Причины детской жестокости

Когда жизнь не ладится в настоящем,
причину надо искать в прошлом


ЖАБА

Мама бежала от судьбы - от бывшего мужа, с которым она даже не развелась, из родных насиженных мест, ставших вдруг такими ненавистными, злобными и чужими. Она приехала в маленький южный город, больше похожий тогда на деревню, со своим трехлетним сыном Валькой. Там жили родители ее теперь уже бывшего мужа, от которых она надеялась получить помощь и моральную поддержку, но в своих ожиданиях она была жестоко обманута - родственники от мамы отвернулись.
Когда уезжали из родного места и садились в поезд. Валька втайне радовался, что с ними не едет отец: «наконец-то мама будет любить только меня одного». Но уже в поезде Вальке стало тоскливо, что рядом нет отца. Он все время спрашивал у мамы:
«Почему нет папы?» На это она отвечала, что папа приедет потом. Может, мама втайне и надеялась, что так оно и будет, что он бросится за ней вдогонку. Он и, правда, потом приехал, но уже с другой семьей.
Мама оказалась в отчаянном положении: без денег, жилья, работы, с маленьким ребенком на руках. Да еще и здоровье слабое - у мамы было больное сердце. Нашлись добрые люди, пустили нас жить в долг в комнатку. Мама устроилась работать няней в ясли на нищенскую зарплату только ради того, чтобы пристроить туда маленького сына. Так Валька всегда был под присмотром и мог вполне нормально питаться.
Первый свой дом Валька не запомнил, ведь жили они там совсем недолго. В памяти сохранилось только то, как хозяйка выставляла оцинкованное корыто с водой на открытое место во дворе на солнце.  Когда вода нагревалась, хозяйская дочка, примерно такая же по возрасту, как и Валька, сидела в этом корыте и плескалась вместе с какими-то игрушками в свое удовольствие.
Валька ужасно ей завидовал, все время упрашивал маму, чтобы она попросила у хозяйки корыто для него, чтобы он тоже мог поплавать, поплескаться, но мама говорила, что «нельзя». И если когда и одалживала корыто, то только для того, чтобы выкупать Вальку.
Вообще купаться Валька не любил. Особенно, когда мыли голову. Мыло щипало глаза, текли слезы, потом вся вода становилась мыльной, а Вальке хотелось, чтобы она была прозрачной. Хотя он согласился бы купаться и в воде с мыльными пузырями, только б одному. Но мама очень быстро заканчивала купание, и желание Вальки оставалось неудовлетворенным.
Как-то мама решила искупать Вальку, нагрела в корыте на солнце воду и сказала не утвердительно, а как бы интересуясь: «Не хочет ли Валька искупаться?». Он уловил в ее словах возможность выбора для себя и тут же сказал: «нет». Маме и в голову не могло прийти, что Валька может так отреагировать. Она начала настаивать, и чем больше она это делала, тем сильней упорствовал Валька. Он даже начал убегать от мамы, когда она пыталась силой усадить его в корыто.
Как раз в это время у мамы в гостях находился ее родной брат, который приехал в этот город почти сразу же за мамой. У его жены были те же родители, что и у Валькиного отца. Так вот,  мама попросила своего брата, чтобы он поймал Вальку и поговорил с ним «по-мужски». Вальку дядя и отшлепал, приговаривая, чтобы слушался маму. У Вальки началась истерика: «Как так, какой-то чужой дядя его бьет, и мама, которую он так любит, сама сказала ему это сделать». Мама его мыла, он плакал навзрыд, долго не мог успокоиться, пока мама не пообещала, что такое больше никогда не повторится.
После этого случая Валька возненавидел своего дядю. И как он в последствии ни пытался относиться к нему хотя бы доброжелательно, все чувства оказывались неискренними. Детские обиды колом сидели в Вальке, и никакими силами он не мог их вытравить.
Потом мама сняла другую комнату, в другом конце города, поближе к работе, но и тут вышла промашка. Маме сказали, что для ясельной группы Валька уже большой, а садик у них ликвидировали, и пришлось маме устраивать Вальку в другой детский садик, и опять в противоположном конце города.
Новое жилье представляло собой небольшую комнатку, без печи, без окна. Зимой обогревалась она от стенки, за которой находилась хозяйская печь. Грела стенка слабо. К ней была приставлена полуторная, сделанная из деревянных досок, кровать. От матраца, набитого высушенными кукурузными листьями, мягкости не было никакой. Таким же было и одеяло, которое к тому же и не грело. Зимой приходилось спать в одежде. Подушек, простыней, пододеяльника - ничего этого не было. Мама укладывала Вальку под теплую стенку, согревала своим теплом и все время жаловалась, что дует. Вокруг наружной двери, которая выходила прямо во двор, были сплошные щели и заткнуть их было нечем.
Перед сном Валька просил маму рассказать какую-нибудь сказку. Мама все время рассказывала одну и ту же - про «Красную шапочку», других она просто не знала.
Ночью в стенах, в потолке шуршали мыши — дом был глинобитным, и они понаделали себе там ходов, а на чердаке топали как лошади крысы.
Готовить еду было не на чем. Мама узнавала у хозяйки, когда та будет кипятить чайник, и одалживала у нее кипяток, благо у нее была солдатская алюминиевая кружка. Ели хлеб и пили горячую воду с сахаром вприкуску. И то, и другое мама экономила. Иногда ей удавалось отварить у хозяйки немного картошки. Хозяйке не нравилось «дай - дай» -  это было видно по ее лицу, но она терпела.
Была еще у Вальки с мамой керосиновая лампа со стеклом, у которого был отбит верх. Она зажигалась вечером, только для того, чтобы лечь спать, но для экономии керосина и фитиля горела в полнакала. Поначалу у мамы не было даже канистры для керосина, и она его одалживала опять же у хозяйки.
Позже мама написала на родину письмо своей бабушке, которая раньше ей была вместо мамы, попросила приехать и помочь. И бабушка приехала. Спала она на мамином сундуке, почти пустом, который мама таскала за собой по квартирам. На сундук подстелить было нечего. Он был коротким, и мама на ночь одалживала у хозяйки табуретку - бабушке под голову. И все равно спать было коротко и неудобно, но бабушка особенно не жаловалась. Зимой она спала в одежде, но все равно мерзла. Бабушка таскала Вальку в садик на спине. Как только отходили немного от дома  так, чтобы мама не видела. Валька начинал жаловаться, что у него болят ноги, и просил, чтобы бабушка взяла его на спину. Перед садиком, он слезал, чтобы его не пристыдили. Часто прохожие делали ему замечания, говорили, что он уже большой и мог бы пожалеть бабушку. Валька краснел, отворачивался, но с бабушки не слезал. Это было так здорово - сидеть на спине.
Бабушка, отведя Вальку в садик, шла к церкви, где просиживала целый день, прося милостыню. Подавали пятаками и мало, все тогда были в основном бедны. Валька все ждал, что бабушка принесет ему гостинчик из церкви, но такое случалось редко, только по большим церковным праздникам. И то мама забирала все продукты и начинала распределять по - чуть-чуть, чтобы надольше хватило. А Вальке хотелось наесться хоть раз вкусностей до отвала, а потом можно и голодать.
Позже в их комнатушке появилась мамина коллега - тетя Рита со своим сыном Вовой, который был лет на десять старше Вальки и очень его полюбил. Впрочем, любовь была взаимной. Валька всем хвастался и говорил, что это Вова его старший брат, хотя в глубине души ему было больно признавать, что это не так.
Тетю Риту Валька тоже очень полюбил, в первую очередь за то, что она рассказывала ему сказки, не такие как мама. Им было еще хуже, их кровать стояла под самой дверью, из которой дуло во всю. Мама с тетей Ритой понаходили тряпья, и зимой каждый раз перед сном затыкали щели. Вдвоем им было веселей и легче переносить невзгоды. Валькина мама была оптимисткой, и он никогда не слышал от нее жалоб. Плакала она часто, но очень быстро отходила.
Валька начал осматриваться и осмысливать окружающую обстановку. Пару раз он был в гостях у хозяйки и был удивлен и подавлен одновременно. Удивлен тем, какие у хозяйки большие комнаты, что у нее настоящие железные кровати с мягкими пуховыми перинами,  теплыми  одеялами, простынями, пододеяльниками, взбитыми пуховыми подушками, печкой, которую можно растопить, как угодно жарко, большим длинным столом с такими же длинными скамейками,  ковриками,  множеством  посуды, занавесками на окнах. А подавлен потому, что у них с мамой всего этого не было. Он начал наблюдать и сравнивать, и задавать маме вопросы. «Почему у хозяйки все это есть, а у них нет, почему у всех детей игрушки есть, а у него нет. Почему, почему, почему?» Мама не могла ответить ни на один из этих вопросов и, как умела, отмахивалась от Вальки. А вопросы все лезли и лезли в голову, стали переходить в навязчивое состояние, а ответов все не было. Тогда Валька начинал мечтать, фантазировать, но при столкновении с реальностью все построенные воздушные замки рушились.

Когда Валька был не в садике, мама не разрешала ему выходить со двора на улицу, опасаясь, как бы с ним чего не случилось. Валька был единственным смыслом ее жизни. Чтобы он не ослушался, мама пугала его цыганами, которые могут прийти и забрать в мешок. Валька плохо представлял себе, что такое цыгане, но под воздействием маминых слов он представлял себе нечто ужасное. Цыган он не очень-то и боялся, больше боялся наказания от мамы. Ему разрешали  играть с хозяйской девочкой в палисаднике возле дома, но той с ним было не интересно, и она предпочитала играть с подружкой в куклы.
Через дорогу был угловой дом с большим двором. Там царила нищета, но были веревочные качели, которая вызывала у Вальки большую зависть. Мальчишка, хозяин этой качели, никого на нее не пускал. Как-то Валька уговорил своего «братика» Вову сделать похожие качели у себя во дворе. И Вова сделал, и Валька целый день до самозабвения качался на ней, но на следующий день хозяйка приказала: «Качели снять, нечего портить дерево», - и радость Вальки была омрачена. Он никак не мог понять, как качели могут испортить дерево. И возненавидел хозяйку. Даже рисовал в своем воображении какие-то планы мести.
Но самой большой головной болью для Вальки стали игрушки.
Мама все-таки, когда была дома, разрешала Вальке выходить за забор. И только тогда, когда там в одном из палисадников игрались дети из ближайших домов. Мальчики собирались отдельно от девочек. Самым главным занятием было хвастовство, каждый хотел придать себе как можно большую значимость. «У меня отец, знаешь, какой сильный. А у тебя есть отец?» «А у меня зато мама сильней твоего отца. Да, да, да. У меня еще есть брат Вова, он как даст твоему отцу». При этом надо было как можно сильней напыжиться.
«А у тебя есть игрушки? У меня вот, есть пистолет. А тебя нет, нет, нет». Этот аргумент сразил Вальку наповал, у него действительно не было ни одной игрушки. У каждого мальчика была хоть какая-нибудь игрушка, и когда им надоедало с ними играть, они обменивались на время, но никогда не давали игрушку просто так.
Мальчики что-то обсуждали между собой в игре, а с Валькой никому не было интересно, у него ничего не было.
Он умолял маму купить ему хоть какую-нибудь игрушку, но мама считала это напрасной тратой денег. Однажды Вова смастерил ему из кленовой веточки резную палочку с «фонариком» и со свистулькой, и Валька задавался целых два дня, но потом палочка засохла, потеряла вид, «фонарик» сломался, свисток перестал свистеть, и Валька снова впал в депрессию. Он не мог играть со сверстниками, потому что у него не было ни одной игрушки. Валька страдал, страдания с каждым днем становились все невыносимей. И никто ему в этом не мог помочь, и не было никакого выхода. Тогда он решил разобраться во всем сам. Уединился в зарослях бурьяна сразу за забором, на другой стороне улицы и начал задавать себе вопросы:
«Почему я страдаю, что является причиной моих страданий, которые стали невыносимыми, как найти выход? Ага, это игрушки, они во всем виноваты. И что делать, как быть? А если наплевать на них? Разве можешь ты на них наплевать, ведь это же игрушки, это ведь хорошо? Но ведь у тебя их нет. И не будет. Никогда. Да, да, да. Что же делать? А, плевал я на них, да, да, да... Но ведь нельзя... Можно, да, да, да».
Валька обратил внимание, что когда он «наносил по игрушкам удары», отрицал их, они как бы переставали существовать и не раздражали. Тогда он взвинтил себя еще сильней, доводя отрицание до «абсолютной» веры, и ему стало легче. Мысли об игрушках подавлялись сразу, на корню, минуя сознание.
Да, Валька снова мог играть с детьми, но уже с искаженной психикой.
Как-то жарким летним днем. Валька бесцельно слонялся по двору и думал о своей безрадостной жизни. В садике был карантин из-за какой-то болезни, и мама вынуждена была оставлять его на целый день дома.
Валька думал, что все плохо, что на улицу его не пускают, что взрослые его гонят от стола, где они по вечерам собираются поиграть в карты и не хотят, чтобы он слушал, как они иногда произносят «крепкие» словечки. Валька все равно напрягался и улавливал кое-что. А сейчас он просто бесцельно ходил по двору кругами, сосредотачиваясь на мрачных мыслях. И это было все равно лучше, чем находиться в садике.
Двор был пуст. Выйди Валька без разрешения на улицу, соседи доложат маме, а ходить   кругами надоело. Тогда Валька решил для разнообразия пролезть через дыру в заборе в противоположной от ворот части двора и побродить по небольшому пустырю, с которого он всегда успеет заметить маму и незаметно вернуться во двор, если она вдруг неожиданно придет с работы.
На пустыре не было ничего интересного. Густые заросли чертополоха, кузнечики, которых Валька не успевал ловить, равно как и бабочек. Зной, жара, лень. Неожиданно, что-то знакомое привлекло Валькино внимание, он увидел большую бородавчатую жабу, которую нечаянно спугнул. Он сразу же вспомнил давние события, связанные с лягушкой. Но тогда те события стерлись из памяти, а сейчас, увидев жабу, Валька вспомнил о лягушке лишь то, что он хотел почувствовать прутиком упругость ее тела, но из-за того, что она была в воде, так и не смог как следует это сделать.
Тут же жаба - лягушка была прямо перед ним, на земле и в полной его власти. Валька вспомнил из рассказов мамы, что лягушки не кусаются, что у них нет зубов, поэтому страха не было. Первоначальной была мысль - потрогать, пощупать ее упругое тело.
Валька тут же нашел веточку и начал осторожно тыкать жабу в спину, в то же время не давая ей упрыгать в сторону. От тыканья не было никакого интереса. Валька начал тыкать сильней, еще сильней, изо всей силы, приходя во все большее возбуждение. Начал меняться и характер мыслей, они становились все агрессивней и неуправляемей.
Валька вдруг вспомнил, сколько страхов он натерпелся из-за лягушки, сколько ночей не спал.
Вся злоба за это обратилась на жабу. Это она во всем виновата. Нет, за это ее надо ударить посильней, Но чем? Валька вспомнил, где хозяйка клала молоток, которым время от времени колотила во дворе орехи. Он быстренько сбегал за ним и постарался заметить, как тот лежит, чтобы потом положить точно так же.
Жаба не успела далеко ускакать. Валька вернул ее на прежний, свободный от травы пятачок.
Сначала он ударил ее не сильно, чтобы наказать: «Вот тебе, за то, что я натерпелся». Жаба крякнула, но ничего не произошло. Валька ожидал, что она пуститься наутек, но жаба передвигалась очень медленно, устав от того, что Валька каждый раз возвращал ее обратно. К тому же она находилась на самом солнцепеке, к чему также не была приспособлена.
Валька ударил сильней, еще сильней. На жабу уже обрушился гнев не только за пережитые из-за лягушки страхи, а за то, что Вальку постоянно притесняли взрослые, за то, что и в садике было плохо, и что отца не было, и что у хозяйской дочки все лучше, чем у него.
Бедная жаба крякала, мягкая земля не позволяла как следует нанести по ней удар. Неожиданно из жабы брызнула кровь. Валька испугался содеянного. Но еще больше он испугался, что жаба останется жить, потом приведет с собой таких же, как она, и они ночью нападут на Вальку и отомстят. Он решил добить жабу и буквально расплющил ее молотком. После этого, убедившись, что жаба мертва, он забросил ее подальше от тропинки в бурьян, чтобы никто не смог ее найти, а если кто и найдет, чтобы не смог догадаться, что это сделал Валька. Засыпал следы крови на земле, тщательно обтер молоток травой, постарался придать ему то же положение под лавкой и начал ходить возле ворот, дожидаясь мамы, как будто все время там и был. На следующий день молотка под лавкой уже не было. Хозяйка могла обнаружить на нем следы нестертой крови. Вряд ли она догадалась, что произошло на самом деле, но на всякий случай молоток убрала.
Вальку же поначалу распирала гордость от содеянного. Он хотел как можно скорей похвастаться мальчишкам, какой геройский поступок он совершил. Как на него напала огромная жаба, которая хотела его съесть, а он расправился с ней с помощью молотка. Но чем дольше Валька думал об этом, тем больше остывал его пыл. Больше всего он боялся, что дети могут все рассказать маме, на Вальку уже не раз ябедничали. Им нравилось смотреть, как Вальку наказывала мама, и злорадствовать при этом. Валька решил на время подавить эту мысль и дождаться удобного случая.
Находясь в обществе детей, он каждый раз думал: «Как же так, ведь я совершил такой значимый поступок. Никто ничего подобного не совершал. Но я никому не могу рассказать о своем поступке». Чем дальше, тем мрачней становились мысли. Валька начинал осознавать, что совершил что-то ужасное, необратимое, но ему не хотелось в этом признаваться. Постепенно все это превратилось в ужасную тайну, даже для самого себя.
Валька постарался запрятать ее в тайниках души как можно глубже, забыть об этом раз и навсегда, но как бы он ее не прятал, она продолжала негативно влиять на жизнь, мысли, поступки, чувства, и как подколодная змея терпеливо ждала своего момента,  чтобы отомстить за содеянное.