Голодное сердце 11

Прибыв в Инесы, госпожа Ойгла Магненция сразу направилась в свой дом, доставшийся ей от отца. Присматривавшие за ним  привратник и нанятая в услужение женщина сообщили, что за время отсутствия хозяйки в него дважды пытался ворваться  муж её старшей сестры всё с теми же претензиями на невыплаченное много лет назад приданое жены. Он даже размахивал перед носом неграмотных слуг какой-то бумагой, якобы позволявшей ему войти в дом, но героическими усилиями привратника и дворовой собаки незваный гость был с позором изгнан. В другое время Ойгла бы ужасно расстроилась и несколько дней думала о том, когда же бывший родственник оставит её в покое, но сейчас ей было не до него. Вместе с ней в дом её проникла забота в виде тяжелораненого Ирлинга Хомфолка и его оруженосца, в обязанность которого входило смотреть за вещами своего господина и ухаживать за его и своим конями.
Госпожа Ойгла жила на деньги, которые ей платили за лекарские услуги и продажу лекарств. Кроме того, у неё был в окрестностях города кусочек земли, на котором работал арендатор, доставлявший ей по осени  одну свинью и кое-какие продукты. Содержание чужого оруженосца и двух лошадей ложились на женщину тяжёлым бременем. Отпустить его без позволения господина она не могла. Рыться в вещах больного в поисках денег на повседневные нужды дюжего парня и животных не позволяла совесть. Спросить же у самого Ирлинга, находившегося между жизнью и смертью, не представлялось возможным. И всё-таки не денежные потери наводили на дочь лекаря глубокую тоску.
Раненого сотника по её приказу перенесли в одну из хорошо отапливаемых комнат дома. Хозяйка лично за ним ухаживала и никого не подпускала близко, не доверяя приближаться к нему даже давно работавшей у неё сиделке Маргроции и много лет служившему ещё её отцу старику Стефану. Она ночевала в той же комнате на сундуке и, выходя, запирала дверь на ключ, который не выпускала из рук.
Госпожу Ойглу тяготила страшная тайна, которую она обдумывала со всех сторон, вертела и так, и сяк, но не видела никакой возможности выбраться из создавшейся ситуации без потерь.
Тайна заключалась в том, что раненый Ирлинг Ирлингфорсон не был мужчиной, как не был и женщиной. Это существо так непостижимо соединяло в себе те и другие признаки, что определение его сущности ставило дочь лекаря в тупик. Что могла означать эта аномалия? Было ли это существо причастно к нечистой силе, родилось ли оно от связи с нечистой силой или представляло собой ведьму или колдуна, продавшего душу дьяволу? Зачем оно проникло  в войско принца Шейкоба? Знал ли принц о его природе?  Вредило ли оно или было нанято на службу? Должна ли она, как верная подданная, донести о ставших ей известными фактах своим сюзеренам?  И если да, то кому: правящей королеве – матери или её сыну, на службе у которого лет пять или шесть состоял сотник Ирлинг Ирлингфорсон?
По -  хорошему, ей следовало начать выбираться из бездны вопросов, обратившись к священнику. Однако простой священник  наверняка бы самостоятельно с проблемой не справился и, несомненно, обратился бы за помощью к более сведущим церковным специалистам. В конце цепочки всех этих действий перед Ойглой маячил призрак церковного суда.  Несомненно, Ирлинга бросят в узилище, где начнётся процесс установления его природы, а затем, исходя из полученных результатов, квалификации его действий. Её, конечно, вызовут в качестве свидетельницы. Если учесть, что процесс напрямую заденет честь и  интересы правящей династии, а его содержание сможет стать мощным оружием очернения королевы-матери и принца в руках врагов, ясно, что его постараются провести тайно.  Зная нрав королевы Моуль, с большой долей вероятности Ойгла могла сказать, что та постарается спрятать концы этого дела в воду, причём, возможно, в прямом смысле. Не исчезнет ли в этой воде не только главный фигурант процесса, но и свидетели? Учитывая широкую практику проверки правдивости показаний свидетелей с помощью пытки, Ойгла не исключала, что может неожиданно для самой себя из свидетельницы превратиться в соучастницу со всеми вытекающими последствиями. Ей не хуже любого было известно, что у церковного суда бывает два приговора: пожизненное заключение и смертная казнь.
Само собой, что начало такого процесса потянет за собой вовлечение в него целого ряда лиц и, прежде всего, принца Шейкоба, отношения которого с матерью и так не очень хороши, а тут ещё целый ряд скандалов с его сотниками. Дело Ирлинга Хомфолка, конечно, переплюнет и пьяные грабежи солдат Йоринда Мура, и позорный плен Рихимера де Вера. Какой находкой будет этот Ирлинг для дяди принца – герцога Ленарвана! Ведь дело можно направить и в сторону достижения военных успехов с помощью колдовства, и в сторону заключения договора с нечистой силой, а там и поставить вопрос о том, не заслуживают ли жена его брата и племянник отлучения от церкви?
Вторым к делу притянут, конечно, Хэриворда Норкассона Шентона, ближайшего друга принца, по чьей рекомендации Ирлинг и оказался в числе сотников, да ещё не какой-нибудь, а второй сотни! Шейкоб, наверняка, попытается спасти друга, а тот, скорее всего, мёртвой хваткой вцепится в Ирлинга. Всем известно, что Хэриворд – человек, мягко сказать, не очень проницательный и образованный, абсолютно слепой в своих привязанностях, зато решительный и упёртый. То, что ему будет наплевать на окружающую обстановку, и что он не побоится выступить против всех, уже показал случай с Рихимером де Вером. Видя, как он убивался по Ирлингу, когда привёз его к ней с поля боя, Ойгла не сомневалась, что никакие факты не смогут уверить Шентона в виновности его друга. Ирлингу, конечно, из такого переплёта вырваться не удастся, но вот если Хэриворд останется жив, он не забудет о той, кто положила начало всему этому процессу.
Вслед за Хэривордом полетят головы рыцаря Даниила де Лила, который извлёк Ирлинга на свет божий из деревни мятежников, его жены, которая пожалела этого оборотня и перевела его из дворовых слуг в разряд писарей, чем косвенно помогла перейти ему со службы её мужу на службу к принцу, и других…
Нет, всё это было очень страшно. Однако и самое простое решение – промолчать, не успокаивало Ойглу. Однажды ставшая её достоянием тайна может выйти на свет божий через кого-нибудь другого, и вся эта карусель закрутится без её инициативы. И вот тогда её вызовут в церковный суд и спросят: «А почему вы, Ойгла Магненция фийя Каронида, лечившая Ирлинга Хомфолка и имевшая доступ к его телу, ничего не сказали о том, что вам стало известно? Может, вы соучастница?»
Ах, если бы это непонятное существо умерло! Его бы похоронили с почестями, и покрытая резьбой плита навсегда скрыла бы страшную тайну! Но нет, его душа цепляется за тело, а тело упорно держится за жизнь! Любой нормальный человек, получив удар копьём в бок с дальнейшим разрывом брюшины и выходом наконечника через рёбра, умер бы уже на поле боя от боли и потери крови, а этот – нет! Он перенёс тяжёлый путь до барок, двое суток в холодном шатре по пути в столицу, и вот теперь уже почти три недели колеблется между жизнью и смертью, лёжа на двух сдвинутых широких лавках у неё в доме. Может, ему помогает держаться нечистая сила? Почему же она не поможет ему вообще встать на ноги?  Да и вот ещё загадка: на шее у Ирлинга – крест. Очевидно, что нечистая сила не носит креста, а те, кто хочет колдовать, снимают его. Кроме того, Ирлинг всегда ходил со всеми в церковь. Отец Себастьян, который сопровождал их в последнем походе, вовсе не из тех, кто не замечет отклонений в поведении доверенной ему паствы, а он никогда не делал Ирлингу никаких замечаний и даже приглашал его с Хэривордом Шентоном в гости.
«Как же всё это понять? Что мне делать? - часами думала Ойгла, сидя по вечерам у камина и прислушиваясь к иногда неровному, свистящему, иногда совсем неслышному дыханию раненого. – Господи, объясни мне, прошу тебя!»
Прошу… Прошу…
Вечером 29 ноября 1309 года, снова размышляя над заданной ей загадкой, госпожа Ойгла вдруг вздрогнула в страшном испуге. Ей вспомнилась тёмная ночь в Ловенне, когда, движимая сильным отчаянием, она бросилась в часовню и попросила у Бога хоть кого-нибудь, о ком она могла бы заботиться и тем самым спастись от одиночества.
«Господи! – прошептала она, цепенея. – Уж не ЭТО ли я себе вымолила?»