Судьба солдата забытой войны

         (документальная повесть по материалам фронтового дневника 1914 – 1917 гг.)
 
   ПАМЯТИ СВЕТЛОЙ ГЕРОЕВ БЕЗВЕСТНЫХ Я ПОСВЯЩАЮ…
   Отгремел лихолетьем, отшумел смутами теперь уже отошедший в прошлое самый жестокий в истории России XX век. Какими рубцами, какими изломами запечатлелся он в народной памяти ? Коротким и общим ответом будет : войнами. Однако все войны, в которые был ввергнут русский народ на протяжении последнего столетия, имеют одну общую особенность : они до сих пор остаются «неизвестными» для многих наших соотечественников. Более всего это относится к Первой мировой. Последующие за тем потрясения (в первую очередь, конечно, Великая Отечественная война) заслонили от нас историческую память о событиях 1914-1918 годов. Немало способствовала этому незаслуженному забвению и официальная советская пропаганда, представлявшая «империалистическую, антинародную, грабительскую» войну как бесславную страницу нашей истории. Кто из потомков станет интересоваться и уж тем более гордиться «бесславием» своих предков ? Однако теперь, по прошествии многих лет, мы вольны избавиться от идеологических мифов и проклятий, касающихся нашего  прошлого. И если не для оправдания целей той далёкой войны, то во всяком случае для восстановления национальной исторической памяти  нам необходимо вспомнить и увековечить имена тех простых русских солдат и офицеров, которые в годину тяжёлых испытаний откликнулись на призыв своего Отечества и с честью исполнили долг.   
   Мы, современные русские люди, почти не знаем своих героев Первой мировой войны. Сегодня далеко не каждый из нас скажет, кто такие лётчик штабс-капитан П.Н.Нестеров, погибший в воздушном бою, впервые в истории применив таран вражеского самолёта, первый Георгиевский кавалер казак К.Ф.Крючков, участник Моонзундского сражения матрос с эсминца «Гром» Ф.Е.Самончук, потопивший торпедой германский миноносец и взорвавший собственный корабль, чтобы он не достался врагу, сестра милосердия Р.М.Иванова, которая повела в атаку солдат, оставшихся без офицеров, и была смертельно ранена… Однако эти имена сохранила хроника, они известны почитателям отечественной истории. Что до рядовых участников Первой мировой, то их судьбы остаются безвестны…
   Я пишу эти строки и взгляд мой невольно обращается к пожелтелым фотокарточкам, что висят предо мною на стене, стоят на столе, разложены тут и там на полках. На старых снимках, которым без малого сто лет, запечатлены где по одному, где группами русские рядовые и офицеры Первой мировой. Мне, исследователю солдатских судеб той поры, дороги все эти люди, хоть имена многих из них пока что установить не удалось. Они смотрят на меня, эти солдаты в серых николаевских шинелях, и я будто слышу их голоса, обращённые ко мне : «Помяни нас, потомок ! Мы сражались за Веру на полях Галиции, мы умирали за Отечество в Карпатских горах, мы тысячами остались лежать без крестов и поминок в Стоходских болотах и Августовских лесах… Мы не затевали этой войны, но страна призвала нас и мы оставили семьи и пашни, чтобы защитить её… Помяни нас, потомок !»
   Я берусь за перо. Лежите покойно, дорогие мои, пусть земля будет вам пухом. Ваши битвы кончились. А мы, потомки, чувствующие самую сильную, самую жгучую родовую с вами связь, вспомним поимённо каждого, о ком осталась хоть малая память, и помянём совокупно всех, чьи имена теперь ведает только Бог.

   СЛУЧАЙНАЯ НАХОДКА, ИЛИ БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ
   Летом 2005 года на чердаке заброшенного деревенского дома случилось мне найти старую записную книжку. Это были дневниковые записи. Полистав страницы, я сразу обратил внимание на даты : август 1914-го, май 1916-го… Что и говорить, находка замечательная. Но каково было моё удивление, когда позже выяснилось, что записная книжка является фронтовым дневником участника Первой мировой войны. (Мне это показалось тем более изумительным, поскольку именно та эпоха давно уже была областью моих исторических исследований). Я немедленно занялся подробным изучением документа. Начальная запись сразу подсказала, кого следует считать автором безымянного дневника :
Адрес жены
станция Мста, Тверская губерния, деревня Гоголино
Наталье Афанасьевне Яковлевой.
   Итак, предполагаемая фамилия – Яковлев, и, судя по некоторым отметкам в книжке, он уроженец нашей деревни Гоголино. Однако даже местные старожилы не могли припомнить человека или семью такого рода. Я уже было почти совсем отчаялся установить авторство дневника, когда, повинуясь какой-то безотчётной надежде на удачу, в последний раз поднялся на чердак заброшенного дома. И вновь не обошлось без воли Провидения. В дальнем углу, словно оставленная чей-то заботливой рукой, лежала титульная страница записной книжки. Надпись гласила : 
памятная
       ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
     младшего унтер-офицера Кабельного полка Инженерной роты 22-ой технической дивизии
       Ивана Яковлева.
    Найденные дневниковые записи, хоть и начиналась обрывочными отметками о военных действиях августа 1914-го года, в основном касались событий фронтовой жизни Ивана Яковлева от мая 1916-го и обрывались на дате 5 февраля     1917-го года. Продолжение текста, судя по сшивке листов, прежде, несомненно, существовало. Казалось досадным, что обрыв летописи пришёлся на время, предваряющее «великий излом» отечественной истории, и отсёк свидетельство современника той революционной эпохи. Утрата части дневника, быть может самой интересной и значительной, побудила меня к более деятельной поисковой работе. Вскоре, не без помощи некоторых жителей тверского Помостья, которым я признателен за участие, мне удалось встретиться с внучкой унтер-офицера Ивана Яковлева – Соловьёвой Натальей Михайловной, ныне проживающей в С-Петербурге. Наталья Михайловна приняла меня по-русски радушно, и с любезностью предоставила мне для работы фронтовой фотоархив своего деда, весьма ценный по содержанию, а также одну книжицу небольшого формата с пожелтелыми листами, исписанными уже знакомым мне подчерком. Я бегло прочитал первую страницу, пролистнул несколько последующих, заглянул в середину и конец документа… Не было сомнения – в моих руках оказалась вторая часть дневника Ивана Яковлева. Так замкнулся круг поиска, полный случайностей и неожиданностей. Началась кропотливая работа за письменным столом.

   ГОДЫ ДОВОЕННЫЕ
   Иван Степанович Яковлев родился предположительно в 1880 году (или в 80-е годы) в деревне Гоголино (Тверская губерния, Вышневолоцкий уезд, станция Мста). Его родители, тверские крестьяне, не оставили по себе никакой документальной памяти. Впрочем, о своём «тяте» Иван сделал несколько заметок в дневнике – писал отцу письма с фронта, и даже видел своего батюшку во сне :
   «…был сон очень загадочный. Видел отца, христосовался с  ним. Он мне дал три бумажки, и я  стоял перед ним смирно, по военному» (запись от 9 августа 1916 года).
 О своей матери он в записях не упоминал, и даже не известно, была ли она жива ко времени войны.
   В семье Яковлевых (их ещё называли Ручкиными) было несколько детей. Известно, что Иван переписывался с сёстрами – Дуней и Леной, и братом Михаилом, который также солдатом участвовал в Первой мировой войне.               
   По достижении соответствующего возраста Иван, как и большинство молодых людей, по призыву отправился служить в царскую армию. В 1907 году он окончил курсы в Военно-телеграфном классе 3-го Сапёрного батальона. Аттестат, выданный 16-го апреля того же года, свидетельствует :
   «…При испытании рядовой Иван Яковлев получил нижеследующие отметки :
      Закон Божий пять (5)
      Русский язык четыре (4)
      Физика и телеграфия четыре (4)
      Геометрия четыре (4)
      Арифметика четыре (4)…».
    Замечательный этот документ сохранился во всём своём великолепии : огромного размера плотный бланк, с изображенными на нём знаками отличия заслуженного Саперного батальона, с клеймами и печатями, а также с вензельными подписями всех командиров.
   Последовательность продвижения Ивана по службе не сохранилась в записях. Однако доподлинно известно, что к началу Первой мировой войны он уже имел чин            унтер-офицера (звание младшего командного состава). 
   Возможно, служба в специальных технических войсках, где особенно требовались пунктуальность и аккуратность в  исполнении ежедневных обязанностей, определила манеру Ивана вести свои дневниковые записи. В дальнейшем он даже незначительные заметки делал всегда с поразительной точностью, указывая время вплоть до минут. Не преминул телеграфист Яковлев уточнить и дату своего увольнения в запас, а также время возвращения домой :
   «В запас уволен 5 декабря в 3 часа,
    прибыл 7 декабря 1908 год  в 11 ч. 20 мин. дня».
   Вскоре по возвращении Иван определился работать в лавку местного предпринимателя Дмитрия Васильевича Смоленского, которого крепкие кирпичные строения и по сию пору ещё служат жителям посёлка Мста. Судя по разрозненным записям, которые были обнаружены вместе с фронтовым дневником,  Смоленский торговлю вёл немалую. Да и не только он один…  (Это теперь, обнищав донельзя, мы оглядываемся назад и сравниваем жизнь нынешнюю с недавним советским прошлым. Небогато жили, да хоть необидно. Тем и утешаемся. Не прозреть нам ещё дальше, ещё глубже. То, что было до революций мы отсекли, выбросили из памяти. Нам, с тоскою вспоминающим о советском пайке, и невдомек теперь заглянуть за Октябрь, да вспомнить, как бытовали наши предки, как основательно приращивали свободным трудом благосостояние – общественное и личное, какой многообразной  культурный  и хозяйственный опыт они накопили. Перенять бы. Да теперь сможем ли ? Оглядеться нынче окрест Мсты – как напоминание о какой-то другой жизни, виднеются ещё     кое-где коренастые постройки далёкого прошлого. Нам их не сломать, не растащить – стоят крепко). С семьёй Смоленских у Ивана надолго сохранятся не только деловые связи. Он потом ещё не раз будет писать им с фронта, поздравлять с праздниками.
   Летом 1909 года Иван Яковлев обвенчался с девицей Натальей, уроженкой села Холщебинка, что по соседству с деревней Гоголино. Свадьбу сыграли 29 июня, и при том довольно пышно, истратив на торжество 282 рубля – сохранилась такая подробность. Семь лет спустя, будучи уже на фронте, Иван вспоминал :
   «29 июня  1916 год… этот день для меня – день блаженства и радости, и день великого события – семилетний юбилей моего бракосочетания с любимой девицей, которую я знаю почти с детства, и после восьмилетней горячей и чистой любви этот день положил нашему страданию конец и мы теперь вместе. В какой бы отдалённости не были друг от друга в 4 часа дня был наш брак 1909 года, а в 16 часов 1916 года я получил письмо от Наташи и в ту же минуту начал писать ответ на розовой бумаге, и такой же конверт… После отправления письма пошли с Никулиным на прогулку… и за всё время прогулки я воображал после нашего брака прогулку, и как мы провожали тётю Грушу».
    Наталья Афанасьевна (1880 - 1964 гг.) происходила из весьма обеспеченной семьи тверских крестьян, державших большую торговлю в родном селе. (Узнаем ли теперь почти опустевшую Холщебинку ? Прежде стояли там десятки добротных домов, процветали ремесла и торговля, церковь была, да, говорят, – не одна…). Молодая чета Яковлевых хозяйство вела самостоятельно, сохраняя, однако, обширные семейные связи в крепости и силе, как это водилось раньше в крестьянской Руси. Жили своим трудом, и не бедно – достаточно. Достатка крестьянам Яковлевым хватало даже на то, чтобы однажды, незадолго до Первой мировой, отправиться на отдых… в Ялту.
   Но полно всё только о быте.
   Брак был счастливым. Иван испытывал к своей суженой то нежное душевное чувство, которое с годами, укореняясь и крепчая, остаётся прежним, словно не утратившим юной свежести. То чувство, которое в пору тяжких, казалось бы, невыносимых  испытаний, наполняет жизнь человека смыслом и дарует ему веру в необходимость жить, а то и перед ликом самой смерти не оставляет без надежды на спасение. Оно, это чувство, без спросу выбирает своих героев и связывает их сердца узами сладчайшей неволи. Оно переживает своих избранников, и даже когда они уходят из жизни, продолжает существовать. Оно живёт вечно. Не станем называть это чувство всуе, и без того понятно, о чём идёт речь, когда читаем строки из фронтового дневника :
   «26 августа (пятница) 1916 год. Проснулся рано, не спится. Сегодня день ангела Наташи. Ужасно скучно, охота повидаться. Но я мысленно поздравлял её с днём ангела. Пускай она услышит, моя жизнь и моя радость, что я её поздравил и не на минуту не забываю.  …после обеда я пошёл по лесу шататься. Сердце ноет, ужасно скучно, хоть плач. Но делать нечего. Сижу под дубом и воображаю, как моё родное гнездо сегодня день проводит: скучают, плачут и всё без пользы. Я достал милую фотографию родного гнезда, крепко поцеловал именинницу, долго смотрел в глаза ей, но ответа не последовало. Убрал карточку и, убитый горем, с тоской пошёл к себе на квартиру в хатку, которая стоит отдельно от бивуака…».
   Здесь будет уместно заметить, что Иван Степанович Яковлев, простой крестьянин, каких миллионами считали на Руси, солдат, прошедший войну, видавший всякое и переживший многое, был человеком впечатлительным и чутким, способным не только жить в мире, но и наблюдать мир, склонным замечать и осмысливать свои переживания – как мог и умел, конечно. Впрочем, человек другого душевного склада вряд ли стал бы вести дневник.
   Большая История распорядилась судьбой молодой семьи      по-своему, отпустив ей весьма недолгие годы мирного времени. Через пять лет после свадьбы грянула война – Великая европейская, как её называли тогда, или Первая мировая, как её назовут несколько позже. Иван, будучи к той поре не только мужем, но уже и отцом, вынужден был оставить родное семейство и по призыву немедленно отбыть на фронт. В июле 1914 года он распростился со своей Наташей на вокзале в Бологое. Что говорили они друг другу напоследок неизвестно. Наверное, прощались ненадолго, тогда в народе верили, что война окончится скоро и к осени-зиме все солдаты вернуться по домам. Однако встретиться им было суждено лишь через годы…
   
   БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ       
   В Европе всеобщую войну ожидали давно, все государства готовились к ней. В Старом свете веяния пороха ощущались   задолго до того, как раздался первый выстрел – 15 июня 1914 года в боснийском городе Сараево сербский террорист Гаврило Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Уже через четыре дня с вторжения германских полков в Великое Герцогство Люксембург начались военные действия Мировой войны. Спустя месяц Россия, верная союзническим обязательствам, объявила всеобщую мобилизацию. Германия потребовала отменить постановление русского самодержца о приведении вооружённых сил в полную боевую готовность, но получила отказ, и тотчас объявила России войну. Следует заметить, что царь Николай II не хотел вступления России в войну. По воспоминаниям министра иностранных дел С.Д.Сазонова, император, выслушав доклад   о необходимости объявления мобилизации в стране, помолчав, ответил голосом, «в котором звучало глубокое волнение»: «Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей. Как не остановиться перед таким решением ?». 
   Унтер-офицер действующей армии Иван Степанович Яковлев участвовал в боевых действиях с первых дней войны. Уже 2 августа 1914 года в составе подразделения военных телеграфистов он высадился в Варшаве, где русские войска готовились к началу Восточно-Прусской операции, одной из самых масштабных в истории Первой мировой.
   Наступление началось 4 августа и охватило значительные участки польско-германской границы. 1-ая русская армия генерала П.К.Ренненкампфа двигалась вперёд на фронте в 70 км. Крупное сражение произошло в районе Гумбиннена (ныне город Гусев в Калининградской области). В ходе Гумбинненского сражения крупный германский корпус понёс ощутимые потери – 8 тысяч человек убитыми и ранеными. Это была первая крупная победа русского оружия над войсками Германии в начавшейся войне. Немцы потерпели поражение и были вынуждены отходить.
   7 августа наступление фронта поддержала 2-ая русская армия генерала А.В.Самсонова, грозившая отрезать пути отхода германских сил. Если судить по дневниковым записям, именно в составе этой армии принимал участие в Восточно-Прусской операции унтер-офицер Яковлев. Иван записывал свои передвижения очень коротко : день – строчка.  Боевые действия развивались столь стремительно, что на более подробные заметки, вероятно, не хватало времени :
  «7 августа    Галатчизна и Павлово поле, и взяли Млавы
   8 августа    отдых под Млавой,  деревня Муштки
   9 август     переход у деревни Млавка
   10 августа   ночлег у Млавки, и переход от Солтцау за границу».
    Однако вскоре германское командование организовало контрудар по силам 1-ой русской армии, в результате которого с большими потерями она была отброшена назад. Попытка же потеснить левофланговый корпус армии Самсонова, наступавшей от Млавы, германцам не удалась.
  После наступления армии Самсонова немцами был передан от имени командира русского 1-го армейского корпуса ложный приказ об отходе. Это привело к отступлению корпуса.
   К слову сказать, осуществлению подобной дезинформации со стороны немцев способствовало то обстоятельство, что русские телеграфисты, передавая донесения по линии связи фронта,     не пользовались шифром, т.е. депеши отправлялись открытым текстом. Немцы умело перехватывали сообщения противника, без труда читали их, и  успешно  корректировали свои действия. Впрочем, вины рядовых телеграфистов русской армии в том не было, они честно выполняли свой долг. Другой вопрос, почему высокое командование не удосужилось разработать и внедрить никакой системы шифра.      
   Оперативное положение 2-ой российской армии резко ухудшилось. Два её центральных корпуса оказались в полуокружении, поскольку выдвинулись далеко вперёд и остались к тому же без прикрытия с флангов. Более того, не ведя должным образом разведку сил противника, командующий армией и его штаб плохо владели быстро менявшейся обстановкой. Генерал Самсонов с большим опозданием отдал приказ об отходе своих корпусов. 17 августа, на рассвете, корпуса 2-ой армии, оказавшись в окружении в районе Комусинского леса восточнее Танненберга (ныне г.Стембарк на севере Польши), стали прорываться тремя колоннами на юг и восток. Утомлённые сражениями и изнурительными маршами, имея ограниченный запас боеприпасов, они вели бой с величайшим напряжением сил. В итоге оба корпуса были разгромлены. Генерал Александр Самсонов, находясь в безвыходном положении, застрелился. Прорваться из вражеского окружения удалось только около 20 тыс. человек. Оба корпуса потеряли свыше 6 тыс. убитыми и всю артиллерию (200 орудий). На поле боя осталось около 20 тыс. раненых, около 30 тыс. попало в плен.
   Возможно, техническое подразделение, в котором служил унтер-офицер Яковлев, отступало с корпусами разбитой 2-ой русской армии. Это совпадает с записями в дневнике. Однако  уже вскоре по возвращении в российские пределы Иван участвовал в боях, будучи, вероятно, направленным в части 1-й армии генерала Ренненкампфа. 
   Нанеся поражение армии Самсонова, немцы большую часть сил бросили против армии Ренненкампфа, чтобы вытеснить её из пределов Восточной Пруссии. Главный удар наносился из района Мазурских озёр. К исходу августа 1914 года германцы прорвали слабую оборону русских войск и начала охватывать их левый фланг. Армия Ренненкампфа с тяжелыми арьергардными боями оставила Восточную Пруссию, понеся при этом большие потери в живой силе и артиллерии. Иван Яковлев вписал последнюю строку в череду дней своей «августовской» хроники :
  «31 августа арьергардный бой у местечка Хоржели, и в Россию».
   Так закончилась Восточно-Прусская наступательная операция русского Северо-Западного фронта, которая обошлась ему потерями почти 80 тыс. солдат и офицеров. Тактические успехи первых дней завершились тяжёлыми поражениями.

   Здесь прерываются начальные заметки унтер-офицера Яковлева. Подробности его боевого пути вплоть до мая 1916 года не сохранила пожелтелая  бумага – записей в дневнике нет. Однако доподлинно известно, что Иван Яковлев всё это долгое время безотлучно нёс службу в действующей армии, о чём свидетельствуют аккуратно подписанные им фронтовые  фотографии.
 Чтобы не потерять из виду связь последующих событий, происходивших на Восточном (Русском) театре боевых действий Первой мировой войны, и хотя бы в некоторых чертах представить себе картину той исторической драмы, составим  общую характеристику периода, «выпавшего» из дневниковой летописи нашего героя.
   Осенью 1914 года война на востоке, как и на западе, приобрела затяжной, позиционный характер. Это означало, что воюющие армии старались как можно основательнее укрепиться на занятых позициях : построить бетонные форты для пушек крупного калибра, пулемётные гнёзда, вырыть для пехоты окопы и блиндажи, пропустив по переднему краю в несколько рядов колючую проволоку и заложив мины. Прорвать такую оборону лобовой атакой было делом практически безнадёжным. Война поэтому шла на истощение : кто быстрее исчерпает свои ресурсы – Германия и Австро-Венгрия или страны Антанты. В то же время всем противоборствующим сторонам становилось ясно, что война не окончится скоро, и что воюющим народам предстоят долгие тяжёлые испытания.         
   Роль России на первом этапе войны заключалась в том, что она заставила Германию и Австро-Венгрию сражаться на два фронта и отвлекла на себя значительные силы противника.       К тому же победа русских войск в Галиции спасла от разгрома Сербию.
   В начале 1915 года германское командование приняло план перенесения основных военных операций на восток – против России, с целью разгрома и вывода её из войны. Центральным участком мировой войны становился, таким образом, восточноевропейский театр.
   В 1915 году русские войска оставили Галицию (историческое название части западноукраинских и польских земель – современных Ивано-Франковской, Львовской, Тернопольской обл. Украины, Жешувского и большей части Краковского воеводств Польши). Немцы рассчитывали устроить грандиозный «котёл» в Польше. Для этого немецкие группировки из Галиции и Восточной Пруссии наносили удары по сходящимися направлениям. Лишь благодаря энергии и распорядительности командующего Северо-Западным фронтом генерала Михаила Алексеева русским войскам удалось за счёт быстрого отступления вырваться из ловушки. Однако в результате были потеряны Польша, Литва, часть Латвии и Белоруссии. Все эти события современники назвали «великим отступлением», под знаком которого для русской армии прошёл весь 1915 год. Положение дел усугублялось наступившим кризисом боевого снабжения фронта: катастрофически не хватало артиллерии, снарядов, винтовок и патронов.
  Однако, не смотря ни на что, русские солдаты и офицеры дрались с поразительной отвагой, подчас изумляющей противников. Стоит привести пример. В феврале 1915 года немцы, опередив наступление наших войск  в районе Мазурских озёр (северо-восток Польши), назначенное на 10 февраля, сами начали здесь наступление, стремясь окружить 10-ую русскую армию. Основным силам 10-ой армии удалось избежать гибели, однако в германском кольце в Августовских лесах, сражаясь до конца, героически погиб арьергардный 20-ый корпус. В свой последний день – 15 февраля –  солдаты и офицеры 20-го арьергардного корпуса 10-ой русской армии при выходе из окружения, расстреляв почти весь боезапас, пошли в последнюю штыковую атаку и были в упор расстреляны немецкой артиллерией. Более 7 тысяч русских погибло в тот день.(Всех подобных примеров не перечислить, их бесчисленно много.   Если бы мы, нынешние русские, чаще вспоминали бы такие даты, да в память о них снимали головные уборы, то – ходить бы нам круглый год с непокрытыми головами.)   
   С апреля 1915 года для русской армии началась тяжёлая полоса неудач. Войска несли невосполнимые потери. Назревал общенациональный кризис. Крушение надежд на быстрое окончание войны и превращение её в затяжной, изнурительный процесс безжалостного перемалывания человеческих и материальных ресурсов создали в России новую ситуацию, при которой на первый план вышли социально-экономические проблемы. Патриотический подъём первых месяцев войны сменился нескрываемой тревогой за судьбу страны. При этом суть конфликтов состояла в том, что власть не могла обходиться без общества, но упорно не желала идти ему на уступки, каждую из которых приходилось вырывать у правительства буквально с боем. В итоге перенапряжение экономики, крайне несправедливое распределение тягот войны между различными слоями общества и крайняя негибкость правительственной политики неизбежно должны были привести в России к возникновению глубокого экономического и политического кризиса общенационального масштаба.
   16 июля 1915 года на заседании правительства военный министр А.А.Поливанов объявил : Отечество в опасности. Поиск путей выхода из создавшегося положения привёл к штабным перестановкам самого высокого уровня. 23 августа император Николай II принял на себя Верховное главнокомандование, сместив с этой должности своего двоюродного дядю великого князя Николая Николаевича. Начальником Ставки Верховного главнокомандующего был назначен генерал Михаил Алексеев, он стал руководить фактически всеми боевыми действиями.
   В 1916 году наконец дали эффект мероприятия по мобилизации промышленности для военных нужд. Нехватка на фронте оружия, боеприпасов и продовольствия стала постепенно восполняться. 
   Активные боевые действия на Восточном фронте в 1916 году начались с проведения Нарочской операции. В марте русская армия нанесла удар по германским позициям в районе озера Нарочь (северо-запад Белоруссии) и города Двинск (ныне г.Даугавпилс в Латвии), но боевые действия закончились безрезультатно. В итоге этой операции русские войска понесли большие потери, но оттянули на себя значительное количество немецких резервов и этим облегчили положение союзников (французов) в западной Европе. Продвижение русской армии  приостановилось. Генеральное наступление было назначено на начало мая. Планировалось, что противника атакуют одновременно все три фронта. Главный удар должны были нанести войска Западного фронта из района Молодечно на Вильно. Силами Северного фронта планировался вспомогательный удар из района Двинска, а Юго-Западного фронта — из района Ровно на Луцк. Однако подготовка затянулась, и Ставка отложила наступление на конец мая.

   НА ЛИНИИ ОГНЯ... ГОД 1916-Й
   «Встали в 3 часа приготовились к походу, выступили в 8 часов утра. Прошли 25 верст. Прибыли в местечко Будслав в 2 часа дня, где и остановились ночевать… Ночь провел в кошмарном сне. Ночевали в сарае», – записал в своём дневнике унтер-офицер Яковлев 16 мая 1916 года, будучи в то время на фронте в Минской губернии, недалеко от озера Нарочь. Военная телеграфная станция №3, в составе которой служил Иван, ежедневно, почти безостановочно передвигалась по боевым позициям. Повсюду готовились к генеральному наступлению. Шли работы по укреплению оборонительных сооружений, для этого привлекали не только солдат, но и мирное население :
   «18 мая  1916 год …Прошли 19 верст. Был обед у реки Вилейты и дер. Шипки. Тут много девок работают на окопах…»
  Окопы рыли по всей линии Восточного (Русского) фронта, и более всего на Юго-Западном его участке (от реки Стырь на севере до румынской границы на юге почти по прямой линии), которым командовал генерал Брусилов. Он приказал копать траншеи – непременный признак готовящейся скорой атаки – одновременно на двадцати участках своего фронта. Брусилов знал, что австрийцы с помощью воздушной разведки непременно обнаружат подготовку к наступлению. В результате противник так и не установил, где же будет нанесён главный удар.
   «Брусиловский прорыв» начался 22 мая 1916 года сразу на более чем десяти участках четырьмя армиями Юго-Западного фронта. Атака предварялась тщательной разведкой, мощной артподготовкой, в проволочных заграждениях заранее были проложены проходы. Русские войска обрушили на противника ураганный огонь артиллерии, смяли его оборону и вскоре разгромили несколько австрийских армий. Брусилов впервые применил тактику одновременного наступления на разных направлениях в масштабах фронта. Такая тактика не позволяла противнику сконцентрировать резервы и артиллерию в одном месте для отражения удара. Австрия стояла на пороге полного разгрома.
   День начала прорыва Иван Яковлев встретил на соседнем Западном фронте в белорусском местечке Гай. Воскресное утро. Солдаты молились Богу. Тогда по всей России служили молебны во славу русского оружия, просили у неба подмоги наступающей армии, чаяли божьей заступы.
   «22 мая 1916 год. Воскресенье. Встали в 7 часов, погода пасмурная. В 9 часов пошли в церковь, стояли обедню, было очень хорошо, пели отлично на два хора. Один солдатский, другой были девицы…».
   Вскоре, хотя и с опозданием, вперёд двинулись и войска Западного фронта. Насколько значительными были успехи наступающей русской армии на этом участке, можно судить по сводкам, которые телеграфист Иван Яковлев аккуратно заносил в свой дневник :
   «30 мая  1916 год.  Заступил на дежурство в 9 часов, в 11 часов получил сводку Западного фронта, полученные трофеи : 106000 нижних чинов, 1049 офицеров, 124 орудия, 180 пулеметов, 58 бомбометов. Прорыв неприятельской армии от рек Припяти до Румынской границы…».
   «2 июня  1916 год.  Заступил на дежурство, в 20 часов получил новые сведения. На Западном фронте взято в плен общее число : 1 генерал, 3 ком. полка, 2467 офицеров, 5 врачей, 150000 нижних чинов, 163 орудия, 267 пулемётов, 131 бомб., 32 мин. На Балтийском море наши потопили германский транспорт и сопровождавшие его два миноносца и один крейсер».
   «4 июня  1916 год. В 2 ч. 35 мин. принимал сводку взятых в плен на Западном фронте : 14000 нижних чинов, 100 офицеров и врачей». 
   На Юго-Западном фронте уже на второй день наступления 8-ая армия генерала Алексея Каледина прорвала австро-венгерский фронт, а 25 мая заняла город Луцк (Украина, центр Волынской области). В начале июня Каледин разгромил 4-ю австро-венгерскую армию эрцгерцога Иосифа Фердинанда Габсбурга и продвинулся на запад на 65 километров. Однако вскоре, исчерпав свои резервы, войска Юго-Западного фронта встретили упорное сопротивление германских сил, срочно переброшенных из Франции и с других участков Восточного фронта. Для поддержки наступления генерала Брусилова командование решило перевести в его распоряжение 3-ю армию соседнего Западного фронта. С эшелонами 3-й армии на «юг» отправилась и техническое подразделение Ивана Яковлева :
   «7 июня  1916 год. …В пути следования промокли до нитки и прозябли. Начали погрузку в 12 час. 25 мин. Тронулись в путь по железной дороге в 14 часов 25 мин. Мокрые и холодные, но улеглись спать. Проснулись на станции Молодечно, где пили чай и ели селёдки… Минск проехали ночью».
   Скоро промелькнули белорусские станции : Татарка, Берёзин, Жлобин… Через несколько дней эшелоны достигли пределов северо-западной Украины : проехали станцию Ровно, и наконец 13 июня прибыли в город Луцк. В предместьях недавно освобождённого Луцка Иван записал свои впечатления :
   «12 июня  1916 год. …Пошли осматривать австрийские бараки – всё поломано и пожжено… В 16 часов выступили. По пути следования луг не кошен...».
   Примечательно последнее наблюдение: оно подчёркивает происхождение автора. Офицер-дворянин или ополченец-интеллигент могли искренне сокрушаться о разорении войной какого-нибудь памятника высокой и утонченной культуры, но вряд ли удостоили бы вниманием некошеный луг или горящие хлеба. Другое дело крестьянин, по воле обстоятельств облаченный в солдатскую шинель. Иван Яковлев ещё не раз потом будет делать в дневнике заметки о «брошенной земле», ещё не раз запишет о редких случаях, когда удавалось, оставив на время винтовку, немного покосить или повязать снопы на прифронтовом поле – словом, вернуться на время к той жизни, к тому труду, от которого он был отлучён войною. Для вчерашнего крестьянина это важно, это стоит его внимания.
   Из дневника Ивана Яковлева : «24 июня  1916 год. …Смотрел лагерь наших пленных. Землянки. Трупов было много… Обратно шли по местечку Рожище. Представилась картина очень печальная – неприятель оставил зверские следы. Все хорошие здания и весь центр местечка выгоревшие. Красуются одни ужасные развалины…».
   Первая в истории война всемирного охвата явила человечеству невиданные прежде картины колоссальных разрушений и гибели неисчислимых людских масс. Всеобщее ожесточение, притуплённое восприятие смерти и крови коренным образом повлияли на отношение людей друг к другу –  человека к человеку, и в первую очередь на отношение к человеку в неприятельской военной форме. Впервые появились концентрационные лагеря для военнопленных, истязания которых были введены в систему. Германские офицеры часто поощряли бесчеловечное отношение своих подчинённых к пленным : считалось, что озверелые солдаты хорошо сражаются. Несмотря на безжалостность противника, русская армия придерживалась «рыцарского кодекса» ведения войны, и в большинстве случаев относилась к захваченному врагу милосердно. Однако кровавый дурман жестокой войны иногда помрачал и русские умы. «20 июня 1916 год. …Наши войска, 88 Петровский полк, взяли в плен двух австрийцев, обоим проломили голову прикладом…» – записал  в своём дневнике Иван. Впрочем, даже на фоне всеобщей очерствелости встречалось по временам и человечное, можно сказать, по-христиански братское отношение к пленным противникам – и если не к живым людям, то по крайней мере к погибшим :
   «25 июня  1916 год. …Были на австрийском кладбище. Порядок образцовый, могилки одиночные окладены дёрном. На каждом крестик и много памятников из цемента и грифеля. Тут же и мастерская памятников. Каждый крестик с надписью. Есть русские могилы с надписью : «Русский пленный, имеет жену, от роду 28 лет». Сделана часовенка из берёз, так же ограда оригинальная. Тропинки усыпаны красным грифелем…»         (Из дневника И.Яковлева).
   В конце июня 1916 года продвижение русских войск на Юго-Западном направлении, встретив упорное сопротивление противника, замедлилось, а на некоторых участках фронта и вовсе остановилось. Начались ожесточённые артиллеристские бои и воздушные налёты, перемежавшиеся нечастыми атаками пехотных частей. Противоборствующие стороны буквально долбили огнём тяжёлых орудий укреплённые позиции друг друга, с целью истощить, измотать силы врага. Общую картину тех дней Иван Яковлев запечатлел в своём дневнике короткими штрихами :
   «25 июня  1916 год. …Река … проволочное заграждение, что если попадёшь, то не скоро и выпутаешься. …. далее возвысились окопы замаскированные. Даже и на близкое расстояние влево и сзади слышна артиллеристская канонада, и там же  ежеминутно витает смерть…»
   «26 июня  1916 год. …Принесли сведения, что немец ушёл и оставил окопы пустыми. Наши двинулись дальше…»
   «1 июля (пятница)  1916 год. …В 5 часов разбудил меня шум и грохот орудий и падавших снарядов с немецкого аэроплана. Пролетели через местечко Рожище около 20 немецких аэропланов и сбросили две бомбы. Одна у ворот ранила часового, другая у дивизионного обоза и убила часового. Наши батареи обстреливали аэропланы, но не сбили ни одного. …Пошли смотреть где брошена была бомба. Место нам указали в старинном саду, у самого вокзала, есть деревья пораненные. …Опять в путь. Осталось ехать версты полторы. …По обеим сторонам дороги устроены палатки и лазареты, блестят огоньки. …Въехали в лес. Но куда бы не зашёл в лес, так везде солдаты… Вышел на чистую равнину с редкими дубами. Сел под один дуб и мечтал о домашних. В разных направлениях слышны – где песни, а где вечерние молитвы. Этот лес обитаемый солдатами. …Была гроза сильная. Но дождь палатку не промочил. Под дубом улеглись спать. Спать было прохладно».
   «2 июля (суббота)  1916 год. ...В 7 часов прилетели немецкие аэропланы. Наши батареи стреляли, а осколки падали к нам, и один снаряд упал, но не разорвался. Утром рассмотрели следы в дубовом лесу, где были немецкие окопы и блиндажи. Крупный дубняк вырублен у немца на горизонте».
   «6 июля (среда)  1916 год. …После обеда пошли на позицию, собирать алюминиевые головки от разорвавшихся снарядов. Зашли на контрольную к Кузьме Иванову в восемь сот сажен от немецких окопов. Немного посидели и пошли обратно. А дальше не пускает часовой. Только вышли из блиндажа, слышим, летит немецкий снаряд и разорвался в ста пятидесяти шагах вправо от нас. Мы взяли прямое направление. Земля вся изрыта снарядами, все воронки очень большие. В торфяном месте наделаны пруды в сорок и в сорок пять шагов в окружности. Рожь и яровые все изрыты. Есть оставшиеся редкие постройки, но жителей нет никого, всё занято военными и лазаретами. Деревья и сады все изранены снарядами и осколками, а некоторые совсем выброшены. Огромное уничтожение всему».
   10 июля 1916 год Иван Яковлев записал в дневнике: «На фронте спокойно как перед бурей…». На Юго-Западном направлении наступило временное затишье. По обе стороны линии огня считали потери, спасали раненых, хоронили павших товарищей… В записной книжке Ивана читаем : «…маленький дождик. Идёт полк с музыкой, второй прошёл тоже с музыкой – хоронили офицера 13-го Финляндского стрелкового полка… Пошли в церковь, вернее, на службу, потому что церкви во всём местечке нет, а устроены походные военные и санитарные в палатках. Служба была торжественная, священник служил торжественно, певчие наши телеграфисты пели прекрасно. Было и коленопреклонение и за упокой воинов. У меня скатились две-три слезинки и было очень горько. Но я постарался овладеть собой…».
   Однако не стоит представлять военные будни Первой мировой как бесконечные атаки и наступления, отступления и новые атаки. В периоды кратковременного затишья в солдатской жизни находилось место и маленьким радостям. Встречи с боевыми друзьями и земляками, служившими невдалеке, нехитрое рукоделие, случайные зрелища, фотосъёмки на память, и даже игры – всё это служило отвлечением и отдыхом для тысяч людей, изнурённых годами переходов и битв. Вот как это иногда бывало:
   «…На обратном пути смотрел аэроплан, который только что прилетел. Вечером после ужина  А. Вересов  рисовал цветные картинки, а остальные смотрели и воображали».
   «…Воскресенье, встали в 9 часов. Дождя не было, но всё мокрое. Чай готов, попили с вареньем и побрились. Уже и обед готов. Пообедали. Чаю напились с вареньем. Я пошёл на бивуак за 1; версты. Стоит в хуторе сад хороший, вишни масса. Я поел немного, но больше не хочу. Товарищи все рады были, когда меня увидели. Все приглашали чай пить, потому что почти целый месяц не виделись. Но я от всех чаёв отказался, немного побыл и ушёл на своё место, потому что у нас спокойнее. Нёс три хлеба и крупы на одни сутки. Погода хотя нежаркая была, но я вспотел. Куда сила и энергия подевалась ? Удивительно, молодые люди и все жалуются на исход силы, на утомление и седины. Видел я и А.Колодина, так уже он стал совершенно полуседым…».
   «…Играли в «козла» и поскандалили с Никулиным. Сыграли три «козла» и улеглись спать…».
   «…Ходил смотреть как наполняют баулы газами для аэростата. После от скуки начал делать из волос колечки…
   «…После обеда я начал отливать ложки. Семь раз лил, а только три ложки вышло, и то всё неудачно, сырой песок…».
   К слову сказать, ручной труд Иван Яковлев любил очень, и занимался изготовлением всяких затейливых вещей весьма искусно и с большой охотой. В деревне Гоголино и по сию пору существуют изделия сработанные Иваном Степановичем : без единой железной детали деревянный верстак, замечательная по красоте и прочности мебель, а также удивительным образом сохранившаяся конская сбруя, украшенная медными бляшками, цепочками и «сердечками».
   В ночь с 14-го на 15-е июля 1916 года Иван занёс в свой дневник любопытное наблюдение:    
   «…После кофе я пошёл прогуляться с подпрапорщиком Е.Е. Евстигнеевым. Гуляли мы долго. Было уже темно. Случайно увидели необыкновенную звезду на востоке. Начали наблюдать за ней. Вызвали поручика. Все пришли к убеждению, что эта звезда действительно необыкновенная, цвета красного и очень большая, и вдобавок играет во все стороны, а большую часть видно простым глазом, как она поднимается вверх. Полночь…». Что это было : необычайное явление южной природы или какое-то предзнаменование свыше ? Никто и не думал тогда, что уже через несколько месяцев наступит мятежный Февраль, а затем грянет Октябрь, кровавый и беспощадный, чтобы уже над всей Россией взошла звезда – «необыкновенная, цвета красного и очень большая»…
   Но вернёмся к войне. Запись о «небесном чуде» заканчивается так: «…Продолжали наблюдать… В 1 час 30 мин. пошли в помещения. Поручик взял телефон и случайно услышал приказание о наступлении…».
   К середине июля 1916 года действия русских войск на Западном и Северном фронтах закончилось полной неудачей. В то же время на Юго-Западном направлении определился стратегический успех. Российское командование приняло решение перенести нанесение главного удара на Юго-Западный фронт, войскам которого предстояло брать город Ковель, важный железнодорожный узел. Незадолго до этого Николай II передал Брусилову свой стратегический резерв — Особую армию генерала В. М. Безобразова. 15 июля 1916 года войска Юго-Западного фронта возобновили наступление. Вражеская оборона вновь была прорвана во многих местах, и австро-венгерские части опять начали отступать. Самые ожесточённые бои разгорелись  по линии реки Стоход (северо-западная Украина, Волынская губ). Панораму стоходских сражений Иван Яковлев увидел так :   
  «15 июля (пятница)  1916 год. …Утром рано разбудили немецкие аэропланы, бросали бомбы в Пожарках. Убили двух казаков и одного казачьего офицера, и одного тяжело ранило, 8 казаков ранило и 19 лошадей, и одного лётчика убили из пулемёта на наших глазах. Он только вылетел и не успел подняться, как налетели немцы и начали осыпать его из пулемёта. Наш аэроплан моментально спустился, а лётчик оказался убитым. Хотя рано, но спать больше уже не пришлось. Разыгрался артиллеристский бой. Мы начали пить чай. За чаем я случайно узнал, что сегодня мой праздник – пятница Ильинская (примечание : Ильинская пятница, последняя пятница перед днём пророка Илии – традиционный праздник деревни Гоголино). После чаю я пошёл к Ивану Петровичу. Пил у него чай и обедал. Он дал мне книжку и подарки на Пасху. Пришёл от него и услышал о новой сводке, только что полученной : взято в плен 800 нижних чинов, 2 генерала. На нашем фронте идёт артиллеристская подготовка для наступления. К вечеру налетели немецкие аэропланы, бросали бомбы и стреляли из пулемётов. Мы прятались за дубы».
   «16 июля (суббота)  1916 год. Ночью было наше наступление. Прошли три линии окопов. Взяли в плен 136 нижних чинов, два пулемёта и одно орудие. К утру отошли к своим окопам. День был спокойный, приводили людей в порядок».
   «17 июля (воскресенье)  1916 год. Ночью немцы отошли на пять вёрст. Наши захватили одного пленного, и заняли третью линию окопов. Идёт артиллеристская перестрелка. С 15 часов я заступил на дежурство. Работы было порядочно. Вышло приказание о перевозке штаба 22 дивизии на другое место. В 21 час я сменился, поужинал и до 23 часов 30 мин. всё время был в аппаратной, пока не сняли станцию. Всё уложили в повозку».
   «18 июля (понедельник)  1916 год. Немец открыл ураганный огонь по нашим разведчикам. …Всё уложили и выехали в 14 часов. Ехали вдоль позиции. В лесу пили чай,  я лазил на сосну смотреть на атаку в 16 часов 10 мин. Но ничего не видно. Одна только пыль и дым. В 17 часов поехали дальше. Минули село Яновку. Всё разбито и сожжено, церковная колокольня сбита. От Яновки пошли по окопам (вероятно, по неприятельским окопам, которые австрийцы оставили отступая). Прошли реку Стоход около 17 час. 45 мин. В окопах ничего нет, всё подобрано, некоторые вещи в крови. Приехали в 71 дивизию, в деревню Корсынь. Деревня вся сожжена. Мы поместились в блиндаже. Я устроил нары и было хорошо. Блиндаж окопный, ротного командира австрийцев».
   «19 июля (вторник)  1916 год. …Были горячие бои».
   «20 июля (среда)  1916 год. …В 16 часов вышло приказание штаба 71 дивизии идти на другое место и нам тоже. Мы выехали в 17 часов. Приехали благополучно. Поставили аппарат в дому в деревне Подлистье. Я остался у аппарата. Только начал писать письмо Наташе, как вдруг затряслось всё здание. Я взглянул в окно и вижу – взрывы неприятельских гранат  и шрапнели. Пустили штук пять и замолчали. Я дописал письмо и вложил карточку, но уже писать  спокойно не мог, потому что всё время бросали гранаты около нашего штаба, а осколки летели на крышу и в окна. Вообще вся ночь прошла под артиллеристским обстрелом. Окна были все закрытыми».
   «21 июля (четверг)  1916 год. Утром тоже немцы пустили несколько снарядов. Ранило двух лошадей и двух нижних чинов. В 9 часов меня сменил Щенников. Я начал рыть блиндаж.        До обеда поработал, а после обеда лёг спать в блиндаж. В 16 часов тут же около штаба 71 дивизии ранило 5 телефонистов и  5 лошадей. Загорелся сарай, и 4 лошади сгорели. Ночь проспал в блиндаже. Хотя и плохо было, но не так опасно».
   «25 июля (понедельник)  1916 год. Очень рано летали немецкие аэропланы и нас разбудили взрывы шрапнелей. Осколки падали вблизи нас. После обеда пошёл косить вместо прогулки, и меня сильно вымочило дождём».
   «26 июля (вторник)  1916 год. Разбудили аэропланы и тоже свистки осколков. После чаю я пошёл чистить около палатки. После обеда разыгрался ураганный артиллеристский огонь».
   «27 июля (среда)  1916 год. Были на панихиде умерших от ран троих солдат. Прятались от аэропланов. Наступление не удалось. Ночи тревожные».
   «28 июля (четверг)  1916 год. Мало спал, рано утром разбудили аэропланы. Был на панихиде в перевязочном отряде».
   «31 июля (воскресенье)  1916 год. …в 6 часов выехали вместе с отделением в путь по дороге из деревни Кроватка. И далее на протяжении двух вёрст были подвергнуты пулемётному обстрелу с неприятельских аэропланов. Спасали окопы и попадавшиеся укрытия. Жертв не было. Прошло всё благополучно. На пути по дороге встретил начальника отделения, он приказал встать в кусты под укрытие. Немного отдохнули и пообедали. В 12 часов поехали в Рудна Казинская, где и установили станцию. По дороге в канаве купались и сушили бельё, а то букашек завелось немало. По приезде на место пили чай с молоком. На квартиру стали в пустую хатку».
   «4 августа (четверг)  1916 год. Встали в 9 часов 30 мин. Летали немецкие аэропланы. Их обстреливали ближайшие наши батареи и два пулемёта…».
   «5 августа (пятница)  1916 год. … В 19 часов пошёл ко всенощной. Было хорошо, было миропомазание, это первый раз за всю войну…».
   «6 августа (суббота, Преображение) 1916 год. …Начали летать аэропланы. Погода очень хорошая. Сменился в 9 часов. После чаю пошёл в церковь. Служба хорошая, пели замечательно петровские музыканты (вероятно, военнослужащие Петровского пехотного полка). Раза четыре или пять было горько. Служба кончилась в 13 часов. В 18 ч. 30 мин. потребовали на бивуак для смотра винтовок и масок. Пошли смотреть».
   «12 августа (пятница) 1916 год. …В 11 часов был генерал Безобразов, давал кресты». (Примечание – унтер-офицер Иван Степанович Яковлев был награждён Георгиевским крестом 3-й степени).
   К середине августа 1916 года Брусиловский прорыв фактически завершился. Несмотря на то, что кровопролитные бои на реке Стоход не привели к достижению основной цели – хорошо укреплённый немцами город Ковель так и не был взят, наступление Юго-Западного фронта имело крупное стратегическое значение во всей военной кампании 1916 года и положило начало общему перелому хода первой мировой войны в пользу стран Антанты. В результате Брусиловского прорыва силы австро-венгерской армии были настолько подорваны, что до конца войны она уже не могла вести активные действия. Наступление русских войск под командованием полководца Алексея Алексеевича Брусилова оказало большую помощь союзникам, так как противник, перебросив на Восточный (Русский) фронт значительное количество пехотных и кавалерийских дивизий, был вынужден прекратить наступление против Италии, и ослабить давление на оборону Франции. Под влиянием Брусиловского прорыва Румыния решилась вступить в войну на стороне Антанты.
    Осенью 1916 года, когда продвижение сил  Юго-Западного фронта в общем остановилось и противоборство сторон вновь приобрело позиционный характер, заметки о боевых действиях в дневнике Ивана Яковлева как бы отошли на второй план. Артиллеристская канонада стала фоном в описании быта окопных будней. Заготовка дров, раздача белья и травля вшей, обустройство бань и получение денежного довольствия теперь занимали солдат более всего. Особое внимание уделялось кухне, точнее ухищрениям как-то прокормиться самостоятельно, поскольку и без того небогатый армейский паёк сделался к тому времени совсем скудным.
   Положение с продовольствием было крайне трудным не только на фронте, но и во всей стране, особенно в промышленных районах России. В связи с этим в ноябре 1916 года по предложению министра земледелия А.А.Риттиха была введена принудительная развёрстка хлебных поставок государству по установленным ещё раньше твёрдым ценам, которые были значительно ниже рыночных. По России прокатилась волна крестьянских выступлений. (Здесь справедливости ради надо заметить, что печально известную продразвёрстку изобрели отнюдь не большевики. Практика почти принудительного изъятия продуктовых запасов у сельского населения существовала до них –  ещё в царской России. Другое дело, что Советская власть проводила политику продразвёрстки с небывалой беспощадностью, часто обрекая крестьян на голодную смерть).  Так чем и как перебивалась армия в тяжкое время ? Читаем в дневнике Ивана Яковлева :
   «9 сентября (пятница)  1916 год. …Ходили рыбу ловить. Устали, но ничего не наловили…
   «28 сентября (среда)  1916 год. …Ужин варили с консервами, очень хороший, и чай кипятили в печи».
   «29 сентября (четверг)  1916 год. …В 18 часов 30 мин. я начал варить пшенную кашу. …После обеда и ужина чай пили из верхних корочек от хлеба. Воображали, как кофе. А чаю совсем не было, и взять негде. Вот она жизнь солдата».
 «30 сентября (пятница)  1916 год. …Я варил обед, но хлеба не было. С бивуака не получили, и там нет. Капризов пошёл к полицейской команде стрелять хлеб. Немного принёс, и с этим пообедали…».
   «1 октября (суббота)  1916 год. …Стали чай пить, а хлеба нет. Подстрелили ещё у полиции, и тем были сыты. …Пришёл со смены и ел суп с полицейским хлебом, который дали за 10 кусков сахара…».
   «5 октября (среда)  1916 год. …В 18 ч. 30 мин. Капризов привёз Васильеву две посылки. Вечером пили кофе и ели колбасу. Уткин кашу сварил… мало её ели».   
   «8 октября (суббота)  1916 год. …Пили кофе, но сахару уходит много, пить невыгодно. После кофе лёг спать. Вечером варили гречневую кашу с консервами, удалась хорошо».
   «10 октября (понедельник)  1916 год. …После чаю я начал варить обед. Было готово, а хлеба нет. И не обедали до 17 часов, весь день были голодные…».
   «11 октября (вторник)  1916 год. Встал поздно, в 10 часов. Воды в колодце нет. Утром остались без чаю. Четверо ушли на бивуак за шароварами и рубашками. Я в 11 часов пошёл за водой за две с четвертью версты. Принёс ведро и чайник, ходил целый час. Приготовил чай, выпил кружку…».
   «14 октября (пятница)  1916 год. …Рубил дрова, наготовил много липовых. Вечером варил гречневую кашу, удалась очень хорошая».
   «16 октября (воскресенье)  1916 год. ...Идёт дождь. С горем согрели чай. Я и Уткин пошли за водой за две версты. А наш колодец опять испортился. Принесли воду и начали готовить и начали готовить обед уже в 12 часов…  Был чай и хлеб с маслом».
   А немногим позже случалось и такое : «…На обед был жареный фазан…  Вечером ставили сети на зайцев. Утром рано пошёл смотреть сети. Взял одного зайца, принёс живого, резал шилом в сердце и шкуру снимал, варил Капризов. Суп был прекрасный. …Ходили на рынок, заячью шкурку продал за 35 копеек. Купил табаку и купил брынзы».
   Изнурённые войной, измученные лишеньями и болезнями солдаты с тоскою вспоминали о доме. Потому на фронте  случайные встречи с земляками, пусть даже с людьми прежде незнакомыми, были для них значительными, они напоминали им о родине – оставленной деревне или слободке, далёкой станице или маленьком городке. Случалось и Ивану видеться с тверичами :
   «30 июля (суббота)  1916 год. …наша станция попала в деревню Ставки, в штаб 22 дивизии. Прибыли на место в 15 часов. Линия наведена. Мы включили телефон... Случайно разговорились с телефонистом гвардейского стрелкового полка и он оказался ближний землячок из деревни Михалёво Михайловской волости. Это второй землячок за всю кампанию».
   «1 августа (понедельник)  1916 год. … На фронте спокойно…  В 8 часов говорил по телефону с земляком из деревни Залучье Феоктистовым. Обещался ко мне придти, но не пришёл».
   «28 октября (пятница)  1916 год. Писал письмо тяте, поздравлял с праздником. В 9 часов сменился и после чаю пошёл в 78 Навагинский полк к землячку. Нашёл его в 1-ой роте Филиппа Ивановича сидящим на земляных нарах. Он меня сначала не узнал. Сошлись, а говорить нечего, потому что оба дома давно не были…».
   «Дома давно не были…» – это то, чем жили солдаты, когда пушки на время смолкали. Это даже не мысль. Это тяга и зов. Неизбывную грусть унимали отчасти лишь вести из отчего края.
   Письма, письма, письма… Иван писал много писем, почти каждый день : жене, тяте, дальним и близким родственникам, друзьям, оставшимся в тылу (Василию Смоленскому во Мсту и другим), и ближайшим землякам, сражавшимся в действующей армии на разных фронтах (больше всего Александру Куветкину, уроженцу деревни Гоголино, также участнику Первой мировой войны).  Он часто получал ответы из дома. Но даже десятки и сотни писем не могли дать солдату покоя.  «Проснулся рано, долго не спал в думах про домашних…» – отнюдь не редкая запись Ивана.   
   Как там дома ? Чем живёт оставшаяся за спиной Россия ? Последний вопрос заставлял солдат задумываться всё чаще. 6 ноября 1916 года Иван Яковлев сделал в своём дневнике такую запись: «…У нас ночевали два артиллериста. Они ехали из запаса 92-го года, из города Харькова. Очень благодарили за ночлег и кое-что порассказали про тыл России. В общем получается печальная картина».
   В середине-конце октября 1916-го года бастовали все заводы Петрограда. Горожане, доведенные до отчаяния нуждой и нехваткой продовольствия, выражали своё недовольство. Требования немедленного прекращения войны раздавались всё чаще. Грезили о мире и солдаты столичного гарнизона. В Петрограде в бесконечных очередях распространялись слухи один нелепее другого, вплоть до того, что император будто бы в Царском Селе установил аппарат и по прямому проводу общается с кайзером Вильгельмом. Не где-нибудь в печати, а с думской трибуны из уст лидера партии народной свободы Милюкова прозвучало слово «измена».
   Послы Великобритании и Франции, нарушая предписанную дипломатам сдержанность, запросили аудиенции у Николая II. Император принял их сдержанно и отчуждённо. Английский посол Бьюкенен неосторожно посоветовал ему вернуть доверие народа. Царь холодно ответил, что это народу надлежит вернуть себе доверие монарха. И Николай II и его августейшая супруга Александра Фёдоровна стояли за войну до победного конца.
   Вскоре назначение А.Д.Протопопова, явного авантюриста, но ловкого и обходительного царедворца, министром внутренних дел привело к новому конфликту власти с Государственной думой. Открытие 1 ноября 1916 года её очередной сессии прошло под знаком настоящего взрыва возмущения депутатов «тёмными силами», свившими гнездо при царском дворе и якобы готовыми «продать» Россию Германии. Депутат А.Керенский, выступая против правительства с думской трибуны, прямо бросил в лицо царским министрам : «Братоубийцы ! Трусы ! Предатели !». Кульминацией заседания стала яркая, хотя и во многом демагогическая речь Милюкова, сказавшего, что с существующим правительством Россия никогда не добьётся победы. Государственный строй России был поколеблен в очередной раз и действительно трещал по швам. Наиболее резкие речи думских ораторов, произнесённые 1 ноября, были запрещены к печати. При этом новым моментом в работе Думы было теперь то, что в критике правительства с либералами теперь сомкнулись и крайне правые, решившие, что процесс распада власти подошёл к последней черте и нужно спасать Россию. Так, например, один из лидеров Союза русского народа монархист В.Д.Пуришкевич, выступая 6 ноября 1916 года в Таврическом дворце, призвал царя наконец избавиться от Распутина  и распутинцев, губящих страну. Это был буквально крик души убеждённого приверженца русского самодержавия, отчётливо сознававшего, что монархия идёт ко дну. Подобных настроений держался едва ли не весь высший политический свет России. И хотя невдолге Григорий Распутин был убит, это всё же не дало желаемых результатов: политический курс правительства остался без изменений. Страна продолжала сползать к катастрофе.
  Одновременно вызревали и планы более значительного государственного военного переворота в целях замены Николая II наследником Алексеем при регентстве брата царя Михаила. Но дальше разговоров и консультаций дело не пошло.
   Известия о политических и хозяйственных нестроениях в «глубокой» России доходили, конечно, и до фронта – в виде слухов и толков. Иногда в окопы попадали запрещённые листовки и газеты. Но действующая армия пока сохраняла выжидательное спокойствие – настороженно и чутко. Подобно дремлющему былинному богатырю, ожидающему рокового часа, она никак ещё не проявляла свою волю в решении вопросов, раздирающих русское общество. Столичная теоретики, тыловые «герои» думских трибунных баталий, политиканствующая интеллигенция и партийные крикуны всех мастей – они не знали тогда, какую слепую и могучую силу пробуждали, какую беду кликали на свои высоколобые головы.
   А пока что русская армия, черпая терпение Бог весть откуда, продолжала оставаться на линии огня. Во время затишья, в часы отдыха солдаты предавались занятиям куда более простым и прозаичным, нежели парламентские споры и прения. Унтер-офицер Иван Яковлев, находившийся в конце 1916 года в расположении частей Юго-Западного фронта, делал крестики и подвески – «Вера, Надежда, Любовь», скоблил пружинки и мастерил оградку для иконы, изобретал пружинку к зажигательнице, вырезал свисток, так, что к вечеру «набивал себе мозоли у большого пальца на правой руке, провёртывая дырочки». А однажды он записал в дневнике между прочим, что пил чай из медной кружки, «которая была раньше приготовлена из снаряда». Но примечательно: снаряд, переделанный в бытовую посуду – чем не символ давно ожидаемого мира ?
   29 ноября 1916 года правительство Германии предложило странам Антанты начать мирные переговоры без всяких предварительных условий. При этом германское «мирное» предложение было рассчитано на раскол в лагере противника и на опору на те слои в странах Антанты, которые склонны были добиться мира с Германией без «сокрушительного удара» по ней силой оружия.
   Неискушенные в тонкостях политических игр солдаты всех воюющих сторон поняли эти публичные заявления о мире в самом прямом смысле и приняли их с воодушевлением.         Иван Яковлев записал, очевидно, не без радости :
   «4 декабря (воскресенье)1916 год. Вчера услышали телеграмму с предложением о мирных переговорах. Вечером снялись четверо в честь мирных переговоров».
  Страны Антанты фактически отказались участвовать в мирных переговорах, и приступили к выработке стратегии совместных военных действий. В ноябре 1916 года на международной конференции стран Антанты в Шантийи были разработаны основные положения плана компании 1917 года. Принятый на конференции план был заранее составлен в штабах союзнических армий и сводился в основном к борьбе на истощение, причём роль главного поставщика «пушечного мяса» отводилась России. Представитель России Н.Н.Дессино докладывал в Ставку: «Моё впечатление такое, что англичане и французы ведут свою отдельную линию, направленную на оборону своих государств с наименьшей потерей, стараясь всё остальное свалить на наши плечи и считая, что наши войска могут драться даже без всего необходимого. Они для нас не жертвуют ничем, а для себя требуют наших жертв и при том считают себя хозяевами положения».
   Итак, война продолжалась. Она врывалась в череду пропахших пороховой гарью тревожных будней нашего героя, чтобы запечатлеться в его памяти и остаться короткими строчками на пожелтелых страницах его дневника :
   «…После чаю пошёл на дежурство, работы было очень много.  В 13 ч. 40 мин. противник нас начал обстреливать, деревня Квасовицы. А в 15 часов обстреливал наш штаб 20-ой дивизии. Дежурить было очень опасно, рвались гранаты и шрапнель около штаба. Только хата дрожала, но людей Бог спас. А ранило одну лошадь и нашу линию оборвало. В 16 часов мы сняли станцию в Квасовицах и поехали в лес на высоту 123, тоже со штабом 20-ой дивизии. Ехали по дороге, а аэропланы обстреливали нас из пулемётов. И только выехали из Квасовицы, как немец бросил две бомбы в старое место, где был штаб. Но там уже никого не было…».

   К концу 1916 года к разгрому была близка Румынская армия. Русской армии пришлось брать на себя новый фронт. Одноколейная железная дорога, связывавшая Унгены с румынскими Яссами, не успевала пропускать воинские эшелоны. Многие полки высаживались в чистом поле и маршем по снегу и грязи шли навстречу неприятелю.  Созданная в сентябре 1916 года русско-румынская армия повела тяжёлые бои в Добрудже, отступая шаг за шагом к устью Дуная (Добруджа – историческая область в Европе, между нижним течением Дуная и побережьем Черного моря; Северная Добруджа входит в состав Румынии, Южная — Болгарии). В результате четырёхмесячных боёв почти вся Румыния была занята войсками Германии и Австро-Венгрии. В их руки попал значительный источник продовольствия, сырья и нефти. Новый фронт на востоке, получивший название Румынского, установился несколько западнее российской государственной границы. Вступление румын в войну на стороне Антанты дорого обошлось России. Ставка Верховного главнокомандующего была вынуждена отправить уже в скором времени на Румынский фронт несколько десятков пехотных и кавалеристских дивизий. Восточный фронт удлинился к югу сразу на 500 километров. 
   Ещё в конце ноября Иван Яковлев записал в дневнике :
   «25 ноября (пятница) 1916 год. … Услышали о передвижении нашего корпуса. Куда, ещё не известно. Говорили, что в Румынию, под Бухарест».
   А месяц спустя его корпус в составе соединения русских войск выступил в поход :
   «24 декабря (суббота) 1916 год. С 4 часов выстроили всё отделение, и до 8 часов стояли на улице. А в 8 часов вышли в полном походном снаряжении. Дорогой от заставы пели песни. Но было очень скользко, и песни не выходили…».
   Теперь путь Ивана лежал в Бессарабию – в прифронтовую полосу Румынского театра военных действий. (Бессарабия – историческая область между реками  Днестр и Прут; ныне основная часть территории Молдавии и южная часть Одесской области).
   Приближаясь к новогодней календарной черте, страны Антанты подводили итоги. Компания 1916 года показала, что государства Антанты способны в определённой мере согласовывать свои действия, приходить на помощь друг другу. Однако совместное стратегическое планирование оставляло желать лучшего. Так, коалиционная стратегия не смогла помешать разгрому Румынии. Наличие противоречий в Антанте явилось одной из основных причин невыполнения плана компании 1916 года по разгрому Центрального блока. Это был год перелома, подорвавший в корне военную мощь Центральных держав и, наоборот, доведшим силы Антанты до наивысшего развития. Это был год, определивший победу Антанты в будущем. Однако России, понесшей самые большие потери в Первой мировой войне, не суждено было вкусить плодов успеха и удостоиться даже малой награды за жертву. На пороге нового года страну сотрясали не столько фронтовые громы, сколько удары расходящихся во все края бурных волн, возмущаемых в тылу участниками верхушечной политической буффонады.
   «После обеда поехали на бивуак, где был вечер. Клоуны говорили резко…»  – сделал в дневнике заметку Иван Яковлев   27 декабря. Прежде чем перевернуть последнюю страницу с датой «1916» он записал:
   «31 декабря (суббота). Вечером я был на молебне. Встреча нового 1917 года. НОВЫЙ ГОД.

   Уходил за исторический горизонт год 1916-й. Вместе с ним уходила старая Россия – патриархальная тысячелетняя Русь.
   То был последний её год.
   Какой была она, эта Святая Русь ? Какую надежду завещала она своим потомкам ? Иные скажут потом, что она была всякой: и славной, и позорной, другие не без насмешки заметят, что она была не такой уж и святой… Но нет, Русь не была «всякой» ! Подобно легендарному Китежу она в непорочной своей чистоте ушла под воды какого-то загадочного озера, оставив на поверхности в виде мутной пены то самое «всякое»: политических клоунов и демагогов, ряженых лжепророков и мнимых вероучителей, «великих» реформаторов-хребтоломов и окаянных зачинщиков братоубийственных смут, лихоимцев и разорителей, коронованных самозванцев и сановных иуд – всю ту нерусь, которая никогда и не принадлежала России по существу, но лишь позорила и терзала её беспощадно. Под колокольный звон и молитвенное пение Русь ушла в глубины исторического Светлояра, прославленная своими героями и великими государственными мужами, омытая слезами и кровью своих мучеников, озаренная сонмом святых, взлелеянная заботами многих поколений безвестных тружеников. Святая Русь ушла, оставив своим потомкам надежду, что, быть может, вернётся в другие, какие-то более славные времена…

   ИСХОД... ГОД 1917-Й
   Весь январь 1917 года Иван Яковлев провел в дороге. Промчались вереницей железнодорожные станции и полустанки, местечки и деревни Украины. Остались далеко позади Шепетовка и Гречаны, эшелон миновал город Проскуров (ныне украинский г.Хмельницкий на реке Южный Буг). Дорогой случалось всякое :
   «29 января (воскресенье) 1917 год. Проснулись рано. Ехали до станции Вожнярка. Остановились, чай пили, и долго стояли. После обеда пошли смотреть повозку и не оказалось четырёх ранцев. Был обыск у полицейской роты. У меня пропало : ранец, палатка, три пары тёплого белья, и нового, две рубашки тёплые и полотенце, палатки ручные…».
   В город Тирасполь Иван Яковлев прибыл 1 февраля. Здесь не велось боевых действий, фронтовая канонада гремела несколько западнее. «Бессарабские» записи Ивана не содержат прямых упоминаний о войне. Конечно, война была совсем рядом, но она теперь служила лишь фоном для заметок о работе по обеспечению фронта связью, для зарисовок быта и случайных событий : «…Люди здесь : молдаване и болгары. …Дорога заносная и вьюга ужасная, нет белого света, гор нет. Проехали 29 вёрст до местечка Клястец. В 16 часов 30 мин. остановились ночевать. Очень устали. Хозяйка солдатка, молодая немка, дала нам белого хлеба и чаю и показала фотографию мужа. …После чая делать нечего. Пошёл по деревни пройтись. Немцы катались на лошадях». Эти и другие подобные записи представляют картину прифронтовых будней как однообразную, лишённую ярких впечатлений обыденность. «…Жизнь обычная и скучная», – записал в своём дневнике Иван 14 февраля 1917 года, будучи в то время в немецкой колонии Арциз (ныне город Арциз на Украине, Одесская Область). Однако  последовавшие вскоре исторические события изменили жизнь унтер-офицера Яковлева, да и не только его. Скука невдолге исчезла…
   С начала 1917 года стачечное движение в России нарастало как снежный ком. 18 февраля из-за роста цен забастовала одна мастерская на Путиловском заводе, требуя повышения заработной платы. А через три дня митинг охватил всё предприятие.
   В это время в Петрограде завершилась межсоюзническая конференция стран Антанты, определившая сроки нового наступления. Однако многие царские военачальники не без оснований сомневались в скорой возможности русских войск начать активные боевые действия. Причиной тому было удручающее состояние армии.  К концу февраля 1917 года положение на Восточном (Русском) фронте хоть и стабилизировалось, но продолжавшаяся однообразная окопная война способствовала падению морального духа войск. Кадровое офицерство оказалось к тому моменту почти полностью выведено из строя, а в солдатских массах ещё с осени 1916 года резко усилились антивоенные настроения. Впрочем, и тыл всё настойчивей требовал мира.
   23 февраля 1917 года в Петрограде отмечался международный женский день. Тысячи работниц вышли на улицы города с лозунгами: «Хлеба!» и «Долой голод!». В этот же день Петроградский межрайонный комитет РСДРП, включавший социал-демократов, не примыкавших к большевикам или меньшевикам, обратился к женщинам с воззванием : «Долой преступное правительство и всю его шайку грабителей и убийц. Да здравствует мир !». К концу дня в столице бастовало 43 предприятия с 78443 человеками …
   24 февраля председатель Думы Михаил Владимирович Родзянко объявил депутатам, что созывается экстренное заседание представителей правительства, Думы и Государственного совета, поскольку «волнения, возникшие в Петрограде и других городах на почве неправильного снабжения населения пищевыми продуктами, достигли таких размеров, которые, несомненно, угрожают превратиться в явление, крайне нежелательное и недопустимое в тяжёлое военное время…». Причину председатель Думы видел «в отсутствии достаточно целесообразной организации, ведающей делом продовольствия».
В этот день бастовало уже 160 тысяч рабочих. При введении карточной системы наличных запасов даже без подвоза должно было хватить на 22 дня. Однако ажиотажный спрос уже стал неуправляем, а для немедленного введения карточек в столице не было готового аппарата. Забастовочное движение разрасталось подобно лавине.
   Дума так и не смогла принять решение о передаче продовольственного дела в Петрограде органам местного самоуправления. На следующий день забастовку поддержали  уже 300 тысяч рабочих. Сметая полицейские заслоны, демонстранты прорывались с рабочих окраин в центр города на Невский проспект. Здесь непрерывно шли митинги под лозунгом «Долой войну !», но уже слышалось и – «Долой царя !». На фоне бурного всплеска народной стихии роль революционеров как идеологов, агитаторов и организаторов движения выглядела более чем скромно, хотя постепенно их влияние на массы росло.    
   Что касается царских властей, то сначала они даже не восприняли происходящее в столице всерьёз. В этот день царица телеграфировала своему мужу, находившемуся в  Ставке (в Могилёве) : «Это хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба… Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам».   В тот же день Николай II приказал немедленно прекратить беспорядки, по существу дав неограниченные полномочия военным. Одновременно в работе Думы был сделан очередной перерыв до апреля, однако больше она уже не собиралась.
   В ночь на 26 февраля полиция арестовала более сотни членов революционных организаций, считая их зачинщиками беспорядков. Однако это не уменьшило размах демонстраций. Движение масс было стихийным. Оно никем не готовилось и оказалось полной неожиданностью для революционных партий. Тем труднее было его подавить. 
   Последовал императорский указ о роспуске Думы в связи с волнениями масс. Ещё не зная о роспуске Думы, её председатель Родзянко 26 февраля направил Николаю II тревожную телеграмму: «…народные волнения… принимают стихийный характер и угрожающие размеры…». Аналогичные телеграммы были направлены командующим фронтами и начальнику штаба Ставки генералу М.Алексееву. Царь не ответил…
   В этот же день характер событий на Петроградских улицах изменился. Власти пытались рассеять демонстрации, уже широко используя войска. В этот день войска начали стрелять в народ.
   27 февраля 1917 года Родзянко телеграфировал царю вторично: «Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров. Гражданская война началась и разгорается …».
   На сторону демонстрантов перешли некоторые части гарнизона, что и решило исход революции. Первыми восстали солдаты Волынского, Павловского и Литовского полков. К ним присоединилась часть офицеров.
   К вечеру около половины войск столичного гарнизона перешли на сторону народа. Командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов понял, что на солдат гарнизона уже полагаться нельзя. В этот же день он просил царя «прислать немедленно надёжные части с фронта».
   Позднее Таврический дворец, где заседала Государственная дума, заняли революционные войска и восставший народ. Их представители призывали Думу «встать во главе движения и взять в свои руки исполнительную власть, дабы предотвратить надвигающуюся анархию». Из депутатов не потерял самообладание один только Керенский. В одном из залов Таврического дворца началось частное совещание членов Думы. (Депутаты ещё не осмеливались нарушить указ о перерыве заседаний). Одновременно в другом зале стало организовываться бюро Совета рабочих депутатов. Появился манифест ЦК большевиков (точнее, его Русского бюро, в которое входили в то время А.Г.Шляпников, В.М.Молотов и др.) В нём выдвигалась задача создания Временного революционного правительства, призванного обеспечить перехода всей земли к крестьянам, введения 8-часового рабочего дня и созыв Учредительного собрания. Думцы организовали Временный комитет Государственной думы из 12 человек. А через полтора часа в том же Таврическом дворце состоялось первое заседание Петроградского Совета. Так была заложена основа двоевластия.
   Члены Временного комитета отличие от руководителей Совета имели опыт практической работы в сфере финансов, снабжения армии и населения, а также законотворчества. Совет был организационно слаб, ибо только что родился. Свои решения он мог проводить пока лишь через Временный комитет, обладавший аппаратом власти в виде прежнего аппарата Думы. Временный комитет смог установить контроль над правительственными учреждениями. Сила Совета была в другом – он имел огромное влияние на гарнизон Петрограда, а также поддерживался массами, благодаря своим демократическим лозунгам. Петроградский Совет стал серьёзным соперником Временного правительства, приемником Временного комитета.
   Выборы в Советы были классовыми, а не всеобщими. Большинство в Советах принадлежало партии эсеров, претендовавшей на представительство интересов всех слоёв трудящихся города и деревни (с креном в сторону крестьянства) и стремительно наращивавшей весной 1917 года численность своих рядов. Что касается большевиков, то они сначала были в Советах в явном меньшинстве. Однако острота социальных конфликтов в стране, затягивание войны и откровенно выгодная буржуазии внутренняя и внешняя политика Временного правительства объективно работала на сторонников большевизма.
   28 февраля Временный Комитет Государственной думы обратился к армии и флоту с призывом «сохранить полное спокойствие», пообещав, что «общее дело борьбы против общего врага ни на минуту не будет прекращено или ослаблено». Временный комитет Думы возложил командование революционными войсками на полковника Бориса Энгельгардта. Защитников монархии, укрывшихся в здании Адмиралтейства, покинули последние воинские части. Генерал Хабалов сдался. Стали арестовывать царских министров. Сменившее Временный комитет Временное правительство подтвердило лозунг «Война до победного конца !»
   В этот же день Совет рабочих депутатов в обращении к народу заявил: «Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России…». Петроградский Совет учредил рабочую милицию на фабриках и заводах для поддержания порядка в городе.
   Лишь 28 февраля Николай II принял запоздалое решение выехать из Ставки в Петроград. Тем самым он окончательно отрезал себя от армии и потерял последний, хотя уже и довольно сомнительный, шанс на спасение. Однако до Петрограда царский поезд не дошёл и повернул на Псков. Получив известие о продолжении беспорядков в столице, император направил в Петроград отряд войск под командованием генерала Н.Иванова для их усмирения. Отряд состоял всего из одного батальона и не продвинулся к исходу 1 марта дальше Царского Села.
   1 марта  1917 года Временный комитет Государственной думы и Петроградский Совет «в целях предотвращения анархии и для восстановления общественного спокойствия после низвержения старого государственного строя» образовали Временное правительство во главе с видным земским деятелем князем Георгием Евгеньевичем Львовым. В него вошли октябристы и кадеты. Единственным представителем революционной демократии стал товарищ председателя Петроградского Совета эсер А.Керенский, назначенный министром юстиции.
   В ночь на 2 марта Николай II согласился на создание ответственного перед Думой правительства. Но к этому моменту было слишком поздно. Императорский поезд находился в Пскове. Командующий Северным флотом генерал Н.Рузский передал мнение командующих фронтами и начальника штаба Ставки М.Алексеева, что теперь, после ареста министров и утраты контроля над Петроградом, единственный выход – отречение государя. Телеграмму же Николая II об ответственном министерстве он даже не отправил как устаревшую. Ни один из командующих фронтами и военными округами не поддержал императора.
   Вечером 2-го марта члены Временного комитета Государственной думы Александр Гучков и Василий Шульгин прибыли в Псков. Николай II принял их в своём салон-вагоне. Царь очень спокойно выслушал Гучкова, который объяснил необходимость отречения. Тогда государь им ответил : «В три часа дня я принял решение отречься от престола в пользу своего сына Алексея Николаевича; но теперь, подумав, пришёл к заключению, что я с ним расстаться не могу; и передаю престол брату моему – Михаилу Александровичу». Уже заготовленный проект манифеста был исправлен и перепечатан. По просьбе депутатов была вставлена фраза о присяге нового императора конституции.
   Реальная власть в столице находилась в эти дни в руках Совета. Он объединил выборных представителей рабочих и солдат и со 2 марта стал называться Советом рабочих и солдатских депутатов. На заседании Совета было решено «образовать наблюдательный комитет за действиями Временного правительства из состава Совета…». Под давлением Петроградского Совета правительство вынуждено было одобрить такие его меры, как освобождение политзаключенных, арест бывших министров и членов императорской семьи, введение в армии солдатских комитетов.    
   Председателем Петросовета избрали меньшевика Чхеидзе. Позиция Петросовета во многом была обусловлена влиянием меньшевиков и эсеров, входивших в его состав. Они считали, что народ ещё  не готов взять власть в стране, и добровольно уступили её представителям либеральной общественности, которые, естественно, не видели другого пути развития России, кроме капитализма и буржуазной демократии.
  Утром 3 марта Временный комитет Думы и члены только что сформированного Временного правительства отправились к великому князю Михаилу Александровичу. Встреча происходила в Петрограде в квартире князя Путятина на Миллионной улице. Милюков стал доказывать, что для укрепления нового порядка нужна сильная власть и что она может быть такой только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс, и что таким символом служит монархия. Однако Родзянко, Керенский, Шульгин и другие члены делегации уже поняли, что реально взять власть Михаилу вряд ли удастся, и убеждали его в необходимости отречения. Понимал это и сам великий князь. Выслушав всех, Михаил удалился с М.В.Родзянко и  Г.Е. Львовым в соседнюю комнату и, вскоре выйдя из нее, сообщил, что примет корону только с согласия будущего Учредительного собрания. Также был подписан «Акт об отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти». Своим актом об отречении он законным образом передал власть Временному правительству. Так прекратилась в России монархия, история которой насчитывала многие столетия.
   За линией Восточного фронта весть о Февральской революции была воспринята со сдержанным оптимизмом – ещё не верилось, что грозный противник вышел из строя. Номинально российская армия достигла к марту 1917-го года пика могущества – против Германии и Австро-Венгрии было сосредоточено более пяти миллионов солдат. Германский военачальник Эрих Людендорф признавал: «…атакуй они весной, и державам Центра пришлось бы худо. Только русская революция спасала нас от тяжёлого поражения».
   Вести об этих переломных событиях докатились до военных частей в Бессарабской губернии лишь 4 марта. Иван Яковлев записал тогда :
   «4 марта (суббота)  1917 год. Заступил в 9 часов, а в 10 часов узнал об отречении Государя Императора Николая Александровича от престола, и вступлении Михаила Александровича Великого Князя. Диктатор Родзянко. В 15 часов сменился. После обеда лёг отдыхать, но настроение возбуждённое…».
   Примечательно, что диктатором был назван М.В.Родзянко, председатель Временного комитета Государственной думы, который в те смутные дни стал «правителем поневоле». Член того же Временного комитета монархист В.В.Шульгин вспоминал: «Родзянко долго не решался. Он всё допытывался, что это будет – бунт или не бунт ? ;Я не желаю бунтовать. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались… Против верховной власти я не пойду, не хочу идти. Но, с другой стороны, ведь правительства нет. Как же быть ? Отойти в сторону ? Умыть руки ? Оставить Россию без правительства ? Ведь это Россия же, наконец!;». Шульгин на вопрос Родзянко «Брать или не брать власть ?» – решительно ответил: «…берите, Михаил Владимирович, никакого в этом нет бунта. Берите как верноподданный… Что же нам делать, если императорское правительство сбежало так, что с собаками не сыщешь !». Впрочем, лидер партии кадетов П.Н.Милюков говорил о «диктаторе» Родзянко : «…человек, во всяком случае, способный действовать решительно и смело, имеющий своё мнение и умеющий на нём настаивать».
   Программу своей деятельности Временное правительство обнародовало в декларации от 3 марта 1917 года. В ней объявлялось о полной политической амнистии, предоставлении всем россиянам, включая женщин, традиционных для западной демократии прав и свобод, а также о немедленной подготовке к выборам в Учредительное собрание на основе всеобщего избирательного права. Губернаторы заменялись комиссарами Временного правительства, назначавшимися, как правило, из числа местных общественных деятелей. Появилось и несколько сотен уездных правительственных комиссаров. Царскую полицию заменила народная милиция. Однако старый чиновничий аппарат остался в основном не тронутым, а решение национального вопроса откладывалось до созыва Учредительного собрания, точные сроки которого не назывались. Российское общество, в том числе и армия, в большинстве своём воспринимало всё это с воодушевлением :
   «5 марта (воскресенье)  1917 год. …После чая брился, умылся и лёг отдыхать, и до вечера никуда не ходил. Вечером взял газету и прочитал манифесты, временное правление учредительных комиссий Государственной Думы и назначение нового министерства. Настроение возвысилось, но спокойное».
(Из дневника И.С.Яковлева)
   Ещё 1 марта 1917 года Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов издал «Приказ номер один» по гарнизону столицы, в котором предписывалось немедленно выбрать во всех воинских частях комитеты из представителей нижних чинов. Всё оружие передавалось под контроль ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не могло выдаваться без разрешения офицерам, «даже по их требованиям». Приказ касался также и самих отношений между офицерами и рядовыми : «…Вставание во фронт и отдание чести вне службы отменяется». Равным образом отменялось и титулование офицеров : ваше превосходительство, благородие и т.п., и заменялось обращением: господин полковник, господин генерал, и т.д.
   Хотя приказ формально был адресован лишь Петроградскому гарнизону, но уже через несколько дней его приняла вся армия. Более того, на фронте эти нововведения приобрели настолько своеобразное толкование, что во многих частях получила широкое распространение практика выборности  командного состава. В условиях затянувшейся войны и всеобщей усталости «Приказ номер один» резко ускорил разложение войск, и без того уже деморализованных донельзя. Началась агония армии…
   «9 марта (четверг)  1917 год. …В 15 часов пошёл на дежурство. Получили приказ войскам о титуловании г-н генерал и т.д. …».
   «10 марта (пятница)  1917 год. …Приказ «г-н генерал» ещё не опубликован… После чая в 21 час пошёл на дежурство. Приказ объявили. Курили уже свободно в аппаратной комнате, дежурных офицеров и всех офицеров называли уже «господин поручик» и т.д.».   (Из дневника И.С.Яковлева)
   Итак, многовековые отношения в армии между офицерским составом и рядовыми изменились в одночасье. Солдатские массы ликовали, командование растеряно возмущалось.
   Конечно, армейская система служебного подчинения в старой России никогда не была простой – она во многом отражала сословный уклад жизни русского общества. Еще в дневниковых записях Ивана Яковлева за 1916-й год промелькнули две характерных записи :
   «12 августа (пятница) 1916 год. …Этот день для нас был печальный. Офицеры гуляли, и вина было сколько угодно, а нам и воды из колодца не давали, а посылали за водой, которой и скот не поят. Я вечером варил кашу. Подсолил здорово, крупа затхлая, вода скверная, и есть никто не стал. Пришлось вывалить кашу. Ужинали селёдками с хреном, маслом и чай пили…».
   «21 сентября (среда)1916 год. …прибыли в местечко Пожарки. Я заступил на дежурство. Дом офицеров очень хороший и обширный. А для нас и худой халупы нет. Поместились в хате – ни окон, ни дверей. Ужинали на полу и на коленках. Печка топилась и дыму полно…».
    Теперь легко представить себе настроение солдат, которые внезапно получили свободу не только определять собственную судьбу, но даже и участь командиров. Однако мало кто из глашатаев этих свобод задумывался о том, насколько оправданы эти вольности в условиях фронта. Впрочем, как и никто в России не хотел задумываться над тем, реален ли был в условиях войны и разрухи 8-часовой рабочий день и значительное повышение заработной платы, к чему приведёт немедленный захват крестьянами помещичьих имений, кто будет командовать армией вместо царских генералов и кто заменит царских чиновников ? На первый план вышли задачи разрушения всего старого и, как думали тогда, навсегда отжившего свой век, а жажда мести за былые обиды и притеснения заглушали трезвый голос рассудка даже у многих здравомыслящих людей. Россия как бы брала реванш за долгие годы вынужденного безмолвия и покорности, она бурлила, митинговала, обличала проклятое прошлое и верила в то, что скоро всё изменится к лучшему. И сдержать этот порыв к свободе не было дано никому.      
   Вольности становилось всё больше. В начале марта Временное правительство выпустило обращение «К гражданам России». В нём оно обещало созвать «в возможно кратчайший срок Учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного, и тайного голосования», а ещё до его созыва обязалось «обеспечить страну твёрдыми нормами, ограждающими гражданскую свободу и гражданское равенство». Узнав об этом, Иван Яковлев записал в совеем дневнике:
   «11 марта (суббота)  1917 год.…После чая читал газету, и слёзы радости лились из глаз».
   И уже на следующий день :
   «12 марта (воскресенье)  1917 год. …в 10 часов принимали присягу новому временному правительству. Креста и евангелия не целовали, а каждый солдат сознавал присягу на совесть. Было громкое «ура» за свободу, за гражданственность, и за новое правительство…».
   Характерная примета того времени – решительное отречение от всего прошлого, якобы отжившего. Это касалось не только отношений в обществе и всякого рода законов, но и привычных всем атрибутов духовной жизни. Простодушный русский народ готовили к принятию новых символов. Но это будет потом. А пока что солдаты принимали на фронте присягу Временному правительству без крестного целования. В это же время в Петрограде хоронили на Марсовом поле жертв Февральской революции: как солдат и рабочих, так и полицейских, что должно было символизировать примирение бывших врагов. Однако немало людей были изумлены тому, что погибших хоронили нетрадиционно – без священников и отпевания.
   К слову сказать, Иван Яковлев был человеком искренней религиозной веры – простой и непринуждённой. Дневниковые записи содержат немало свидетельств того, что традиции народного Православия являлись неотъемлемой частью его жизни : подробности богослужений, непременная запись всех праздников, отметки о поздравлении близких – всё это самым обыденным образом перемежается с военными и бытовыми заметками. Иван принадлежал к тому последнему поколению русских людей, для которых вера не была чем-то приобретённым, дарованным или найденным – она была их врождённым чувством. Они жили с ней, даже и не замечая её. Вера была их воздухом, они просто дышали ею. В смутную пору революций эта вера обнаруживала себя по-разному.  Известен случай, когда в апреле 1917-го года солдаты одного из пехотных полков постановили расстрелять своего командира за то, что он не смог достать им к Пасхе муку и яйца. Ценою страшных унижений и жестоких оскорблений полковник выторговал себе жизнь. Но даже этот вопиющий случай подтверждает всё-таки то, чем была для русских людей той смутной эпохи религиозная вера, пусть даже и приобретшая формы страшной дикости. Впрочем, дикое проявление человеческих чувств, в том числе и религиозных, есть, вероятно, признак всех революций.
   Стремительный бег революционных событий и либеральных преобразований подействовал на армию ошеломляюще. В начале 1917 года в действующих войсках и в тыловых гарнизонах находилось более 9 миллионов военнослужащих. Таким образом объявленная безудержная вольность неожиданно обрушилась на многомиллионную массу вчерашних крестьян и рабочих, вооружённых теперь ружьями и пушками, опоясанных саблями и пулемётными лентами, и не желающими ничего слышать, кроме : свобода ! свобода ! свобода ! Следствие не заставило долго ждать себя. Читаем в дневнике Ивана:
   «13 марта (понедельник)  1917 год. …пошёл на дежурство. Работы было много, все воззвания передавали по аппарату…
   «16 марта (четверг)  1917 год. …В 21 час пошёл в ночь дежурить. В 23 часа комендант корпуса сообщил, что солдаты 86 полка разбойничают в колонии Дерзи Хаджи и грабят жителей, около 200 человек. Послали казаков и разведчиков на расследование».
   «23 марта (четверг)  1917 год. …было приказание о снятии линии. …Выпили виноградного вина и весёлые выехали…».
   «27 марта (понедельник) 1917 год. В 13 часов приехали на станцию Проскуров и выгрузились. …Проехали весь город Проскуров с красным флагом…».
   «28 марта (вторник)  1917 год. …В 17 часов были выборы среди солдат, выбирали в комитет. Выбрали Штерна и Крючкова».
«29 марта (среда)  1917 год. …В 10 часов было собрание, обсуждали вопрос относительно отпусков и много другого.  …Вся власть перешла в руки комитета, т.е. в руки солдат».
   Всё неслось ураганом. Даже Пасху в тот год отметили в новом революционном прядке :
   «31 марта (пятница)  1917 год. Пекли куличи.
   «2 апреля (воскресенье)  1917 год. В 24 часа пошёл к службе в церковь, но службы не было, и я вернулся. А в 2 часа 15 мин. опять пошёл, и была только одна обедня. После обедни разговлялись вместе с хозяевами, пили чай и ели пироги. Выпили остатки «кумушки», но не много. Ходили на митинг, вечером играли в карты».
   Праздник Пасхи 1917 года застал Ивана в Проскуровском уезде Каменец-Подольской губернии, что на Украине. Телеграфисты в составе пехотных частей возвращались из Бесарабии в «коренную» Россию. По временам движение останавливалось, войска размещались на отдых. Солдаты жили в дороге походной, но уже отнюдь не военной жизнью. Они посещали церкви, ходили на собрания и выбирали делегатов, ежедневно читали газеты и бурно обсуждали новости, митинговали, общались с мирным населением… Российское общество, охваченное наивной верой в скорые перемены, в неомрачённой ещё цельности настроения, в дружном едином порыве, праздничном и светлом,  переживало тогда чувство единодушного ликования, пьянящей свежести и воли, это чувство объединяло всех. Это было ощущение братства. Как будто пали обычные перегородки, отделявшие людей – положением, состоянием, культурой. Случайные встречные разговаривали, как давнишние приятели – дружески, доброжелательно, готовые прийти друг другу на помощь:
   «16 апреля (воскресенье)  1917 год. …на станции Шклов пили чай и ели дарственные яйца и вишню, пожертвованную в городе Могилёв на весь эшелон…».
   «17 апреля (понедельник)  1917 г. ...Пили чай и закусывали дарственную ветчину…». (Из дневника И.Яковлева).
   Эшелон проследовал через Могилёв, где располагалась Ставка, миновал псковские станции Новоскольники и Дно, где ещё совсем недавно в своём салон-вагоне Николай II подписал акт об отречении от престола, проехал Гатчину, что близ Петрограда, и наконец достиг эстляндского местечка Тапс :
   «20 апреля (четверг)  1917 год. В 2 часа приехали на станцию Тапс, где в 4 часа выгрузились. Пошли в железнодорожное училище, немного уснули. Пообедали. Переехали в высшее начальное Тапское училище, поместились в зале 5 человек, напились чаю. Спать было немого холодновато».
   «21 апреля (пятница)1917 год. После чая пошли поставили телефон для испытания линии. В местечке был базар. День прошёл спокойно».
   Однако не так спокойно было в те дни в Петрограде. 20 апреля  1917 года была опубликована «нота Милюкова», министра иностранных дел, о решимости Временного правительства продолжать войну до победного конца. Опубликованное обязательство продолжать войну спровоцировало политический кризис в России («Апрельский» кризис) : В Петрограде прошли мощные стихийные демонстрации (15 тысяч человек) с требованиями отставки министра иностранных дел Милюкова и военного министра Гучкова, а также безусловный отказ правительства от захватнических целей в войне. На следующий день по призыву большевиков с требованием мира и передачи власти Совету солдатских и рабочих депутатов прошла ещё более мощная демонстрация (100 тыс. человек). Одновременно Совет запретил солдатам столичного гарнизона подчиняться приказам без его одобрения и легко пресёк попытку руководства Петроградского военного округа вывести свои войска на улицу для защиты правительства. Совет показал всю свою силу. Российские газеты освещали эти события противоречиво и разноголосо. В дали от столицы оценивали происходящее по-своему :
   «22 апреля (суббота)  1917 год. После чая я пошёл на станцию и купил две газеты. Читал и возмущался поведением петроградской публики. Очень обидно армии, что какие-то тёмные личности выкрикивают здравицу нашему врагу, который сотни лет пил жизненные соки России…». 
   Власть, разбитая 20-21 апреля, разваливалась на части. Выход был найден в создании коалиции между Советом и Временным правительством. Решение обеих сторон создать коалиционное правительства несколько успокоило общественность и армию :
   «23 апреля (воскресенье)  1917 год. …Читал газету, обсуждал с дежурными офицерами положение Временного правительства и Совета солдатских и рабочих депутатов – стало сравнительно спокойно за судьбу России…».
   На время действительно наступило спокойствие – конечно, зыбкое и тревожное, какое могло быть в условиях затянувшейся войны и разваливающегося фронта, в обстановке разрухи и беспомощности государственной власти… Однако люди жили ожиданием какой-то новой, ещё неведомой им будущности, армия в окопах чаяла окончания войны, а  прифронтовые части предавались не только грёзам о мире, но и досугу. 
   В те годы в тылу России нередко можно было увидеть плакаты «Кинематограф солдату в окопы», призывающие граждан участвовать в организации досуга действующей армии. Новый вид массового зрелища становился широко популярным. Пребывая в Эстляндской губернии (ныне Эстония), Иван Яковлев неоднократно записывал в дневнике свои впечатления от просмотра кинокартин, некоторые фильмы были весьма злободневными : «…Вечером пошёл в кинематограф. Картина была – измена Мясоедова и его казнь». 
   Демонстрация этой картины на фронте носила не только развлекательный, но, вероятно, и назидательный характер : в марте 1915 года полковник русской армии Сергей Мясоедов был незаслуженно обвинён в шпионаже в пользу Германии и приговорён к повешению. Дело несчастного офицера оказалось  сфабрикованным, однако оно получило широкую огласку в армии, а показы солдатам фильма об участи «предателя» служили ещё и грозным намёком – не только возможным изменникам, но и дезертирам.
   Царящее повсюду воодушевление выражалось и в массовых, почти непрекращающихся народных гуляниях :
   «1 мая (понедельник) 1917 год. Работы не прекращали до 4 часов. В корпусе телеграфист устал, осталось сорок депеш. В четыре часа я пошёл в пожарный сад станции Тапс. Там танцевали солдаты, офицеры и штатские. Все граждане вместе. Я вижу первое веселье всех сословий вместе. Посмотрел два вальса и пошёл опять работать…».
   «14 мая (воскресенье)  1917 год. …Граждане гуляют парами, и даже есть семейные. Погода благоприятная».
   «22 мая (понедельник)  1917 год. …В 15 часов сменился и пошёл по местечку Тапс с пожарными. Публики с музыкой было много…».
   «23 мая (вторник)  1917 год. Работали беспрерывно до 4 часов утра. Были танцы в пожарной роте. Но мне некогда было сходить…».
   И всё же главным событием в жизни Ивана весной 1917 года стало долгожданное, бесконечно чаемое, не единожды виденное во снах и грёзах свидание с Наташей. Записи об этом пояснять излишне. Предоставим повествовать самому Ивану :      
   «2 мая (вторник)  1917 год. Сон был какой-то кошмарный. Встал в 8 часов 10 мин. После чая Щенников принёс мне телеграмму от  Наташи. Наташа едет первого (вероятно, имеется в виду – выезжает 1-го мая), я очень рад, хотя и писем нет. Пошёл на станцию, купил газету. Искал квартиру в местечке, но нет нигде. Даже в гостинице нет. Я попросил инспектора училища. Он мне обещал дать учительскую комнату. Я успокоился. После обеда в 15 часов пошёл на дежурство. В 21 час сменился. Пошёл на станцию, узнал, когда будут поезда из Петрограда. После лёг спать, долго не спал.
   «3 мая (среда)  1917 год. Встал в 5 часов, умылся и пошёл на станцию встречать Наташу, но на первом поезде она не приехала. В 9 часов после чая пошел опять встречать. На этом поезде Наташа приехала, я очень был рад. Пришли в комнату, я согрел чай. Пили чай и закусили домашних гостинцев, и успокоились. Разговоров и вопросов было много».
   «4 мая (четверг)  1917 год. День моего блаженства».
   «5 мая (пятница)  1917 год. День радости».
   «6 мая (суббота)  1917 год. День сердечного испытания. Наташа хотела уезжать сегодня. Мы сделали жребий, и Наташа вытащили ехать в воскресенье. Но работа манила её домой, и она не хотела верить моему жребию. И всё-таки в 20 часов 25 минут Наташа уехала. Она всё время держала себя аккуратно, но при прощании уронила мне на щеку свою горькую слезу, которую я не могу забыть никогда. Хотя трудно расставаться, но делать нечего. У одной дом и хозяйство, а у другого долг службы не позволяют жить так, как хотелось бы нашим любящим друг друга сердцам. После провода Наташи меня всю дорогу душили какая-то горловая боль, которую всё время старался проглотить, но она не поддавалась…».
   «9 мая (вторник)  1917 год. …После чая уснул до обеда, а после обеда пошёл гулять на станцию, скучал и смотрел на то место, где Наташа садилась».
   «14 мая (воскресенье)  1917 год. …После чая я пошёл в церковь и простоял обедню. Пели хорошо, штуки две брызнули горькие слёзы. После обедни пошёл в лес. Скука невыносимая, письма от Наташи нет. Хожу по лесу как перст…».
   Однако долг службы, не позволяющий жить так, как хотелось бы любящим друг друга сердцам, а более того новые военные и  политические события со временем понемногу уняли тоску и развеяли сердечную скуку нашего героя :
   «31 мая (среда)  1917 год. …в 21 час заступил в ночь, работы было немного. Всё время говорили с дежурным офицером относительно настоящего положения. Были, конечно, и споры».
   Действительно, спорить было о чем.
   В начале мая 1917 года в Ставке русской армии состоялось совещание командующих фронтами. Участники, признавая необходимость наступления. Однако все пришли к выводу, что в настоящее время армия не готова вести успешные боевые действия. Главнокомандующий Северным фронтом генерал А.М.Драгомиров заявил, что общее настроение солдат – мир, во что бы то ни стало. Генералы обоснованно связывали успех наступления исключительно с «нравственным» оздоровлением войск. В связи с резким падением дисциплины в армии командование одобрило идею формирование так называемых ударных батальонов из добровольцев.   
  На совещании в Ставке также был рассмотрен вопрос об отношениях с союзниками. Требуя наступления, союзники в то же время не выполняли свои обязательства перед Россией. Верховный главнокомандующий генерал М.В.Алексеев в выступлении отметил сокращение союзниками и без того ограниченных военных поставок.    
   В то же время в российской столице закончилось двоевластие. Теперь Петроградский Совет непосредственно участвовал в правительстве и в глазах общественности нёс полную ответственность за действия исполнительной власти. Коалиция помогла организовать готовящееся наступление русской армии. Посланные Петросоветом и другими Советами агитаторы на короткое время смогли убедить солдат идти в бой «за родину и свободу». Сознание солдат «бомбардировалось» демагогическими заявлениями Временного правительства о необходимости защиты власти революционной демократии, войны до победного конца, об оборонительном и революционном характере войны. Одновременно с этим военный министр А.Ф.Керенский опубликовал «Декларацию прав военнослужащих». В неё были включены пункты, разрешавшие военнослужащим во внеслужебное время «свободно и открыто высказывать свои политические, религиозные, социальные и прочие взгляды». Отменялись все наказания, оскорбительные для чести и достоинства военнослужащего. Эта декларация вызвала взрыв негодования командования армии. Главнокомандующий армией генерал М.В.Алексеев направил правительству телеграмму, в которой говорил о необходимости немедленного восстановления военно-полевых судов, расформирования ненадёжных частей, возвращения командирам дисциплинарной власти. Однако генерала Алексеева скоро освободили от занимаемо поста, а на его место 22 мая назначили Брусилова. 
   Незадолго до генерального наступления в Петрограде начался  I Всероссийский съезд Советов и солдатских депутатов (съезд работал с 3 по 24 июня 1917 года). Меньшевистских и эсеровских делегатов на нём было в пять раз больше, чем большевиков. Однако в действительности большевистское влияние в крупных городах и армии было уже значительно сильнее.
   Тогда же проявились намерения большевиков захватить власть в стране в свои руки. Во время съезда один из самых влиятельных тогда меньшевистских лидеров И.Г.Церетели заявил, что в России нет такой партии, которая была бы готова одна взять власть и принять на себя ответственность за будущее страны. На что В.И.Ленин бросил ему с места реплику : «Есть !» – и заявил затем, что большевики готовы в любую минуту принять всю власть целиком. 
   4 июня 1917 года в войсках началась усиленная подготовка к наступлению, ставшему последним для русской армии в годы Первой мировой войны. В этот день Верховный главнокомандующий генерал Брусилов отправил командующим фронтами телеграмму, в которой определялись следующие сроки наступления : для Юго-Западного фронта – 12 июня, для Западного фронта – 22 июня, для Северного и Румынского фронтов – 1 июля. По плану Ставки, главный удар должны были нанести армии Юго-Западного фронта. Особой армии приказывалось сковать противника и не позволять ему перебрасывать войска в район главного удара.
   Наступление было отложено на четыре дня в связи с тем, что находившийся в то время на Юго-Западном фронте военный министр Керенский решил объехать войска и поднять наступательный дух солдат.
   В те дни Иван Яковлев записывал в дневнике:
   «5 июня (понедельник)  1917 год. Разбудили рано, пришли солдаты из отделения на погрузку. В 14 часов наше отделение ушло. Осталась одна наша станция 5 человек… Сделал на погоны трафарет из медного провода».
   «9 июня (пятница)  1917 год. Встали в 6 часов. После чая приготовились на погрузку…».
   «10 июня (суббота)  1917 год. … В 10 часов уже совсем погрузились и уселись в вагоны с солдатами. Досок нет, разместились на полу. Выехали со станции Тапс Эстляндской губернии в 10 часов 15 мин. Всё время ехали шибко».
   Скоро проехали эшелоны мимо Гатчины и Пскова. Уже 12 июня телеграфисты и пехота выгрузились на  станции Юзерово, близ литовского города Двинска (ныне Даугавпилс, Латвия), где солдаты «раскинули палатки на оглобли и переночевали».
   16 июня 1917 года началась мощная артиллеристская подготовка, положившая  начало наступлению русских войск. Через два дня противнику нанесли удар армии Юго-Западного фронта. На этот раз русские войска обладали не только численным, но и техническим перевесом над противником. Части 8-ой армии под командованием Л.Г.Корнилова, хотя и наносили по плану вспомогательный удар, смогли продвинуться дальше всех. Однако другие армии лишь незначительно продвинулись вперёд. Многие части отказывались продолжать наступление. Солдаты самовольно покидали позиции. Приказы командования обсуждались на митингах и чаще всего не выполнялись :
   «25 июня (воскресенье)  1917 год. С 9 часов на дежурстве до 15 часов, а после был на митинге против штаба 22 дивизии в деревне Литинишки. Большинство голосов против наступления, настроение было угнетённое. Резолюции никакой не вынесли, отложили до 28 июня…».  (Из дневника И.Яковлева)
   Однако вскоре уже:
   «26 июня (понедельник)  1917 год. Принял приказ не допускать никаких митингов и арестовывать агитаторов, которые против наступления…».   (Из дневника И.Яковлева)
   Дисциплинарные распоряжения командования ненадолго восстановили порядок, что незамедлительно повлияло на общий ход наступления :
   «27 июня (вторник)  1917 год. Получил сводку : наши прорвали фронт на Галицийском направлении. Взяли в плен 48 орудий и 7000 пленных…».
   «28 июня (среда)  1917 год.  С утра получил сводку : наши взяли за три дня 10 тысяч пленных, 80 орудий, 140 пулемётов, фронт расширили на 50 вёрст…».  (Из дневника И.Яковлева)
   Однако успех сопутствовал русской армии недолго. Войска были настолько деморализованы, что при малейшей неудачи вновь прорывались наружу требования мира, а массовые отказы солдат сражаться сводили на нет все усилия командиров. Нередко солдаты самовольно снимались с позиций и толпами расходились по тылам. Искусственно созданный наступательный порыв солдат сменился осознанием бессмысленности наступления. Командование пыталось призывами и карами остановить массовое дезертирство. В ответ участились покушения на офицеров :
   «10 июля (понедельник) 1917 год. В 10 часов пошли в наступление ударные батальоны смерти, а остальные солдаты не пошли. Сами погибли, и товарищей погубили, а результат вышел плачевный. В 161-ой дивизии был ранен командир полка, за то, что позвал наступать – семь пуль…».    (Из дневника И.Яковлева) 
   В начале июля стало ясно, что наступление Юго-Западного фронта, на которое власти возлагали столько надежд, несмотря на то, что началось довольно успешно, полностью провалилось. Теперь армия окончательно поверглась в хаос :
   «11 июля (вторник)  1917 год. … В 10 часов пошёл на дежурство. Работы мало и ото всюду самые печальные известия – полная анархия в армии…».  (Из дневника И.Яковлева)   
    Неудачи по всему фронту обратили движение русской армии вспять, начался исход…
    Мощный контрудар австро-германской армии на город Тарнополь (ныне Тернополь, Украина) заставил бежать русские войска Юго-Западного фронта – и бегство это было паническим. Назначенный командующим Юго-Западным фронтом Корнилов не смог остановить отход армии, охваченной не только паникой, но и бунтом.
   Верховное командование приказало применять оружие за неисполнение решений командования и революционную агитацию. В те дни генерал Корнилов подписал знаменитую телеграмму Керенскому : «…армия обезумивших тёмных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувства человеческого достоинства, бежит. Необходимо немедленное введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий. Время слов, увещеваний и пожеланий прошло, необходима непоколебимая государственно-революционная власть».
   Вскоре на фронте была введена смертная казнь. Однако эти карательные меры, принимавшиеся против бунтующих солдат, не помогли. Для огромного большинства солдат – а многие из них были вчерашними крестьянами – главными лозунгами стали два магические слова «Долой!» и «Домой!». Настроения в действующей армии усугублялись ещё и тревожным потоком вестей из тыла – в столице разразился жестокий политический кризис, названный впоследствии «июльским».   
   16 июля  1917-го года на совещании в Ставке генерал Деникин, вскрывая причины разложения армии, отмечал : «Я слышал, что большевизм разрушил армию. Я это отвергаю. Большевизм – это черви в гнойной ране армии. Разрушили армию другие, проводившие разрушавшее армию военное законодательство последнего времени».
   19 июля, пытаясь спасти фронт,  правительство приняло решение о снятии генерала Брусилова с должности Верховного главнокомандующего. На этот пост был назначен Лавр Георгиевич Корнилов – решительный сторонник наведения порядка в армии и в стране. Однако и это не остановило крушение фронта – исход продолжался…
   «…В 23 часа передали сводку, что наши Ригу сдали 21-го августа утром» – записал в своём дневнике Иван Яковлев 22-го августа 1917-го года, находясь в то время на пути из города Двинска в местечко Штокмансгоф, что в Курляндии, и невдалеке от самой Риги.
   «26 августа (суббота) 1917 год. В 4 часа приехали на станцию Штокмансгоф и выгрузились. К месту назначения приехали в 13 часов. Приехали в усадьбу, где и разместились. Я ещё никогда так не уставал, как в этот переход в 2 версты, трое суток не спавши…».
   То, что Иван увидел на следующий день было уже типичным для всеобщего исхода : 
   «27 августа (воскресенье)  1917 год. Встал в 5 часов. После чая поехал в дивизию дежурить. Приехал в Новый Бервесгоф, узнал, что дивизия скоро снимается… Все жители напуганы 3-ей отдельной дивизией. Весь хлеб отнят, улья поломаны, скот реквизирован самовольно. В 16 часов мы поехали в мызу Старый Бервесгоф, семь вёрст ещё вперёд. По дороге всё покидано в паническом бегстве, но противника нет…».
   Судя по этой записи, Иван Яковлев мог тогда быть свидетелем ещё одного эпизода, показательность которого даёт возможность представить обстановку всеобщей исторической драмы. 23-го августа 1917-го года взбунтовалась 3-я отдельная дивизия Юго-Западного фронта, отказавшаяся исполнять приказы по укреплению позиций. Командование корпуса решило арестовать зачинщиков с помощью казаков. Начальник 1-ой Кубанской дивизии П.Н.Краснов с одним полком утром следующего дня двинулся к месту событий. В штабе 3-й дивизии он встретился с её комиссаром Фёдором Линде, совсем молодым человеком, говорившим с явно слышимым немецким акцентом. Один из восставших полков был окружён казаками. Линде произнёс глубоко патриотическую речь перед батальоном бунтующих солдат. Говорил он страстно и сильно, местами красиво, но акцент портил всё. Каждый солдат понимал, что говорит не русский, а немец. Толпа заподозрила в ораторе немецкого шпиона. Краснов предложил Линде уехать. Тот колебался, не хотел верить, что его слова не убедили солдат. Вдруг невдалеке раздались выстрелы. Выяснилось, что приближается с оружием снявшийся с позиций соседний полк. Линде направился на автомобиле к мятежникам, но те открыли огонь поверх голов. Казачий полк ускакал, автомобиль стал мишенью. Линде попытался укрыться в землянке. На спуске в неё один солдат ударил комиссара в висок прикладом, а другой выстрелил в шею. Труп Линде бунтовщики растерзали. Ординарец Краснова так объяснил убийство Линде: «Они, господин генерал сами виноваты. Уж очень их речь была не демократическая».
   Подобные события были в революционной России частыми, массовыми, типичными. Казалось, никто уже больше не смел применить силу для наведения порядка в стране и коренным образом исправить положение. Тем не менее, такие герои были…
   В августе 1917 года по согласованию с главой правительства Керенским генерал Корнилов стягивал войска к Петрограду, чтобы разоружить ненадёжный столичный гарнизон. Однако планы у генерала шли значительно дальше. В узком кругу штаба Ставки Корнилов доверительно рассуждал : «Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался».
   25 августа  1917 года Корнилов двинул на Петроград части 3-го конного корпуса и кавказскую Туземную («Дикую») дивизию. На следующий день он телеграфировал управляющему военным министерством эсеру Савинкову, что 28-го августа войска прибудут в город, который 29-го надо объявить на военном положении. Корнилов рассчитывал на поддержку сторонников в столице. Он надеялся, что войска и Керенский до самого прибытия в Петроград, будут уверены, что идут на защиту Временного правительства. Но один из заговорщиков, обер-прокурор Синода в первом Временном правительстве Владимир Львов, уже вечером 26-го августа потребовал передачи Корнилову всей полноты власти и немедленной отставки правительства. Керенский претворился, что согласен уйти в отставку, попросил Львова изложить ультиматум письменно и получил таки образом разоблачающий Корнилова документ. Затем по прямому проводу, представившись Львовым, заставил Корнилова подтвердить требование отставки и приезда в Могилёв. Львов был арестован.
   Утром 27 августа 1917 года Корнилов оказался снят с должности Верховного главнокомандующего. Генерал был потрясён, поскольку после вчерашнего разговора верил, что Керенский капитулировал. На сторону Временного правительства встал Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профессионального союза, блокировавший движение корниловских эшелонов на Петроград. Большевики тоже поддержали Керенского, которого считали меньшим злом по сравнению с Корниловым, а правительство выпустило из тюрем их товарищей, задержанных после «июльского» кризиса. Движение корниловцев застопорилось. Многочисленные агитаторы настойчиво убеждали войска, что правда на стороне Керенского, а не Корнилова, что первый ратует за свободу, а второй за продолжение наступательной войны и смертную казнь. По свидетельству генерала Краснова, участника корниловского выступления и командира 3-го конного корпуса, солдаты были полностью деморализованы и очень смущены ссорой премьера и Главковерха.
   30 августа 1917 года был арестован казаками и препровождён в столицу командующий корниловским походом на Петроград генерал Алексей Крымов. На следующий день в зимнем дворце между Керенским и арестованным генералом состоялся бурный разговор, причём Керенский отказался пожать генералу руку. Спустя два часа оскорблённый и, видимо растерянный Крымов покончил самоубийством – выстрелил себе в грудь. Его выстрел оказался едва ли не единственным за всё корниловское выступление.
   Покинутый всеми, генерал Корнилов был взят под стражу в Ставке генералом Алексеевым, ставшим на короткое время начальником штаба при новом Главковерхе Керенском. Это отразилось на всеобщем настроении солдатских масс. Теперь солдаты во всех офицерах и генералах видели корниловцев и либо расправлялись с ними, либо изгоняли из частей :
   «3 сентября (воскресенье) 1917 год. …Узнали, что арестован генерал Корнилов и его свита. Щенников пришёл с дежурства и говорит, что много генералов арестовано и смещены с должностей. В общем опасное шершневое гнездо нашли, и что всё время обвиняли солдат, а оказалось – виноват во всём верх».
(Из дневника И.Яковлева) 
   Благодаря энергичному отпору всех революционных сил, включая меньшевиков, эсеров и большевиков, попытка Корнилова захватить власть была пресечена. Однако победа, положившая начало агонии Временного правительства, не принесла удачи никому, кроме… большевиков. Участием в подавлении корниловского мятежа большевики подняли свою популярность в рабочей и солдатской среде. Под их контроль перешли Советы крупнейших городов. Лозунг «Вся власть Советам !» пользовался среди населения растущим сочувствием. От Советской власти ждали решения «больных вопросов» – о прекращении войны и о земле. Большевики, вновь почувствовавшие свою силу и поддержку масс, перешли к прямой подготовке вооружённого восстания.
   Все эти события самым губительным образом сказались на состоянии русской армии – войска утратили остатки боеспособности. Исполнительные комитеты Юго-Западного фронта извещали правительство: «В настроении частей, двинутых недавно вперёд героическими усилиями сознательного меньшинства, определился резкий и гибельный перелом. Большинство частей находится в состоянии всё возрастающего разложения. О власти и повиновении нет уже и речи. Уговоры и убеждения потеряли силу, на них отвечают угрозами, а иногда и стрельбой. Некоторые части самовольно уходят с позиций, даже не дожидаясь подхода противника. Были случаи, что отданные приказания спешно выступить в поддержку обсуждались часами на митингах, поэтому поддержка опаздывала на сутки… На протяжении сотен вёрст в тыл тянутся вереницы беглецов с ружьями и без них, здоровых, бодрых, потерявших всякий стыд, чувствующих себя совершенно безнаказанными».         
   Почему великая русская армия, вчерашняя защитница Отечества, ещё недавно проявлявшая беспримерный героизм и мужество, словно в одночасье превратилась в неуправляемую толпу паникёров и дезертиров, не вся, конечно, но – в общей массе своей ? Ответ на этот вопрос потом будут искать многие : генералы, участники тех событий, политики, писатели, философы, историки… Ответов, разных и противоречивых будет много, так же как и причин, исказивших и обезобразивших лик русского солдата, изуродовавших его ум и совесть.
   С самого начала войны российским командованием не велось никакой разъяснительной работы среди солдат, большинство из них были плохо осведомлены о причинах и целях всего происходящего. Это непонимание со временем выразилось в массовом, всеобщем сомнении и колебании армии, вследствие невозможности разобраться, в чём дело – особенно после неудач на фронте и крушения старого строя. Деморализацией войск и ослаблением «нравственного иммунитета» уставших от войны  солдат немедленно воспользовались проповедники новых политических ересей. Стихийные волнения многомиллионной армии были умело направлены в нужное им русло. Всё неизвестное, иррациональное и таинственное, коренящееся в скованном виде в народных глубинах, вдруг засверкало штыками, загремело выстрелами, загудело, заволновалось серыми солдатским толпами. К этому неизвестному подошли и попробовали взять его в руки «апостолы революционных идей». И, не умея формулировать возражения, не зная, как оказать сопротивление, солдатская масса стала повторять чужие лозунги и чужие слова, дала расписать себя по партиям и организациям. (Не правда ли, дорогие современники, всё это очень похоже на то, что случилось с нашим российским обществом совсем недавно.    Да ведь нам история не наука – что нам до неё ?)  Осенью 1917 года в действующей армии уже повсюду распространялась «идеологическая инфекция».
   Ещё раньше в дневнике Ивана Яковлева встречались записи такого рода: «…весь день занимался чтением политической книги». Однако страницы за сентябрь-октябрь 1917 года пестрели уже и другими заметками :
   «26 сентября (вторник)  1917 год. …После обеда пошёл на конференцию всех солдат. Офицеры заявили, что (неразборчиво) как можно скорейшего заключения мира».
   «27 сентября (среда)  1917 год. Весь день читал. К вечеру услышал по телеграфу, что в Турции началась революция».
   «7 октября (суббота)  1917 год. В 16 часов была лекция  социал-демократической партии…».
   «17 октября (вторник)  1917 год. В 14 часов была собрана дивизионная конференция. Были сильные трения по выборам в комиссию социал-демократической рабочей партии. Но всё-таки настояли и потребовали сделать комиссию из 6 человек С.Д.Р.П. большевиков и меньшевиков-интернационалистов. Корпусная конференция будет собрана на 20-е октября».
   «20 октября (пятница)  1917 год. Никулин поехал на собрание телефонистов. …Вечером Никулин приехал со съезда, были политические вопросы».
   К слову сказать, вместе с записной книжкой на чердаке дома Ивана Яковлева были обнаружены и характерные для того времени образцы агитационной литературы, в том числе и запрещённой, которая  распространялась среди солдат :  брошюры «Сказка о царе-дураке, о царице-блуднице, и о Гришке-распутной шишке» и «Весёлая книжка про любовные делишки конокрада-Гришки», обрывки популярного словаря политических терминов, сборник статей «К рабочему вопросу», (впрочем, с неразрезанными страницами), а также листовка – революционное обращение к солдатам. Можно представить, какое влияние оказывало всё это на крестьянскую армию, не имеющую никакого политического опыта. Здесь вспоминаются  печальные слова генерала Деникина, очевидца и описателя «русской смуты»: «…Помню, что во мне мало-помалу возмущённое чувство старого солдата уходило куда-то на задний план, и становилось только бесконечно жаль этих грязных, тёмных русских людей, которым слишком мало было дано и мало поэтому с них взыщется. Хотелось, чтобы здесь… (на фронте) были, видели и слышали всё происходящее верхи революционной демократии. Хотелось сказать им : …Дайте народу грамоту и облик человеческий, а потом социализируйте, национализируйте, коммунизируйте, если… если тогда народ пойдёт за вами».
   Унтер-офицер Иван Яковлев, хоть и впитал многие веяния своей эпохи – как и всякий человек, живущий в своё исторические время – однако не сделался паникёром и трусом. Не стал Иван и дезертиром, в отличие от других, соблазнившихся смутой. Он продолжал нести службу, быть может, уже бессмысленную и в общем ненужную, но – честную и верную. Унтер-офицер Яковлев принадлежал к той, ещё довоенной, когорте бывалых военнослужащих, для которых долг и присяга не были пустым звуком. Увы, этих истинных воинов ко времени смуты оставалось немного в армейских рядах, и они уже не определяли дух и настроение русской армии.   
   В сентябре-октябре 1917 года Иван оставался в прифронтовой полосе в Курляндской губернии. Теперь он не принимал непосредственного участия в военных действиях. Его записи той поры свидетельствуют об упадке внутриармейской жизни, тогда уже совершенно расстроенной, какой-то несвязанной и случайной :
   «8 сентября (пятница)  1917 год. Рождество пресвятой Богородицы. После чая пошли к обедни… В 17 часов пошёл на спектакль в пользу просветительского кружка 22 тех. дивизии. За билет 35 копеек. Сцена неважная, артисты тушевались. Солдаты поломали скамейки, к концу пришлось стоять».
   «10 сентября (воскресенье)  1917 год. После чая пошёл на богослужение. Была обедня в дому…».
   «17 сентября (воскресенье)  1917 год. Ночью взял у писаря три газеты. Весь день читали и спорили. А вечером пошли на спектакль в клуб. Время прошло весело, играли хорошо».
   «21 сентября (четверг)  1917 год. …Был скандал с казаками. Завелись из-за лошади и сахару…».
   «23 сентября (суббота)  1917 год. Обозного сменили за грубость. Застал наш же охранник бригады телефонистов…».
   Последние две записи особенно примечательны – такого разброда не было в армии прежде. Впрочем, разлад углублялся не только в войсках…
   Осенью 1917 года на Россию надвигалась хозяйственная катастрофа : уровень промышленного производства с 1913 года упал примерно на четверть, а по сравнению с 1916 годом – более чем на треть. Курс рубля снизился на 70 % по сравнению с довоенным. Хлебная норма на одного рабочего в Петрограде и в Москве составляла всего 200 г в день. В стране продолжались голодные бунты.
   Временное правительство слабело с каждым днём. Массы уже не связывали с ним надежд на разрешение земельного вопроса и прекращение войны. Правительство упустило свой исторический шанс. Советы – новая форма власти, возникшая в самой гуще народа, оказались сильнее правительства. За преобладание в Советах боролись различные революционные партии и группы : эсеры, меньшевики, большевики. Последние стремились одним ударом сокрушить все привычные старые порядки и продиктовать стране ещё невиданный, сверхреволюционный режим власти.
      В октябре 1917 года, когда солдаты уже полками покидали фронт, неизбежность скорой военной и политической катастрофы стала ясна новому военному министру                А.И.Верховскому. Единственное спасение он видел в немедленном начале совместных с союзниками переговоров о мире, надеясь, что пока они будут длиться, «можно рассчитывать на воссоздание боевой мощи армии, что, в свою очередь, благоприятно отразится на самих условиях мира». Предложение Верховского не имело никаких шансов на успех.  В ночь с 20-го на 21-е октября 1917 года Временное правительство отвергло их и отправило Верховского в отставку. Приемника ему назначить уже не успели из-за захвата власти большевиками.
   Тем временем близилась к завершению военная одиссея Ивана Яковлева – «его» война была на исходе. Нельзя сказать, что это случилось неожиданно…
   Солдаты, те, кто не смотря ни на что, соблюдали дисциплину и продолжали оставаться на фронте, уже давно ждали распоряжения командования о порядке отпусков. Вскоре огласили приказ. Конечно, всех желающих невозможно было отпустить разом, одновременно. И потому командиры на местах часто медлили с разрешениями. Солдаты, теперь уже знавшие слово «право», как могли, отстаивали свои законные требования:   
   «1 октября (воскресенье)  1917 год. В 2 часа 15 мин. получил приказ №8888/8 от Керенского на отпуска, и писал письма Наташе и Куветкину…».
   «5 октября (четверг)  1917 год. … Никулин ездил на бивуак обжаловать свои права, но безрезультатно».
   «16 октября (понедельник)  1917 год. В 1 час 35 мин. писал Наташе письмо. Сообщил, что скоро еду домой…».
   «20 октября (пятница) 1917 год. …В 10 часов заступил на дежурство, работы было порядочно. Я говорил резко с поручиком Прокофьевым относительно смены и своего отпуска. Поручик обещал на 21-е или 22-е октября отпустить…».
   «22 октября (воскресенье)  1917 год. С утра было скучно, а в 18 часов передали с бивуака, что я могу ехать в отпуск. Я на скорую руку собрался и в 19 часов вышел. Прошёл 13 вёрст по грязи. Ночью темно, хоть глаз выколи. Пришёл в отделение в 24 часа. Бланки ещё не готовы. После чая лёг спать не раздеваясь».
   «23 октября (понедельник)  1917 год. Проснулся в 6 часов, но ещё было рано, начальник отделения спал. В 8 часов пошёл к начальнику, он ещё лежал в постели. Я спросил бланки. Он выдал от 24 октября по 14 ноября. В 9 часов мы выехали на лошади, ехать 39 вёрст. На станцию Марцен (Курляндская губерния) приехали в 14 часов. Поезд уже ушёл. Я читал письмо от Лены, которое получил на бивуаке…» – это была последняя фронтовая запись в дневнике.
   Иван остался ждать поезда.
   Он дождётся попутного состава и уедет – как думалось, на побывку. Однако повороты судьбы неисповедимы. Больше Иван не вернётся на фронт…

   …Промозглым осенним утром на платформе маленькой станции сидел, прислонившись спиною к фонарному столбу, человек в полинялой солдатской шинели. Он читал письмо из дома. Человек жил своей жизнью.
   Мимо станции проносились без остановки эшелоны – на фронт Великой войны. Качался на ветру фонарь, освещая то строки письма, то пустое двуглавое место на стене вокзала, где ещё недавно красовался гербовый орёл. Далеко-далеко глухо и отрывисто звучали редкие раскаты артиллеристской пальбы. По платформе прошли солдаты – прошли не строем, вразброд, и скоро исчезли в утреннем сумраке… Огромная страна и её великий народ продолжали жить своей жизнью – смутно-туманной и стихийно-непредсказуемой, неясной самим себе и непонятной другим народам и странам.

   ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Возвращение Ивана Яковлева в родную деревню по времени совпало с Октябрьской революцией и захватом власти в России большевиками. Вскоре, а точнее 10 ноября 1917 года, молодое Советское правительство приняло Декрет о постепенном сокращении численности армии. Согласно постановлению в бессрочный запас увольнялись солдаты призыва 1899 года.       В тот же день этот первый декрет о демобилизации был передан по радиотелеграфу во все армии. Поэтому нашему герою не пришлось возвращаться на фронт, которого по сути уже и не существовало.
   Заключительная дневниковая запись была сделана Иваном с большим перерывом  и как будто случайно :
   «11 ноября 1917 год. Гоголино, мороз. Был дома, ел кашу».
  После этого повествование обрывается.
  Далее идут совершенно пустые листы…               
  Однако жизнь не дневник – она, конечно, длиннее и насыщеннее. По возвращении на родину Иван до конца своих дней оставался жить в деревне Гоголино. По сохранившимся сведениям, к сожалению, весьма скудным и обрывочным, он некоторое время работал в волостном совете, и даже руководил этим новым для русской деревни учреждением, поскольку был человеком ответственным, опытным, а, главное, грамотным. Потом ему не раз ещё приходилось составлять акты и отчёты, вести протоколы. Даже сохранился один лист протокола от 1919 года, который составлял Иван Яковлев, с записью всего происходящего на собрании местных крестьян при разделе земли.  Но дневниковых записей он никогда уже больше не вёл.
   Итак, пустые пожелтелые страницы дневника после пометы от ноября 1917 года. Для нас, живущих почти через столетие и знающих теперь судьбу России последующих лет, этот обрыв может выглядеть символичным – герой наш вернулся в другую, уже неузнаваемую страну, у неё началась другая история, и описывать её предстояло отныне другим…

   ПОД ЧЕРТОЙ
   Унтер-офицер русской армии Иван Степанович Яковлев, участник Первой мировой войны, награждённый Георгиевским крестом 3-й степени, упокоился 11 июня 1932 года, и был похоронен на сельском кладбище близ д.Холщебинки (Тверская область, Бологовский район).
Вечная память.