Зеленые Луга

Родилась я в небольшом городе, в семье большого человека - mой папа хозяин большого магазина.
Конечнo, может он и не такой большой, как об этом говорят, просто на фоне мелких людей выглядит таковым. Его манера держаться слегка свысока и снисходительно, плюс солидное наследство, делали его в глазах окружающих - барином. Oт такого отношения к себе папины щеки вздувались немного вверх, губы как-то припухали, а глаза в мелких очках становились совсем узенькими. Глядя на этого похорошевшего крота, я не могла сдержаться и хихикала. Он пытался хмуриться, но от этого его лицо становилось еще более комичным, и тогда он начинал грохотать в мой адрес проклятиями, сменяющимися угрозами об увольнении. Мне ничего не оставалось, кроме как испариться, потому что более простой и независимой, а также хорошо оплачиваемой работы мне не найти.
 
Вообще мое отношение к отцу было весьма неоднозначным, как и к остальным членам моей семьи. Которая, к слову сказать, была по общепринятым меркам большая. Я росла в ней хорошо и сыто, свободная и эгоистичная. Меня всегда хвалили за острый ум и язык. К своим немногочисленным годам я уразумела, что я - особа смелая и неспособная любить.

Когда в детском саду девочки влюблялись в кого-то и по секрету мне рассказывали, я незамедлительно рассказывала об этом объекту желания и его друзьям. Девочек дразнили, они краснели, плакали, а я стояла и смеялась. Ах, как я любила посмеяться...

Уже тогда все ненавидили меня, а я входила во вкус и пыталась играть с чувствами этих несчастных все более изощренными способами. Находила двух жертв, и пока те стеснялись друг друга, успевала отбить у несостоявшейся Джульеты и бессердечно бросить ee горе-воздыхателя. Брошенная хлюпала носом и визжала проклятья, что, мол, придет мой cудный день и предстану я пред судом одна, без своего Ромео. Смеялась ей в лицо, знала свой порок, свою силу, неспособность любить всех этих благополучных червяков. Нет уж - роитесь в своей яме сами. А ваши проклятия мне, как мед для пчелы. Папа, сообразив, что ребенок достаточно непутевый, взял меня в свой магазин помошником продавца.
 
Наследство его состояло из нескольких особняков, один из них он превратил в довольно большой магазин, по сути это был домик с набором ненужных вещей. Там я ничего не делала, а если и делала, то только то, что хотела: читала книги, примеряла платья, пила дорогой чай. Дегустатор разной чепухи. Хотя, по правде сказать, мне нравился наш магазин: это был старинный двухэтажный особняк, на первом этаже продавался товар, на втором располагалось нечто вроде салона, где избранные клиенты, сидя на шелковых софах, могли за чашкой чая говорить о всяких глупостях. Папа решил возобновить традиции шоппинга конца 19-го начала 20-века. Было смешно наблюдать, как хайтейковские барышни обсуждали своих козлов и опустошали козлинные кредитки. Впрочем, покупателей было немного, поэтому на втором этаже, на шелковой софе под дорогим кожанным переплетом книг я любила в обед поспать. Папа об этом знал, но делал вид, что и не подозревает. Сам-то он был бизнесменом хоть куда, все  дни были расписаны от ланча до обеда, от обеда к чаю, от чая к ужину. Ему совершенно не нужно было работать - как и мне, потому что дедушка с бабушкой оставили нам хорошее наследство.

Рядом с нами был маленький магазинчик, в котором продавались открытки. Работали там два человека - хозяин и продавец. Хозяин магазина был жирный неприятный тип, создавалось ощущение, что жирные у него даже усы. Мое положение освобождало меня от нужды с ним общаться, поэтому хоть и видела их постоянно, все равно ни разу не перекинулась даже словом. Продавец был молодым парнем, очень худым, с темными  глазами, смоляными волосами и немного островатыми чертами лица. Я ни разу не видела, чтобы он с кем-то разговаривал и куда-то выходил. Его жизнь, казалось, проходила в углу этой мелкой лавчонки. Вообще мне казалось, что он гомосексуалист, да еще и наркоман впридачу.

Как-то раз я возвращалась домой. Весело скача под солнечным лучами, уже почти возле работы я вдруг увидела, как тёмные глаза смотрят на меня с какой-то неестественной тоской. От неожиданности, я в подскоке, неправильно поставила ногу и подвернула ее. Парень сразу же проворно выскочил из-за прилавка и подбежал ко мне. Помог встать, затем, придерживая меня под локоть, довел до дома. Я внимательно посмотрела на него - грусть из его глаз улетучилась, передо мной стоял обычный угловатый тощий тип:
- Тебя как зовут? - игнорируя все законы вежливости, спросила я.
- Том, - коротко ответил он.
- А, похож больше на Джерри.
Он улыбнулся, но на миг как бы опомнился и оглянулся в сторону лавки, чуть съежился и заспешил обратно. На секунду остановился, и с тихим отчаянием коротко бросил:
- Заходи..
Его взгляд опять, казалось, вернулся прямо-таки к неестественной тоске.

Я поковыляла в кабинет и отдала почту папе, пыхтевшему сигарой, но вместо того, чтобы после вздремнуть в обед, села у окна и стала наблюдать за соседней лавкой.

За два дня я увидела всего несколько клиентов. Мне было не совсем понятно на чем держался бизнес. Если жирный боров, хозяин, не получил в наследство этот уголок, то как он выплачивал аренду на таких продажах открыток - было непонятно. Непонятно было и с Томом. Он не уходил домой, и, следовательно, не приходил, не выходил на улицу, даже на обед, сидел за прилавком, как зверек в живом уголке. Жирный боров появился за это дни только раз. Вроде бы было все понятно, но что-то возбуждало во мне интерес.

- Папа, - обратилась я к отцу, пока тот обрезал сигару, - а что ты знаешь про наших соседей?
- Да ничего, - помахал он зажженной спичкой возле своего лица прикуривая, - что там можно знать, хозяин мелкий бизнесмен, держит эту лавку лет десять, помещение арендует у старой тетки, которая живет еще старыми рублями. Открытки у него, конечно, эксклюзивные, и с производителями он долго работает. Специализация, одним словом. Ой, дочка, ты знаешь как это важно - специализация, вот с твоими-то мозгами, выбрать бы профессию..
- Да знаю-знаю, но зачем, предки и так достаточно оставили, - прервала я его тираду, - а что за парень с ним работает?
- Парень, - растянул рот в кривой улыбке, - черт его знает, знаю, что он еще с подросткового возраста трется тут.
- Что значит трется? Он же работает.
- Ну, работает, хотя вежливый такой парнишка, услужливый даже. А ты с ним знакома?
- Да, видела один раз.

Я была заинтригованна это историей.

Через несколько дней я зашла в лавку открыток.
- Привет, Том.
Увидев меня, он немного замешкался, потом вскочил и как-то неестественно протянул мне руку.
"Точно гей," - решила я.
- Ну, что, - слегка пожав его руку, я става рзглядывать ассортимент, до жути мне неинтересный, - как продажи?
- Да, ничего, как всегда, - пробормотал он.
- А как всегда? - я нагло вперилась в него взглядом.
- Да так, да так... - он вдруг, как съежился опять, глаза его потухли и он присел на стул.
"Да, не сильная-то жертва," - подумала я.

Том встал.
 - Я сейчас вернусь, - и удалился в комнату, через пару минут вернулся. Я посмотрела ему в глаза - они были стеклянными. Мне стало совсем неинтересно.
- Ладно, я пошла, - протянула ему руку. Вместо того чтобы ее пожать, он вдруг схватил ее двумя руками и прошептал:
- Прости меня пожалуйста. Я просто не знаю... я просто не умею общаться с людьми.
Я вынула руку, и ушла в свой магазин.

Несколько дней я непрерывно наблюдала за магазином. Мне становилось все очевидней и очевидней, что там происходит. Том - там жил, иногда, туда приезжал боров, был там какое-то время и уезжал. Никаких поставок не было, очевидно, эти изумительные открытки делал сам Том. За все дни я не видела ни разу, чтобы парень выходил оттуда. Еще через несколько дней, когда появился боров, я уговорила папашу сходить туда.
На улице, как всегда, была жара, но зайдя в лавку, я почувствовала себя, как в погребе.

Завидев нас, хозяин с удивительной  легкостью подскочил к моему отцу и стал рассыпаться в любезностях, потом хотел было мне обслюнявить свом жирным ртом руку, но я выдернула ее, и подошла к Тому. Тот, как-то облегченно вздохнул, и заулыбался. Я тоже была на удивление мила.
- Привет, дорогой, как дела?
Голос моего отца прервался, потом взорвался смехом.
- Первый раз слышу, чтобы это сорванка кого-то дорогим назвала!
- Дела, как всегда...
- Так это - ты, делаешь эти открытки? - шепнула я ему.
Том кинул, взгляд его был направлен в сторону хозяина, но тот, увлеченно говорил с моим отцом. Он с удивлением в глазах мне шепнул доверчиво:
- Да...
- Так что ты хочешь из этого, Ягоза?
- Хочу серию.
Папа метнул на меня взгляд.
- Это мой подарок на день рождения, будет.
- Боже, какое совпадение, у Тома тоже на носу день рождения, - затараторил задыхающийся от удовольствия хозяин.
- Но, у этой Ягозы больше, чем через полгода, день рождения.. Ты уверена, что хочешь серию?
Глядя на довольную рожу этого жирдяя, захотелось так его разочаровать и сказать, что просто пошутила, но..
- Я, хочу, но в обмен на обещание.
- Какое угодно, просто попросите. И просто так, с превеликим удовольствием выполню все, - жирдяй лоснился.
- Я хочу, чтобы Том получил на день рождения то, что он захочет.
- Да, конечно, никаких проблем.
- Но смотрите - выполните, я ведь знаю, что он хочет, - я подмигнула Тому.

На следующий день я получила серию изумительных открыток, каждая из них, казалось, была маленькой вселенной. Я их разглядывала уже не один час, как меня отвлек голос отца.
- У меня новость, мы едем отдыхать. Всей семьей, на Луга. Ты же помнишь это место? Удивительной красоты. Огромные луга, высокие горы, белые облака, серые, даже черные тучи. А ты помнишь эти молнии? Никогда в жизни не видел таких молний, если одна молния встретится с другой, кажется, они могут сжечь полвселенной... А гром! Какой там гром, такого громкого я не слышал больше нигде на свете. Какое чудное место... Кстати, мне сегодня открыточный лавочник передал, что Том загадал в подарок гостя - тебя. Конечно, это твоя затея, можешь не идти.
- Да, чего же - пойду.

Вечером следующего дня после работы я сразу пошла в лавку. Там было, как всегда, темно. Том сидел на полу на синем одеяле какой-то потухший. Перед ним стояла бутылка вина.
- Ну, что ж ты мне не наливаешь? - разбила я своим громким голосом застоявшуюся тишину.
Том подхватился и заулыбался:
- Сейчас. Я просто думал, куда его налить.
Я подошла к нему, и взъерошила его волосы:
- Какой ты милый, и как ты мило врешь. Ну, тащи стаканы, что ли.
Он удалился, а я подумала про себя, что он мне начинает нравиться, пусть и гей, но таких диковиных людей я еще не встречала. Весь вечер, без света и даже без свечей, при чуть открытом окне, куда заглядывал лунный свет, мы просидели на синем одеяле. Чувство голода перебивалось каким-то другим чувством. Я смотрела ему в глаза и мне очень нравились его черные глаза, четко очерченные ресницами и с широкими черными бровями. Нос у него был правильной формы, чуть островатый, что сочеталось, явно, с его острыми скулами. Губы были скорее полными, чем узкими, но сжатость придавала им остроту. Верхняя губа была чуть больше нижней, что говорило о творческой и чувственной натуре. Но все это портило -выражение лица, какой-то потерянности, тоски болезненной, а скорее все это напоминало время от времени - маску смерти.
Иногда мне казалось, что он меня тоже рассматривает. Мое лицо тоже было красивым, но его тоже портило выражение - чрезмерно дерзкое и избалованное. Отхлебнув еще вина, я окончательно была пьяна. Мне вдруг захотелось чтобы эти губы меня поцеловали.
- Как жаль, что ты гей, - проговорила я, думая, что это произношу не в слух.  И упала на синее одеяло.
- Я, я, я не гей, - последнее, что донеслось до меня.
Я проснулась среди ночи, очень хотелось пить, пошарив рукой, я к своей радости обнаружила стакан с водой. Оглядевшись, увидела рядом спящего Тома. Голова так жутко болела, что, замотавшись в одеяло, я прислонилась к его плечу. Он во сне приоткрыл глаза, сгреб меня в охапку, глубоко вздохнул, и продолжил спать. Голова чудесным образом перестала ныть, мне стало вдруг так хорошо, я решила про себя, что позабочусь об этом мальчишке, после, спокойно заснула.

На следующий день я его не нашла рядом, не дожидаясь, отправилась домой. Там семейство собиралось на Луга. Приняв душ, я поспала еще, а вечером вернулась в открыточную лавку. По пути, встретила чем-то обозленного жирдяя, тот так несся, что даже не узнал меня. Тем лучше.
Я зашла в лавку, Тома не было, прошла в мастерскую и увидела, как он разбивает белый порошок.
- Эй! - я окликнула его.
От неожиданности у него вывалилось все из рук.
- Ты вернулась? - он удивленно уставился на меня.
- А это что?
- Мой побег.
- Зависимость?
- Едиственная приятная реальность.
Я подошла к столу, там лежало два нераскрытых пакетика, значит, этот боров носит сюда еще и это. Взяв один, я протянула ему его:
- Ну, держи, свою единственную возможную реальность.
Он подошел, протянул руку к пакету и спросил:
- А ты - реальность?
- Я - да.
Его рука миновала пакет, приблизилась к моему лицу, и через секунду он поцеловал меня.
Никогда не думала, что это так приятно. Потом он долго смотрел в моё лицо, вглядывался в глаза, что-то в них искал. Я видела, что он счастлив. Дурачок.

- Я еду на Луга.
Улыбка спала с его лица.
- И я хочу, чтобы ты поехал со мной.
- Я не могу.
- Ты сможешь, я погорю с этим боровом.
- Ненужно. Я сам. - Опять с неуверенностью он подошел и поцеловал меня.
 Целуй, ведь мне приятно.

- Если ты хочешь - я поеду. Я тебе хочу кое-что подарить.
Из тубочки он достал розовую тетрадь.
- Это мой дневник, это все, что есть важного во мне. Я хочу, чтобы это было у тебя.

Через два дня мы ехали в автобусе. Том пытался меня как-то приобнять, а я вдруг поняла, что ничего не понимаю. Как себя вести, и что значит быть в паре. Да и зачем собственно это нужно. Целоваться и обниматься это, конечно, приятно, ну а зачем все остальное. Том же, казалось, наоборот, не понимал, что ему делать, после пары нелепых попыток обнять меня или взять за руку, он привычно съежился и сидел рядом. Сестры и братья болтали о чем-то, иногда спрашивая у него что-то. Он вежливо отвечал и опять впадал в какую-то прострацию. Впрочем, он им нравился. Отец на него вообще не обращал внимания, думая, что он законченный педик. А я, просто ехала, разглядывала пейзажи и иногда рассказывала про Луга.
Когда мы туда приехали, Том уловил момент, подошел ко мне и поцеловал.
- Почему ты меня сторонишься?
- Я не сторонюсь, просто не решилась пока рассказать. Как решу, так и расскажу.
- Мне не важно, расскажешь ты кому-то или нет. Ты для себя что-то решила?
- Ну не знаю, я решу потом.
Он ушел, через несколько часов я обнаружила, что Том пропал, немного поискав, но так и не найдя его, пошла спать. Так как еще не устроились, перед сном я вспомнила про дневник, подаренный мне накануне, и решила прочитать его. Дочитав, я вдруг почувствовала желание убить жирдяя...

В двери постучали. Это были люди в форме, с моим папой и детьми.
- Мы ищем Тома, он подозревается в убийстве своего хозяина.
- Это мой парень, и он был все время со мной.
Папа уставился на меня будто первый раз видел.
- Да, папа, да! Он был со мной и днем и ночью! И он не голубой. А, убийце этого жирдяя я еще денег заплачу, надо было удавить эту паскуду еще при рождении! Да и вас тоже, порядок они охраняют! Как можно охранять то, чего нет! - бросила я в лицо детективам. Те обомлели вместе с моим родителями, а дети веселились. Я бросилась на поиски Тома.

Через какое-то время я нашла его в дальней кухне. Он лежал на столе, рядом лежал флакон с какой-то жидкостью и целофанновый пакет. Его лицо было неестественно красным, я потормошила его, он открыл глаза, жив.
- Ну, что ж ты наделал. Я повыбрасываю к чертовой матери это все из нашей жизни. Хотя нет, ты сам это сделаешь.
Подоспели братья и сестры. Старших я попросила отвести в комнату, балончики засунула в пакет и попросила младших спрятать куда подальше. Сама открыла окно. За ним висели черные тучи.
- А, что это за запах такой? У вас что, токсикоман кто-то?
- Понятия не имею, - я делала виду, что ставлю грязную посуду в моющую машинку, как вдруг открыла какую-то жидкость и оттуда ударил неприятный запах.
- Вы это имеете в виду? Это жидкость ведь для мойки посуды.
- Нет, милая. Это слишком токсичное. Жидкость для мойки посуды? - она стала ковыряться в шкафчике, - выглядит по-другому..
Я уже не слушала, а неслась в комнату. Том пришел в себя. Он был неестественно красным.
- Быстро сделай макияж и оденься, как девка.
Он замотал головой.
- Ты сможешь. Недаром ведь мы считали тебя геем. Сделай это. Нам нужно убежать.
- Но я ничего не стою, я не могу. Я давно мертв.
Я поняла, что окончательно доломала его.
Схватив его за плечи, я посмотрела ему пристально в глаза.
- Ты сейчас переодеваешься и мы уходим. Навсегда. Умрем для всех в этих Лугах, будем легендой. Я обещала тебе - и я решила, я у тебя - есть. У тебя есть твои прекрасные руки, у меня - моя голова, мы будем друг у друга, и больше не нужно ничего. Правда? Это чего-то стоит для тебя?
Черные угольки зажглись, вернее, вспыхнули. За окном прогремел гром.

Я стояла рядом с блюстителями порядка, папа давал показания, к нам спустилась девица с моим братом и сестрой. Грим девицы был ужасно вульгарным. Только я, заметила проступающую красную кожу через толстый слой белого гримма, я взглянула на отца. На его лице, явно читалось: "он не только педик, но и трансвестит", но мешать пройти не стал. Оставшись на некоторое время, я посмотрела на отца последний раз. Буду ли я за ним скучать? А, он за мной?
Он безразлично, ответно кинул на меня взгляд, и пошел за коньяком. Я знала все привычки. Я ненавидела привычки. Привычки, привычное, привыкание, уютное, комфортное - мертвое.
Я нашла Тома на заднем дворе, сильный дождь смыл его грим наполовину. Он замер на месте и смотрел на тучи. Вода приводила его в чувства. Осталось возродить - его чувства. Оживить. Я подошла к нему, и обхватила за талию. Он слегка задрожал:
- Живой, значит... Видишь эти тучи? Такие бывают только в Зеленых Лугах. Гром, который способен оглушить навсегда, бывает только здесь. Скоро будут по небу летать разряды молнии, и когда они скрестятся, то сгорит полвселенной. В этот момент мы для всех станем легендой Зеленых Лугов. Ты готов?
- Спрашиваешь, - он заулыбался, и довольно дерзко.

Я взяла его за руку, и мы пошли в зеленое поле. Раздался щелчок, и нас ослепило.