Зойка. Дневник практикантки

6 сентября 1999 год.
Итак, установочная конференция закончилась. В.В. Самопалов, завкафедрой, злобно прикрикнул на нас: «И учтите, филологини и филологессы, вы – не урокодатели, а учителя русской литературы и классные руководители. Вы должны любить детей и заставить их влюбиться в вас. Ибо через человека приходит любовь к знаниям».
- Влюбиться буквально? – наивно спросила Петрик, продолжая полировать ногти, не глядя на профессора.
Филологини захихикали. Взгляд Самопалова смягчился, как всегда это бывало, когда Петрик попадала в поле его зрения. Снисходительно он пробасил:
- Поезжайте в закрепленную за вами школу. Боже вас упаси влюбляться в учеников, студентка Петрик.
Официальная часть продолжилась в кабинете директора в присутствии нашего методиста Самопалова и завуча школы Волковой Дианы Валериевны, в последствии мы окрестили ее – ВДВ. Я задержалась в деканате и появилась в директорской последняя. По пути мне встретилась длинная девчонка в кожаных шортах на высоких «каблах», с дерзким выражением лица. Она по-хозяйски шла по школе и смотрела СКВОЗЬ меня. Какая масть! Это что, местная старшеклассница? «Только бы не из моего класса», - промелькнула пугливая мысль.
Я ворвалась в кабинет директора в тот момент, когда практикантов уже распределяли по классам. Лина Петрик довольно подмигнула мне: она  «закрепилась» за гуманитарным 11-Б.
ВДВ обратилась к методисту: «В нашей школе есть сильный 11-А класс. Математический. Но… у них там была очень эмоциональная история с предыдущей практиканткой. Словом, у вас есть кто-то особо эмоциональный? Другой с ними не справится».
Методист покосился в мою сторону и принял решение: « У нас есть Женя Макарова. Она попробует».
ВДВ пристально посмотрела на меня и, оставшись довольной  впечатлением, что-то черкнула в тетрадь.
Судьба – с виду невзрачная женщина. Когда она делает нечто важное, это порой выглядит как деталь, как маленький штришочек, занесенный на клетчатую страницу. И только потом ты осознаешь судьбоносность такого штриха. 

2005 год. 6 сентября.
Знала ли ВДВ, что в тот день она решила мою судьбу: так никогда и не стать учителем литературы…

8 сентября 1999 год.
ВДВ представила меня классному организатору 11-А класса Ирине Петровне. Женщина угрюмо взглянула на подопечную из-за шеренги пробирок. Мдаа, как на мой вкус, пышнотелая, с полными губами учителя – словесника Диана Валериевна куда привлекательнее. Ирина Петровна напоминала тощую дочь туманного Альбиона.
Химик сухо рассказала о классе. С ее слов я поняла: детки избалованы вниманием окружающих, похвалами заезжих комиссий, и мне придется расстараться, чтоб добиться их расположения. «Скорее всего, вам этого сделать не удастся», - убеждала глазами Ирина Петровна. «Прорвемся»,- почему-то решила я.

9 сентября 1999 год.
Сегодня Ирина Петровна продолжила атаку боем.
Накануне я обдумала, как с ней держаться: просто не принимать близко к сердцу  ультрафиолетовый взгляд и явное сомнение в моих профессиональных данных. Я вошла в кабинет химии, мысленно неся перед собой транспарант со словами Карнеги: нравиться всем  невозможно.
Как вести себя с 11-А я, наоборот, не имела понятия. Боялась войти впервые в самый лучший, образцовый, обласканный класс. Думала: что сказать им?
Здравствуйте! Я практикантка. Буду читать русскую литературу.
Дальше? Тупик.
Привет! Меня к вам прикрепили.
Не годится. Ну что я – значок?
Здоров. Я студентка. Будем учиться вместе.
Глупо. Звучит так, будто из универа по малограмотности меня перевели в школу.
Приветствую, я ваш новый друг.
А мне в ответ: «Других друзей не нашла?»
Здравствуйте, я…
Здравствуйте, я…
Здравствуйте, я ваша тетя. Вот как это все выглядит.
Коварная дочь Альбиона способствовала началу паники в студенческих рядах. Громыхая склянками, она рассказала историю о предыдущей студентке-практикантке.
«Она была математиком»,- сказала Ирина Петровна, многозначительно смерив меня презрительным взглядом. «Очень хрупкой»,- добавила, помолчав.
Как будто то, что я рослая – инвалидность для учителя.
«Студентка-практикантка в наш класс вошла несмело», - запела я внутренним голосом.
«Взгляд – робкий»,- перечисляла химик достоинства предшественницы.
«Урок вела, краснея, как будто в первый раз…» - не унималась я.
«Я думала, лидеры класса Валентин и Зоя ( вы еще столкнетесь с ними) забьют ее»,- продолжала откровенничать классная руководительница.
«И почерком красивым оценки выводила…» - неслось изнутри по нарастающей.
«Однако на уроках математики она как-то сумела их завоевать»,- сказала Ирина Петровна, обращаясь к огромной реторте.
«Ведь перед ней был первый ее десятый класс», - закончила я распевку.
«А литературу они не любят»,- ядовито заключила химик и тяжко вздохнула с глубоким подтекстом.
До меня дошло: она до сих пор ревнует ребят к прошлому и будущему.
Я вежливо раскланялась с ней, пообещав оказывать всемерную помощь, о которой она не просила. На душе было так одиноко, как бывает разве что на приеме у стоматолога.
В буфете, куда я побрела развеять грусть-тоску, уже заседала неунывающая Петрик. Ей-то переживать нечего: гуманитарный 11-Б, небось, любит литературу.
- Линка,- расстроено спросила я, - как мне к этим чертовым детям клинки подбить? Что сказать при первой встрече?
Петрик задумчиво дожевала бутер и дала краткую консультацию психолога (это наша вторая специальность):
- А, пожалуй, ничего не говори. Молчание – золото.
К нам подошла учительница литературы и по совместительству классный руководитель Линкиного класса. Она тепло приобняла улыбающуюся Петрик и подмигнула мне:
- Вижу на челе отголоски метаний юного Вертера. Ну-с, мой капитан, не желаете ли сказать пару слов умудренной опытом старой учительнице?
Неожиданно я выложила все свои сомнения Алле Николаевне. С задором, свойственным лишь гуманитариям, она провозгласила, что мне здорово повезло, 11-А – чудесный класс и скучать не даст. Ее бархатный голос завораживал и вселял уверенность.
Я вспомнила практику в детском оздоровительном лагере. На прощальной дискотеке 2-ой отряд заказал для меня песню «Позови меня с собой».
«…где разбитые мечты обретают снова силу высоты…»
                Я люблю эти слова.
Потому что они жизненно важные.
Разбитые мечты после разговора с Аллой Николаевной вновь обретали силу высоты…

11 сентября 1999 год.
На перемене впервые пришла в 11-А. Хорошо, что я так и не придумала, как представиться – все равно никто не услышал бы. Ребята носились по классу, запрыгивая друг на друга. Рыжий парень с первой парты без особого интереса поглядел на меня и продолжил торопливо списывать домашнее задание.
Я скромно примостилась в самом конце классной комнаты.
Прозвенел звонок. И аудитория стала заполняться новыми персонажами. С мячом под мышкой впрыгнул в кабинет двухметровый верзила. Впереди сел флегматичный очкарик с прицепленной сзади на пиджак смятой бумажкой «У кого нема коня – все садитесь на меня». Под руки впорхнули хихикающие сестрички-близняшки. И вот…последней появилась ОНА…
Как вообще я могла подумать, будто та уверенная в себе длинноногая девушка, повстречавшаяся мне пару дней назад у кабинета директора, окажется не из моего класса?
Закон подлости – категория математическая.
«Зойка..Зойка..»,- загудел, казалось, целый рой. А я молча провела взглядом девушку до третьей парты в среднем ряду. Поставив ноги в проход, она закинула одну ботфортину на другую. Зойка не ответила никому, потому что в класс вкатился колобок-математик.
На ходу он устанавливал контакт с классом:
- Не пытайтесь представить n – мерный куб. Представить его еще никто не смог, а в дурдом переехали многие.
И вдруг он заметил меня:
- А вы кто?
Пока я собиралась с мыслями, рыжий парень с первой парты брякнул:
- n-мерный куб.
Девочки захихикали.
С последней парты двухметровый спортсмен выдвинул свою версию:
- Новинькая.
Я бледно ответила математику, что практикантка и буду читать литературу.
Девочки, как по команде, все, кроме Зои, развернулись и с любопытством обозрели меня.
Зойка обиженно изрекла, глядя на доску:
- Эх, лучше бы математику.
Столько горечи и обиды было в ее словах, что это задело меня не на шутку. Что я сделала ей? Почему не имею права любить то, что хочу? Адреналиновые волны забурлили в крови, сердце застучало. Захотелось уколоть ее в ответ, и неожиданно я услышала свой голос:
- А знаете, Зоя, как выглядит математик в глазах гуманитария?
Зоя резко повернулась ко мне и презрительно прищурила глаза:
- Ну, и как?
- Как человек, прочитавший две книжки, которые никто никогда не читал, и пишущий третью, которую никто никогда читать не будет!
Зоя хохотнула и ответила в полной тишине:
- Мою книжку вы прочитаете!!!
Математик призвал бунтовщиков к порядку, озадачил класс уравнением. К доске вышла Зоя и занялась работой. В вычислениях она допустила ошибку, одна из близнецов указала с места на промах. Девушка недовольно уставилась на подсказчицу.
«Зойка, не таращься ты, а то так и останешься»,- крикнул рыжий с первой парты.
Девушка ответила:
- Валя, а ты знаешь такой анекдот? Математик дарит жене, тоже математику, букет роз и говорит: «Я люблю тебя», на что та метелит его букетом в ответ. Вопрос: почему?
- По качану.
- Ответ неверный!  Он должен был сказать: «Я люблю тебя и только тебя!»
Валентин вспыхнул:
- Зоя, а ты знаешь теорему о женщинах?
- Не ссорьтесь, друзья, - оборвал пикировку учитель.
В полной тишине Зоя строила на доске частокол из чисел. Теперь я могла спокойно поразмышлять.
В школе я слабо успевала по математике. Учительница ставила  вожделенную тройку только потому, что я писала стихи в школьную стенную газету «Пираньи в аквариуме». А она любила подолгу простаивать у этой газеты.
Меня подтягивали по предмету, брали на поруки, нанимали учителей, которые двести раз объясняли: «Из пункта А в пункт В одновременно выехали два поезда…» Но я упорно твердила: неинтересно. И тогда отец, морской физик, взял меня в экспедицию с целью научить понимать и анализировать явления природы. Отец в ту пору исследовал огни святого Эльма. Огни заинтересовали, но так, как я их так и не увидела, то, соответственно, не научилась их анализировать. Я ужасно расстроилась, что в морских далях мы  не встретили доброго старика в ночной рубашке, машущего в бурю двумя факелами у рифов, предупреждая моряков о грозящей опасности.
- Нет, Женя, милая, - смеялся отец. – Огни Святого Эльма- это не старик, машущий факелами…
В пути я написала несколько очерков о заморских городках, в которых мы побывали. Прочитав их, отец вздохнул: «Ладно. Черт с тобой. В конце концов, обучаясь в лицее, Пушкин имел двойку по точным дисциплинам, но это не помешало ему сотворить «Евгения Онегина». А в строках тех заключена великая математика».
По вечерам отец производил точный расчет онегинской строфы. Я не понимала его: зачем пытаться разложить на составляющие таинство любви и силу мысли, облеченную в слова. Отцу не удалось привить мне интерес к математике, но он заставил меня уважать его: я знала – обязательно докажу, что и я чего-то стою в этом мире. Капитанская дочка сделает карьеру, занимаясь любимым делом!
Ему так же удалось привить мне уважение к людям, как орехи щелкающим математические задачки. И мне нравился 11-А, несмотря на то, что я оставалась чужой для них.

14 сентября 1999 год.
Сегодня посетила литературу. Хотелось понаблюдать, как Алла Николаевна работает с классом, ведь через несколько дней мне предстоит приступать к своим обязанностям. «Ученики пришли на занятие в полном составе», - начала я анализировать посещенный урок. И отложила ручку в сторону…
Алла Николаевна обходила парты, демонстрируя детям репродукции Врубеля. Валентин заметил: « Вот бы разбить эту вазу…»
Это он о шедевре, запечатленном Врубелем.
Алла Николаевна, смеясь, отпарировала: «Откуда такой вандализм, Валентин?»
От надругательства вазу спас звонок на перерыв.
Я вышла из аудитории и стала поджидать 11-А у кабинета физики. В сумке лежали заготовленные заранее бланки «Социометрии», я раздавала их подтягивающимся ученикам. Как ни странно, все охотно соглашались принять участие в тестировании. Близнецы Оля и Вика Квачевы, хихикая, поинтересовались, нет ли среди практикантов студентов-мальчиков. И хотя ответила я отрицательно, сестры не отходили.
Глеб Маузер пожал мою руку, когда я отметила, что у него героическая фамилия. А Саша Ковалев, двухметровый верзила, ослепительно улыбнулся, ведь я согласилась заменить заболевшего игрока в его волейбольной команде. Гигант шепнул на ушко:
- После последнего урока…Не забудете?
Я применила самую игривую улыбку:
-Ну что вы? Как можно?
К концу перемены бланк не получила только Зоя – я не могла справиться с внутренней робостью и подойти к ней.
Хотела подступиться на следующей перемене, случайно столкнувшись с девушкой в дверях столовой, но, обдав меня стойким амбре заморского парфюма, Зоя проплыла мимо.

В середине дня я все же пересилила себя и подошла к ней.
- Сделаем, - сдержанно ответила Зоя и впервые посмотрела на меня без превосходства и презрения, как будто только заметила. Как в воды Рейна, которые увидела в прошлом году, путешествуя с отцом, глядела я в изумрудно-зеленые глаза. Не скрывая восхищения, я понесла чушь:
- Зоя…У вас такие глаза… как у Лорелеи из немецкой легенды.
Девушка, насмешливо улыбаясь, спросила:
- А кто это?
Я смутилась. Господи, что я делаю? Губы сами, без моего участия, произнесли:
- Приходите в столовую на следующей перемене. Я расскажу вам о Лоре-Лей, то есть скале Лоры.
С глупой надеждой смотрела я на Зою. А она – на меня. Постепенно выражение ее глаз менялось: от откровенной насмешки до удивления. Наконец в них зажглись искорки интереса. И Зоя кивнула.
- Зойка, Зойка, Зойка – землеройка! – заставил очнуться проносящийся мимо с котлетой в тесте в руке Валентин.
С диким воплем Зоя помчалась за ним. Даже будучи на высоченных шпильках, она грациозно бежала по коридору, вращая сумочкой над головой.
До ужаса мне захотелось вдруг стать Валентином.

В столовой Петрик облюбовала учительский столик, обставив его невообразимым количеством блюд. Трудно было представить, что один человек способен умять такую прорву еды. Линка в каждой руке сжимала по беляшу,откусывая от обоих по очереди.
Завидев меня, практикантка призывно замычала. Я присела так, чтоб входная дверь оказалась в поле зрения. Спешно подруга проглотила кусок.
- Фух! Давала сегодня первый урок в 11-Б. По «Суламифи». Короче, Жека, чувствую себя так: то ли я изнасиловала ту чертову Суламифь, то ли она - меня.
Я гипнотизировала входную дверь.
- Ну а сама атмосфера урока? – рассеянно поинтересовалась я.
В столовую ломился кто угодно, только не Зоя.
- Да говно. Детки всю плешь проели,- Линка захихикала.- Видишь, энергию восполняю.
Я привстала и махнула рукой Глебу Маузеру, очередь которого подходила к стойке.
- Что вам взять? – приветливо крикнул парень.
Линка достала пудреницу и рассматривала свои губы, свернув их в трубочку.
Добродушно она проворчала:
- Сто грамм и пончик.
Я ответила Глебу: "Если не трудно, можно березовый сок?"
Как раскат грома грянул звонок. В дверях образовался затор – ученики спешили на уроки. Мне тоже следовало поторопиться – с сегодняшнего дня по просьбе ВДВ я заменяла захворавшую учительницу седьмых классов.
Некому было слушать немецкую легенду о седобородом боге Рейна, о красавице Лоре и ее рыцаре.

16 сентября 1999 год.
Итак, социометрия выполнена. Я расписала результаты исследования в таблицах Дж. Морено, очень удобных для созерцания и анализа общей картины межличностных отношений в классе. Таблицы занесла Ирине Петровне. Химик с удивлением уставилась в них и тихо спросила, как они работают. Я объяснила. Впервые дочь туманного Альбиона посмотрела на меня с уважением.
В руке я держала живописную книгу репродукций полотен Рафаэля. Я принесла книгу в седьмые классы, хотела показать детям Идеального Человека эпохи Возрождения. Ирина Петровна проявила интерес к художнику.
В подсобке химика мы мирно листали страницы.
- Не понимаю живописцев, создающих черные квадраты. Смотришь на тот квадрат и думаешь: ну что это может значить? Ерунда какая-то. Какой угодно смысл можно в него вложить и назвать квадрат знаменитым. И никто не посмеет возразить, что король-то – голый. Совсем другое дело Рафаэль. Тут, по-моему, все понятно всем временам и народам, - задушевно, без всяких подтекстов сказала Ирина Петровна.
В эту минуту и я изменила первоначальное мнение: уже не казалось, что Петрик больше повезло с классной руководительницей.
В конце концов, каждый получает то, что заслуживает.
Когда я уходила Ирина Петровна приветливо помахала рукой:
- Женя, удачи вам с моими.
Я больше не боялась давать свой первый урок в 11-А. Частично этому способствовал Рафаэль, но в особенности 7-З класс. Со временем он обещал стать гуманитарным, и поэтому мы были на одной волне. Я общалась с ними как со взрослыми. Веселые стайки семиклассников, проносясь мимо на перемене, хором кричали: «Когда вы придете, Евгения Сергеевна?»
И все равно звонок на первый урок в 11-А прозвучал тревожно. Предстояло провести с учениками пару. Удастся ли полтора часа поддерживать интерес математиков к литературе?
Переминаясь с ноги на ногу, постояла возле двери. Из аудитории доносились звуки перепалки между лидерами.
Валентин донимал Зойку:
- Зоя, а ты знаешь, что общего между женщиной-математиком и морской свинкой?
В общем гаме я не расслышала ответа девушки, а вот голос Валентина звучал отчетливо:
- Так же, как морская свинка не имеет ничего общего ни с морем, ни со свиньями, так и женщина-математик не имеет отношения ни к женщинам, ни к математике.
Накал, видимо, нарастал, потому что вдруг прорезался Зоин голос:
- Валя, да будет тебе известно, слово математика – женского рода. Про Пифагора, надеюсь, слыхал? Так вот. В тот день, когда он доказал свою знаменитую теорему, Пифагор так обрадовался, что принес в жертву богам сто быков. Животные молили о пощаде, но сердце математика не дрогнуло. Вот с тех самых пор скоты и не любят математику. А соответственно, и женщин-математиков. Что и требовалось доказать.
Класс взорвался хохотом. А я, наконец, решилась открыть дверь в свой первый урок.
Вспомнился математик-колобок и то, как на ходу он устанавливал контакт с классом. Методика хорошая. И я начала занятие вовсе не с того, что планировала:
- Милые Зоя и Валентин! Простите, я невольно подслушала ваш диалог, и вы мне напомнили анекдот о молодой супружеской паре.
Девочки захихикали. Красный как рак, Валентин рылся в сумке в поиске тетради.    Я продолжила:
- Как-то жена пожаловалась мужу. «Милый, ты математику любишь больше, чем меня». Молодой человек начал оправдываться: «Конечно, нет. Как ты могла такое подумать?» «Тогда докажи»,- потребовала супруга. «Пожалуйста! Пусть икс – множество любимых объектов…»
Последнее «икс» вызвало улыбку всех, даже угрюмого очкарика Вадика Коптелова. Что поделать: эффект неожиданности творит чудеса!
- А сейчас литература, - я стала серьезной.
Тут же Зоя собрала свои вещи и пересела за последнюю парту – на мое место практикантки. Это школьная аксиома: на галёрке сидят те, кто хочет во время урока заниматься своими делами. Меня задел переезд девушки: казалось, тот неясный контакт, возникший между нами, давал повод думать: она ждет моего урока.
Неожиданно поддержал Саша Ковалев. Он взял тетрадки и перебрался за свободную первую парту – как раз напротив стола учителя. Я проглотила вязкий душный комок и тепло улыбнулась Саше. Как все же полезно задержаться после уроков, чтобы сделать эффектный дриблинг и несколько удачных морит.
Поближе подтянулся и Глеб Маузер. Героизм потомка революционной фамилии был оценен мною по достоинству.
Одно теперь я знала точно: ни Глеб, ни Саша Ковалев не ждали от меня формального урока.
Минут через десять и на заднем ряду перестали шелестеть страницы посторонних конспектов. Все больше ребят втягивалось в диалог, и многие пересели поближе. Наконец и Зоя с виноватой улыбкой вернулась на свою парту: ей не хотелось оставаться в меньшинстве.
В душе играла музыка победы и, восседая на лихом скакуне, я трубила в воображаемый средневековый рог.
Каково же было мое удивление, когда после перемены в классе осталось всего семь человек.
Что предпринять? Прежде всего, не показывать растерянности.
А что потом?
Выйти из класса?
Позвать завуча?
Выставить колы прогульщикам?
Применить избитые хрестоматийные приемы? Да никогда!
Валентин ехидно поинтересовался:
- Урока не будет?
С вызовом я ответила:
- Это почему же?
Парень замялся:
- Ну, так семь человек из тридцати шести. Нет кворума. Пойдете жаловаться Ирине Петровне?
Несмотря на горечь разочарования, я широко улыбнулась:
- Всего лишь, говорите, семь человек? Ну и ШО? Все, что наше – хорошо!
Из школы я вышла с пустой душой. И окончательным пониманием: не нужна я ни Васе, ни Пете, ни Зое. В лицо смотрело осеннее хмурое небо, роняющее на землю крупные капли слез. Открывая зонт, я замешкалась на крыльце. Вдруг над хлопнувшим куполом показалось смущенное красное добродушное лицо Саши Ковалева.
Парень стоял на четыре ступеньки ниже  и протягивал мне крохотный букет белых хризантем.
- Вы очень добры, милый Юнго Морита…
Как порой неожиданно ненастный день озаряет вышедшее из-за туч солнце…

20 сентября 1999год.
Рассказала отцу о массовом прогуле одиннадцатиклассниками моего урока. Сергей Сергеевич, завернутый в полосатый махровый халат, оторвался от составления рецензии на диссертацию любимого ученика и сказал:
- Дочь! Подобно Цветаевой, обратись к ним с требованьем веры и с просьбой о любви.
В школе Петрик категорически не согласилась с советом отца. Поглощая котлету в тесте, она пробурчала с набитым ртом:
- Устрой им грозный фронтальный опрос с серией единиц.
Прожевав кусок, ухмыляясь, она добавила:
- Ну, я бы, конечно, сказала им так: завтра неожиданно устрою вам контрольную работу.
Хихикнув, я поддержала:
- Нет, ты бы сказала: ну что, юные партизаны, начинаю допрос по прогулянной вами теме.
Мы зашлись в истерическом хохоте.
Вдруг в дверях столовой появилась Зойка, с серьезным видом она двинулась к нашему столику:
- Евгения Сергеевна, можно вас на минуту?
Линка, развалившись в кресле, динамично замахала кистью руки, как гаишник на проспекте, разруливая затор:
- Зоя, присаживайся. И живее, а то нам по урокам бежать надо.
Зоя огрызнулась:
- Тебе надо – ты и беги. А я с Евгенией Сергеевной хочу поговорить.
Без слов я пересела за столик в углу. Зоя примостилась на противоположном конце и уставилась в столешницу:
- Я не пришла на ваш урок потому, что помогала учителю информатики.
Неожиданно я разозлилась:
- Прекрасно. Я рада. Тогда устроим маленький зачет прямо здесь. Расскажите о Суламифи.
Девушка вытаращила на меня зеленые, как воды Рейна, глаза:
- Похоже на кого-то из Библии. По-моему, чья-то возлюбленная...Наверное, Сизифа...
Она говорила неуверенно, краснея. Длинным безукоризненным ноготком Зоя ковыряла пластик.
Я ехидно заметила:
- Любить - это и был Сизифов труд.
Зоя совсем сникла и задумчиво продекламировала:
- Любить иных - тяжелый крест, а ты прекрасна без извилин...
Девочка могла бы вовсе не приходить ко мне. И что бы я сделала? Но она явилась с покаянием, со своей виной. Кому бы она ни помогала на моем занятии, она знала: я ее жду. Она помнила обо мне. Приступ злости закончился. Я положила свою ладонь поверх руки Зои:
- Послушайте, если вы пропустили по уважительной причине предыдущий урок, это не дает вам права не знать его содержания. Наоборот, если вас не было, вы должны знать в десять раз больше, чем я. И только так.
Мораль она прослушала с опущенным взором, не делая попытки высвободиться из ласкового плена руки. Медленно Зоя подняла на меня глаза, и я с удивлением заметила, что они стали нежно-бирюзовыми. По какой-то случайности не я, а она ко мне обращалась с требованьем веры.
Невольно, очарованная, я засмотрелась на Идеальную девушку эпохи Возрождения.  Увидела ее шевелящиеся губы, и только потом дошел до меня и звук:
- Женя, что вы делаете на следующей перемене? Я хочу узнать о судьбе Лорелеи.

У кабинета литературы стоял Глеб Маузер. Это стало нашей традицией: каждый день он пожимал мне руку у входа в школу ровно в 8.50 (я старалась не опаздывать) и особенно тепло – перед каждым уроком литературы. Не вынимая своей ладони из надежной его, я вошла в класс вместе с парнем. И только тогда мягко высвободилась. Я навела резкость на Зою – и девушка смущенно опустила взор в тетрадь.
В полной тишине я написала на доске:

Тема. А.И. Куприн. «Гранатовый браслет». Бывает ли настоящая любовь счастливой?
Эту тему мы отрабатывали в учебных условиях  на практикуме у В.В. Самопалова. Лина Петрик вела урок, заранее раздав нам предполагаемые реплики. С важным видом «учительница» заглядывала в конспект:
- На этот вопрос ответит Заграй…
- А теперь на мой вопрос ответит Еременко…
- Вывод сделает …
Случился казус. Видимо, Линка неразборчиво написала, кто сделает вывод. И назвала не ту фамилию:
-…Маликова.
Со своего места руками, сложенными крест-накрест, я маяковала Лине Константиновне.
«Ученица» Маликова притворно возмутилась:
- Мы не договаривались, что я буду делать вывод. По плану вывод делает Макарова. А я ее дополняю и говорю, что, по Куприну, настоящая любовь всегда трагична. Но это в самом конце. До меня еще очередь не дошла.
Влюбленный в Лину Константиновну профессор Самопалов от души расхохотался.
Чтоб замять несостыковку, с невозмутимым видом Петрик включила «Аппоссионату» Бетховена. «Ученики» откровенно поглядывали на часики и потихоньку рылись в сумочках – приближалась большая перемена.
Как только отзвучал последний аккорд, Маликова торжественно подняла руку:
- Лина Константиновна, музыка божественна. Не хочу никого задерживать своими восторгами. Скажу просто: по Куприну настоящая любовь всегда трагична. И еще: объявите мне первой оценку за урок, а то мне надо в буфет.
Хохмач Маликова превратила финал открытого занятия в цирк, но Петрик не обиделась, потому что поставила ей пять с плюсом.
- Я учитель, и имею право распоряжаться оценками на свое усмотрение, -  спокойно объяснила она свою щедрость удивленно моргающему Самопалову уже в дверях и  истерично заорала в коридор:
- Маликова, займи мне очередь в буфете!
Сразу заметила, что в 11-А этот урок не пройдет по намеченной схеме. С первых минут ученики разделились на два лагеря. Одна группа во главе с Сашей Ковалевым утверждала, что господин Желтков – слабый человек, только слабак способен совершить самоубийство, пусть даже из-за любви.
- То самоубийство вообще не в той плоскости надо рассматривать,- апеллировала Зоя.
На парте перед ней лежал сборник  произведений Куприна с закладками.
- Это метафора, легко вычисляемая, - неожиданно поддержал девушку Валентин.
- Именно, Валя! – Зоя смотрела на одноклассника горящими глазами.- Желтков - сильный. Князь Шеин предложил ему отказаться от Веры Николаевны. А он предпочел смерть предательству любви.
- Желтков – настоящий мужик! – подвел итог Валентин.
- Просто - настоящий! – откорректировала отличница Юля Погребная.
- Не все ли равно? – слабо защищался Ковалев.
Спор вспыхнул с новой силой, когда возник вопрос: какая это была любовь – безответная или разделенная.
Высказался Глеб Маузер:
- Думаю, безответная. Княгиня Вера просила его оставить ее в покое.
Зоя парировала:
- А под каким углом тут тогда «Аппоссионата»? И почему Вера услышала голос Желткова после его смерти? Это объясняется только таинством любви.
Саша Ковалев вскипел:
- Сумасшествием это объясняется. И оно заразно.
Одновременно Зоя и Валентин вскочили со своих мест. Валентин закричал:
- Только дуэль рассудит нас!
Зоя создала предпосылку к дуэли:
- Ты хочешь сказать, настоящая любовь - всегда сумасшествие?
- Да! – ответил Саша и тоже встал, собираясь защищаться в открытом бою.
Девушка задумалась.
- Пусть она короткая, пусть она сумасшедшая, но она живая и яркая, и поэтому счастливая, - сделала свой вывод Зоя. Потребность в сатисфакции отпала.
Так, без шпаргалок и заготовленных реплик, ребята пришли к выводу, что (по Куприну)  настоящая любовь всегда трагична.
Как только прозвенел звонок, разговор о любви переместился в столовую. Тесным кружком, состоящим только из девчонок, мы сидели за столиком и потягивали сок.
Зоя призналась, что давно влюблена в учителя информатики. Я взметнула на девушку удивленный взгляд: вот это новость. И не скажу, что приятная. Чтобы не выдать себя, широко улыбнулась. Зоя восприняла мою реакцию по-своему:
- Да-да.
И придвинулась ближе. Глаза метали изумруды:
- Желткову повезло больше. Моя любовь – безответная. Наш учитель скоро женится. И свадьба намечена. Аккурат на мой день рожденья – 2 октября. А я буду всего лишь одной из приглашенных.
Мигом Зоя превратилась в маленькую обиженную девочку:
- Ну, ничего. Я надену свое лучшее бархатное платье. И, если он передумает жениться на своей невесте, – то пусть тут же женится на мне.
Я подавила вторую улыбку. Вспомнились рассуждения Зои о сумасшедшей любви. Одна из близнецов, та, что поглупее, Оля, посоветовала:
- А ты ему на свадьбе какую-нибудь чучу отчебучь.
Зойка была не против.
В разговор вступила Таня Махарадзе. Жестикулируя гибкими кистями музыканта, она начала рассказывать свою историю:
- А я, девочки, еще никого не любила по-настоящему. Правда, в нашем классе есть один парень.
По понимающим кивкам подруг я поняла, что мистер «икс» всем присутствующим известен. Зоя еще ближе придвинулась, взяла меня под руку и шепнула в ухо:
- Славик Петренко.
Память услужливо подбросила видеокартинку: крепыш с короткой стрижкой хулиганистого вида запрыгивает на спину очкарика Вадика Коптелова и воображаемой плеткой гонит «коня» по коридору.
Между тем Таня продолжала:
- Мы с ним все время ссоримся и спорим. И я  ухожу побежденной даже, если он не раскрыл рта. Такое тоже бывает. После летних каникул мы встретились, и он спросил: «С кем-нибудь переспала за лето?»
- Ого!- вскрикнула Оля Квачева и зарделась.
- Я сначала хотела соврать, мол, да. Но сказала правду: нет! Я ведь видела, девочки: он обрадовался. Но заявил: «Ну и напрасно». Опять я оказалась побежденной. Вы не подумайте, будто я жалуюсь: быть побежденной мне даже нравится.
Мы замолчали. Я поняла, что девичья половина 11-А, выдав свою порцию откровенности, ожидает от практикантов в моем лице ответного шага.
- Ну что ж, тогда и мне придется рассказать о своей первой любви, - вздохнула я.
Я почувствовала, как Зоя сжала мой локоть.
- Случилось это давно, когда был еще жив дедушка. Он прошел всю войну, а в Берлине потерял ногу. Периодически он ездил в Харьковский протезный институт, и кто-то из семьи его обязательно сопровождал. Однажды в очередной раз в конце сентября дедушке пришел вызов из института. Но мама и отец были ужасно заняты, и тогда в сопровождающие снарядили меня. «Ты не будешь бояться того, что, возможно, увидишь в протезном цехе?»- с беспокойством спросила мама. «Неа», - храбро ответила я. Что нового могла я там увидеть? Много-много, похожих на дедушкин, протезов? Я относилась к дедушкиной искусственной ноге как к его клетчатому носовому платку или к мундштуку, или к видавшей виды почерневшей, еще фронтовой шахматной доске. Без этих вещей не представляла старого солдата.
Девчонки притихли и перестали тянуть сок из соломинок.
- Мы поехали в Харьков. Пока по утрам дедушке делали примерки, я гуляла неподалеку, в парке. В последний день сентября, как обычно, я шла по аллее. В конце аллеи я увидела крохотную фигурку. Она приближалась и скоро выросла в мальчика. Сомнений больше не было: по дорожке бежал паренек моих лет. Но двигался он как-то странно: тяжело, со скрипом. Он напомнил усталого медведя, продирающегося сквозь бурелом. Когда медведь поравнялся со мной, я засмеялась: таких неуклюжих людей  видеть еще не доводилось. Мальчик остановился и присел на пенек. Отдышавшись, он спросил:
- Ты чего смеешься?
- Да так, - неопределенно ответила я и залилась пуще прежнего.
- А я знаю, где есть поляна с еще не опавшими цветами. Хочешь, я подарю тебе ее?
Так  я познакомилась с Олегом. Каждое утро мы встречались на условленной поляне. Говорили обо всем. Я, например, узнала, что Олег хочет стать врачом-ортопедом. Я не спрашивала – почему. А однажды мальчик не пришел. Я почувствовала себя ужасно одинокой, но скучать было некогда: меня ждал дедушка – сегодня я сопровождала его на окончательную примерку. Мы с дедом вошли в кабинет врача. И я остолбенела: возле занавески в виде простыни, прикрывающей угол, за которой слышались голоса, стояли две  искусственные ноги, обутые в кроссовки «Аддидас», точно такие, какие я видела на Олеге каждое утро. Врач вышел из-за занавески, поприветствовал нас. Усевшись за стол, он с нажимом на каждое слово сказал тому, кто был пока невидим: «Ходить! Бегать! Танцевать! И никогда, ты слышишь, никогда не отставать от других!» Из-за простыни показалась знакомая рука, по очереди нащупала обе ноги и утащила их из виду. А через несколько минут передо мной предстал Олег.
- Ах! – Вика Квачева в испуге прикрыла ладошкой рот.
Я продолжала:
- В ту минуту я вспомнила свой смех в день нашей первой встречи в аллее. Он показался противным, скрипучим, подлым. Я поняла, что поступила некрасиво. Зато теперь я знала, что настоящая красота – это сила духа. Настоящая красота – ходить, бегать, танцевать, и никогда не отставать от других! Показалось, будто порыв ветра наклонил все цветы, дикие и нежные, в мою сторону. Поляна, подаренная мне однажды в виде букета, кивала сотнями ярких лиц. Я увидела Олега, стоявшего в ее центре и смущенно улыбавшегося мне.
Я закончила повествование, а молчания никто не мог нарушить.
Наконец Таня Махарадзе вздохнула:
- Как красиво!
Вслед за ней голос подала серьезная отличница Юля Погребная. Во внешкольной жизни она увлекалась психологией:
- Теперь всю жизнь во всех своих любовях вы, Евгения Сергеевна, будете искать внутреннюю красоту Олега. Вы всегда будете влюбляться осенью, в последний день сентября.
- В общем, обречена на любовь к убогим калекам, - притворно траурно вставила пятак циничная Петрик; она давненько уже стояла за моей спиной, уплетая рогалик. – Слушай, Евгения  свет Сергеевна, надо двигать в универ. Назрела стипуха.
Зоя вцепилась в рукав моего пиджака:
- А я думала, сегодня еще услышу легенду о Лорелее.
Петрик возмутилась:
- Ээээ, какая Лорелея? Что за дурацкие сказки? Хорош галдеть. Цигель-цигель, ай лю-лю…
Она гневно топнула ножкой.
Я шепнула Зойке, ласково на нее глядя:
- Можно вас на минутку?
Мы отошли в сторону. Взволнованно я предложила, покручивая единственную пуговицу Зоиного приталенного пиджака:
- А как вы относитесь к тому, чтобы завтра вместе прогуляться по набережной? Именно там бродит призрак златокудрой Лоры.
Зоя смотрела на меня счастливо смеющимся взглядом – она была согласна.
В маршрутке я доказывала Петрик:
- Ты не понимаешь, сегодня я поняла, что настоящая любовь - первая.
Подруга придирчиво  разглядывала себя в зеркальце пудреницы:
- Это по Куприну или по Макаровой?
- Балда, это по жизни, Линка, - почти кричала я. – Эмоциональный бум, который уходит с опытом.
- Все когда-нибудь уходит, - опустила меня на землю Петрик.
А я продолжала парить на крыльях собственного открытия Америки:
- И уходят стихи. Наступает покой и трезвый рассудок. И осознание такой важной потери. Это осознание отныне всегда с тобой. Особенно оно чувствуется осенью, когда «идешь по ковру из желтых листьев, обо всем забыв». И вдруг по имени тебя окликнет прошлое. Ты оглянешься на зов, немножко постоишь в замешательстве и, вздохнув, побредешь дальше, загребая яркую опавшую листву. Мираж! Иллюзия! А так сладко…
Линка захлопнула крышку пудреницы и уставилась на меня. Серьезно она спросила:
- Макарова, ты что, втюрилась, не дождавшись последнего сентябрьского дня?
Мы возвращались домой поздним вечером. От выпитого пива пошатывало, и поэтому я вынуждена была опереться на Петрик. Петрик покосилась на меня, беспомощно улыбнулась и вдруг надрывно крикнула:
- А хочешь, Макарова, я расскажу о своей первой любви? Хочешь?
В этом крике был какой-то жуткий вызов. Линка уже хохотала:
- Хочешь, Макарова, я тебе даже спою о своей первой любви? Хочешь?
Не дожидаясь согласия, Петрик оттолкнула меня, запрыгнула на бровку и, балансируя на ней, заорала дурным голосом:
                Ах, лава-лава-лава-лавочка…
                Большой обманщик Славочка…
                Он целовал мне пальчики
                И лгал, что будет мой.
                Ах, лава-лава-лавочка,
                Разбил мне сердце Славочка.
                И я не верю сказочкам
                Про первую любовь…


21 сентября 1999 год.
Я сидела на лавочке в ожидании Зои. Уже полетела в урну вторая порция растаявшего мороженого, а девушка не появлялась: видимо, физрук все же не отпустил ее с последнего урока. Было чем заняться – над головой пронзительно синело высокое холодное небо. Я мечтала. Когда-нибудь я возглавлю свою частную школу, в которой математики не будут подкалывать гуманитариев, и наоборот. И, если ученик частной школы, какой-нибудь Шарль Пьерро, задумает написать сказку, юному математику не нужно будет стыдиться внутренних порывов и издавать ее под чьим-то псевдонимом. В конце концов, об ученом Дарманкуре мало кто знает, а вот «Сказки матушки гусыни» читает весь мир.
- А вот и я, - на парапете, подперев руками бока и широко расставив ноги, затянутые в узкие голубые джинсы, стояла Зоя и лучезарно улыбалась. Легкий бриз развевал ее золотистые волосы. Солнце било в глаза. И, приставив ладошку ребром ко лбу, я рассматривала совершенные формы и глупо лыбилась в ответ.
- Ну, хватит, засмущали всю, - Зоя спрыгнула с подиума.
- Предлагаю ролевую игру, - выпалила я.
- Согласна! – не растерялась девушка.- Кем же я буду?
- Вы будете волшебницей Лорелеей, пережившей века и явившейся в новом, современном облике.
Лукаво Зоя спросила:
- Тогда кем же будете вы?
Я задумалась:
- Выберете сами. Я познакомлю вас с достаточным количеством персонажей. Желаете?
Зоя решительно кивнула.
- Тогда в путь!- скомандовала я и повела девушку вдоль по набережной, в дальний ее конец, где к самой воде склонилась старая ива, кончиками ветвей трогая воду.
- Приходилось ли вам, Зоя, гулять по берегу Рейна невдалеке от городка Бахарах в тихий солнечный сентябрьский день?
- Конечно же, да! В прошлой жизни.
Зоя приняла игру. Хотя и с долей иронии.
Я продолжала:
- Тогда вы видели крутую неприступную скалу, нависшую над изумрудными водами Рейна. Только птицам удавалось видеть реку с ее вершины. Именно под этой скалой обитает древний злой бог Рейна. Живет он совсем один в хрустальном замке. Лишь рыбы касаются плавниками ковров из водорослей. Не ступала вовек по ним нога человека.
Мы добрались до старой ивы и остановились.
- У реки в бедной хижине живет старый рыбак с дочерью Лорой. Каждое утро, как королева, выходит она из убого жилища, не обращая внимания на зевак, собирающихся поглазеть на красавицу. Смотрит как бы сквозь них. И, расчесывая дивные волосы, поет песни. Но вот однажды…
Зоя погладила шершавый ствол ивы, повернувшись ко мне спиной.
-…на берегу под скалой повстречала Лора молодого рыцаря. Поил он богатырского коня в речке. Смотрит на Лору рыцарь и понять не может, кто перед ним: водяная дева или лесная фея. Полюбил воин девушку с первого взгляда, и она ответила ему взаимностью.
Зоя резко повернулась, пристально на меня посмотрела. В ее глазах плясали изумруды. Внутренне дрогнув, я невозмутимо продолжала:
- В тот день не дождался дочь домой старый рыбак – умчал ее рыцарь в свой замок Штальэк. Полюбились воину песни Лоры. Вынесет на руках в парк возлюбленную и просит спеть песню. Так ярко сверкают золотом волосы Лоры, что на черных вековых соснах, как свечи, загораются капли смолы. Олени раздвигают ветки рогами и подходят поближе, очарованные ее песнями. Скрипит зубами старая мать рыцаря, живущая в мрачной башне. Золотом сияют волосы девушки. Но что за приданное – волосы. Не то золото любит хозяйка замка. Если уж золото – то в слитках и дублонах. «Нечего сказать, славное дело ты задумал, сын мой, - жениться на убогой дочери рыбака. Кого ты привел в родовое гнездо? Со стыда потускнел наш гордый герб. Позором хочешь покрыть наш знатный род? Хочешь, чтоб не принимали нас больше во дворце короля? Чтобы отвернулись от тебя героические предки? Пусть мое проклятие будет тебе подарком, если ты решишься жениться на убогой рыбачке». Испугался сын материнского проклятья.
Зоя, уперев руку в ствол ивы, с жалостью и состраданием глядела на меня.
- Интересно ли вам, златокудрая Лора? – спросила я.
- Да, очень. Женя, мне кажется, эта история хорошо не кончится. Продолжайте, прошу вас.
Я глубоко вздохнула:
- И сказал граф Лоре, что на рассвете уйдет в крестовый поход в далекие страны. В красном свете факелов чужим и страшным показалось девушке лицо любимого. Утром всадники выехали со двора со смехом и свистом. Как только они исчезли из вида, дверь скрипнула. Стуча палкой с рубиновым набалдашником, в комнату вошла злобная старуха: «Уехал сын мой надолго – нечего тебе делать в графском замке. Убирайся к дьяволу!» Отец встретил Лору на пороге бедной хижины: «Нет места опозоренной дочери в моем доме. Проваливай к черту!» Ушла девушка куда глаза глядят, лишь бы прочь от родного дома. Идет по рыбацкой деревушке, а соседки показывают на нее пальцами: «Что же ты не идешь по венец с молодым рыцарем?» На страшное дело решается Лора: утопиться в глубоком омуте на том месте, где повстречала графа. Глядит в омут и видит бороду старого бога Рейна. Высунул тот из воды голову и плечи. В лунном сиянии зловещим светом блестит корона. Падают с косм-водорослей капли воды. Без страха смотрит Лора на старика. Что ей теперь бояться: все самое страшное с ней уже случилось. «Знаю, девочка, люди обидели тебя, как и меня когда-то. Было время, несли они ко мне драгоценности, золотые, серебряные и медные монеты. Кидали их в реку. Просили пощадить их утлые лодчонки. Но век минул, и стали забывать меня. Все отняли: и славу, и мощь. Если ты согласишься, вместе мы сможем отомстить людям. Я дам волшебную силу твоим песням. Но знай, Лора, в твое сердце не должна проникнуть жалость: если ты прольешь хоть одну слезу - ты погибнешь». Не помня себя от горя, отвечает Лора согласием. И тут же бог Рейна отправляет ее на вершину скалы. На закате, убранная речными жемчугами, появляется она на скале и, расчесывая волосы, поет свою песню. Окаменело ее сердце, незрячим взором глядит она с крутизны. Гибель несут ее песни, заманивают в омут. Прочь, рыбак! Прочь, пловец! Если настигнет тебя песня Лоры – ты мертвец. Сотой дорогой обходят люди мрачную скалу. Прозвали ее «Лоре-лей» - скала Лоры.
- А что же рыцарь? Не погиб ли в далеких краях? – тихо спросила Зоя, соблюдая сказочное построение фразы. Когда человек имитирует твою речь – значит внутренне он к тебе «присоединился».
 Девушка двумя длинными пальцами общипывала листочки у ивовой ветки. Милая, милая Зоя, даже, будучи в образе страдалицы Лоры, она беспокоилась об обидчике.
- А рыцарь, возвратясь из похода, обнаружил замок потускневшим. Истлел на старой башне некогда гордо реящий флаг. Едва различим древний герб над воротами. Дикими травами заросло крыльцо. В старом парке под плитой лежит упокоенным тело матери. Мчится рыцарь к старой скале, где встретил когда-то давно Лору. Недобрая идет молва о скале, о злой волшебнице, заманивающей рыбаков в страшный омут. Чувствует рыцарь – та волшебница и есть его Лора. Просит он рыбаков отвезти его к Лорелее. Но никто не соглашается даже за все золото мира. Бросает рыцарь кошель рыбакам, прыгает в лодку и сам берется за весла. Издали слышит он знакомый голос. В нетерпении изо всех сил налегает на весла. Все громче звучит песня Лоры. Слышит он: к себе зовет его Лорелея. Все простила она. «Лора!» - кричит рыцарь. Водоворот увлекает лодку и разбивает ее о скалу. «Лора! Лора! Моя Лора!» - кричит рыцарь, задыхаясь. И вдруг умолкла Лорелея. Будто разбудил ее голос рыцаря. В ужасе она: тонет любимый. Вот в последний раз взмахнули над водой его руки. Слезы обжигают глаза Лоры. Видит она: нет больше рыцаря, сомкнулись над ним волны. Протягивает Лорелея со скалы руки к любимому, все ниже и ниже клонится. И вдруг срывается и падает в воду. Вот и над ней сомкнулась вода омута.
Зоя молчала, опустив взор в начинающую тускнеть траву под ивой.
Я испугалась:
- Зоя, милая. Я рассматриваю образ Лоры как символ настоящей верной любви. Это всего лишь метафора.
Смущенно я улыбнулась:
- Легко просчитываемая.
Зоя по-прежнему глядела в траву и молчала.
- Зоя, именно любви. О боге Рейна вряд ли кто помнит. А о златокудрой Лоре говорят до сих пор. Знаете, сколько туристов берет билет до станции Санкт – Гоарсхаузен, чтоб поглядеть на скалу Лоры и, если повезет, на закате увидеть на вершине призрачное ее тело и услышать уже еле различимый голос.
Зоя подняла глаза. Из-под черных ресниц лилась неожиданная бирюза, пронзающая насквозь.
- Женя, а вы из-за матери или жизненных обстоятельств могли бы так обойтись с любимым человеком?
Теперь я знала, какую роль она отвела для меня в нашей игре.
- Не знаю, Зоя. Это все так сложно.
 Девушка обошла меня, обняла сзади за плечи:
- Посмотрите, Женя, как красиво.
Она приглашала поднять лицо в небо.
Посреди солнечного дня в густой синеве белел рог молодого месяца и заглядывал в бегущие воды Ингула. Разве может быть такое в природе, чтобы солнце и луна, поделив небо поровну, правили им вместе?
Такой родной и близкой вдруг стала все-таки романтическая душа отца, посвятившего всю свою жизнь изучению парадоксальных явлений природы.

23 сентября 1999 год.
Сегодня проводила открытый классный час на тему «Кем быть?» Все ребята прошли тесты «ДДО», Голланда, мы заполнили хорошо работающую «Карту интересов». Одиннадцатиклассники хотели знать, по силам ли им занять свое место под солнцем? Удивило, что многие в классе физико-математической направленности мечтают стать филологами, лингвистами, психологами. Хотя чему удивляться? Достоевский в военном училище изучал высшую математику, а Лермонтов сам составлял задачи и математические шутки.
- А я буду известным математиком, - заявила отличница Юля Погребная, пишущая на досуге психологические этюды. Внешне она была похожа на Софью Ковалевскую. Знала ли Юля, что Ковалевская написала роман «Нигилистка», запрещенный цензурой?
- Я – тоже, - выпалила Зоя и покраснела.
К моему удивлению, Валентин на сей раз ничего не ответил Зое. Открыв рот, он пялился в вырез ее блузки.
- Ну что, девчонки, - бодро сказала я. Мысль о вырезе Зоиной блузки заставила меня покраснеть. – Я желаю вам, чтоб ваши будущие открытия в науке никогда не постигла судьба Софии Жермен.
- А что с ней случилось? – Валентин прервал созерцание соблазнительных округлостей. Любопытство оказалось сильнее влечения.
Класс притих. Я ликовала: сегодня впервые я знала больше о математиках, чем подопечные.
- Всем известна Эйфелева башня. На ее стенах написаны имена семидесяти двух выдающихся ученых. Только не ищите среди них имени Софии Жермен, одной из создателей теории упругости, благодаря которой и стало возможным строительство этой башни…Я желаю вам, ребята, чтобы наша страна была благодарной за те открытия, которые вы сделаете в избранных областях.
После классного часа Зойка подошла ко мне:
- Сходим в парк?
Вчера мы сидели в парковой кафешке «Шкипер», и Зоя развлекала меня математическими головоломками. Как ни странно, на некоторые вопросы я извлекала ответ из некоего кладезя, заключенного где-то внутри меня. Пару решений настолько удивили моего математика, что она сказала: у меня есть не абы какие способности к точным наукам.
- Что же вы хотите, - обрадовалась я. – Мой отец – известный физик. Сергей Макаров.
Зойка остолбенела:
- Женя, вы что? Не шутите? Сергей Сергеевич Макаров – ваш отец?
Я кивнула. Кто бы знал, как я гордилась отцом в ту минуту.
- Тогда я закругляюсь с головоломками. Вы их щелкаете как орехи. И теперь понимаю – почему.
Доверительно я прошептала:
- Хотите, я скажу вам девиз всей жизни отца?
Зоя слушала с напряженным вниманием.
- Это слова Карла Вейерштрасса: математик, не являющийся хоть немного поэтом, не может быть настоящим математиком.
Зоя густо покраснела.
Сегодня вновь девушка приглашала меня в парк, где под старыми березами, как грибы, рассыпались разноцветные столики кафе. Но Саша Ковалев был другого мнения о моем предполагаемом досуге. Его долговязая фигура вдруг нависла надо мной:
- Женя, выручайте. Связующий Ерш заболел. Надежда только на вас.
Зоя насмешливо посмотрела на Юнго Морита:
- Скажи лучше правду. Ты сам попросил его не приходить в школу.
Саша ответил Зое беспомощным взглядом.

25 сентября 1999 год.
Еще вчера я сказала 11-А, что открытый урок по бунинским «Темным аллеям» один из моих финальных. Скоро мы попрощаемся.
- Ой, как жаль! – вскрикнула одна из близнецов, та, что поглупее.
Саша Ковалев тут же озвучил свою мечту:
- Евгения Сергеевна, а вы не могли бы и дальше читать у нас литературу?
Разве я была волшебником? Крепко сжав губы, я отрицательно покачала головой. В горле стоял предательский ком.
Я уже точно знала день нашего прощания – 4 октября. Так всегда: чего-то добьешься, выстрадаешь, и надо уходить к новым горизонтам.
Как я переживу 5 октября, когда у школы с протянутой ладонью не встретит меня Глеб Маузер и не пожмет мою, когда Юнго Морита не будет восхищенно глядеть на меня, эффектно выполняющую дриблинг перед подачей, когда молчун Вадик Коптелов не сунет в мой карман очередное поэтическое творение Блока о Прекрасной Даме, выданное за свое собственное, когда заговорщицки не подмигнет шалопай Славик Петренко, когда Зойка, краснея, не спросит меня: «Что делаете на следующей перемене?»
В понедельник все это произойдет в последний раз.
Я уже знаю имя этому дню – 4 октября!
О, пожалуйста, не приходи, этот день.

27 сентября 1999 год.
Я – на замене в пятых классах. В другом корпусе. Через дорогу от школы. Анализирую с детьми сказку Ханса Кристиана Андерсена «Снежная королева», но мыслями я далеко: в том дне, когда впервые встретила Зойку у кабинета директора. Изумрудные глаза смотрели сквозь меня.
Чувствуя предстоящую разлуку, Зоя каждую перемену в корпусе пятиклашек. Она нервничает. Крутит пуговицу моего пиджака.
Чем я могу ей помочь? Чем я могу помочь нам? Разговорами о жизни, об огромном мире, в котором не всегда все так устроено, как хотелось бы?
За расставанием будет встреча, а за потерей придет приобретение…хотя бы нового опыта. Но разве это звучит как утешение? И ей, и мне?
На большой перемене Зойка подбежала, порывисто обняла меня, отстранилась и помахала перед моим носом старым большим, как от чулана, ключом.
- Вот!  Вот мамин подарок на День рожденья. Ключ от дачи. Евгения Сергеевна, мы с ребятами торжественно приглашаем вас 2 октября на празднование моего 16-летия ко мне на дачу. С ночевкой.
Я хлопала ресницами. Не ожидала такого подарка: провести целый день и всю ночь с Зоей.
Растерянно я спросила:
- А как же свадьба?
Зойка непонимающе улыбалась:
- Жень, какая свадьба?
- Ну, свадьба твоего информатика…
- Какого информатика? Ааааа…
До нее стал доходить смысл моих слов.
Она засмеялась:
- Да пусть человек женится спокойно. Совет да любовь. Ты заедешь за мной утром?
Как же мне везло, господи. Так везло, как будто накануне непоправимой беды.
Мимо шла завхоз с огромной амбарной книгой под мышкой. Завидев меня, она буркнула:
- Макарова, тебе начислена зарплата за замену в пятых-седьмых классах. Так что после уроков приди и получи. И не забудь.
С детским оглушительным воплем я повисла у завхоза на шее и чмокнула ее в нос.
Господи, как же мне везло!!!

3 октября 1999 год.
Целых 157 гривен! Божечки, я сроду не была такой богатой. Бережно хранила деньги три дня. И упорно не соглашалась на предложения Петрик пропить хотя бы двадцатку.
- Ты жлоб, Макарова! – ворчала Линка. – Святое ж дело – обмыть первую зарплату.
В ответ я только счастливо улыбалась.
Я ездила по магазинам, приценялась к фотоаппаратам. Но никак не могла выбрать: одни не подходили по цене, другие – по качеству. Наконец приглянулся стильный компактный фотик за 140 гривен. Милая продавщица подмигнула:
- А пленку наш магазин дарит вам.
Господи, как мне везло! Ведь теперь хватит и на цветы имениннице.
2 октября я неслась к Зое на всех парусах: хотелось поздравить ее первой.
Зойка открыла дверь. На ней было короткое бархатное синее платье. Я открыла рот, но…впервые в жизни не нашла слов, чтоб описать свой восторг. Просто положила белые розы в раскрытые ладони девушки. Без этой детали портрет именинницы не был бы завершенным: синева платья и целомудренная белизна роз только обострили нежную бирюзу, льющуюся из глаз.
С беспокойством я спросила:
- Ты все-таки решила ехать на свадьбу?
- Что? – не поняла Зоя. В своих грезах она путешествовала где-то далеко.
- Ой, - я спохватилась и протянула девушке фотоаппарат. – Это тебе. С Днем рождения, Зоюшка.
Зоя с удивлением смотрела на подарок и не решалась его взять.
- Женька, Женька, откуда ты знала, что я давно именно о таком мечтаю…
В эту секунду не было на Земле девушки, счастливее меня: я смогла выполнить заветное желание самого родного человека.
- Женька, чего же мы стоим в дверях, проходи. Я познакомлю тебя с мамой. Попьем чаю. И поедем на дачу.
День обещал быть чудесным!
В прихожей я спросила Зою:
- А ты поедешь на дачу в платье?
Девушка засмеялась:
- Я надела его на пять минут, чтобы встретить тебя.
Еще никто никогда не одевал своего лучшего платья лишь для того, чтобы порадовать мой взор.
Господи, как мне везло!

Петрик топталась возле маршрутки на Воскресенск. То и дело она заглядывала в пухлый пакет, из которого торчало древко сырокопченки. Поймав нас с Зойкой в поле зрения, Линка заорала:
- Сколько можно ждать? Пионерия уже набила всю маршрутку. А я тут стою голодная – холодная и не знаю: то ли к пионерии ломиться, то ли домой грести.
Из окошек маршрутки весело махали Зойкины одноклассники.
Зойка взяла меня за руку и потащила в салон.
- Конечно, к пионерии, - захохотала я, оборачиваясь к Петрик.
Из маршрутки тут же грянуло:
- Happy birthday to you, happy birthday to you, happy birthday, dear Zoya, happy birthday to you !
Песенное настроение захватило всех. К удивлению, 11-А в дороге затянул хит своих отцов и дедов:
                В лютый холод песня нас с тобой согреет.
                В жаркий полдень будет как вода.
Сильный голос Славика Петренко перекрывал остальные:
                Тот, кто песен петь и ЗАКАЗЫВАТЬ не умеет,
                Тот не будет счастлив никогда!
По выходным Славик подрабатывал лабухом в ночном ресторанчике, и это чувствовалось по вкраплениям в текст.
Зоя сидела на моих коленях, и завитки ее золотых волос приятно щекотали шею. Мы смеялись над Петрик, так и не устоявшей перед колбасой. Чесночный дух разлился по всему салону, и водитель недовольно пробурчал:
- Мне что, теперь с этой вонью всю дорогу ехать? Что за день такой? Сюда – с рыбой, отсюда – с колбасой…
Петрик пригрозила:
- Закройся, дядя, а то я и подпустить шептуна могу. Детишек жалко.
Водитель продолжал пикировку:
- Вот, учительницы всякий стыд потеряли. Чему детей только учат?
Под сидением я пнула Петрик лодыжкой. Линка возмутилась:
- Ну что такое? Я же не на рабочем месте. Надоело мне в училку играть.

Зойкина дача стояла на холме над самой речкой шириной метров в сто, излучина которой резко уходила влево. Через речку был перекинут сверкающий металлическими поручнями мост.
 Нам понравился старый флагшток у дома. Стяг был опущен. Валентин коснулся веревки, обвивающей колесико:
- Право поднять флаг предоставляется Герою Украины ученику 11-А класса Валентину Безбабных.
- Ура! Ура! – радостно захлопали в ладоши обе близняшки.
- А давайте в войнушки играть, - предложила Юля Погребная. И серьезно добавила:
- Ролевые игры способствуют формированию жизненной компетентности.
Мы с Зоей понимающе переглянулись.
- Лучше в зарницу. Мы в лагере играли, - горячо отозвался Славик Петренко. И тут же смутился:
- Прикольно было.
И закончил решительно:
- Но это было давно и неправда.
Неожиданно Славика поддержали:
- Давайте! Давайте в зарницу!
- Ну, нет!- добродушно сказала Петрик.- Я – пас. Я поближе к кухне. Приготовлю обед. Поваляюсь в палатке. День-то какой теплый.
Она поковыляла в глубину сада к разбитой там палатке. Ударила ногой по колышку. Тут же из подкопа под брезентом выскочила низкорослая дворняга и душевно облаяла Петрик.
Линка побежала к нам с криком:
- Держите семеро идиотическую собачку. Она порвет меня на немецкий крест.
Победоносно задрав хвост, идиотическая собачка со звонким лаем бежала следом.
- Чанга! Чанга! – воскликнула Зоя. Пулей, чуть ли не волоча по траве обвисшие соски, Чанга метнулась к хозяйке.
Лаская подпрыгивающую Чангу, Зойка с виноватым видом обратилась к Петрик:
- Это наша Чангуленция. Она с щенятами под палаткой живет. Вот и охраняет их.
- Чанга будет охранять мост во время зарницы, - серьезно заявил Славик, уже вошедший в роль командира.
Вперед выступил молчун Вадик Коптелов и с вызовом сказал:
- Правила игры!
Мы вошли в дом, склонились над старым пожелтевшим ватманом – нашей картой – Зоя притащила его из чулана. Командир роты «красных» Вячеслав Петренко рисовал карту боевых действий. Попутно он объяснял:
- Наш дом становится штабом и одновременно финишем игры. Здесь остается интендант первого ранга Лина Константиновна. Остальные делятся на две роты – условно «красные» и «белые». Задача «белых» - со своим знаменем отойти по мосту в лесок за речкой.
Уверенным росчерком Славик очень похоже изобразил линию соседнего песчаного берега, плавно переходящего в подлесок.
Командир оторвал взгляд от карты и задумался, глядя в окно. Наконец он отдал приказ:
- Зоя, сними штору с окна. Она белая. Поэтому она и будет знаменем «белых».
Копошась в пакетах, интендант первого ранга хохотнула:
- И не вздумайте называть знамя шторой. Будете расстреляны за саботаж.
Командир Петренко покосился на Линку, но ничего не ответил. Он ждал, пока Зоя и Валентин снимут штору.
- Далее, - вернулся к основной теме Славик. – Задача «белых»: прорваться через заграждение «красных» в леске, сломить оборону моста или без оной иным образом добраться незамеченными до штаба. Разумеется, со знаменем.
Интендант возразила:
- Задача непосильная, ведь на мосту будет грозная Чанга. А в лесу – рота голодных пехотинцев. Но выполнимая – и тех, и других можно отвлечь лакомым кусочком.
Доля истины в словах  интенданта все же была. Командир задумался. Его выручила Таня Махарадзе:
- Товарищ командир, давайте облегчим задачу «белым». Они будут считаться победителями, если к штабу прорвется хотя бы один боец.
Командир тепло посмотрел на Таню. Мы одобрительно загалдели.
Славик очнулся:
- Предложение принимается. Но боец должен быть со знаменем. Если по каким-то причинам оно будет утеряно – «белые» автоматически проигрывают.
Линка оторвалась от помидора, в который аппетитно впилась минуту назад:
- Да, да, да. Не вздумайте посеять штору. Ответите по законам военного времени за разбазаривание государственного имущества.
Командир отодвинул одну из близнецов, подошел к окну. Разглядывая лесок с проблесками первой желтизны, он хмуро сказал:
- Белые! Внимание! Если вас в леске или где-либо в другом месте настигли красные, достаточно одного касания к вам, чтобы вы были убиты. Погибший боец выбывает из игры, возвращается в штаб…
- И получает солдатский паек в виде бутерброда, - весело закончила интендант первого ранга. – Хенде хох! Я уже сдаюсь. Кто со мной?
И полезла в пакет с бутербродами.
Как ни странно, никто, кроме предательницы Чанги, не прельстился кормежкой. Преданно глядя Линке в глаза, собачка подметала хвостиком пол. Ни на какой мост она бежать не собиралась.
Вадик задал вопрос:
- Как будем делиться на красных и белых?
Зойка пристально посмотрела на меня и выпалила:
-  Согласна быть белой. Только, если со мной пойдет Евгения Сергеевна.
Я отозвалась эхом:
- Согласна быть белой. Только, если со мной пойдет Зоя.
Зоя сжала мою ладонь.
Тут же Саша Ковалев взял меня за вторую руку:
- Я согласен быть белым только, если со мной будут Зоя и Евгения Сергеевна.
К Ковалеву придвинулся молчун Вадик Коптелов:
- Я пойду с ними.
Одна из близнецов, та, что поглупее, мечтательно сказала:
- А я бы в лесочке осеннем погуляла.
Командир подвел итог:
- Близнецов разлучать нельзя. Вика и Оля становятся белыми автоматически.
- Все, все, хватит, - растолкав народ, Линка пробралась к штабному столу и бухнула кулачок в середину карты.- Пусть белых будет меньше, чем красных, а то ловить нам их до самого вечера. А обед в армии должен быть по расписанию.
Белые и красные одобрительно загалдели.
Совещание закончилось. Мы с Юлей Погребной помогали задравшему рубашку Саше Ковалеву наматывать вокруг талии знамя. У зеркала близнецы поправляли макияж. И собирались искать корзинку для грибов. Петрик наклонилась к моему уху:
- Макарова, я потому не участвую в зарнице, что у меня с этим делом уже были неприятности.
- Фрустрирующие факторы, - перевела Юля.
Линка покосилась на Погребную с уважением.
- Да, фрустрирующие факторы в виде коровьего дерьма.
Заинтересованные, мы с Юлей оставили ненадолго знамя в покое. Петрик продолжала оправдываться:
- Понимаешь, у нас в пионерском лагере была зарница. Так, как наш отряд состоял сплошь из придурков, нас сделали «хозвзводом», в задачу которого входило выносить с поля боя «трупы». А по этому полю с вечера колхозники прогнали стадо коров. А с утра и мы за «трупами» подались. Идем цепочкой по заминированному полю. А физрук орет в рупор: «Вспышка слева!» Мы, значит, всем хоздвором падаем вправо. Дальше орет: «Вспышка справа!» Мы, как подкошенные, валимся влево. А мины коровы ложили добросовестно: и справа, и слева, и впереди тоже. Вобщем, извозились в тех лепешках. Так нас потом всю дорогу до конца смены и называли: «обосра…ый» отряд.
Все стоящие рядом от души захохотали, ибо историю свою Петрик рассказала в полной тишине.
- Ничего смешного, - осадила одноклассников Юля. – Вот вам наглядный пример того, как подсознание управляет нашими поступками. Вы бы пошли с нами и, пережив заново психотравмирующий фактор, избавились от закоренелого комплекса.
- Ну, уж нет, спасибо на добром слове, - Петрик театрально поклонилась в пояс.- Того дерьма хватило с головой. Больше никаких фрустраций. Мой закоренелый комплекс жить не мешает. И есть тоже…
Довольная, Петрик с хрустом откусила у яблока бок.
Славик Петренко хлопнул в ладоши:
- Так, роты, строиться! Объявляю приказ!
Оля Квачева обиженно произнесла:
- Так мы еще корзинку не нашли.
- Какая корзинка? – одернул ее Вадик.
Две роты выстроились по обе стороны штабного стола. Мы – в одну шеренгу, красные – в три.
Славик скомандовал:
- Командиром белых назначаю Евгению Сергеевну. Слушайте приказ. Даю вам 30 минут. Задача: перебраться через реку и затаиться в лесу. Через полчаса красные выдвигаются вам навстречу. Ровно в 12.00 начинается военно-патриотическая игра «Зарница». Красные атакуют. Белые пытаются незамеченными прорваться в тыл к красным и занять штаб. Задача ясна?
Оля Квачева нерешительно спросила:
- А грибы?
Командир ответил раздраженно:
- Рядовая Квачева! Отставить грибы!
Оля испуганно замолчала.

Ровно через 20 минут мы добрались до леска. Чанга бежала за нами и веселым лаем выдавала красным маршрут передвижения колонны. Зое пришлось наорать на дворнягу. Недовольная Чанга, то и дело оглядываясь, потрусила к дачному домику.
Лес встретил нас тревожной осенней прохладой. Зоя крепко держала меня за руку. Мы бежали первыми. Цепочку замыкала держащаяся за бок Оля. Она все же прихватила лукошко.
На опушке остановились. Начался короткий совет. Зоя авторитетно сказала:
- Ребята, я хорошо знаю эти места. Глубоко в лес уходить не будем. Заляжем в можжевельнике у дорожки на мост. На виду нас не будут искать.
- Логично, - заключил Вадик.
Мы ободрали бедное растение, залезли под разлапистые ветви и накрыли головы можжевельником. Из засады дорожка на мост хорошо просматривалась.
Вот и преследователи оказались в поле зрения. Впереди шел Славик. Его догнал Валентин:
- Я почувствую запах Зои с десяти метров.
Он остановился и потянул носом воздух. Рота окружила Валентина и смотрела на него с надеждой.
- Нет, - сделал вывод парень, - они, видимо, побежали вглубь.
Славик поступил мудро, оставив двух часовых у въезда на мост. Глеба и Юлю Погребную. Я расслышала, как он сказал Тане Махарадзе:
- Тань, а тебе поручение как к разведчику. Пройдешь вдоль по берегу и посмотришь, нет ли где поблизости плавсредств. Если найдешь – сигналь этим. Он достал из кармана свисток тренера.
Как только группа атакующих устремилась вглубь леса, я тихо озвучила созревший план:
- Всей группой мы прорываемся на мост и сметаем сопротивление часовых, жертвуя одним – двумя бойцами. Петренко допустил стратегический промах, не выставив охранение на противоположном конце моста. Но это понятно: он ограничен в людских ресурсах. Мы этим воспользуемся.
Но план сорвался. Из-за поворота выехал мотоцикл с коляской с двумя парнями в ковбойских шляпах, эффектно заломленных на затылках. Из можжевельника вдруг начала вырастать фигура Оли Квачевой. Глупо улыбаясь, забыв, что она в засаде, Оля воскликнула:
- ОООй, мальчикиии!
Ее возглас тут же разнесся по опушке и был услышан преследователями. Рота красных с криками «Они в кустах» бросилась к нам.
- Атас! – завопила Зойка.
- Бежим, - заорал Саша Ковалев.
- Так, девочки, подъем, - скомандовала я сестрам.
Мы побежали вдоль речки, в противоположную от моста сторону. Преследователи неслись плотной группой и быстро сокращали расстояние между нами.
На бегу Саша дал прогноз:
- Они сейчас передавят нас как курей.
- Я хочу водички, - запищала Оля. Она заметно отставала. Вадик замедлил бег. Оля, бегущая с повернутым назад лицом, врезалась в Коптелова и упала. Остановилась и Вика – она не хотела бросать сестру. Ну, что ж, по крайней мере, девочки смогут теперь попить водички и пособирать грибы. Пригодилось лукошко, забытое в зарослях можжевельника.
А в это время Вадик заорал во всю ивановскую:
- Знамя у меня!
И метнулся в лес, уводя противника за собой. Я представила, как враги рвут на нем одежду в поисках знамени. Теперь, когда Вадик рискнул собой ради нас, мы не имели права проиграть.
У старого поваленного дерева потрепанная в боях рота остановилась. Саша согнулся, глубоко дыша, как волейболист после удачно проведенной атаки.
- Девочки, что будем делать?
Зоя застегнула на мне распахнутую ветровку:
- Простудишься.
Она сжала пальцами отвороты воротника моей спортивной курточки и гипнотизировала меня нежной бирюзой, плещущейся из глаз. Я чувствовала, как легонько и незаметно девушка тянет меня за уголки воротника к себе.
Я ощущала Зойкин запах: нежный, чарующий, истомный. Хотелось просто обнять Зою и, замерев в объятиях, стоять вечно у поваленного дерева, вдыхая аромат неизведанных ощущений.
- Девочки, что будем делать? – повторил спортсмен, вернув меня в наши военно-патриотические будни.
 - Вот что, - сказала Зоя, очнувшись. – Там, по берегу, в километре – полтора, есть старый развалившийся мост. Некоторые доски на нем прогнили, но я их знаю наперечет, так как по мосту до нашего домика ближе идти из леса. Славик не нанес мост на карту – красные о нем не знают.
Саша заметил:
- Зато они знают, в какую сторону мы двинули. Когда красные общупают Вадьку, то побегут за нами. И мимо этого дерева не пройдут.
Спортсмен помолчал, принимая решение:
- Девочки, нам надо разделиться. Под прикрытием идти к старому мосту все же безопаснее. Я остаюсь. Они видели, что знамя наматывали на меня, поэтому толпой ринутся за мной, а я смогу заманить их подальше в лес.
Не глядя на нас, Саша стал расстегивать рубашку. Я повернулась к реке и рванула молнию куртки.
Теперь я была хранителем ротного знамени. Красная как рак, Зоя наматывала знамя поверх моей футболки. Я помогала ей. При случайном соприкосновении наших рук меня пронзали сладкие электрические разряды. Саша торопил:
- Быстрее, девочки.
Когда процедура передачи знамени закончилась, я  крепко обняла Сашу. Знала: будь  всамделишняя война, это было бы прощание навсегда.
Не оглядываясь, мы с Зоей, крепко держась за руки, побежали вдоль берега. Теперь, когда ради нас рискнул собой Ковалев, мы не имели права тратить на себя бесценное время.
Солнце било в глаза, сквозь его лучи просматривались сваи старого моста. Мы так сфокусировались на цели, что не заметили идущей навстречу Махарадзе.Она вертела в руке свисток тренера. Пока мы не были обнаружены разведкой противника.
- Бежим в лес. Сделаем круг,- шепнула Зоя.
Молниеносно в голове созрело решение. Я рванула вниз молнию ветровки:
- Нет, Зоя, время. Дорого время.
Мудрость этих слов подтвердили крики и улюлюканье, раздавшееся сзади: враги загоняли Сашу Ковалева.
- Слушай приказ! - скомандовала я.- Одевай на себя знамя. Я выйду навстречу Махарадзе и отвлеку ее. Обязательно сделаю так, чтоб она повернула лицо к реке. Ты тихо пройдешь за ее спиной. Мост в двух шагах.
Зоя сунула знамя под мышку. Кивнула. Я показала ей взглядом на ближайший куст.
Завидев меня, Махарадзе остановилась:
- Опля, вы покойник, Евгения Сергеевна.
Я улыбнулась в ответ:
- Еще нет. По правилам игры вы должны меня запятнать.
- С удовольствием, - галантно отозвалась Таня и сделала несколько шагов навстречу. Я отступила в воду, но не почувствовала холода – как будто состояла из неживого вещества.
- Тогда запятнайте, - засмеялась я, отступая дальше.
- Евгения Сергеевна, вода холодная. Октябрь.
Махарадзе смотрела с осуждением.
Я стояла уже по колено в воде. И отступала дальше. Вдруг споткнувшись, утратила равновесие и упала в воду. Холодом обожгло спину, но вещи немыслимым образом согрели.
- Евгения Сергеевна, я не полезу за вами, - с обидой сказала Таня.
- И не надо, - я смеялась над ней. – На мне все равно знамени нет. Я вам ни к чему.
Таня попросила:
- Выбирайтесь на берег. Не чудите. Это – дурацкая игра. Я согласилась только ради Славы. Пошлите домой пить чай и согреваться.
- Вы – ради Славы, а я – ради принципа. Чувствуете разницу?
Девушка окончательно обиделась:
- Коль вам припала охота барахтаться – я не против. Тем более, что вам не холодно, потому что вы – ради принципа. А я пошла к нашим.
Боковым зрением я видела: по мосту стремительно бежит одинокая фигурка знаменосца. Теперь нужно было, чтоб Махарадзе ее не заметила.
- Не смею задерживать. Вы хороший разведчик.
Я отдала честь Тане. Та пожала плечами и пошла к новому мосту.
Я прикинула расстояние до того берега. Всего около ста пятидесяти метров. Все равно я уже промокла, и вплавь до дома будет гораздо быстрее добраться, чем пешком. К тому же, если я переберусь через речку, то смогу подстраховать Зою на подступах к штабу. Я оторвалась от дна и поплыла на ту сторону. Дальше вода становилась холоднее, я почувствовала, что я все же живая – из плоти и крови. Потому что кровь начала леденеть, а ноги и руки – деревенеть, кроссовки становились все тяжелее. Казалось, что я плыву вечность, а прибрежные камыши не приближаются. Посмотрела на старый мост. У самого его края застыла фигурка, вглядывающаяся в мою сторону. Неужели Зоя почувствовала, что я пустилась в плаванье? Вдруг фигурка ожила и выскочила на дачный берег.
Отчаянно я заработала руками. И камыши тронулись с места, приближаясь. Я выдохлась окончательно, когда ноги достали до дна. Достали-то достали, вот только не было сил идти дальше. Тело сделалось не моим: чужим и тяжелым.Обувь стала чунунной. Ноги проваливались в ил и не слушались. Вот потеха: утонуть в стакане воды! В двух шагах от спасительных камышей.
Вдруг камыши раздвинулись, и показалась Зоя с огромной суковатой палкой. Держа дрын обеими руками, Зойка протягивала его мне.
- Женька, ты сошла с ума, - шипела девушка.
Молча я схватилась за палку, и идти стало в сто раз легче.
Зойка вытянула меня на берег. Завернула, как платком, ротным знаменем и повела привидение в штаб.

Подобрались к дачному домику с тыла. Засекли часового Сережу Головченко, тихого безобидного мальчика. Он стоял с водяным ружьем в руке. Чанга отвлекала дежурного требованием ласк, а часовой ее от несения вахты у подкопа – кусочками колбаски. Тайком мы обогнули дом и оказались у отрытого окна. Напевая мелодию полонеза Агинского, интендант первого ранга занималась стряпней.
Я тихонько позвала:
- Лиииинкаа…
Линка высунула из окна башку. И ахнула:
- Это в каком, извиняюсь, дерьме тебя извозили?
- В коровьем, - хихикнула я.
Я подсадила Зойку на подоконник и передала в горячие руки интенданта.
Сама, не таясь больше, зашла с парадного входа.
- Эй, часовой! – победно крикнула я с крыльца.
Сережа с перепугу выронил водяное ружье.
- А ну, не спать на посту!

Белые и красные аппетитно уплетали приготовленные Линкой разносолы. Мы расположились под айвой тесным кружком. На дереве над нашими головами дозревали ароматные плоды.
- Что ж ты сразу не предупредила про старый мост? – упрекал Славик Зою.
- Надо проводить рекогносцировку местности, - хохоча, ответствовала Зоя. – Победителей не судят.
Закутанная в одеяло, я сидела рядом.
- А ну-ка, дай ружье, - скомандовала Зойка Сереже Головченко.
По цепочке, от бойца к бойцу, Зойке передали водяное ружье. На конце лески была привязана металлическая стрела. Девушка зарядила ружье, прицелилась в самый крупный плод и дала залп. Под тяжестью стрелы пробитый фрукт упал в самый центр скатерти-самобранки.
- А давайте играть в Робин Гуда, - предложила Юля Погребная. Она явно тяготела к интерактивным развлечениям.
- Хватит дерьма на сегодня, - оборвала Петрик отличницу. – К тому же скоро уходит последняя маршрутка.
Почти все гости уезжали в город. С разрешения родителей на ночь оставались только Зоя, Таня Махарадзе и Славик Петренко.
Последняя маршрутка увезла обе роты. По иронии судьбы за рулем сидел все тот же водитель, который доставил нас сюда утром. Он очень обрадовался, что наглая учительница остается. Петрик махала воображаемым платочком вслед уходящему автобусу.

Славик разложил у палатки костер. Зойка притащила гитару. Под аккомпанемент командира хором мы исполнили международный гимн путешественников:
                Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет.
                Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка, улыбнись.
                И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет:
                «Как здорово, что все мы тут сегодня собрались»…
Пора было уходить в дом.
- Мы еще чуточку посидим, - тихо сказала Таня, имея в виду себя и Славика. Петренко подбросил в огонь пару поленьев. Я вошла в дом, надела халат. Одеяло вынесла романтической парочке. Таня и Славик сидели у костра обнявшись. Их караулила вылезшая из подкопа Чанга. Из кухни доносился звон посуды и счастливый смех – Зоя и Петрик наводили порядок.
Я посмотрела в темное холодное осеннее небо.
Господи, как же мне везло. Тело сотрясал озноб – я заболела. Но не холод речной воды стал причиной этому. Я заболела счастьем, счастьем ожидания ночи в объятиях любимого человека.
На соседнем диване до утра ворочалась Петрик. То и дело, взбивая подушку, она бормотала: «На новом месте приснись жених невесте». Но, видимо, жених застрял в другом месте и не желал являться Линке в ее сновидениях.
Под одеялом, прижавшись  друг к другу обнаженными дрожащими телами, мы с Зоей смотрели через окно дачи на небо с крупными холодными звездами. Я вдыхала запах волос любимой, желая запомнить его навсегда. Я знала: впереди меня ждет много ночей любви, но такой единственной никогда больше не будет.
Под утро, касаясь кожи  моей щеки жаркими губами, Зоя прошептала:
                Красавица Лора, спустившись однажды с скалы,
                Забыв свои песни и голос, волшебно звенящий,
                Решила однажды постигнуть науки азы
                И стать математиком в новом своем настоящем.
                Презрела она литераторов видных труды,
                Смеялась, читая стихи и вкушая сонеты,
                Но в жизнь ее ветром ворвалась безудержно ты -               
                Мечтою из прошлого, песней, когда-то неспетой.
                Нет, Лоре уже невозможно утратить корней,
                Забыть того рыцаря с взглядом безумно манящим.
                Ты вестником стала когда-то утраченных дней
                И прошлой любви, отыскавшей меня в настоящем.

- Женя, я люблю тебя. И только тебя. 

Выйдя утром на крыльцо, я увидела пару, укутанную в одеяло, сидящую у потухшего костра. Таню и Славика. У их ног, задрав розовое пузо к небу, храпела беззаботная Чанга, презревшая материнский долг – охранять щенков.

5 октября 1999 год.
Вчера я вела свой последний урок в 11-А классе. «Любовная лирика А. Блока». К нам пришли гости: ВДВ и мой методист профессор Самопалов.
Мы читали стихи. Находили в них то, что, быть может, знали и раньше, но не могли, не умели выразить словами. И вот – последний аккорд занятия. Я читаю стихотворение «Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!» Я читаю его так, как будто бы обнажаю душу, жизнь: ее стремительность и противоречивость; любовь – хрупкую, страстную, безотчетную, сумасшедшую, первую.
Я посвящаю это стихотворение покрасневшему Вадику Коптелову. Только вчера в нашей личной переписке он выдал это поэтическое творение за свое собственное. Хорошо ли это? Скорее да, чем нет: что, если бог дал такую же остроту чувств, но не подарил и тени блоковского красноречия?
Я посвящаю это стихотворение Саше Ковалеву. Всей своей жизнью он обязательно напишет песню, не хуже песни Визбора «Волейбол на Сретенке».
Я посвящаю это стихотворение Глебу Маузеру, крепкое рукопожатие которого поддержит и вселит уверенность не в одну отчаявшуюся душу.
Я посвящаю это стихотворение близнецам Оле и Вике, которые, без сомнения, встретят мальчика своей мечты.
Я посвящаю это стихотворение будущему отважному офицеру Славику Петренко, к которому, надеюсь, через всю жизнь Таня Махарадзе пронесет трепетное чувство. Я посвящаю его этой юной паре и верю, что они проведут у костра, взметающего в небо оранжевые искры, не одну бессонную романтическую ночь.
Я посвящаю это стихотворение отличнице Юле Погребной – ее имя обязательно напишут на суперсовременной башне, строительство которой еще далеко впереди.
Я посвящаю это стихотворение Валентину, тайком засматривающегося на Зою…
Зоя…
Весь мой мир посвящаю тебе!
Звенит звонок и обрывается в душе пронзительной болью.
Я смотрю на Зою.
- До свидания, ребята! Мы договорились часто встречаться, но кто не знает, что такое жизнь? Завтра поманят новые горизонты, закружат другие впечатления, заботы. Дай только Бог, чтобы за долгие годы мы не растеряли откровенную чистоту юности и святость дружбы, и трепет любви, и жажду непрерывного общения, и наивное детское желание и удивлять, и удивляться. Наш урок закончен…
На ватных ногах я направилась к двери, но не нашла сил толкнуть ее.
- Неет, Женя, нет, я не отпущу тебя!
Время изменило течение и стало еле движимым. Как в замедленном кино я поворачивала голову. Как трудно это, оказывается, сделать, когда ты находишься в ступоре. Ступор распространялся на все, кроме Зои. Она, наоборот, существовала в реальном времени.
Фон, на котором ко мне бежала Зоя, расплывался, превращаясь в нереальное, зыбкое марево пока, наконец, не перестал существовать вообще. На всем белом свете были только два человека: я и Она, прижавшаяся к моей груди, поднявшая свое лицо к моему. Я видела приоткрывающиеся дрожащие губы, ищущие мои. Я опустила ресницы и окунулась в длинный, затяжной долгожданный поцелуй, на который мы так и не решились ночью на даче.

Меня вызвали к директору. Я стояла у кабинета вместе с Линкой Петрик. Подруга потрясенно повторяла:
- Ну ты и дурка…Ну ты и дурка…
Из кабинета доносился голос Самопалова:
- Диана Валериевна, вы сами просили подобрать в класс кого-то поэмоциональней…
Я подождала, пока голоса стихнут, и нажала ручку двери.
- Скажи там, что ты была в дрободан пьяная, - посоветовала Петрик моей спине.
Нет, в мире существовали не только я и Зоя. Теперь это стало очевидным. За столом в виде буквы «п» развалился профессор и нервно постукивал подушечками пальцев по крышке дипломата, лежащего перед ним. Директор стояла у окна и отсчитывала в стакан валериановые капли. Ситуацию держала в руках ВДВ. Она сидела в директорском кресле  и смотрела на меня ласково и даже, казалось, понимающе. Во всяком случае – миролюбиво.
- Садитесь, Женя.
Решив до конца защищать свою любовь, я бухнулась на стул. Уши горели.
- Женя, - спросила ВДВ, - вы в университете идете на красный диплом?
- Да, - хмуро ответила я.
- И мечтаете стать преподавателем?
- Да.
ВДВ встала и заложила руки за спину:
- А знаете, Женя, из вас получится отличный специалист.
С удивлением я уставилась на завуча.
- Да-да. Немножечко опыта, учительской интуиции, разумного взгляда на проблему – и подобных казусов больше не повторится.
- Это был не казус, - уперлась я.
- А я утверждаю: именно казус, - нажала Диана Валериевна.- Давайте посмотрим на проблему с точки зрения «не казус». Тогда что?
Я молчала.
- Предположим, чувство. Да, пусть будет чувство. Что оно дает Зое? Ответ. Допустим, вы отвечаете девушке взаимностью. Начинаются отношения. Зоины подруги тоже влюбляются. К счастью, не в вас. Выходят замуж. Рожают детей. Заводят благополучные, нормальные семьи. Женя, вы с Зоей однажды тоже захотите детей. И осознаете – у вас совместных детей быть не может. Ваши отношения дадут трещину, положат начало глубокой пропасти между вами. И – как итог – начнется глубокое разочарование, порожденное внутренней нереализованностью. Вывод: ничего хорошего Зоино чувство ей не дает.
Я опустила голову: так далеко в наши отношения с Зоей я еще не заглядывала.
- Далее, - ВДВ расхаживала вдоль директорского стола. – Что это чувство дает лично вам? Весть об эксцессе дойдет до ректората. На учительской карьере можно будет поставить крест. Люди начнут показывать на вас пальцами.
Я взметнула беспомощный взгляд на завуча.
- Да-да.
Не к месту вспомнилась клятва: доказать отцу, что и я чего-то стою в этом мире.
Как будто подслушав мои мысли, ВДВ продолжала:
- Женя, я разговариваю сейчас с вами потому, что хорошо знаю вашего отца. Он не переживет позора. Не за любовью к девочке Сергей Сергеевич отправил дочь на педпрактику.
Я покраснела. Боевой дух был сломлен запретным приемом. Ярко увидела перед собой ликующее лицо отца, когда рассказала ему, что выиграла первую премию в студенческом конкурсе «Портрет на фоне эпохи».
- Женя, - продолжала давить ВДВ.- Катастрофически стремительное завершение карьеры, трещина во взаимоотношениях с родителями, непонимание окружающих и – как итог – глубокое разочарование, внутренняя неудовлетворенность, что вы остались нереализованной. Вывод: ничего хорошего и вам не дает ваше чувство.
Я глубоко и тяжко вздохнула: все верно – как ни кинь – везде клин. Упоминание об отце не давало покоя.
И тогда я открыла рот:
- Диана Валериевна!
Чтобы продолжить, мне пришлось проглотить тяжелый, вонючий комок, мешающий говорить:
- А если мы посмотрим на проблему как на …казус?
Диана Валериевна усмехнулась:
- В учительском деле случаются казусы. Поцеловала по-взрослому неожиданно ученица учительницу – один из них. Понятно: девочка что-то себе надумала, запуталась. Нуждается в поддержке, разъяснении, добром совете, даже мягком укоре. Задача учителя – все это дать неопытному ребенку.
Завуч сделала эффектную паузу. И продолжила с металлическими нотками в голосе:
- Ваша задача – Евгения свет Сергеевна – здесь и сейчас при всех объяснить девочке, что она ошиблась, оступилась, запуталась, наломала дров. Сказать, что вы сожалеете, что вполне понятный в такой ситуации ступор не позволил вам осадить ее еще там, в классе.
Я молчала, как будто отупела, как будто меня и не было больше на Земле.
- Не тороплю вас с ответом, - додавливала ВДВ. – Все взвесьте: казус это или что-то другое. Подумайте о своем будущем, о здоровье отца.
Чашечки весов качались перед глазами. На слове «отец» раздался ужасный щелчок, больно ударивший по ушам.
Выбор был сделан.
Деревянным, не своим голосом я сказала:
- Пожалуйста, пригласите сюда девочку.

 2005 год. 6 сентября.
…В тот страшный день я выбежала из школы и увидела удаляющуюся Зою. Она шла в тесном кольце одноклассников, и Валентин крепко держал ее за руку. Из-за девятиэтажки за школьными воротами призывно сигналила Петрик. Приблизившись, я попросила у нее сигарету. Вдохнув полные легкие дыма, я удивилась: как люди могут курить такую вонючую дрянь? И закашлялась.
(Уже шесть лет я курю две пачки в день.)
Петрик постучала ладонью по моей спине:
- Макарова, я передумала быть учителем.
- Почему? – безразлично спросила я.
Петрик засмеялась:
- На хрена попу наган, если поп не хулиган?
Ответ был исчерпывающим.

Мой отец умер в том же году от инфаркта. Но я не могла себя упрекнуть: он так никогда и не узнал о моем позоре.
Отец не увидел: я выполнила свою клятву и доказала, что чего-то стою в этой жизни. Я сделала карьеру, но не в той области, о которой мечтала. Я так и не стала учителем литературы. Учитель литературы не имеет права предать свою любовь. Особенно, если он – настоящий.
Одно радует – я прочитала все-таки Зойкину книгу.
Эту.

1999 – 2005 год.