Улика

      Заглянув под кровать, Валя обнаружила вязаную шапку с надписью «Россия». Она замерла. Затем быстро достала ее шваброй и стала внимательно разглядывать. В голове щелкнуло:« Вот и след! Я ведь с уверенностью могу  сказать, что до  этого отвратительного события  шапчонки этой в доме не было... Комната пустовала до бабы Сони,-вертела она черную эту вещицу в руках.- Значит, она появилась после ее переезда... Сыну моему, знаю точно, она не может принадлежать - я не покупала ее, и не видела никогда на нем... Ни Олег, ни Николай  с вопросами о ее пропаже ко мне не обращались… Значит, что? Насильник обронил ее именно в тот момент, когда запрыгнул на бабу Сонину кровать, встал  на четвереньки, требуя  обслужить его. Тварь!.. Баба Соня говорила, что эту гадость, - кинула она  брезгливый взгляд на  руку с шапкой,-  он все  время  натягивал на глаза. Понятно - чтобы его не узнали .Господи, каких только уродов земля не носит!.. Ну, ладно! Хоть какая-то зацепка теперь появилась!».
 И набрала "02".

      Галкина Валентина, социальный работник, симпатичная одинокая женщина. Пять месяцев назад она проводила сына в армию, но к одиночеству так и не смогла привыкнуть, что  побудило ее переехать к дочери в город Белозерск, что в двадцати пяти километрах от поселка.

       Оставляла благоустроенный дом, и душа за него болела – немало здесь видела она домов, черными глазницами окон  взирающих на белый свет. Их хозяева, с наступлением демократии, будь она неладна! в поисках работы оставили родные места, да так и не сумели вернуться к своим очагам - работы в поселке не было и не предвиделось.

      В бесхозных домах все растаскивалось злоумышленниками; они ветшали под воздействием солнца, ветра и дождя, становясь нежилыми; в лучшем случае являлись прибежищем для бездомных.

      Валя, которая после смерти мужа вложила в свое жилье немало сил и средств, вытягивая себе жилы, не хотела подобной  участи для него - сын вернется сюда, женится и продолжит традиции семьи.

      Вот почему она с удовольствием согласилась, когда одна из ее бывших подопечных, восьмидесятипятилетняя бабка Соня, попросилась  там пожить. В свою хатенку бабуля  пустила молодую пару за скромную плату: хоть какая никакая, а добавка к скудной пенсии. Детей у нее нет, родственников никаких, вот и выживает, как может. Да и ей помогает!
 
       Валентина, жалея одинокую старушку ,иногда навещала ее: наводила порядок в доме и во дворе и возвращалась к дочери - внука нянчить.
Но в очередной приезд застала бабку,всю измученную и истерзанную.

       Простоволосая и полураздетая, она сидела на разобранной постели, где вразброс лежали одеяло, покрывало, какая-то бабкина одежонка. Волосы седыми космами падали на красное, с кровоподтеками, опухшее лицо. Она дрожащей рукой смахивала беспрерывно набегающие слезы.

       Валя, поняв, что с всегда опрятной старушкой произошло несчастье, в тревоге кинулась к ней :
-  Ах, Господи боже мой! Баба Соня! Что случилось? Почему вы в таком виде?
-  Мне сове-е-е-стно тебе говорить!- разрыдалась  несчастная, дрожа всем тщедушным телом.
-  О Господи!.. Баба Соня! Ну, пожалуйста, не плачьте! Вы забыли, нельзя вам волноваться! – Валентина   засуетилась, забегала по комнате.- Где ваш корвалол? Вот он. Вот - выпейте, легче станет, - поднесла она чашку с лекарством к дрожащим губам.
    Та продолжала содрогаться  всем хлипким телом. Валентина ждала, пока она придет в себя немного, гадая: «Упала? Никогда она еще не падала. Напилась? Так она признавалась - в жизни ни капли в рот не брала! Костыля, с которым не расстается, не вижу… Где же он, костыль?»,- начала она его искать взглядом.

   - Господи! Да не томите уже, говорите! Я же вижу, с вами случилось что-то страшное. Расскажите мне! Может, я смогу вам как-нибудь помочь... И где ваш костыль? Я нигде его не вижу!

    Баба Соня вновь утерла слезы трясущейся рукой:
   - Где-то валяется... - Глубоко вздохнула:- Не пригодился мне и костыль... Сирая я, и несча-а-а-стн-а-а-я!- простонала  она в отчаянии, качаясь из стороны в сторону. ПИ, после  тягостного молчания, со смирением выдохнула:- На веку как на волоку - всяко наживешься, если вовремя не уйдешь… Зажилась я на этом свете, Валечка, вот и опозорена,- захлюпала опять  носом.- Чего стыдимся, того и таимся... Но чего молчать-то без толку!- Как бы себе она прошептала, горестно вздыхая; пошарила вокруг себя и подобрала какую-то тряпицу, вытерла слезящиеся глаза…
   - Как  бы  мне хотелось совсем запамятовать эту ночь! Как же теперь мне дальше жить, Валюша?- запричитала  бабка опять, склонив к подставленному плечу голову.- Да-а-а, если не умрешь вовремя, что-нить и приключится, - вернулась она опять к своему долгожительству. Замолчала надолго, уйдя в себя.

     Валентина молча и терпеливо дожидалась, пока она все-таки  начнет свою печальную повесть.
- Вчера вечером, я еще смотрела теливизир, около девяти, нет! в девять - «Время» только началось...  мне почудился стук в дверь.- Она перевела дыхание.- Валя, только ты и ходишь ко мне, так ты только днем и наведываешься. Вот почему я так испужалась... Ох, грехи наши тяжкие! И не зря,- вздохнула опять болезненно, беспрерывно теребя тряпицу в руках. –  Я подкралась к двери -  будто бы все тихо было…
     А мне,старой дуре, захотелось убедиться, что померещилось. И тихо так вопросила:
- Кого там носит, на ночь глядя? И что ты думаешь, я услыхала в ответ? 

- Позовите мне Олю! Если не ошибаюсь, она здесь живет.

 Я  обрадовалась, парень-от перепутал дома! И ответствовала ему:
- Никакая Оля здесь не живет, следуй уж своим путем.

  Услыхал он меня али нет, но барабанили уже  в окно той горницы, где, ты знаешь, сплю. Не зря мне жутко так стало! Ночь... Одна... Без этого… без телефона…

      Старушка вся опять сморщилась, хлюпая носом. Валя понимала, что даже здоровому  сильному человеку в этих условиях стало бы страшно, не то, что  тщедушной бабке, и не стала её торопить  - у той был опять приступ  отчаяния... Нет, не позавидуешь ей!..

      Переждав, пока  старушка сможет говорить, спросила:
 - Ну, и что, баб Соня? Что было дальше?

 - А дальше… «Уходи, иначе позвоню в милицию!» - проворчала я, продолжая  стоять  в коридоре. Потом решила схорониться, отойти в проход между кухней и спальней - от греха подальше... Но не успела  доковылять - услыхала со стороны кухни звон стекла… Окно разбил, басурман... Следом с грохотом что-то упало. Смотри, вот он, этот камень, - кивнула под  ноги.- Стою в темноте и дрожу от страха... Но разглядела - лезет через разбитое окно. Закричала:  - Что ты, окаянный, делаешь? Чего тебе здесь надо? - И что ты думаешь, этот развратник мне ответил? - начала она опять трястись всем  телом.- Слышу, бормочет: «Мне тебя надо!» – Она промокнула осторожными движениями сухоньких рук красные опухшие щеки:- Нечестивец! Пусть его семя высохнет навеки!- гневно произнесла.

    Валя подошла, и начала поглаживать ее вздрагивающие  плечи успокаивающими движениями.
    -Извращенец! – не сдержала она эмоций. Она уже поняла, что случилось. - И сколько ему лет было?.. Ты не узнала его?
    -  То-то же-е-е, что он совсем молод-о-о-ой! Не больше осьмнадцати, ироду. А, может еще моложе! Срамник... Ох, горе мне  горькое!- закручинилась бабуля совсем. Повесив голову, она  плакала навзрыд, вся содрогаясь телом.

   Валя попыталась ее отвлечь:
   - Баба Соня, мы найдем его обязательно. Вот увидите! Ну-ка, вспоминайте! Может, вы где-нибудь видели его - в магазине, на улице?
   - Нет,- покачала та  головой. - Раньше не видала, а то узнала бы… эти кривые короткие ноги… И узкие волчьи  глаза… Приземистый.
   - Он, что пьяный был, баба Соня?- продолжала  Валя  допытываться - вдруг она сможет вычислить его.
   -Нет. Говор  глухой. Медленный. Растягивал слова. Но не распознала я запаха водки.

   Валентина  хотела выяснить какую - нибудь характерную деталь, что может помочь ей:
   - А одежду его вы запомнили, бабушка?
   - На ём одета была  красная такая  куртёнка. Кажись, спортивная. Под ей темное что-то... Майка. Кеды.
   - Кроссовки? - переспросила Валя.

  Бабушка безразлично махнула:
  - Белые. И шапка. Темная. Вязаная. Он все на глаза ее напяливал. И не снял ни разу.
  - Баба Соня, а  может, он наркоман? Не может же человек с нормальной психикой   насиловать человека старше себя  чуть ли не в пять раз! - догадалась Валентина.
  -  Не знаю,  хучь пьяный, хучь наркоман - все одно... Я, как поместилась в проходе разболаканная, так и осталась в исподнице, не догадалась, старая, накинуть что-нить на себя… А басурман уж спрыгнул на пол… Потащил  волоком в зал. Оглоушил кулаком, вот  сюда, - всхлипнула, осторожно притрагиваясь к виску.

     Несмотря на холод в доме, она покрылась испариной и стала быстро-быстро промокать лицо тряпицей, зажатой в кулачке. Нехотя, через силу произнесла: - Когда пришла в себя, этот ирод стоял уже в трусах, носках и в шапчонке той. Я закричала:  - Что ты делаешь, нечестивец? Куда, ирод! Я гожусь тебе в прабабки. Окстись, мерзавец! – я голосила, а он только осклаблялся. Я силилась противиться. Но костыля при мне не было… - У нее вдруг окреп голос:  - Иначе я размозжила бы ему голову. Нашлись бы и силы!  Пусть бы потом судили!- замолчала и посидела, отрешенно думая о чем-то. Потом подытожила: - Каков век, таков и человек… Господи, покарай его!.. Эта скотина перевернул  меня на живот. Я кричмя  кричать и просить, чтобы он оставил  меня  в покое, но  он вдарил  опять по голове…

   Валя увидела, что рука ее непроизвольно дернулась к голове... И опять она гладила и утешала  обреченно стонавшую бабушку. Решила больше ничего не спрашивать - не бередить ее раны. Но та сама промолвила:      
   - …Каждый раз,  почувствовав боль, я  вопила, а  он мне - колотушку в лицо. Вот, посмотри на эти болячки. Это он, изверг, меня  все время лицом молотил о спинку кровати, пока я не обессилела и не перестала обороняться...- всхлипнула надрывно: -  Но как  не голосить, когда  тебя раздирает невыносимая боль? Я вопила, а он  бил, я вопила, а он - бил. Я снова и снова  призывала  на помощь. Тогда  он пригрозил: «Бабка! Если еще раз пикнешь, я попросту  прирежу тебя!»
 
    - Что же мне оставалось делать, Валюша? Не по старости мрут, не по молодости живут. Хучь и пожила, а умирать-то не хочется!.. Я перестала кричать. А пакостник опять перевернул меня… - Когда, как я думала, насильщина кончилась, решила улестить его  и спросила имя.  Он пробурчал: «Меня зовут Толик, я живу рядом».

    Я переспросила, думая, что ослышалась. Ты же знаешь, что таких соседей здесь сроду не бывало. А он, ирод, снова: «Толик...»
 
    - После этого он опять озверел… От раздирающей боли  я опять  и опять ором орала ... И некому было заступиться…  Он  норовил  все кулаком - в лицо! -  Рука  ее опять дернулась к огромному кровоподтеку над левым ухом. - Исстари говорят: «Не бойся зверей, а боронись злых людей»... Меня так замарали, что не хочу-у-у жи-и-ть…  У меня все болит и жжет,- пожаловалась несчастная, отворачивая лицо в сторону.

   - Господи, боже мой! Что  это за зверюга, и чей он сын! Но мы его обязательно найдем, бабушка Соня! – Валентина безуспешно пыталась  утешить истерзанную бабушку. - И он после этого сразу ушел? – спросила, надеясь, что  бабулин кошмар  тянулся  не долго.
   - Нет, деточка!.. Не сра-а-а- зу.  Когда  все-таки  нечестивец отпустил меня, я набросила халат, думала - все, ад  закончился.  Но ошиблась, этот  недоделанный   открыл дверцы шкафа, и стал в нем копошиться. Я опешила от удивления:
   - Что ты ищешь там?
   - Трусы!- Достав с полки  пакет с  моим   бельишком,   он раскидал все на полу. Вон они  валяются!
  - Трусы там только мои!- баю ему. Тогда этот барбос оскалился, схватил меня.   Я закричала: 
  - Помилуй меня! Дай мне покой, антихрист! Не трогай меня больше. Тогда никому ничего не скажу! - Но упрашивала  я напрасно. Он пригрозил:
  - Телки не хотят спать со мной. Вот ты, бабка, и ответишь за всех за них! - После этого  потащил опять  в спальню... повалил животом вниз... на  сложенный ковер. Какой же это скотина, если бы ты только  знала, Валечка… Какой же  это изверг!.. Весь этот ад продолжался до  двенадцати ночи... Запомнила, потому что поглядела сразу на часы, как только он вышел отсюда.
   - Баба Соня, а  вы что, не проследили, в какую сторону он пошел?  - Валентина хотела знать, с чего ей начать поиски.
  -  У  меня  не осталось  сил  идти к двери, чтоб ее примкнуть... Поэтому и  не  видала… Сама в милицию не дойду. Я не  спала и просидела всю ночь... так... Добывать грех можно, а избыть – тошно!- заключила она свой рассказ, утирая вновь выступившие слезы.
       Валентина позвонила в "скорую", фельдшер вызвала сотрудников милиции...
Слушая  пересказ  бабки, перебирала всех, на кого можно подумать... Но  кто  же способен  на  такое зверство? Она, давно зная соседей и их детей,  не могла никого  подозревать  в таком извращенном преступлении. Бабушка Соня в насильнике  никаких особых примет не увидела…

       Пострадавшую отвезли в больницу, а Валентина  вернулась в город. Но никак не могла выкинуть из головы эту грязную историю. И, чего греха таить, сомневалась, что милиция найдет преступника.
 
      Она все анализировала  случившееся, и  восстановила в  памяти  момент  переезда  бабки со своей мебелью: шифоньером, железной кроватью и старинным комодом. Помогал выгружать все это ее сосед, Олег Звонарев  и его знакомый - Николай, она забыла  даже, какая у него фамилия. Но ребята они хорошие, они никогда бы не пошли на такое. Водителя, который перевез вещи, она не видела, потому что тот все время сидел в  «Газели». Никто другой не знал, что в ее доме живет  престарелая женщина. Хотя, кто знает? В поселке всегда обо всех все знают! Как можно за кого-то ручаться? Мир перевернулся!..

    Мыслями она вернулась к  приятелям сына, которые заходили к нему раньше. Козлоногов Дмитрий иногда приходил в гости к Юре.  Но последний раз был у них в тот день, когда  отмечали проводы в армию. И не может она ничего плохого сказать о нем. Гена Бригадиров, Ожередин Семен и Дима Кочергин – нормальные ребята.  «Господи, голова идет кругом. Не зря говорят, что тот, у кого что-то пропадает, на себя сто грехов берет, думая на каждого!»,- пресекла она свои думы...

     Через три дня она собрала гостинцы и поехала  в больницу к бабе Соне, которую уже подвергли экспертизе. Она еще очень плохо чувствовала себя, давление критическое. Раны и ссадины  болели. Но хоть уже постоянно не плакала и не повторяла, что лучше бы она умерла, чем переносить такое под конец жизни. Больше всего она боялась, что всем станет известен  ее позор. Не хотела никого видеть и лежала, отвернувшись к стенке целыми днями.

    «Да, не повезло  бабе Соне, что ей  попался такой козлина!», - думала Валентина  с гневом  на извращенца.

   …Поговорив еще немного со старушкой и попытавшись её успокоить, что никто ничего не узнает, она вернулась в свой дом, и стала генералить во всех комнатах. Найдя  чужую шапку, позвонила в милицию. Сразу приехали следователь с участковым, пригласили понятых и изъяли ее - "вещдок"...
 
     Потом соседи рассказали, что милиция обнаружила  и  того, кому она принадлежит. Это оказался,  все–таки,  Козлоногов   Митька – вот уж никогда бы не подумала! Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся! Сын Юра дружил с ним. Какой ужас! Мог и его втянуть куда-нибудь! Ведь своих детей она растила одна. Однако обошлось и как этому не радоваться!..

       Она прошла свидетелем на суде, и сумела  собрать картинку воедино: вечером Козлоногов приехал из города, где он работает на стройке. Собрались с приятелями: Евсюком  Геной, Коноваловым Серегой, Подьяковым Иваном и отправились к общему  другу - Михаилу Кандыбину. Пошли в магазин за спиртным, но по дороге успешно  распивали домашний «коньяк» - какое-то пойло, короче. Ну, а  потом  добавляли и добавляли пиво до тех пор, пока у них в жилах оно не забурлило. После этого они решили пойти на дискотеку в школу, где пробыли до девяти часов вечера, а потом все разошлись: кто - куда.

      Козлоногов  же встретил  друга и соседа - Ожередина Семена и с ним отправился домой. Они не захотели  пропускать магазин, который  был расположен у них на пути, и купили  опять две бутылки пива - по 2,5 литра на каждого. Высосали с горла,  пока дошли.

      Сеня зашел домой, а Козлоногова  потянуло на «подвиги». Его бабушка Сима, говорят, рассказала милиционерам, что внук спал на полу  посередине кухни, где и был обнаружен ею. Она растолкала его в четыре часа утра и отправила в постель. По ее же словам, проснулся он в безмятежном состоянии, поел, потом  слышала, как он по сотовому звонил Сене, не видел ли тот его вязаную шапочку – «без нее на стройке будет холодно».

      Валентина  усмехнулась: «Самое удивительное то, что  учителя Козлоногова  на суде  характеризовали  его тоже хорошо: отзывчивый,  спокойный,  неагрессивный, в конфликты не вступал, только пропускал занятия».

   "Почему же тогда   родная школа выпихнула его, такого чудесного, в вечернюю школу  в тринадцать лет?»  - подумала гневно Валентина.

   Но еще больше оторопела, когда узнала  наказание, определенное ему судом за два тяжких преступления: "за незаконное проникновение в жилище, совершенное  против воли  проживающих там  лиц , и изнасилование с применением насилия к потерпевшей". Четыре года и шесть месяцев.

«С испытательным сроком!», - не удержалась она от восклицания, когда  судья зачитывал приговор, и удостоилась его осуждающего взгляда исподлобья.
«Вот, где  самый гуманный суд на свете!- подвела она итог  всему. – Вот, и получила ты защиту, баба Соня!, - пожалела  она  растерзанную и опозоренную на старости лет  бабку. - А я  наивно думала - после  зачтения    заключения той экспертизы о разрывах и  гематомах на теле  старушки он получит не менее десяти лет! Но, видно, фортуна (то бишь, суд) ему улыбнулась! Что можно было взять с древней одинокой старушки?..

    Да, была права баба Соня, когда не хотела  обращаться в милицию, говоря: «В суд ногой - в карман рукой! А там что - там у меня пусто!».