Младенец

Валериан сидел на кухне и молча слушал, ковыряясь в носу своим длинным извилистым пальцем пианиста. У него болела голова приступами-порывами, которые то напоминали слабый холодный скозняк внутри головы, то становились бурей подминающей сознание в дальние закоулки черепной коробки и едва ли не за её приделы. От этих приступов, порой темнело в глазах. Лишь слух оставался неизменно чётким, не ухудшаясь ни на долю секунды. Где-то над потолком кружила муха. Капал кран. Очень хотелось пить. Горло было сухим и шершавым как наждачная бумага, но он не мог встать со стола пока не был закончен разговор, который продолжался последние шесть часов и всё никак не заканчивался. Для Валериана это была настоящая мука. По сути это даже не была беседа двух людей, а монолог одного и внимательное сосредоточенное слушанье другово. Говорила Бонда, его тучная сожительница у которой, если она не брилась, постепенно вырастали небольшие усы. Но в остальных отношениях она каких-либо особо сильных недостатков не имела. Её упорный, надоедливый и конфликтный нрав проявил себя только в это утро, когда она с каким-то странным выражением лица (похожего Валериан ранее никогда не видел у неё) позвала его на кухню для разговора. Примечательно и то, что до этого утра они ни разу не обсуждали свои проблемы на кухне. Когда надо было поговорить, это происходило на месте, легко и непринуждённо, без каких-либо приглашений в специально выбранное место. Судя по данному обстоятельству и непонятно-решительному взгляду Бонды, Валериан сразу понял, что произошло нечто тревожное, ранее никогда не бывалое. Она отказалась давать каких-либо объяснений пока они не начнут говорить на кухне. По дороге туда, Валериана вдруг охватила необъяснимая паника и он, в последний момент, схватился обеими руками за край двери, но щуплый долговязый музыкант не мог мериться силой со своей объёмистой и плечистой подругой. Казалось, в тот момент она раздулась ещё больше, а он наоборот сжался внутрь. Валериан чувствовал, как скребли его ногти по поверхности двери, сдирая краску, когда Бонда тащила его за ноги. В отчаянии он даже впился в дверь зубами, стараясь, во что бы то ни было, удержаться. Но не смог...

Она усадила его на стул, рядом со столом, который никогда не использовался так как они обычно ели в гостинной. Единственное назначение этой мебели, было в том, что на ней уже давно стояла ваза с искуственным цветком из ткани и пластмасы. Сама Бонда почему-то садиться не стала, а вместо этого пошла и закрыла дверь, тем самым как бы отделяя их обоих от внешнего мира и демонстративно отрезая все выходы Валериану, чтобы он понимал невозможность уклониться от столь нежеланной ему беседы и выяснения отношений. Валериан нервно сглотнул и поднялся было, желая подойти к раковине и налить себе стакан воды из кувшина. Но Бонда сразу же оказалась рядом и толчком опрокинула его обратно на стул. Валериан извинился и сказал, что лишь хотел выпить стакан воды, на что Бонда ответила, что он сможет это сделать после разговора и она не потерпит такого принебрежительного отношения. Он кивнул головой и замолчал. Бонда начала свой рассказ о том, что однажды один из её педагогов в университете попросил её задержаться. Это был господин Ханс, которому она особо симпатизировала как человеку и хорошему специалисту. Он указал на то, что её успеваемость по его предмету заметно улучшилась в последнее время и он обнаружил факт того, что она постоянно смотрит на его промежность во время занятий. Далее, как говорила Бонда, она это признала и попросила его показать смычёк. После чего, она стала скрикой и он играл на ней во все три отверстия. Один момент, когда она была опёрта на стол, а профессор Ханс играл, Бонда чётко узнала несколько произведений Вивальди. Кончив, господин Ханс мигом вскочил за стол и уставился в газету, словно бы Бонды рядом не находилось. Когда она уходила, господин Ханс не поднимая глаз, прошептал что она получает высший бал в этом зачёте. Валериан хотел что-то сказать но не нашёлся и тогда Бонда принялась заново пересказывать весь инцидент в мельчайших подробностях. Когда она повторила, то вышло то же самое. Так продолжалось с самого раннего утра, когда Валериан был неожиданным образом грубо разбужен своей сожительницей Бондой....

Так как Валериан был слишком тщедушного нрава и не мог найти каких-либо слов для ведения конфликта, Бонда начала говорить за него. Таким образом ужасный скандал и битьё посуды всёже состоялись. Валериан весь сжался, вжался в угол и закрыл лицо руками, в то время как Бонда неистово металась по кухне, безсистемно разбивая посуду и всё что попадалось под руку. Он чувствовал спиной обои, старался вжаться в них как можно больше, становясь с ними единым целым. Его сожительница, разбив абсолютно всю посуду, принялась гнуть вилки и ложки, зажимая один конец во рту и двигая второй вниз руками. Таким образом все столовые приборы были уничтоженны и Бонда, отломав от стола ножку взяла её для того чтобы разколошматить люстру, до которой иначе не могла дотянуться. Пока она была отвлеченна на люстру, Валериан ползком добрался до двери кухни и, тихо растворив небольшую щель, выскользнул в неё. С кухни были слышны звуки ругани его и Бонды, пока он, в спешке полной ужаса, собирал самые необходимые вещи. Валериан понимал, что если Бонда заметит его отсутствие, то вновь позовёт на кухню и всё начнёться с начала. Поэтому, он, как мог более беззвучно, собрал лишь самые нужные вещи и выкрался из квартиры прочь. Он намеривался вернуться жить к родителям. Если ему удастья их уговорить, то они продолжат оплачивать эту квартиру и Бонда не заметит его отсутсвия. Но последствия могут быть чудовищными в случае неубедительности его доводов. Чтобы не создавать шума, Валериан спускался с четырнадцатого этажа пешком. Сначала очень тихо и медленно, затем всё быстрее. Темп ускорялся, выходя из под контроля. Когда Валериан выбежал из подъезда, он увидел как из окна кухни вылетел небольшой шкафчик, ранее хранивший по суду. Было очевидно, что сора в доме продолжалась и продлиться ещё очень долго...

На автобусной остановке Валериан встретил соседа по лестничной клетке, пенсионера Генадиия Ивановича. После приветсвия, Генадий Иваночив начал жаловаться на постоянный шум в их квартире и высказал просьбу вести себя потише, потому что ему, как пожилому человеку перенёсшему пять инфарктов, жизненно необходим покой. Валериан вежливо извинился, но пенсионер, казалось, этого не замечая, продожал жаловаться и причитать. Генадий Петрович отнюдь не был ветераном второй мировой, как всем старался представиться, а лишь заядлым алкоголиком, который от своей вредной привычки выглядел гораздо старше. Его редкие почерневшие зубы, были как попорченные временем надгробия старого заброшенного кладбища. Когда он говорил, из его рта вырывались потоки скверного дыхания и алкогольных паров. Валериан молча стоял в ожидании транспорта, надеясь на его скорый приход. А Генадий Иванович всё не уходил и продолжал роптать, повышая голос. Вокруг уже собралась небольшая толпа из случайных зевак, которые время от времени вставляли свои коментарии. Большинство из них были старухи, которые шли с рынка где покупали просросченные продукты отпускаемыми с большой скидкой. Они всецело были на стороне пенсионера, акомпонимируя ему скрежетащим хором своих старческих голосов, который становился всё более частым и резким. Находясь изначально далеко, они подходили всё ближе, сжимая круг. Вскоре Валериану оставалось лишь время от времени вытирать лицо платком, поскольку толпа негодующих пенсионерок в порыве эмоций оплёвывала его слюной,  вылетающей вместе речью. Когда наконец подоспел автобус, Валериан сначала сделал вид, что это не его и изловчившись сумел кое-как, отбиваясь зонтиком, прорваться к двери перед самым закрытием. Одна из пенсионерок преследовала особо удачно и едва не ворвалась в автобус за ним, но он отбросил её сильным и точным ударом зонтика в нос. Двери захлопнулись прямо перед уродливыми и грязными лицами старух, которым нехватило совсем немног времени, чтобы успеть в автобус...

Поездка была очень долгой. Главным образом из-за сильных пробок. Большую часть времени автобус просто стоял. Передвигался лишь по десятку метров раз в четверть часа. Ни одно из окон не открывалось и от этого становилось всё более душно и жарко. Постоянно орал какой-то младенец, но казалось, Валериан был единственным, кому это как-то мешало. Все с умилением смотрели на карапуза, когда тот извиваясь в коляске издавал громогласные вопли, которые было очень трудно ожидать от столь малого и хрупкого существа. При каждом новом крике чувствовался вполне ощутимый толчок звуковой волны. От звука дрожали стёкла автобуса. После очередного вопля, Валериан почувствовал как что-то тёплое потекло из его уха, и прислонив дрожащий палец увидел, что это кровь. Голова Валериана разболелась как никогда сильно. В глазах потемнело и он лишился сознания навсегда... Младенец же, взобравшись по коляске вверх, принялся рыться внутри своих памперсов. Спустя несколько минут, карапуз вывалил своей ладошкой кучку испаржнений на лысину сидящего рядом мужчины, одетого в дорогой костюм. Затем ещё одну и ещё... Блеванул прямо на его одежду, стоящую целое состояние. Мужчина весело улыбался счастливой матери гордо стоявшей рядом, когда младенец растирал каловые массы по его голове, лицу и губам. Затем младенец начал отворачивать губы мужчины и запихивать кал внутрь его рта, задорно смеясь. Все кто был в автобусе ( и особенно счастливая мать младенца младенца) веселились с этой забавной выходки карапуза. Через какое-то время он вылез из коляски и добравшись до трупа Валериана начал выдерать волосы с его головы и мазать говном образующуюся проплешину. Это было так мило и все улыбались даже вопреки тому, что автобус уже сутки стоял перед знаком стоп и водитель давно ушёл куда-то, не удосужившись открыть пасажирам двери...