиц, улочек, переулков. Разные, случайные люди.
Хорошая у вас работа.-
Он подумал, кивнул.
Да, ничего.-
Вы довольны?-
-Наверное, если вот уже седьмой год за рулем, с тех пор как вернулся из армии. У нас как? Утром взял наряд-и сам себе весь день вроде хозяин, никто над душой у тебя не стоит.
Они миновали светофор у нового гастронома на одной из главных улиц, и машина взяла уже разгон, когда вдруг прямо перед ней, метрах в двух-трех, появились  две молоденькие толстощекие девчонки, и словно на детской площадке, взявшись за руки и хохоча во весь рот, как ни в чем не бывало затрусили на противоположную сторону.
Водитель рванул на себя руль, резко взвизгнули тормоза, но  две индюшки даже не обернулись.Перебежав улицу они проскользнули в дверь  магазина "Белочка" с ярко освещенной витриной.
Лицо водителя по-прежнему  выражало полную невозмутимость, и Нина, подавшаяся во время инцидента вперед, инстинктивно упершаяся ногами в пол машины, словно стремясь ее затормозить, и едва удержавшаяся от отчаянного возгласа, подумала, что переоценила опасность, и спокойно откинулась назад.
Улица спускалась вниз, ссуживалась, заворачивала, принимая все более периферийный облик. Вот и Колхозный рынок, бывший Сенной базар, огороженный деревянным забором, где по воскресеньям собирался толчок, за рынком рисуется  белая четырехголовая церквушка с надетыми недавно крестами.
Минуя небольшую базарную площадь, у недавно сданного в эксплуатацию здания "Агентство Аэрофлота", горделиво возвышающегося  среди одряхлевших домишек с покосившимися заборами, увенчанными витками колючей проволоки, уберегающей от воров крохотные вишневые сады,- машина выскочила ненадолго на широкую, оснащенную  светофорами магистраль, ведущую в Заводской район, потом нырнула опять в тихий старинный переулок с дремотными тополями, высокими воротами , наружными ставнями с колышками на отживающих свой век деревянных и облупленных кирпичных особнячках.
Переулок был закругленный, упирался другим своим концом в довольно оживленную улицу, с одной стороны которой находились небольшой стадион, "резиновый" заводик , старая больница, новейшая Школа милиции, а с другой-тянулся длинный, отштампованный из цемента забор городского  кладбища.
Это было густо заселенное кладбище, заросшее высокими деревьями, с тучами кружащих над ним ворон. У высокой арки входа стояло меньше обычного машин и торчало меньше старух, промышляющих ярко размалеванной кладбищенской бутафорией-искусственными цветами из крашеной стружки, бумаги, пышными султанами ковыля, раскрашенного во все цвета радуги.
Тут позавчера авария была,-сказал вдруг водитель, когда они проезжали мимо ворот.
-Грузовик с мотоциклом столкнулись. Бабка улицу переходила, с кладбища шла, по сторонам не смотрела.  Грузовик уже затормозил, да она вдруг шарахнулась- и  под мотоцикл. А тот в сторону и прямо в грузовик, в заднее крыло. Сегодня мотоциклиста хоронили.
 Быстрая езда успокаивала, убаюкивала, Нина уже давно пришла в себя и думала о том, что дома ее ждут муж и сын,  что  коротая время до ее возвращения, они  беззаботно балуются-"продают картошку", устраивают езду "на шее",-теперь же мысли ее приняли другой оборот.
Две незнакомые девчонки, две индюшки, которым вдруг пришла охота полакомиться шоколадными батончиками.Еще миг...- машина летела прямо на фонарный столб и непонятно как увернулась, – и Нина  так и не возвратилась бы сегодня домой в положенный час.
Никто бы никогда так и не узнал, как она шла под снегом, как не захотела садиться в переполненный автобус. Непредвиденная случайность?
И никогда по утрам уже не было бы ее  на автобусной остановке-ни на одной, ни на другой, не было бы ее где-то замешавшейся в толпе, никто уже никогда не мог бы встретить такую вот женщину интеллегентного вида в красивом черном пальто. Других-сколько угодно. А ее-никогда. И, как ни странно, люди бы вовсе этого не замечали. Ни одна толпа не заметила бы, что кого-то в ней не хватает,-знали бы это только несколько человек, ее родных. Или, может, толпа знала бы, чувствовала и только делала вид, что не знает. Как теперь притворяется, что не знает, скольких каждый день не досчитывается-в автобусах, в магазинах, на дневных и вечерних улицах.
Как там говорилось об этом в диамате, еще на втором курсе,-обусловленная необходимость?- Нина получила за ответ "отлично", но все  знания по данному вопросу начисто выветрились у нее из головы.

И Нина вдруг повернулась и более внимательно глянула на сидящего рядом человека, судьба которого таким странным и роковым образом могла оказаться связанной с ее собственной. Ведь вышло бы так, что устраивая свою жизнь, меняя места работы и проживания, сами не подозревая об этом они  только бы и делали, что неустанно шли к той минуте, когда она села к нему в машину.   
И разглядывая его ничем не примечательное лицо, шерстяной шарф, обмотанный вокруг тонкой длинной шеи, спросила:
-Вот вы давно работаете на такси…-она замялась, подыскивая слова,-у вас всегда все было благополучно?
Машина шла теперь по так называемой Новой дороге, через открытое поле. Новая дорога соединила старую часть города и выросший на его отдаленной окраине обширный, разрастающийся  жилмассив  новостроек, носящий название Высоковольтный.
По левую сторону  дороги тянулось железнодорожное полотно, по правую-перерезанная оврагами пустошь, вся утыканная кустами вздымающегося из-под снега чернобыльника, с высокими сухими метелками, усеянными  крупными неосыпавшимися семенами. За оврагами виднелся покатый срез глиняного или песчаного карьера, над ним высились прямостволые сосны, растущие группами или поодиночке-город  в эти места пришел совсем недавно.
Лицо парня хранило то же бесстрастное выражение, голос звучал глуховато.

Это произошло с ним на третьем году шоферства.
Был поздний октябрьский вечер, сырой и холодный.
Он отвез пассажира в один из отдаленных районов, куда не доходят ни трамвай, ни автобусы, а таксисты ездят весьма неохотно по причине плохой дороги. К тому же эта слободка-бывшая дачная местность, и обратного клиента, да еще в вечернее время, там не подберешь.
Он мог бы тогда вполне не поехать. До конца смены оставалось не более получаса-время достаточное лишь на то, чтобы подобрать "шляпника" на центральной улице и подбросить его на вокзал,-но пассажир очень просил.
Этого парня он подобрал неподалеку от парка "Липки". Парень был по виду студент или может аспирант-там по соседству один из корпусов мединститута,
- в кожанке с большой коричневой папкой на молниях,- очень торопился и был явно чем-то взволнован,
обещал заплатить за оба конца. Он и повез.
-Высадил я его у крайнего дома под горой, у базы пиломатериалов, в метрах пятидесяти от леса.
Летом место ничего, живое: дачники, неподалеку пионерлагерь. У старого переезда еще люди живут.
Дом, у которого он вышел был с виду нежилой, с поваленным забором, без света в оконцах. Только где-то пес пролаял, когда мы подъехали. Деньги он заплатил за оба конца, как договорились. Даже сдачи брать не захотел. Поблагодарил на прощание, что я его выручил,-рассказывал водитель, медля и словно с умыслом затягивая свое повествование, под шуршание колес и тиканье счетчика.
Назад он ехал порожняком по неосвещенной пустынной дороге вдоль лесопосадок.
Дорога была мокрая после дождя, машин- кроме него-ни одной.
-Ехал я, вроде, на небольшой скорости. Думал-так и так в гараж опоздал. А сменщик, ничего, подождет.
Он замолчал, а потом снова вернулся к рассказу о пассажире с коричневым портфелем, что вышел у старого переезда, за которым начинался пустырь-бывшая городская свалка, где летом пасутся козы и всегда рыщут в поисках пищи бездомные собаки.
Ни разу не взглянув в сторону Нины, он все так же внимательно следил за белой дорогой.
Справа от них все так же тянулась линия высоковольтной  передачи, по краю "опытного" поля сельско-хозяйственного НИИ "Юго-Запад", над ним поднималась железнодорожная насыпь. 
 
Водитель коротко кашлянул, прочищая горло, заговорил медленнее, глуше.
Это случилось на самом повороте, где на горе за свалкой начинаются двухэтажные заводские дома из красного кирпича. Посадки там обступают дорогу с двух сторон.
-Он выполз на меня из придорожных кустов, я говорю "выполз" не потому, что видел-это экспертиза потом установила,  что он вряд ли мог стоять на ногах,  был в бесчувственном  состоянии, так пьян.
Машина получила сильный удар-и в тот же миг я сразу все понял. Ведь только подумать, мало ли на что можно наскочить в темноте-на ящик какой тяжелый с грузовика, труп животного, или тюк с тряпьем. А я понял сразу, что случилось. Возникло даже такое чувство, будто все мне уже было когда-то знакомо-дорога, темнота, куст у самой дороги, под ним куча известки в темноте светлеет-наверно,строители сбросили. И будто я только что вспомнил.
-Это я, конечно, не тогда понял, а потом. Тогда мне не до того было.Тогда я включил дальний свет, вылез из машины, и прежде чем разглядел-уже знал, ЧТО  увижу.
Бывает , собака попадет под колеса, так прямо как в подушку въехал. А тут-не сравнить же по объему и весу. Невозможно было ошибиться.
Он сгорбился над рулем, округлив вислые плечи, устремив взгляд в клубящуюся над дорогой белую пелену.
-Ударом его отбросило метров на восемь вперед. Он умер сразу, мгновенно. Нисколько даже не жил. Это и по виду заметно было-где ж ему жить, когда снесло полчерепа, и крови здорово натекло. Я грудь ему сразу ощупывать, потом слушал ухом-сердце еще билось чуть-чуть, с большими перерывами. Не слышно-не слышно, потом тук-и снова долго молчит.
Нина слушала с двойственным чувством-страшные подробности и отталкивали, и странно завораживали. Она боялась глядеть в сторону  сидящего рядом рассказчика.      
-Я его поднял…Вы видите, какой я. Силы особой у меня никогда не было. А он мужик был на редкость толстый, громадный. Пудов может на восемь. Уж не знаю, как это я его поднял. Как ребенка. На руках нес до самой машины. Нет чтобы подъехать, да где там было соображать.
А потом в больнице-я его в Третью Советскую отвез, там недалеко-втащил, на руках, на второй этаж.
 Ввалился с ним в приемный покой-весь кровью залит, не меньше его-стою и молчу. Дежурные, они видно дремали до моего прихода, на меня смотрят, а я на них. Потом уж забегали.
"Вы ранены тоже?Вам сделать перевязку? "
Оглядываюсь по сторонам: "Я нет. Это он. Но он уже умер."
Потом они сказали, что мертвых не принимают, что мне надо было его прямо в милицию везти.
На мне в тот вечер плащ новый был, светлый такой-месяца еще не проносил. Так он у меня до сих пор в кладовке нестираный лежит. 
 
К владениям НИИ Юго-Востока примыкал ипподром-открытая, снегом заметенная белесая местность. В одном направлении с машиной сверху по насыпи медленно полз товарный состав из теплушек, цистерн и открытых платформ, груженных новыми легковыми автомобилями марки "Москвич", изрядно припорошенных снегом.
А с Вами…как было?-прервала молчание Нина.-
-Со мной? А ничего не было со мной. В милиции, куда меня привезли из больницы-милицию дежурная тогда вызвала,-права у меня взяли, на время следствия, это порядок у них такой. Под следствием держали меня 20 дней.
Это  под арестом.-
-Нет, в тюрьме я не был даже нисколько. Только подписку  у меня взяли о невыезде, тоже на время следствия. А потом дело закрыли, права мне вернули.
Значит, вашей вины не было.-
-Нет,-ответил он просто.-Не было, иначе бы посадили. Пенсию назначили бы выплачивать его детям.Приезжий он был, из командировочных. Бухгалтер, сорока восьми лет. Оставил троих ребятишек…
 Снова воцарилось молчание, и уже ничем не нарушалось до самого конца поездки, когда Нина  попросила  остановить машину у своего дома на улице Пятый проезд  строителей в новом микрорайоне.
Водитель встрепенулся, приветливо кивнул ей на прощание:
-Может когда еще встретимся. Я ведь много по городу езжу, везде бываю, в разных районах, на всех улицах. Обязательно вас где-нибудь примечу в толпе-мы, шофера, из машины хорошо видим.