Болевой синдром

Распадская две недели воткнутым ножом зудела между лопаток и, наконец, разрядилась глубоким тройным прострелом со спины в грудь. А утром он узнал, что это была именно Распадская.

Как раз случилось 9 мая. По телевизору грозно катилась боевая техника и покачивался в строевых коробках обезличенный личный состав. А он выл и катался по полу, грыз пыльный край ковра, щелкал в ладонь обезболивающие таблетки и заливал водкой ядовитый пожар в груди. Заливал и злился на спасателей – зачем пустили туда кислород?

Потом уже, когда немного пришел в себя, вызвонил Валерика. Он все это умел делать и сам, как раз недавно на животе двойное московское метро обозначил, но не на своей же спине.

Валерик ловко разложил свои коробочки, приложился к дезинфекции, быстро нанес меж лопаток странную татуировку -  жирную точку и надпись «Кузб. ш. Расп. 90».

По телевизору говорили про 30 жертв, но он-то знал лучше. Чувствовал. 

Валерик вполне обоснованно считал своего постоянного клиента чокнутым. Нет, чтоб русалку с титьками, орла или дракона, арабеску красивую наколоть. Так только надписи непонятные. Иван свою умственную неполноценность не оспаривал, но от русалок отказывался.

Потом они совместно допили дезинфекцию и вяло обсудили события в стране.

- Прикинь, - удивлялся Валерик – даже в смерти может повезти. Допустим, шел человек по улице, фигак кирпич на голову, и все, семья крутиться, как хочет. А вот если в куче, как те шахтеры, так оттуда семье миллиончик, отсюда миллиончик, даже кредиты обещают за покойных погасить. Получается, что не повезло, но все-таки повезло.

- Диалектика называется – кивал Иван, испытывая блаженное ощущение. У него ничего не болело, Постоянные уколы по всему телу не в счет. К этим маленьким человеческим трагедиям он почти привык.

Неужели это будет продолжаться всю жизнь? 

Иван родился 12 декабря 1991 года, вместе с Россией. Через четыре дня после смерти отца. Тот, пьяный, то ли уснул на железнодорожных путях, то ли сознательно бросился под поезд. Разрезало на несколько частей.

Родичи кое-как сложили труп и быстренько похоронили. Не до того было. В стране творилось черте что.

У отца было то же самое, рассказывала мать. В последние годы он просто с ума сходил от боли. Много пил и кричал, что у него отрывается руки, ноги, голова… Может, что про себя предчувствовал. А может, не только про себя.

Из-за своей непонятной науке болезни Иван не смог закончить университет. Шутка ли – все время пребывать в мучительной боли или в ее мучительном ожидании.

От того же ни хорошей работы, ни личной жизни толком не получалось. Жил кое-как, перебивался случайными заработками, сдавал металлы. Когда отходил от очередного приступа и трезвел, снова садился за математику, астрономию, астрологию, алхимию, теологию, за что угодно.

Пытался понять. Стены сиротской квартиры покрывались рисунками, графиками, схемами…

Странную связь между блуждающей по телу болью и разнообразными катастрофами в стране он заметил несколько лет тому назад. Окончательно убедился, когда чуть не умер во время Беслана. Тогда же начал анализировать и вести на себе самом горестную летопись.

***

Двери в камеру загремели, и Иван отвлекся от воспоминаний. По гулкому гнусному коридору отвели на допрос. В очередной раз приказали раздеться, начали фотографировать. 

Фотограф восхищенно матернулся. Голый Иван выглядел странно и страшно. Все его тощее, недокормленное тело было густо покрыто татуировками: точками, надписями и линиями. Линии – разные, сплошные и пунктирные - вились по телу, переплетались, сходились и расходились, напоминали безумную карту безумного мира. 

Его как-то вычислили по электронным письмам с предупреждениями о катастрофах и терактах, которые он анонимно посылал в ФСБ. В последнее время усилия по расшифровке собственной боли начали приносить результаты. Порой, когда ему удавалось что-то угадать, это уменьшало или вообще убирало боль.

Московские недавние теракты он просчитал довольно точно. Предупредил и, вроде, сработало. Лужа раскаленного металла в желудке заметно остыла. Видать ожидалось, что-то совсем уж ужасное, но милиция активизировалась и спугнула террористок.

А вот Распадскую просчитать не удалось – она шла по другим виткам, техногенным, статистики было меньше, графики не выстраивались. Понял только, что где-то в Кузбассе, пытался предупредить, но либо не поверили, либо не успели.

ФСБ решило, что он как-то связан с террористами. Допрашивали по несколько раз в день. Пока относительно мягко.

Сегодня новый следователь. Вместо интеллигентного Михайловского, которого он почти уже убедил. Круглый, краснокожий, быстрый. Злым, громким шепотом сразу предупредил:

-  Я не слюнтяй Михайловский, на меня все эти мистические бредни не подействуют.

Все по-новой, одни и те же вопросы, одни и те же ответы. Абсурдный спектакль. Дважды абсурдный, если прислушаться к словам.
 
Зайдя на третий круг абсурда, новый следователь начал заводиться. А может специально заводил себя, чтоб нагнать страху. Наконец, сорвался, побледнел, сердито метнулся из кабинета и через минуту вбежал обратно с милицейской дубинкой. 

- Прошу вас, не бейте меня – вежливо попросил его Иван. – Дело в том, что…  я, конечно, не проверял – у меня и без того сильные боли – но, возможно, существует и обратная связь. 

Обжигающий удар по печени вместо ответа.

«Дагестан.  – подумал Иван, рухнув со стула и скрючившись от боли. – Или Чечня. Теракт. Человек 10».

Удар по спине.

«Сибирь. Ближе к югу. Пожар. Человек 15-20.

Несколько ударов по голове.

«Кажется, - теряя сознание, подумал Иван, - у нас скоро будет новое правительство».