Возвращение Анастасии. Часть первая

На правах рукописи.


 Татьяна Боткина

Возвращение Анастасии.

Автор Татьяна Боткина
«Anastasia retrouvee»
Издательство
Bernard Grasset, Paris, 1985
Перевод с французского
И.М. Шепелева, О.Ю. Ольшванг
Редактор
Владимир Момот

Предисловие

С самого первого дня нашей встречи я поняла, что мадам Чайковская – Андерсон на самом деле Великая княжна Анастасия, младшая дочь последнего императора Всея Руси. В этом вопросе я никогда не испытывала ни малейшего сомнения. Каждая мелочь воспоминаний Анастасии совпадала с рассказами о жизни императорской семьи, которые я ежедневно слышала от своего отца. Каждый жест, каждая черта характера напоминали мне девочку, которую я знала в Царском Селе.
Та, что была моей подругой, та, ради которой, я боролась в течение всей моей долгой жизни, покинула нас 12 февраля 1984 года, не дожив до 83-х лет. Анастасия умерла, лишенная имени, признания, отвергнутая своими родными.
Я всего лишь старая одинокая женщина, стоящая на краю могилы, и единственное, что удерживает меня в этом мире – моя память. Прежде, чем умереть, я должна отдать дань уважения памяти великой княжны. Чтобы наше прошлое не было предано забвению, чтобы оно продолжало жить, я хочу поведать правду, мою правду и ничего другого. Это то, что я видела, что мне рассказали, то, что я прочувствовала душой и телом. А также выводы, которые я, из этого сделала. Никакого приукрашивания, никаких ухищрений, кроме того, что мои свидетельства выражены в форме романа.
Со всей моей искренностью и уверенностью я открываю вам свою душу и жизнь, только потому, что не хочу, чтобы была забыта ужасающая трагедия этой хрупкой и очаровательной женщины. Отвергнутая всеми, Анастасия никогда не могла понять, по каким абсурдным причинам она была приговорена пережить свой рухнувший мир. Судьба Великой княжны Анастасии выражает весь абсурд и жестокость нашего двадцатого века.

Т.Б.

Часть первая.

Больная незнакомка.

1

Царское Село. Февраль 1915 года. В Федоровском кафедральном соборе только что началась воскресная литургия. Перед золотым иконостасом, сверкающим в свете восковых свечей, стоял Его Императорское Величество в окружении семьи и близких. Сам Николай II одет в простой военный мундир, цвета хаки, без каких – либо знаков различия. Одежда царя резко отличается от блестящих мундиров генералов его свиты, увешанных орденами и крестами, как того требует протокол. Император собран и весь сосредоточен на молитве, голова чуть наклонена. Его поза полна достоинства. Рядом стоит цесаревич, зажав в руке белую фуражку. Он так же сосредоточен, держится очень прямо, но его бледность вызывает беспокойство. Кожа мальчика так прозрачна, что мне кажется, что я вижу, как пульсирует кровь на его висках.
В первый раз я нахожусь на этой церемонии так близко к царской семье. Обычно, мой отец, генерал и личный врач императора, старался не использовать преимущества своего положения. Раньше мы стояли в общей толпе позади казаков конвоя, личной гвардии императора, которые образовывали непроходимый заслон в центре церкви. Сквозь ряды этих могучих спин, одетых в расшитые золотыми позументами мундиры, позади этих бритых затылков, мы с братьями едва могли видеть служителей церкви и чуть–чуть нашего императора.
Сегодня все было иначе. Прошло три месяца после гибели на фронте моего старшего брата Дмитрия, и мы в первый раз после этого появились на публике. Мой отец, не сказав ни слова, провел нас через оцепление казаков и занял место среди царской семьи и ее свиты. Среди всех этих влиятельных и благородных людей, великих князей и других достойнейших людей Империи я чувствовала себя неуютно, мною овладела робость. Поверх  золота и красного бархата эполет я искоса поглядывала на отца. Черты его лица осунулись. Я видела в нем молчаливое страдание, поселившееся в душе после смерти Дмитрия. Как бы я хотела помочь ему, но понимала, что бессильна. Мне только что исполнилось 16 лет и я была слишком молода, чтобы найти нужные слова, которые помогли бы справиться со своей болью и смягчить его страдания.
- Отче наш иже еси на небеси…
Хор запел торжественную молитву «Славя Отца Нашего». Я опустилась на колени, чтобы помолиться и зашептала: «Господи, сделай так, чтобы эта ужасная война поскорее закончилась. Уже погибло столько людей. Молодые мальчики, которые совсем недавно веселились вместе с моими братьями… Сколько из них сегодня осталось в живых? Как поредели ряды регулярной Гвардии! Лучшие люди России гибнут в этом побоище. Господи, когда кончатся наши страдания?»
Мелодия поднялась до высоких нот и замерла. Тревожная и сладостная. Ее подхватили басы. Взволнованная, я начала подниматься с колен и… «О, ужас»! Пошатнувшись, я повалилась на стоящего передо мной пожилого господина с белой, как снег, бородкой. Он осуждающим взглядом смерил меня с головы до ног, но мой младший брат быстро помог мне восстановить равновесие и прошипел с высокомерием своих 14 лет: «Будь внимательнее, маленькая идиотка, ты же стоишь на подоле своей юбки».
Как трудно жить в 16 лет! Я только что начала носить длинные платья и даже не представляла, как это сложно. Пристыженная, я посмотрела вокруг, кроме генерала, которого я неловко толкнула, никто не заметил моего конфуза.
В нескольких шагах от меня стояла царица, поля огромной шляпы скрывали ее лицо, дочери стояли рядом с ней. Я заметила тонкий профиль Татьяны в обрамлении белой соломенной шляпки и украдкой любовалась ею. Как можно быть такой красивой, такой изящной? По сравнению с ней я казалась себе ужасно неуклюжей. Ни Ольги, ни Марии видно не было, они находились в тени своей матери. Напротив, Анастасия, самая младшая, ей было столько же лет, сколько Глебу, казалось, вся наполнена светом. Её золотистые волосы небрежным каскадом падали на плечи. Она тихонько балансировала, и мне были видны ее живые ножки, выглядывающие из–под короткой юбочки. Я забыла про литургию и засмотрелась на милое личико великой княжны. Она не была так красива, как ее сестры, но черты лица были очень подвижны. Анастасия пыталась сдерживаться, но выражение ее лица постоянно менялось. Я тут же вспомнила, что мне рассказывал отец накануне вечером, когда, как обычно, пришел в мою комнату, чтобы поведать о том, как прошел его день в императорском дворце.
-Анастасия – маленький бесенок и никогда не сидит на месте. Она такая забавная. Все время поет, смеется и устраивает всякие проказы. Сегодня она пыталась потаскать меня за бороду.
Литургия подошла к концу, закончилась официальная часть. Сейчас должна была начаться самая важная часть церемонии: император решил исполнить Тебе Господи с просьбой, даровать победу нашей армии. Дьякон начал торжественную молитву. Его голос гремел, провозглашая:
- Многая лета…
Я преклонила колени и пыталась скрыть слезы под вуалью. Многая лета.
У Дмитрия их уже никогда не будет. Чтобы избежать бесчестия, мой брат предпочел умереть. Ему едва исполнилось 19 лет.
- Русский офицер умирает, но не сдается - прокричал он, прежде чем ударом пистолета проломить голову немецкому офицеру, который предложил ему капитулировать.
Дмитрий умер героем. Николай II лично сам вручил моему отцу его посмертную награду, крест Святого Георгия. Император склонился к моему отцу и взял его руки в свои. Это был знак истинной привязанности.
-Я рассказал о смерти вашего сына своим детям, - взволнованно проговорил Его Величество. - Они были восхищены его храбростью.
Это была самая высокая дань уважения, которой царь мог почтить память Дмитрия. Но в глубине души я думала иначе. Для чего эта абсурдная храбрость? Пусть мой брат оказался бы в плену, но он бы остался жив. Разве это не лучший выход  для его страны?
К моему несчастью, я забыла об осторожности и, начав подниматься, снова споткнулась. Глеб насмешливо предоставил меня на этот раз самой себе, и мне пришлось исполнить, что-то вроде пляски Святого Витта, прежде чем я встала на ноги, красная от стыда. И в этот момент мой взгляд встретился с взглядом Анастасии. Великая княжна наполовину повернулась и украдкой смотрела на меня. В ее голубых глазах мерцали отблески восковых свечей. Я никогда раньше не замечала, как сильно ее глаза похожи на глаза императора. Только Николай II всегда был мрачен и задумчив, в то время как глаза Анастасии излучали иронию и насмешливую веселость.
Сейчас я была объектом её насмешки. Великая княжна с усилием сдерживала готовый сорваться веселый смех. Как бы подтверждая мою догадку, Анастасия одарила меня широкой улыбкой, которая тут же превратилась в гримасу. Она удовлетворенно похлопывала руками по своей белой юбке, открывавшей коленки, как будто хотела сказать: «Вот что происходит с теми, кто пытается изображать из себя даму. Гораздо забавнее оставаться ребенком!»
 
В этот вечер, уютно угнездившись в своих одеялах, я закрыла глаза, чтобы лучше слышать отца, который своим низким, мягким голосом рассказывал о том, как он провел день в Александровском дворце. После церковной службы в Федоровском кафедральном соборе он должен был вернуться к царской семье. Обычно, воскресенье он проводил с нами, но его беспокоило здоровье царицы. Причиной был последний приступ гемофилии ее сына. Александра Федоровна находилась на грани нервного срыва, и отец боялся, что ее охватит волна отчаяния, которая буквально изнуряла ее, увы, слишком часто. Я была уже в постели, когда отец вернулся. Я с нетерпением ждала, когда откроется дверь моей комнаты и отец начнет рассказывать во всех деталях, как прошел остаток дня. Этот ритуал повторялся каждый вечер.
-Знаешь, чем удивила меня сегодня Анастасия Николаевна? - спросил отец мягко, улыбаясь. - Она растянулась на большом бухарском ковре животом вниз, чтобы делать свои домашние задания. Так забавно было видеть ее в таком положении. Волосы растрепаны, голые ноги балансируют в воздухе, а она пытается обмакнуть перо в чернильницу, которая каждую минуту грозит перевернуться!
Я тоже улыбнулась, потому что выходки Анастасии, и ее пренебрежение к этикету меня всегда забавляли.
- Заметив, что я здесь, Великая княжна вскочила.
- Евгений Сергеевич, - закричала она. - Посмотрите, как меня третируют, у меня даже нет стола, чтобы заниматься.
 Я был удивлен, а она продолжала: «Да, моя сестра Мария заняла стол, за которым я люблю делать уроки, а за другим столом мне не так удобно! Вы же понимаете меня, да?» Анастасия Николаевна была вся красная от гнева, как будто ей нанесли неслыханное оскорбление. Она топнула ножкой и выбежала из комнаты. Со своими длинными золотистыми волосами, рассыпавшимися по плечам, она походила на маленькую русалку.
Мой отец начал смеяться, а я чувствовала, как мы с ним близки. Эти доверительные разговоры происходили каждый вечер. С тех пор, как моя мать (1) оставила нас, они были лучшими моментами в моей жизни. Я испытывала волшебное чувство, потому что меня будто переносили в таинственный мир, персонажи которого величественны и могущественны. Они хозяева России, но, в то же время, они ведут себя, как самые обычные люди из плоти и крови. Начиная с 11 лет, моя жизнь, периодически соприкасалась с жизнью императорских детей. Не важно, что в действительности я встречалась с ними в редких случаях, они стали для меня очень близкими и дорогими друзьями, с которыми я делила и радости и огорчения.
- Великая княжна Анастасия остается настоящим ребенком, а ведь ей в ближайшем июне (2) исполнится 14 лет, – продолжал мой отец. - Это меня немного беспокоит. Мне не всегда нравится ее ребячливость…
 
Я чуть пошевелилась, и боль пронзила меня. Голос отца становился все тише и затух. Я открыла глаза и внезапно вернулась к действительности. Я не находилась в своей комнате в Царском Селе, а лежала на кровати в русской клинике в Ницце. У меня желчно – каменная болезнь. Я только что перенесла операцию, а образ моего отца был результатом анестезии. Иллюзия была настолько явственной, что я с трудом подавила слезы. Как далек тот вечер 1915 года, когда отец рассказывал мне эту историю! Революция, гражданская война, жестокости и убийства, свежевырытые могилы в том безмятежном и светлом мире, где прошло мое детство. Царь и его семья убиты. Мой отец, человек редкой верности и мужества, отправился с ними в Сибирь и разделил их судьбу, а я должна была бежать из России.
Шесть лет прошло с того тягостного дня лета 1920 года, когда, стоя под грозовым небом, я смотрела, как от меня навсегда удаляются берега моей родины. Как быстро поблекли образы Русской империи! Все, кого я любила, исчезли, унеся с собой роскошный, и казалось, несгибаемый мир, в котором я была воспитана. Я попала в другой мир, не зная его правил, не имея прошлого. В нём мои знания не имели никакой пользы. Заманчиво и немного страшно самой строить свое будущее. Передо мной открыты все возможности, не хватает самого главного - желания и терпения.
Сейчас мне 28 лет и своей новой родиной для себя и детей я выбрала Францию. Когда я оказалась одна, в ссылке в Тобольске, и со мной был только мой младший брат, я, как никогда, была близка к тому, чтобы быть унесенной этим водоворотом. Молодая девушка во время гражданской войны слишком легкая добыча, а в моем характере не было ничего от искательницы приключений. Я вышла замуж за человека, которому очень доверяла, Константина Мельника, поручика императорской армии. Мой отец высоко ценил его за мужество и отвагу. Этот молодой украинец 28-и лет был незаурядной личностью. В разгар революции, когда в войсках убивали офицеров, солдаты прятали его и боролись за то, чтобы спасти ему жизнь. С погонами офицера царской армии он пересек всю Россию, от Крыма до Сибири, чтобы быть рядом со своим царем. И, если, кто-то и может начать новую жизнь на развалинах, где мы все оказались, то только он. Он любил меня. Я доверила ему свою жизнь и никогда об этом не пожалела.

Лето 1926 года. Жаркие лучи солнца проникают сквозь окно в мою комнату в русской клинике в Ницце. Стоит мне чуть–чуть поднять голову и, поверх листьев и цветов, я вижу чистое синее безмятежное небо. Недавно побеленные стены белоснежны, без единого пятнышка. Я ужинаю в тишине и чистоте, окружающей меня. Трудно начинать жизнь с нуля, столкнуться лицом к лицу с нищетой, особенно, если до этого твоя жизнь была свободна и защищена от всяких материальных забот. Этот мирный госпиталь был для меня тихой гаванью. На какое–то время я забыла свою маленькую квартирку без удобств, где я воспитывала своих двух девочек, бумажную фабрику de Rives–sur–Fure, возле Гренобля, где мой муж, Костя, трудился простым рабочим. Я давала уроки русского, немецкого и английского языков, чтобы дополнить скудный семейный бюджет.
Понемногу я стала погружаться в приятное оцепенение, надеясь, что воспоминания о моем детстве в Царском Селе снова вернутся. Я уже начала засыпать, когда скрипнула дверь и высокая стройная дама с пышной шевелюрой светлых волос, собранных в шиньон, вошла в мою комнату. На мгновение мне показалось, что я снова стала жертвой воображения, но я сразу узнала Зинаиду Сергеевну Толстую (3), одну из самых близких подруг императрицы Александры, которой отец меня представил еще до революции, во время церковной службы в Федоровском кафедральном соборе.
Я быстро пришла в себя. На красивом округлом лице с правильными и приятными чертами уже были заметны следы времени.  Мы были в Ницце в хороших отношениях и, хотя визит был неожиданным, но достаточно приятным, как свидетельство нашего прекрасного прошлого.
Элегантной походкой госпожа Толстая подошла к моему изголовью и сердечно справилась о моем здоровье. Затем она очень оживленно начала рассказывать мне всякие забавные случаи из жизни наших общих знакомых. Но я чувствовала, что под этой внешней оживленностью кроется какое–то беспокойство и тревога.
-Дорогая Татьяна Евгеньевна, что Вы знаете об этой «больной незнакомке» из Берлина?
Я подпрыгнула.
- Вы говорите об этой молодой женщине, которая выдает себя за великую княжну Анастасию? – спросила я. - Я полагаю, что это всего лишь какая–то бедная душевнобольная, желающая привлечь к себе внимание.
С тех пор, как стало официально известно об убийстве царя и его семьи, стало появляться столько претендентов на роль царевича и столько фальшивых великих княжон, что я потеряла им счет. Меня пугали эти коршуны, кормившие свое безумие кровавой драмой или, еще хуже, искавшие здесь наживу.
- Я чувствую угрызения совести по отношению к этой персоне, - продолжала к моему огромному удивлению мадам Толстая. - Я не знаю, но я что-то должна для неё сделать.
- Вы с ней знакомы? – воскликнула я
- Да, прошло уже четыре года, как меня приглашали в Германию на ее опознание. Скажу вам честно, после этой встречи я не знаю, что думать. В приюте для душевно больных мне показали несчастное маленькое существо, скрючившееся под одеялом. У неё была амнезия, и она не знала своего имени. Она плохо говорила на немецком языке. Я не должна была испытывать никаких сомнений, однако…
Заинтригованная, я решилась слушать дальше. Зинаида Сергеевна вдруг заговорила шепотом, как будто издалека:
- Иногда, в ее памяти всплывают какие–то обрывочные воспоминания. Я оставалась с ней все лето, и она стала мне доверять. Воспоминания, которые возникали у нее, были так точны, так правдивы!
Я почувствовала, как гнев вскипает во мне. Как такое, возможно, что женщина, близкая к императорскому дому, проводившая почти все вечера в компании царицы и ее детей, могла предать их ради самозванки?
- Послушайте, Вы, как и я, ознакомились с результатами расследования обстоятельств убийства в Екатеринбурге, которое проводил судебный следователь Соколов (4). Никого не осталось в живых. Невозможно, чтобы Анастасия могла выбраться живой из ада, который творился в подвале дома Ипатьева!
Мой голос дрожал от негодования. Невольно моим глазам предстали те ужасные картины, которые так часто являлись мне в моих кошмарах. Екатеринбург. Высокий белый дом с палисадом, окруженный красногвардейцами. В комнату, величиной около 20 метров, вталкивают 11 не выспавшихся, напуганных человек. Николай II держит на руках царевича, мой отец рядом, он обеспокоен плохим состоянием мальчика. Александра, очень бледная, садится к окну, которое выходит во двор. Около нее столпились ее дочери. Обеспокоенные, встревоженные пленники ждут. Их предупредили, что они должны приготовиться к немедленному переезду, а затем, как скотину, затолкали в этот подвал. Внезапно, дверь открылась, и вошел начальник красногвардейцев Юровский в сопровождении шести убийц. Очень холодно чекист объявил императору, что должен привести в исполнение приказ и тут же выстрелил. Грохот выстрелов взорвал воздух. Сердечная жестокость смешалась с терпким запахом пролитой крови.
В задымленной, грязной комнате осталось  лежать 11 тел. Николай II лежал лицом к земле, его тело еще содрогалось в предсмертных судорогах. Мой отец упал первым, его добрые, ласковые глаза так и остались открытыми в смертельной скорби. Императрица лежала на спине, ее серые волосы были обагрены кровью, возле нее  маленький царевич бился в агонии, его худенькие, прозрачные руки судорожно сжимали растерзанную грудь. Ольга, Мария, Татьяна неподвижно лежали в уродливых позах. Среди всего этого кошмара стонала Анастасия…
- Да, красногвардейцы добили Анастасию прикладом ружья. Пули пощадили ее, - добавила странным тоном Зинаида Толстая. - Убийцы были в смятении, опьянены кровопролитием и, в таком случае, они, может быть, ее только оглушили. Если так, то…
- Тогда что?
- У больной незнакомки на челюсти имеются следы удара, похожие на удар прикладом. Они ее очень безобразят.
В голосе мадам Толстой слышались слезы, и ее волнение передалось мне. У меня перехватило горло, невольно я почувствовала нервозность, в которой она живет, и поспешила ответить:
- Вы верите, что эта «больная незнакомка» и есть наша великая княжна?
Подруга императрицы печально склонила голову и продолжала, теребя в руках платочек:
- Я не знаю, я действительно не знаю. Однажды вечером, в Берлине, я села за пианино и начала играть вальс, который мой брат сочинил для Ее Величества Александры Федоровны. Больная зарыдала. Она узнала мелодию. «Это вы играли для мамы» - сказала она мне. Это ужасно. Я не знаю, что делать. Я перехожу от полного доверия к полному сомнению. Я не могу ничего утверждать.
Зинаида Толстая наклонилась ко мне и начала меня убеждать.
- Вместе с вашим отцом вы разделили тяжесть ссылки нашего государя в Тобольске. Вы одна из последних видели в живых в Сибири великую княжну Анастасию. Нужно, чтобы вы опознали эту молодую женщину. Только вы одна можете развеять сомнения, которые меня угнетают.
Я закрыла глаза и, сквозь сомкнутые ресницы, попыталась воссоздать печальный мир ссылки. В Тобольске я жила в доме Корнилова и большую часть времени проводила у окна, наблюдая за заключенными, когда они гуляли во дворе своей тюрьмы. Я видела, как царь строил ледяную горку из снега, ему помогал царевич, бледный, но старательный и полный энтузиазма. Мария, с раскрасневшимися щеками, с усилием колола дрова большим топором. Ольга сосредоточенно и серьезно с увлечением читала. Ее золотистые волосы напоминали нимб, сверкающий в последних лучах сибирского солнца. Под почтительными взглядами охраны гордо проходила Татьяна. Каждый день я восхищалась  спокойствием и мужеством, с которым пленники переносили свое заточение и только веселость и оживленность Анастасии дарили утешение. Когда она, задыхаясь, бегала по двору со своей маленькой собачкой, которая тявкала и скакала вокруг нее, мне передавалось ее умение радоваться жизни.
Повинуясь внезапному импульсу, я открыла глаза и посмотрела на мадам Толстую, которая с явным волнением ждала моего ответа.
- Вы правы, я должна туда поехать.


2

Узкая горная дорога лениво петляла среди лиственниц. Меж деревьев виднелись пастбища, усеянные светлыми пятнами склонов, по которым там и сям бродили несколько коров цвета светлого меда.
В фиакре, который тащила старая лошадь, украшенная красным пером, мы медленно поднимались к санаторию Стиллхауз, расположенному в баварских Альпах, туда, где находилась «больная незнакомка (5)». Рядом со мной дремала тетя Рая, немецкая кузина моей матери, решившая сопровождать меня. Ее голова тихо покачивалась в такт колесам. Я смотрела на барона фон дер Остен – Сакен Теттенборн, сидевшего напротив. Помощник моего дяди Сергея Боткина, президент отдела русских беженцев в Берлине (6), был сильно озабочен. Это был невысокий человек с военной выправкой, очень воспитанный, но уже начинающий лысеть.
- Известно вам, что собрать все сведения об этой больной меня обязал ваш дядя? Вот уже 2 года я коллекционирую все данные, какие смог найти. И это я несу ответственность за Фройляйн Унбекант (7), пока она здесь. Это трудная задача. Больная наделена подозрительным характером и мне понадобилось много времени, чтобы добиться ее доверия. Вам надо проявить осторожность при встрече с ней.
- Как это?
- Каким бы ни было ее опознание, - заметил барон, - но это женщина перенесла тяжелое испытание в жизни. Она испытывает инстинктивное недоверие к появлению каждого нового лица. Я не знаю, согласится ли она, встретится с вами.
Какая странная манера поведения! Простодушная симулянтка, которая отказывается от того, чтобы ее опознали. Как может она рассчитывать на удачу, если ведет себя так нелепо? Все больше я начинала сожалеть, что ввязалась в это дело. Есть и другие, более квалифицированные специалисты, чтобы разоблачить самозванку. Однако, меня интриговало поведение барона Остен – Сакен. Он демонстрировал такое уважение по отношению к больной незнакомке, как если бы был уверен, что она дочь царя.
Какое-то время я созерцала округлую спину нашего кучера. Хлыст под мышкой. Похоже, мужик задремал.
-Барон, на каком языке лучше разговаривать с больной?
Остен – Сакен, немного подумав, ответил:
- Она понимает только немецкий язык, но говорит на нем очень плохо, с сильным русским акцентом.
- Как же она может выдавать себя за Анастасию Николаевну? - возмутилась я. - Анастасия прекрасно говорила на русском и на английском, но ее немецкий, как и французский, приводил в отчаяние ее преподавателей.
- Я не знаю, - ответил барон. - Но не забывайте, что у неё частичная потеря памяти. Когда ее поместили в приют для душевно больных в Дальдорфе, она вообще не умела говорить. В течение двух лет она находилась среди сумасшедших и нахваталась тарабарщины, которой и пользовалась.
Я глубже погрузилась в красные кожаные подушки скамейки. Выдавать себя за великую княжну Анастасию и не знать русского! Как мадам Толстая могла этого не заметить!
У меня создалось впечатление, что мое пребывание в санатории Оберстдорф будет, скорее всего, недолгим.
Пока мы разговаривали, фиакр выехал на широкую аллею, посыпанную песком. В конце просматривалось очень солидное квадратное белое здание. Оно скорее походило на крупные отели, которые я видела на курортах, чем на госпиталь. Когда коляска остановилась перед входом, я заметила, что на террасе первого этажа стоит молодая женщина, одетая в белое. Хрупкий и тонкий силуэт, казалось, дожидался нашего прибытия. Остен – Сакен наклонился ко мне.
- Это и есть «больная незнакомка», - сказал он. - Каждый раз, когда ей сообщают о моем визите, она ждет меня здесь.
Он торжествовал.
- Ее судьба теперь зависит от вас. Если ваше мнение будет отрицательным, мы не будем больше ничего предпринимать.
Я разглядывала грациозную фигурку, облокотившуюся на балюстраду. Я была слишком далеко от нее, чтобы разглядеть черты лица. Барон рассчитывал на мою объективность, а мне надо заставить замолчать мои предубеждения. Скоро я встречу эту женщину, буду с ней говорить, изучать ее со всей беспристрастностью, на какую способна. Что будет потом – решит судьба.


Если сначала санаторий Стиллхауз, с его массивными, но элегантными пропорциями напомнил мне отель, то иллюзия исчезла, как только я вошла в огромный  вестибюль. Едкий запах дезинфекции, через который местами ощущались пары эфира, создавал двойственное впечатление.
Я направилась к стойке для вновь прибывших. Здесь царила импозантная медсестра в накрахмаленном чепчике. Официальный предлог моего прибытия в санаторий был очень прост. Я приехала, чтобы поправить здоровье после перенесенной операции. Это придумала богатая американская подруга тети Раи, которая, также, оплатила мою поездку. Заполнив все необходимые бумаги, медсестра проводила меня в кабинет доктора Саатоффа, главного врача санатория. Что касается тети Раи, то она останется в санатории в качестве платного гостя.
Доктор Саатофф оказался худым мужчиной в возрасте  шестидесяти лет, свой проницательный взгляд он скрывал за очками в золотой оправе. Прежде всего, он сообщил мне, что предпочитает первым начинать знакомиться с новыми пациентами. Не теряя времени на любезности, он бросил взгляд на мою карту и заставил пройти углубленный медицинский экзамен.
Отвечая коротко на его вопросы о моей недавней операции, я с трудом сдерживала свое нетерпение. Я надеялась, что смогу встретиться с больной незнакомкой до обеда, но, похоже, что все эти расспросы могут мне помешать. Наконец, доктор Саатофф передал меня медсестре, которая показала мне мою комнату. Времени осталось только на то, чтобы освежиться и сменить одежду. Раздался колокол, приглашающий обитателей санатория на обед. Я решила, что смогу увидеть «больную незнакомку» во время обеда.
Атмосфера в столовой была унылой. За маленькими столиками на троих или четверых человек скучали пациенты санатория. Окрашенные в серый цвет стены, тусклый желтоватый свет электрических ламп. Я не очень опоздала, усаживаясь за стол, где уже заняли места барон Остен – Сакен с моей тетей Раей. Я устроилась лицом к залу.
- Больная сидит прямо напротив вас, - сказал барон. - Она обедает за столом напротив окна, в глубине комнаты.
Чуть прищурив глаза, я различила в углу, где серые стены смешались с тенью, одинокую женщину. Она казалась немного сгорбленной, правая рука перевязана, голова наклонена так низко, как будто шея не выдерживает ее тяжести. Масса светлых золотистых волос аккуратно уложена на затылке в маленький шиньон. Я не смогла в полумраке разглядеть черты ее лица. Человек, на которого я смотрела, был мне незнаком. Я не знала эту персону, которая продолжала лениво есть жеманными и чопорными жестами.
К концу обеда в столовую вошла женщина средних лет и направилась к больной незнакомке.
- Это мадемуазель Вассершлебен, - прошептал барон. - Она главная медсестра санатория.
Заинтересованная, я смотрела, как медсестра подошла к изолированному в глубине комнаты столику и с улыбкой поздоровалась с «больной незнакомкой». Фройляйн Унбекант медленным царственным движением подняла голову, быстро сказала несколько слов и покинула комнату.
Внезапно, у меня перехватило дыхание. Я знала эту манеру поднимать глаза и протягивать руку с удивительным достоинством! А эта грациозная быстрая походка, с мелкими торопливыми шагами, которою я всегда любовалась!
Волна воспоминаний захлестнула меня. Я вновь увидела пышные салоны дворца в Ливадии, в Крыму, где императрица проводила большую ежегодную благотворительную  распродажу. В центре стендов старшие дочери царя, Ольга и Татьяна, принимали дань уважения посетителей. Любезным кивком головы они провожали одних, встречали других. Я с восхищением смотрела, завидуя их непринужденности и естественности, стараясь запомнить их очаровательную манеру поведения.
Вечером, перед зеркалом, я пыталась повторить их движения. И вот теперь, через 8 лет после ужасной смерти великих княжон, в безликой комнате санатория, я снова вспомнила их жесты, их манеры. Кто же эта женщина? Эта иностранка одним мимолетным жестом сумела воскресить в памяти трагически прерванное прошлое.

На другой день я отдала себя, без особой радости, заботам медиков. Лежала вытянувшись в шезлонге на балконе, где играл легкий утренний ветерок и, хотя мне это не очень нравилось, но вынужденное бездействие дало мне возможность подумать о моей будущей встрече с «больной незнакомкой». Я чувствовала себя взволнованной и обеспокоенной, так как ставка была очень высока. Что может произойти, если, по великой случайности, волнение, которое я испытала в столовой, окажется правильным? Что, если дочь нашего царя выжила?
Но что меня больше всего волновало, так это необходимость знать, по каким признакам я смогу идентифицировать «больную незнакомку». Физическое сходство? Но я хорошо знала, что за 8 лет войны и революции, как физические и моральные страдания могут изменить внешний облик человека. Кроме того, я рассталась с Анастасией, когда ей было 17 лет. Это была юная, счастливая, несмотря на плен, девушка, непоседливая, веселая, в отличие от сестер, которые обладали врожденной степенностью. Попытаться представить, какой она могла быть взрослой и сравнить эти черты с женщиной, живущей в санатории, я считала необъективным.
Оставались общие воспоминания. Я знала неисчислимое количество деталей из частной жизни императорских детей, большая часть которых никогда не была обнародована. Но как рассчитывать на ту, которая потеряла память?
Оставалось одно решение – терпеть, ждать и наблюдать. Личность человека проявляется обычно в его жестах, манере поведения, а так же в его воспитании. Мне необходимо добиться доверия незнакомки и составить о ней общее впечатление. Если она никогда не была близка к царскому двору России, то я это сразу почувствую. В Александровском дворце великие княжны всегда действовали согласно строгому этикету, они не знали другого образа жизни. Никогда самозванка не сможет вести себя согласно тем неписанным правилам, которые внушались княжнам с самого раннего детства, чтобы добиться совершенства. Да, не надо спешить. Надо быть в ожидании малейшего знака. Это все, что я должна делать.
Наконец, медсестра вернула мне свободу, и я спустилась в парк. Тетя Рая была уже там и прогуливалась под соснами в компании Остен – Сакена.
- Дорогая Татьяна Евгеньевна, - воскликнул барон, едва услышав мой голос. - В своем зеленом костюме вы похожи на царевну лягушку из наших сказок. Очаровательную лягушку, - уточнил он.
Я была смущена. Глаза барона блестели от удовольствия, и я сильно сомневалась, что причиной этого блеска была моя красота.
- Ну же, Василий Львович, - проворчала тетя Рая, - не терзайте мою племянницу. Объясните ей причину вашего хорошего настроения.
- Я только что от больной, - сказал Остен – Сакен. - Ваш приезд ее сильно взволновал. Она наблюдала вчера за вами во время обеда, и ее смутило ваше лицо. Она заявила: «Уверена, я ее знаю». - Затем спросила, имеете ли вы какое–то отношение к Боткину. Разве это не знаменательно? Вы не находите?
Нет, я не находила. Барон служил помощником у моего дяди Сергея Боткина и, кто знает, может быть, увидев меня в его компании, она сделала такое предположение. Барон продолжал оживленно рассказывать:
- Во всяком случае, она не спала всю ночь. Утром сразу же прибежала ко мне и сказала: « Я знаю имя, я знаю имя, но я забыла. Скажите мне, как зовут эту молодую даму? Скажите! Она была приближена к нам, я знаю».
- Вы ей ничего не сказали? - встревожилась я.
- Нет, уверяю вас. Она ничего не знает, и согласилась встретиться с вами после завтрака. Хотя, сначала не хотела вас видеть, плакала, кричала, что я ее мучаю.
У Василия Львовича была выразительная мимика.
- Я уже привык к ее капризам. Сколько важных визитов отвергли ее недоверие и подозрительность. Обычно, она заставляет визитеров ждать целыми днями, а тут…
Во время завтрака я размышляла. Какая любопытная манера вести себя, претендуя на имя и ранг великой княжны – прятаться, рискуя вызвать недовольство своих немногочисленных сторонников. Был ли это страх, что обман раскроется, или демонстрация гордости и гнев аристократки, не понимающей, почему ей отказывают в том, на что она имеет законное право? Я пыталась представить, как бы повела себя настоящая Анастасия в этой абсурдной ситуации. Великая княжна была жизнерадостная, вспыльчивая и гордая до крайности. Кто знает, может быть, она тоже отказывалась бы от встреч, считая унизительным, что ее будут допрашивать, выворачивая наизнанку, рассматривать со всех сторон, как скот.

Когда мы покидали столовую, «больная незнакомка» уже находилась в холле. Я внимательно посмотрела на нее. Это была женщина невысокого роста, примерно такого же, как и Анастасия. Ее светло-каштановые волосы были того же оттенка, может быть чуть более глубокого, но с тем же золотистым блеском, что и у великой княжны. Но как могла юная пухленькая проказница, которую я когда-то знала, превратиться в эту боязливую, ужасающей худобы, женщину с измученным лицом?
- Эти русские дамы хотели бы поговорить с вами, - сказал Остен – Сакен, представляя нас. - Одну из них вы хорошо знали.
Больная стояла молча, но застенчивая улыбка пробежала по ее губам. Наконец, я могла рассмотреть черты ее лица! Увы, я не нашла никакого сходства с великой княжной Анастасией. Рот мне показался странно большим, челюсть деформирована. Ее нос должен был быть тонким, но на этом исхудалом лице он принял такие пропорции, что никак не походил на черты лица Анастасии.
Нервничая, как будто мой взгляд причинял ей боль, незнакомка подняла руку, и прикрыла нижнюю часть лица платком. Ее глаза, мне показались, значительно больше и очень напряженными. Но цвет глаз меня поразил: светлые, серо–голубые, они так напоминали взгляд Николая II. Ко мне она не проявила никакого интереса. Больная не знала меня.
Молчание становилось затруднительным. Барон предложил прогулку в сад. Он взял тетю Раю под руку и больная последовала за нами с отрешенным видом. На какое-то мгновение, несмотря на ее перевязанную правую руку, мне почудилось в ее походке некое изящество, напомнившее легкость Ольги Николаевны. Когда наваждение рассеялось, барон и моя тетя уже исчезли на повороте в аллею. Я осталась наедине с… С кем?
Мы прошли несколько шагов. Я испытывала странное чувство, как будто рядом со мной идет дикое животное, напуганное, которое может внезапно, одним прыжком, исчезнуть, как вспугнутая лань. «Нужно начать ей что-то говорить», - не переставала я твердить себе. – «Я должна добиться ее доверия. Если я начну ее развлекать, то она перестанет быть такой неприступной».
Спешно я начала собирать в своей памяти все знания немецкого, которые получила от своих гувернанток, и начала торопливо что–то говорить. Я старалась использовать все свое остроумие, рассказывая истории наиболее смешные и самые неправдоподобные, что пришли мне на ум.
Молодая женщина начала слушать меня с серьезным видом. Но я чувствовала ее возрастающее внимание. Вдруг, она посмотрела на меня краем глаза, не поворачивая головы. Ее лицо, казалось, мгновенно преобразилось, как будто бы маска, наложенная страданием, внезапно соскользнула, открыв истинные черты. Лицо несколько округлилось, щеки Фройляйн Унбекант порозовели. Ее глаза хитро поблескивали и вдруг, оглушительный смех, полный веселья, вырвался из ее горла. Этот взгляд искоса, эти искрящиеся светлые серо-голубые глаза, такие же, как у нашего императора. Мне казалось, что я вижу сон. Я вновь увидела себя девочкой на императорской яхте Штандарт, в каюте моего отца. Анастасия пришла, чтобы проделать свою любимую шутку. Она оставляла свои летние белые туфельки за занавеской, но так, чтобы они чуть выступали наружу, и мы думали, что она там стоит. Спрятавшись за шкаф, она шаловливо смотрела на отца в своей особой манере, не поворачивая головы, а глуховатый смех великой княжны заполнял всю каюту. Точно так же, позже, она смотрела на меня в Федоровском кафедральном соборе, когда я запуталась в своих юбках. Сейчас я поймала на себе тот же озорной взгляд.
Мои шутки застыли у меня в горле. Теперь, я знала, что это она. Уверенность была странной, необъяснимой, на грани инстинкта. Передо мной, смеясь, в белом платье из джерси была больная, приговоренная судьбой к смерти, но оставшаяся в живых из всех убитых в Екатеринбурге Великая княжна России, Анастасия!
Какое–то время я стояла не в силах вымолвить не единого слова. Моё лицо пылало, щеки горели. Я не могла оторвать взгляд от трогательной молодой женщины, стоящей передо мной. Анастасия Николаевна! Я лихорадочно искала в ней великолепные черты молодости, той, какой она была. Как я могла так долго оставаться слепой! Теперь я заметила немного неправильную линию носа, нежный изгиб век, тонкие запястья. В каждой из этих деталей я находила шаловливую девочку, с которой когда-то играла, будучи ребенком. Молодую заключенную, на которую смотрела из своих окон в Тобольске. Под слишком большим ртом, под деформированной челюстью я находила точный рисунок губ младшей дочери Николая II. Я не знала, что говорить и что теперь делать.
Голос, с некоторым оттенком балтийского акцента, вывел меня из оцепенения.
- Вы что, увидали ужа, дорогая Татьяна? Вы оцепенели, как лягушка, которую загипнотизировала змея!
Я не успела придти в себя, как к нам приблизился барон Остен – Сакен. С ним была тетя Рая, и они беспечно двинулись к санаторию.
Больная незнакомка вдруг ожила, черты лица ее изменились, и она бросилась к Остен – Сакену.
- Мне нужно с вами встретиться как можно скорее! Как можно скорее! - Вскричала она на плохом немецком.
Это был первый раз, когда я наблюдала ее манеру говорить. Несмотря на трудности иностранного языка, у нее сохранился тот же тембр голоса, но в нем не было радости, как, когда–то в Царском Селе. В нем была такая печаль, что у меня сжалось сердце. Как бы прочитав мои мысли, Великая княжна оглянулась и бросила на меня умоляющий, детский взгляд. Я сделала шаг по направлению к ней, но она, спотыкаясь, побежала к санаторию.
Увидев, что Анастасия исчезла в вестибюле, я вернулась к себе в комнату на грани нервного срыва, растянулась на кровати, но никак не могла найти облегчения. Обессиленная, я никак не могла справиться с охватившим меня смятением чувств. Иногда меня охватывали сомнения. Это невозможно, эта женщина не может быть дочерью Николая II. Но, затем я вспоминала ее хрустальный смех и моя убежденность усиливалась. Но как объяснить, что семья ее не узнала? Почему Анастасия, пережив ужас убийства в Екатеринбурге, находится здесь больная и покинутая всеми?
Понемногу, я успокоилась, путаница в мыслях улеглась. У меня остался один вопрос: «Каким чудом удалось Анастасии сбежать от своих убийц?» Когда я жила еще в Тобольске, среди встревоженного населения ходили разные слухи о том, что в Екатеринбурге одна Великая княжна сбежала. Говорили об объявлениях, где назначалась цена за ее голову, об обысках и облавах. Раньше я никогда не обращала внимания на эти рассказы, а теперь оказывается, что это была правда.
В ушах шумело и меня поташнивало, когда я попыталась представить себе комнату, в которой свершилось убийство. Зловещий подвал дома Ипатьева и беспорядок, который там царил, пресыщенный дымом воздух и едкий запах смерти. Красногвардейцы, опьяневшие от крови и резни. Они прикончили Анастасию ударом ружейного приклада. Они зверски ударили ее по лицу со всей силой своих тяжелых ружей, но им не удалось убить ее. Она была брошена среди мертвых, хотя еще дышала. Кто-то склонился над ее телом и, поняв, что жизнь в ней еще теплится, выкрал ее у убийц. Но кто? И как? Ведь дом Ипатьева кишмя кишел чекистами и красногвардейцами?
Я не могла больше оставаться одна и пустынными коридорами прошла в комнату тети Раи. Около пяти часов к нам присоединился барон Остен - Сакен.
- Я только что от больной - сказал он. - Она очень нервничает, дрожит и повторяет, что ей знакомо лицо молодой дамы. Она в отчаянии, что не может вспомнить ее имени.
Остен - Сакен помолчал.
- Я не смог вынести ее мучений. Я напомнил ей, кто вы. Сожалею, что вы не видели ее реакции. «Я знала ее», - вскричала она. – «Я знаю, кем она была. Как же я могла ее забыть!» - Мне понадобилось два часа, чтобы ее успокоить.
-Когда я смогу ее увидеть? – спросила я у барона.
Остен – Сакен улыбнулся.
- Прямо сейчас, нетерпеливая царевна лягушка, прямо сейчас. Она приглашает вас на чай в свою комнату.
Когда с моей тетей и бароном я оказалась в комнате той, которая в моих глазах больше не являлась «больной незнакомкой», я была удивлена безликостью комнаты, в которой жила великая княжна. Никаких личных предметов, ни одного живого светлого пятна. В комнате не было ни фотографий, ни безделушек, ни сувениров, какие обычно украшают жилища русских эмигрантов. У этой маленькой белой, прямоугольной комнаты было только одно достоинство – вид на цветущую аллею Оберстдорф и величественный альпийский рельеф.
Великая княжна ждала нас у двери, выходящей на балкон. Там уже стоял садовый столик, накрытый для чая. Ее лицо было почти таким же белым, как ее платье. Она стояла неподвижно, прислонившись к косяку, спрятав руки за спину. На наше приветствие она не ответила. Остен - Сакен бросил на княжну тревожный взгляд и пригласил нас пройти на балкон. Мы устроились в плетеных стульях и барон начал пустой, светский разговор. Будучи хорошим дипломатом, он заранее все продумал. Я не могла скрыть свое волнение. Анастасия, сидевшая рядом со мной, была так нервозна и беспокойна, что это передавалось мне.
Наконец, к моему огромному облегчению, я почувствовала, что она успокаивается. Приблизившись к столу, начала разливать чай, бормоча какие то неясные слова, чтобы скрыть дрожание рук. Позвякивая фарфором, великая княжна протянула мне чашку. На долю секунды наши взгляды встретились. Печаль, которую я прочла в ее глазах, ошеломила меня. Что же она должна была испытать, чтобы превратиться в этого испуганного ребенка?
Я молча встала и положила ей на колени альбом для фотографий, где собрала все, что у меня было о семье императора.
- Это вам.
Великая княжна удивленно посмотрела на меня и прочитала заголовок альбома. Луч света мелькнул в ее глазах, и дрожание рук усилилось.
-Успокойтесь, - сказала я со всей теплотой и нежностью, которую к ней испытывала. - Я ни о чем не буду вас спрашивать. Вы будете говорить тогда, когда сами этого захотите.
Взгляд Анастасии прояснился, легкая улыбка скользнула по губам, и она перевернула страницу. Едва заметив первую фотографию, она сразу же поднялась, прижав альбом к груди.
-Это я должна смотреть одна, - сказала она охрипшим голосом и, спотыкаясь, выбежала в комнату. Мы с тетей Раей обескуражено смотрели друг на друга. Молчание становилось тягостным. Наконец, Остен - Сакен положил свою руку на мою. Он сделал знак, идти и присоединиться к великой княжне.
После теплых солнечных лучей комната мне показалась мрачной и унылой. Анастасия устроилась на канапе, ее раненая рука была скрыта подушкой. Альбом она положила перед собой и буквально пожирала глазами каждую фотографию. Губы ее дрожали, а от нервного возбуждения даже изменились черты лица.
Я села на пол у ее ног. Великая княжна, казалось, даже не заметила моего присутствия, жадно листая страницы. Внезапно она вздрогнула, увидав большое фото своей сестры Татьяны, сделанное во время войны 1914 года.
Нерешительно, она погладила пальцем лицо, и я услышала шепот:
- Это она, это Татьяна…
Затем подняла ко мне растерянное лицо.
- Татьяна, - повторила она. - Татьяна… Это из-за меня она умерла. Я спряталась за нее, и теперь она мертва…
Это был первый и единственный раз, когда Анастасия непосредственно мне сказала про убийство в доме Ипатьева. Так вот почему пули пощадили ее. Она была защищена телом своей старшей сестры.
Плечи Анастасии ослабли, и она рухнула на альбом с фотографиями, тело охватила нервная дрожь.
- Почему, почему я еще жива? - простонала она. - Я должна была умереть вместе с ними. Почему Бог позволил мне спастись!
Я села рядом с ней и взяла ее за руку. Растерявшись от жалости, я не знала, что ей сказать, чтобы утешить. Понемногу рыдания Анастасии утихли. Барон и тетя Рая появились в дверях балкона и, не сказав ни слова, вышли в коридор. Мы остались одни.
Анастасия подняла голову и улыбнулась мне сквозь слезы. Затем рукой она поправила шиньон, который удерживал массу ее светло-каштановых, отливающих золотом, волос. Она казалась удрученной, подавленной, но в ее взгляде я видела доверие.
-Вы теперь узнали меня? - спросила я, хотя это не было вопросом.
Она сжала мои пальцы.
- Да, сейчас я знаю, кто вы, - ответила она несколько неуверенно. - И вчера знала…
Великая княжна колебалась, взгляд был странно пустым
-Nicht schlafen, nur denken… - проговорила она на плохом немецком. Эта ночь, не спать, все время думать…
Она снова начала перелистывать альбом.
- А тела? - прошептала она. - Что они сделали с телами?
Я смотрела прямо ей в глаза и не смогла сказать правду. Невозможно рассказать каким зверским способом тела ее отца, ее матери, ее сестер и брата были уничтожены: облиты кислотой и бензином, а затем сожжены… Невозможно объяснить, ни эту «осмотрительную кремацию», ни то, что останки были сброшены в шахту…
- Я не знаю, - пробормотала я.
Казалось, Великая княжна мне поверила и рассмотрела еще несколько фотографий. Внезапно она заволновалась.
- А вы? У вас там никого не осталось?
Я закрыла глаза, с грустью думая о тех, кого потеряла. Моя юность, моя семья, моя Родина, мой отец…
- У меня остались только вы, моя маленькая, - ответила я.
Лицо Анастасии просветлело.
- Моя маленькая, - произнесла она на прекрасном русском. – Ваш папа всегда так меня называл…
Я знала, что она говорит правду. Часто отец растроганно говорил мне, что только для одной из дочерей у него есть нежное прозвище. Анастасия была самой маленькой.
 
3

- У вас есть другие фотографии?- спросила жадно Анастасия, когда кончила смотреть мой альбом.
- Конечно. Пойдемте со мной.
Я повела великую княжну в свою комнату. На моем ночном столике, рядом с портретами дорогих мне людей, стояла перламутровая шкатулка, в которой хранились наиболее ценные предметы. Я ее открыла. Анастасия в нерешительности стояла посредине комнаты
- Возьмите, это для вас, сказала я, протянув ей маленькую икону.
Анастасия смотрела на нее, нахмурив лоб, но, не протягивая руки. Это была икона святого Серафима Саровского, русского отшельника, особенно почитаемого царицей. Александра Федоровна прислала мне ее перед революцией, когда я страдала от тифозной лихорадки. Я надеялась, что Анастасия ее помнила.
- Что это? - спросила она встревожено.
- Да берите же, - настаивала я.
Ее пальцы сжали изображение святого. Молча, она поднесла его к губам, затем ко лбу (8) в порыве сильного волнения. Я только хотела спросить у нее, узнала ли она святого Серафима, когда увидела, что великая княжна внезапно окаменела. Потом она задрожала всем телом, как человек, внезапно испытавший шок. Она пыталась мне что-то сказать, но слова, слетавшие с ее губ, не имели смысла.
Заинтригованная, я проследила за направлением ее взгляда и вздрогнула. Анастасия не могла оторвать взгляд от фотографии моего отца, которая стояла у изголовья… Это не был портрет дворцового генерала в парадном мундире, это была последняя фотография, которую я сделала с него в ссылке в Тобольске. Черты лица, изможденные горем, выражали печаль и отчаяние (9). Старый, сломленный человек ничем не напоминал генерала доктора Боткина с официальных фотографий.
Анастасия протянула руку к снимку, но так дрожала, что я вынуждена была сама положить ей его в ладонь.
- Покажите мне другие фотографии вашего отца, - попросила она.
Я дала ей все, что у меня сохранилось. Она так углубилась в их созерцание, как будто встретилась с очень дорогим другом.
- Еще, - попросила она.
Я ей дала последнюю фотографию, которая у меня оставалась. Это был моментальный снимок, сделанный перед большим наступлением в августе 1914 года, где отец стоит рядом со своими двумя сыновьями, одетыми в военную форму.
- Вот мой старший брат Дмитрий, - пояснила я. - Немецкий офицер предложил ему сдаться, и…
 Анастасия повернулась ко мне с обиженным видом и оборвала меня.
- Зачем вы мне это рассказываете? Я не забыла, как он погиб. Папа сам нам об этом рассказывал.
Я была поражена. Мне говорили, что великая княжна страдает амнезией, но она помнила героическое поведение моего брата, несмотря на прошедшие годы и страдания, наложившие на нее свой отпечаток. Больше того, Анастасия представила мне неоспоримое доказательство своей идентичности, доказательство, которое я могу предъявить суду. Никто, кроме царских детей, не был свидетелем похвальной речи, которую Николай II произнес в честь Дмитрия. И, конечно, моего отца, которого император держал в курсе всего (10).
Когда я спускалась к обеду, решение уже было принято. Теперь вопросы барона не застанут меня врасплох. Я на все отвечу не колеблясь.
- Кем, по вашему мнению, является больная, занимающая в настоящее время комнату 22 в санатории Стиллхауз?
- Великая княжна Анастасия Николаевна.
- Готовы ли вы принести в этом клятву?
- Да, при любых обстоятельствах.
- И перед трибуналом?
- Даже перед трибуналом.
Я не знала тогда, что была первым лицом, которое признало Анастасию и имело мужество публично заявить об этом. В тот вечер я ещё не понимала, как все происходящее повлияет на мое дальнейшее существование. Однако, вся моя жизнь прошла под  знаком чудовищного 39 - летнего процесса «Дело Анастасии».

После обеда мы решили ждать Анастасию, которая обещала присоединиться к нам, и последовали за пациентами санатория в салон, просторную комнату, такую же унылую, как все в этом здании. Остен - Сакен проводил нас к маленькому круглому столику в дальнем углу под книжными полками. Несмотря на гудение от разговоров, мы чувствовали себя относительно спокойно. Как только мы сели, тетя Рая с возмущением спросила:
- Барон, что произошло? Почему больная не живет со своей семьей?
Остен - Сакен устало махнул рукой.
- Вы понимаете, объяснил он, все это дело остается очень запутанным. Два года я собирал о ней сведения и не добился никакого положительного результата. Мы не располагаем никакими формальными доказательствами, что великой княжне удалось спастись. Мы, также не знаем, как она смогла выбраться из дома Ипатьева.
- А как ей удалось выбраться из России? - спросила я
- Да, некоторые вещи начинают проясняться. Анастасия Николаевна сохранила в памяти некоторые обрывки своей одиссеи, и кое в чем, доверилась некоторым лицам. Однако, эти сведения не помогли нам пополнить ее досье. Мы сразу же начали наши поиски, чтобы восстановить путь ее следования, но безуспешно. Все свидетели исчезли или не хотят ничего знать.
- Но, кое-какие детали вам известны, - в отчаянии настаивала я.
- Конечно, - согласился барон. - Фактически, пока я могу утверждать, как мне кажется, лишь то, что больная незнакомка, или скорее госпожа Чайковская, как ее теперь следует называть, вспомнила…
Я не выдержала и прервала Василия Львовича.
- Откуда взялось это имя? И почему госпожа?
- Царевна - лягушка, - засмеялся Остен – Сакен, - если вы будете прерывать меня на каждом слове, я не смогу ничего объяснить. Чайковский (11) – это имя крестьянина, который спас великую княжну. Собирая кусочки информации, выдаваемые по крохам Анастасией, я смог восстановить ее историю.

Начались первые сентябрьские дожди. Зарядившая с утра ледяная мелкая морось к вечеру превратилась в настоящий ливень. Вода залила российские дороги. Переполненные колеи превратились жидкое коричневое месиво, налипавшее на оси колес.
Под мрачным и низким небом по дороге медленно двигалась лошадь, запряженная в деревенскую повозку с широкими колесами, которую называют телегой. Крепкая шея мерина была впряжена в дышло, прогибавшееся в ритме его ленивой и ненадежной поступи. Чтобы поберечь животное, хозяева телеги, двое мужчин и две женщины, шли пешком под ливнем, пригнув головы.
Вот они добрались до вершины небольшой округлой возвышенности. Женщина, идущая впереди, солидная  крестьянка лет сорока, остановилась и уперев руки в бока стала смотреть на небо, повернув к нему свое лицо с правильными чертами. Волосы, обрамлявшие его, коричневые и тусклые, были наполовину прикрыты цветной косынкой. Насколько хватает глаз, огромная волнистая равнина была пустой. Взгляду не за что было зацепиться, лишь, кое-где, местами, торчали кустики.
Мария Чайковская подняла голову, надеясь увидеть в небе слабый завиток дыма, признак разожженного где-то очага. Ничего. Тогда она крикнула дочери:
- Эй, Вероника! Иди, посмотри, как себя чувствует малышка. Если она сможет продержаться, мы продолжим наш путь, чтобы до вечера уйти как можно дальше.
Веронике на первый взгляд было не больше двадцати пяти лет. Краснощекая, со свежим цветом лица, она обладала приятной сильной и крепкой фигурой, и красотой, присущей славянкам. Вздрагивая под своей промокшей шалью, Вероника направилась в конец телеги. Там она подняла брезент, установленный братьями и скользнула в угол, который закрывали большие доски. На соломе, без сознания, лежала молодая девушка. Сморщив свое круглое лицо и скривив озабоченно губы, Вероника склонилась над ней и раздвинула окровавленные тряпки, которыми была обмотана голова раненой.
Бледная, с закрытыми глазами, Анастасия не реагировала. Она с трудом дышала, а ее золотистые волосы, коротко обрезанные, были пропитаны потом. Низ лица покрывали синяки и раны, наполовину зажившие. Вероника вытащила глиняный кувшин со свежей водой, спрятанный в углу телеги, ловким движением смочила тряпку и начала делать перевязку. Когда тряпка коснулась глубокой раны за ухом великой княжны, раненая слабо застонала. Она пришла в сознание, и в ее глазах появился ужас жестоко замученного, загнанного животного. Одной рукой Анастасия попыталась оттолкнуть Веронику, делая слабые попытки подняться. Увертываясь, крестьянка пыталась ее успокоить:
- Тише, тише, моя хорошая,  это только я. Ну, позволь же мне сделать…
Слабая волна понимания промелькнула в глазах, и больная снова погрузилась в тяжелый сон, близкий к обмороку. Когда  Вероника кончила очищать холодной водой края раны, она облегченно вздохнула. Кожа была здоровая и без рубцов. К счастью, больная обладала хорошей выносливостью и способностью к восстановлению, и это после того, через что ей пришлось пройти. Девушка была наполовину мертва, когда Чайковские ее забрали, и теперь, после стольких недель езды в телеге, посреди гражданской войны, без лекарств, без тщательного ухода она, казалось, была близка к выздоровлению. Вероника проворно восстановила навес над лежащей больной и спрыгнула с повозки. Похлопав по крупу взмокшей лошади, она продолжила путь.
- Можем идти, мама, - крикнула она. - Двигаемся.
Мария пожала плечами в знак согласия. Рядом с головой лошади шагали двое мужчин, возглавлявшие эту маленькую группу. Шли они тихо, молчаливые и мрачные. Молодые, лет по тридцать, приблизительно. Они были среднего роста, с чуть раскосыми глазами и выступающими скулами, их светлые волосы покрывали капли дождя. В своем гусарском, гвардейском полку они были лучшими, так как туда набирали мужчин типично славянской внешности. Перепрыгивая через грязь и лужи, к ним приближалась Вероника.
- Ну, как, братцы, - кричала она, - вы по-прежнему, остаетесь при своем мнении? Вы действительно, хотите, заставить меня поверить, что девушка, которую мы тащим в своей телеге аж из Сибири, дочь нашего царя?
Александр Чайковский, старший из братьев, проворчал сердито:
- Ты болтаешь, как старая сорока. Я тебе сто раз говорил, что это Великая княжна Анастасия! Посмотри на почтовые карточки с фотографиями Романовых, если ты мне не веришь!
- Ты воображаешь, что ее еще можно узнать по фотографии после того, как вы отделали ее лицо, ты и твои товарищи? Да ее сейчас даже мать не узнает!
Александр сжал в карманах кулаки, сгорбил плечи, защищаясь от сильного порыва ветра с дождем, и погрузился в угрюмое молчание.
- Все это тебя никак не касается, - раздраженно сказал младший брат Сергей. - Оставь нас в покое. Разве мы не спасли ей жизнь?
 
Устав бороться с ветром, раздраженная тоном брата, Вероника никак не могла угомониться.
- Ах! Они великолепны, наши красногвардейцы! Сначала свергли царя! Устроили революцию! А теперь проявляют жалость к первой встречной аристократке! Твою великую княжну надо было оставить там, где ее нашли, тогда нам не пришлось бы покидать нашу деревню и тащиться по этим дорогам, ради прекрасных глаз демуазель. И все драгоценности, которые она спрятала в своей одежде, не заменят ни нашего дома, ни нашей деревни!
- Наш дом, наша деревня! - Иронизировал Сергей. - Тебя приводит в отчаяние, что пришлось покинуть своего возлюбленного! Согласись! Если тебя это так удручает, ты могла остаться с ним!
- Хороша бы я была, когда всем стало известно, что вы дезертировали! Ты, может быть, думаешь, что твои дружки, горлопаны и пьяницы, оставили бы меня в покое?
- Вероника, хватит.
Мария даже не повысила тона, но один только звук ее хриплого голоса заставил молодую женщину замолчать. А мать продолжала спокойно:
- Эта маленькая Анастасия, дар небес. Она дала нам возможность покинуть Россию и вернуться на родину. Твой дед был поляком, а в Сибирь его отправил царь. Не забывай!
Александр, который шагал, держа лошадь за узду, вдруг прервал свое молчание.
- Во всяком случае, она еще и хорошенькая, и она не такая, как ты, Вероника. Она не тратит времени на бесконечную болтовню.
- Да, умеет себя держать великая княжна, заметил Сергей. Особенно, если ее заставили замолчать ударом ружейного приклада. Но это оказалось не смертельно, друзья!

Двое мужчин продолжали свой путь в молчании. Они прошли около километра, когда Сергей спросил:
- Скажи, Александр, как ты можешь считать ее хорошенькой? Ее лицо напоминает радугу на небе, ее все время лихорадит и хорошо, если она время от времени приходит в сознание…
Александр повернулся к брату.
- Поверь мне, если хочешь, но когда я взял ее на руки, чтобы она отдохнула от дорожной тряски, меня охватило волнение. Она была так беспомощна, что не сопротивлялась. Кроме того, я наблюдал за ней, когда охранял Романовых. Эта девчонка настоящая ртуть…Чистая кобылка, хороших кровей. Подожди только, когда она поправиться.
Лежа на колючем сене, Анастасия пришла в сознание. Обрывки разговора двух мужчин достигали ее сознания. Ей казалось, что голову сжимают тиски. Каждая выбоина на дороге встряхивала кузов телеги, не имеющей рессор, и вызывало во всем теле острую боль.
Физические страдания мешали Анастасии понять разговор, который она слышала. К тому же мешали непонятные обороты диалекта и акцент. Где она? Куда ее везут? Где-то глубоко в ее сознании всплывали обрывки воспоминаний. Ее мать… Ее сестры… Выстрелы, свист пуль, пролетающих рядом. Что же произошло? Кто эти люди, везущие ее? Что они будут с ней делать? Наверное, грубо обращаться, заставят снова страдать.
Несмотря на слабость, Анастасия попыталась подняться. Ей казалось, что она должна бежать от них любой ценой. Она собрала все силы и ей даже удалось подняться на локти. Вспышки боли будто сверлили ее голову. Если она хочет бежать, то надо, чтобы это прекратилось. С огромным усилием великая княжна дотянулась рукой до затылка. Она ощупала дрожащими пальцами мокрую тряпку, покрывавшую голову. Острая боль пронзила ее и, с жалобным стоном, она снова потеряла сознание…
Двигаясь рядом с телегой, Александр погрузился в свои мысли. Вот уже больше месяца прошло, как он дезертировал из Красной Армии и покинул Екатеринбург. В ночь расстрела он был в охране дома Ипатьева, но в убийствах участия не принимал, его позвали тогда, когда все было кончено. Он получил приказ завернуть трупы в покрывала и погрузить на подводу. Александр повиновался. Он помог своим товарищам переносить тяжелого доктора. Он, действительно, был очень тяжел. Затем Александр подошел к молодой девушке, перевернул ее на бок и почувствовал биение сердца. Сам не зная, почему, он прикоснулся своими руками к телу, полному и крепкому, и почувствовал, как под его пальцами катаются маленькие, тяжелые шарики, зашитые в край корсажа. Может быть, драгоценности? И эта кожа, которая еще жила, беззащитная, жалкая, кровоточащая. Почему это так на него подействовало? Почему он спрятал великую княжну за маленькой повозкой (12), которая там стояла? Александр сам не понимал. Он спасал молодую девушку не раздумывая, инстинктивно.
Когда он увидел, что машина удаляется от дома Ипатьева, то почувствовал, как капли холодного пота стекают по его спине. Юровский не пересчитал тела! Ему все удалось! Остальное прошло без трудностей. Александр позвал своего брата Сергея. Никто не обратил на них внимания. Ночью они перенесли Анастасию в здание, стоявшее, напротив, к одним добрым людям, которые согласились спрятать раненую. А потом? Потом Александр участвовал в патрулировании, которое организовал Юровский (13), так как исчезновение великой княжны, в конце концов, было обнаружено. Какой шум это произвело! Но никто даже не догадывался, что исчезнувшая находится совсем рядом, в двадцати шагах, спрятанная в постели доброго портного, который чинил обмундирование красногвардейцам!
Тремя днями позже, Александр вернулся в город с телегой и увез Анастасию на свою семейную ферму, спрятав под связками соломы. Красногвардейцы, напуганные приближением Белой Армии, начали разбегаться и Александра даже нигде не проверяли. Если подумать, то у него был всего один шанс из тысячи. Почти невероятно…
 
Обширные окна салона Стиллхауз долго отражали последние лучи солнца, окрасившие в розоватый цвет верхушки стен. Под желтоватым светом ламп разговоры смолкли. Обширная комната наполнилась звуками сонаты Бетховена, которую исполнял, скорее неистово, чем талантливо, мужчина с грубыми чертами лица. За нашим столом никто не обращал внимания на эту бурную, стремительную музыку. Остен–Сакен только что прекратил рассказ. Тетя Рая, с негодованием в глазах, тихо пробормотала:
- Бедный ребенок! Господи, бедное дитя…
Теперь, когда у меня были все доказательства, я не могла оставаться вдали от Анастасии. Почему она не пришла к нам, как обещала? Я не могла больше находиться здесь, я должна пойти ее увидеть.
Дверь комнаты великой княжны не была закрыта на ключ, но, когда я постучала, мне никто не ответил. Подождав немного, я решилась войти.
Комната была погружена в полумрак серебристых сумерек. Белое хрупкое пятно – Анастасия. Она сидела, съежившись в углу канапе, прислонившись к подушкам, а ее тоненькое тело сотрясала конвульсивная дрожь… Было достаточно светло, и я могла различить  исказившееся лицо и красивые тонкие руки, которые нервно рвали платок, превращая его в кусочки.
На этот раз я не стала стоять посреди комнаты. После всего происшедшего я отдавала себе отчет, что Анастасия доверилась мне спонтанно, целиком и полностью, как это делают животные или очень маленькие дети. Я не опасалась ее неприязни. Тихо устроившись на канапе, совсем рядом с великой княжной, я молча притянула ее к себе. Она не реагировала, и я начала ее гладить. Понемногу она сама склонилась на мое плечо. Через какое то время вся комната погрузилась в сумерки. Голубая тень ночного неба виднелась сквозь открытые окна. Голова Анастасии покоилась на моей груди, а дыхание стало совсем ровным. Я попыталась повернуть ее удобнее.
- Вы не можете оставаться здесь всю ночь, вам надо поспать, прошептала я.
Анастасия сильнее прижалась ко мне.
- Нет, - простонала она, - я не хочу.
Обняв ее за талию и заставив подняться, я повела Анастасию к кровати. Она остановилась, когда я перестала ее поддерживать и с растерянным видом смотрела на постель. Неподвижная, она не делала ни малейшего движения, чтобы начать раздеваться. Я дотронулась до ее руки, чтобы привлечь внимание.
- Позвольте мне раздеть вас, - сказала я. - Так, как это делал мой отец.
Она открыла глаза, затуманенные сном, и прошептала без всякого колебания:
- Да…Корь…
Внезапно меня охватило волнение. Великая княжна только что вспомнила факт, который никогда нигде не публиковался. Я еще раз получила доказательство того, что ее знания не взяты из книжек, написанных об императорской семье. То, о чем она вспомнила, знали только царь и мой отец.
Это произошло в то время, когда императора держали в плену в Александровском дворце. Все императорские дети были охвачены жаром лихорадки, вызванной сильнейшей корью. Им даже обрили головы, чтобы волосы не касались ушей. Все слуги покинули дворец, и осталась только гувернантка великих княжон, чтобы ухаживать за больными. Но, изнуренная бессонными ночами, она не могла выполнять свои обязанности. Тогда, вечером, мой отец, который разделял с императором его заключение, сам занялся детьми. Он их раздел и сидел около них всю ночь. За все годы, проведенные отцом рядом с царем, это был единственный раз, когда он так поступил.
Анастасия этого не забыла.

4

- Ну, что ж, дорогая госпожа, еще неделя отдыха, и вы забудете о последствиях вашей операции.
Доктор Эйтель (14), еще достаточно молодой, с неправильными, но симпатичными чертами лица, только что меня осмотрел. Казалось, он был счастлив сообщить мне такую хорошую новость.
- Вы знаете, что мы здесь боремся с туберкулезом, и нам так редко удается добиться быстрого излечения.
Помощник доктора Саатоффа по молодому, смущенно улыбнулся мне. Открытый и чистосердечный, он мне нравился, и я вдруг решилась.
- Доктор, меня волнует физическое состояние мадам Чайковской. Не могли бы вы подробнее рассказать о ее здоровье?
Доктор Эйтель вернулся к своим записям.
- Я не прошу вас раскрывать профессиональные секреты, - уточнила я.
Жестом, возможно наследственным, доктор несколько раз скрестил  руки, а затем ответил без всяких уверток.
- У мадам Чайковской костный туберкулез. Ее болезнь достаточно серьезна. Серьезна на столько, что год назад мы ее чуть не потеряли. Было обнаружено множество нарывов, и два из них очень тяжелые. Один на грудной кости, а другой в районе левого локтя. Ее оперировал профессор Руднев. Инфекция рассосалась, и больная начала понемногу пользоваться рукой. Но, чтобы окончательно поправиться, ей потребуется пробыть у нас больше года. И даже если…
Молодой врач оставил фразу незаконченной.
- Вы хотите сказать, что сомневаетесь в ее полном выздоровлении, - спросила я в тревоге.
Доктор, лечащий Анастасию, стал очень серьезным.
- Госпажа Чайковская физически может вылечиться окончательно. Проблема не в этом. Вы заметили, какая она нервная, неуравновешенная, у нее случаются приступы тревоги, непреодолимого страха. Эти психические отклонения мешают ее излечению.
- Даже так?
- У меня часто возникает мысль, что, подсознательно, мадам Чайковская сама не стремится вылечиться, что она борется с жизнестойкостью своего организма. Какая-то часть ее желает смерти. Случается, что она бунтует против своих врачей, отказывается от наших забот. В периоды депрессий она  смотрит на наш санаторий, как на тюрьму, и  желает только одного, забраться в такое место, где до нее никто не сможет добраться. В этом вопросе ваше вмешательство может нам помочь. Она доверяет вам и, если вы сумеете избавить ее от таких мыслей, вы поможете ее выздоровлению
Во время беседы я убедилась, что доктор Эйтель испытывает к своей пациентке  симпатию и глубокий интерес, и я решилась спросить:
- Доктор, что вы думаете о происхождении вашей больной?
И снова доктор одарил меня юношескою улыбкой.
- Сразу, как только, я ее увидел, мадам Чайковская произвела на меня глубокое впечатление - ответил он серьезно. Ее вежливость, совершенные манеры, врожденная властность, с которой она держится в санатории и, в то же время, изысканная простота, все это наводит на мысль, что она высокого происхождения.
Я была взволнована.
- По медицинскому заключению, - продолжал доктор Эйтель,- я могу утверждать, что больная не является самозванкой. Она всегда искренна, и я знаю, что она, почти непомерно привержена к правде. Больше того, она не поддается никакому внушению, особенно гипнозу, и нет никаких оснований считать, что она мифоманка.
- Вы верите, что она дочь императора Николая II?
Эйтель сделал отрицательный жест.
- Я не мог бы это утверждать клятвенно, так как не знал императорских детей. Я могу утверждать только то, что касается медицины… Но, вы можете поговорить об этом с доктором Саатофф.
Доктор Эйтель поднялся и нажал на кнопку звонка на столе. Почти тотчас в комнату вошла молодая медсестра.
- Эльза - попросил доктор с профессиональной мягкостью, - проводите мадам.
Под накрахмаленным чепчиком я узнала свежее личико и живой взгляд медсестры, работающей на этаже, где проживала Анастасия. Следуя за ней по лабиринту коридоров, ведущих в отделение больных, я воспользовалась случаем и спросила:
- Мадемуазель, что вы думаете о пациентке, занимающей комнату 22?
Эльза остановилась.
- Мадам Анастасия? - спросила она. - О, это настоящая дама. Всегда любезна, предупредительна. И она так следит за собой! Если она не примет ванну хотя бы один день, она страдает. Становится нервной, меряет шагами комнату и жалуется, что чувствует себя невыносимо грязной.
Медсестра поправила складку на блузке.
- Иногда мне бывает так ее жалко. Заходишь в комнату, а она лежит вытянувшись на кровати, серьезная, глаза закрыты, а на лице выражение такой безысходности, что я пугаюсь. Да, я много видела страданий, болезней, но никогда не встречала человека, который бы так мучился.
Внезапно, перед моим мысленным взором возникла призрачная телега из грубо обтесанных досок, в которой Анастасия ехала четыре долгих месяца. Раненая, без воды, в грязи…

В густой рощице исчезали последние осенние листья, местами обнажив серые ветки. Прекрасно слившись с деревьями, которые его окружали, дышло повозки устремилось к небу. Чайковские, не без труда, спрятали свою большую телегу под нагромождением кроваво-красных листьев, возле диких слив.
Как только лошадь была распряжена, Вероника рухнула на землю и, скрючившись под своими юбками и шалями, мгновенно заснула. Защищенная от сильного ветра кустами, Анастасия лежала на небольшом клочке соломы, вытащенном из телеги.
Пристроившись с ней рядом, Мария смотрела на спящую дочь. Ее пальцы комкали опавшие листья, покрывшие землю под ногами. Она чувствовала себя такой старой! У нее болели почки, а плечи и ноги с каждым днем становились все менее подвижными. Впервые, с тех пор, как они уехали из Сибири, Мария почувствовала страшную усталость, как будто силы покинули ее. Она вспомнила длинную дорогу, которую они преодолели. Идти, идти, все время идти вперед, шаг за шагом, механически, несмотря на солнце, ветер, дождь, медленно впадая в дремотное состояние туманившее голову.
Мария приподнялась и тряхнула плечами, как застоявшаяся лошадь. Она должна побороть эту апатию прежде, чем та захватит ее целиком. Тяжелая сибирская земля научила ее старому рецепту выживания: никогда не впадать в уныние. Она не имела права сдаваться. Особенно сейчас, когда они прошагали такое количество верст! Им удалось избежать встречи с войсками Красной Армии, которые, пытаясь сдержать продвижение армии Колчака, наводнили дороги. Разве этого мало, чтобы сделать еще усилие! Запасаться продуктами приходилось ночами, в деревнях, настроенных враждебно. Там каждый чужой воспринимался, как опасность. Когда армейские отряды попадались на дороге, Сергей и Александр прятались, чтобы их не завербовали силой, а Мария должна была защищать их жизни. Она начинала жаловаться солдатам на судьбу своей бедной невестки, раненой, которую она везет в свою родную деревню. Им удалось, они добрались до границ Украины, оккупированной немецкой армией. Из Украины им проще будет добраться до Польши или до Румынии.
Рядом зашевелилась Анастасия. Щеки ее стали красными, веки полуоткрылись, и она тихо стонала, находясь то ли во сне, то ли в бреду. Озабоченная, Мария смотрела на нее, чтобы принять меры против лихорадки. За последние дни малышке, казалось, стало значительно хуже. Так долго продолжаться не может. Мария это понимала и поговорила с сыновьями. Как только они пересекут Днепр, им необходимо найти какой то приют и позаботиться об Анастасии.
Рука легла на плечо Марии. Она вздрогнула, понимая, что невольно задремала.
- Это я, - прошептал Александр.
Он сел возле нее. Глаза блестят, крутит свой светлый ус.
- Нам повезло, - сказал он радостно. - В соседней деревне все спокойно. Мы обратились к попу, и он нам выдал справку, которую я просил. За один из бриллиантов малышки я достал продукты и обменял лошадь на пару быков.
Возле телеги Сергей пытался надеть ярмо на двух солидных буйволов, которые мирно что-то жевали. Мария критически смотрела на них.
- Ты веришь, что тебе удастся запрячь их? Никогда не видела быков, тащивших телегу.
- Хотелось бы, чтобы удалось. Ты пойдешь, и они пойдут следом, - ответил ей младший.
- По мнению здешних крестьян, нам не стоит бояться армии. Здесь все спокойно. Немецкая армия находится на западном берегу Днепра, она остановилась у моста около Николаева. Через два дня мы будем там, и именно там мы попытаемся пройти.
- Надо только, чтобы немцы позволили нам это сделать. У нас нет документов, - волновалась Мария.
- Да, но малышка приходится кузиной их кайзера. Она и будет нашим паспортом. Ты же сама нам это говорила, когда мы уезжали из Сибири.
- Кроме того, у них есть другие заботы. Кажется, они проиграли войну против Франции и Англии. В деревне говорят, что немцы собираются покидать Украину.
Мария встала и пошла к быкам.
- Если они уходят, для нас это лучше. Среди отступающей армии мы пройдем незамеченными.


Офицеры военно–инженерной службы Рейха превзошли самих себя: понтонный мост, перегораживающий Днепр в районе Николаева, был сконструирован рукою мастера. Лейтенант Хассенштейн (15) внимательно рассматривал сосновые доски, тщательно подогнанные и скрепленные между собой, они доходили до другого берега. Он не сдерживал больше своей горечи. Мысль о том, что эта, тщательно проделанная работа, будет вскоре уничтожена, казалась непереносимой. Все это, как бы, символизировало крах его страны и ее унижение при Ротонде.
Лейтенант сжал кулаки и отвернулся от окна и гвардейца, который командовал переправой через мост на восточном берегу. Впервые, после объединения, Германия испытала поражение. На унизительных и позорных условиях, она подписала перемирие. Все группы войск должны быть разоружены и отправлены по домам. Условия Брест – Литовского договора были денонсированы. Слезы ярости блеснули в глазах Хассенштейна. Без армии эта страна остается во власти бандитов, которые будут делить ее, как захотят. Повсюду воцарится нищета и отсутствие безопасности. Вот уже имеется приказ всем военным силам покинуть Украину, которая сама позвала Германию на помощь весной 1918 года. Хассенштейн без труда представил события, которые произойдут после ухода армии Кайзера. Эта прекрасная, мирная и благодатная страна снова окажется во власти гражданской войны, как и в первые дни своей независимости. Снова Петлюра и его гайдамаки будут бороздить землю, грабя городки и села во имя национальной независимости. Махно и его анархисты возобновят свои поборы. Банды красных вытопчут урожайные поля, а города ощетинятся пулеметами…
Офицер разведки Хассенштейн слишком хорошо знал неконтролируемые силы, которые обрушатся на Украину. Он видел только одну организованную армию, которая сможет сдержать войска большевиков, руководимые Троцким, и защитить независимость житницы Европы. Вот почему, при появлении первых признаков краха, он отдал приказ поддерживать контакт с волонтерами армии генерала Деникина. По мере возможности, он помогал остаткам белой армии передвигаться по Украине, чтобы дать возможность перегруппироваться. И даже в этот вечер он организовал конвой для царских офицеров и демократов, которые хотели перейти Днепр.
Лейтенант Хассенштейн покинул гвардейский пост и медленно направился к антенне немецкой службы информации. Он не сделал и ста шагов, как заметил представительного русского офицера в форме капитана кавалерии, который направлялся к нему. Хассенштейн узнал в нем одного из членов отряда, который должен был ночью по мосту перейти Днепр. Офицер называл себя Колей. Элементарная осторожность не позволяла, в эти тревожные  времена, использовать ни собственного имени, ни имени своей семьи.
- Лейтенант, я искал вас, - сказал Николай. - У меня разговор по очень серьезному вопросу, который требует большой секретности.
- Я в вашем распоряжении, капитан, - ответил Хассенштейн.
Капитан кавалерии беспокойно оглядел пустынную улицу. Никто не мог слышать их разговора.
- Лейтенант, продолжал он, ко мне утром обратился оборванный и грязный мужик. Он попросил меня помочь перейти Днепр ему и его семье. Сначала я отказал, но он стал утверждать, что сопровождает одну из дочерей Николая II, серьезно раненую.
Хассенштейн вздрогнул. Еще летом распространялись любопытные слухи о сбежавшей великой княжне. Возможно, эти слухи имели основание.
- Вы поверили ему?
- Да. Мужчина привел меня в свой лагерь в двух верстах от Николаева. Там была больная молодая женщина. По фотографиям императорских детей, которые я видел, можно предполагать, что это Анастасия Николаевна.
- Что вы собираетесь делать?
- В настоящее время она со своими крестьянами в безопасности. Великая княжна является для них пропуском, дающим возможность выбраться из страны. Я привел нашего главного врача, он ее внимательно осмотрел. Врач сказал, что она сможет поправиться, при условии заботливого ухода. Если бы вы достали разрешение у генерала фон Жильхаузена на то, чтобы переправить повозку через реку, мы бы позаботились о великой княжне. Надо помочь им добраться до границы с Румынией. Там я знаю один монастырь, где она будет в безопасности. Если наша армия победит в гражданской войне, мы за ней вернемся, в ином случае, она всегда может переправиться через Днестр и просить защиты у королевы Румынии.
Хассенштейн не колебался ни минуты.
- Я сделаю все, что в моей власти, - сказал он.
- И последнее, - продолжал Николай, взяв его за руку, чтобы подчеркнуть важность следующих слов. - Я знаю, вы обязаны дать отчет вашему начальству о существовании великой княжны (16). Но, прошу вас, не говорите об этом никому из моих соотечественников. Мы не уверены в нашей победе, и Анастасия Николаевна избежит большой опасности, если ее местонахождение не будет известно красным. Сам я об этом постараюсь говорить как можно меньше. Только два или три человека будут в курсе.
- Даю вам слово, - ответил офицер немецкой разведки.
Они расстались, и Хассенштерн поспешил к генералу фон Жильхаузен.
В начале ночи большая крестьянская телега, которую тащили два быка, тихо двигалась к понтонному мосту. Два мужика направляли упряжку. Часовой, охранявший мост, сделал им знак проезжать. В скрежете старых осей телега въехала на доски, которые прогнулись под ее тяжестью, затем медленно выехала на мостовую, выделяясь китайской тенью на фоне неба, объятого пламенем заходящего солнца.
Лейтенант Хассенштерн не присутствовал при переправе. Он должен был покинуть Николаев после полудня. Но восемь дней спустя окольными путями ему была доставлена весточка. Текст был коротким.
Все прошло хорошо. Спасибо. Коля.


На другой день, после полудня, мы с бароном Остен – Сакен отправились к доктору Саатоффу. Все утро я провела с Анастасией и была расстроена, видя, насколько хрупко ее душевное равновесие. Она неспособна построить связную фразу, логически мыслить. Казалось, что она постоянно боится потерять контроль над собой, легко переходит от гнева к слезам, а нервный тик искажает ее черты. Постепенно мне стала приходить мысль о ее безумии. Болезнь в теле Анастасии, но не поразила ли она также ее сознание? Что произошло в Екатеринбурге с незрелым умом великой княжны, когда на ее глазах была убита вся семья? Не стал ли удар ружейным прикладом, которым ее оглушили, причиной необратимого травматизма?
Я надеялась, что доктор Саатофф ответит на эти вопросы. Главный врач санатория, человек молчаливый и суровый, принял нас без чрезмерной любезности. Прежде, чем начать разговор, он протянул барону пачку листов.
- Вот медицинский отчет, который я вам обещал, касающийся мадам Чайковской, сказал он. Доктор Эйтель отвечает только за клиническую часть, я же занимаюсь умственным состоянием больной
- И каково ваше заключение?
- Я достаточно категорично утверждаю, так же, как те из моих коллег, которые занимались госпожой Чайковской (17), что молодая женщина, которую вы доверили моим заботам, умственно здорова, и вы можете рассчитывать на мое свидетельство в этом вопросе.
Барон облегченно вздохнул.
- Мы вам очень признательны. Вы нам даете эффективное оружие для борьбы с теми, кто пытается официальным путем изолировать мадам Чайковскую.
Я вздрогнула. Враги великой княжны были так могущественны и решительны?
- Я не хочу сказать, что мог бы дать доказательства психической уравновешенности госпожи Чайковской, - продолжал доктор Саатофф, - напротив, она очень напряжена и никогда не чувствует себя в безопасности. Всех, кто к ней приближается, она подозревает в том, что ей причинят боль. Это ее безрассудное и подсознательное поведение очень вредит ей и может переродиться в настоящий психоз, если, окружающая обстановка, будет небезопасна. Более того, у нее бывают приступы депрессии, которые внезапно сменяются взрывом энтузиазма. Ее настроение постоянно меняется, от чрезмерного оживления до отчаяния. Я считаю, что это особенности ее характера.
- Вы совершенно правы, - заметила я. - Анастасия Николаевна вела себя так же, когда жила в Царском Селе.
Остен – Сакен перебирал, что-то в памяти.
- Я заметил, - проговорил он, - что вы оставили в стороне проблему идентификации больной.
- Точно, - ответил Саатофф. - Я ограничился только объективными данными, которые, по мере возможности, можно проверить. Но это ничего не меняет в моем заключении. Я думаю, что больная действительно дочь Николая II, так же, как в это верит основная часть медицинского персонала моего заведения. Она владеет такими знаниями о жизни королевских и императорских семей Европы, что само по себе удивительно. Ими может располагать только близкий им человек.
- А что вы думаете об ее амнезии, - спросила я.
Доктор Саатофф снял свои очки в золотой оправе и, некоторое время, играл с цепочкой, на которой они держались. Мне показалось, он думал, как лучше высказать свое мнение, сделав его понятным.
- Благодаря изучению жертв Великой Войны, мы знаем немного лучше феномен амнезии. Я думаю, что в случае с нашей больной, нет никакой связи с деятельностью мозга, который может заблокировать тревожные воспоминания. Физического травматизма нет, а есть скорее психологический. Я практически уверен, что мадам Чайковская сама, на уровне подсознания, отказывается от своих воспоминаний, когда прошлое ей кажется непереносимым. Она его стирает. Это защитная реакция организма.
- Как это?
- Ну, хорошо. Каждый раз, когда какое – либо событие вызывает в ней слишком сильное напряжение, она его уничтожает и, тем самым, восстанавливает равновесие. Больная скрывает свои воспоминания, когда они невыносимы. Поэтому она отказывается вспоминать убийство, побег в Румынию, но она в деталях помнит жизнь в Александровском дворце.
- Но тогда, может быть, можно помочь ей все вспомнить? - Спросил Остен – Сакен.
- Я знаю только одно средство, гипноз, но больная нечувствительна к внешним психологическим воздействиям.
Саатофф поднялся.
- Что вы думаете об этих агрессивных статьях, которые повсюду появляются в Германии? - Спросил он барона, провожая нас.
Остен – Сакен остановился на пороге.
- Еще слишком рано утверждать, что речь идет об организованной кампании прессы, ответил он, но мне не нравится эта внезапная враждебность журналистов.
Саатофф пожал ему руку.
- Желаю удачного путешествия. Держите меня в курсе.
В коридоре я повернулась к помощнику своего дяди.
- Как? Вы уже уезжаете?
Барон улыбнулся.
- Да, мне нужно съездить в Берлин и, может быть, в Румынию. Мне кажется, там я найду свидетеля о пребывании Анастасии в стране.
- Это неожиданно!
- Имеются проблемы, царевна лягушка. Некий человек, армянин, по имени Сарко Грегориан, отказывает нам в своем свидетельстве, так как Анастасия не приезжает с ним встретиться. Когда-то, она обещала быть крестной матерью его детям и вот уже семь  лет он ждет, чтобы крестить двух последних рожденных.
- Как только Анастасия узнает это, я уверена, что она найдет в себе силы съездить в Румынию!
- К несчастью, все не так просто, ответил барон. Хотя мы пытались добиться паспорта на имя мадам Чайковская, Румыния отказала нам в визе на ее въезд. Мне кажется, королева Мария (18) предпочитает держать родственников в стороне от своего королевства.
- Ну и что тогда?
- О, я надеюсь убедить Сарко Грегориана дать свидетельство. Если все, что рассказывает этот армянин, правда, наши поиски ускорятся (19).
- Это свидетельство так важно?
Остен – Сакен  удовлетворенно потер руки.
- Вы не поверите, если честно.

Стоял холодный декабрьский день. Серо-свинцовые тучи, обложившие небо, обещали снег. Недалеко от Днестра, на равнине, возвышался монастырь, обнесенный тяжелой каменной стеной. В этом мире, где царствуют холод и одиночество, он  обещал  доверие и надежду. Вдали, на горизонте, тянулся вверх к низким облакам шлейф густого коричневатого дыма.
Внутри монастыря все спокойно. Монахини, пересекая двор, останавливаются на миг, взглянуть на пожар, и в молчании идут дальше. В маленькой келье, предоставленной ей, как укрытие, спит Анастасия. Она отупела от жары под этими жесткими одеялами. Лицо ее чуть округлилось, стало не таким осунувшимся. Когда Великая княжна  появилась на пороге монастыря в телеге Чайковских, лежащая на соломенной подстилке, объятая жаром лихорадки,  монахини не надеялись ее спасти. С начала гражданской войны монастырь жил изолированно, поэтому лекарства и медикаменты отсутствовали. К счастью, сестра – привратница разбиралась в целебных травах и, по ее совету, к великой княжне приставили сиделку. Не покладая рук, она поила ее отварами, делала припарки, полоскания, использовала бальзамы и другие средства. Она делала все, что подсказывала ей крестьянская мудрость.
Анастасия, наконец-то, впервые после своего спасения, перестала бредить и понемногу начала возвращаться к жизни. Спокойствие, царившее в монастыре, побеленные известкой стены, иконы с добрыми лицами, развешенные по углам – все это давало утешение.
Внезапно волнение охватило монастырь. Тяжелые деревянные ворота в ограде, постоянно закрытые, чтобы защитить монахинь и укрыться от банд Петлюры, грабивших и расхищавших все вокруг, открылись, пропустив нескольких запыхавшихся женщин. Их резкие голоса наполнял ужас. Анастасия проснулась от шума. Отрезанная от мира, защищенная каменной стеной, она здесь хорошо себя чувствовала. В кровати ей было безмятежно и спокойно. Ничего уже не беспокоило, кроме небольшого покалывания в правой ноге. Анастасия подтянула под себя ногу, потрогала и вздрогнула от отвращения, наткнувшись на треугольный рубец, оставшийся на подошве и на верхней части ступни. Как это случилось? Она не помнила. Чайковский говорил, что это сделал солдат, который, штыком пронзил ей ногу, чтобы пригвоздить к полу.
- Анастасия Николаевна! Анастасия Николаевна!
Сестра – привратница, раскрасневшись от бега, кинулась в маленькую келью. Анастасия, замерев, смотрела на нее немного удивленно. От сестры, как всегда, пахло мальвой и сушеным майораном.
- Как, вы еще не одеты? - Волновалась она. - Поспешите, а я вам помогу. Настоятельница хочет видеть вас перед отъездом.
- Мой отъезд? Что происходит?-  Анастасия почувствовала, как заколотилось в груди сердце.
-Это правда, дитя мое. Вы не могли этого знать. Смотрите!
Монахиня показала Анастасии на окно. Клубы дыма поднимались за стеной монастыря и закрывали горизонт.
- Они сожгли деревню! Говорят, это солдаты Красной Армии. Теперь они пытаются проникнуть сюда, так как узнали, что мы помогаем беженцам переправиться через Днестр. К счастью, жители деревни имели мужество нас предупредить. Вам пора бежать.
Два часа спустя Анастасия с трудом двигалась по узкой дороге, идущей вдоль реки. Первые хлопья снега кружились в воздухе. Опираясь на крепкую руку Вероники, Великая княжна находилась в состоянии шока. Не в состоянии ни о чем думать, она прижимала к своей груди маленькую иконку, которую ей повесила на шею настоятельница монастыря, благословляя ее. Рядом шли Мария, Сергей и Александр, явно довольные тем, что покидают этот скучный монастырь. Дальше следовала армянская семья Грегориан. За подол матери, бывшей на восьмом месяце беременности, цеплялись два малыша, черноглазые с курчавыми волосами. Их отец, крупный веселый мужчина с большим носом, с интересом поглядывал на Анастасию.
- Значит это и есть дочь царя, о которой монахини говорили с таким уважением!
Наконец, беглецы добрались до пристани, где их ждали две лодки. Дрожа от холода, безуспешно борясь с паникой, Анастасия забралась в одну из них. Как только она устроилась, один из армянских детей, повинуясь порыву, подбежал к ней, прижался и обнял ее за талию своими маленькими ручками.
- Я хочу ехать с тобой.
Растроганная Анастасия приласкала его, погладив каштановую головку. Во время всего переезда малыш был около нее, свернувшись в клубочек. А вот их отец, Сарко, чувствовал себя плохо. Он часто оборачивался и постоянно крестился, как крестятся католики, уповая на божескую милость. Его супруга тоже не была спокойна. Округлившимися от страха глазами, она смотрела на беспокойные воды, скрестив руки на большом животе. Повинуясь внезапному импульсу, Анастасия протянула ей руку, чтобы успокоить.
- Когда ребенок родится, - сказала она, - я хочу быть его крестной.
Женщина вздрогнула, и ее лицо покраснело от волнения.
- О, спасибо Ваше Высочество, - пробормотала она, - спасибо.
Радуясь, она смотрела на великую княжну с обожанием, не зная как выразить свою признательность. Анастасия почувствовала на своих глазах слезы. Как могла случиться эта ужасная революция, думала она, когда такое количество людей в Русской Империи, подобно семье Грегориан, уважали и почитали своего царя?
Барон Остен – Сакен кончал свой рассказ.
- На румынском берегу, - добавил он, - беженцев ждал русский офицер. По мнению армянина, он был полковник, который проводил их в Георгиев. Оттуда Чайковские увезли Анастасию в столицу, и Сарко Грегориан больше ее не видел.
Остен – Сакен коротко рассмеялся.
- Дорогая Татьяна Евгеньевна, очень надеюсь, что сегодня я получу доказательства.
- Вы нашли другие доказательства перехода Анастасии в Румынию?
- Нет, ничего достаточно важного, но сам факт волнующий. Вы знаете, что в настоящее время в санатории отдыхает советский дипломат?
Я поняла, о ком он говорит. Это мужчина, непримечательной внешности, которого я сильно подозревала в том, что при любой возможности он пытается подслушать наши разговоры.
- Он только что меня остановил, - продолжал барон, - и начал расспрашивать о больной незнакомке. Не сомневайтесь, я был более, чем сдержан, а он вдруг рассмеялся.
- Не волнуйтесь, с нашей стороны ей ничего не грозит. Напротив, мы знаем, что она настоящая Великая княжна. Какая интересная тема, для обсуждения - династические разборки! Вы не находите?


5

- Мы с тетей Раей собираемся сходить в деревню после полудня, - сообщила я утром Анастасии. - Не хотите присоединиться к нам?
Глаза великой княжны заблестели от удовольствия. Она быстро закивала головой, и ее дыхание участилось. Я видела, что она рада неожиданному развлечению. Как Анастасия переменчива! Одно мгновение она подавлена, другое – охвачена безграничным энтузиазмом, вытащив свою жизнеспособность из пепла прошлого.
- Я очень хочу пойти в Оберсдорф, - заговорила она. Мне нужно купить чернила, мои кончились. Понимаете, это для моих упражнений…
- Ваши упражнения? – спросила я заинтригованная.
- Мои письменные работы, такие, какие я делала в детстве. - Анастасия достала из кармана конверт и вытащила из него письмо.
- Смотрите, - она протянула мне лист бумаги. - Я диктовала текст Эльзе, но подписалась сама.
Великая княжна улыбнулась мне, гордая своим подвигом. Взглянув в конец письма, я увидела два слова «Анастасия Чайковская», написанные неуверенным, дрожащим, детским почерком. Испытанный мною шок лишил меня голоса. Беспорядочно написанные буквы ничем не напоминали почерк младшей дочери царя, перед революцией.
Я еще раз изучила подпись. Если посмотреть поближе, то имеется какое-то сходство в манере письма – нажим, устремленный вверх дерзкий изгиб буквы «А». Но неуклюжесть почерка меня сбила с толку. Можно было подумать, что это почерк ребенка, который только учится держать в руках перо.
Анастасия от своего горлового смеха перешла к серьезному разговору:
- Это плохо написано, - произнесла она. - Мне стыдно! Но я не могу больше писать, как прежде. Я все забыла.
Правой рукой Анастасия провела в воздухе воображаемым пером.
- Все дни я упражняюсь, - продолжала она, - чтобы научиться снова.
- И много вы забыли других вещей, кроме письма?
Сверкающие глаза великой княжны покрылись вуалью меланхолии.
- О, да. Все… Я забыла все. Как открывать кран. Как чистить зубы. Узнавать время. Даже сейчас я еще забываю. Я делаю усилия, но это очень трудно. Я не хочу напрягать себя, иногда это так тяжело…
- Когда это с вами случилось? Спросила я.
Быстрым жестом Анастасия спрятала от меня свои руки, но я успела заметить, что они дрожали. Она опустила глаза.
- В госпиталях, - ответила она бесцветным голосом. - Я два года провела в этих госпиталях… В тех, где содержат сумасшедших!
 Великая княжна огромным усилием воли прогнала эти страшные воспоминания и улыбнулась мне.
- Когда я буду вам писать, - пообещала она, показывая письмо, - Я подпишусь так же.
Я не смогла удержаться от протеста:
- Прошу вас, не носите это имя – Чайковская! Оно вам не подходит!
Анастасия посмотрела на меня с искренним недоумением.
- Я не имею права носить другое имя. Александр Чайковский мой муж. Мы венчались в церкви.
Сбитая с толку, возмущенная я повторила недоверчиво:
- Ваш муж?
- Он спас мне жизнь. Он был добр ко мне. Они все были добры ко мне. Он, главным образом, и…
Она не закончила фразу. Лицо ее окаменело, веки закрылись, и выражение брезгливости и отвращения наполнили ее черты. Великая княжна задрожала всем телом.
- Это было так ужасно! – бормотала она приглушенным голосом. - Когда он меня… Это было так мерзко, так мерзко…

Тротуары Кишинева (20), покрытые затвердевшим серым снегом, превратились в лед. Прохожие старались идти очень осторожно. Александр Чайковский в новых, поскрипывающих сапогах, очень оживленный, осторожно шагал, чтобы не потерять равновесия. Он чувствовал себя могущественным и счастливым. Ему, наконец, удалось продать жемчуг, зашитый в одежде малышки, и за хорошую цену! На перекрестке двух переулков уличный фонарь осветил его лицо с острыми чертами и отмеченное шрамом, который проходил под глазом.  Александр чувствовал себя свободным.
Добравшись до дома, где жил, он с силой распахнул входную дверь. В бедно обставленной комнате Мария с Вероникой, устроившись у печки, готовили ужин.
- А, вот и ты, наконец, воскликнула мать.
Александр снял драповое пальто и, увидев, что Анастасии нет в комнате, нахмурил брови.
- Мама, куда она снова забилась?
Усталая Мария повернула голову.
- Малышка извела меня, она все время хнычет. Если хочешь ее видеть – она в комнате, рыдает. С тех пор, как мы приехали сюда, она не может успокоиться, а в монастыре чувствовала себя хорошо…
Александр выругался.
- Я не понимаю. Здесь, в Румынии, мы целы и здоровы, а она все горюет о судьбе своих родителей. Как она может так вести себя!
Тяжело ступая, Александр поднялся в мансарду. В комнате, где вечером собирались все Чайковские, он обнаружил Анастасию, сидевшую на кровати. При его появлении она не повернула головы, зажав в ладонях мокрый скомканный платок, она молилась. Слезы текли по ее щекам, а Анастасия даже не пыталась их вытирать.
- Ты же знаешь, закричал Александр, - обращаясь к ней, как к маленькому ребенку, - что если будешь продолжать в том же духе, снова заболеешь. Плакать все время…
Великая княжна безразлично посмотрела на него.
- Ты идиотка, если надеешься вернуть своих родных! Ты ничего не сможешь изменить. Я много раз тебе рассказывал, что случилось с твоей семьей. Когда кто-то околевает, то это…
Анастасия подняла глаза.
- Околевает? Спросила она.
- Какая разница, околевает, умирает, все это уже падаль. Столько времени прошло, их уже черви съели. И это естественно.
Анастасия напряглась.
- Умерли! Но я не хочу! Я же жива, и, может быть, их тоже вытащили?
Александр сел рядом с ней на соломенную подстилку.
- Кончай хныкать, это их не воскресит. Ты же знаешь, все пройдет, все. Оставь мертвых с мертвыми, для них есть кладбища. Такая хорошенькая девушка, как ты, не имеет права губить себя.
Чайковский обнял великую княжну за плечи
- Живые должны оставаться с живыми. Ты поймешь. Это лучше, чем горевать…
Александр почувствовал тонкий запах, исходивший от волос Анастасии. Он задрожал... Он стал рукой гладить щеки великой княжны, стирая следы слез, затем опустил руку чуть ниже, мягко касаясь ее груди. Дыхание его участилось. Одним прыжком Анастасия отскочила в другой конец комнаты.
- Не трогайте меня! - закричала она побледнев.
Александр встал и улыбнулся ей.
- Разреши мне это сделать. Это хорошо, ты знаешь. После, тебе станет только лучше.
Анастасия, не понимая как, вдруг почувствовала, что тело Александра Чайковского прижимается к ней. Влажным ртом он целовал ее лицо, шею. Прижатая к стене, великая княжна задыхалась. Она не понимала, что с ним случилось. Кровь стучала у нее в висках. Она ощутила, как Александр поднял ее, положил на кровать и лег на нее. Растерянная, Анастасия пыталась отбиваться, но ее сопротивление не помогло. Ей было плохо, все тело  горело, и она стонала от боли.
Наконец, возбуждение улеглось. Охваченная дрожью, великая княжна осталась лежать, неспособная к малейшему движению. Когда она открыла глаза, Александр стоял, приводя в порядок брюки.
- Тебе стало лучше? Спросил он, застегивая пояс. Ты скоро увидишь, все устроится. Завтра ты напишешь своей тете, королеве Румынии. Она примет тебя с распростертыми объятьями, и у тебя не будет больше забот.
Анастасия никак не могла придти в себя. Ее тетя? Увидеть ее сейчас? Это невозможно. Она осквернена и унижена. Крестьянин, красногвардеец! Он осмелился ее тронуть. Это хуже, чем умереть! Ее глаза еле смотрели, все тело изогнулось дугой. Из груди вырвался хриплый вой, который нарастал и, вдруг, резко прервался.
В течение четырнадцати дней и четырнадцати ночей Мария и Вероника, сменяя друг друга, находились рядом с Анастасией. Ее пожирала лихорадка, лицо пылало, короткие волосы были мокрыми от пота, и она постоянно бредила. Великая княжна то звала своих родителей, то боролась с врагами, преследовавшими ее, черты лица, которых напоминали ей или лицо Александра, или лица красногвардейцев, державших их в плену, в Тобольске. Две крестьянки знали только одно средство, к которому прибегали много раз. Когда лихорадка становилась слишком сильной, они заворачивали больную в кусок ткани и обкладывали снегом, Анастасии становилось легче, и она погружалась в коматозный сон. Спустя несколько часов она снова металась в постели от нестерпимого жара.
Но в семнадцать лет организм в состоянии бороться. Церебральная лихорадка не прошла для великой княжны  бесследно. После двух недель неопределенности Анастасия стала приходить в себя. Ее выздоровление было долгим. Около месяца прошло, когда, исхудавшая до крайности, она едва могла ходить. Это не помешало Чайковским увезти ее с собой в Бухарест, где, какой-то родственник, садовник по профессии, предоставил в их распоряжение дом.
В новом месте Анастасия не выходила из состояния апатии. Александр много раз заставлял ее написать королеве Марии, чтобы та узнала о чудесном спасении своей родственницы. Великая княжна упорно отказывалась извещать о себе Кобургов. Анастасия помнила недружелюбие, которое ее мать испытывала к этой ветви семьи (21). Она чувствовала, что не имеет права просить их позаботиться о ней. Кроме того, она стыдилась крестьян, которые ее спасли, но здоровье вынуждало ее находиться здесь. С трудом разговаривая, она все время оставалась в постели, вставала редко и ни куда не выходила. Ее мучили тошнота и головокружения. Она считала, что это последствия церебральной лихорадки. Однако, однажды вечером, с пылающими щеками, Анастасия спустилась в кухню, где Мария, в одиночестве, чистила глиняный кувшин. Суровая сибирячка привязалась к молодой хрупкой девушке, которую дважды вытаскивала из рук смерти. Она сделала ей знак, присесть рядом.
- Ну, моя девочка, что тебе нужно?
Анастасия долго колебалась.
- Я не знаю, начала она. Так трудно об этом говорить.
Мария подбодрила ее.
- У меня такое впечатление… Я хочу сказать, что со времени болезни  у меня нет больше…
Великая княжна не смогла произнести последнее слово. Она решила сказать иначе.
- Я боюсь, что я больна. Уже прошло полтора месяца, а у меня ничего не было…
Крестьянка расплылась в улыбке от счастья.
- Это не то, что ты думаешь! Да, моя девочка, это большая радость. Ты ждешь ребенка от моего сына.
Взволнованная, она добавила
- Ты беременна и это хорошо. Ты станешь хорошей женой моему Александру.
Анастасия побледнела. Она закрыла лицо руками и заплакала.


Перед поездкой в Оберсдорф, я постучала в дверь Анастасии. Она заставила меня подождать, прежде, чем открыла и приветствовала меня очень холодно. Ее взгляд старался избегать моего взгляда.
- Я не хочу выходить, заявила она, поворачиваясь ко мне спиной. Она села в глубине комнаты, как можно дальше от меня, брови нахмурены, гримаса беспокойства на лице. Какое отличие от ее утреннего энтузиазма!
Через открытое окно я слышала, как лошадь, запряженная в наш фиакр, скребет копытом по гравию аллеи.
- Почему вы хотите остаться здесь? - спросила я у Анастасии. - Вы не заболели?
- Нет, - прошептала неуверенно великая княжна, - я хорошо себя чувствую. В конце концов, я думаю…
Я рассмеялась:
- Это что, ваша новая причуда - весело упрекнула я ее.
- Не знаю, - пробормотала Анастасия. - Просто так!
- Знаете, - продолжала я, - у русских есть поговорка. В ней сказано: «Просто так проходит быстрее, чем летает ворона».
 Я процитировала поговорку по-русски и видела, что Анастасия не повернулась ко мне. Я продолжала:
- Но вы то, надеюсь, не ворона?
Результат моего каламбура превзошел все ожидания. Анастасия начала смеяться, сначала тихо, а потом расхохоталась во все горло. Она подошла ко мне и взяла меня под руку.
- Идемте, - заявила она и уверенно повела меня к двери. Теперь она снова приказывала, руководила, распоряжалась. Она очень напоминала свою мать, у которой приступы энтузиазма сменялись тяжелейшей депрессией.
Анастасия не любила горы. Она чувствовала себя пленницей, только вместо стен были скалы, поэтому во время поездки она не произнесла ни слова, забившись в угол фиакра. Но как только появились первые виноградники, она почувствовала себя лучше, а аккуратные домики привели ее в восхищение. Взволнованная, раскрасневшаяся, с сияющими глазами она прогуливалась с нами по улочкам деревни. Ее интересовало все. Казалось, в ней появилась неистощимая энергия. Я шла за ней,  немного волнуясь и моля небо, чтобы не случилось ничего, что могло испортить ей настроение.
Мы зашли в сельский магазин, чтобы купить предметы первой необходимости, которых не было в санатории. Увидев на полках куски мыла, тюбики с зубной пастой, мотки шерсти и соломенные шляпки, Анастасия растерялась. Когда пришло время расплачиваться, великая княжна достала банковский билет и положила его на стойку. Поприветствовав продавщицу легким кивком головы, она направилась к выходу.
- Мадемуазель, вы забыли ваши деньги, напомнила ей кассирша.
Анастасия быстро вернулась. Она покраснела, а растерянные глаза придавали ей вид зверька, попавшего в ловушку. Она забрала деньги, пробормотала благодарность дрожащим голосом и выбежала из магазина.
Через стекло витрины я видела, что она устремилась к фиакру, неловко забралась в него. Свернувшись в клубочек, она укрылась под большим кожаным верхом.
- Какая я глупая! – кричала она, когда я вернулась. - Слабоумная бедняжка, вот кто я! Я всегда забываю. Эти деньги я забываю всегда! Я действительно идиотка!
Она взяла мою ладонь и закрыла, будто вложила в нее воображаемые деньги.
- Когда это случилось в первый раз, продавец силой вложил деньги в мою руку. Я так разозлилась, потому что ничего не понимала…
Когда тетя Рая села в фиакр, я велела кучеру продолжить нашу прогулку. Анастасия не смеялась больше, ее милая веселость испарилась. Я вздохнула. Не нужно иметь большого воображения, чтобы понять смятения, испытанного великой княжной, запутавшейся в жестоком мире, которого она не знала. Как, со своим царским образованием, она могла быть в курсе обычаев, которые нам кажутся такими привычными? С самого детства дети царя никогда не касались ни одной монеты, ни одного банковского билета. В Крыму, единственном месте, где сестры могли зайти в магазин, им разрешалось брать все, что нравится. Шедшие за ними, придворная дама, или офицер с яхты Штандарт, отдавали торговцу деньги, в сумме, намного превосходящей действительные расходы, а уходя, не требовали сдачи. Во всех магазинах был известен этот обычай и, должна признать, он им очень нравился.
Я никогда не задумывалась об этой стороне материального существования Анастасии. Перед революцией, она жила в окружении слуг. Она никогда не открывала дверей, не носила в руках тяжелых предметов. Здесь, в санатории, она могла остановиться перед закрытой дверью и ждать, а мысль о том, чтобы повернуть ручку, ей и в голову не приходила. Какими тяжелыми и непонятными должны были стать для нее контакты с миром, в котором она могла рассчитывать только на себя! А что она умела делать? Вышивать, играть на пианино, в теннис и соблюдать дворцовый этикет.

На другой день, в канун нашего отъезда, Анастасия была очень взволнована. Не зная, чем заняться, она бродила по коридорам санатория, делая внезапные налеты в наши комнаты, чтобы тотчас же удалиться. Ее тревожил вид наших чемоданов и дорожных сумок.
Я откладывала этот решительный день так долго, как могла. Как не тяжело мне было оставлять великую княжну одну, в тягостной атмосфере санатория, я не могла дольше оставаться вдали от мужа и своих девочек. С финансовой точки зрения мое дальнейшее пребывание здесь тоже принималось в расчет. Я не могла платить чрезмерные суммы на содержание. Деньги, которые прислала мне милосердная американка, чтобы оплатить поездку, подходили к концу
После короткой прогулки, во время которой Анастасия не произнесла ни слова, она стала избегать меня. Я надеялась, что она поймет причины моего отъезда, но нет, ее характер не изменился с того периода, когда она жила в Царском Селе. Я была очень огорчена. Улучшение ее здоровья, связанное с моим приездом, одним ударом могло быть сведено к нулю.
- Дорогая Таня, - сказала тетя Рая в конце ужина, - гони прочь эти черные мысли. Найди великую княжну и пригласи ее провести вечер в моей комнате. Я буду ее развлекать.
Анастасия, всегда достаточно непредсказуемая, встретила меня с радостью. Она ждала моего прихода и сразу же повела меня к шкафу.
- Смотрите, сказала она, указывая на полку, где были тщательно разложено множество вещей. Смотрите, это подарки, которые я получила.
Она вытащила большую шаль и осторожно ее развернула. Я узнала рисунок, украшавший края, типичная работа туркменок. Да, эта шаль очень напоминала те, что носили в Крыму, в Ливадии, императрица и ее придворные дамы. Царица заказывала рисунок специально для себя. С торжествующим видом Анастасия с любовью гладила шаль.
- Это мне прислала моя тетя Ольга (22). Она много думает обо мне, она меня не оставит.
Анастасия насильно сунула мне в руку почтовую открытку.
- Читайте, ну, читайте же, настаивала она.
На квадратном картоне было написано несколько слов: «Моей дорогой маленькой больной я посылаю этот шарф, который ей доставит удовольствие. Я купила его, когда была в России. Как здоровье моей малышки? Тысяча поцелуев. Ольга».
- Вот, вы видите! Моя тетя приедет за мной. Посмотрите, как она мила со мной.
Я перечитала открытку. Ольга Александровна, сестра Николая II, признала свою племянницу! Но почему тогда Остен – Сакен утверждал, что Романовы не признают Анастасию? Я решила, как можно скорее, написать великой княжне Ольге. Мое свидетельство сможет окончательно ее убедить, и Анастасия вернется к своим родным!
Великая княжна легко согласилась отправиться в комнату тети Раи. Тетя встретила нас дружелюбной любезной улыбкой.
- Умеете вы играть в карты, дорогое дитя? Спросила тетя Рая.
Великая княжна колебалась. Она, смущаясь, размышляла.
- Нет, не думаю, - наконец, пробормотала она.
- Это не имеет значения. Я вас научу.
Тетя Рая начала аккуратно раскладывать карты. Анастасия внимательно следила за тем, что она делала. Вдруг, глаза ее заблестели.
- Да, я умею, - закричала она. - Я вспомнила. Это… Это… Я не помню слово!
- Гадание? - прошептала тетя Рая.
- Да, да, - подтвердила счастливо великая княжна. - Гадание. В Сибири я часто этим занималась. Там было так скучно.
Я поставила ей рядом с тетей Раей стул, и она села, горя от возбуждения.
- Дайте мне попробовать, - умоляла она, как только тетя Рая начала играть. - Это я хорошо знаю. На эту даму я кладу пикового валета, так?
В течение некоторого времени Анастасия не испытывала никаких трудностей. Она играла, как человек, привычный к этим одиночным играм, но, перед каждым ходом  ждала нашего одобрения
- Это червонная десятка, я кладу ее сюда - восклицала она.
Ее возбуждение мало сочеталось с простотой игры.
- А где же червонная семерка, - закричала она лихорадочно. - А, вот она.
Тетя Рая прервала ее.
- Нет, это бубновая восьмерка.
Анастасия смотрела на карту.
- Я была уверена, - удивилась она, нахмурив брови. - Неважно. Здесь я кладу червонного валета, - и она взяла трефового короля.
- Ну вот, теперь я все запутала, - закричала она, перемешала гадание и сбросила карты на пол. Анастасия находилась в состоянии, близком и к слезам, и к гневу. Губы ее дрожали.
- Я опять не умею, - лепетала она. - Я снова все забыла. Я не могу так больше! Это очень тяжело все время все забывать…
- Это не так важно, что у вас не получилось, - успокаивала я. - Вы не играли около восьми лет. Это естественно, что вы забыли.
Анастасия смотрела на меня, и во взгляде ее было отчаяние.
- Нет, я проклята. Бог меня наказывает. Почему я спаслась? Моя жизнь невыносима. Я должна была тоже умереть.
Внезапно она схватила мою ладонь и сжала ее так сильно, что я едва сдержала гримасу от боли.
- Почему все меня покинули? - Простонала она. - Все меня покинули. Я всегда одна.
Теперь слезы великой княжны перешли в конвульсивные рыдания
- Смерть меня преследует, - заикаясь, продолжала она, сквозь слезы. - Я сею траур вокруг себя. Все, кого я любила – мертвы! Я бы тоже хотела умереть. Все! У меня всех убили! Даже его. Даже Александра.

Ребенок лежал в колыбельке, устроенной в старом комодном ящике, и смотрел на мать неосмысленным взглядом. Анастасия спрашивала себя, что ее сын видит, может быть, он узнает ее? Прошло больше месяца со дня его рождения. Великая княжна часто приходила сюда, садилась рядом, неподвижная, наклонив к нему голову. Мысли бродили в ее голове. Какие новорожденные некрасивые! Рахитичные лягушки с большой головой. Слабые, жалкие. Только и знают, что сосать и потихоньку мочиться в пеленки. Отвратительно.
Его глаза она не выносила, они отталкивали ее. Темные, с красивым разрезом, глаза слишком напоминали ей человека, который ее унизил и оскорбил. Чтобы избежать неприятного, внимательного взгляда ребенка, Анастасия отказалась им заниматься. Она не кормила его, не имея достаточно молока, и Мария упрекала ее в том, что она плохая мать. Анастасия не боролась со своей неприязнью к ребенку. Она даже и не пыталась. Анастасия поднялась и подошла к окну, прислонила свой пылающий лоб к стеклу, покрытому инеем. Возможно, она плохая мать, но она не хотела этого ребенка, она его ненавидела. Он был напоминанием ее падения, ее стыда. Когда Александр Чайковский принял, наконец, решение венчаться с ней в католической церкви, не испытывая к ней ничего, унижение было слишком сильным. Внезапно, с улицы донесся тяжелый гул возбужденных людей, а затем раздались торопливые удары во входную дверь Чайковских. Анастасия заледенела от страха. Большевики, подумала она, они меня снова нашли! Дрожа, Великая княжна услышала, как Вероника выдвигает засов и открывает дверь. Тяжело ступающие люди заполняют кухню.
- Александр! О… Мой сын!
Пронзительный крик разорвал воздух. Анастасия узнала голос Марии. Тогда она осторожно спустилась по лестнице и протиснулась через толпу зевак, которые заполнили комнату и мешали пройти. Вытянувшись во весь свой рост на столе лежал Александр. Голова окровавлена, правая рука висит неподвижно, образуя, выше локтя, неестественный угол. Его свистящее дыхание смешалось с рыданиями Вероники, лежащей на полу перед печью. Мария с застывшим лицом и сжатыми губами, пытается влажной тряпкой  смыть следы крови с волос своего старшего сына. Сергей, стоя возле двери, повторял, оправдываясь:
- Я не мог ничего сделать! Я не мог ничего сделать! На нас напали, мы защищались, но…
Анастасия подошла к раненому. Она смотрела на изменившиеся глаза, с восковым налетом, начинающие стекленеть, маленькие светлые усы, смоченные слюной, поднимались в такт слабому дыханию. Струйка крови вытекала из ушей. Александр заволновался, когда Анастасия смотрела на него. Мускулы напряглись, он задышал сильнее, открыл рот. Анастасия смотрела не мигая. Она не испытывала ни боли, ни радости. По-своему, Александр был добр к ней, но он ее сломал. Несколько секунд она сожалела о его смерти.
Великая княжна вернулась в комнату и почувствовала себя свободной. Ничто больше не связывало ее с унижением, которому она подверглась. Ничего, даже ребенок, который, она слышала, плакал. Теперь она сможет вернуть свое достоинство и свое положение. Великая княжна Анастасия выпрямилась, вспомнив строгую осанку, которую испытания, выпавшие на ее долю, заставили забыть. Она уедет, она найдет свою семью, и будет отстаивать свое происхождение. Берлин. Да, она поедет в Берлин, к сестре своей матери, тете Ирине, принцессе Пруссии. Марию, королеву Румынии, она не хотела видеть, в ее стране она скрывала свой позор. Ну, а в Берлине, все будет по-другому…

Сгустились сумерки, когда Анастасия, при помощи Сергея Чайковского добралась до окраин Берлина. Великая княжна, изнуренная, шла с трудом, не замечая течения времени. Все перемешалось в ее голове: стремительный отъезд с Сергеем из Румынии, расставание с ребенком, которого она оставила в приюте для сирот, связанное с опасностями, пересечение границ без документов, перебежки с поезда на поезд, а, иногда, пешие переходы, в снег…
Анастасия провела рукой перед глазами. Наступила ночь. Великая княжна дрожала. Почему она на улице в это холодное время, в час, когда все слуги в Александровском дворце переходили из комнаты в комнату, зажигая лампы, в час, когда она лежала в своей постели, а царица была так нежна? Пристроившись рядом, она с любовью разглаживала волосы своей маленькой дочки.
Ничего не замечая, Анастасия остановилась. Сквозь туман слез, она внезапно различила силуэт удаляющегося Сергея, так далеко от нее! После смерти Александра Анастасия уцепилась за него. Что станет с ней, если Сергей  исчезнет? Испугавшись, она позвала его. Сергей не слышал и продолжал идти. Анастасию охватила паника. Она не могла больше выносить этот город, сжимавший ее своими стенами, мостовые, от которых болели ноги, встречавшихся женщин с пустыми глазами, закутанных в серые шали. Лицо ее исказилось от страха, и Великая княжна побежала. Ей нужно догнать Сергея, иначе, она была уверена в этом, большевики найдут ее и увезут с собой. Она бежала, почти не зная куда, и лишь когда, наконец, почувствовала, что ее поддерживает мужская рука, успокоилась. Сергей всегда ее защищал, и она знала, что он не предаст. Они молча продолжали свой путь. Анастасия вся сосредоточилась на ходьбе, но она так устала, что с трудом передвигала ноги. Начался мелкий дождь и светло-серый тротуар покрылся темными пятнами, которые, в свете фонарей, блестели, как черное дерево. Раза два Анастасия поскользнулась на мокром асфальте и едва не упала, вовремя ухватившись за руку своего спутника. Она не сразу поняла, что Сергей что-то говорит. С огромным трудом разбирала произносимые им слова.
- Мы в Берлине, куда вы так хотели попасть. Куда теперь?
Анастасия пробормотала:
- Я не знаю. Я очень устала. Я хочу лечь…
Сергей озабоченно посмотрел на великую княжну.
- Вы не в состоянии дальше идти. Нужно найти отель.
Немного спустя, Сергей, поддерживая еле стоящую на ногах Анастасию, вошел в холл неопрятного дома с множеством окон. Анастасия чувствовала, как ей помогают подняться по лестнице, ведут по коридору. Откуда-то, издалека, до нее долетали приглушенные звуки голосов. Наконец, ей помогли лечь на кровать. Руки и ноги казались неподъемными. Она чувствовала, как погружается в глубокий сон, не имея сил сделать малейшее движение, сон утомительный, тяжелый.
Анастасия внезапно проснулась, сердце бешено колотилось, готовое разорваться. Холодный пот струился по спине, а челюсти были так стиснуты, что болели все мышцы лица. Она поискала глазами красную лампадку, которая всегда горела в ее комнате в Александровском дворце, освещала икону, в серебряном с золотом окладе, висевшую над ее кроватью. Господи, что случилось? Где она? Ее взгляд пробежал по комнате, маленькой, темной и незнакомой. Ее охватил ужас. Сибирь! Ссылка! Тюрьма! Все началось снова! Великая княжна застонала, стала звать мать и сестер, смешивая, в своем заблуждении крики прохожих, доносившиеся с улицы, с голосами пьяных красногвардейцев. Затем к ней вернулась память. Нет, кошмар кончился. Она в Германии, она спасена и здорова. Анастасия сжала тонкими пальцами виски. Неважно, что она постоянно погружается в эти ужасные воспоминания. Важно лишь то, что ей удалось убежать от большевиков. Теперь, успокоившись, она могла радоваться тому, что жива и свободна. Завтра, как только отдохнет от дороги, она найдет свою тетю Ирину. Больше не надо будет прятаться, бояться, что в любой момент эти мерзкие убийцы могут ее найти. Волна радости охватила Анастасию, она почувствовала себя полной жизни и соскочила с кровати, радуясь близкой встрече. Великая княжна не сделала и двух шагов, как глаза ее затуманились, а затем появились белые вспышки, ей казалось, что ее обволакивает густой туман. Анастасия, задыхаясь, превозмогая головокружение, добралась до кровати и повалилась на нее. Она заплакала от слабости и усталости. Мимолетное ощущение, что все хорошо, улетучилось, оставив синяки на теле и шум в ушах. Она чувствовала себя плохо, очень плохо, не в силах выносить накатившую дурноту. Если бы рядом с ней кто-нибудь был, чтобы поддержать, успокоить, сказать, что все это дурной сон. Сергей! Почему его нет здесь, когда он так ей нужен? Комната стала казаться враждебной. Она должна увидеть Сергея! Анастасия поднялась, на этот раз осторожно, и направилась к двери, скрывавшейся в полумраке. В соседней комнате никого  не было. На стуле она увидела скудный багаж Сергея. Газета и его пустой портсигар небрежно брошены на кровать, но Сергея здесь нет. Почему он ушел? Анастасия боролась с собой, чтобы не впасть в панику. Сергей не мог ее бросить, он где-то рядом, его надо найти. Первая дверь, которую она открыла, выходила в обшарпанный коридор, освещенный голой лампочкой. В глубине коридора Анастасия заметила лестницу и спустилась по ней. Портье отеля, дремавший за стойкой, не заметил, как молодая женщина, с встревоженными глазами, пересекла маленький холл и вышла в ночь.
Резкий ветер, продувающий анфиладу улиц, обрушился на нее, и от его пронзительного свиста Анастасии стало плохо. Ее охватила волна гнева. В этот момент она ненавидела Сергея. Как только он найдется, она даст ему понять, что нельзя так мучить ее. Стоя в растерянности, не зная, куда идти, великая княжна увидела вдали, в свете фонаря, силуэт мужчины. Сергей! Она бросилась, чтобы догнать его, но мужчина шел быстро и вскоре исчез в тени. Она ускорила шаг, собрав все силы, черпая их в своей ярости, и оказалась на большой скудно освещенной улице. Мужчина исчез. Она повернулась направо, налево, надеясь на случай, который подскажет, куда дальше идти. Ярость покинула ее так же внезапно, как и появилась. Молодая женщина была без сил. В маленьком сквере ей снова привиделся  Сергей, сидящий на скамейке, но, когда она подошла, оказалось, что это всего лишь тень от дерева. Разочарование надломило Анастасию. Опечаленная, она двигалась неуверенным шагом, прижав прямые руки к бокам, чтобы подавить боль, перехватившую ей горло. Пройдя несколько метров дальше, она увидела несколько десятков женщин, образовавших очередь перед магазином. Некоторые из них принесли складные стульчики, чтобы провести ночь более комфортно. Они громко кричали, бранились, а двое полицейских пытались сдержать эту беспокойную толпу. Анастасия отошла назад, укрывшись в воротах соседнего дома. Ее пугали шум и беспорядки, она боялась идти дальше. Ее маленькая комнатка в отеле казалась теперь тихой гаванью, и ей так захотелось туда вернуться. Анастасия повернула обратно, прошла одну улицу, вторую, третью. Эти места были ей незнакомы. Анастасия вдруг поняла, что заблудилась в незнакомом городе. У нее не было денег. Она не знала название отеля и его адрес. Анастасия продолжала бесцельно идти. Она так устала, что не хватало сил на то, чтобы волноваться по этому поводу. Сгорбившись, великая княжна еле плелась, не пытаясь даже ориентироваться. В ее голове, неспособной, от усталости думать, была только одна мысль: Как было бы хорошо остановиться, сесть, прямо здесь, на землю и ждать, когда люди перестанут ее обходить. Не будет больше ничего, никаких тревог и боли. Все будет так спокойно. - Ее тело стремилось покинуть этот мир, стремилось к полному самоуничтожению. Дул резкий северный ветер, ей было очень холодно. - Как было бы хорошо перестать чувствовать, перестать страдать.
Дома, стоящие по обе стороны улицы, сменила балюстрада моста. Рука великой княжны задержалась на обледенелом поручне. Усталость чувствовалась все сильнее. На какой то миг лица родителей возникли перед глазами Анастасии. Они все мертвы, а ее оставили одну. Глянув за перила моста, она не могла больше оторвать глаз от черной воды, сверкание которой завораживало ее. Анастасия закрыла глаза и стала качать головой вперед и назад. Понемногу она начала раскачиваться всем телом!
Великая княжна никогда не помнила, что произошло. Внезапно, вода ее встретила и открылась, чтобы принять. Благодарная, она остановилась…


Примечания к первой части:

1
1. Три года назад мои родители развелись, и моя мать переехала в Берлин, где она вышла замуж за преподавателя немецкого языка моих старших братьев. Смотреть в «Au temps des tsars», Grasset, 1980.
2. Анастасия Николаевна родилась 18 июня 1901 года.
3. Зинаида Сергеевна Толстая впервые встретилась с «больной незнакомкой» в марте 1922 года, в приюте Дальдорф. Она занималась ею в течение лета 1922 года.
4. После взятия Екатеринбурга Белой Армией, спустя неделю после расстрела, адмирал Колчак приказал провести расследование по факту обстоятельств смерти царской семьи. Судебный следователь Соколов, ответственный за это расследование, опубликовал свой отчёт в издательстве Payot, отредактировав его по данному случаю.(Enqu;te judiciaire sur l’assassinat de la famille imperiale russe.) Я была ознакомлена с этим отчётом осенью 1919 года, благодаря посредничеству его главного помощника капитана Павла Булыгина.

2.
5.Моё посещение санатория Стиллхауз произошло 20 мая 1926 года.
6. Сергей Боткин, кузен моего отца, живший в Германии, руководил Отделом русских беженцев в Берлине, единственной организацией, признанной правительством Веймара, как представляющую объединение русских эмигрантов в Германии. В это время он впервые услышал разговоры о «больной незнакомке». Сергей Боткин использовал возможности своей организации, чтобы составить её досье. Собранные в её пользу доказательства показались ему настолько важными, что он обязал своего помощника, Василия Львовича фон дер Остен – Сакена Теттенборна, заняться этим делом, и принял решение поместить больную в санаторий Стиллхауз. Архивы Боткина, дубликат которых имеется у меня, с 1937 года хранятся в Стаффордском Университете, в разделе «Hoover Institution on War, Revolution and Peace».
7. Фройляйн Унбекант (нем.) или Неизвестная девушка. Имя, под которым Анастасия была записана в протоколе полиции Берлина в феврале 1922 года.

3.
8. В данном случае Анастасия поступила как истинная православная христианка. В начале века многие православные христиане получали традиционное очень жёсткое религиозное воспитание, как дети императора, и поступали в соответствии с этим.
9. Альбом фотографий фигурирует в мемуарах автора «Au temps des Tsars, op. cit».
10. Смотри Au temps des Tsars, cтр. 174, рассказ об этом событии.
11. В охране дома Ипатьева был красноармеец 1-й роты 1-го Уральского стрелкового полка А. Чайковский или Гайковский, так как в полковых документах встречаются оба варианта фамилии. [РГВА Ф.3576. Оп.1.Д.46]. Примечание редактора.
12. Царевича Алексея возили в небольшой коляске, так как в результате обострения гемофилии, которой он страдал, царевич, с момента прибытия пленников в Екатеринбург, не мог ходить. Тележка стояла в коридоре, куда выходила дверь из комнаты, в которой совершилось преступление. Она закрывала угол, где было темно и достаточно места, чтобы спрятать тело. Этот факт был установлен Вольманом, адвокатом великой княжны на втором процессе Анастасии в январе 1966 года, и доведён до сведения судей.
13. По свидетельству Карла Бонде от 13 октября 1952 года, поиски по возвращению Анастасии велись не только в Екатеринбурге. Глава Красного Креста, швед, находившийся в это время в Сибири, заявил летом 1918 года, что его специальный поезд был остановлен и обыскан красногвардейцами, которые утверждали, что разыскивают великую княжну Анастасию.

4.
14. Доктор Эйтель изложил своё мнение о состоянии здоровья Анастасии в отчёте, датируемом декабрём 1926 года. Он подтвердил это теми же словами на процессе 20 мая 1959 года в Bab Liebenzell.
15. Обстоятельства переправы Анастасии через Днепр сообщил сам лейтенант Хассенштеейн, который клятвенно подтвердил это 12 мая 1955 года.
16. Информация была передана в штаб Армии Рейха, командующему Восточным фронтом генералу Максу Гофману, который в 1927 году, за пятнадцать дней до своей внезапной смерти, заявил, что готов свидетельствовать в пользу великой княжны. Он сказал, что: «У него не было необходимости встречаться с Анастасией, так как он прекрасно знал, кто она такая». После его смерти в личном досье генерала не нашли никаких документов, подтверждающих сказанное.
17. Медицинское свидетельство профессора Руднева в марте 1926 года: «Во время моих бесед с больной ничто не давало оснований предполагать, что она находится под воздействием гипноза, или имеет способности читать чужие мысли». Свидетельство доктора Лотара в марте 1926 года: «Пациентка полностью осознаёт время и место нахождения. Отсутствует какое-либо отклонение от нормы в движениях, поведении, зрении, в представлении о предметах. Настроение изменчиво, иногда хорошее, иногда меланхоличное». Цитаты из работы Крюга фон Нидда «Anastasia».
18. Царица Румынии Мария была дочерью Альфреда де Сакс - Кобург Гота. По линии своей матери, Марии Александровны, она была внучкой русского царя Александра II.
19. Сарко Грегориан дал официальные показания только в 1927 году. (Протокол Дирекции криминальной полиции и полиции безопасности министерства внутренних дел Румынии, Бухарест, 4 мая 1927 года.)

5.
20. В Кишинёве Александр Чайковский пытался продать жемчужное ожерелье великой княжны, как об этом свидетельствует С. М. Толстая 20 июля 1927 года.
21. Сестра королевы Румынии Марии, Виктория Мелитта, была первой супругой брата императрицы, Эрнста Людвига фон Гессена. После развода с ним она вышла замуж за великого князя Кирилла Владимировича, одного из претендентов на трон.
22. Ольга Александровна Романова, русская великая княжна, сестра Николая II (1882-1960). Первым её мужем был Павел фон Ольденбург (1868-1924). После развода с ним она вышла замуж за полковника Николая Куликовского (1881-1958).

(Продолжение следует)