Старый да малый. 23. Прощание

ПРОЩАНИЕ

Ночью прошел дождь. Он заботливо умыл деревья, траву, старый бабушкин дом. Восходящее солнце чуть-чуть обогрело землю, но еще не под¬сушило обильной влаги, и все вокруг было пропитано сверкающей и прохладной ледяной пылью.
С крыш, веток, листьев медленно стекали последние капли. Несколько капелек расползлась по оконным стеклам, и казалось, что маленькие темные окошки плачут. Иногда то тут, то там на стеклах вспыхивали в лучах солнца маленькие радуги, но глаза дома не становились веселее, да и сам старый дом стоял нахохлившийся, как обиженный мокрый воробей.
Внезапно хлопнула дверь, и на крыльцо вышла мама. Она поежилась от утренней прохлады, запахнула куртку и прислушилась. Где-то вдалеке тарахтела машина. Шум приближался, и вскоре к калитке с ревом подкатил забрызганный грязью по самую крышу «газик». Оттуда выскочил папа и помахал маме рукой. За ним неторопливо вылез лысый дядька в старых джинсах и брезентовой куртке.
И сразу все в деревне пришло в движение. Захлопали окна соседних домов. Где-то тявкнула и замолчала собака, промычала корова.
Родители начали выносить из дома вещи, а Ваня, не выспавшийся и взъерошенный, отправился за дедом Семеном, который обещал бабушке заколотить дом. На обратном пути к нему присоединились Васек и Данилка.
—Чего там тебе помочь, Вань? — пробасил Васек. И Ваня подумал, что вот какими должны быть настоящие друзья, и что в Москве у него нет таких надежных ребят, как Васек.
Ему стало грустно, но ненадолго.
—Везет же тебе! — позавидовал ему Данилка. Сегодня уж, небось, мороженого наешься! А тут у нас и конфет днем с огнем не отыщешь.
—Да будет тебе ныть, — цыкнул на него Васек. — Подумаешь, конфеты, зато в Москве парного молочка не попьешь. А у нас залейся! Да и вообще, что в городе за жизнь!
Данилка видимо был другого мнения и уже собирался вступить с братом в перепалку, но Ваня миролюбиво заметил:
—Чем спорить, лучше приезжайте ко мне в гости. Правда, приезжайте! Мы в цирк сходим, в зоопарк, на Красную площадь!
—Вот бы здорово! — завопил Данилка. — Ух, я бы... — и он затопал ногами.
Ваня представил себе все, о чем он говорил, и его потянуло домой. Захотелось поскорее забраться в машину, подставить лицо встречному ветру и считать километры по дорожным указателям.
Бах!.. Бах!.. Бах!.. — разнеслось вдруг по деревне.
Бах! Бах!.. Бах!.. — оглушающе разорвалось в ушах.
А-а-х... — отдалось в сердце. Ребята  на мгновенье замерли.
—Дом заколачивают! — закричал Данилка и опрометью бросился бежать.
Ваня и Васек рванули следом.
Старый дом стоял ослепший на один глаз. Дед Семен важный и насупленный прилаживал ко второму окну сбитый из досок ставень. Отец неумело помогал ему, держа в руках молоток и большущие толстые гвозди. А на крыльце еще оставались корзинки с яблоками.
—А ну-ка, помощнички, — заворчала мама, — долго же вас дожидаться приходится. Беритесь за работу. Одна корзинка на двоих, и — вперед!
Бабушка Анна, осунувшаяся и бледная, чтоб не мешать, отошла к изгороди. И там стояла, держась одной рукой за ствол дуба.
Лысый дядька, приехавший с папой, участия в погрузке не принимал. Лениво облокотившись на капот, он равнодушно поглядывал на носивших корзины ребят.
Тут же крутился Данилка. Мама и Ваня шарахались в стороны, когда он внезапно появлялся перед глазами. А Василек сердито покрикивал, а если рука была свободна, то и отвешивал брату подзатыльник.
Данилка мгновенно исчезал. Но,  тут же его можно было заметить у «запаски» или выхлопной трубы, в которой он пытался обнаружить нечто, для него совершенно необходимое.
Наконец вещи были погружены, дом заколочен. Все молча ждали у машины, испытывая смущение и неловкое нетерпение. Все ждали бабушку Анну, а она стояла, погруженная в какие-то свои печальные и неторопливые думы.
Старый дом, покинутый, ослепший, обиженно притих. Бабушка Анна старалась не смотреть на него. Зачем? Она любила его другим: распахнутым и, несмотря на старость, веселым. Казалось, умри она, а все будет видеться ей и в другой жизни тяжелый осевший сруб, такой темный в яркий солнечный день. Будут слышаться крики петухов по утрам, стук дождя и вой ветра в трубе... Зачем ей смотреть, если внутренний взор ее видит больше и дальше этих стен, этой крыши? Видит то, чего давно уже нет на этой земле и никому кроме нее не нужно, не свято...
Бабушка, сгорбившись, стояла у изгороди и покорно ожидала отъезда, не замечая, что все ждут именно ее.
—Данилка, Вась, — так вы приедете? — сдерживая возбуждение, спросил Ваня и для убедительности ткнул Данилку в бок.
Ага, — неуверенно отозвался тот, искоса поглядывая на брата и переминаясь с ноги на ногу.
—Если батя позволит, — уточнил тот.
—А чего? Если в каникулы, то позволит!
—Не позволит, - думает Ваня. И ему снова становится грустно. Он оглядывается по сторонам: старый дом, дед Семен, дуб перед калиткой. Холмистая даль отступает все дальше, дальше... Если бы знать ему, что видит он все это в последний раз. Что никогда не вернется уже в заброшенный сад. Не войдет в этот дом. Если бы знать...
Но Ваня не думает о будущем, том, что так еще далеко, ему не терпится   что-то делать, куда-то спешить. Вперед! Вперед!
Лысый дядька нетерпеливо бьет пальцами по рулю. Мотор, ревет.
Прощайте, Невыдумки!