Дарьин Колокол

Вот уже и звезды отражаются в озере, совсем поздно стало. А я никуда и не ухожу, сижу на берегу и курю,  кольцо табачного дыма поднимается ввысь, смешиваясь с запахом свежескошенной травы. Люблю прийти сюда, погрустить в тишине, подумать о жизни, а живу я без малого уже девяносто лет, долго живу, сам устал: и умереть хочется, и страшно. Кажется, все помнишь: и друзей, которых нет; и любимых, которые ушли в бесконечность, да только, кажется все, а на самом деле не помнишь, что было явью, а что сном. Вот ходишь, коптишь небо… Долгая, долгая жизнь…
Не спится по ночам уже много лет, по молодости – то бывало, придешь с покоса и только до полатей. Молодецкий, крепкий сон, да с годами прошел, ну ничего, на том свете высплюсь, время будет, а сейчас мне хорошо здесь у Дарьина колокола: вода успокаивает, на нее можно смотреть бесконечно долго; зимой на свечку смотрю, слушаю мышиный шорох, да треск поленьев. Всегда один…
***
Запах надвигающейся грозы, спрессованной соломы, молодых тел, пропитанных потом; еле слышный шорох и взволнованный шепот.
-Если мамка узнает, - горячо шептала Дарья
- Ну и пусть знает, поженимся мы обязательно.
- Но мамка и тятя говорят, что ты мне не пара, мол, гол как сокол; ни кола, ни двора.
- Ну что ты, родной! Люблю я тебя. Люблю.
-Правда, любишь? Не врешь?
-Люблю, люблю, умру за тебя, но не предам.
Небо зарокотало: тучи, сталкиваясь друг с другом, разверзлись протяжным грохотом, то ли от боли, то ли от радости хлынули холодные слезы дождя. Земля жадно впитывала капли живительной влаги. Как давно не было дождя…
Утром, выйдя из сарая, Дарья вдохнула свежий воздух: «Теперь домой, только бы родители еще не проснулись». Она бежала, мокрая трава хлестала босые ноги, подол юбки был весь в перекати поле. Ветер, поднимаемый ею, проникал сквозь тонкую ткань рубахи и охлаждал разгоряченное молодое тело. Она тихонько открыла дверь, глубоко вздохнула, вошла. В сенях все спокойно, набрав в ковш воды и осушив его до дна, Дарья открыла дверь в горницу, которая протяжно запела.
- Опозорила, на всю деревню опозорила, как людям – то теперь в глаза смотреть? – на кровати сидела мать, в ночной рубахе, простоволосая.
-Тятя, не делайте этого, я из дому убегу, -прошептала Дарья, увидев в руках отца хлыст.
- Не убежишь, никуда, голуба, не убежишь; по ночам вздумала таскаться.
-Замаливай свои грехи, - грозно приказал отец.
Дарья беспомощно встала на колени, из угла на нее смотрел Николай Угодник, смиренно сложив руки перед грудью. Увидев на шее стебель соломы, отец ударил по спине со всей силой, Дарья встрепенулась.
-Собирайся, мать, тащи колокол из сарая, - грозно приказал  отец
-Зачем?- растерянно спросила мать.
- Не пререкайся, позор можно смыть только смертью
- Батюшки! Что же это такое? - женщина упала на колени, - Да зачем так то, пусть в погребе посидит день – другой.
-Неси, мать, - старик, перешел на вой
Мать вышла из горницы, Дарья чувствовала, что кровь хлынула к лицу, рукам, голова закружилась, девушка потеряла сознание.
Очнувшись, Дарья почувствовала на шее тяжесть. Откинув голову в сторону, как в тумане она увидела отца, он стоял перед ней и читал «Отче наш», потом нагнулся, поцеловал в лоб.- Что ж, прощай, доченька, тяжкий, тяжкий грех. Так будет лучше, молись. Мать, иди, прощайся.
Девушка видела, что мать была вся в черном, из – под косынки выглядывала прядь седых волос, она наклонилась, в связанные руки вложила православный крестик, глаза были безумны.
-Ничего, ничего. Молись, доченька, молись.
Отец поднял Дарью на руки, мать держала медный колокол, привязанный к шее, девушка только смогла набрать в грудь воздуха, и вот вода разверзлась, поглотив девушку. Испугавшись шума, птицы вспорхнули с веток, водные круги, разойдясь, вновь сблизились. Только несколько пузырьков. Последний выдох… И все.. Колокол утянул на дно.
Две сгорбленные фигуры, перекрестившись пошли от берега, день уже начинался: солнце жарко припекало, деревья мерно покачивались, наклоняясь к воде встревоженные птицы вновь уселись на излюбленное место: небольшая коряга, торчащая из воды, а озеро было спокойным и тихим, ничто не шевелило и не тревожило его.
Придя домой, отец жарко натопил баню, помылся, одел все чистое и новое, тот же обряд совершила мать. Помолившись и забыв о грехе, отец облил дом керосином и поджег.
Вот была семья жила как все и все в одну ночь не стало никого, прервалась род , а это пострашнее будет, чем опозоренная честь, да что там говорить, ничего не воротишь.
С тех пор в этом озере никто не купался, говорят русалка там живет, на дно всех утягивает, а озеро так и стали называть Дарьин колокол.
***
Старая, старая эта легенда о Дарьином колоколе, помню мне двенадцатый годок шел, в деревне все старухи охали, да ахали. Уж не помню как узнали, что Дарью родители погубили, а потом сами - то дом спалили, но говорят было, значит было, бабки врать не будут.
Что же с парнем – то тем стало? Кто – то говорил, что в город уехал, кто – то говорил, что с ума сошел, вроде юродивого стал: по деревням потом ходил, да так и сгинул без вести.
Пойду домой, что – то знобит меня, да и утро уже зачинается.
***
Старый рубленый дом стоял на краю деревни: несколько шагов и ты уже в лесу и Дарьин колокол тоже недалеко. «На рыбалку надо как – нибудь сходить, уж больно рыба там хорошая, может потому, что русалочьи детки. Что – то Полкан, старый из будки давно не выходит, болеет наверное, тоже уже старый пес. Вот и живем два старика, да боимся умереть друг без друга. Огурцов надо нарезать, окрошки сделаю, да пообедаю».
Над кроватью висела небольшая рамка, в которой были черно – белые фотографии, многие из них от старости пожелтели.
«Отец и мать еще совсем молодые…
Хорошая, ядреная окрошка получилась, что – то сухарь никак не разламывается…
Да, мамка – то красавица была, да несчастная…»
***
Катерина молодая красавица славилась на всю деревню своим голосом, бывало запоет в поле, на покосе, затянет песню и работать легче, и душа радуется. Много в русских песнях жизни, помогают они крестьянам, где песня там и работа спорится. Любила Катерина жизнь, любила и повеселиться, всюду был слышен ее переливистый звонкий смех, но утих он вскоре, превратившись в горькие стенания.
В ту пору из города приехал молодчик, приехал, да и поселился в доме Катерины. Статный был, красивый, трудящийся, приглянулись друг другу, ну и родители – то были не против. А что ж путь семью заведут. На свадьбе вся деревня гуляла, весной это было. Платье Катерине мать шила, голову сиренью белой украшали. Многие девки тогда завидовали ей, да, видать, нашелся недобрый взгляд, сглазили Катьку, а с ней и счастье ее недолговечное..
После свадьбы Катерина и муж уехали в город, что там произошло никто не знает, да только вернулась она через месяц поблекшая, измученная с тусклым взглядом. Сгорая от стыда, под взглядом соседей, побрела она домой. Отец работал в огороде, увидав дочь издалека спросил.
- А что без мужа – то?
-Нет мужа?
-Помер что ли?
Нет, расстались мы
-Что значит расстались? Мы с матерью почитай двадцать пять годков вместе живем, а вы и месяца не прожили
-Устала , пустите в дом
-не пущу. Вышла за молодца не серчай на мать отца.
Пошла Катерна, куда глаза глядят, а в голове, как колокол звенело последние слова отца «не девка не баба»
Пустила ее в дом одна старуха, мать солдатская, хоть и злая бабка была, но жить – то Катерине было негде. Стала она работать в огороде, да по дому помогала, с родителями виделась редко: только в церкви подойдет, бывало, поклонится, ручку поцелует и дальше идет.
1915 год, многие тогда не вернулись с войны, а кто пришел, тот покалеченный.
Сын бабки Матрены, у которой жила Катерина пришел с войны не прежним веселым хлопчиком, а сломленным, потерянным. Первые дни ничего не делал, ни с кем не разговаривал, а потом запил, по – черному запил, на Руси так повелось горе водкой заливать. Долго он пил, а потом одумался. Катьку в жены позвал.
-Да, бог с тобой, сынок, ведь не девка она, замужем была, лучше себе что ли не найдешь?
-Отстань, мать, полюбилась она мне: у нее жизнь покалечена, да и я никак места себе не найду, может отогреюсь рядом с ней, вместе будем горе мыкать.
Тихо сыграли свадьбу, никого не пригласили, сами выпили за свое горькое счастье, да с тем и стали жить – поживать. Вскоре ребятишки пошли: мальчонка да девочка. Но оставила война свой след, надломлен был Дмитрий, запил, в доме голод начался, да и свекровь свирепствовала, все невестку хотела со свету сжить, но только сын ее и представился: пьяный был не доел до дома, под забором и замерз.
Взяла своих детей Катерина и пошла, куда глаза глядят: немытые голодные, оборванные долго ходили по деревням, пока отец не нашел ее, не привел домой, обогрел, накормил.
-ты, дочь, прости нас. Живи с детьми нас. Нечего ходить наши седины позорить, живи и работай, только замуж больше не рыпайся. Видно красивая ты, да несчастная. За мной и матерью ухаживай, а помрем мы, будешь с детишками полной хозяйкой.
Старая мать была, когда умерла. Часто думаю о ней и о сестре, она умерла после того, кК мы вернулись в деревню, простыла сильно. Не могла себе этого мать простить до самого последнего вздоха, все казнилась…
Может быть, и было бы все иначе, но жизнь штука сложная, непонятная: кому – т все даст, а кому – то кукиш покажет. Вот родился человек красивым, ждал чего – то, надеялся, а счастье – то стороной и обошло. Вот тебе и жизнь, а мы все чего – то пыхтим, рвемся куда – то ругаемся, изводя себя на склоки, а жизнь – то проходит.
Вот и утро сквозь щели ставен пробирается в дом, скользя сначала по стулу, затем спрыгивая на пол и под кровать. Опять пыль собралась, пол бы помыть надо, да только где же мне старому самому справиться? Но ничего ведь управляться как, то бабка Федоха, а ведь не младше меня, пожалуй, даже старше, а в доме всегда чистота, в огороде все выполоно, да и а огородом метров на пять, ни травинки, черт ей что ли помогает, наверное, он, была в деревне такая сплетня, была, да и сейчас многие судачат и молодежь туда же, а я всегда говорил: «Работать надо!», хотя и земля у нее черноземная ни у кого такой нет.


Федосья жила на самом краю деревни, обособленно жила: тихо вела свое хозяйство, никому не мешала. Многие ее сумасшедшей считали: в церковь не ходила, а молилась в лесу, на небо, никогда люди такой причуды не видывали, и говорила она странно, не по – христиански.
- нет бога в церкви и на иконах тоже не бог, откуда простому смертному знать, какой он Бог
Н е понимали Федосью в деревне, обижали часто, а заступиться некому.
Но все изменилось во время войны: в деревню приехал мужик какой – то черный, страшный, длинный кК каланча, с бородой козлиной. Неприятный он был, ни с кем не здоровался. А к Федосье стал захаживать, а вскоре и поселился у нее. Никто не знал, стал он ей мужем или нет, да только жить Федосья стала лучше и огород разросся и скотина своя появилась, вот тогда – то было и засудачили о том, что мужик тот колдун, чернокнижник. На деревне трудно что – либо скрыть: стали в дом к Федохе люди приходить все одинаковые и чернее, как ее постоялец, тут и порешили, точно колдун.
Странные вещи в деревне стали происходить: то пожар ни с того, ни с сего начнется; то падеж скота, то засуха, то еще какая беда. Деревня голодает, а у Федохи погреба ломятся. Собрался народ недовольный и пошли к чертову дому, им навстречу вышла Федоха
-Что творите?
-Молчи и передай мужику своему, помрут дети от голода, порешим и тебя и его.
Вышел колдун на крыльцо и сказал
-Хлеба, овощей возьмите, вернете, когда сможете.
На том и решили: довольные все разошлись. Его ли была вина, али нет, но больше не падал скот, да и урожай какой – никакой всегда был.
Случилось как – то парень с девкой загуляли до ночи около Дарьин колокола: нацеловаться – миловаться не могла, а утром нашли обоих без чувств, парень так весь седой был; оба ничего сказать не могли, только безумными глазами глядели, да тихонько постанывали. Девка умерла к вечеру, сердце не выдержало, а парень постепенно в себя придя, все про какую – то черную птицу говорил: будто бы металась она по озеру, рвалась куда – то, а дальше замолкал, удушье мучило, так и не удалось узнать, что они там видели, и кто их к смерти так рано приговорил: недолго парнишка прожил после того случая, помер через шесть месяцев. Похоронили их рядом с любимой, да только кресты на могилах со временем почернели.
И вновь к «черному» пошли, тем более, что во дворе у него ворон жил, убили бы, наверное, чернокнижника, да только болел он, долго болел, а умереть не мог. Старые баки говаривали: «Талан свой не может никому передать, от того и мучается». Отошел, слава богу, в ночь перед рождеством. Похоронили тихо, без обряда там всякого. Федосья вмиг почернела от горя: все плакала, а в церковь все равно ни ногой.
Спокойно жили месяца два. А тут однажды мужики с охоты не вернулись. Нашли их потом под снегом, у Дарьин озера: рядом все трое лежали глаза, будто птицы повыклевали. Похоронили их, как велит закон человеческий, да только кресты опять почернел. Неспокойно жила деревня, ох, не спокойно, да тут еще и девки за водой стали бояться ходить: будто из кустов на них кто глядит, а не подходит, болели они потом сильно болели; опять же засуха началась: вот уже и тучи соберутся, и ветерком свежим потянет и гром прогремит, ан нет дождя, ни капельки. Осталась бы деревня без урожая пока один стрик древний обряд не вспомнил.
Раскопали могилу черного. Да и вколотили осиновый кол в гроб: все успокоилось, все улеглось, будто ничего и не было.

А может, и взаправду было, да только я не верю многому, ну как человек может со стихией природной управляться? А вот Федохе точно кто – то помогает, не люблю я ее, злая она. Стариков – то нас двое осталось, нам бы вместе держаться, и вспомнить есть что, и поговорить о чем, но нет, привыкла особняком держаться, так и помрет, никто не узнает.
Вот Зоя не такой была, два года нонычь будет как умерла. Сын ее дом после смерти продал городским, отремонтировали они его, да и уехали на зиму. В тот год шабашники приехали воду в дом проводить. Смех – то какой, вода в доме, еще бы нужник поставили, всю жизнь до колодца ходили, а тут повертел механизмы какие – то, вот тебе и вода. Не сладилось у них  работой ничего, решили выпить, да и пошли в Зойкин дом, надебоширили там, ну и как водится, уснули пьяные. Темная ночь была, безлунная, проснулись ни чего – то, смотрят, а в дверях облако обретает черты старухи. Стоит он, подбоченясь, да пальчиком грозит: «Убирайтесь отсюда, пакостники» Мужики повскакивали, ажно портки свои забыли, ну и бежать из дому.
А я думаю, пьяные были, вот и показалось чего – то там, не верб я в это. Хотя если с другого угла посмотреть, могло одному показаться, ну чтобы всем, сам пил, но так чтобы у всей компании одно и то же видение такого не бывало, а что может и было что, только кто же та старуха, которая их прогнала, неужели Зойка, ну молодец тогда.


Многие люди во время войны пережили этап эвакуации: уезжали из родных домов, теряя по дороге близких, а это подчас бывает страшнее смерти. Трудно было людям, оказавшимся в деревне, горожане порой приходили в отчаяние, неумение работать на земле могло их погубить.
Идя по проселочной дороге, с ребенком на руках, молодая женщина еще не знала, что ее ожидает. Рядом поднимая пыль ногами шло еще несколько человек, потерянных, измученных. Всех их разместили по хатам: Зоя оказалась в семье солдата Арсения, с его матерью они быстро подружились. Зоя начала вести хозяйство только домашнее, ведь в городе она работала учителем.
Голодные и измотанные, они с сыном с радостью приняли помощь от Катерины Ивановны, колхоз им выделил мешок муки, пока взрослые отвернулись изголодавшийся малец наелся сырой муки, в больницу его потом возили желудок промывали.
Всю войну провела Зоя в деревне, Катерина Ивановна полюбила ее, узнавая в ней свою судьбу.
А с победой и сын вернулся домой, полюбилась она ему и мать была рада.
-Хорошо бы поженились Вы, - часто она говорила Зое
-Письмо я жду от мужа, ведь не мог он пропасть, верю, что жив
Получила Зоя долгожданное письмо, да только не от мужа, сообщили ей, что погиб он.

Любил я ее и мать моя любил, но не пошла Зоя за меня, мол, мужа не хотела предавать, видать сильно любила. Да и я не женился, решил, буду воспитывать е сына, как своего, я то не понаслышке знаю, что такое когда бытии нет.
Хороший он вырос, в городе врачом работае5т, все нас в город звал, да приросли мы к здешним местам. Куда нам было старым ехать.
Умирая два года назад, сказала Зоя
- Никто меня не любил так как ты, а муж не погиб, бросил он меня, а за тебя не пошла, боялась, что такой же ты, ошиблась, прости.
Вот с этими словами и умерла, плакал я сильно: единственный родной человек, многое вместе пережили.
Сижу теперь один на всем белом свете один, как перст, к Федохе что ли зайти, болеет, говорят она.
-Федоха, можно к тебе? – в ответ тишина
Спит, наверное.
-дед да ты что она же умерла, хоронить завтра будем.
Ну, вот и все, совсем один и даже это вредной Федосье нет, задержался чего – то я на белом свете, пойду помирать. Слишком долго жил, устал.
Пришел, лег. Не умирается. Да что же это такое, Где смертушка моя задержалась?

В страшных боях под Сталинградом Арсений был сильно ранен; операцию делали долго, почти наживую, наркоза не хватало, но закончилось все благополучно: осколок был вынут из груди чуть – чуть сердце не задел.
Хороший был доктор Сергей Аркадьевич настоящий врач,  поля боя иногда сам раненых выносил, сам перевязки делал, порой жалел молоденьких медсестер давал им лишний час вздремнуть.
Арсений и Сергей Аркадьевич подружились, много нового и интересного узнал тогда Арсений, например, что есть метро, телефон, трамвай…
- вот закончится война и рвану в твою деревню, Арсений
- Хорошо бы, а то у нас доктора хорошего нет, в село приходится ездить, далеко шибко.
-Ну, вот и договорились
-А жена – то не будет против?
-нет жены погибла, на глазах моих. Из дома вышел, а тут налет начался, дом под землю ушел, одна воронка от него осталась. Почти у всех наших сотрудников там дети и родные погибли, - голос сорвался.
-извини
Доктор достал флягу- Ну давай за помин души и за победу, за нашу общую победу, - они встали, но тут сигнал тревоги, яркие прожектора, обстрел, Сергей Аркадьевич упал, кружка была пустой.
-обещай дойти до конца, я верю, что дойдешь, ты будешь долго жить осле такого ранения не имеешь права умереть.
Доктор закрыл глаза, вот так впервые Арсений увидел, как умирает человек у него на руках, да он сам убивал. Но он убивал врага, он сотни раз видел как гибнут товарищи, но он не мог осознать, как в блиндаже может погибнуть человек с кружкой в руке, человек, который спас его, человек, который хотел выпить за победу…

«Ты будешь жить долго…»Да, доктор был прав. Что – то больно в груди, закрою глаза, может, полегчает.

Сегодня хоронили Арсения Дмитриевича, он умер тихо и спокойно, а с ним умерла целая эпоха нашей жизни, знал и видел этот человек многое, а умер один похоронен без почесте.

Эпилог.
Наступила осень. Спокойно у озера, как и прежде. Только теперь никто не сидит здесь по ночам. Порывы ветра раздели деревья, багрянцем покрылась вода, напоминая красное вино, а, может быть, кровь. Птицы уже давно разлетелись и только где – то вдалеке, в поле было слышно, как колосится пшеница, на звук ее песни можно было безошибочно прийти даже самой темно ночью
Казалось, что все успокоилось, но нет, иногда по ночам люди видят как у озера появляется белое облако, силуэт обретает девичий вид, в руках она что – то держит: кто – то говорит камень, а кто – то вспомнив легенду, говорит, что это колокол.
Появляется она ненадолго исчезает очень быстро, поглощаемая водой. Чем вызвано ее появление, никто не знает, наверное, любимого ждет, наверное, до сих пор не может успокоиться ее душа после той летней жгучей ночи…