Минуты на пути
Он плетет насмешку и ею одет,
Сеет и жать не будет.
Его жизнь - созерцание или грезы,
Между сном и сном.
Алистер Кроули
Минута. Отрезок времени. Кусочек жизни, посвященный чему-то или кому-то. Он имеет конкретные рамки, но не имеет границ. Таких минуток, можно нанизать, как бусинок на нитку, на идею, очень много, потом ниточку можно порвать и воспринимать каждую, как нечто законченное. Одна будет прозрачной, как лед. Другая - содержать в себе изъян. Третья закатится под диван и потеряется. Десятая, пятьдесят восьмая, сто четвертая – окажутся похожи, как воспоминания о детстве у братьев близнецов. И даже проживший эти мгновения не сможет объяснить, чем они отличаются друг от друга. А некоторые почему-то воспринимаются только рядом. Можно перепутать их и собрать снова так, чтобы каждая из них, оставаясь частью целого, заиграла новыми, незамеченными прежде гранями и оттенками цвета.
Не лежит душа записывать, додумывать, раскрывать… хоть убивайте – не лежит. Как говорит Илюха? «Сказать – отпустить». Но если не сказать, если не трансформировать динамику мгновенного восприятия в синтез познания, то все мы рискуем так и остаться такими вот порванными бусами, без дела пылящимися в Асиной шкатулке, которые она все собирается, но никак не соберется собрать снова…
Часть первая.
Помнить и дышать.
Глубокая осень. Сумерки. И без того неяркие краски дня гаснут и выцветают. Серо-молочное небо грозит просыпаться снегом. Улицы и переулки старого центра города почти пустынны. Мельком царапнув внимательным взглядом по сторонам и убедившись в отсутствии машин, дорогу перебегает юноша, почти подросток в коротком, пошитом на заказ из серого тяжелого сукна пальто. Сделав несколько шагов по тротуару, он ныряет в дыру между прутьев ограды и попадает в городской парк, голый и безлюдный. Движения парнишки порывисты и немного неуклюжи, он очень быстро вырос за последние месяцы и все еще растет. Длинные ноги в массивных армейских ботинках цепляют корни старинных кленов. Он сутулится, но это почти незаметно, потому что глубокий капюшон пальто, слетев, когда он протискивался за ограду, теперь свободно лежит на его плечах. Он ежится от холода и перекладывает тяжелый кофр с гитарой из руки руку, перчаток у него нет, руки зябнут. Уши зябнут тоже. Мальчишка стремительно и уверенно несется напрямик через парк к мрачному серому зданию концертного зала, обходит его и, толкнув грязную дверь черного хода, топает по ступенькам на вахту за ключами от подвала. Вахтерша, как обычно, подозрительно оглядывает его, но ключей не дает, вместо этого говорит: «Зайди к директору».
Страдальчески закатывая глаза, он чертыхается про себя и топает еще выше по темной лестнице, толкает обитую красным дверь и без стука заходит. За директорским столом сидит администратор, Галюня, молодая еще, хитрющая, фигуристая тетка с немного деревенским лицом и пишет что-то в ежедневнике. А «сам» - перед окном с маленькой лейкой – поливает полуоблетевший заморенный лимон. При виде вошедшего, оба ненадолго и недовольно прерываются, потом спокойно возвращаются к своим делам. Пауза. Все молчат. Наконец, молодой человек, пожав плечами, разворачивается на выход, и уже переступив порог, слышит:
- Там группа новая... Придется потесниться. Я их поставила перед вами по средам и субботам. Пойди, объясни им, что к чему.
Грохоча ботинками по ступенькам, он слетает в подвал, замедляется, делает вдох и замирает перед тяжелой железной дверью. Ему интересно. Не так-то много в городе команд, и он знает, наверное, почти все. Но ни одна из них, с точки зрения Галюни, а именно она решает подобные вопросы, не достойна занимать репетиционную базу в парке. Краем уха через стену он слышит квадрат жесткого запила на фузах – соло-гитара. «Вот только металлистов нам и не хватало, для полного счастья. Неудачно. Фиг с ними, не торчать же под дверью». Он тянет на себя одну дверь, другую толкает внутрь комнаты, переступает порог и видит вполоборота к себе длинного, лохматого и патлатого парня, в джинсах, клетчатой рубахе, с гитарой на длинном ремне – все, как он и ожидал. Парень, среагировав на движение, убирает руки от грифа, откидывает с лица волосы, взгляды их встречаются, и они одновременно начинают двигаться друг к другу, сияя улыбками.
- Привет, Саня.
- Привет, Эдька, друже. Я так и подумал, что встречу тебя здесь. Знакомься – Олег, Глеб, - позади Сашки из-за ударной установки поднимается один из близнецов Верижниковых, другой всплывает откуда-то сбоку, - а это – Илья Корнилов. Рита… Настя…
Эдик поворачивается. Слева от двери за обшарпанной партой, на старых негодных уже для зала креслах, лично им притащенных из подсобки, сидят трое – парень и две девушки. Одна тонкая, с длинными русыми, густыми волосами, брови вразлет, красивая, но школьница, сразу видно. Другая старше, ровесница ему, миниатюрная, под глазами круги после бессонной ночи, зевает, губы припухли, зубы мелкие, ровные, очень белые. Юноша, Илья встает, протягивая руку, загораживая девушек. Эдик видел его, конечно, раньше. Илюха – фигура в своем роде весьма заметная, любитель и любимец женщин, красавчик и душка. Эдик чувствует скрытое, бессознательное сопротивление собственного тела, он не хочет пересекать личное пространство Ильи и впускать его в свое. Заминка длится доли секунды, и когда они встречаются глазами, оба понимают, что… Взгляд Ильи темнеет, зрачки расширяются, прихотливый изгиб полных, красивых губ смазывается, ноздри раздуваются, Эдика окатывает холодом. Но и это мгновение проходит, секундой позже Эдьке произошедшее кажется наваждением, потому что Илья улыбается ему так, что не поверить в искренность этой улыбки невозможно. Наконец, Эдик может разглядеть девчонок повнимательнее, но они уже не смотрят на него, поглощенные беседой. Эдик смущен и немного обижен. Он оставляет гитару в углу, за пультом и, не успев даже отогреться, уходит.
Недели две Эдд на репетиционной базе не появлялся, заболел в тот вечер, а потом выяснял отношения со «своей» девушкой. Для статуса она ему не нужна, и вообще достала. С группой тоже проблемы – надоели взаимно.
Пришел сказать, что уходит. Оказалось - опоздал. Его команда уже свалила. И ни ответа, ни привета. А эти новенькие, «Корабли», играют уже и в свое время и в их бывшее. Не могут найти гитариста: предыдущего в армию забрали, есть какой-то мифический Стас, который вокалист, играет так себе. Эдик, раз уж пришел, вклинился и сдвинул их с мертвой точки, пошло веселей. Когда уже собирались по домам, поинтересовался за «приходить ли еще?».
- Конечно, приходить. Но надо со Стасиком поговорить. Как скажет – так и будет. Завтра на большой перемене выходи в курилку, тогда договоримся насчет следующей репетиции. Но, можешь не волноваться – оценит по достоинству.
Они заулыбались, по доброму, и Эдька тоже улыбнулся, не зная чему, и перехватил недовольный взгляд Ильи.
- Это точно. Но Стасик, отъехавши, и не в курсе, что мы тут прослушивание организовали, может и обидеться. Так что ты не очень-то распространяйся.
На следующий день, с утра две первых пары Эдд отсидел, как на иголках, а как только прозвенел звонок, рванул во внутренний дворик. Они были там, разговаривали с той девчонкой, которая была с ними в первый раз на базе, Эдик очень давно уже хотел с ней подрубить, и именно из-за нее, из-за волнения и обиды и сбежал тогда. Решил, что если с музыкой сорвется, то хоть познакомится.
Она злилась.
- Мы хотели тебе сказать, мы нашли шикарного гитариста вместо М-сона, он сегодня будет на репе.
- А я? Вот падлы, хоть спросили бы.
- Сама хороша, пропала куда-то, хоть во всесоюзный розыск объявляй. Никому не сказала.
- Ритка знала.
- Ритка знала, Ритка знала… «Рит, я в Москве, тебе какие джинсы покупать, светлые или темные?»
Сашка откровенно издевался.
- Я гитару купила, думала вам сюрприз сделать.
- А получилось, что мы тебе сделали. Получи, распишись.
Илья развернул ее к Эдду.
- Это Эдд. Это Стася.
- Стася? Это Стася?
- Стася. Ася. Настя. Анастасия Викторовна. Айшет Сафина. Как вам будет угодно.
Она не растерялась, насмешливо смотрела на Эдика, оценивала, взвешивала на своих внутренних весах. Он и не ожидал, что девушка может так смотреть.
- Ну, да и черт с вами. Жду вас на базе к четырем, я пораньше приду, попробую свою покупку.
Развернулась и пошла.
На базе они появились одновременно. Почти. Она как раз подключалась, вывела на пульте все по частотам, как будто делала это не один год, минут пять сидела, настраивалась по слуху, потом подошла к клавишам, проверила. Покурила, пока Эдик подключался, потом заиграла что-то, мурлыкая себе под нос, и на Эдьку – ноль внимания. «Ну и хорошо». Он дождался паузы, сыграл вариацию на ее тему, и опять она посмотрела, примеряя на себя, и ни тени смущения. Так аукались долго почти час, то она играла, то он, осмелели и вместе как завернули, даже радостно. Эдик бросил взгляд в ее сторону – глаза блестели, улыбка до ушей.
- Пошли, покурим?
- Пошли.
Вышли на улицу. Прикурила, затянулась глубоко, протянула ему. «Не понял». Кивнула молча на сигарету, набравши воздуха. Эдик прозрел, затянулся и улетел.
- Курить можно и на базе, а вот кумарить лучше за ее пределами, ребята не любят.
- Как ты догадалась? Что я не откажусь?
- А я вообще такая догадливая.
Приход мягкий, ненавязчивый накатывал приливами. Они снова что-то играли, пришли Сашка и Илья, Глеб, Олег, стали настраиваться.
- Ась, дай «ля».
- Ля.
- Блин, на гитаре.
- Ля.
- Не юродствуй.
Эдд захихикал, Ася тоже. Илья нахмурился.
Началась репетиция. Голос у Аси странный, глуховатый, грудной, очень широкого спектра, но видимо, низко петь ей все же легче, чем высоко.
Объявлен перекур. Народец сел к столу, откуда-то взялось пиво. Эдик подходит к Насте, склоняется над ней, удивляясь, что она такая маленькая, и говорит тихонько, почти касаясь губами ее волос:
- А Ритка это кто?
- Сашкеца подруга, ты ее видел.
Она не отстранилась, только подняла навстречу ему бледное лицо, оказалась так близко, что он увидел даже малейшие неровности ее кожи, почувствовал слабый, но приятный запах шампуня.
- А ты чья?
- А пораскинь мозгами.
- Ну ладно?
- Не ладняй горбатого к стенке…
Ася Эдьке нравится, хоть и колючая, но он не клеится к чужим девушкам. Принцип.
Она подходит к клавишам, мурлычет, курит, наигрывает что-то, побежала мелодия, затейливая, как арабская вязь, аккомпанемент на заднем плане, чуть-чуть, обозначить. Подорвался Олег, бухнула бочка, зазвенел хетт, Глеб на басу только гармонию держит, но уже что-то колдует, Сашка думает. Илья ходит акулой вокруг клавиш, подглядывает, что она там творит. С третьего квадрата вступает Эдик, по мотивам того, что они играли до прихода всех остальных, с четвертого Сашка замутил соло, пока еще черновик, но неплохо, весьма неплохо.
- А текст к этому шедевру есть? – это Илья.
- Тебе не понравится.
Курит опять, собирается с мыслями, они все еще играют, на клавишах Илюха что-то настраивает. Ася подходит к нему и переключает на гармонь или аккордеон и играет проигрыш, получается что-то со среднего запада, кантри, Илюша пробует, но затыкается, техники не хватает, обиженный отходит.
Все замолкают. Ждут.
Побежали легкие пальчики, зазвенел серебряным колокольчиком ее голос. И понеслось.
Долго потом опустошенные сидели, переваривали.
- Здорово.
- И как всегда не так, как планировала.
- И все равно хорошо.
- Супер.
- И Эдик вписался как родной.
- Ну что, по домам?
- Кого подбросить?
Ася, Илья, Сашка уходят вместе. Закрывая двери, Эдик замешкался, а когда вылетел на воздух, краем глаза успел заметить, как они грузятся в «Ниву», где их ждала Рита.
На репетиции Эдд летел, в институт стал ходить в два раза чаще, лишь бы с ними пересечься, с ней. Но Ася неуловима. Круг общения потрясающий, все ее знают, кого не спроси, даже подруга Эдькина вялотекущая в курсе какой-то информации. Так и собирал по крохам. Мальчишница, подруг не замечено, приятелей – масса, дружит с Ильей и Сашкой, с Максом, тем самым их гитаристом, что в армию ушел. Пропадает периодически на неделю, на две в неизвестном направлении, иногда совсем, иногда только по вечерам, после занятий и репетиций.
Новый год встречали вместе кроме Ильи у Сашки, все парами, она одна. Но ей пофиг. Кончилось тем, что перетащила всех ребят на кухню, подружки в комнате под елкой о своем, а команда на кухне о своем.
На зимних каникулах Эдд сидел на базе, паял джек. Бац! - дверь на распашку, ворвалась Ася и снежком в стену… Глазищи огромные, пахнет духами, что-то прозрачное надето под жилеткой.
- Это ты тут.
- Я.
- Закончил гитару мучить?
- Да.
- Пройдемся.
Не спрашивает. Информирует. Эдик одевается. Закрывает двери. Сдает ключи. Ася ждет перед дверьми. Смирная такая. С того вечера, после репетиций они гуляют часа по два. Иногда сворачивают куда-нибудь, курят и дальше. Говорят без конца обо всем. Ася подбрасывает идейки, проверяет какие-то мысли, спрашивает, а чаще просто слушает. И легко. Необыкновенно легко доверяются самые личные вещи. Бывает обмен новостями, но обычно затевается словесная дуэль, какие-то картинки, воспоминания, настроения. Она логична, даже цинична в оценках и не страдает предубеждениями. Но при этом иногда Эдик понимает, что не знает ее совсем, она намеренно не раскрывает ему довольно большой части своей жизни, можно только догадываться, что у нее кто-то есть. «Не терплю собственничества в отношениях: будь со мной всегда, того не делай, туда не ходи, а если я это все люблю и не откажусь ни за что на свете? И я какашка, но я его какашка, и это значит, что можно меня третировать и дальше». Это она про себя, но как про Эдьку.
Ему тоже надоело.
Раздражение поднимается глухой волной, перехлестывает. Бедная Лида, подружка, любимая, досталось же ей.
Но и Эдьке тоже не сладко пришлось, все-таки было же что-то. Трепало его с неделю немилосердно, напился, буянил. Аська пропала опять, некому было поддержать в трудную минуту. Ребятки его в снег окунали неоднократно, чтоб остыл. Отпустило. Но как-то сразу пусто стало. Времени свободного больше. Думки разные в голову полезли: «Тварь ли я дрожащая или право имею. Замахнуться на святое. Ведь знаю точно, что ей интересно. И боюсь».
Пригласил ее в гости, смотреть «Настоящую любовь». Пришла, вертелась на диване, никак не могла угнездиться, подушку вышитую с кресла сняла, Эдьке на колени кинула. Получается, что лежит головой на его коленях, уютно, спокойненько так лежит, только ресницами хлопает и время от времени комментирует.
- А ты бы так смог? С первого раза и на всю жизнь?
- Уже. Не уверен, что на всю жизнь, но с первого взгляда это точно.
Руку пожала под подушкой. Улыбнулась. И все. Досмотрела фильм. Ходила, квартиру разглядывала, Эдька чуял – не нравится. «Ну и хрен с тобой. Не нравится – не надо». Разозлился страшно. Пошли на репу. Ждала на лестнице, пока он ключи брал, думала. Прошел мимо - остановила.
- Можно сделать то, что хочется?
- Можно.
Она стояла на одну ступеньку выше, плюс каблук, смотрела ему прямо в глаза. Зрачок расширен и недвижим. Медленно, будто преодолевая сопротивление, она подняла руку к его лицу, провела тыльной стороной ладони по щеке, и вдруг подалась к нему, оказалась совсем близко… Эдик не выдержал, хотел ее так, что ноги подкашивались, не разбирал, где было его желание, где ее, не ожидал такого от себя, а от нее уж точно.
А назавтра нет ее, а послезавтра вообще невозможно понять, может и не было, и целый месяц ни слова, ни намека. Смотрела мимо, Илье на колени садилась, куда-то пропадала, не давая даже шанса объясниться. А Эдька ждал, не догонял ничего, пытался играть по ее правилам. Сначала бесился, потом успокоился. «Ну, поцеловала девушка, ну и что с того, чего это я собссно». Научился отвлекаться, но странно, все равно, не мог он так ошибиться. Однажды перехватил ее одну. Вроде все по старому, шла рядом, доверчивая такая, пивко потягивала, угощала, щебетала что-то.
- Нет, не выйдет. Не отвертишься.
- Что ж, покалякаем о делах наших скорбных. Я скрывалась, потому что хотела подумать, решить, могу ли я…
- Ты сама говорила, что твой парень тебя не устраивает, что собиралась заканчивать…
- Нет, это как раз не проблема.
«Интересно, измены для нее не проблема, так что же?»
- Я не понимаю.
- Ну, я не самый хороший человек, я циничная, испорченная, занудная, я не настроена на отношения вообще. Я действительно не приемлю домостроя, это не просто слова, многие мои дружеские связи приведут в шок даже самого благожелательного человека. А ты не из тех, кто закроет глаза и не полезет за мной в мои дебри. Вот я и решала, смогу ли взять на себя такую ответственность.
- Только-то? Может, я сам за себя отвечаю? Может, так и решим?
- Дело твое, не говори потом, что не предупреждали.
- То, что я вижу, мне нравится.
- Хорошо. Если мы решили принципиальные вопросы, может, пойдем ко мне?
- Уже поздно, может это неудобно?
- Почему неудобно?
- Ну, родители, да и вообще…
- Я одна живу, ты не знал?
- Как это? Почему?
- Потому что я такая, какая есть.
Эдька не понимал. Радостно, но страшно. «Сделай шаг – она твоя, но надолго ли? И не факт, что твоя. С тобой – вернее, но затягивает, хочется пропитаться, искупаться, каждым вдохом и выдохом быть с ней. Ведь и без того засыпаю – о ней. И утром первая мысль – Ася». А снег только стаял, ходили смотреть на стрелку, река разлилась и стояла по самый тротуар. Ася на своих ходулях, на высоченных, как котурны, каблуках бегает, летает. Эдик, потерявший голову вконец, думал: «За руку держит не так, как до этого другие, не намертво, чтоб все знали, да и ты не забывал, что ты собственность, а так, будто руки – провода, от сердца к сердцу, еле-еле кончиками пальцев касается, легко, щекотно до дрожи».
Дома у нее неожиданный порядок, стеллажи с книгами от пола до потолка, мебель антикварная вперемешку с самой простецкой. Кровать огромная, целый сексодром, с перинами, подушками. Пепельницы везде и чистые, даже вытерты до блеска, только в спальне на письменном столе чуть не с горкой. Там же какие-то бумаги, которые она резко смахивает в ящик. Забавная, со стола бумажки спрятала, а кровать так расстеленная и стоит.
- Голодный?
- Не очень.
- Хорош стесняться. Пошли.
Было вкусно. Ася тащит Эдьку за собой, но, слава богу, мимо спальни в комнату, где телевизор и диван, достает неправильную сигарету, взрывает. Мир качается и гаснет, движения перетекают, не уследить, но желания сбросить это напряжение, желания иметь ее он не испытывал, нет. Хотел видеть, чувствовать, как бьется голубая жилка на виске, держать обеими руками. Ленивые, сытые, довольные коты. Она приносит телефон, Эдд звонит домой. И остается.
*****
Проснулся рано, лежал и смотрел на нее. Сколько их было? Тех, кто в курсе того, что она живет одна? Даже если думать только хорошее – он не первый и не единственный. Но… в данной ситуации разве это важно? «Чего-то я зациклился. Пора заканчивать. Получить то, что нужно и сваливать». Она просыпается резко, открывает глаза, потягивается. Улыбается и идет в душ. Равнодушная, другая. Выходит из ванны в коротком халате, варит кофе. «Хорошо же, и мы так можем». Вымыт, свеж, одет, обут. У двери Эдик бросает последний взгляд по сторонам, а она, незамеченная, рядом. Шок. Встает на цыпочки, закидывает ему на шею руки, тонкая, звонкая, как струна. Смотрит и улыбается, счастливая, светится.
- До встречи.
«Ну, ни дура, ли? Нет, далеко нет». Хотел завалить ее тут же, на коврике. Знал, что готова, хочет, не откажется, воспримет, как то, что доктор прописал, но он хотел другого. Растоптать, сломить, подчинить, уничтожить. «Чертова стерва, шлюха-интеллектуалка, глубже, тоньше, с двойным, тройным дном, гордая девочка, свободная вокалистка». Смотрит и улыбается. Видит насквозь. И попытку Эдькину уйти по-английски, и теперешний приступ.
- Я тебя тоже люблю.
И дверь закрыла.
Время летит свежим весенним ветром, не удержать. Каждый день приносит новые встречи, новые события. Ася держит обещание. Иногда Эдьке кажется, что голова его не выдержит того объема информации, а сердце разорвется, кровью истечет. А эта зайка прыг-прыг, с одним мило похихикает, другому книжку принесет, а третий ей чего-нибудь, а один гений программирования, Сильвером зовут, так и вообще на выходные зовет в Москву, а некто Грей имеет обыкновение ночевать у нее на диване. Есть у нее хитрая шкатулочка, там такая смесь, термоядерный коктейльчик, и крыша Эдички, как срулила в один прекрасный вечер, так и не возвращается. Про нее вообще понять трудно, не вычисляется, когда она в сумеречном состоянии, когда в нормальном, такое впечатление, будто постоянно балансирует на краю, легкая как бабочка, тягучая, как смола, причудливая, как дым сигареты. Но это верхняя часть айсберга. Есть какой-то стержень, есть принципы и убеждения, есть характер, недюжинный, сильный, гибкий, компромиссный, и вокруг него все остальное.
Бывает, по утру они встречаются в троллейбусе, она в одну дверь зайдет, Эдик через пару остановок в другую, зацепятся взглядами, и улыбаются всю дорогу, вспоминая вчерашние проделки, а потом у института Эдик спешит первым выскочить, чтобы успеть подхватить ее со ступенек, закружить, перетащить через лужи. В конце апреля Ася собрала Саню, Ритку, Илью с его очередной подружкой и увезла в лес, шашлыки кушать, увела их куда-то, Эдд не нашел бы обратной дороги. Даже думал потом, что ему та прогулка приснилась. Долго шли сквозь заросли лещины по просеке, Ася сказала, что это был старый Екатерининский тракт, потом в каком-то месте свернули и оказались в молоденьком ивняке, окруженном сумрачным смешанным лесом, как будто слабенький зеленый китайский чаек в темно-коричневой глиняной чашке. Обошли его по краю, поднялись по склону холма, и вышли к старой железнодорожной ветке, тоннель в насыпи, а за ним – вечер клочьями сырости, длинными тенями. Может даже, Эдьке приснился этот день, вся эта весна, их первая весна, сейчас уже не важно чего там было больше мечты или злости, всего понамешано было довольно.
Кто из них установил дистанцию? Он или она? Наверное, все же он. Эдику хотелось, чтобы другое, физическое началось позже, когда он наиграется, когда не останется больше ничего, что Ася могла бы дать ему, но каждый раз эта крошка изобретала что-то новое. И мало того, он все так же не знал ничего собственно о ней, о ее семье. Так, в тот день, когда она в очередной раз ушла в астрал, испарилась в неизвестном направлении, он поинтересовался у Сани, когда ее ждать. Тот кивнул в сторону Риты.
- К праздникам появится, она обещала взять меня на слет байкеров.
- Слышь, а почему ты всегда в курсе?
- Ну, она маму всегда предупреждает, когда надолго уматывает.
- Маму?
- А ты не в курсе, что ли? Мы – сестры родные.
Нет, это было уже что-то. Эдик так давно не злился. Хотя, по-честному, он тоже не очень-то распространялся о себе, ей было, вроде, неинтересно, а ему… несколько неловко и тягостно. Когда вернулась, устроил ей экзамен, на предмет, кто мы такие.
- Оно тебе надо? Мне параллельно, когда ты родился, крестился, женился, какой у твоих предков доход.
- Потому что тебе на меня плевать?
- Потому что я тебя люблю, все остальное - лишнее.
Не поспоришь.
Стал на многое смотреть по-другому, но, конечно не так, как она. Она всегда видела хорошее, плохое только подразумевала, не сбрасывала со счетов, но и не акцентировала. А Эдик почему-то наоборот, первым делом бяку всякую чуял, интересней что ли, и при случае подковырнуть, стукнуть, солью посыпать. Но не со зла, натура такая. Она за ним это угадала, но угадала и то, что ее он не тронет. Не сможет, не посмеет. И от этого Эдьке становилось тошно. Он понимал, что Асей управлять невозможно. «Единственное, на чем я еще могу играть, так это то, что она меня еще не заполучила в свою личную коллекцию. Как только, так сразу. Пойду на все четыре стороны. Босыми ногами. Поэтому держусь, креплюсь, увиливаю. Но бывает, конечно, что думаю зря, надо сдаваться, не может быть так, что ничего нет, кроме банального желания. Можно же попробовать переделать, приручить, может ей и самой не захочется по-другому, сейчас-то она со мной. Надо постараться переиграть ее. Но как?»
От полного раздрая ему захотелось простоты, захотелось отвлечься. И Эдд подрубил с девчонкой одной. И почувствовал себя… Асей, в смысле – на ее месте. «Пусть я маразматик и безответственный идиот, но не хотел, а проникся … так странно знать, что кто-то от тебя зависит… эмоционально… эта киса в рот заглядывает, каждое слово ловит, радуется всему, цветок с клумбы подарил – счастлива весь вечер, похолодало, пиджак свой отдал – вообще кайф словила. Нереальная какая-то». В один такой вечер, когда он выгуливал свою юную подружку, эти четверо – Сашка, Ритка, Илья и Настя – нарисовались и мимо прошли, как будто, так и надо, кивнули только. Странно, но Эдику почудилось, что они – одно, один на четверых разум, одни эмоции, и друг за друга горло порвут, и друг за друга сделают хорошую мину при плохой игре, и одного стукнешь, а получишь нокаут от всех сразу. Мушкетеры хреновы.
Никакой реакции не последовало. Никаких сцен, никаких репрессий. Сашка, улыбаясь, на день рожденья пригласил, близнецы Костанеду принесли почитать, Настя дегустацию очередной смеси устроила. И к небесам – смех, а через неделю – сессия, и счет по зачетам 4:1 не в Эдькину пользу.
На день рожденья Сашки Эдик не пошел, перед этим крупно поцапался с Асей из-за института, она уговаривала принять ее помощь, надоело ей его нытье постоянное. А в это время в соседней комнате Илюха тихо, перебором, на грани слышимости… «Ну что ж, простимся, так и быть, минута на пути, я не хотел тебя любить, прости меня, прости. Прости за то, что ты была любовницей, женой, что ты сожгла меня дотла, отнявши мой покой. Что от разлук до новых встреч, до самого конца, жестоко мы умели жечь холодные сердца… Стал я грустным, стал печальным по утру, друг мой тайный, друг мой давний… я умру…» Фишка такая – любят оба Вертинского, напевают про себя время от времени, иногда до жути в тему.
Эдду катастрофически не хватало информации. Не желали складываться в общую картину разрозненные кусочки, но уже понятно стало куда копать. Спросил у единственного персонажа, которого можно было спрашивать.
- Почему вы всегда вчетвером?
- Это сейчас, раньше втроем были. С самого детского сада. Не смейся, дурище!
- Рит, я иногда забываю, что ты школьница. А что значит втроем?
- Я. Настасья. Илья. У нас предки дружат, эти двое учились вместе, вечно на каникулы отдыхать ездили семьями. Потом, в институте к ним Макс приклеился, а с ним и Саня, он сначала не очень-то серьезно их воспринимал, а потом мы с ним гулять начали. А меня мама без Аськи не отпускала. Так что уже впятером.
- А у Макса с Асей что-то было?
- Нечестно.
- Ну, пожалуйста, очень надо.
- Он вроде как помешался на ней, и «Корабли» собрал, потому что прознал, что она песни пишет, мы репетировали раньше у него в доме над гаражом. Вообще-то, там у его папашки бильярд стоял, но М-сон такой скандал закатил, чертям тошно стало. Он ее в осаде держал постоянной, и подарки дарил, и цветы, любой каприз, но она таких не любит, с богатыми предками, она сама выбирает, с кем спать, хотя внешне могло сложиться такое впечатление; они на всех вечеринках вместе были, и погулять, покуролесить. Он ее машину учил водить. Но она всегда дистанцию держала, а Макс, помню, придет к нам, сядет на кухне и ноет: «Когда придет твоя сестра?» А она уже и не жила тогда с нами.
- А это как получилось?
- Она за бабушкой-покойницей ухаживала. Она вообще с этим поколением ладит. Любит их, и в больницу отвезет и на дачу, и в земле покопается, и продуктов притащит, чтоб в город не мотались, ну и они ее, конечно, спонсируют. Так и живет до сих пор, маме проще за ту квартиру счета оплачивать, чем разбираться с ее тараканами.
- Ты говоришь, Макс из богатой семьи. Как же получилось, что он в армию попал?
- Он сессию завалил, и переэкзаменовки, а Аська ему и ляпнула, мол, сколько можно на чужом горбу кататься. Сам кашу заварил, сам и отвечай. У его родителей уже все куплено было, чтоб его отмазать, а он пошел и сдался. Но, готова поспорить, что он уже этим летом вернется, не таковский он человек, чтобы два года в сапогах от звонка и до звонка… Но ты не те вопросы задаешь, не туда роешь.
- А куда надо?
- А подумай.
А чего тут думать. Если их сейчас четверо, то остается Илья. С кем из них она кому изменяет? С нее станется, для нее же не проблема…
Спросил у того, кого спрашивать нельзя было никак, но это уже не зависело, просто напились крепко, и думать Эдик уже ни о чем другом не мог. Сидели на набережной, темнело уже, звезды зажигались, яблони цвели в садах на другом берегу, пиво заканчивалось, и надо было встать и пойти по домам, но уцепился, захотелось узнать точно, пусть и больно, но выяснить.
- Илюха, скажи честно, ты с Асей спал?
- Такие вопросы порядочные люди не задают.
- А кто тут порядочный? Это она-то порядочная?
- Она тебя любит.
- И все остальное не важно, я помню. Но я так больше не могу.
- И она не может.
- И ты не можешь.
- Почему? Очень даже могу. Привык уже, знаешь ли, за столько-то лет. С ней по-другому не получается, либо так, либо никак. Если конечно не на взлете, как у вас сейчас. А я всегда тут, никуда не деваюсь, всегда к ее услугам, помимо моих маленьких личных дел. Да не парься ты, все гораздо проще, чем кажется. Мы с ней друзья, больше чем что-либо еще. Нас так устраивает, понимаешь.
- Нет, не понимаю. Я никогда не дружил с девчонками.
- А зря. Очень познавательно.
- Оно и видно.
- Иди к черту! Вопрос «спать или не спать?» встает с любой подругой раньше или позже, решаешь его, когда считаешь нужным.
- А с ней?
Люша не ответил, покрутил пальцем у виска, встал сам, помог Эдду подняться, и потащил домой. А на другой день Эдик не пошел к Сашке на день варенья, из вредности, надо сказать. И на этом все более-менее хорошее кончилось. И началась шиза.
********
«Как хорошо проснуться одному в своем уютном холостяцком флэте и знать, что ты не должен никому давать отчеты, никому на свете.» Тихонечко ноет Вертинский, в прохладе-полумраке спальни плывет запах благовоний. Покачивая босыми пятками, в одной только футболке, Ася валялась на кровати и пыталась как-то унять свою совесть, пыталась впустить в сознание текст давно известной, любимой песни, убедить себя, что это правда, что ей действительно приятно проснуться нынче «одному в своем уютном...» Бред. Причем полный.
Звонок. Еще один. И еще. Порыв ветра закручивает тонкий тюль занавески. « ... И вот мне приснилось, что сердце мое не болит...» Ася подумала, что надо отключить телефон, но вставать с кровати ей не хотелось. Однако, надо. Пружины старой кровати, половицы скрипели немилосердно, когда она, потягиваясь, таки встала, дошла до магнитофона, поставила «Болеро» и, следуя за нарастающими, вкрадчивыми, будто хороший приход, звуками бессмертного творения, начала приводить себя в порядок. Когда крещендо достигло своей высшей точки, она сделала первый глоток ароматного кофе и будто впервые за несколько последних дней, оглядела себя и свое жилище. Приятного мало, но в основном из-за пыли и учебников, тетрадей с лекциями и кассет.
Спустя час, она все еще в рубашке и шлепанцах, зато квартира приобрела более или менее приличный вид и, если вдруг нагрянет с инспекторской проверкой мама, ей не за что будет краснеть. «Надо поесть». Картошка с салом – единственное блюдо, которое не требует похода в магазин. Проходя мимо зеркала, Ася застыла в ужасе от своего бледного, измученного лица и решила, что с завтрашнего дня уедет к деду на дачу, загорать, пахать, собирать жуков, рыбачить. И стоило только этой мысли зацепиться, осесть, как опять раздается звонок, на сей раз уже в дверь. Вваливаются «Корабли» и Ритка, шумные, яркие. Не разуваясь (падлы) двигаются на кухню, достают из рюкзаков пиво, хлеб, сосиски, зелень. Ася стоит, сжавшись со стеной, оглушенная контрастом этого нашествия и тишиной своей кельи и приходит в себя только после того, как ловит осуждающий взгляд Эдда:
- Ты бы оделась, что ли.
Она скрывается за дверью, достает старые домашние шорты, бывшие некогда джинсами, несколько раз проводит расческой по волосам. Заглядывает Илья.
- Стас, мы сдались. Сессия кончилась!
- Я рада.
- Ну, рассказывай, как ты тут без нас жила.
- Пила. Блудила ночи на пролет. Спала до вечера.
- Серьезно?
- Вполне. Что еще делать, если все экзамены – автоматом.
- У тебя депрессия.
- Она у меня с недавних пор непроходящая. Пойдем на балкон, покурим.
На балконе чистота и порядок. По весне Ася выкинула оттуда весь хлам, а Грей, старинный ее друзяка сделал ей два плетеных из лозы кресла и столик. Усевшись, Ася закурила, не отрываясь, уставилась на Илью, на его знакомое, любимое лицо, она видела в глазах его боль и усталость и знала, что и в ней живет сестра той же боли, но она сознательно гнала ее даже и в такие моменты. Так они пару минут сидели в молчании, Илья избегал Асиного взгляда. Но оба они знали, что эта пауза могла бы длиться вечно, могла бы выпасть из времени, ведь она органична для них обоих. В этом глубинный смысл дружбы – мучить и радовать друг друга словами, поступками, принимать любое настроение, желание как свое, без лишних объяснений. Начинать прерванный разговор спустя месяц ли, неделю, час ли ровно с того места, на котором остановился, не ощущая паузы, подхватывать ассоциативный ряд оппонента, и мгновеньем после произнесенной фразы догонять его мысль, приходя к тем же выводам своей, но параллельной дорогой.
- Эй, Аська, у тебя еще картошка есть?
- Под раковиной.
- А вы пить-то будете?
- Вопрос риторический.
Это Саня. Прежде чем скрыться с балкона, он подмигивает им и улыбается. Неожиданная эта веселая улыбка, задорная, но с легким уколом, моментально настраивает Асю на другой лад, и растет в ней радость, благодарность к «Кораблям» за то, что они ее любят. Она вспоминает свои обязанности хозяйки дома и, метко послав сигарету в открытую створку балконного окна, наклоняется к Илье и говорит ему тихо на ухо:
- Люшка, не грузись и не кори себя, мы вместе, мы – лучшие.
- Ты выбрала?
- Неправильная постановка вопроса, я не выбрала, но я решила.
Прошел примерно час. Веселье в самом разгаре, напиваться Асе после вчерашнего не хочется, и она спокойно потягивает пиво, в то время как ребята хмелеют все больше и больше, но они вполне могут себе это позволить, они заслужили. И дело не в оценках. Дело в том, что две последние недели они не давали себе ни одной поблажки, корпели над лекциями, нервничали, писали шпоры, забывая об отдыхе, репетициях, личной жизни. И сейчас, наконец, прорвалась наружу сдерживаемая энергия, и это было похоже на взрыв, фейерверк.
Пришли юные подружки близнецов, но их почти не замечали, только иногда, оговорившись матерным словцом, хлопали себя по губам, и бросали извиняющийся взгляд.
Следя за тем, как видеомагнитофон перематывает кассету, Ася старалась понять, почему последние десять дней провела она так глупо и бездарно, почему ни разу не созвонилась с «Кораблями», с Греем, почему не помогала бабушке на огороде или не сидела на рассвете с дедом на берегу реки с удочкой. Почему, оказавшись предоставлена самой себе, она предпочла напиваться, шляться по кабакам в компании двух глупых девиц, заниматься пошлейшим съемом, но вовсе не из-за желания завести роман, или иметь возможность не платить за себя в ресторанах, или кататься на иномарках, а просто ради того, что бы попробовать себя в чем то другом, вырваться за грань привычных отношений и стереотипов. Не то чтобы ей это нравилось, просто встретив старую свою знакомую, она напоролась на откровенный разговор о ее последнем увлечении и совершенно неожиданно согласилась сопровождать девушку, так, скажем, для «поддержки штанов». Но оказалось, что в опеке и поддержке нуждалась вовсе не та подруга, а сама Ася. Выяснилось, что она недостаточно внимания уделяет своему внешнему виду, не следит за модой, что совершенно напрасно прячет свою фигуру за джинсами и свитерами, что ногти у нее в совершенно безобразном состоянии. И за Асю взялись: брови безжалостно выщипали в тонкую, высокомерную ниточку, ногти обработали, беспорядочно отросшие волосы остригли, завили и уложили в сложную высокую прическу, выдали напрокат короткий изумрудный сарафан и туфли на шпильке, накрасили и подвели к зеркалу. То, что Ася там увидела ей не понравилось, но эта другая Ася была, вне всякого сомнения, ярче, выигрышнее, и она вполне допустила мысль о том, что перед этой Асей действительно будут падать и в штабеля укладываться, останавливаться машины и т.д. и т.п. Все дело было лишь в том, что она не хотела этого. В принципе. Но чтобы не разочаровывать подругу, Ася согласилась сопровождать ее. Опыт, вне всякого сомнения, был интересный, как это с ней иногда бывало, она очень быстро акклиматизировалась, и, через несколько дней полностью забыла, что еще недавно презирала этот образ жизни и эту среду, мишурность и апломб. Но самое забавное, что личина, навязанная Асе подругой, не ассоциировалась с ее мироощущением, порождая массу курьезных случаев. Так например, случалось ей, возвращаясь домой под ручку с молодым человеком средних лет, облаченным в шелковую рубашку и золотые цепи, вдруг скинуть туфли и пойти босиком, или обрадовавшись свежему, теплому ночному дождю выскочить из машины прямо под упругие, безжалостные струи, испортить прическу и платье, или не сопротивляясь попыткам соблазнения при помощи больших количеств спиртных напитков, перепить соблазнителя. После она забегала в туалет, переодевалась в любимые джинсы и свитер, убирала под бейсболку спутанные, слипшиеся от лака волосы, кидала пакет с туфлями и платьем Ольге на колени и «уходила королевскими» в то время как ее шикарного спутника рвало в мужском туалете.
Единственное, что ей нравилось в этом времяпровождении безусловно, так это танцы. Однажды, в одном кабаке она меланхолично общалась на английском с одним сирийцем, знакомым своей подруги, и в это время диджей поставил что-то латинское, зажигательное. На площадке для танцев переминались с ноги на ногу несколько дам непонятного возраста, а за столиком в глубине зала за ними хмуро наблюдал парень ненамного старше Аси, который казался смутно знакомым, что-то из безоблачного ее детства. Она сама пригласила его танцевать реверансом, он ответил ей легким четким поклоном. Разучиться танцевать невозможно, так же как и плавать, или кататься на велосипеде. Он танцевал легко, стремительно, как человек, который некогда довел эти движения до автоматизма, который не боится публики, внимания, и Ася вспомнила, где они встречались раньше. С того раза, подчиняясь молчаливому договору, они танцевали только друг с другом, и именно он, в конце концов, сказал нечто, заставившее Асю покинуть и своих ветреных подруг и этот, чужой ей мир.
- Твои подруги тебя используют. Ты – приманка.
- Это не очень-то лестно.
- Согласен. Но за последнее время их рейтинг несколько снизился, а благодаря тебе у них снова нет недостатка в клиентах.
- Ты хочешь сказать, что они занимаются …?
- Я думаю, они балансируют где-то на грани. Неужели ты не заметила.
- Не знаю, некоторые вещи, конечно, казались мне странными, но я не разу не слышала никаких разговоров об оплате.
- Тебе здесь не место, Ася. Я не знаю, почему ты здесь, а не с «Кораблями».
- Ты тут, наверное, единственный, кто слышал о них.
- Не удивляйся, это вроде как моя работа.
- Работа?
- Мой отец – владелец этого клуба. Я на практике.
- Это забавно. Тебе не надоело?
- Честно говоря, меня уже тошнит от всего этого. У меня есть мечта, я хочу сделать настоящий молодежный клуб, с дискотекой, живой продвинутой музыкой, никаких толстозадых теток в бархатных платьях, никаких бандитов, но отец не верит в эту идею, он считает, что ориентироваться на студентов и молодежь глупо и неприбыльно. А я верю в свою мечту. Сижу здесь и представляю небольшой бар, дискотеку и крохотную сцену с концертной аппаратурой. Я даже название придумал. «Кастрюлька».
«Как поет в хрусталях электричество, я влюблен в вашу тонкую бровь. Вы танцуете, ваше величество, королева-любовь...» Ася засиделась с новым своим знакомым, Николаевым до самого утра. Когда сквозь плотные гардины уже пробивался рассвет и исчезли в сопровождении двух кавказцев ее подружки, всю ночь кидавшие на нее завистливые взгляды, они все еще не могли наговориться, а рядом сновали усталые официанты, бармен пересчитывал выручку, охранники, не скрываясь, спали в отдельной кабинке.
- Мы еще увидимся?
- Но ты же сам говорил, что мне здесь не место. Хотя, знаешь, приходи на базу.
Это было вчера, и это была другая Ася, а сегодняшняя о Николаеве уже и вовсе не думала, потому что думала она опять о том, что натворила, об Илье, об Эдике, о том, что значит их совместное посещение ее квартиры, и о том, как ей себя вести дальше.
Цветет липа. За день аромат настаивается, смешивается с запахом плавленого асфальта, сохнущего сена, пропитывается потом города. Плотный, душистый, звенящий насекомыми зной уступает прохладе сумерек, но липовый дух так и остается доминантным, хотя для Аси и Эдика уже зазвучала мелодия канабиса. Асе было хорошо стоять вот так, молча, не вдаваясь в подробности, не тратя времени на уточнения, смотреть в эти странные глаза, читать в них тысячи вопросов, сомнения, неверие, и чувствовать как уже поднимается в ней волна желания, и знать, что желаниям этим не суждено сбыться.
- Ну, что же мы сегодня смотрим?
- «Четыре комнаты».
Ребята рассаживаются на диване, на полу, остается незанятым только Асино огромное королевское кресло, на которое никто никогда не претендует. В это кресло они помещаются вдвоем, как-то запросто, Гендлер чуть глубже, а Ася ближе к краю. Эдик обнимает ее, пальцы переплетаются, она слышит его запах, расслабляется, включает фильм. Потерявшись во времени, отстранившись от происходящего, она вспоминает задачи по физике, о взаимодействии сил, о связи силы и энергии. Она будто проводит свой собственный опыт, где она и ученый, и лаборант, и объект, и одно из условий. Эдд внимательно следит за сюжетом, он смотрит «Четыре комнаты» впервые, рассеянно перебирая ее пальцы. После того, что Ася натворила, она не могла рассчитывать даже на эту мимолетную ласку. Растет пузырящаяся шипучая радость, по спине бегут мурашки, рождая отклик где-то в его крови. Ася тихо спрашивает:
- Ты останешься?
- Нет. Ты наказана.
Ха! Это забавно. Он знает. Но почему тогда он здесь? Неужели ее измены ничего для него не значат. Неужели ему все равно? На противоположном конце комнаты Илья не отрываясь смотрит на этих двоих. Если бы Эдд не пришел сегодня, Ася бы была с Люшей. Не было бы ни мурашек, ни травы, ни нелепых, но таких радостных переживаний, она бы, улыбаясь, сидела в своем кресле, а Илюша лежал на полу у ее ног, и она как всегда пыталась бы распутать его вьющиеся патлы. Она не осталась бы одна в своей кровати, а с утра ей была бы гарантирована фирменная яичница и кофе. Ася улыбается Илье, но он отворачивается, достает очередную сигарету и уходит на балкон. Ей хочется пойти за ним, объясниться, успокоить, но Эдд впивается ногтями в ее руку.
- Это правда. И как долго?
- Тринадцать лет. Эдик, смотри фильм.
Маленькая месть и информация к размышлению. Опыт продолжается.
Звонит Грей. Ася рада его слышать, просто до безобразия. Еще одна грань ее жизни снова проступает из небытия. А Грей рассказывает о своей поездке в Москву, о том, как забирал свою персидскую кабысдошку от Сильвера, о том, что привез подарки, что ждет ее в гости, можно даже прямо сейчас. Ася обещает перезвонить.
Фильм кончился. Ребята собираются расходиться. Близнецы просят кассету. Улучив момент, Ася отзывает Эдда.
- Значит, я наказана?
- Да.
- Прекрасно. Ты домой?
- Наверное.
- Тогда мне с тобой по пути.
Грей живет в трех кварталах от Эдда, а время довольно позднее. Дружной толпой они выходят в город. Ася обсуждает с Сашкой перспективы практики, они договариваются о репетициях, близнецы предлагают выехать на дачу. В конце пути, оставшись наедине с Эдиком, она окончательно замолкает.
- Тебя проводить?
- Не надо.
- Кто такой Грей?
- Исключительная личность.
- Мне надоело, Ася.
- Мне тоже. Ты мне нравишься, Эдд. Но я не пятнадцатилетняя девочка, понимаешь. Я не люблю ждать. Я прихожу и беру то, что хочу... Ха! «Ты наказана.» Ты еще «обиду» склей.
Ася успокаивается. Эдик садится на бордюр, обхватывает голову руками. Молчание затягивается, и она собирается уходить, потому что Грей уже ждет ее у входа в парк и волнуется, но Асе страшно. Она боится того решения, которое зреет в этой голове. «Мой свет для тебя светом не стал…»
- Ты разочарован?
- Не знаю. Нет.
- Добрый, славный мой мальчик, не переживай, я не стою того. Однажды… я плакала, а ты, еще не зная даже, кто я… солнце запуталось в твоих ресницах, отразилось в глазах, и я решила, что заполучу тебя. Я не хотела влюбляться, понимаешь, и если бы все произошло быстро, никто из нас не пострадал, ни ты, ни Илюша, ни я. Но ты будто парализовал меня, я никак не могла решиться, мне казалось, что я могу тебя испачкать. Мне было плохо, невозможно, я хотела тебя до боли в суставах...
- Не надо, Ася. Я понял. Мне очень жаль.
- Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели. Я хотела, чтобы тебе было больно, так же как и мне.
- Тебе удалось. Довольна?
- Не-а. Ты знаешь, чего я хочу, ведь правда? И я тебя предупреждала, что я циничная, испорченная, занудная, и не настроена на отношения вообще, и зачем ты мне нужен, если я не заморачиваюсь по поводу отношений?
- Стерва. Иди. Получи то, что хочешь…
Он поднимается, идет домой, а Ася вприпрыжку, обгоняя его, бежит к старому парку, где на первой скамейке от входа ждет ее и страшно ругается Грей. Чтобы разрядить обстановку, она на ходу взрывает сигарету. В этот поздний час на лужайках и аллеях пусто, редкие влюбленные парочки скрываются при их появлении.
- Обидно, правда?
- Ты о чем?
- Что всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Я целую неделю в Москве разгонял хандру, потратил кучу денег, веселился, пил, показалось даже, что излечился. А здесь, стоило только вернуться, пройтись по парку, и снова накатило.
- Может тебе переехать в другой район? Например, ко мне поближе.
- Тем то и хорошо, что нас разделяет расстояние и мы не так уж часто вмешиваемся в личную жизнь друг друга.
- Скажи уж лучше, что тебе обычно лень пальцем пошевелить, а по телефону ты можешь и отбрехаться.
- Нет, черт побери, Ася, как же хорошо, что мы с тобой друзья! Что ты можешь вот так запросто сорваться среди ночи, не станешь с умным видом произносить банальности, или кокетничать. Я не стану переезжать в твой район. Лицом к лицу лица не увидать...
- Большое видится на расстоянии. Когда кипит морская гладь – корабль в плачевном состоянии. Грей, по части стихов я дам тебе сто очков форы, и все равно побью.
- Спорим?
- С условием.
- Да.
- Я что-нибудь читаю, а ты мне рассказываешь, какие ассоциации у тебя возникают. И наоборот. Кому первому надоест.
- Согласен. Начинай.
- «Как белый камень в глубине колодца лежит во мне одно воспоминанье. Я не могу и не хочу бороться. Оно веселье и оно страданье».
- Нечестно, удар ниже пояса.
- А что ты думал? Сдавайся или отвечай.
Они садятся на лавочку, Грей испускает несколько театральный громкий стон и щелкает Асю по носу.
- Знаешь в чем наша с тобой проблема, Настя Викторовна? Что мы идеальные собеседники, нам всегда интересно друг с другом, и это происходит от того, что мы не любим плакаться, не любим говорить о своих бедах, но способны сопереживать, мы мучимы не просто праздным любопытством, а искренне считаем, что можем помочь другому выговориться, разделить, посоветовать. Мы стойко держались, изучали, привыкали, и наши тайны теперь скорее мешают, но видишь ли, я все таки не хочу говорить об этом, достаточно будет того, что ты уже знаешь.
- Тогда ты проиграл.
- Просто считай, что это обещанная «фора».
- Хорошо, жулик, за это получи экспромт собственного сочинения.
Гримасничая, кривляясь, растопырив пальцы, Ася двигается на Грея, а он смеется, говорит, что за всей этой кутерьмой не уловил смысла. Приходится повторить.
Серенькие глазки,
Бархатные лапки,
Без морали сказка,
Старые загадки,
Локон паутинка
Оплетает ложью.
Милая картинка.
Вспомнить невозможно.
Грей смеется. Проводит рукой по волосам, поднимается со скамейки, увлекает ее за собой. Они покидают парк.
- Ты это про себя? Очень низкая самооценка. Я бы пожалуй изобразил что-то вроде: «...стрелы-ресницы пронзают навылет, нужно сдаваться покуда вы живы...» Так больше похоже на правду.
- Грей, уж не боишься ли ты влюбиться в меня?
- Боюсь. Но у меня по этому поводу очень четкие жизненные принципы. Помнишь, я как-то сказал тебе, что порочным людям не нужны игры в любовь в своем кругу?
- Помню. Но ты не удосужился объяснить.
- Видишь ли, некоторые твои привычки неистребимы. Согласна?
- Угу.
- Я, как твой друг, не обращаю на них внимания, я считаю, что это твое дело, но если бы я, не дай бог, в тебя влюбился, то они убивали бы меня. А если бы ты, в свою очередь, ответила мне взаимностью, то точно так же переживала из-за моего нехорошего поведения. Мы не отказались бы от привычного образа жизни, но стали бы скрываться, и в конце концов, возненавидели друг друга, но перед тем основательно испоганили бы себе существование.
- Ты гонщик, но я поняла. Но тоже самое меня ждет и в любом другом случае.
- Не совсем. Рядом с хорошим, правильным, любящим человеком ты сама станешь лучше, особенно когда повзрослеешь. Слабого ты сама первая бросишь, глупого обведешь вокруг пальца, жестокого собственника не станешь терпеть, но тебе обязательно придется выбирать.
- Слишком серьезная тема для романтического вечера. Не думала, что мои стихи способны будить в тебе такие глубокие размышления о моей дальнейшей судьбе.
- Согласен. Однако, теперь моя очередь.
То не было поэзией в общепринятом смысле слова, но более яростного и ясного слова Ася не слышала очень давно: «Одной стороной острия Он отделяет пол от ума, другой – голову от тела. Замахнется первой – рождается страсть. Взмахнет другой – рождается страх. Никогда не известно какой стороной ударит, и потому люди по земле ходят в равной мере страстно желая и боясь встречи с его нежными и злыми глазами.»
- Этого серба, я читала месяца четыре назад. Где ты его нашел?
- Сильвер выкопал.
- Знаешь, в том, что касается невозможных сравнений и никчемушных философских измышлений, я отдаю предпочтение Стругацким, но в тот момент, когда я впервые прочла эту «карту» я испугалась.
- Ты?
- Странно, да? Согласись, страх и страсть переплетены и неразделимы.
- Согласен.
- Попробуй влезть в мои ботинки.
- Не хочу. Мне противно, честно. И своего-то – много.
************
Сразу после очередного сданного экзамена Эдик шел пьянствовать, и молча, мрачно глушил водку, пока не падал, слава богу, ночи были теплыми и, когда спустя какое-то время, он всплывал возле своего подъезда, у него уже не было ни сил, ни других желаний, кроме как добраться до своей кровати. Асю он в инсте не видел, а вот всех остальных – постоянно, и, что самое удивительное, они все вели себя так, будто ничего не произошло, будто на их глазах эти двое, Аська с Ильей, не целовались, не уединялись на веранде, не уходили купаться среди ночи на карьер. Или наоборот ничего такого не происходило, чего они раньше не знали, не видели, что их могло бы покоробить или удивить.
Они все так же подавали Эдику руки, даже Илья, тот, кто еще неделю назад уверял приятеля, что они с Настей друзья и не больше. Но другой, тот, кто в подробностях рассказал Эдьке об этой чертовой вечеринке у Сани на даче, их бывший одноклассник, утверждал, что их было не разлепить, что между ними молнии сверкали. И Эдик был склонен ему верить. И где-то он даже понимал, что видел эту картину и раньше, еще в тот период, когда только появился в «Кораблях». Но ведь с тех пор она стала «его девушкой». Или нет? Он пытался понять, почему она так поступила, почему Илья позволил ей и себе, неужели они не понимали, что этим унижают … себя в первую очередь. А может это он, Эдик, виноват, замучил ее, и ничего другого ей не оставалось, кроме как сбросить переполнявшее ее напряжение и с человеком, который понимает ее, как никто другой. Который сам такой же, как она.
Время безусловной родительской любви кончилось для Эдика, когда ему было семь лет, у него родилась сестра, и с тех пор ему от родных доставались только тумаки и упреки. Не получая положительных эмоций дома, он стал искать их в школе, в обществе приятелей и знакомых. Но для этого требовались с его стороны определенные усилия. Выбора особого не было, и он научился балагурить, веселить, шутить, подкалывать и обольщать. В старших классах Эдька стал самым популярным в школе персонажем – его подружка была самой красивой девочкой на параллели, он играл на гитаре, организовывал дискотеки и КВН, блестяще учился. Однако… эта популярность, как следствие его собственных усилий, хоть и тешила его самолюбие, но не давала удовлетворения. Он искал искренности. Отчаянно и страстно. Возможно, это было глупо, но он считал, что ту, или того, или тех, кто предназначен ему по жизни, он узнает с первого взгляда, угадает и высмотрит даже в толпе. Аська была той. Той самой. И Эдик знал о ее существовании уже много лет, хотя познакомился близко только несколько месяцев назад. Он встречал ее до того за всю свою жизнь, может быть, пару десятков раз случайно, в городе, в кино, в транспорте, и только дважды ему удалось перемолвиться с нею словом. Но это не имело значения. Эдик тут был фаталистом, он верил, что если она это «ОНА», то они когда-нибудь найдутся непременно.
Первая их встреча, о которой можно было бы рассказать хоть что-то, состоялась, когда им было лет по четырнадцать. В тот день Эдика позвали на вечеринку по случаю 8марта к одной его приятельнице, но по независящим от него причинам Эдька задержался часа на полтора, опоздал к началу. Когда он прибыл на место, большинство приглашенных уже перепились, а догонять или тормошить их он не видел смысла. Он побыл все же там какое-то время, а потом, проводив знакомых девчонок до транспорта, решил пройтись, а заодно и проветриться, подумать. Насколько он мог потом вспомнить, думал он о том, что прискорбное состояние, в котором он застал своих друзей, его расстроило. Он винил себя за то, что опоздал, ведь если бы он был с ними, то, наверное, такого бы не произошло, он нашел бы способ увлечь их чем-нибудь, кроме банального пьянства. А еще он думал, что ему с каждым днем все тяжелей дается роль шута и организатора, что он выдыхается. Ему хотелось бы найти кого-то сильнее и старше, умнее и опытнее, чтобы было за кем расти, что ему надоело тащить за собой безвольную толпу одноклассников, что даже и выпить без него по-человечески не могут.
Он шел к своему дому по длинной каштановой аллее. Зима еще не сдалась, и снег еще не отяжелел, не отсырел. Накатанный наст на тротуарах поскрипывал при каждом шаге, по сторонам тропинок высились сугробы. По причине позднего времени Гендлер почти никого не встретил по пути, только где-то впереди, двигалась чуть медленнее, чем он, маленькая одинокая фигурка. Эдик стеснялся носить очки, а с пятидесяти шагов он мог разглядеть только общий контур, примерно определить рост. Человечек, идущий перед ним, вел себя замысловато – метался от одного края тропинки к другому, подпрыгивал, размахивал ногами и руками. Не сразу, но до Эдьки дошло, что этот персонаж играет в футбол сам с собой осколком льдинки или снежком. Невольно улыбаясь, Эдд прибавил шагу. Ему захотелось разглядеть того, кто в столь поздний час, невзирая на мороз и явно не по собственной воле, но так смело, безо всякой опаски, и даже весело, непринужденно гуляет по городу. Когда их разделяло уже не более десяти метров, мимо Эдика почти бесшумно, молча, промчались широким шагом трое взрослых парней. Одного из них, высокого, тощего, в черном пальто, берете и объемном шарфе, с длинными, светлыми, собранными в хвост волосами, Эдик знал, видел уже. Других лицезрел впервые, и, может быть, от неожиданности и страха, они показались ему огромными, мощными и потому... опасными. Парни догнали человечка и беззвучно накинулись, стали кидать его от одного к другому. Эдику показалось, что в процессе с почти безвольного маленького тельца кто-то из хулиганов сорвал шапку, взметнулась длинная коса, раздался тихий вскрик. Плохо понимая, что он делает, Эдик бросился к месту свары – обижали девочку, и он не мог остаться безучастным. Однако девчонка, извернувшись в руках одного из этих парней, самого огромного, сделала подсечку, и они полетели вдвоем в сугроб. Когда Эдик добежал до них, двое, оставшихся в стороне, ржали в голос и искали по карманам сигареты, а маленькая разбойница, оседлав своего обидчика, сыпала пригоршнями ему в лицо и за ворот рассыпающийся, колючий снег.
- Эй, крошка, у тебя тут защитник выискался. Прикинь, он думает, что тебе это надо?
Парни снова расхохотались, Эдик стушевался, а девочка встала, и, не отряхнувшись, только стянув с правой руки облепленную снегом лохматую варежку, пошла прямо на него. Так же, как и несколько лет спустя, в другой жизни, невесомо коснулась его лица прохладными, легкими пальцами.
- А ты храбрый… Спасибо.
- Не на чем.
С той встречи Эдик начал искать девочку. И всякий раз, когда они пересекались, он был невероятно счастлив потом несколько дней, и даже неважно было, что он так и не находил в себе сил заговорить с ней, напомнить о том случае.
Следующая встреча произошла, когда он учился уже на втором курсе, осенью. Он… хотел прекратить отношения со своей девушкой. У Эдика были для этого свои причины, но его подругу они почему-то не могли убедить. Она спрашивала: «У тебя кто-то есть?» Нет, у него никого другого не было. Но Гендлер не хотел ее больше. Никогда не хотел, с самого начала связался с девушкой только из-за того, что она была красива, потому что ее хотели другие и завидовали ему. Но… он не мог решиться сказать ей правду, боялся обидеть. Эдька так сильно переживал, когда ему приходилось причинять людям страдания, что тянул и откладывал неприятные моменты объяснения как можно дольше. Тогда… он вышел из дому, пошел к своей девушке, но в какой-то момент встрял намертво, просто не мог заставить себя сделать дальше ни шагу. Он нашел телефон-автомат. Позвонил и назначил встречу на пешеходном бульварчике, прямо напротив центральных ворот городской больницы. День был чудесный, последний теплый день октября, солнечный, яркий и теплый. По бульвару бродили пациенты с родственниками, катались на трехколесных велосипедах мелкие дети, попадались парочки и компании. Пока Эдька ждал прихода своей подруги, он с удовольствием глазел по сторонам. В какой-то момент из приемного покоя вышел, опираясь на трость, дедушка, лет под шестьдесят, поджарый, худой, невысокий, соломенно-рыжий, с кустистыми рысьими бровями, и очень темными глазами, высверкивающими из-под бежевой шляпы. Эдику показалось, что старик огорчен и идет, не разбирая дороги. А следом за ним вылетела Ася (т.е. тогда Эдик еще не знал, как ее зовут) скатилась по ступенькам, уселась на бордюр и закурила. Она тоже не плакала, но лицо ее застыло в скорбной маске. Пожилой господин подошел к ней со спины, положил руку на плечо. Ася скинула ее, встала и пошла, куда глаза глядят. В этот момент Эдик отвлекся на пришедшую, наконец, подругу, а когда спустя двадцать минут освободился от нее окончательно, обнаружил Асю и ее спутника на стоянке автомашин, беседующих с приятным мужчиной средних лет. Разговор шел на повышенных тонах, Ася огрызалась и не хотела уступить, и мужчины вскоре сдались, уехали, а она села на скамью, рядом с Эдичкой и тогда только заплакала. Плачущие женщины ввергали его в ступор, смущали, но от ее лица он почему-то не мог оторвать глаз. Она казалась ему невероятно привлекательной. Эдик понимал, что поступает неделикатно, что не имеет права лезть в ее дела, но ему хотелось защитить ее, утешить, успокоить. Он накрыл ее безвольную руку своей, ответил на ее вопросительный взгляд насколько мог искренне. И опять, она, будто почувствовав его мысли, сказала, поднимаясь и уходя: «Спасибо». И он опять ответил: «Не на чем».
Теперь… Эдька знал, что приятный мужчина в машине – Асин папа, Виктор Наильевич Сафин, а пожилой господин – Александр Александрович Лисовской, старинный друг их семьи. Но к пониманию того, почему они дозволяли Аське так с собой разговаривать, почему мирились с неподчинением, с отсутствием с ее стороны к ним всякого уважения, так и не приблизился. Даже наоборот. А те трое хулиганов – Джейми, Силя и Грей? Он с ними тоже успел уже через Аську познакомится, но так и не понял, почему они считали и считают, что Ася не нуждается в помощи и защите. Эдик понимал, что долгое время был очарован мечтой, образом, фантазией, своей фантазией, никак не вязавшейся с реальностью. Но и реальность очаровывала, волновала не меньше. Ему не повстречался еще ровесник, который бы настолько пренебрегал бы мнением общества, имел бы так мало пиетета в отношении окружающих вне зависимости от возраста, положения, опыта. А еще Ася ничего не боялась. Ни того, как будут восприняты ее слова или поступки, ни силы, ни угроз, ни потерь, ни боли. С точки зрения Эдика это было неправильно. Она всегда существовала как будто немножко над ситуацией, чуть-чуть отстранялась, если, конечно, не бросалась в гущу событий, как в омут с головой. А именно так она, похоже, и бросилась в объятия Ильи, когда поняла, что от Эдика конкретики не дождется. И это тоже было неправильно. «Неужели же я так мало для нее значу?» - постоянно спрашивал он себя и не верил этому. Он понимал, что ее измена – даже не факт, потому что между ними до сих пор не было физиологии, и от этого бесился и бегал по стенкам, но боялся даже мысли, что так вот все и кончится не начавшись. Получить то, что хотелось ему, можно было только сдавшись, только забив на собственную гордость, отключив мозги и инстинкт самосохранения, признав отдельность пола от ума.
В конце концов, Эдд понял, что не хочет терять Асю. «Я люблю, и все остальное не имеет значения».
Ася звонила ему несколько раз, и выслушивала максимально неэмоциональные его отповеди, по поводу того, что «так жаль, но совершенно некогда. Учиться, учиться и еще раз учиться». Но Эдик знал, что она своим нереальным чутьем уже проинтуичила все расклады и не обольщался.
Они сидели в ее дурацком кресле, смотрели вместе с «Кораблями» фильм, когда Эдика пронзило ощущение полного безоговорочного счастья, и он как Фауст готов был кричать во весь голос: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!» И сразу, на контрасте, он засек взгляд, которым она обменялась с Илюшей, вскипел моментально, но так же моментально остыл. Нет, в этот раз все будет не так, по-другому.
Но с бесконечной усталостью в голосе, так невозможно спокойно, сжав кулаки, распахнув Эдду навстречу огромные серые глаза, что он вдруг всю ее прочувствовал до донышка, она сказала, убегая на свидание с другим:
- Добрый, славный мой мальчик, не переживай, я не стою того. Я не хотела влюбляться, понимаешь, и если бы все произошло быстро, никто бы из нас не пострадал. Но ты будто парализовал меня, я никак не могла решиться, мне казалось, что я могу тебя испачкать. Мне было плохо, невозможно, я хотела тебя до боли в суставах... Мне жаль, что мы не можем быть другими, что ты не хочешь сдаваться, и что я не такая ханжа, чтобы делать вид, что я оценила твое великодушие. Поверь, я его оценила. Но фокус в том, что я в нем не нуждаюсь, нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели. Ты говоришь, что я наказана. Я наказана за то, что ты пытался утвердить свою власть надо мной, а я ускользаю… И буду это делать и впредь.
- Ты понимаешь, что это конец?
- Прости. Ты разочарован?
- Не знаю. Нет.
- Не ври. Я хотела, чтобы тебе было больно, так же как и мне.
- Тебе удалось.
- Я знаю.
- Довольна?
- Не-а. Ты знаешь, чего я хочу, ведь правда? И я тебя предупреждала, что я циничная, испорченная, занудная, и не настроена на отношения вообще, и зачем ты мне нужен, если я не заморачиваюсь по поводу отношений?
- Стерва. Иди. Получи то, что хочешь…
Эдик сидел на диване в своей комнате, не зажигая света. По дороге домой выкурил свою нычку, которую специально берег для этого вечера, думал побаловать Аську. Но все напрасно, одно какое-то слово, одна фраза все разрушила; ну что ему стоило помолчать, что ему стоило сделать вид, что он ничего не знает, что ему стоило остаться сегодня с ней, безо всяких условий, ведь теперь он никогда не узнает… В окно тихонько билась ветка рябины, Эдд подошел, открыл форточку, закурил, и увидел их, ее и этого Грея. Они беседовали, Грей читал ей стихи, Эдик не мог расслышать о чем, но понял это по размеренному, четкому ритму. Между ними было изрядное расстояние, они не были похожи на влюбленных, и Эдька смотрел, как она уходит все дальше и кричал, орал не открывая рта: «Почему ты с ним, обернись, посмотри на меня, почувствуй, ты же можешь, я знаю!» И она действительно остановилась, начала поворачиваться в сторону его окон, но потом устало прислонилась к дереву. Грей подошел ближе, почти вплотную, оперся одной рукой о ствол рябины чуть выше ее плеча, Эдька не знал, что он ей говорил, но он давил на Асю, он вкладывал в нее что-то, зомбировал. И что она сделала? Она подняла голову, и наградила того своим фирменным взглядом, тем самым, после которого, хочется либо бежать без оглядки, либо взять ее тут же, не сходя с места. И Грей отступил, но не испуганно, а как-то обреченно, и они продолжили свой путь. А Эдик продолжил свой.
На автомате курил, на автомате ел и пил, ходил на практику, встречался с людьми, гулял, потом ни есть, ни пить уже не мог, то есть запихивал насильно что-то, когда уже начинал терять сознание от истощения, зато кумарил немыслимо, постоянно находился в состоянии такого угара, что перестал объективно воспринимать реальность. Всплыла та девочка, но Эдька ужасен стал даже для себя, не то, что для других, и она не выдержала и месяца. Все те, с кем Ася его знакомила, продолжали с ним общаться, он начинал понимать, почему она выбирала именно этих людей, он мчался вперед семимильными шагами, наверстывая, глотая информацию тоннами, напитываясь впечатлениями. Но без нее.
На те репетиции Эдик больше не ходил, но по старой памяти забредал на базу в то время, когда там больше никого не могло быть, его пускали. Эдьке очень нравился звук ее полуакустики, ее тембр он узнал бы из тысяч других гитар, он не мог отказать себе в такой малости.
Однажды он встретил там Сашку, и тот поставил Эдику их последние записи. «Изменой наотмашь по сердцу развязаны руки…» Понравилось…
Почему-то все, кто видел Эдика раньше с Асей, считали своим долгом передавать о ней новости, и совсем избегать встреч не получалось, но надо отдать Асе должное, она вела себя предельно корректно, хотя иногда Эдд буквально кожей чувствовал, что она смотрит в его сторону, ищет в толпе.
Неожиданно для себя сдружился он с Ильей. Сдружился настолько, что стал предпочитать его общество всем остальным. Люша дипломатично молчал об Аське, но и не скрывал, что бывает у нее, и, к удивлению Эдика, не в том качестве, от которого он сам отказался, а ровно так же, как и раньше – лучший друг.
Однажды, в конце лета, Эдд зашел к Илье часа так в четыре - раньше просто не было сил выползать из дома, слишком жарким случился август - и нашел его на кровати в одежде и даже в кроссовках, в состоянии полной прострации, но абсолютно трезвого. Когда спустя пятнадцать минут, Эдька так и не дождался никакой реакции на свое появление и собрался уходить, Илья остановил его, все так же глядя в потолок, не меняя интонаций, не конкретизируя.
- М-сон приезжает. Ты помнишь, наш бывший гитарист.
- Ну, это же здорово.
- Он сообщил ей об этом неделю назад. Его отпускают со службы по состоянию здоровья. И она взяла машину и поехала за ним в Москву. А вчера они звонили Максовым предкам и сказали, что будут вечером. Чем они все это время занимались, как думаешь?
- Решали твой сакраментальный вопрос, по мере его возникновения.
Эдик злорадствовал. «Погуляй в моих ботинках…» Но ему было больно. Не за себя, как ни странно, эта история его не касалась, это были Илюхины тараканы.
- Это логично.
Илью, однако, прорвало, и посыпались истории, которые Эдд не должен был наверное услышать, все то, что Ася скрыла от него, но что отложило отпечаток на ее личности, все то, чему Люша был вольный и невольный свидетель.
- Был такой Паша Калинин, из Греевской банды, барыга, из-за него у нее были 100 шансов из 100 стать наркоманкой. Она ему нравилась, но без взаимности, и он тогда начал подбрасывать ей всякую бяку, лишь бы воспользоваться ею в сумеречном состоянии, но ты сам знаешь, что ей по барабану, она так даже лучше соображает. Он играл не по правилам, в ход пошла тяжелая артиллерия, и вот, когда он пришел пожинать плоды, сиречь требовать расплаты, то застал ее абсолютно, кристально трезвой и обломился по полной программе. Самое забавное, что перед этим, за пару дней, Аська была невменяемой совершенно, призраком, гнилью, я сам видел, сам ее вытаскивал, восстанавливал по частям.
- Бедный.
- Кто?
- Ты.
- Не о том речь. Понимаешь, она все расклады его поняла от начала, но ей было интересно попробовать, она даже в ломке хотела насладиться моментом, если так можно сказать. А там уже ни одного живого места на венах не было, и джинсы, прожженные в районе колен. Она меня прогоняла, не хотела, чтоб я видел. Она и вылезла сама, и с тех пор ни разу, никогда. Потом уже, в конце прошлого лета, он набрался смелости и попробовал снова подкатить к ней с этим. Дело было не то чтобы в компании, он ее отозвал в сторонку, но практически у всех на глазах, и спросил, как она к нему относится. «Если, - говорит, - вообще, то никак. Мы уже проходили, плавали, ничего хорошего не вышло. А если конкретно сейчас, то врезала бы по морде, чтобы вырубился, загрузила бы в машину, отвезла в лес, изнасиловала в извращенной форме, кастрировала, и бросила подыхать. Но я воспитанная девушка и ограничусь тем, что пошлю тебя на…»
- Вполне в ее духе.
- В том то и дело, но она на самом деле другая, белая и пушистая. Я ее такую люблю, за все остальное убить готов.
Эдик хотел было поспорить на эту тему, но усугублять не стал, пожалел… или побоялся.
Макс приехал и занялся восстановлением в институте, Илья их с Эддом познакомил, и они друг другу понравились. Но с Аськой Макс почти не общался, Илья очень озабоченный этим вопросом, выяснял у обоих причины, но встречал совершенно холодный отпор, недоумение и полное нежелание вникать в суть вопроса. «Они между собой разобрались, к полному удовольствию сторон. Это шикарно».
Главная улица города, пешеходная, мощеная плиткой, в обрамлении старых и новых двух-трехэтажных домов, похожа на рот шестилетнего ребенка, чего-то не хватает, где-то щербина, два центральных зуба конкретно больше остальных. Деревья, несчастные, упакованные в квадратики метр на метр, почти не отбрасывают тени. Если кто спросит, то круче позднеапрельских ночей могут быть только позднеавгустовские. Прогретый за день асфальт медленно отдает свое тепло, и пусть ночи уже прохладные, листья жухнут и осень наступает на пятки, нет ничего приятнее, чем пройтись часа так в два за полночь, с легкой усталостью в ногах, ненавязчивым шумом в голове. Ася вылетела из какой-то подворотни, в тот момент, когда Эдик проходил мимо, не удивившись и на долю секунды, не замедлив шага, пошла прямо на него танцующей походкой, остановилась на бордюре и, обняв за шею, поцеловала, как целуют старого друга, с которым связан пикантными воспоминаниями.
- Ты сон?
- Не просыпайся. Не хочу.
- Я скучал.
- Я тоже.
Отпустила и пошла рядом, и шла так до самого конца, в том месте, где они обычно прощались, даже не притормозила, не спросила, просто шла и шла, слушала Эдика и не слышала, скорее, слушала его голос.
- Ты почему молчишь?
- Если я заговорю, ты сбежишь.
- Не сбегу.
- На сей раз ты, стиснув зубы, готов идти к своей победе?
- И все равно не сбегу.
- Сегодня. Сбежишь завтра утром.
- Были такие мысли, если честно.
- Поэтому давай займемся делом, а там пусть будет, как будет.
Следующую сцену цензура не пропустит.
Первого сентября они доползли до института к большой перемене, срисовали расписание, и в курилке нос к носу столкнулись с «Кораблями», которые усиленно рассматривали Риткин студенческий. Первокурсница сияла, Сашкец стоял гордый, Ильи пока не было. Лица их стали каменными, жесткими, когда они засекли Эдика и Асю. Первая очнулась Рита, шагнула Эдьке навстречу, протянула тонкие длинные пальчики и ясным и чистым своим голосочком отодвинула час расплаты.
- Добро пожаловать в наш сумасшедший дом снова.
Звон разбитого стекла, шорохи, крики, гомон. Илья с разбитыми в кровь кулаками, стоял в проеме окна и молча глядел на Асю.
- Это случайность, он просто споткнулся...
*****
Багряный, рыжий, желто-зеленый, ветреный, мокрый октябрь.
- Я с завтрашнего дня выхожу на работу.
- Куда?
- Помнишь, я говорила тебе, что была на практике?
- Угу.
- Там начальник юр. отдела не хочет брать никого на постоянку, а мне предлагают полставки и учебные отпуска и платят неплохо.
- А как же репетиции?
- А я с Сашкой договорилась.
- А мы?
- Ничего не изменится. Будем, как всегда, насыщено использовать темное время суток.
- Поздравляю. Сейчас куда?
- К Сильверу. Он обещал мне компьютер скомплектовать.
- Без него нельзя обойтись?
- Боюсь, что нет. Он не заинтересован меня намахивать. И потом, я думаю, тебе у него понравится.
Сильвер жил в Башне – суперэлитном доме в центрах, но на другом берегу реки – в двухъярусной квартире на восьмом-девятом этаже. Точнее было две квартиры – его и родительская. С балкона открывался совершенно безумный вид на весь центр, на парк. Застекленный и утепленный балкон только портил впечатление, хотелось очутиться в центре бури, чтоб мелкая морось облепила лицо, впиталась в толстый катон куртки, чтоб ветер разметал волосы, мешал дышать, чтоб слезились глаза. Аська вытащила из сумки (Эдд не поверил) Хенесси, Сильвер достал прямо из письменного стола три пузатых коньячных бокала и сигары, и они расположились за круглым столиком в плетенных, страшно покойных креслах.
- Сибаритствуете?
- Есть немного.
- Эй, Сильвер, а где предки?
- Да, свалили в Египет, а на меня, представь, оставили этих спиногрызов – Колбасика и Колюню, а еще Рыжик.
Аска смеялась, хохотала до слез, Колбасик – огромный ангорец с круглыми, как плошки разноцветными глазами, возлежал у нее на коленях и лениво потягивался, жмурясь от удовольствия, когда она щекотала его за ушами. Отсмеявшись, она подорвалась и убежала куда-то в глубину квартиры, было слышно, как в ванне зажурчала вода, захлопали какие-то ящики. Послышался грохот свежего наполнителя по пластмассовым стенкам кошачьего туалета. Наконец она появилась, вытирая руки и все еще улыбаясь, а за ней бежал, подняв хвост, Колбасик и тоже улыбался.
- Сильвер, я бы на месте твоих родителей отдала бы живность на время кому-то из знакомых, а то по приезду застанут лишь хладные трупики. Пожалуй, еще Рыжика можно бы тебе доверить, рыбке для полного счастья достаточно хоть раз в день покушать и пару часов работы компрессора. А вот Колюня явно гулять хочет, вон сидит на коврике в прихожей, в зубах поводок держит.
- Пусть с ним Ленка гуляет.
- Прислуга ваша завтра придет к десяти утра, а ему гулять сейчас надо.
- Зря ты так, Аська, я же ответственный, они уже который год со мной всю компанию оставляют, до сих пор никто не умер.
Тут уже прорвало Эдика, он буквально согнулся от хохота. Коньяк плескался в бокале, медленно, лениво стекал с толстых стен, будто расслаивался. Глубокий прозрачный звон поплыл в воздухе, когда встретились между собой три осенних настроения. Сильвер сразу привычно и резко заглотал половину и довольно откинулся на спинку кресла, Аська смаковала мелкими, а Эдд с непривычки чуть не поперхнулся, и почти пропустил это состояние мгновенного перехода, еще до опьянения, когда заканчивается серая реальность, и ты становишься художником собственного … он не знал, как назвать… вспыхнуло и отпустило.. в голове ли, в желудке… пищевод обволокло так же как и стены бокала тонкой пленкой, будто бензиновой, согрело, успокоило. Мир есть текст, он может придумать весь этот вечер, и то, что происходит сейчас, выпадет из его памяти, останется лишь то, что он создаст сам. И ее, и его, и эту шикарную квартиру он забудет, останется в вакууме, в коньячной сфере, с радужными, переливчатыми, размытыми границами, посреди бури и осени, посреди ветра и ярких мазков импрессиониста-октября. На втором бокале темнеет окончательно и они зажигают сигары, их толстые обрубленные хвосты тихо тлеют, плывет дым, Аська пускает кольца. Сильвер приносит подсвечник, сумрак расступается, два огонька, как два ярких глаза мерцают, на стол ложится распечатка, Настя, стоя за спиной у Сильвера, следит за тем, как он ставит птицы на полях прайса. Левой рукой, как будто нечаянно сползшей с подлокотника кресла, Силя касается ее ноги под коленом, туго затянутым в гладкий чулок.
- Не стоит, лишнее.
К чему отнести это высказывание, к слишком мощной видеокарте или к его недостойному поведению? Нет, забыть не получится. Эдька просыпается от сладких дум, переключается в режим всеобщей душки, смешит их, подкалывает, Стасик включилась моментально, и вот уже они вдвоем нападают, атакуют по всему фронту. Когда за ними закрывается дверь, она не спешит к лифтам, тащит Эдика еще выше, на общий балкон. Кайф, невыносимый, невыразимый, она смеется, ее голос уносится ветром. Эдд ловит себя на том, что улыбается, как последний дурак, смеется и плачет, говорит что-то в ее мокрый висок у корней волос.
Иногда Эдик думал: почему она? Разве других нет? Бесит же. Каждым словом, движением каждым восхищает и бесит одновременно. Не сказать, что красива. Невысокая, чтоб заглянуть ей в глаза надо спуститься на две ступеньки; совсем обыкновенная, отнюдь не модельная фигура; маленькие ладони и ступни, обувь покупает в детских магазинах; щиколотки, запястья узкие и изящные, груди, считай, нет, да и с ее вечной сутулостью, и пренебрежением к белью через просторные свитера и рубашки – не разглядишь. Волосы темно-русые, с каштановым отливом, во влажную погоду немного вьются, точнее, вились бы, если б им кто позволил, потому что едва они начинают отрастать, их безжалостно состригают, хорошо не «под ноль». Личико сердечком, нос вздернутый, дерзкий такой; рот четко очерчен, маленький, но не скупой, губы абсолютно симметричные, обычно считается, что верхняя отвечает за любопытство, а нижняя – за желания, так вот у Аськи и та и другая не сухие, но и не полные – «гармония под контролем», так Илюха отозвался однажды. Скулы высокие, породистые, вкупе с вечно прищуренными пронзительными серыми глазами вызывают у тех, кто ее плохо знает, ощущения неприкрытого ее превосходства. Если б не полное безразличие к своему внешнему виду, точнее, если б ей чуть-чуть больше женского тщеславия, считали бы ее все высокомерной стервой. Но… что такое Аська в обычный самый день? Джинсы, короткая кожаная куртка или клетчатая рубашка, футболка, ботинки, типа альпийских, или мокасины, холщовая сумка на длинном ремне, сигарета за ухом, проводянки микроскопических наушников и солнечные очки. Причем… любой, каждый из предметов ее одежды предназначен для девушки, но все вместе и на ней они производят впечатление абсолютно неженственное… ?!?!.. Т.е. возможно, Эдик даже не сомневался, на ком-нибудь другом, на Ритке к примеру, это все смотрелось бы совсем по-другому, но Ася «не гоняется за дешевой популярностью». Она презирает косметику, ненавидит юбки, каблуки, декольте, но всегда очень следит за кожей, за ногтями, за чистотой тела, это у нее пунктик. Однажды они стояли перед выходом в институт перед огромным от пола до потолка зеркалом, и Эдька понял, что оба, по сути, взглянули на себя с утра впервые. Он-то понятно, но она? Так что, дело не во внешнем виде, не в выборе одежды, а в том, что Асе в ее жизни женская ее сущность без надобности. Нет в ней стремления очаровать, заманить, и не знает она слабостей, и не ждет ни рыцарского поведения, ни верности, ни привязанности особой, и не станет устраивать сцен – слишком она сама цельная личность. И стало страшно: что же тогда он? Зачем он ей нужен? Почему он? Кем являются для нее Сильвер, Илюха, Макс, Грей? Ужели только друзья? Эдичку к ней влекло неудержимо, и не то, что в начале – желание защитить, или позже, после измены – порвать ее, увидеть растерянность на лице, хоть раз добиться победы, хоть раз увидеть проявление слабости – нет, он уже убедился, что она даже и не заметит этих попыток. Он хотел хотя бы просто равенства. Партнерства. Хотел, чтобы она смотрела ему в глаза так же как Илье – а это совершенно особый взгляд – будто они не скрывают друг от друга ничего, нет разницы ее это желание или его. Но между ними такое невозможно. Не потому, что она не хочет попробовать, а потому что Эдик был не таким, как Илюха. Чего-то в нем недоставало. Обидно.
- Держи.
- Это что?
- Ключи от квартиры, где деньги лежат.
- Не хочу.
- Тебе нравится сидеть на ступеньках?
- Домой вовремя приходи, не буду сидеть.
- Слушай, я и так лишена уже почти всех степеней свободы, могу я хоть после работы побродить и помечтать. Вспомнить, что я безответственный человек.
- Значит, часть ответственности надо переложить на меня.
- Не хочешь, не надо. Свято место пусто не бывает.
- Так, Настя Викторовна, не зарывайся. Опять начинается. Только поверишь, что ты белая и пушистая, как ты опять седлаешь своих бесов и «вперед, за родину».
- Еще раз повторяю, Эдуард Николаевич, не хочешь – не надо. И не заводись. Лучше вместо того, чтобы под дверью сидеть, институт почаще посещай, в библиотеку заглядывай, или посмотри по сторонам, такие девушки тебе глазки строят, а ты, дурище, обламываешься.
- Заметила таки. Ревнуешь?
- И не думала, просто обидно за тебя, сейчас самое время развлекаться, а ты сидишь, как просватанный.
- У тебя на лестнице.
- Вот-вот.
- И тебе не будет обидно, провокатор?
- Не знаю, еще не попадала в такое положение. « Мисс Гранди уже лет тридцать шесть, бережет свою девичью честь, помня о боге, о детях в итоге и о том, что инфекций не счесть»
- Не понял?
- Так, не бери в голову. Может, мне надоело постоянство, и я действительно хочу переложить на тебя ответственность.
- Доиграешься.
- Не факт. Возьми ключи, завтра после обеда придут мастера стиралку подключать. Какой толк от этого мужчины в доме, если он даже в такой мелочи помочь не может.
В институт Эдд не пошел, валялся, щелкал пультом по всей программе. Сварил кофе, соорудил пару бутербродов, поигрался немного на компьютере, посмотрел «Ромео и Джульету». Кончились сигареты – залез в ящик в прихожей, захотелось выпить – достал банку пива из холодильника, маялся. Пришли мастера, подключили все, сказали: «Передай сестре – будут проблемы, пусть звонит».
«Почему сестре-то? Мы ж вроде не похожи?»
За этот год, что они провели вместе, Эдик только-только начал догонять ее, ту, которой она была тогда. А Ася уже ушла вперед нехожеными тропами, так далеко, что даже и представить невозможно. Она взрослела, а Эдик все еще не наигрался. Ее тезисы крамольны больше прежнего, поступки так же непредсказуемы, тексты, творчество, как и ночи талантливы и многообразны. Авантюры, в которые она Эдика посвящала, еще смелей, чем прежде, но с каждым месяцем она все решительней вычеркивала лишнее (на ее взгляд), и Эдька чуял – скоро отсечет и его, он отчаянно не вписывался в ее новую жизнь.
Эдик позвонил ей на работу, видимо в самый разгар каких-то разборок, отвечает жестко, рискованно, но не ему, другому, если б говорила так с ним – ушел бы, не оборачиваясь. Сходил, посмотрел на стиралку, убрал кое-что из мусора, сел в кресле с сигаретой и задумался. Так и сидел, пока не повернулся ключ в замке.
- Ну что?
- Порядок. Знаешь, они решили, что я твой брат.
- Общество не приемлет инцеста, так что десерт отменяется.
- Я давно хотел тебя спросить, зачем она тебе? Ты ухлопала две зарплаты на этого монстра. Первые, между прочим. Неужели не на что больше потратить, ничего не хочется?
- А на что я по-твоему должна была потратить первые заработанные деньги?
- Ну, на всякие ваши милые женские штучки, на духи, косметику, тряпки, туфли…
- Если тебе что-то понравится, можешь мне сказать. Милые женские штучки… Смешной ты.
- Я серьезно.
- Если серьезно, то мне страшно надоело портить маникюр. У вас дома кто стирает – мама, все кроме ваших джинсов, правильно?
- Догадливая ты моя. И что?
- Люблю спать на чистых простынях, ходить в чистой одежде, а стирать не люблю, так что все логично.
- Я тоже много чего не люблю. И что с того?
- А то, что меня все эти домашние обязанности раздражают, вот если б со мной кто-то еще жил – я бы свое раздражение на ком-нить срывала, но поскольку я живу одна, то и отвечать должна одна, и надо проблему решать на корню. Я тут еще посудомоечные машины видела, но это очень дорого. Желаю брать от жизни только удовольствия, а не размениваться по мелочи из-за грязи.
- Моя мама твою позицию поддержала бы.
- А это твоя мама поддержит? Вот этого мне действительно хотелось.
Бережно разворачивает пакетик и пересыпает в свою хитрую шкатулочку.
- Стой, не смешивай, дай хоть попробовать оригинальный вкус.
- Держи, твоя доля.
В Эдика летит сложенный тетрадный лист.
- Полетаем?
Холодно, очень. Хруп-хруп, снег смерзся, возьми в ладонь – рассыпается мелкой, колючей трухой.
Солнце далекое, яркое, слепит глаза. У Эдика с Асей только три дня, потом она опять идет работать, а он… Он будет развлекаться.
- Помнишь, я как-то звонил тебе на работу, когда машинку подключали?
- Угу.
- Ты там с кем-то ругалась.
- Угу. С шефом.
- И не стыдно тебе?
- Не. Я ему нужна больше, чем он мне.
- С чего ты взяла?
- Если они возьмут штатного юриста, то его попросят на пенсию. Он супер-супер, но не владелец, а наемный рабочий, ему не нужен конкурент, ему нужен технический исполнитель. Так что я – идеальная кандидатура, мне же еще полтора года учиться.
- И что? Это не повод так разговаривать с начальством. Он же может тебя уволить.
- Во-первых, он первый начал. Во-вторых, пусть увольняет, мне без разницы.
- Тебе же платят. И очень неплохо.
- Это тебе так кажется, и я там не из-за денег, а из-за практики. Я уже набрала материала на диплом, и знаю гражданский кодекс лучше, чем любой из моих ботаников-однокурсников.
Спросить? Нет? Интересно безумно.
- Мне иногда кажется, что тебе достаточно одного взгляда на человека, чтобы понять его. Как же, наверное, тяжело жить на свете, если все знаешь, видишь, понимаешь о человеке заранее?
Замолкает надолго. Они заходят в магазин, Ася покупает разные вкусности, Эдик – пачку сигарет, и только у нее дома, распаковав покупки, поставив чайник, она возвращается к разговору, и то, что она говорит, дается ей с огромным трудом.
- На самом деле, мне интереснее не читать людей. Как говорит Ритка – пусть потом будет сюрприз, но иногда, это получается помимо моей воли, я не хочу, а знаю. Так что, да, бывает тяжко.
- А про нас ты тоже все знаешь?
- Могу гадать. Могу надеяться, предполагать. Знать наверняка – не хочу.
- А ты попробуй.
- Что именно ты хочешь знать?
- Что-нибудь незначительное. Например, про Серегу.
- Ты притащил его, потому что думал, что он мне понравится. И у тебя будет повод сходить налево.
- Умница. Четко, жестко, не в бровь, а в глаз. Но как? Неужели все так очевидно?
- Теперь ты хочешь, чтоб я разложила тебе всю цепочку, от начала до конца.
- Желательно бы. А то я начинаю верить, что ты ведьма.
- А кто так говорит?
- Илья.
- Ну, хорошо, попробую, только без обид. Ты притащил Серегу, потому что думал, что он мне понравится, и ты был прав, ноги подкосились, сердце бухнуло невпопад и тра-ля-ля. Но он пришел с подругой, весьма юной подругой, для которой он только проводник в наш мир, эти шестнадцатилетние девочки считают, что околомузыкальные тусовки – это круто. Она какое-то время металась между тобой и Илюхой, потом решила, что Илья перспективнее и успокоилась, но ты с этим решением не согласился. Теперь ты хочешь, чтоб я помогла Сергею, он пишет интересные тексты, и отвлеклась от тебя, а ты в это время немного… поиграешь.
- Ты же сама хотела, чтобы я развлекался. А теперь обижаешься.
- Я не обижаюсь, и я не хотела. Я просто предложила, ты сам выбрал этот путь.
Они пьют чай. Молчат о своем. Опять все рушится.
- Илья в ней не заинтересован. Не расстраивайся. У тебя есть все шансы. И я, кажется, предпочту Ирину в качестве подруги, Сереге в качестве любовника.
- Вообще-то я спрашивал о нас.
- Вообще-то я и отвечала о нас. Раз уж ты до этого дорос, то я не смею тебе мешать. Но и ты мне не мешай, пожалуйста. И не злись, мне твой Сережа нужен как рыбке зонтик, я последнее время на удивление моногамна, даже сама себе удивляюсь.
- Я тоже удивляюсь. И не верю.
- Твои проблемы.
- Сафина, ты хочешь, чтобы я остался? Или ты меня гонишь?
- Ты сам решаешь, мои желания в расчет не принимаются.
- Ты что, решила сдаться?
- Я давно сдалась, я подчиняюсь, я живу для тебя, но только когда ты рядом. Но в том, что нас не касается, я все тот же монстр.
- Это лестно. Я передумал. Не расстраивайся. Не хочу никого, кроме тебя.
- А зря. Ну все, хорош чаи гонять. Поскакали на репетицию.
**************
Что-то около половины седьмого утра. Темно, холодно, круговертью выметает из-под ног колючий, сухой, мелкий, смешанный с пылью снег. Смена закончилась в шесть. «Ставки сделаны. Ставок больше нет.» Пока посчитали выручку, раздали премии, оделись, прошло минут двадцать. Как раз добежать до остановки, чтобы успеть на первый автобус. Ира не успела. «Как же холодно, черт побери!»
Очередной порыв ветра посылает в лицо ей порцию сероватой трухи, раскачивает фонарный столб. Внутри будки площадью шесть квадратных метров жмутся друг к другу старушки (и чего им, древним, дома не сидится в такую рань), работяги, несколько таких же, как Ира служащих клуба, которым жалко тратиться на такси. Ног своих в красивых замшевых полусапожках она уже не чувствует, зато коленки горят невыносимо. На глаза выступают слезы. Ира не выдерживает, тихонько выскальзывает из общей кучи, и бежит к ближайшему подъезду, стягивает тонкие кожаные перчатки, достает сигареты, прикуривает. В парадном темно, с ароматом Давыдофф смешивается вонь человеческой и кошачьей мочи, она поднимается выше. Из окна Ирине хорошо виден маленький желтый автобус, но она не спешит: прежде чем доехать до остановки, он еще постоит пустой на кольце.
«Какого странного цвета небо? То розовое, то серое, и все еще темное, ночное. А солнца я не видела уже двое суток, с начала смены. Живу как вампир. «Они появляются только ночью.» Ха!
Та девочка, Саша, она тоже его любит. Я же вижу. Сколько ей? Пятнадцать? Шестнадцать?»
Ирина вспоминает, как сидела на лестнице возле Серегиной квартиры и читала, кажется, лекции. Его предки свалили на дачу, они договорились провести вместе выходные. Серый опаздывал, он всегда опаздывает. Мимо Иры спускались и поднимались незнакомые люди, которые равнодушно или с интересом разглядывали ее. Она же, в свою очередь, пыталась по звуку шагов угадать Серегу, но его все не было. И тогда Ира увидела ее, Александру. В тот первый раз он не испытала ни страха, ни ревности – это пришло позже – удивление и восхищение одновременно набежали приливной волной и тут же схлынули, и то, первое впечатление заставило ее на минуту пожалеть, что она не художник и не фотограф: густые, длинные, цвета меда волосы, матовая, фарфоровой белизны кожа, под которой пульсировали у висков прозрачные голубоватые вены, несколько веснушек на маленьком вздернутом носике, тонкая, ладная, полудетская фигурка, какая бывает только у совсем юных девушек, за которой в девяноста случаях из ста уже стоит тень тех десяти лишних килограммов, почти как у Ремарка, о которые разобьется их детство. Когда Саша прошла мимо Ирины и, остановившись у Серегиной двери, позвонила, Ира, несколько растерявшись от собственной наглости, развернулась и сказала:
- Знаешь, старики на даче, а Сергей должен вот-вот подойти, я сама его жду.
- П-прости пожалуйста, я не знала, что у него есть девушка. Я п-пойду. Скажи ему, что за-аходила Саша.
- Может, все же дождешься?
Но девочка уже побрела вниз по лестнице, плечи ее поникли. Было в ней что-то бесконечно трогательное, и после этой случайной встречи Ира уже не могла сосредоточиться на лекциях, а когда, наконец, появился Серега, даже не придала значения его оправданиям.
- К тебе приходила девушка. Зовут Саша.
- Не помню такой.
- Рыжая, молоденькая совсем.
- Ах, эта. Правда, котенок? Представляешь, я пошел в магазин, она с подружками во дворе играла. На меня засмотрелась, пропустила мяч. Девчонки над ней смеются, а она подошла ко мне, заговорила. Забавно? Она живет тут где-то, рядом. Учится в десятом классе. Приходит иногда, берет книги почитать.
- Она красивая...
Горячий дым сигареты обжигает гортань, Ира возвращается к реальности. В автобусе пробирается на переднее сиденье, по привычке прислоняется к окну, но в последний момент замечает ледяной узор и замирает в сантиметре от стекла. Когда, наконец, она доползает до кровати, ей хочется плакать от жалости к себе – замерзла, хочет спать, кушать, но некому поставить ей ванну, приготовить – она одна, семья далеко, в другом городе. Ира ставит будильник, чтобы к двенадцати попасть в институт. Спит.
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Институт. На большой перемене все выходят покурить. Отвыкшая от яркого солнечного света Ира жмурится и не замечает подошедшего почти вплотную Арсения. Она давно привыкла к его манерности и яркой внешности, он шил ей большинство самых любимых ее вещей, но большей сплетницы не найдешь во всем институте.
- Привет, сегодня вечеринка в «Кастрюльке», приглашаю.
- С чего это?
- Ну, как же, я думал, что после того как Серега дал тебе отставку, ты должна утереть ему нос и показаться во всей красе.
- А почему ты решил, что Сергей дал мне отставку?
- Так это ты его кинула, давно пора! Я всегда знал, что он тебе не пара. И кто же твой новый парень? Он богатый? Тебе нужен солидный мужчина.
- Арсений, с чего ты взял, что мы разошлись?
- Ну, ты даешь. Да все знают, что он гуляет с какой-то малолеткой. А ты, оказывается, и не догадываешься.
- Я последние три ночи работала, так что совершенно не в курсе событий. Хотя знаешь, меня сейчас больше интересует, закончил ли ты шить кожаные штаны, которые я тебе заказала?
- Вчера вечером, но ты еще не полностью расплатилась.
- Без проблем, встретимся после пары.
Занятия мешают обдумать поступившую информацию, а Серега сидит рядом, заглядывает преданно в глаза, посмеивается над преподавателем, толкает Иру под партой в ребро, если она слишком сильно зевает. В «Кастрюльку» он не собирался, но если Ира будет настаивать, ... но она не будет. Он хотел бы побыть дома – кажется, простудился.
Занятия окончены. Дружная толпа студентов штурмует троллейбус. Через несколько остановок Сергей выходит, Ира с Арсением остаются. Любимое их место на задней площадке у окна освобождается, они переходят туда. Отскребая наледь со стекла, Ира видит, как Серега идет от остановки к дому, вдруг оборачивается и его догоняет девушка в коротком пуховичке, из-под капюшона выбивается рыжая коса; она разбегается, скользит по ледяной дорожке, с размаху врезается в Сережку, и Ира понимает, что они смеются. Слава богу, что Сеня не смотрит на нее, нескольких секунд достаточно, чтобы нацепить маску номер сто шестьдесят. Только не нервничать, не раскисать, не поддаваться панике.
Штаны сидят как влитые, если добавить еще любимую кожаную жилетку или терракотовый мохеровый, короткий свитер, распустить по плечам волосы и сделать легкий макияж, то не трудно найти замену Сереге. Ира расплачивается с Арсением и принимает его предложение по поводу вечера.
Из зазеркалья глядит на Ирэну загадочная леди, в которой она с трудом узнает себя. Медь волос рассыпается локонами по воротнику полушубка, лицо кажется очень бледным и худым, но тем ярче блестят глаза, тем сильнее выступают скулы, ноги, обтянутые черной кожей почти идеальны. Такую женщину нельзя отпускать одну.
Такси везет ее к клубу. Заснеженный город погружается в ночь. Падают крупные хлопья, но ей кажется, что снова лето: она так же, на такси, возвращается после первой своей отработанной смены, но не домой, а к Сережке. Первые заработанные чаевые, она устала, почти спит, но ей не терпится поделиться с ним своей радостью – наконец-то у нее появятся свои деньги. Мама с папой, конечно, присылают, сколько могут, но этого хватает только на квартиру и на еду. Теперь же она сможет одеться, накупит косметики, станет курить хорошие сигареты. Главное, что эта работа не будет мешать занятиям. Главное – удержаться, ухватиться за этот шанс и не транжирить. Экономить, покупать дорогие, но качественные вещи. Такси остановилось. Двигаясь к подъезду, Ира замечает Сашку, которая стоит за кустами с мусорным ведром и боится подойти к площадке, потому что вокруг контейнеров ходит огромная лохматая собака. И опять ее пронизывает ощущение Сашиной хрупкости, детскости и чистоты, и Ира, в странном забытьи, двигается прямо на собаку, крича и размахивая руками.
- Проходи, Саша, она тебя не тронет.
- Спасибо, огромное спасибо!
Охранник не посмел сказать Ире, что мест нет. У гардероба ее ждал Арсений.
- Ты великолепна! А как ты пахнешь! Готов поспорить, что это «XS».
- Угадал. Но с каких это пор ты стал принюхиваться к девушкам? Я была уверена, что твои предпочтения принадлежат к твоему полу.
- Я откажусь от всех своих предпочтений ради тебя! Шучу.
Они пробираются между столиков ближе к дискотеке, со всех сторон слышны приветствия, но Сеня тянет Ирину к полутемной кабинке. Они любят «Кастрюльку», это – совершенно молодежное местечко, где трудно встретить толстобрюхлов или бандитов. Кухня не дотянет даже до закусочной – горячие бутерброды, креветки, салаты, пирожные. Но бармены и бар замечательные. Дискотека, бильярд, выступления местных и приглашенных музыкантов. Приходить сюда слишком часто не имело смысла, но время от времени они выбирались потанцевать, потрещать в спокойной обстановке с приятелями, расслабиться.
За столиком в глубине кабины собралась их компания почти в полном составе, не хватало только Сергея. Девчонки сразу принялись тормошить Иру, а точнее ее обновку, а она только улыбалась, ведь еще несколько месяцев назад они с презрением косились на ее потертые неизменные джинсы и старые ботинки, а Ира, в тайне, ужасалась тому, что они способны потратить за один вечер столько, сколько ей хватало на две недели существования.
Вечер переходит в ночь, ночь в утро. Где-то уже звонят будильники, собираются по своим делам люди. Клуб почти опустел.
- Костик, я могу попросить тебя об одолжении?
- Попросить? Конечно.
- Я собираюсь переезжать, но боюсь, что в последнее время обросла барахлом и одной мне не справиться. Ты не мог бы помочь?
- С удовольствием. Когда?
- На следующей неделе.
Ира с удивлением замечает, что он совсем не хочет спать, в то время как Серега уже в два часа начинал клевать носом.
- Ночью сеть дешевле. Я часто работаю по ночам. Хорошо оплачивается, да и вообще может пригодиться в дальнейшем. Когда работы нет, я сижу в чатах или играю.
- Значит ты тоже вампир?
Смеется. Радость светится в глазах, в мелких складках у висков, прячется в улыбке.
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Ира звонит Сереге. Без толку. Одевается, идет гулять. Заходит в знакомый двор возле вокзала, в одном из гаражей горит свет. Ее здесь знают. Чтобы получить то, за чем она пришла не нужно ни слов, ни лишних движений. Свернутая в трубочку купюра обменивается на пухлый конвертик, сложенный из тетрадного листка. Тихо и спокойно. В ближайшем подъезде, она потрошит кончик сигареты и освободившееся место занимает содержимое пакетика. Так, чуточку, для настроения. И начинается долгое путешествие по городу. Она обходит все любимые Серегины места, через каждые полчаса пытаясь до него дозвониться, но все усилия тщетны – он неуловим. В студии у одного знакомого фотографа она встречает Арсения, и они идут в офис к Костику. По дороге Ира понимает, что должна взять себя в руки, потому что неудачные поиски и кумар поставили ее на грань истерики.
Не только Сене пришла в голову мысль навестить компьютерного отшельника. Но его не так уж легко оторвать от работы, с легкой улыбкой он отклоняет все домогательства, но не имеет ничего против постороннего присутствия.
В полутемном офисе спустя час они остаются вдвоем. Костик заканчивает печатать последние страницы курсовой работы, Ира, отогнув пластик жалюзи, смотрит на ночной город. Приход давно кончился и мысли вновь побежали по привычным тропинкам. «... Я не знала, что у Сережи есть девушка... Теперь ты знаешь, но разве это что-то изменило? Почему я не ушла с ребятами, а осталась ждать Костю? Догадывается ли он, что творится со мной, почему я осталась, но веду себя так, будто его нет?»
Поскрипывает снег под каблуками, фразы, как мячик взлетают головами. Вопрос – пауза – ответ. Поймал, подумал, ответил, отпустил.
- Я тебя шокирую, не так ли?
- Бывает.
- Это легко исправить. Я могу быть для тебя чем угодно. Мне все равно. Только скажи.
- Компромисс. Тебе нужен статус, ты хочешь сохранить лицо, но я не хочу так. Заморозить трезвым подходом мою мечту. Ты выбрала неправильную тактику. Что стоило тебе немного подыграть, изобразить хоть малую толику влюбленности?
- Может еще не поздно?
- Поздно. Теперь я поведусь только на искренность. Иначе ничего не выйдет, поняла?
Ире хочется плакать. Она все испортила. Упустила свой шанс. «Ну и ладно. Я самостоятельная, независимая девушка, зачем мне обязательно цепляться за кого-то, неужели я не смогу достойно… одна».
- Хорошо, но учти, что не пройдет и двух недель, как ты пожалеешь о таком решении. Я жду тебя завтра. Ты ведь обещал помочь мне с переездом?
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Вещи сложены в огромные тяжелые сумки; телевизор, видик, магнитофон упакованы. Она в последний раз обходит квартиру, проверяет все шкафы, полки, заглядывает даже под кровать – не хочется больше возвращаться сюда. Вот-вот появятся Костик и квартирная хозяйка. Ира старается не поддаваться воспоминаниям, не думать, только слезы тихонько стекают по щекам и от этого становится еще хуже. Уходя уходи.
Новое жилище, неожиданно, оказывается через дорогу от Костиного дома. Судьба. Они оба озадачены этим обстоятельством, но уже через минуту начинают шутить и смеяться.
- Еще один повод для сплетен.
- Но мы не станем никого разубеждать, так?
- Как скажешь.
- Я рад.
- Взаимно.
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Скучный Новый Год с родителями. Работа. Экзамены.
- Ты переехала?
- Да.
- Давно?
- Месяц назад.
- Прости, я был так занят.
- Не надо.
Они с Сережей умные люди и все понимают без слов. Да и что тут понимать? Знакомые с ног сбились, пытаясь вычислить кто из них кого бросил. Но они молчат, при встречах так же приветливы и милы друг с другом, но все в курсе, что Ира теперь уходит из института с Костей и их часто видят вместе возле его дома, а Сережка везде таскает за собой рыжую девочку.
Рыжая девочка, рыжая девочка. Тонкие нежные руки, чистые, ясные глаза. Сознание победы, наверное, добавляет ей гордости, ведь она, неопытная, наивная, чистая вытеснила из Сережиного сердца соперницу, которую в начале даже до смерти боялась. Первая мысль, которая еще прежде прочего всплывает в еще не пробудившемся со сна сознании Ирины – рыжая девочка. И ей больно от этого.
Тускло светится монитор. То, что начиналось как игра, давно переросло границы эксперимента. Все чаще, приходя в гости к Костику, Ира ловит себя на желании разрушить тот барьер, который сама же и построила. Стоя за его креслом, она наблюдает, как порхают по клавиатуре руки, как на экране появляется последовательность операторов, сносок, обращений. Из офиса доносятся знакомые голоса. Арсений, Лена. Сердце бьется невпопад – Серега. «Господи, за что?» Они пьяны. Но собираются продолжать. Костя присоединился к ним так рьяно, что скоро уже не видно разницы. Ира не любит пить. Ей неинтересно слушать их мутные разговоры, она выходит в коридор. Через несколько минут появляется Сергей.
- Курить будешь?
- Не откажусь.
Огонек сигареты перелетает от него к ней. Терпкий дым улетает в открытую форточку.
- Благоверного парика?
- Благоверного? Кто кому хранил верность?
- Брось, мы же взрослые люди. Погуляли немного, что с того?
- Спасибо. Нет.
Сигарета летит в окно, его глаза все ближе и ближе.
- Давай уйдем отсюда. Пожалуйста. Я был дураком. Ты меня любишь?
- Оставь эти глупости для малолеток.
Ира не двигается с места, прикуривает, смотрит, как меняется его лицо, как исчезают с него все признаки хмеля, и видит запавшие усталые глаза, ввалившиеся щеки, небритый подбородок. Она поняла.
- Она тебя бросила?
- Можно и так сказать.
- Скажи правду.
- Нет. Однажды я зашел к ней в школу и вдруг понял, что они все одинаковые. Свежие, тщеславные, маленькие стервы. Я видел, как она гордо показывала меня подругам, будто я диковинный зверь. Тогда я решил провести эксперимент. Узнал у нее, кого они считают самым привлекательным парнем, познакомил Сашу с ним и тут же оказался выброшенным на свалку. Насколько я знаю, она добилась некоторых успехов.
- Мне жаль.
В коридоре появляется Костя. Неровной походкой он направляется к стоящим у окна Сереже и Ирине.
- Ребята, эти двое здорово напились. Доставьте их по домам, а я останусь сегодня здесь.
Ира не боится одиночества, не боится ходить одна. Несмотря на то, что она живет в этом городе только третий год, ей кажется, что это ее город. Она обожает переплетение дворов, короткие темные лазы через гаражи и проходные подъезды. В любое время года она предпочтет, если только не очень устала, пройтись пешком, отметить, что где-то строится новый дом, а где-то готовят к открытию магазин. В этих прогулках Сергей никогда не был помехой, но сейчас она мечтала от него отделаться.
- Спокойной ночи.
- Тебе не страшно? Я провожу.
- В общении с детьми ты, похоже, деградировал. Я дальше пойду одна.
- Не хочешь, что бы я знал, где ты живешь?
- Как до утки, на седьмые сутки.
Она бы хотела взять его за руку, позвать с собой, она бы хотела снова любить его, но он ведь предал ее однажды, правда? Бей! Еще! Больше! Ира тонет в трясине полутонов, каждый оттенок подлости и пошлости пробуя на собственной шкуре.
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Она ждет весну. Сегодня Ире показалось, что она угадала ее в ясном, безветренном закате, необыкновенной прозрачности воздуха, в том, как разглядывали ее встречные мужчины, в глупом ворчании соседа-пенсионера, выползшего с табуреткой на балкон, порадоваться хорошей погоде.
Серега знает, где она живет. Иногда кажется, что в один прекрасный день они с Костей столкнутся нос к носу у дверей ее квартиры, но пока этого, слава богу, не произошло. Ира не знает, что они себе там думают. Для ревности у них масса оснований и поводов, но ни один не имеет на это права.
В институте будет концерт. Сергей несколько раз интересовался тем, сможет ли она прийти. Ира заинтригована. Такой толпы она не помнит с самого Нового Года, но благодаря Арсению их пропустили без проблем. На сцене идут последние приготовления. Гаснет общий свет, крики и шум замолкают. Ударник начинает отсчет. Державшаяся в тени до последнего вокалистка вдруг преображается, кажется, что ее глаза прожигают насквозь, что она вложила всю себя в это действо. И с самой первой ноты и до последнего аккорда в Ире растет напряжение, источником которого стал темноволосый, небрежно одетый клавишник, было в нем какое-то отчаянье, сдерживаемое глубоко внутри. Его игра завораживала, хотелось вырвать, вычленить ее из этой какофонии звуков. Ира оказалась настолько оторвана от окружающего, что не заметила, что Сергей покровительственным жестом положил руку ей на талию и постоянно бросает взгляды в сторону мест, зарезервированных для выступающих. Среди других девушек – подружек музыкантов Ира видит Сашу.
- Глупо, друг мой.
- Что ты имеешь в виду?
- Твои попытки показать, что с тобой все в порядке. Первый класс вторая четверть.
Обиделся. Под крики и аплодисменты команда спускается со сцены, их сразу же обступает толпа. Вот-вот начнется дискотека, и Ира срывается из зала, пробираясь через черный ход на улицу, чтобы в недостроенном помещении столовой выкурить свою сигарету. Но она оказалась тут не одна. Ира благодарит бога за то, что в полумраке не видно, как она краснеет от неожиданности. Однако запах очень красноречив и скоро ее начнут искать. Необычность обстановки будоражит воображение: Иринка только что в течение часа, не отрываясь следила за его игрой, а теперь он так близко, стоит только протянуть руку.
- Ты не призрак?
- Потрогай – узнаешь.
Дважды просить не приходится. Никаких колебаний, никаких сомнений и сожалений. Как двое слепых они изучают друг-друга, растворяясь в прикосновениях. Он ведет ее обратно в зал. У самых дверей Ира вырывается и убегает к ребятам. Объявлен медленный танец, Серега тянет ее на площадку, но Ирина медлит. Мимо них проходит Саша с Иринкиным новым знакомым, во взгляде рыжей девочки, обращенном на них такое торжество, такая ненависть, что остается только удивляться, как эта гремучая смесь еще не разорвала на части ее хрупкое тельце.
Теперь уже Ира не противится приглашению Сергея. Две пары танцуют в молчании рядом, но кажется, что этот танец один на четверых. Сережка ищет глазами Сашу, а она награждает Иру презрительной высокомерностью, а Сережу высокомерным презрением (найди десять отличий). У Иринки мелькает мысль, что справедливости ради, партнеров надо бы поменять. Она улыбается так открыто, так счастливо, что рыжая девочка снова пугается и тянет своего друга к сцене. Сергей делает шаг следом, но вовремя вспоминает, что Ира рядом. Досада на его лице заметна, и она не может удержаться от смеха.
Музыканты снова исчезают, да и Ире становится противен этот фарс. На улице, в ожидании такси, она наблюдает, как они грузят в багажник «Нивы» аппаратуру.
- Подожди меня, я быстро, только оденусь.
Он, и правда, вернулся почти мгновенно. Дорога, такси, спящий город – Ира ничего не видела кроме него. Наконец, поворот ключа в замке, полная шорохов темнота, квинтэссенция свободы.
- Ты ничего обо мне не знаешь.
- Разве это важно.
- Мы увидимся вечером?
- Зачем?
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Подушка пахнет ее ночным гостем. Каждый раз, когда Ира чувствует этот запах, она вздрагивает и ей становится стыдно, что она обошлась с ним так сурово. Ведь он же, в сущности, не виноват в том, что Ира стала стервой. «Мама считает, что меня испортила моя работа. Нет, мамочка, ты ошибаешься. Хамство, грубость, ругань, домогательства в стенах клуба – это просто работа и я отношусь к ним как к неизбежному злу. «Ставки сделаны, господа. Ставок больше нет.» Да, мам, ты права в том, что невозможно жить в грязи и остаться чистой. Но дорогая моя, это не так больно, как осознание того, что все твои знания, весь твой потенциал ничего не стоят в этом мире, если они не подкреплены связями. Зачем ты воспитывала во мне гордость и честолюбие, если оказалось, что они могут разбиться об один единственный презрительный взгляд человека, который вдруг становится самым-самым. Нет, мам, сломать могут только те люди, которые для тебя что-то значат, именно они могут ударить так больно, что уже не оправишься, а ты в ответ бьешь их, а за одно и тех, кто попадется под руку».
«Замело-завьюжило все дорожки к моему одиночеству». Ирина медленно бредет через парк, в серо-фиолетовых сумерках, перемешавших небо и землю, жирными черными мазками выделяются мощные стволы старых кленов. Давно бы закурила, но в зажигалке кончился бензин. Она вертит в пальцах, разминает сигарету. В последней, безумной надежде безуспешно пытается зажечь свою красавицу ZIPPO.
- Падла, правда? Моя такая же. Но сегодня с утра я заправила ее под завязку.
- Спасибо.
- Не за что.
Ира узнает вокалистку «Кораблей», Асю. Короткая дубленка, джинсы, сигарета. Девчонка, каких много. И все-таки она такая одна. Она бы не сломалась из-за такого пустяка, как разлюбивший ее никчемушка. Или нет?
- Тебе не холодно?
- Нет, я только что припарковалась здесь за углом. А ты мерзнешь. Хочешь зайти погреться?
- Мне неловко.
- Но почему же? Пошли, Илья будет рад. Не надо, не смущайся. Между нами нет секретов.
Радостно бьется сердце. Пять ступенек, ведущих в подвал. Обшарпанных, грязных ступенек. Железная, тяжелая дверь, за ней еще одна, запертая. Условный стук. Кроме музыкантов в помещении еще несколько человек, среди которых Ира находит и Серегу, и Сашку.
Репетиция оказалась довольно нудным времяпровождением, Иринка покурила кучу сигарет, рассмотрела все плакаты, прочитала все стихи на стенах. Но уйти просто так ей казалось странным – тихо пришла, тихо ушла. Она искала возможности поговорить с Асей, но та совсем забыла про случайную знакомую. В конце репетиции Ира заметила, что Ася подошла к Илье и о чем-то беседует, а потом они оба взяли гитары и как-то тихо, на редкость мелодично по сравнению с тем, что она только что слышала, зазвучала очень знакомая мелодия.
Я безумно боюсь золотистого плена
Ваших медно-змеиных волос.
Я влюблен в ваше тонкое имя Ирэна
И в следы ваших слез, ваших слез.
Ася пела ее Ире, но при этом время от времени поглядывала в сторону своего друга, Эдика, с неким вызовом, яростью. А Илья не отрываясь смотрел на Ирину и хотя его голоса не было слышно за прозрачным перебором подключенных гитар, за тягучим, усиленным микрофоном Асиным вокалом, она знала, что это то же ощущение, тот же импульс, притяжение, как и в тот вечер.
...Ах, как сложно любить в этом мире приличий,
Ах, как больно любить без конца.
И бледнеть, и терпеть, и не сметь увлекаться
И зажав свое сердце в руке,
Благородно уйти, навсегда отказаться.
И еще улыбаться в тоске.
Не могу, не хочу, наконец, не желаю.
И приветствуя радостный плен,
Я со сцены вам сердце как мячик бросаю,
Ну, ловите, принцесса Ирэн.
«Корабли» складывали инструменты, Эдик что-то тихо говорил Илье, Иринка ждала.
- Ну, счастливо оставаться, мы с Ирой вас покидаем.
Ася подтолкнула ее к выходу. И пока они шли к машине, Ирина пыталась понять причины ее поведения. Не то, что бы она была недовольна тем, что Ася взяла инициативу в свои руки и избавила ее от необходимости что-то решать, нет. Она была поражена тем, что одним очень верным движением Настя сохранила ситуацию неизменной, дала всем заинтересованным сторонам время подумать.
- Хочешь, поехали ко мне.
- Могу предложить кое-что поинтереснее. Я познакомлю тебя со своим стилистом.
Сеня работал. Когда он занят, лучше посидеть где-нибудь тихонечко, чтобы не попасть под горячую руку, поэтому девушки присели на диван и стали рассматривать альбом с фотографиями, на которых Арсений запечатлел свои работы. Что-то вроде каталога. Вообще-то, Сеня предпочитал кожу, но иногда брался и за другие материалы, особенно если фактура, или цвет, или другие качества ткани лучше подходили для его целей. Ася листала альбом довольно равнодушно, пока не увидела одну работу, от которой у Иры тоже всегда замирало сердце. Особенно, если учесть, в какую сумму она обошлась владелице.
- Он гений.
- Он просто модный парень, который хорошо понимает женщин. И он не станет с тобой разговаривать, пока не убедится в твоей кредитоспособности.
- Так и должно быть.
Снова падает снег. Дворники сметают его с лобового стекла, мокрое шоссе блестит в свете фонарей. Ира курит. Ася ведет машину. Повисшее в тесноте салона молчание, прерываемое только скрипами кожаных чехлов на сиденьях, давит на психику. Девушки могли бы сейчас выплеснуть друг на друга все свои бедки, очень хотелось... Ира могла бы попросить Асю подвести ее до дома, но тогда она потеряла бы шанс стать для нее чем-то большим, чем случайная знакомая. Машина медленно съезжает к обочине, останавливается, огромные серые глаза отражаются в зеркале.
- Я отвезу тебя к Илье.
- Давай.
- Не обижай его, ладно.
- Не думаю, что после тебя я смогу.
Ася стискивает зубы. Весь институт в курсе той истории, когда Илюха приревновал Аську к Эдику и со злости грохнул стекло в вестибюле.
- Будь добрее, крошка.
- Прости, Ася. Я не хотела.
- Ты можешь быть собой.
- Я больше не знаю, что это такое. Что-то происходит в мире, что-то происходит со мной. Я слушаю тишину, и приходят ответы, которые не могли родиться в моей голове. Кумарить что ли пора завязывать? Это клин, я знаю, но какой-то уж слишком логичный клин. И в личном – никаких иллюзий больше, как будто прооперировали катаракту. А еще мне кажется, что иногда я совершенно точно знаю, о чем люди думают, знаешь, не очень близкие люди, но и не совсем посторонние. Бред, правда?
Кто-то стучит в окно, подруги вздрагивают. Это Эдик.
- Пустите погреться.
- Садись.
- Мы с Ильей думали, что вы отправились пьянствовать и облазили все злачные места в этом городе.
- И где ты его потерял?
- Да вот он, у автомата. Пытается Ирине дозвониться.
Они подбирают Илью и едут к Асе, ужинать.
- Ну, Эдисон, что ты скажешь про Серегу, ты его слушал?
- Тексты неплохие. Но пока он не соберет команду шансы у него нулевые.
- А ты, Люша, что скажешь?
- Эпикуреец. Без целей. Без стержня. Талантлив, образован. Вроде тебя, Ася, с той только разницей, что ты четко знаешь, чего хочешь, и у тебя есть мы.
Ася мастерски, словно шахматную партию разыгрывает этот вечер, каждый получает то, что хочет, от каждого она получает то, что нужно ей. Илья видит каждый ее ход, но, похоже, что это и его любимая игра и он с радостью подает ей нужные реплики и идеи. Эдд – проще. Но в то же время оказывается, что он практически неуязвим перед этими двумя. Что-то сродни гордости, дает ему силы держаться, но он обречен и знает об этом. Хотя, все эти расклады спрятаны очень глубоко, а на поверхности – шутки, смех и прочая белиберда. Расходятся за полночь. Эдд, мстя Асе за что-то, выходит вместе с Ильей и Ирой и тактично удаляется. Они ждут, когда его долговязая фигура растворится в метели. «Хвала безумцам, которые отваживаются любить, зная, что когда-нибудь всему этому придет конец.»
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Хорошо. Радостно. Сугробы оседают. Днем, под солнцем Ире так и хотелось стянуть с себя куртку, остаться в свитере. Сидеть на занятиях невозможно, мыслями она улетала из жарких, протопленных, душных аудиторий далеко за пределы реальности и предавалась мечтам. О чем? Глобально, о последнем проекте Арсения, в котором задействована и как соавтор и как модель, о том, что скоро в Питере пройдет конкурс молодых модельеров, что учеба (слава Богу) перестала напрягать. Тактически, о новой летней обуви, о любимом Асином жесте (интересное такое движение, обращенное обычно к Эдду, когда она щелкает пальцами и в результате указательный оказывается направлен прямо ему в переносицу), о том, что кончился сахар и рис, что в конце недели будет зарплата. И фоном ко всему – Илья.
Ира не способна верить в серьезность этих отношений, но ни на минуту не сомневается в их искренности. Илья приходит в себя после Аси, она – после Сергея. Они оба еще имеют над ними странную власть: Илья безропотно бросается утешать Настю, обиженную, непонятую Эдиком, Ира замирает при виде Сереги и не может отказать себе в удовольствии встретиться или поговорить с ним. Но то, что происходит за закрытыми дверями Ирининой квартиры, наполняет ее легкостью и уверенностью в том, что она не пропустит ни единого мгновенья весны, не станет бродить в одиночестве по городу, ее не будет мучить глупая тоска, она не станет обрывать телефон и ждать чуда. Именно такие отношения даруют им счастливую привычку смотреть на вопросы пола проще, без истерик, суеты, скандалов: они не предполагают ни целомудренности, ни чистоты, ни верности, но и не толкают на бессмысленный, пошлый съем, причина которого в подозрениях, невостребованности, обидах или желании сделать назло другому.
Из четырех суток, двое принадлежат ее работе. Зато в оставшиеся Ира пытается втиснуть максимум событий и впечатлений, Илья часто сравнивает ее с ураганом, но его это радует. А она же страшится своей неуемности и часто завидует Асе, которая иногда в самый разгар веселья замирает, абстрагируется от действительности, как говорит Эдик, «мимикрирует» под окружающий пейзаж, но при этом кажется, что внутри нее идет странная и страшная борьба. А иногда Ире виделось, что эта борьба происходила в ней постоянно, но… как-то походя, бессознательно, будто фраза «свободный и осознанный выбор» стала ее девизом. Она завидовала этой Асиной цельности и осмысленности, завидовала тем сильнее, что время от времени наблюдала ее в минуты слабости, единственной кроме творчества бесконтрольной составляющей ее жизни. Слабость? Неправильно. Нет. Ася действительно любила Эдда, Ира знала это абсолютно точно. Ей казалось, что внутри себя Настеныш плачет кровавыми слезами, улыбаясь всем этим юным конфеткам, которых постоянно таскали за собой Гарик и Серега, и к которым Эдик питал известную слабость. Но наружу не проявляла ничего, даже вздоха, только обрубала между собой и этим чудовищем очередную ниточку. А Ира? Чем она вела себя лучше? Быть с Илюхой – радость, счастье, но совсем не то, что с Серегой. «Что это? Почему любовь не может быть свободной, полной, безусловной, замкнутой в самой себе, самодостаточной, почему обязательно должны быть «но» и «если», почему…?»
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Они выиграли. Коллекция Арсения заняла третье место на конкурсе. Им обоим предложили перевестись в Питер. Обещали стипендию и общежитие. Решения.
И они, конечно же, согласились. Какая Сеньке разница, где шить? Наоборот, клиенты более раскованные и состоятельные, интересные ткани и фурнитура продаются в пределах досягаемости и на таких как он, нестандартных, не показывают пальцем. Какая Ирине разница, где жить вдали от родных, в провинции или в столице, где работать в казино, учиться, покупать кофе и апельсиновый сок к завтраку, не спать ночами, курить, посещать дискотеки.
Решения.
Аська удивленно пожала плечами.
- Чего ты думаешь? Конечно, надо ехать.
- Почему?
- Что ждет тебя здесь? Диплом, который ничего не стоит, кроме пяти лет твоего времени, фабрика «Ромашка», толстый богатый муж, двое сопливых детишек.
- А ты?
- Это мой город. Я вряд ли смогу жить где-то еще.
- Я не об этом.
- Я знаю. Мы еще увидимся, обещаю, хочешь, я приеду в октябре, а уж на белые ночи – точно.
Решения.
Их с Ильей разговор оставил у Ирины светлое легкое ощущение уходящего лета. Он знал, что она уезжает, и не останавливал ее, не обещал ждать, но это лето они провели вместе, и она впервые была спокойна за свое сердце.
Решения.
С Костиком Ира так и не нашла в себе сил проститься – не смогла, не получилось посмотреть ему в глаза. Она чувствовала, что виновата.
Решения.
Сергей был слишком занят. Он организовывал группу и круглые сутки тусовался на базе. Они виделись часто, но по известной причине старались делать вид, что едва знакомы. Ира не посчитала нужным прощаться с ним.
Решения.
Кофе. Сигарета. Душ. Завтрак.
Ире казалось, что она чайник, ее поставили на медленный огонь, и она чувствовала, как растет в ней радость, поднимаясь откуда-то из самых глубин, перемешиваясь слоями со страхом перемен, признательностью или раздражением к этому месту и этим людям. И у нее теплело на сердце, и хотя она все еще не уверилась в правильности этого шага, хотя ей жаль было расставаться с теми, кто ей дорог. И Ира знала, что через пару лет они уже и не вспомнят о ней, поглощенные своими личными достижениями и переменами, но ее радость и ее надежда уже вскипает и ей хочется бежать, лететь, кричать о ней всем-всем-всем и не важно, хотят ли ее слушать. И даже почти уже не важно, куда все это выльется, чем в итоге станет ее надежда – может ей суждено замерзнуть-заледенеть, или стать мутной лужей, в которую наступают, морщатся и идут дальше, или обходят далеко стороной. А может, Ирин любимый гений перельет мечты в стаканчик и будет полоскать в них кисточки, или из них выкристаллизуется таки что-нибудь путное, то, чем она могла бы гордится.
Арсений уже в Питере, ждет ее – ему не терпится начать. Илья и Эдик перетаскивают в Асину машину Иринино барахло, а сама она на кухне последний раз вместе со свободной вокалисткой пьет кофе. И что-то там было такое у Чехова, про то, что поутру она покинула сонный, тихий город, покинула, как полагала навсегда….
********
Эдька был категорически против. Но все остальные, включая Аську, даже не рассматривали иных вариантов. Эдик уговаривал, убеждал, унижался – без толку. Впрочем, Саня колебался, но Саня не тот человек, с кем Эдику бы хотелось вести дела.
«Корабли» пошли ко дну. На гребне популярности. Взорвались изнутри. Вот уже вторую неделю они сидели в студии и записывали диск. Потом предстоял концерт в «Кастрюльке» и финиш. Для всех для них, но не для Эдика. Он не мог пока представить себе жизнь без музыки. «И фиг с ними, пойду к Сереге, давно уже зовет».
Примерно месяц назад Аська опять ушла в астрал, правда, на сей раз ненадолго. Раньше Эдичка сильно нервничал по этому поводу, но с тех пор как он с ней постоянно-периодически сожительствовал, выяснилось, что нервничал Эдька совершенно зря. Обычно ей просто требовалось время, чтобы побыть одной. Ася уставала от людей. Эдд даже разочаровался. Думать, что она в это время отрывается по полной, где-то с кем-то развлекается, было тяжело, но это придавало известную пикантность их отношениям. И, кроме того, помогало ему оправдывать в своих глазах собственные изменки. А на самом деле, Ася чаще всего залезала в кресло-качалку, обкладывалась по периметру сигаретами, вином, бутербродами, сладостями и с удовольствием погружалась в какую-нибудь книжицу. В такие моменты, можно было рядом с ней стрелять из пушки, громить квартиру, устраивать вечеринки с мордобитиями – она ухом не вела.
Последний свой релакс она посвятила Желязны. Начала с «Хроник Амбера», а на закуску оставила «Создания Света – Создания Тьмы». Эдд в это время у нее не появлялся. Хватало и своих дел. Оттянулся от души. Она позвонила сама.
Когда пришел, показала ему листочек, с текстом песни. Так бывало, она никогда с тех пор как Эдик появился в «Кораблях» не выдавала текстов, пока не узнавала его мнения.
Между мной и тобою слова
Как раствор разделяют и держат,
Наши страхи и тайную нежность.
И сказать их – признать, что права
Одинаковость наша под кожей.
Ах, как странны они и похожи
На стремящийся к вечности шпиль.
И наставшее завтра – сегодня
Но оно есть не капля чернил,
А текущее в вечность пространство.
Нас с тобой голосов постоянство
Окружает, как вечная ночь.
Влажно стерты и смазаны лица.
Двери заперты. Нам не помочь.
И раствор разделяет границы.
- Зачем ты показываешь это мне? Кажется, этот текст больше подошел бы Илюхе.
- Думаешь? Покажу обязательно. Только это не мое. Знаешь, впервые в жизни захотелось сделать песню на чужой текст, мне кажется – это пройдет.
Он присел на диван и перечитал еще раз. И еще. Что-то рождалось в его душе нехорошее, грустное, обреченное, когда он, наконец, въехал в смысл прочитанного.
- Я когда-нибудь говорила тебе, что я тебя люблю?
- Мне – нет. Не в такой форме.
- Я тебя люблю.
- Мне стоит сказать то же самое?
- Как хочешь. Мне, как истинному эгоисту, это не интересно.
- Я тебя люблю. Ты моя болезнь неизлечимая. Мой смертельный вирус. И сказать их признать, что права одинаковость наша под кожей… Прости меня
- За твои вчерашние выкрутасы с Елизаветой? Глупость какая. Я не ревнива. Просто у нее парфюм навязчивый.
- Категорически навязчивый… но мне бы хотелось хоть какой-то реакции. Мне хотелось, чтобы тебе было больно, как мне тогда.
- Господи, когда хоть ты успокоишься. Так и будешь до конца жизни мне припоминать последствия своей ошибки.
- Лучшая защита – нападение. Это про тебя, Айс. Я всегда восхищался тем, как ты лихо открещиваешься от собственных неприятных поступков.
- Я не открещиваюсь, но и не считаю возможным наказывать тех, кто сделал гадость мне.
- Почему же?
- Масса причин. Во-первых, силы слишком неравны. Во-вторых, я неуязвима для обид, я их просто не замечаю. А в третьих, есть такая притча: «Если тебя кто-то сильно обидел, не спеши мстить, сядь на пороге собственного дома, и подожди, пока мимо пронесут труп твоего врага».
- Из этих подсчетов следует лишь то, что ты самая умная, а все вокруг – дураки.
- Ладно, я тебе устрою демонстрацию. Я буду поступать ровно так же как и ты, раз уж ты настаиваешь.
- Да ты и гадости-то делать не умеешь. У тебя не получится.
- Посмотрим, кстати, не ходи сегодня в общагу института культуры, там сегодня облава. Да и вообще не ходи, иначе месяца через полтора побежишь лечиться. С полным букетом.
Нормальные люди после признаний в любви падают в ближайшую постель, а они ругались. Беспрерывно, бесконечно выясняли отношения, встречались только чтобы поругаться. Постоянный мазохизм. И сил нет терпеть, и освободиться от нее Эдька не мог. Вот теперь еще и разрешил собственно попробовать в отместку изменить ему, дурак. Неисправимый дурак. Нет, чтобы позвать ее к Гарику в гости, как и собирался. «Нам подавай грозу с громом и молниями. Хотя есть надежда, что она не побежит мне изменять прямо сейчас, а пару деньков подумает, она ведь очень разборчива».
Однако надежды его не сбылись. Вечером Эдик с Гариком возвращались с базы и обнаружили Аськину «Ниву» припаркованной возле «Кастрюльки». Естественно, решили заглянуть. В отдельной кабинке они сидели вчетвером. Илья держал за руку через стол Ирину, одетую, точнее раздетую, во что-то совершенно невероятное, прозрачное и блестящее, сколотое на плече переливающейся крупной брошкой, а ее волосы, рассыпавшись по плечам, мерцали золотом. Первая мысль Эдика была о том, что Серега умрет от восторга, вторая – хорошо, что Илья занят и на время выведен из игры. Но потом он увидел Аську и ее партнера, и сердце его рухнуло. Эдд никогда не думал, что скажет такое про парня, но Джейми, которого он давно уже не видел, был сказочно, невероятно хорош, зрелый, ухоженный мужик, подтянутый, породистый. А она… Эдд не помнил, чтобы она была когда-нибудь так красива. Он видел этот ее палантин и раньше, сложенным в шкафу. Темно серый, расшитый бисером и блестками, он изменил ее до неузнаваемости. А она просто накинула его поверх обычной своей черной водолазки, да влезла в черные, меховые унты. Вот и все преображения. Но, дыша духами и туманами… на Эдика глядела незнакомка… И как всегда улыбалась: ты хотел – получи.
- Эдик! – Иришка выскочила из-за стола и повисла у него на шее, - Гарик! Вот здорово, я тут одним днем, проездом, сопровождаю Джейми, а завтра опять в Питер. Мы остановились у Аськи, она зайка, правда? Черт, я так рада!
С трудом прервав ее восторги, Эдд отрекомендовался сам и представил Гарика. В ночном клубе не очень-то поговоришь, и Эдька «..пил горькое пиво, улыбаясь глубиной души», что ему еще оставалось. Стараться не смотреть ей в глаза. Стараться улыбаться. Всем. Илюхе. Игорю. Ирине. Стараться делать вид, что ничего особенного не происходит.
Я всегда был текуч, как вода.
А потом как беда, пришли холода.
И упала звезда, но смотрю я туда,
Где не видно корки мерзлого льда.
Когда он, давно еще, был на концерте этой местной команды, задолго до этого вечера, задолго даже до общения с Асей, он и понятия не имел, что когда-то, зимним вечером, под ун-ца, ун-ца, несущиеся из мощных динамиков, он будет напевать именно этот, единственный сохранившийся в его памяти отрывок, еще раз и еще, как заклинание. Потому что он не верил, не мог поверить, что она может исполнить свою угрозу.
Как можно не любить ее, такую гордую, такую жестокую. Такую невероятно недосягаемую, такую принципиальную, резкую, просчитывающую всю ситуацию на восемь ходов вперед.
Илюха похитил Ирэну танцевать. Джейми было попытался завладеть вниманием Аськи, но она уже скользнула с диванчика и подошла к Эдику. Они медленно кружили по площадке, и вышивка на ее палантине больно царапала Эдду запястье. Она молчала. Медленно погрузила тонкие пальцы в его волосы. Легко, невесомо коснулась губами шеи.
- Поехали домой?
- У тебя гости.
- Ты опять?
Эдд тащит ее из гремящего, дымного зала, бросает с размаху об стену. Как можно любить ее, такую как сейчас, блудливую, как мартовская кошка, просящую о снисхождении, всю во власти охватившего ее желания. Такую, доводящую его до исступления, до безумия, в один момент преобразившуюся из королевы в рабыню, давным-давно ступившую в пропасть, и приглашающую его за собой. Он и так загнан в угол, приперт к стенке. Ее серые глаза наполнялись слезами.
- Ты сам себя загнал в угол, не я. Не я.
Интересно. Эдду показалось, что она прочла его мысли. Или он настолько пьян, что сказал это слух? Только она права. Эдька опять посмотрел на нее, потянулся обнять. Отстранилась. Плакала. Без всхлипов, без покрасневшего носа. Слезы лились по щекам. Потом отлепилась от стены и ушла в дамскую комнату.
Они встретились через пару дней на базе. Ася пришла раньше всех, наверное, прямо с работы, и представляла собой интересное зрелище: офисный костюм светло-серого цвета, белая блузка, чулки, аккуратно собранные волосы и огромная гитара, с торчащими от колков во все стороны хвостами струн. Чтобы не смущать взоры команды созерцанием своего нижнего белья, в частности ажурного края чулок, она повесила гитару на шею и играла стоя. Перебирала струны и мурлыкала. Когда все настроились, запела сразу в полный голос, так, будто их мнение, их аранжировка ее не интересовала в принципе. Саня попробовал вклиниться, но заработал такой взгляд, что руки от инструмента убрал и молча стоял до самого конца. Мотивчик был красивый, но не очень сложный, медленный и протяжный, как баллада.
- Гайз, не гневайтесь, но поскольку это моя последняя песня, мне бы хотелось, чтобы вы хоть раз послушали меня и сделали ее так, как мне бы хотелось.
- А до того все было не так?
- Сань, не заводись. Просто я предлагаю сделать ее «а капелла», без инструментов.
- Мы не поем.
- Ну, попробуйте, просто помычите немного, без слов.
- Не получится.
- Ладно, мы пойдем другим путем. Олежка, сыграй басовую партию, как ты ее видишь.
Она снова запела, временами перебирая струны, как на гуслях, немного акцентируя, и определяя гармонию. Олег тихонько бухал на басу, потом начал колдовать и через пять минут, имелась уже почти готовая партия. И тогда она заставила его петь то, что он изобрел. Олег плевался, вопил и гневался, но пел. А потом она заставила петь всех остальных. Уговорить Илюху – просто росчерк гения. Они с Аськой пели одну партию в терцию, менялись местами, пели через слово, она клала вокруг его основной партии легкие завихрения, или замолкала вообще. А он, будто былинный сказитель, бубнил и бубнил, без эмоций, почти без пауз, а в конце переходил на клавиши. Получилась баллада, бесконечно красивая, непривычно тихая и мелодичная. Ее они и записали первой, когда попали в студию, записали за один вечер, а между тем, с остальным просидели еще почти две недели.
Эдик частенько заседал у Аськи в ее отсутствие, днем. Писал диплом. Хотя работа двигалась страшно медленно, сидеть в комнатах становилось все тяжелее. Солнышко припекало от души. К концу марта от снега остались редкие почерневшие кучки во дворах, в тех закутках, куда никогда не проникал свет. Он жалел о том, что Ася этого не видит. Что ее нет с ним. Когда началась преддипломная практика, она переоформилась на работе на полную ставку и исчезала теперь из дома с рассветом, а возвращалась в сумерках. Днем вполне уже можно было ходить в свитерах, но никто не рисковал, ограничивались тем, что просто не застегивали пальто или куртки. А вот по вечерам температура опускалась ниже нуля и на всем появлялась хрупкая ледяная корка. Даже ужасные промышленно-хрущобные районы, казались со стороны волшебной картинкой, вытканной переливающимися шелковыми нитками. Миллионы сверкающих искр разбегались из-под ног в разные стороны при каждом шаге. Пожухшая, покрытая льдом, прошлогодняя трава блестела с газонов. Равнодушные, холодные звезды смотрели с небес. И каждый вечер, возвращаясь с репетиций, Эдд с Асей попадали в другое измерение, такое же далекое от реальности, как звезды, над их головами.
Днем, при ярком свете солнца, методично убирающего лужи и остатки снега с улиц у Эдика была другая жизнь. Бесконечным калейдоскопом мелькали лица, он кадрил всех девчонок подряд, без какой-либо конкретной цели, из спортивного интереса, избегал своих излишне серьезных однокурсников, наглухо отказывался принимать новые реалии, отвергал необходимость взрослеть. Наоборот, стремился к тем, кто еще долго не потеряет юношескую легкость, кого не волнует, что он будет завтра кушать, чем станет зарабатывать на жизнь…
Зато вечером вокруг него мелькали призраки, и главной химерой и творцом химер была, конечно, его несравненная ведьма. Но… за всеми ее сказками, за всеми невозможными наслаждениями, которые она выдумывала, ясно стояла реальность. В полночь карета превращалась в тыкву, кони мышами разбегались по норкам, драгоценные наряды превращались в пижаму. И она засыпала, довольно свернувшись калачиком, чтобы утром вернуться к работе и бросить Эдика в одиночестве сражаться с весной.
«А потом был концерт. Помню степь белоснежную. На вокзале ваш мягкий поклон. В этот вечер вы были особенно нежною, как лампадка у старых икон.» Замахал уже Вертинский. Какого-то черта Эдд купил себе касету. Раньше, у Аськи дома слушая, плевался и бежал выключать. Теперь эта касета постоянно в кармане плеера, как будто пока музыка с Эдиком и Ася где-то рядом. «И потом города, степь, дороги, проталинки. Я забыл то, чего не хотел бы забыть… И осталась лишь фраза: «Послушайте, маленький! Можно мне Вас тихонько любить?...»
«Корабли» никогда не устраивали шоу из своих концертов. Просто веселились от души. Илюха гипнотизировал девчонок, Саня колдовал сбивки, близнецы играли друг с другом, что всегда придавало элемент неожиданности, запросто можно было затянуть на пару кругов концовку и послушать соло на басу или на барабанах. Эдька не любил смотреть в зал, чаще всего входил в образ мрачного парня, увлеченного только своей игрой. Аська шаманила. Рот полыхал алым, глаза блестели, черная туника постоянно сползала с правого плеча. Гитара болталась на бедрах так, что она еле доставала до струн.
«Кастрюлька» кипела. Макс Николаев загадочно и довольно улыбался, потягивая у барной стойки минералку из высокого фужера, вероятно доходы от этого вечера намного перекроют стоимость треснувшего в сутолоке у дверей окна. Девицы перед сценой извивались, как дрессированные кобры, подчиняясь ритму музыки, у колоннады в глубине зала мерцали глаза одной Эдиковой подружки, из тех, кто отличался интеллектом и робостью. Она явно пришла сюда в надежде повидаться, но он ей такого удовольствия не доставит. Другие планы. Да и хватит с него заморочек с умными девушками. Достаточно и Аси. Зато вот другая, не та, из толпы перед сценой, а где-то из серединки, окруженная Серегиной компанией, но не забывающая время от времени подмигнуть, зацепить его взглядом, вполне даже может претендовать на его благодарное внимание. А если бы не Айс – он вполне мог бы довести этот вечер до завтрашнего утра…
Когда они сделали перерывчик перед заключительной частью, Аська Эдика огорчила – вернулась на сцену с бутылкой пива. Значит, она не на машине, придется топать домой пешком и инструменты забирать самостоятельно. А еще, скорее всего, придется ее провожать. «Ладно… Ничего… Переживем».
В полной, абсолютной тишине Илюха начал говорить, что этот концерт последний, что «Корабли» благодарны всем, кто пришел сегодня и тем, кто поддерживал и любил их все время, и что сейчас первый и последний раз они исполняют «Последнюю песню». Народ стоял ошарашенный. И тогда все, кроме Эдички, сняли инструменты, и Ася запела первую фразу. Замолчала. Немного подумав, вступил Илюха, с небольшой задержкой, по очереди подключались остальные. Эдд иногда мягко касался струн. Пошел проигрыш. Мелодия немного ускорилась, стала сильнее, хор голосов звучал яростно, ясно, полно. Терции и квинты резали воздух своей чистотой. И, наконец, на вершине, на пике все резко оборвалось. Пауза. И прозрачным, хрустальным Аськиным вокалом заполнилось все пространство клуба. И еще долго после того, как она замолчала, отзвуки его метались где-то под потолком, за колоннами, по галерее над сценой.
Эдд не мог отвести от нее взгляда! В круге света, посреди полумрака, тонкая, натянутая, как струна, в вихре энергий, которые срывались с ее пальцев, горели в глазах, искрились в волосах, она готова была взлететь вслед за мелодией к потолку, и сердце его дрогнуло, переполнилось ей до предела, никого больше, никогда.
Закрыли инструменты в кабинете у Николаева. Посидели немного у бара, выпили. Сашка с Ильей распродавали диски. А Аська сдувалась на глазах. Только что была сияющим маяком, и за мгновения превратилась в еле тлеющий огонек сигареты. Со всех сторон подходили знакомые, а она глядела неподвижно на шапку пены в своей кружке и проваливалась куда-то все глубже и глубже. Эдик еле успел подхватить ее.
- Что случилось?
- Ты свалилась со стула.
- Да? Спасибо, что поддержал.
- Хочешь пройдемся?
Смотрела виновато.
- Не хочу тебя стеснять. Я машину вызову. А ты развлекайся.
- Брось, командир. Пошли.
Шли по бульвару. Ветер гулял на свободе. Она прислонилась к дереву и безуспешно пыталась прикурить. Эдд подошел вплотную. Заслонил ее от ветра. Обнял и стоял так, пока она не расслабилась, пока не справилась с дрожью.
- Ты слышишь?
- Что?
- Это она. Наша последняя песня.
Сначала он не понял, думал это очередной какой-то глюк. Думал мелодия продолжает звучать у него в голове. Оказалось, что кто-то, присутствовавший на сегодняшнем концерте и купивший диск или касету, пришел домой и решил послушать ее еще раз. Так они и стояли в тени старого каштана, одним холодным почти весенним вечером, и между ними, разделяя и держа, стояли все сказанные и несказанные слова.
А потом мимо проехала машина, притормозила и вернулась. Раскрылось окно и показалась вихрастая Серегина башка, а за ней мелькнуло личико той девочки, что улыбалась Эдику весь вечер. Аська на миг сжала его пальцы, не желая отпускать, а потом улыбнулась и сказала: «Иди»
Эдд уехал.
Часть вторая
На крыльях бабочек, закованных в свинец
- Высадите меня. Пожалуйста. Высадите меня, я пешком пойду. Ну, пожалуйста.
- Терпи, осталось два квартала.
- Сафина, день, когда тебе выдадут права, станет самым черным днем в моей жизни.
- Заткнись, будь добр.
- Сафина, умоляю, высади.
- Муля, не нервируй меня.
- Слава Богу. Все.
Ноги у Ильи тряслись, руки тряслись, сигареты ломались. Макс пересел на водительское сиденье и уехал. Аська сияла. Пару месяцев назад ей исполнилось восемнадцать, она училась водить машину.
- Покажи руки.
- Зачем?
- Покажи, говорю.
Илья закатал ей рубашку до локтя: на внутренней стороне изрядно загоревшего предплечья один сплошной синяк и дорожка мелких точек вдоль вены.
- Еще раз увижу рядом с тобой Пашу – перестану разговаривать.
- Ты меня пугаешь?
- Нет. Просто, когда ты такая, я с тобой общаться не хочу.
- Тебе не кажется, что становится холодно?
- Нет.
- А меня что-то потряхивает.
- Это у тебя отходняк. Пошли, я тебя домой отведу.
Идут дворами, дышат насыщенным запахом цветущей черемухи воздухом, она задает Илье свои дурацкие вопросы, правда в детстве это была их любимая игра «А что было бы…? Что было бы, если б ты умел летать, что было бы, если б ты знал наперед, что случится?» А сейчас она Илью раздражает до зубовного скрежета. Какой смысл мечтать о том, чего не может быть. Какой смысл отвечать на вопросы конченой наркоманки, только что спалившей остатки самоконтроля в бешенной гонке по городу, если завтра она опять ничего не вспомнит. Люша ловит себя на подленькой мысли, что стоит воспользоваться ситуацией, вознаградить себя за все издержки, раз уж ей грозит местная амнезия. Нет. Святое. Он доводит ее до дома, греет ей молоко, укладывает в постель и уходит на балкон курить, захватив с собой Костанеду.
В его пятнадцать лет, та, что лежала гнилью в соседней комнате, сидела в классе через проход, чуть впереди… они в школе не очень-то общались, а вот предки их дружили, и вообще Илья девчонок хреново идентифицировал. Был один день, с которого все началось, училка литературы, не добившись ни от кого адекватного ответа, чтоб не портить четвертные оценки толпой двоек, предложила почитать вслух. Выбрала она первую главу из евангелия от Булгакова. «Кто хочет начать?» - метнулась вверх рука, качнулась маятником высоко заплетенная коса, - «Хорошо, Настя. Начинай».
«В белом плаще, с кровавым подбоем..» Илья помнил, что подпер голову рукой и приготовился слушать… «… пятнадцатого числа весеннего месяца нисана…» почудилось нечто в ее голосе… «… между двумя крыльями дворца Ирода Великого…» она не читала… «…вышел пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Она не читала, она рассказывала, будто вспоминая по памяти, но не текст, запомненный наизусть, а будто видела внутренним взором то, о чем говорила. «.. Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла..» Показалось, что в классе ощутимо запахло чем-то навязчиво-приторным и резким. Кто-то фыркнул. Если не считать ее голоса, в комнате было тихо. Кто-то тер виски. Первый абзац кончился, и она все чаще ныряла в книгу, все реже выныривала, будто тонула в ней, но очарование рассказа не терялось. Они видели Ершалаим, древний город, утопающий в липком предгрозовом зное и запахе роз, метались вместе с любопытной шальной ласточкой под колоннадой дворца Ирода Великого, сочувствовали прокуратору, понимая, почему осудят сумасшедшего философа, который угадал, что истина, прежде всего в том, что «у тебя болит голова». Пару раз Ася поднимала голову от книги и вопросительно глядела в сторону учительницы, но та только нетерпеливо махала рукой: «продолжай-продолжай»…
Темнеет, и Илья возвращается в комнату, включает торшер, читает. Сна нет. Нервы все еще натянуты как струна.
Не слышал, как она пришла, поднял глаза – сидит перед ним на полу, смотрит не мигая.
- Ты как здесь очутилась?
Молчит. Тревожно. Муторно.
«Я в своем праве. Сегодня. Мне надоело ждать».
- Ждать чего?
«Неправильно. Поговори со мной, скажи, что было бы, если б ты читал мои мысли?» – «Я не могу. Я не верю. Это неправильно».
Улыбается.
«И все-таки ты это сделал, Илья». – «Как?» – «Не знаю, но ты это умеешь, так что помечтай».
Затягивает внутрь себя, заставляет смотреть на себя ее глазами. Все несется, комната вращается, и Илья летит сквозь серо-зеленый тоннель, пробивая сгустки тумана, врезаясь в скопления липкой мелкой пыли, летит все быстрее и уже не замечает, какие преграды прошибает его голова. Впереди все ближе огромный черный диск, она разворачивает Илью диаметрально и он впервые смотрит ясно, без всяких страхов, предрассудков. «Я могу, теперь я точно знаю».
«Что ты сделала?» – «Сняла блоки» – «Что это значит?» - «Удалила твои собственные запреты, ты боялся, что сходишь с ума и блокировал возникновение нестандартных проявлений. Сам. Подсознательно». – «И что дальше?»
Сложила в своих его ладони и развела. Вспорхнула бабочка, невозможно красивая, огромная, и стала метаться по комнате, увеличиваясь в размерах, оставляя за собой фосфорицирующие чешуйки.
«Почему она такая?» – «Она, как твои страхи». – «Такая же красивая?» – «Нет, такая же призрачная»
Она щелкнула пальцами – бабочка исчезла, только в глазах все еще стояло светящееся облако.
- Может, поговорим по-человечески?
- Устал?
- Не привык. Что со мной? Ты мне что-то подмешала в кофе? Или… Я колдун, что ли? Экстрасенс? Что с тобой? Нас таких много?
- Сорок семь человек в городе. А вообще, такие как мы, по статистике попадаются один на сто тысяч.
- Кто-то еще статистику ведет?
- А як же ж? Конечно. И центры есть для обучения, у нас подпольные, на западе – вполне легальные – все равно никто не поверит. И организации типа спецслужб, широкого спектра действия. И много чего еще.
- Ты не хочешь говорить…
- Не все сразу. Будет головокружение от успехов. Ты сказки читал? Современные в том числе… Иногда в них попадаются удивительно правдивые вещи. А тебе надо учиться, надо узнать свои силы. Если захочешь, конечно.
- А что, есть такие, кто не захотел?
- Полно. Особенно здесь. В нашем городе. Таких как ты тут, во-первых, много, потому что традиционно близко к столице, многие предпочли не высовываться, променяли полет фантазии на чуть лучший, чем у окружающих образ жизни – типично провинциальная позиция. Наш с тобой всемирно известный земляк сказал «чем больше в стране общественного блага, тем возможней для каждого личное счастья, тем полнее оно». Не помню точно, но как-то так. Так вот для нашей местной диаспоры действует обратный принцип – обеспечим себе достойную жизнь, себе, друзьям, родственникам, подтянем, насколько возможно, уровень жизни окружающим; тишь да гладь – божья благодать.
- Погоди, погоди. Не так резко. Что я такое? Что ты …
- Не волнуйся, раньше или позже тебе все объяснят, поступит предложение о сотрудничестве. Контор масса. Черные, белые, красные, зеленые, серые, оранжевые, всякие. При них - центры обучения. Но за каждым из нас признано право на самоопределение. Хочешь, работай хоть на китайцев, хоть на американцев, хоть на черта, хоть на аллаха, никто тебе слова не скажет. Есть, конечно, некоторые ограничения, но принцип один – не светиться.
- Нельзя спрятаться? Замаскироваться? Чтоб никто и не подумал.
- Можно. Но это само по себе требует использования … твоей составляющей, и значит можно обнаружить след такой операции и, значит, обнаружить тебя.
- А как ты меня нашла?
- Я не нашла, я всегда знала. Как ты к экзаменам готовишься, особенно если не вполне въезжаешь в материал? Запоминаешь целыми страницами, а потом просто представляешь себе учебник и читаешь. Правильно?
- Да. Но ведь это просто свойство памяти?
- Так и все остальное тоже. Все мы... «снежные люди» такие. Просто свойство личности. Мироощущение такое. Ни больше, но и ни меньше.
- Почему «снежные люди»?
- Потому что все знают, что они есть, эти йети, но документально это не подтверждено. Существует теория, что они чувствуют, что их ищут, и уходят, скрываются. Так и мы. «Снежные люди» – одно из названий. Давай я тебе кое-что покажу. Вашу руку, прекрасный сэр.
Мгновенное ощущение темноты. Следующее, что способен был воспринять Илюхин измученный превращениями мозг – близкое ночное небо, огромное пространство, свежий ветер, скопления освещенных окон по всему горизонту, шоссе где-то далеко внизу, сырость от реки, а за рекой темная громада парка – они оказались на вершине Башни.
«Как ты это сделала? – Мгновенное перемещение. Со временем ты тоже сможешь. Нужно знать куда, только очень точно, но не территориально, а скорее ощущениями, помнить ауру, атмосферу этого места. – Значит можно попасть куда угодно, главное чтобы ты там был хоть раз? – И в этом проблема. А ты заметил, что мы уже перешли на невербальное общение?»
Правда. Перешли. Оказалось так легко. Если веришь.
Она так и не отпустила его руку.
«Закрой глаза. Теперь открывай».
Мир потух, потерялся, они висели в пустоте, и если б Илья не знал, что у него под ногами залитая гудроном крыша, то точно испугался бы – все то, что он видел минуту назад, существовало где-то параллельно, а сейчас вокруг был просто мрак, без звуков, без запахов, но с горящими ближе или дальше огоньками, яркими как прожектор или размытыми, словно далекий костер в тумане, слабыми, точно пламя свечи, или призрачными, будто нарисованными неоновой краской.
«Это мы. Видишь? Вот там – Грей. Вон – Макс. Вот – Андрюша Звягинцев. Сан Саныч, тетя Валя».
Себя Илья воспринимал как дрожащий, точнее вибрирующий шар с крупной дырой в районе диафрагмы, а вот ее – не видел.
«Тебя нет. – Ты меня не видишь. Никто не видит... Таких, как я, из ныне живущих... десять. Выявлено. Но думаю... больше».
Она устала. Илюха это знал. Чуял. Представил картинку – ее кухня и две кружки какао на столе, рассеянный свет настольной лампы…
Секундой позже она уже наливала молоко в кастрюльку, зажигала плиту.
«А нельзя сразу в кружке вскипятить, мыслью. – Можно, мало того, можно свистнуть его готовым из какого-нибудь Нью-Йоркского «Старбакса». Только зачем? – Ну, тебе потом придется посуду мыть. – И что? Мы – человеки. Это про нас. – А ты можешь свистнуть для демонстрации? – Дешевых чудес захотелось? – Так можешь? – Берешь на слабо? – Можешь? Или нет?»
- Мы спать сегодня будем?
- Да, пора бы. А ты где-нибудь была уже, в смысле за границей?
- Угу.
- Где?
- Илья, я устала. В другой раз. У меня ломка. Ты не забыл, как мои вены рассматривал?
И пошла к себе в комнату, захватив с собой дымящуюся кружку. Выдохлась, похоже. А Илья позвонил маме и вернулся на диван. И засыпая, кинул ей «я тебя люблю, Сафина», скорее по привычке, потому что уже очень долго делал так каждый вечер, но из своей квартиры, со своей кровати, туда, где бы она ни была в этот момент. И получил обратно дорожку образов. Она – десятиклассница, спускается на каблуках по центральной лестнице школы, а он стоит внизу и смеется над ней. Он уходит после дискотеки с другой. Она загоревшая, приехала из Сочи и Илюша впервые смотрит на нее, как на девушку. Она с Максом на вечеринке, а он скрипит зубами. И, какой-то час назад – он ведет ее домой и думает воспользоваться ее нестандартным состоянием. И после всего – «Я тоже люблю тебя, Лю». Илье было стыдно.
Утром проснулся рано, лежал и думал о вчерашнем – было или нет. Может, приснилось.
«Было, было. Не глючь. Ты очень громко думаешь. Закройся. – Это как? – Звук выключи».
Если подумать, то действительно, нужно было звук отключить. Многое захотелось попробовать – путешествия, открытия, необычные возможности. «Целый мир и весь мой. Наш. Мой и ее».
«Хватит шуметь. Я спать хочу. – Не шумел я! – Ладно, иди сюда. Побеседуем».
Пришел в комнату, сел на край кровати. Ей было плохо. Глаза совершенно дикие, огромные, бледная кожа, тонкие руки вцепились в одеяло. Ломка.
«Зачем тебе наркотики? – Я человек, ничто человеческое… - Ты же можешь и без этого получить, что угодно. – Я в курсе. Я хотела влезть в подсознание, свое. Прикольно копаться как патологоанатом в чужих мыслях, логично разбирать их, видеть мотивы поступков, движения, тайный смысл самых-самых желаний, и не понимать себя. – Дура! Выяснила? – До определенных пределов. Дальше страшно. – Что теперь будет? – Вылезать пора. Вот что. - Тебе помочь? – Лучше домой иди». Никаких домой. Влез к ней под одеяло, держал, так крепко как мог, а она брыкалась, хотела сбежать, но как-то вяло. Потом затихла. Илья прощупывал ее, искал, где больно, где не так и выгонял из нее, чтоб и следа не осталось. «Ты же и сама могла. – Могла. – Почему терпела? – Любишь кататься – люби и саночки возить. Иначе смысла нет. – Почему позволила мне? – Теперь тебя не надо учить этому. – Сафина, я тебя убью. – Давай. Конец мучениям. Прекрасная смерть в объятиях любимого человека. Только не забудь сбросить негатив, что из меня вытащил на что-нибудь, на цветочек какой, или на дерево».
Мысли ушли в другую сторону. «Блокируйся. Ты прозрачный. Поставь экран. Так. Хорошо. Теперь проделай окно и повесь жалюзи. Свинцовые. Охренеть. Корнилов, ты – супер. А теперь открой окошко и кинь сообщение Максу, пусть приезжает. – Зачем? – Поедем кататься».
- Ни за что! Только не это.
«Высадите меня. Пожалуйста. Высадите меня, я пешком пойду. Ну, пожалуйста. – Терпи, осталось два квартала. – Сафина, день, когда тебе выдадут права, станет самым черным днем в моей жизни. – Заткнись, будь добр. – Сафина, умоляю, высади. – Муля, не нервируй меня. – Слава Богу. Все».
Ноги тряслись, руки тряслись, сигареты ломались.
*******
С чего бы начать-то?
Порядочный человек начал бы вероятно с того, что назвался бы, представился, но… поскольку меня сложно назвать порядочным человеком, представляться я, с Вашего позволения, повременю.
Разумный человек начал бы с объяснений мелких неточностей, недомолвок и нестыковок, допущенных в повествовании, но разумом в нашей истории и не пахнет, все больше чувствами, так что «звиняйте Панове, чи шо». Позже… оно само, как-нить прояснится.
Так что, наверное, начну я, более или менее, придерживаясь хронологии событий. Так оно проще… для восприятия…
Асю назвали, точнее планировали назвать, в честь бабушки с отцовской стороны, Айшет Рифгатовны Сафиной. Но Айшет Рифгатовна, будучи женщиной образованной и здравомыслящей, молодежь свою от этого шага отговорила – она сказала, что ей без сомнения лестно проявление уважения со стороны ее детей, но девочке с таким именем жить в центральном регионе России будет тяжеловато. И тогда новорожденную нарекли Асей, Анастасией, потому что это русское имя по звучанию хотя бы чуть-чуть сочеталось с башкирским Айша.
Рождение внучки Айшет Рифгатовну разочаровало. Разочаровало настолько сильно, что она в течение нескольких лет почти не обращала на нее внимания и даже не делала вида, что любит ее. Впрочем, Ася от этого не страдала. Ее до обожания любили все прочие ее родственники – родители, бабушка-дедушка, дяди-тети со стоны матери, а дед Наиль, тот и вовсе – до самозабвения. Готовясь к рождению внучки, Айшет накупила немыслимое количество пособий и умных книг по воспитанию и гармоничному развитию детей в современном обществе, она ждала появления младенца на свет с нетерпением, но уже первый взгляд на девочку ее настрой изменил, и книжки оказались заброшены. И это выглядело странным, потому что Ася, для новорожденной, выглядела очень даже… крупная, пухленькая, розовая, ясноглазая, вполне симпатичная. Багровость родовая с нее очень быстро сошла, она прекрасно прибавляла в весе, не плакала почти и только водила по сторонам на редкость осмысленным светлым взглядом. Книжки и методички с советами и развивающими играми штудировал дед Наиль, да и воспитанием Асиным заведовал с годовалого ее возраста именно он, вышедший в отставку полковник артиллерии. И для Аси сложно было найти няньку лучше – девочка отличалась спокойным нравом и невероятной любознательностью, а дед радовался этому, подкидывая ей все новые головоломки, и конструкторы, и книжки.
К рождению второй дочери младшие Сафины получили квартиру и отделились от родителей. Наиль невероятно заскучал по своей «малышке-мартышке». Рита, названная в честь другой бабушки, отличалась от сестры, как день и ночь, и их отец, Виктор Наильевич, иногда в полной прострации говорил, что, если бы Ася была такая, как Рита, то Риты бы не было. Ритка орала не прекращая, ничего не хотела есть и с рождения беспрерывно цепляла все возможные детские болезни. Но именно этого капризного мелкого беса Айшет Рифгатовна полюбила со всей страстью, на которую только была способна. После работы она неслась не домой, к мужу, а к сыну и внучке, сидела подле нее, гуляла с ней, купала, носила на руках не выпуская, гукала и смеялась. Дети были бабушке благодарны. Никто, кроме нее не мог выносить этот орущий сверток долее часа, а Айшет как будто даже и не замечала несносного характера девочки, млела и таяла. Асю выселили к деду Наилю, сначала на карантин, а потом уже и навсегда, потому что справиться с обеими дочерьми, младшие Сафины не могли.
Так, примерно, прошло Асино раннее детство, почти до того периода, как она собралась в школу. Она жила с дедом, на выходные ходила в гости к родителям, с сестрой виделась редко, с бабушкой, хотя и находилась в одной квартире, почти не общалась. Старшие Сафины обитали в самом центре города в «сталинке» возле парка, в двух шагах от госпиталя МВД, где Айшет Рифгатовна, с тех пор, как ее муж вышел в отставку и они переехали в этот город, трудилась педиатром. Слава о ней, как о враче, шла по всему городу. К ней на прием мечтали попасть многие, потому что, помотавшись за мужем по гарнизонам, где зачастую она оказывалась единственным медицинским работником на много километров вокруг, она научилась, безо всякой аппаратуры и сложных анализов, диагностировать очень точно любые болезни. Даже если она не могла помочь своим пациентам сама, то, пользуясь связями или личными контактами со своими коллегами в других городах, Айшет добивалась направления своих больных в специализированные клиники, к лучшим врачам. Иногда страждущие прорывались даже к ней домой. В такие моменты Наиль уводил Асю в спальню, и они сидели там тихонечко, читали друг другу сказки или играли. Девочка шла за дедом безропотно, но иногда ему казалось, что внучка посреди игры замирает, старается прислушаться к тому, что происходит в гостиной, где Айшет осматривает очередного своего пациента. Однажды, посреди такого вот сеанса, Наиль, неожиданно для себя задремал, а Ася выбралась из комнаты, прошла по коридору и остановилась в дверях большой комнаты, глядя на бабушку, и заговорила с ней. Заговорила не словами, непосредственно транслируя свои мысли в голову Айшет. И Айшет ее услышала, мало того, прекрасно поняла и даже признала верность хода мыслей своей внучки. Но сам факт того, что Ася оказалась способна на прямой, невербальный контакт, ее испугал до оторопи.
Айшет Сафина была одной из самых сильных ведьм своего времени. Отсюда же ее способности к диагностике и целительству. В ее роду магический дар передавался через поколение и только по женской линии, так что она знала, что ее внучка должна оказаться такой же, как и она сама, и готовилась. Ей было, что передать следующим поколениям, было, чему научить. Но первый же взгляд, брошенный на только что появившуюся на свет Асю, сказал ей, что за человеческой аурой, очень правильной и свидетельствующей о хорошем здоровье, на следующем плане девочка пуста. Ни грамма, ни намека на сродство с магией, на способность впитывать энергию эфира. Из-за этого-то она и разочаровалась во внучке, но и тогда, когда Ася вдруг явилась перед ней и подсказала, при помощи прямого обмена мыслями, как вылечить умирающую от рака женщину, которой Айшет уже готова была сообщить неприятную правду, сказать, что она не может ей помочь… так вот, и тогда она не увидела во внучке ни грамма магических сил. Видя, что бабушка находится в ступоре, Ася подошла к ее посетительнице, взяла ее за руку и вдруг впитала в себя болезнь. Айшет ахнула. Забирать порчу или болезнь себе нельзя… Это знает всякая ведьма. Заболеешь сама, а то и умрешь. Она испугалась за девочку, пусть даже они не очень-то до сих пор и ладили, но это же ее кровь… ее продолжение на этой земле… Девочка и дальше действовала очень уверенно – подчистила за собой, подтерла больной память, и ушла обратно к спящему деду. Айшет дождалась, пока пациентка придет в себя, поговорила с ней, успокоила, сказала, что надеется на благоприятное развитие событий, и выпроводила ее восвояси. А потом позвала Асю. Она опять просканировала девочку магическим оком, но не нашла ни изменений в энергетическом фоне, ни следов взятого себе рака. Айшет обрадовалась, а потом испугалась еще сильнее прежнего. Если ее догадка правильна, то ее Ася, только что обретенная ею наследница-ведьма – антимаг. Были такие. Она лично знала троих. Их называли Черными дырами. В основе их магии – антиэнергия. Они разрушители. Они ничего не могут создать – только развоплотить. Что, собственно, ее внучка только что и проделала на ее глазах. Энергия – волна. Волновой импульс раковых образований отличается от импульса соседних нормальных клеток организма. Сама Айшет сбила бы направленность колебаний в надежде, что восстановится нормальный их ритм. А Ася развоплотила сами клетки. Вместе с неправильным их энергетическим ритмом.
*****
Айшет родилась и выросла в довольно большом поселке неподалеку от Эфе, прошу прошения, Уфы. Во время войны в ее доме снимали комнату молодая женщина с сыном – беженцы из Москвы. Анна Дмитриевна и Олег Лисовские. Айша понимала их полную неприспособленность к деревенской жизни и помогала, как могла, хоть сама была еще девчонкой. В благодарность, как только это стало возможно, они забрали ее с собой в столицу, где Айшет поступила в медицинский институт. Магический дар свой Сафина ненавидела лютой ненавистью, потому что в родном поселке даже самый последний забулдыга, даже местный блаженный, пускающий слюни юродивый, заслуживал больше уважения, чем она. А все только потому, что все знали, что ее бабушка – ведьма, и она тоже. Скисло ли у кого молоко, пожрала ли саранча посевы, сдохла ли собака – во всем и всегда обвиняли ее. А в семье Лисовских магия считалась не проклятием, а даром. И Анна Дмитриевна, и муж ее Павел Леонидович, и сын их Олег, и племянники Саша и Сеня – все они были потомственными магами. И мало того – работали в органах государственной безопасности, в специальном засекреченном отделе, который занимался изучением паранормальных способностей советских граждан. Магии, как и секса в СССР не было, но и то и другое – было. И Лисовские сознательно шли на сделки с совестью ради главного в своей жизни – сохранения, развития и изучения магии. Айшет пришла к осознанию своей магичности не сразу – годам к тридцати. И как только более или менее смирилась с тем, что является ведьмой, пришла к Лисовским учиться. Она очень быстро переросла своих учителей, но не остановилась на этом, большинство ее открытий в магии относились к области медицины, а точнее к физиологии. Когда из Украины в Москву переехал младший племянник Лисовских Арсений, а с ним зачастил в гости к дяде-тете и старший, Александр, когда Айшет познакомилась с ними, эти трое в соавторстве перевернули вообще все представления о магии – они росли и прогрессировали, обменивались идеями и достижениями, они, в конце-концов предложили родственникам создать «школу магии». А перед тем устроили чес по всем крупным городам выявляя всех, кто обладал хоть малейшим намеком на одаренность. Они доказали, что во время обучения можно не только выявлять способности неофитов и привлекать самых сильных к сотрудничеству, но и внушать им определенный стиль поведения. Времена были сложные, излишнее внимание магам было ни к чему. Однако, внеся столько дельных предложений, сделав так много, Айшет отказалась самолично принимать в реализации этого проекта участие. Она чувствовала себя в первую очередь врачом, женой, матерью, а только потом уже – ведьмой. И она знала предел своих сил.
Более всего среди Лисовских, после Анны Дмитриевны, которую Айшет почитала, как родную мать, она любила Александра Александровича Лисовского. Они дружили много лет. Теперь у Айшет от друга была тайна. Она не знала, как Саныч отнесется к необычной энергетике ее внучки, но могла предположить, что он поддержит ее, что бы не случилось, но только из дружбы. А если бы Ася не была ее внучкой, то, скорее всего, ее ждала бы судьба трех других Черных дыр, привлеченных к сотрудничеству: их боялись (как когда-то саму Айшет боялись ее односельчане), но не люди, а все прочие волшебники. Антимаги безвылазно жили на территории военной базы. Никто из них так и не создал семьи, и общались они преимущественно только между собой. Подобной судьбы Асе она не хотела. Поэтому и скрывала ее так долго, как могла. Но это с каждым днем становилось все труднее.
Айшет изучала Асю, а Ася наблюдала за тем, как бабушка колдует, училась. Она становилась сильнее, вокруг ее собственной негативной энергетики, как вокруг магнита, налипала постоянно небольшая прослойка положительной энергии. Ася научилась использовать ее для нормального волшебства. Правда, сил у нее хватало не для всякого заклинания, те, что посложнее и помощнее, давались ей с трудом, но девочка научилась их упрощать до минимума затратности. Айшет это восхищало. Ей никогда не приходилось задумываться о силе, потому что она не чувствовала ее дефицита. Асе же ради самого простого приходилось копить, наращивать запас энергии несколько дней. Но не всегда. Например, однажды, когда она почувствовала через расстояние, что ее деду Наилю на даче стало плохо, она не раздумывая сначала телепортировалась до бабушки, а потом с ней вместе уже за пять километров на фазенду. И все сама. А когда Айшет ее потом пытала, по поводу того, откуда взялись у нее для этого силы, Ася только пожимала плечами и говорила: «Не знаю. Мне просто хотелось успеть… помочь…»
Сафина-старшая с возрастом стала довольно категоричной. И самоуверенной. Она долго была сильнейшей в своем роде, и от этого считала всех прочих глупее или слабее себя, забывая, что мозг человека в юном возрасте более гибок и подвижен, и ничего не принимает на веру. Она считала, что сможет прятать Асю довольно долго, но ее мнение основывалось на знакомстве с Лисовскими, которые ей доверяли. А обнаружил Асю неофит, молодой кандидат в группу силовиков Арсения Александровича.
Обычно, после инициации, после осознания магом собственного дара, ему дается от года до пяти лет, чтобы самостоятельно в себе покопаться, попробовать свои силы. Потом его приглашали пройти трехмесячный начальный курс магии. Основная задача этого курса не столько научить чему-то, сколько выявить специализацию. Начитывается история магии, кое-что из мировых основных религий, краткий курс анатомии человека с упором на распределение энергий, и потом, более подробно – рассказ и показ на тему «основные, базисные способности мага». Только треть колдунов из окончивших этот курс могут сказать о себе, что они усвоили все, что им было преподано. Самым сильным или уникальным предлагают сотрудничество с… даж не знаю, как обозвать-то… отдел при ГБ, в котором трудились Лисовские был прикрытием, организация существовала на добровольных началах. Только в перестроечные времена они ушли на самофинансирование, прикупив один из полузаброшенных пионерских лагерей на Клязьме, отстроив его заново и открыв там медицинский центр, а на самом деле занимались кое-чем другим. Следующая ступень обучения, предполагала, после серии проверок, получение права называться магом первого уровня. А потом, если очень постараться, можно было достичь и высшего уровня, и получить одну из хороших должностей в организации. Такого вот претендента на первый уровень, молодого и амбициозного волшебника, прислали к Айшет Сафиной для прохождения заключительного испытания – он должен был в три дня просканировать город и определить, как можно больше одаренных.
Звали этого человечка Ной. (Я понимаю, что все это довольно неожиданно и уводит наш рассказ несколько в сторону от основной линии сюжета, но ей-богу не знаю, как сказать по-другому…) Ной числился в любимчиках у Олега Палыча Лисовского, который на тот момент, после смерти родителей, вместе с братом Арсением возглавлял контору. Олег Палыч надеялся, что его протеже в скором времени сможет занять освободившееся кресло главы гильдии убийц, так они называли свою «силовую структуру» (хотя до физического устранения дело не доходило, название прилипло намертво). Прежним руководителем группы числился Арсений, но Олег Палыч хотел уступить брату главенство вообще, а себе оставить только преподавание в «школе магов» и исследовательскую деятельность. Олег Палыч постарел очень, чувствовал себя с каждым годом все хуже, старался беречь силы. Он гордился тем, что много лет возглавлял контору, но двоюродные братья в магии его переросли, и он считал, что главенствовать должен сильнейший. Но вовсе устраняться от управления он не собирался, и подбирал на ключевые посты тех, кто чувствовал себя ему лично чем-то обязанным. Ноя он знал с младенчества, сам его подготовил, инициировал, воспитал, обучил. И теперь ждал только, когда парнишка подтвердит уровень.
Ной прибыл к Айшет, взявшей по такому случаю пару дней отгулов. Сафина предоставила молодому человеку свободу. Он должен был составить список магов, она должна была проверить. В случае, если возникнет что-либо непредвиденное – она всегда была в его распоряжении. В городе тогда числилось тридцать четыре мага, хотя Айшет знала, что их на самом деле больше. Определить дар в детском возрасте проблематично, а инициировать подростков она не любила. Юность предполагает невоздержанность, неспособность контролировать крайние состояния. С юными магами всегда много неприятностей. Айшет наблюдала время от времени за выявленными ею латентными волшебниками, но старалась не провоцировать их пробуждение. Ной расширил ее список до тридцати шести. С половиной. Айшет считала, что подстраховалась, отослав сына с семьей на море, но она не учла, что Ася в неделю перечитает все взятые с собой книжки, и портнется домой за своим любимым Азимовым. Ной не почувствовал Асю, но он засек открывающийся портал. Он ожидал, что обнаружит зрелого и сильного колдуна, а нашел мелкую пигалицу, едва достающую ему до пупка. Они постояли молча друг против друга, потом Ася подхватила его и перебросила к Айшет. Сафина отправила внучку обратно к родителям в санаторий, а Ноя попыталась убедить не сообщать Лисовским о трех молодых магах, которых он обнаружил, кроме уже зарегистрированных. Ной не согласился. Он предполагал, что дело в Асе, что Айшет боится за внучку. Он тогда еще не сталкивался с антимагами, но думал, что информация об Асе будет стоить дорого. Айшет же не стала противиться судьбе и сама отправилась к Лисовским.
Так Ася влилась в магический мир.
По детству ее не тронули. Айшет стала потихоньку вывозить ее к своему другу, Александру Александровичу. Тот влюбился в девочку с первого взгляда. Ему тогда было лет пятьдесят, он разочаровался в жизни, в магии, в работе. Семьи он не создал, детей, насколько он был в курсе, не завел. Его аура, в юности яркая, сияющая, взрывающаяся, успокоилась и поседела. Ему ничего не хотелось. Он любил братьев, любил Айшет, но от себя уже больше ничего особого не ждал. А тут – эта загадка. Аську он обозвал сразу же энергетическим феноменом. Она творила немыслимое, она пользовалась энергией чуждой ей. Она понимала его с первого слова, между ними установился прямой контакт, они перестали различать, чья мысль. Она выдергивала его из спячки, он ожил рядом с ней. Когда братья спросили у него, что им делать с Асей, он ответил честно – эта девочка их всех переплюнет. Ее надо учить, ее надо готовить. И Асю включили в список обучения.
********
К тринадцати с половиной годам Ася, внешне, оставалась ребенком. Чуть полненькая, миниатюрная, глазастая, она могла бы стать иллюстрацией к детской книжке. Плосковатое ее личико, очень открытое, простое, сохраняло по обыкновению очень серьезное выражение, она почти всегда смотрела под ноги, не поднимая глаз от земли, и ресницы, как опахала длинные, еще больше затеняли от недосыпания, чтения по ночам темные подглазья. Однако гормональный взрыв, в котором уже тонули с потрохами ее одноклассники, мимо нее тоже не прошел. У Аси портился характер. Дед Наиль ощутил это уже в какой-то мере. Он привык, что его девочка на редкость послушна: поставили – стоит, уложили спать – спит, записали в музыкальную школу – ходит. Асю записали не только в музыкальную школу, но еще и в художественную, и хореографическую, и для полноты картины – в фотостудию. Она уходила из дома в семь часов утра, а возвращалась в девять вечера. Дед составил ей расписание так, чтобы между занятиями оставались небольшие зазоры – перекусить, переодеться, но и только. На учебу оставалось перед сном пару часиков, а ей еще хотелось поиграть, почитать, пообщаться с друзьями. Она начала бастовать. Ася сказала родителям, что действительно увлечена только рисованием, остальное ей до смерти надоело. Но ее не слушали. Она просила бабушку повлиять как-то, но Айшет сказала, что это не ее проблемы. Ася перестала ходить на ненавистную «музыку», забросила «ногодрыгание и рукомашество». Она продолжала уходить и приходить по расписанию, но большую часть времени пряталась у своего друга и одноклассника Илюши. Через месяц все открылось. Встревоженные преподаватели начали названивать родителям, разразился скандал. Но уговорить Асю вернуться к прежнему режиму не удалось. Дед обиделся. Он готов был водить ее, как в детстве за ручку, но уже почувствовавшая вкус свободы Ася его не слушалась. Дед переключился на Ритку, но они друг друга не понимали, не находили общего языка. Наиль заскучал и занялся цветоводством. Но насладиться покоем Асе не дали – ей предстояло пройти начальную магическую подготовку. Учиться Ася любила. Правда. Чему угодно.
В тот же курс, куда записали Асю, попали и двое других, найденных вместе с нею новичка-мага.
Один из них звался Сережа. На первом занятии Олег Павлович предупредил своих учеников, что называться настоящим именем у них не принято и предложил придумать друг другу псевдонимы. Так Серый стал Греем. Ему тогда было лет восемнадцать, может, чуть больше. Он был длинный, блеклый, с отвратительной кожей – чухна белоглазая. И магом он оказался посредственным, так за всю жизнь ничего, кроме телепорта и не освоил, зато тут уж был лучшим. Его идентифицировали не в самый лучший период его жизни – у него разводились предки. Он понимал отца, и жалел мать. Он их обоих любил. Но находиться дома становилось день ото дня тяжелей, и он уходил до самой ночи гулять. Не к друзьям, а просто шляться по улицам. Ему хотелось убежать куда-нибудь подальше. И он убежал, но даже и не удивился этому, настолько ему было хреново. Рушился его мир, и на этом фоне то, что он способен безо всяких технических средств перемещаться в пространстве, воспринималось уже, как само собой разумеющееся. Сначала он просто гулял, разглядывал все вокруг широким взглядом. Потом понял, что без знания иностранных языков чувствует себя ущербным, а еще ему хотелось попробовать местную еду и побродить по музеям, он стал искать способы подзаработать. Потом увлекся лозоплетением, поучился у мастеров в Прибалтике, Средиземноморье, освоил в качестве материала ротанг, камыш… Он не встречал в своих путешествиях таких же, как сам, он не умел их видеть. Грей понимал, что ему лучше молчать, о том, что с ним происходит. Но поговорить с кем-то очень хотелось. И тут появился Ной, которого назначили присматривать за Греем, помогать ему. Ной не напрягал Серегу своим обществом, приходил иногда, спрашивал за жизнь и уходил. Иногда они путешествовали вместе, и тогда Грей кое-что пытался колдовать, но у него не получалось. А Ноя больше всего волновал вопрос: «Кого, если не внучку, Айшет пыталась от Лисовских спрятать?» Чем больше он анализировал ее поступок, тем лучше понимал, что она слишком быстро согласилась сдать Асю. И в этом нескладном, некрасивом юноше, Грее, он не чувствовал ничего необычного, и значит, искать решение задачки надо было в другом неофите.
Другой… Другая… уже территориально не принадлежала к зоне ответственности Сафиной-старшей. Она училась в МГУ. Если Ася и Грей за два года после обнаружения вполне даже сформировались, как волшебники, то эта девушка все никак не хотела даже поверить в то, что она ведьма. На четвертом году жизни ее, полную сироту, удочерила одна бездетная пара, а потом у них родилась своя родная дочь, и о Лизе забыли. Ну, не вовсе, но особенно не занимались ею. Девочка не помнила того, что она приемная, хотя смутно догадывалась, что что-то происходит не то, по разнице отношения к себе и младшей сестре. Лиза окончила десять классов с золотой медалью, училась в заочной математической школе, участвовала в олимпиадах и соревнованиях по плаванью. Но никакие ее личные достижения не могли внушить родителям любви к ней. Когда она собралась поступать в столичный ВУЗ, разразился скандал – мать в гневе бросила ей, что не собирается содержать далее безродную приживалку. Но Лиза от своей мечты не отказалась. Уехала и прервала все отношения с семьей. Хотя и очень скучала по сестре. Жить вовсе без поддержки в столице оказалось невероятно тяжело. Несколько раз к ней приезжал с оказией и в тайне от матери приемный отец. Привозил крупы, картошку, передавал кое-какую денежку. Финансы быстро заканчивались, как и еда. Лиза голодала. Она бралась за любую работу, делала за деньги или за продукты курсовые своим одногруппникам. Случались в ее жизни моменты, когда в ней волнами и приливами неудержимо откуда-то со дна души поднималась угрюмая мощь, в такие минуты ей казалось, что ей достаточно только захотеть, и все переменится, и она боялась, что сходит с ума на фоне недосыпания, недоедания и усталости. Она была очень скрытной, за нее некому было подумать, кроме ее самой, и она жестко контролировала саму себя и все, на что могла повлиять, в том числе и свой дар. Она его игнорировала, вытесняла, как нежелательный фактор из своей жизни, как вытеснила привязанность, любовь, дружбу.
Олег Павлович, который время от времени теребил своего ученика по поводу того, как развиваются его подопечные, поручил Ною заняться Лизой вплотную. Лиза Ною нравилась. Он подстроил встречу с нею в институте, втерся в доверие, искал свиданий. Искреннее восхищение ею, которое он и не пытался скрывать, убедило подозрительную и замкнутую девушку, она смягчилась. Они стали встречаться. Ной видел, что Лиза находится в бедственном положении, и старался быть ей полезным, приглашал к себе, они вместе готовили что-то, беседовали, он помогал ей с учебой, дарил разные мелкие, но необходимые ей вещи, стараясь не ставить ее в неловкое положение своей щедростью. Его бережное отношение к Лизе лишь отчасти проистекало из желания раскрыть ее магический дар – Ной действительно был очарован ею. И красотой, и характером, и силой воли, и умом. Однако, даже в счастливой стадии, она не желала поверить в то, что является ведьмой. Ной поговорил с учителем и тот посоветовал ему сдвинуть девушку, порвав с ней. Мера эта даже Ною показалось крайне жестокой, но… она сработала. Непонятно, кто из них больше страдал. Ною не в первый раз пришлось принимать непопулярные решения, но никогда он не переживал так сильно, как бросив Лизу. На целый год он запретил себе появляться рядом с ней, и за этот год не только Лиза выросла в магическом смысле… Ной не мог даже думать о ком-то в романтическом ключе, сублимация, переход энергии сексуальной в энергию творческую привели его к прорыву по части магии. Это обстоятельство не осталось незамеченным, и он таки получил вожделенную должность главы гильдии. Но карьерный рост его не радовал. Чем больше он думал о Лизе, тем правильнее ему казалась догадка его о том, что это именно ее Айшет Сафина не хотела отдавать Лисовским. Девушка обладала потрясающим магическим потенциалом, она не имела какой-то специализации конкретной, в чем-то была сильнее, но по всем основным критериям превосходила средний уровень. Ной встречал одаренность такой силы только у потомственных колдунов, у тех, у кого много поколений предков заключали браки только в своей среде, или у природных ведьм, вроде Айшет Сафиной.
Когда Олег Павлович отдал ему распоряжение сообщить Лизе о том, что ее приглашают пройти обучение, Ной, который знал, что Ася и Грей тоже фигурируют в списках, поначалу пытался намекнуть учителю, что Лиза не вполне готова, но Палыч остался непреклонен. Тогда Ной постарался предупредить Лизу, что в ее группе будет вундеркинд Ася, и что с этой девочкой все непросто. И первую же попытку схлестнуться с Асей Лиза предприняла сразу, буквально во время знакомства, но Ася агрессию девушки предпочла не заметить, проигнорировала, но последнее слово оставила за собой, обозвав ее Снайпером за холодный и едкий, проницательный взгляд. Дальнейшие наезды Лизы так же оставались без ответа. Лиза… кое-что знала и об Асе, и о Грее, в частности то, что они все втроем земляки. Ей об этом Ной проговорился. Однажды она обратилась к Асе с просьбой, мол, ей нужен проход в тихом и незаметном месте в родной город. Она не шибко лукавила, хотя это был только повод. Она действительно очень скучала и хотела хоть изредка иметь возможность краем глаза посмотреть на сестру. Ася предложила Лизе обратиться к Грею.
- Он живет ближе к твоим. Прямо в центре. А от меня идти не меньше получаса.
- Откуда ты знаешь, где я жила, и где обитает Грей?
- Я вижу всех магов, которые живут в моем городе.
У Лизы такого дара не было.
- Как?
Ася глянула на Снайпера, чуть прищурившись, и Лизе вдруг показалось, что она слепнет, а потом мир вокруг резко выцвел, стал серым, и только маги, находившиеся еще в аудитории, проявлялись яркими светящимися огнями.
- Невероятно. Удивительно.
Ася пожала плечами, а потом спросила, только не словами, а мысленно: «Удивительно другое – зачем Ною так важно, чтобы мы подружились, ведь это он тебе сказал, что мы с тобой из одного города? Спроси у него при случае». Лиза растерялась. Она не знала, как вести себя дальше и собиралась уже отойти, но Ася вдруг сменила гнев на милость и потащила Лизу к Грею. С Серым она еще накануне договорилась после занятий погулять. Они встретились на соревновании по художественной гимнастике – Грей болел за свою девушку, а Ася поддерживала сестру, Ритку. Они смотрели за выступлениями с галереи и, обмениваясь впечатлениями, плавно перешли на учебу, а потом вообще разговорились. Грей обещал показать Асе Суздаль, а Ася хотела научить его подманивать магов ради обмена информацией о других, еще неизвестных ему местах и городах. Теперь с ними была Лиза. Они с Греем симпатизировали друг другу, а Аська не давала им скатиться в горизонтальное положение, так что, преодолев первоначальное физическое влечение, они подружились. А потом в одном из путешествий, теперь уже никто и не вспомнит куда, они встретили Сильвера и Джейми. Эти двое окончили начальный курс магии за полгода до наших приятелей, и развлекались. Внутренняя их энергетика направлена была на них самих, на исполнение их желаний, она питала их страсти, и подавляла волю тех персонажей, которые попадали в сферу интересов этих двух инкубов. Внешне же они тоже походили друг на друга – ухоженные, породистые, мощные и притягательные молодые самцы. Но общение с Аськой изменило и их. Они стеснялись в присутствии ребенка уж слишком откровенно пошлить, первые полтора месяца их общения прошли под влиянием этой девочки, которая еще не понимала, не ощутила давления плоти и потому все совместные их развлечения в тот период были исключительно чисты, но от этого не менее интересны. Они сошлись невероятно близко, дня не проходило без приключений и путешествий, и просыпаясь, они начинали сигналить друг другу, состыковывая ближайшие планы. Однако, в один прекрасный день все кончилось…
Ася ни разу до начала обучения не пересекалась с Олегом Павловичем Лисовским. Поначалу он ей очень понравился – это был красивый еще мужчина, с умным, немного холодным и жестким лицом, некоторая солнечность, рыжеватость масти, свойственная всем Лисовским, чуть золотила его темные волосы, застывшие над высоким лбом прихотливой волной. Младшая Сафина просканировала беззастенчиво всех своих коллег-неофитов, но учителя идентифицировать постеснялась, она решила, что неопытного и слабого мага не назначили бы главой конторы, и уж точно не доверили бы ему преподавание колдовства. Она вела себя с ним необыкновенно почтительно, помня о том, что бабушка относилась к нему с пиететом, хотя и немного настороженно. И претензий к качеству обучения у нее поначалу не было, чувствовалось, что Палыч действительно увлечен предметом и действует от души. Однако, буквально с первого занятия Асе показалось, что он не очень-то ею доволен, что бы она не делала. Ася старалась, честно и ответственно впитывала его рассказы, отвечала, когда спрашивали, и сама радовалась тому, что понимает и усваивает весь материал. Но чем лучше были ее успехи, тем больше злился Олег Павлович. Ко второму месяцу он перестал скрывать свое к ней отношение и перешел уже к явной агрессии. Жаловаться Ася не стала, она прекрасно помнила, что бабушка однажды сказала ей, что ее проблемы – это ее проблемы. Она прикладывала со своей стороны все усилия к тому, чтобы не давать учителю ни малейшего повода, но это было бесполезно. Ей не было больно, когда ее использовали в качестве груши, манекена, на котором отрабатывали магические заклинания, однако она не понимала, чем заслужила подобное обращение. Уже и коллеги ее напрямик высказывали Палычу, что он ведет себя некорректно, но он продолжал гнуть свою линию. Ася замкнулась и перестала отвечать на занятиях. Ее рука уже не взлетала в воздух в ответ на заданный учителем классу вопрос, и это Олегу Павловичу пришлось по душе. Наконец-то он нашел хоть что-то, чего эта девчонка не знала, не могла. Он повеселел, и вполне оставил ее в покое, но в один прекрасный день до него дошло, что она перестала отвечать не потому, что не могла, а потому, что не хотела. И от этого он окончательно слетел с катушек. Во всем курсе была одна тема, которую он давал обычно под конец, она для него самого была десертом, самой вкусной и важной частью процесса. Теперь, ради того, чтобы преподнести Асе урок, он передвинул ее. Он хотел показать ей, что есть что-то, чего она точно еще ни разу в жизни не видела.
Ася и вправду ни разу до сих пор не сталкивалась с бестелесными энергетическими сущностями. Она заинтересовалась темой урока, у нее блестели глаза, ей было невероятно интересно. Палыч даже засомневался в своей ненависти с Асе, потому что и ему до сей поры не попадался маг, который был способен опознать демона на начальном уровне магической подготовки. Девочка действительно оказалась уникальной ведьмой. Но… когда выяснилось, что подчиненный им дух, который априори не мог пойти против его приказа, охотно выполняет Асины желания… Олег Павлович понял, что эта девочка не просто уникальна – она самое опасное и сильное в плане магии существо, которое он когда-либо видел. Он испугался. А Ася поняла, что он испугался.
Из общения с Александром Александровичем Ася знала, что существует целый раздел, посвященный защитной магии – блокировки от физической агрессии, магических атак, ментального проникновения и т.д. Но ей показалось недостаточным просто защититься, она хотела показать Палычу, каким страданиям он ее подвергает, чтобы он в полной мере ощутил собственную злобу. Она думала о возвращающем щите, о зеркале. Однако это колдовство было очень тяжелым, мощным, ей не хватало энергии таскать зеркало на себе постоянно, поэтому она подвесила его на себя в незавершенном, отложенном варианте. Оно включалось, только в момент атаки, когда удар противника достигал ее личного пространства, которое она определила для себя на расстоянии вытянутой руки.
Палыч тоже подготовился, он нашел особо мощного духа, который, так же как и Ася, мог пользоваться и положительной, и отрицательной энергией эфира. Он не просто надеялся, что может уничтожить девочку, списав все на несчастный случай, он этого хотел. А получилось по-другому. Демон срикошетил от зеркала и набросился на Лисовского. Олег Павлович скончался мгновенно, так и не поняв, что произошло. Вряд ли кто из присутствовавших вообще что-то понял. Учеников распустили до лучших времен, руководители Раоссийской Ассоциации магов, братья Лисовские, вызвали врачей и те предположили сердечный приступ.
Зеркала на Асе никто не видел, она его, поняв, что натворила, тут же сняла. Демон, напавший на хозяина, развоплотился сразу, никто из учеников ничего не разглядел. И Ася могла бы и дальше жить спокойно, не опасаясь за то, что на нее могут подумать, связать ее со смертью Олега Павловича, но она не могла так. Она все ждала, что за ней придут, что ей предъявят обвинения, но день шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, но расплата все не наступала. Наступила зима, потом Новый год, елки, каникулы, приближалась уже весна, а Ася все никак не могла выбраться из депрессии. Ее дед, который мамин папа, юрист, говорил, что незнание закона не освобождает от ответственности. А еще – «что убийство, причиненное по неосторожности, или в порядке самообороны остается убийством, и карается по закону, как и любое другое, хотя и заслуживает снисхождения». Она дошла до полного упадка сил, сбежала от стариков к родителям, но и перемена места не могла отвлечь ее от тяжелых дум. Кроме того, ее друзья-маги, о которых она думала, что они все-таки хоть немножко привязались к ней, так ни разу и не появились рядом с нею, и это Асе казалось обидным. Она думала, что они обо всем догадались, что они теперь боятся ее, и избегают намеренно, а они просто не знали, как найти Невидимку, потому что она ни разу не показала им, где живет, и связь держала через Грея или Лизу.
8 марта дед Наиль устроил праздничный ужин для родственников, Ася пришла вместе со всеми, а потом, когда родители с Ритой собрались домой, вдруг попросилась остаться. Айшет поняла, что девочка хотела переговорить с ней. То, что Ася ей открыла, не стало для нее новостью, она подозревала, что девочка как-то связана с произошедшим. Она вызвала Лисовских. Ася развернула перед Санычами душу. Она не знала, как объяснить им то, что она чувствовала. При этом она не хотела ни оправдываться, ни тревожить память их двоюродного брата, она просто показала им все, как видела. Может быть из-за этой ее откровенности, может быть из-за того, что каждый из них знал что-то об Олеге Павловиче, что подтверждало Асину версию событий, они ей поверили. И не стали применять никаких мер, только попросили не ставить больше зеркал. Когда Санычи ушли, Айшет спросила у Аси, почему та не общается с друзьями, а выяснив в чем дело, позвонила Сильверу, которого оказывается хорошо тоже знала, и отправила Асю на воздух, на встречу с мальчишками.
Не смотря на поздний час и совершенно нелетную погоду, Аська рванула на улицу, как пробка из бутылки. Она бежала по заснеженным аллеям к дому Грея, где предполагала встретить приятелей. Однако на морозе и с непривычки, она быстро устала, но радость ее была так велика, что спокойно передвигаться у нее не получалось. Ася подпрыгивала, пиная носком ботинка льдинку, перебрасывая ее от одного края дорожки к другому. Наконец, хребтом ощутив открывающийся позади портал, она напружинилась вся в ожидании, не зная, что ей принесет эта встреча, но уже секундой позже расслабилась, почувствовав искреннюю радость Грея, Сили и Джеймса. А вот Лизы с ними не было. Но с этим Ася планировала разобраться позже.
Грей налетел на нее и подбросил в воздухе, разворачивая к себе, чмокнул в нос и швырнул Джейми. Тот шепнул «Babe, You mist me?» и, когда Ася сдавленно пискнула «я воль», довольно рассмеялся. Попав в медвежьи тиски Силиных объятий, Аська даже вдохнуть не могла, попытка высвободиться привела к тому, что с нее слетела шапка, она запуталась в собственных ногах и толкнула Силю, и они оба полетели в сугроб. То, что их видит случайный прохожий, мальчишка, ее ровесник, стало для Аськи неожиданностью, и еще большей неожиданностью стало то, что он бросился ее защищать. При других обстоятельствах она непременно бы выяснила, кто он такой, но не в тот раз. Она была счастлива. Необыкновенно и невыразимо. Она больше не сомневалась, и не боялась, она снова, второй раз за этот вечер повторила свой рассказ, а точнее показ на тему смерти Олега Павловича, и снова никто из ее друзей не осудил ее.
А вот Лиза Асю осудила. Причем задолго еще до того, как узнала от нее самой о подробностях противостояния ее с Олегом Павловичем. Лиза, несмотря на позднее развитие, оказалась самой талантливой в группе, она не видела духа, но разглядела, как на мгновение вспыхнул, отразивший демона щит. Она тоже не общалась ни с кем в эти месяцы, но сознательно. Она успела привязаться к Аське, даже больше, чем ей хотелось, потому что перенесла на нее в какой-то мере тоску по потерянной сестре. Она сама не заложила бы ее ни при каких обстоятельствах, но то, что Ася стала (невольно) причиной гибели человека, Лизу потрясло до глубины души. Лиза, как и старший Лисовской, считала, что Ася опасна, и потому еще, что не понимает своей силы, не может по детству себя контролировать. Кроме того, Лиза общалась с Ноем, а Ной слышал от своего учителя предсказание о том, что в этой группе из-за Аси случится несчастье.
Но… девчонки тоже, в конце концов, помирились. И дружба этих пятерых магов продолжилась и после выпуска. Были, правда, моменты, когда они охладевали друг к другу, или намеренно шли на конфликт, но… это уж, как водится, куда ж без этого?
Итак, Ася прошла начальный уровень. В течение двух последующих лет она, в основном, бесилась и развлекалась, как нормальный подросток. Встреченный ею на вечерней, безлюдной аллее мальчишка, который бросился ее спасать, напомнил ей о том, что она, прежде всего, ребенок, а потом уже энергетический феномен. Она решила, что когда-нибудь потом она еще станет невероятно крутой ведьмой, но вот подростком она может быть только сейчас. Родственники от ее выходок бегали по стенкам, но удержать Аську не представлялось возможным. Она пропадала неизвестно где целыми днями, а возвращаясь, ничего не хотела говорить и объяснять. Отсыпалась, отъедалась и снова испарялась. Впрочем, на учебе это не отражалось. На школе вообще. В школе Ася вела себя очень скромно. Она все еще выглядела гадким утенком, хоть и чувствовала себя уже опытнее и взрослее своих одноклассников, она понимала, что ее внешность не стыкуется с ее поведением, и не хотела никого шокировать и пугать. Да и зачем? Ей вполне хватало Грея, Сили, Лизы и Джеймса.
В шестнадцать лет ей предложили пройти расширенный курс обучения. Лизе тоже. Но дальше, на «вышку» Ася пошла одна. Это испытание… оно далось ей очень тяжело, но не магическая составляющая – нет, тут проблем не было. У нее приключился эмоциональный коллапс. Она даже рассорилась с Арсением на этой почве… И предложила сменить задание...
Летом, между Асиным первым и вторым курсом института в семье Сафиных случилось несчастье. Умер Асин дед Наиль. Он тихо скончался во сне, просто заснул и не проснулся. Ася считала, что это хорошая смерть, без мучений и лишних нервов. Однако на этом черная полоса не закончилась. Айшет после смерти мужа замолчала. Сначала родные думали, что так проявляется ее скорбь, но потом выяснилось, что это необратимые изменения психики. И они еще и половины не знали. Ася переселилась к бабушке, и изо всех сил старалась, чтобы обошлось без вредительства. Она знала, что должна это сделать, что больше некому, но ограничения, даже самоограничения ее сильно напрягали. У нее имелась уже к тому моменту довольно насыщенная личная жизнь, ее любимый мальчик был неинициированным магом, она хотела совместить инициацию и чувства. А вместо этого ей приходилось сидеть дома и ловить по всей квартире разбегающуюся мебель и разлетающийся из шкафа кофейный сервиз. Она пыталась пробиться в разум Айшет, но та сознательно ее не пускала. Александра Лисовского Айшет не пускала тоже, даже на порог, а он плакал под дверью квартиры, вызывая у Аси смутные догадки о том, что они с бабушкой некогда были не только друзьями.
С наступлением осени и началом учебного года и Рита Сафина переселилась к бабушке, девочки сидели с ней по очереди – утром младшая, с обеда и вечером – старшая. Ритка знала и о своем даре, и об Асином, и про бабушку тоже, но относилась к своей одаренности без особого восторга. Различия в характере и темпераменте между ней и Асей, заметные с младенчества, в юности проявились еще ярче. Ася вела себя на людях обычно очень сдержано, корректно и отстраненно, некоторые сказали бы высокомерно. Зато внутренний ее мир напоминал хаос, кипящий котел. Она с удовольствием потакала своим страстям и желаниям, но предпочитала это делать ненапоказ. Ритка же была животным общественным, она прекрасно ладила с людьми, могла очаровать любого, в школу ходила не столько за оценками, сколько за общением, предпочитала активный отдых. Однако внутри, в мозгах, в душе у нее все было разложено по полочкам, она четко знала, как себя вести, чтобы ее не осудили, она определила для себя границы и правила, и ни при каких обстоятельствах, как бы ей этого не хотелось, их не нарушала. Из-за занятий спортом она приучила себя к дисциплине, стремясь к победам, она тренировала характер и силу воли. Но магия не ложилась ни на какую полку, она стирала границы, разрушала понятный Рите миропорядок, поэтому она предпочитала дара в себе не замечать. Мощная ее энергетика питала в основном ее физиологию. Ритка лучилась светом и не могла усидеть на месте. Вот так. Однако, не смотря на различия, девочки друг с другом ладили, без особой близости, но, тем не менее, и без склок. Они честно признавали, что часто не понимают друг друга и не могут принять некоторых вещей в поведении, но это им не мешало.
Однажды, вернувшись из института, встретив в дверях непривычно тихую и задумчивую Риту, Ася сразу поняла, что что-то изменилось. Промчавшись в спальню, она первым делом бросилась к бабушке. Та не спала, лежала на спине и шевелила по одеялу руками, будто искала что-то. «Дай шкатулку» Ася просияла. «Наконец-то. Ты нас так напугала. Отец уже верить перестал, что ты вернешься. – Правильно. Я не собираюсь возвращаться. Я хочу сделать последние распоряжения. – Не смей. Не говори, не думай даже. – Ась, послушай. Мне незачем дальше жить. Он ждет меня там, за чертой. – Что-то я особой любви при жизни между вами не замечала. – Но это не значит, что ее не было. – А Саныч? – Что, Саныч? – Вы же… ты понимаешь… - Это другая жизнь. Мы маги. Ты сама теперь знаешь, что настроенность друг на друга дается тем проще, чем больше влечение, желание проникнуть в оппонента. Ты же именно так собираешься инициировать Макса, или я ошибаюсь? – Так. – Но это не значит, что ты его любишь. – Разве? – Ну, может, самую малость… Дай шкатулку-то… Вот… Это кольцо, с аметистом, отдашь Рите. Это – ей. Остальное – матери твоей».
Аська сквозь слезы посмотрела на Айшет. Она только сейчас заметила, что у нее почти совсем не осталось энергии. «Значит ты Ритке и силу слила, и любимое кольцо. А мне? – Ты ж не такая, Ась. Зачем? – Мне обидно, я не хочу, чтобы ты уходила. – Не все бывает так, как нам хочется. Запомни. А про наследство – я оставила распоряжения твоим родителям. Квартира эта остается за тобой, я не хочу, чтобы родственники мешали тебе развиваться, есть еще деньги, но не трать их без толку. И шкатулку эту оставь себе. Она из натурального камня, змеевика. Этот камень… – Я знаю, природный блокиратор сглаза и порчи. – Если когда-нибудь у тебя появятся свои драгоценности, просто памятные тебе вещи, от которых ты почувствуешь неприятное излучении, фон – храни их здесь. Заодно и почистишь. – Не уходи, пожалуйста. – Не рви сердце, дорогая моя… Есть еще кое-что, что мне надо тебе оставить, но только если ты согласишься. – Что? – Незаконченные дела, неоплаченные долги. Знание. Если когда-то всплывут, проявятся последствия, я хочу, чтобы ты имела представление о том, откуда проблема взялась. Потому что решать эти задачки придется тебе. – Это с чего бы? – Ты теперь – самая сильная ведьма в городе. Ты должна принять на себя обязательства. – Нет. Я не хочу. Я не готова. – Раз ты готова самостоятельно заняться инициацией Макса, то уж время от времени решать проблемы небольшой компании местных магов ты тоже сможешь, это не так уж сложно. – Может быть. Но… у меня нет опыта. Я еще даже права на управление автомашины не могу получить, и в выборах не участвовала. – Ладно, разбирайся с Лисовскими сама, как знаешь. Не буду спорить. Ну, возьмешь? Примешь мои грехи? – Давай»
Айшет исповедовалась. Ася получила нарезку из образов, большинство из них ей ничего не говорили, но кое-что показалось весьма интересным. Личной оценки событий этих Айшет не давала. Только информацию, без домыслов.
Было еще светло, когда они с Александром Лисовским вышли из морга. Отец остался выяснять какие-то формальности. Асе хотелось плакать. Но слез не было. Может из-за того, что она не умела плакать на людях. Пока они ждали отца, Ася выслушивала от Саныча распоряжения относительно того, как ей себя вести дальше, продолжение ее разговора с Айшет, о том, что она теперь в ответе за местную магическую диаспору. А потом Виктор Сафин стал уговаривать ее все-таки вернуться домой, убеждал, что ей рано пока жить самостоятельно. «Вы уж как-нить определитесь с версией, - телепатировала она Санычу, - один считает, что я – дитя неразумное, не могу за и собой-то уследить, а другой предлагает контролировать полсотни взрослых и очень свободолюбивых магов. Че делать-то?». В итоге она договорилась с отцом, что живет отдельно, но деньги контролируют предки, а с Санычем, что она примет на себя какие-либо обязательства по достижению двадцати одного года, если конечно к тому моменту кто-нибудь ее не перерастет. Отказавшись отправиться домой сразу, Аська, держа спину гордо, дождалась, что отцовская машина отъедет подальше, а потом сдулась. Она закурила, не разбирая дороги, доползла до ближайшей лавочки и заплакала. Плакала она горько, долго, давилась слезами, ломала сигареты. Опустошенная своей потерей, она не могла найти сил даже подумать о чем-то, и вдруг… она почувствовала, как в нее вливается тепло, сила. Чужая, чуждая, но подаренная от души, и потому помимо воли согревшая ее. Она огляделась и увидела, что сидящий рядом с нею мальчишка накрыл ее руку своей, заглядывает в ее лицо странными, страшноватыми, кошачьими глазами. Она помнила Эдика с их предыдущей встречи, она узнавала его в институте, но не стремилась общаться с ним. Он не был магом, а это значило, что между ними всегда будет барьер. Однако в его глазах так искренне и открыто светилось желание облегчить ей горе, что Ася не устояла, ей до боли сильно вдруг захотелось взглянуть на себя его глазами, увидеть, как она в них отражается, и она решилась. Все прямые линии тут же провисли, картина мира стала размытой и нечеткой, и Ася поняла, что у Эдика довольно редкий дефект зрения – астигматизм. Она поняла, что он влюблен в нее. А еще… Ася поняла, что если она сейчас ответит на его рукопожатие, если позовет его, а ей этого захотелось невероятно, то он пойдет безропотно, потому что такова и его воля тоже, и будет им счастье. Только недолго. Она еще тогда увидела, сжатой в один взгляд, всю их историю и отступила, поблагодарила и ушла.
*********
Илюхе казалось, что они с Аськой живут в трех-четырех слоях реальности. Дома – одни. В институте – другие. Среди друзей – третьи. На репетициях – четвертые. В своем тесном кругу – пятые. Пятый круг пронизывал все остальные, которые в свою очередь пересекались.
Когда он общался с Греем, возникала необходимость вводить новую подгруппу – враги, жопики, нежелательные элементы. Но общаться Илья был обязан, Серого назначили его куратором. Контролировать развитие способностей. А методы у Грея все равно вражеские. Забросит в Ватикан и ждет, когда Илья вернется. Перемещения были и остаются не Илюхиной темой. Не умеет он. «Хватит меня мучить. – Не мучайся. Погуляй. Посмотри на людей. Пропитайся. Запомни место. Может, встретишь кого-то». И то - правда. Вроде можно обидеться, но обиды не получается. Так что не зря Настя настаивала, чтобы они работали в паре.
Многое ему пришлось передумать, пересмотреть с момента инициации. Иногда хотел бы вернуть все обратно. Многие знания – многие печали. И не все получается, не все так заманчиво. Не понимал раньше, как можно отказываться от своей силы, а теперь и хотел бы, да уже и не мог. Первое время ходил, заглядывал всем подряд в голову, в душу – было интересно. Теперь противно. Всем хотел помочь, вылечить, сделать счастливыми, а оказалось – не может. Больно. Самому больно. Влюбиться смог только тогда, когда запретил себе видеть. Установил самый сильный блок, какой только смог. И все равно не сдержался – посмотрел. И остыл.
Единственное место, куда мог переместиться без проблем – крыша Башни. Станет на самый край, раскинет руки и представляет, что стоит на вершине скалы. Много раз пытался увидеть, как тогда с Настей, всех магов, потому что хотел знать их. Не получается. Поставить на машину охрану – пожалуйста. Тучи разогнать – запросто. Взломать блокировку – нет ничего проще. Грей говорит, что надо понять принцип, тогда все получится. Но Аська в мимолетном сообщении дает больше, чем все Греевские объяснения. Вот, к примеру, кратенькая ее записочка на тему отличия магов от всех прочих:
«Про метафизические способы получения информации.
Триада - озарение, созерцание, осмысление. Присутствует во многих практиках, лучше всего и понятнее, правильнее что ли (for me, и я ни на что не претендую) - в дзен.
1. Озарение - "сатори" - моментальное выстреливание понимания, но не облеченное в слова, а будто мгновенно после ясного дня попадаешь под дождь. Просто настроение, вобравшее в себя все. В голову не приходит сомневаться, потому что органично возникло.
2. Созерцание - картина в башке в связи с п.1. Какие-то детали как в тумане, какие-то яркие и отчетливые, где-то пробелы и провалы, но ты так медленно, осторожно нащупываешь дорожку - и потихонечку все проясняется, но все еще не словами, нелогично, невербально, как музыка. И длиться оно (созерцание) может секунду или год – разницы нет, даже повторы и возвраты ничего принципиально не меняют. Цитатку тебе подброшу, для образности: «Я ел и пил, бодрствовал и спал, плакал и смеялся; я стоял на горах, где веет дыхание Бога, и был в лугах, и колокольчики пасущихся стад погружали меня в мечты. Пока я могу выразить свое переживание в словах, я наверняка не сделаю из него никакой музыки». (Это Малер. Композитор такой. Хотя, по-честному, это уже переходная стадия к п.3.)
3. И наконец, последняя стадия - осмысление. Помнишь, как Ева у Марка Твена гуляла по раю, и давала названия предметам. Вот навроде этого - нужно как-то облечь свои переживания в слова, т.е. не для кого-то, а для себя, и на этой стадии совершается больше всего ошибок, потому что сравнивать надо с эталоном, или с тем, что ты уже знаешь. И тут включаются наработанные логические схемы, на мой взгляд, не вполне приемлемые в метафизике.
Практикующие товарищи, если пошла информация, то ловят ее ровно до того момента, когда включается логика».
Записка эта пришла посреди последней перед зачетом лекции по вышке, и Илья ее не ждал совершенно. Просто спросил по дороге в аудиторию, почему она считает Джойса магом, он всего лишь гениальный писатель, на что она сказала, что большинство магов ничего «такого» не умеет, ни телепортироваться, ни мысли читать, ни предвидеть будущее. Но все, без исключения магические фишки замешаны на способности видеть ( ? ощущать) мир иначе. А у Джойса – совершенно ассоциативный, невероятный, почти шаманский набор слов и так точно попасть… мог только маг.
Когда Макс ушел в армию, встал вопрос о том, чтобы найти место для репетиций. Всю аппаратуру они временно хранили у Аси на квартире, там же иногда собирались. Она была не в восторге.
- Вы понимаете, что здесь стены картонные? От басов дом вибрирует.
- Надо что-то делать. Такое впечатление, что вы с Илюхой вообще устранились.
- Да, мы постоянно ходим по домам творчества, по всем театрам, школам, нас никуда не пускают. А вы только брюзжите. Может вы хотите завязывать с музыкой?
- Нет. Не хотим. Но просто мы думали, что у Сашки такие связи в музыкальных тусовках, что это не станет проблемой.
Решение пришло. Грей отправил их к своему знакомому, который работал в комитете по делам молодежи, а тот дал несколько адресов. Половину из них Сашка уже посетил перед этим, а из оставшихся, им территориально подходил только один. Туда «Корабли» и отправились все вместе. Переговоры вела Аська. Никаких воздействий на администраторшу она не оказывала, но их пустили, правда, в обмен на обещание участвовать в концертных программах, организуемых комитетом во время каникул, на праздники. До этого надо было еще дожить, так что они согласились. Настя с близнецами поехали за инструментами, колонками и пультом. Оставшиеся обозревали владения. Для репетиций предназначалась каморка в полуподвале, а весь второй этаж занимал огромный концертный зал. Обычно он стоял темный, холодный, над сценой, высоко-высоко тускло горела единственная дежурная лампочка, выхватывая из мрака несколько рядов продавленных кресел, оркестровую яму и небольшой пятачок помоста. Тяжелый, пыльный, малиновый занавес терялся в высоте. Сашка постоял за кулисами и пошел вниз, на базу, Рита спустилась в зал и бродила между рядов, а Илья стал в центре освещенного круга на сцене. «Неплохо смотришься. – Спасибо. – Почему ты заблокировал чтение ауры? – Надоело читать всех подряд. – Так не читай. Блокировать-то зачем. – А как иначе? – Многие любят и умеют петь, но не все становятся солистами Большого театра. – Ты как сестрица твоя, нельзя говорить без иносказаний. – Не станешь же ты петь постоянно, хочешь поешь, не хочешь не поешь». Задумался. Снял блок. Поискал Ритку, что оказалось не так-то просто в полной темноте. Искал глазами, потом так – не нашел. Замаскировалась. Искал след – и увидел. «Ну, ты даешь. Говоришь, «зачем тебе блокировки?», а сама наглухо заблокирована, я такого никогда не видел. – Я их снять не могу. – Аську попроси. – Она тоже не может. – А кто их ставил? – Сама. Испугалась очень. Но когда-нибудь я смогу». Разбежалась по проходу и легко запрыгнула на сцену, на полтора метра вверх. «Почему вы с Настенышем бегаете друг от друга? – Подсматривать нехорошо. – Я не подсматривала. Оно и так заметно. – Я не уверен, что все так уж просто. – Зачем делать сложным то, что проще простого».
Пошли вниз, к ребятам. Настроение улучшилось однозначно. Разгрузили машину. Расставили, как хотелось, пульт местный убрали, подключили свой. Сели перекурить. Илья ходил, напевал: «Ты – моя женщина, я – твой мужчина, если надо причину – то это причина». Аська подошла ближе. «Ты уверен? – Больше, чем когда-либо. – Со мной тяжело. – Со мной тоже».
Сидела у Ильи на коленях, смеялась, строила Сашке рожицы. Рита разглядывала постеры на стенах, близнецы – идеальная ритм секция – опробовали ударную установку.
- Пошли, попробуем акустику?
- Давайте.
Ася не присоединилась, сидела задумчивая, слушала Риту, но они от Ильи закрылись, и он не мог узнать, что они обсуждали, а между тем время близилось к шести, начали подходить местные старожилы. Познакомились, стали собираться.
Любви с первого взгляда не существует. Или, по крайней мере, эта была не с первого взгляда. Или Илья чего-то не знал. Он точно помнил, что в тот день они едва заметили друг друга. Долговязая фигура Эдика мелькнула и пропала. Аськины запавшие от бессонницы глаза скользнули равнодушно и опять утонули в таких же Ритиных.
Любить ее оказалось невозможно. Дружить с ней – непросто, но здорово. Спать с ней – лучше, чем здорово. Но совместить все вместе – увольте. Она никогда ничего от Ильи не требовала. И того же ждала с его стороны. А сказать «я мужчина и все решаю сам» не получалось. Какой смысл так говорить, если она в ответ на любое проявление собственнических инстинктов, пожмет плечами и испарится оставив за собой радужный хвост. «Тебе тяжело придется, если ты будешь продолжать в том же духе. – Почему? – Ты ускользаешь. – А нужно повиснуть на твоей шее и ждать пока ты устанешь. – Нет. – Так что? – Давать понять, что я тебе нужен, важен, что ты прислушиваешься к моему мнению. – Я прислушиваюсь. – И делаешь по-своему. – Было время, когда я согласилась бы быть для тебя кем угодно, только тогда я была тебе не нужна. Я изменилась, стала тебе интересна, и тут ты заявляешь, что мечтаешь о той девочке, которой я была раньше. Где логика? – Ты была мне нужна и раньше и будешь нужна всегда. Только, боюсь, что лучше нам быть друзьями. И иногда сползать в горизонтальную плоскость. – Под настроение».
Решили так и разбежались. Илья тут же определился с новой подругой. Настя взялась за Эдика.
Охотник. Жертва. Кто из них кто. Охотилась Ася. Но Эдд не был жертвой. Илья, честно говоря, не очень-то вникал в эту ситуацию. Развлекается подруга и бог бы с ней. Заинтересовался серьезно только после того, как гуляя вчетвером с Сашей и Ритой после похода в кино, они наткнулись на Эдда, активно клеящего некую девушку. Рита – молодец, накинула на всех маску, чтоб не показали нежелательной реакции. А потом послала Илью с Саней за пивом, пока они вырабатывают генеральную стратегию. «Зачем сеть кинула? – А что мы должны были показать какому-то человеку, что он нас зацепил? – А я и не собиралась показывать. Я-то собой владею. – Девочки, я опять что-то пропустил. Аська, ты что? позволяешь этому придурку тебя обманывать? – Я не собственник, мне не жалко. – Зато тебе больно. – Это – вопрос двадцатый. Ты не должна была так поступать. Ты не должна никого лишать права на свободу реакции. – Хорошо, но такова моя реакция. И я для тебя старалась. – Прости. Но это было лишним. – Нет. Думаю, Рита права. Так будет правильно. – Правильно?! Правильно скрывать свои эмоции, правильно загонять их, пряча под маской? Правильно показывать окружающим, что все замечательно, а на самом деле беситься от безысходности? Вы – ханжи и лицемеры. – Мы твои друзья. – Хорошо, кто поработает с Сашей? Он не должен помнить происходящего. – Я не умею. – Ась, давай ты, заодно Илья посмотрит на работу мастера».
Они сидели на лавочке в парке. Здесь всегда сумрак и сырость. Огромные клены высоко-высоко смыкаются кронами. Листья еще по-весеннему мелкие и редкие. И где-то там, в поднебесье – танец зеленых концентрических кругов в пронзительной, солнечной голубизне. Откинулись на спинку скамейки. Пили пиво. Разговаривали о фильме, который смотрели, о «Мизери», о Стивене Кинге. Илья ждал, когда кто-нибудь заговорит об Эдде. Но все пьют пиво и, запрокинув голову, смотрят вверх.
- У меня глюки.
- У меня тоже.
- Все крутится перед глазами. И листья танцуют.
- Точно. В одну сторону. В другую. Все быстрее. Быстрее. А сейчас замерло. Как будто проступают, надвигаются.
- Все конец. Стабилизировалось. Это что было – разновидность солнечного удара?
- У всех сразу? Не смешите меня. Пиво надо меньше пить в жару.
Когда шли домой, Илюха спросил у Аськи, что она сделала. «Минимальное воздействие, Саня будет помнить, что мы видели Эдика, что поздоровались с ним, но никаких нежелательных элементов в этой встрече не было. – А странные танцы деревьев – гипноз? – Можно было позвать его смотреть «Желтую подводную лодку». Эффект был бы тот же. Только возни больше. – Ась, а что там у тебя с Эдиком. – Ничего страшного. – Несовпадение интересов? – Можно и так сказать».
Илья заговорил о другом. О том, что достиг своего предела, что, сколько ни бейся, ничего нового не получается, что Серый этим обеспокоен, и она ответила – пора сделать перерыв. «Иногда можно случайно откопать какую-нибудь новую способность. Мы же все разные. Есть стандартный набор, а есть то, что свойственно только тебе. Можно механически чему-то научиться, а можно заглянуть в глубокий колодец и увидеть звезды. И потом, Серый, он же очень специфический маг – он по сути ничего кроме перемещений и не умеет, зато в этом – лучший. А все остальное – скорее в теории, потому у тебя простор для самостоятельных изысканий».
- Из всех ты один способен меня чувствовать, ты знаешь?
- Нет. А Рита?
- Она по-другому. Мы же все-таки сестры. И к тому же она аналитик, очень сильный. Там не понятно чего больше – умения мыслить или чутья. Но мне хотелось бы знать, как ты это делаешь. Потому что для всех остальных меня нет. Меня можно обнаружить только по следам того, что я делаю. Но связь сразу исчезает. У Грея была машина, он попросил на нее охрану повесить, он сам этого не может. Пару лет назад он ее продал. А недавно я ее видела, охрана на ней все еще висит. Я о ней забыла начисто. А она есть. Но, когда я ее сканировала, то не нашла своего присутствия. Она чистая. Нечитаемая. Как я.
- Я об этом догадывался. Наверное, я тебя чувствую той дырой в моей ауре. А может такой же пустотой в своем сердце, нет, мироощущении, как и у тебя. Мне кажется, что ты постоянно ищешь что-то, что могло бы заполнить ее, не терпишь праздности, пропускаешь через себя всякую фигню, лишь бы не чувствовать этой пустоты.
- Не совсем так, но похоже на правду.
- Вот сейчас ты хочешь заполнить себя Эдиком. И что-то идет не так, как тебе хотелось бы. Давай угадаю? Ты голодная.
Она вздохнула, и Илья понял, что попал в точку. Но он предположил и сам не поверил ее ответу. «С тех пор, как мы расстались, у меня никого не было. – Ну, ты даешь!! Я уже третью подружку поменял, а ты все носишься с нашим невозможным гитаристом? – Я бы тоже предпочла бы по-быстрому тра-ля-ля, не затягивая, но почему-то не могу. Он же мальчишка, неиспорченный совсем, не хочу изгадить ему жизнь». Она опять вздохнула и замолчала надолго. Совсем. Закурила. Провалилась внутрь себя. Потом улыбнулась и взяла Илью за руку.
- Может причина и у моего голода и у твоего одна и та же? Может моя позиция лучше? Я, по крайней мере, даю своему чувству созреть, кристаллизоваться. Мы забыли, что такое влюбленность. Стали потребителями. «Пришел. Увидел. Победил.» А как насчет просто погулять, держась за руки, пережить вместе какие-то моменты, которые дают ощущение настроенности друг на друга. Ловить робкие взгляды, вздрагивать от случайного прикосновения, бояться и ждать признания – ты забыл это все, Илья.
Всякий раз, когда ей удавалось Илюху пронять, он уходил в глухой цинизм, спасался наглостью.
- Слушай, это у тебя на почве сексуального голодания сдвиг. Не узнаю тебя. Но готов помочь. Чем смогу.
- Спасибо. Я тебя тоже люблю.
- Но почему он?
- Он умеет удивляться, он очень искренний, он меня любит.
- От первого он рядом с тобой очень быстро отучится, а во втором и в третьем я совсем не уверен.
- Это из-за сегодняшнего? Тогда зря. Мы по жизни в противофазе. Он кипит, я холодна. Он остывает, зато я взрываюсь. То, что мы наблюдали, всего лишь его попытка отвлечься от меня, от нас.
- Так почему вы все еще в платонической фазе?
- Потому что это не главное.
- Но ты бесишься.
- Угу. Но не совсем из-за отсутствия секса, скорее из-за того, что он с ним связывает.
- А что, если конечно не секрет?
- Полную и безоговорочную свою капитуляцию. Он так понимает физиологическое воссоединение, точнее то, что будет после, и потому хочет раньше заставить меня принять свои правила. Но он уже на грани.
- Знаешь Аська, я не вполне вас понимаю. Но готов предложить пари.
- Интересно.
- Скоро у Сани на даче вечеринка. Если за ближайшие две недели в ваших отношениях ничего кардинально не изменится, то ты исполняешь мое желание. Если изменится, то я исполняю твое.
- Очень заманчиво.
Она опять улыбнулась, так, с веселыми чертями в глазах, и этим огорчила Илью еще больше. Она знала, что он попросит, потребует в случае проигрыша, она соглашалась на эти условия.
- Принято?
- До последней запятой.
Неожиданно обняла его, вцепилась как клещами, и безо всякого перехода перекинула в какое-то неизвестное Илье место. Белая гипсовая колоннада, позади город, впереди обрывистый склон холма, весь в садах и аккуратных домиках красного кирпича с черепичными крышами. Слева – круглый стеклянный павильон, по виду – ресторан, а справа натуральный плетень и перед ним розовые и белые цветы, а за ним белые мазанки, крытые соломой. И небо над нами, голубое-голубое, прозрачное, без конца и края. Пошли к обрыву, остановились, закурили.
- Где мы?
- А ты не узнаешь?
- Нет, а должен?
- Нас с Риткой сюда частенько на каникулы ссылали, ты на фотках видел… Ну, вечера на хуторе близ Диканьки.
- Полтава? А почему мы здесь?
- Просто другое место. Небольшой эксперимент.
- Да, всегда хотел спросить, как ты сделала ту бабочку?
- Я ее не делала, нельзя создавать материальные объекты из ничего.
- Но, я ее видел.
- Ты видел иллюзию, морок. По тому же принципу можно стать невидимым, или изменить внешность. Всего лишь обман зрения.
- А всякие хлопки и щелканья пальцами – для того чтобы отвлечь в этот момент внимание.
- Точно.
- А в чем сейчас условия опыта?
- Сейчас там, дома, собирается гроза.
- Люблю грозу в начале мая, когда…
- Да, именно так. Целый день жара терзала измученных горожан, некоторые падали в обморок, случались сердечные приступы. Ты должен был почувствовать это. Пять минут назад началась пыльная буря, небо затягивает тучами. Но прохлады все так же нет, наоборот духота усиливается. А не успеешь ты докурить сигарету, как разверзнутся хляби небесные, и не останется ни одного сухого кусочка асфальта.
Пока она говорила, Илья въяве представлял себе эту картину или Аська ее проецировала, усиливая притягательность: и марево над шоссе, и летящие в глаза клубы пыли, и низко бегущие, рваные облака, и крупные холодные первые капли, и наконец, сплошную стену ливня, полыхающие молнии и далекий затихающий громовой раскат.
- Хотел бы я это увидеть.
- Ты это много раз видел. Ничего не изменится оттого, что именно эту грозу ты пропустишь.
- И все же я хочу.
- Так и я, хочу именно этого человека.
И вернула Илью обратно ровно за секунду до того, как началась «его» гроза.
У Сашки день рождения в предпоследний день весны. Его «Корабли» всегда отмечали с размахом, веселились от души, потому что через день обычно начиналась сессия, и то была последняя на месяц вперед возможность оторваться. Ребята уже с полудня съезжались на дачу, разжигали костер, ходили на озеро, жарили шашлык. Те, кто все еще учился, подъезжали попозже, к вечеру.
Илья ждал свою зачетку, ему обещали автомат по экономической теории, но преподаватель задерживался. Мимо пролетела Аська, кивнув на бегу, что ждет в машине, и он опять мысленно вернулся к недавнему разговору с Эдиком, во время которого смог убедиться, что Аська опять оказалась права, при этом не сказав ничего лишнего. Люше ее игры словами, игры в слова никогда не удавались, он боялся, что Эдд несмотря на свое, мягко говоря, никакое состояние, разглядел за корректными и обтекаемыми фразами личное, то, что Илюха не всегда позволял себе обсуждать даже с Аськой. И сейчас, сегодня, Лю собирался предать его доверие, собирался соблазнить его девушку. «Но она не его. Не его. Она была и будет моей. Всегда. Парадокс. Как только отпущу по своей воле, тут же хочу обратно. Но, заполучив, мечтаю убежать».
- Корнилов, чего ухмыляешься?
- Предвкушаю разрешение нашего пари.
- Зря. Ты проиграл.
- Не понял?
- «Если за ближайшие две недели в ваших отношениях ничего кардинально не изменится, то ты исполняешь мое желание. Если изменится, то я исполняю твое». Так ты говорил. В моих с Эдиком отношениях кое-что кардинально поменялось – мы решили разбежаться, решили, что довольно уже мазохизма.
- Но ты же знаешь, что я имел в виду совсем не это.
- Знаю, но и ты знаешь, что пари ты проиграл.
- Нечестно, нечестно, нечестно… И что ты загадала мне сделать?
- Вылечи Сане головную боль.
- А откуда ты знаешь, что у него голова болит, ты его сканировала? Ты можешь на таком расстоянии это сделать?
- Не, просто помню, что у него всегда от свежего воздуха и пива…
- А Ритка не может?
- Не умеет она. И не отмазывайся, проиграл ведь.
Подставила, обвела вокруг пальца, сделала. И опять накрыла волна стыда. Илья был неправ, предлагая такие условия, она же не стала доказывать, не стала увещевать, просто дала понять, насколько она сама лучше, выше, благороднее, честнее… Сколько еще можно придумать синонимов?
Но Айс вовсе не была рада своей победе, он это понял так же верно, как и свою неправоту. Она сосредоточенно смотрела на дорогу, и видела совсем не пыльную грунтовку и посадки по обеим ее сторонам, а иконописный лик Эдика в обрамлении темно-русых, чуть волнистых волос.
- Хорошо. Что молчишь?
- Он не придет сегодня. Так что будем считать, что ты выиграл.
- Не принимается, я не желаю быть заменителем.
- Не желает он! Ты выиграл! Так что прими заслуженные овации и располагай мной, как сочтешь возможным.
- Сафина, я так не могу.
- А так можешь?
Люша не вполне понял, что она сделала, но его вдруг закрыло с головой теплым мягким светом, состоящим из всех их совместных минут, но так, как видела это она. Затопило нежностью, страстью, желанием, но не тем, которое нужно реализовывать немедля, а то которое испытывал давно, когда они были еще школьниками, когда ожидание интереснее самого процесса. Когда, засыпая, представляешь себе не секс, а то, как будешь смотреть на нее, поцелуешь у основания шеи, проведешь пальцами по ключице, а что будет потом не так уж, собственно, важно, да и случится ли это потом?
- А как же Эдд?
- Не надо все портить.
- Ася, я не могу.
Илья умолял, да, он готов был унизиться, потому что то, что они собирались сделать было нереально, неправильно, нечестно, это был какой-то новый уровень понимания магии и Аси, новый уровень их настроенности друг на друга. Он замер.
«Все гораздо проще, чем кажется. – Я понимаю. – Мы сегодня можем выйти за пределы человеческой морали, обязательств или… Я к этому готова. А ты?»
Вместо ответа он попробовал вернуть ей все самое лучшее, что когда-либо думал о ней, и она тут же ответила, словно замкнула контур. Что Илюшино – стало Асиным, она стала им, а он – ею; каждое прикосновение, рождало отклик, передававшийся обратно токами мыслей, желаний, настроений. Она умела это делать несравненно, эта ведьма.
Илья помнил, что летом Айса всегда ждала момента, когда начинает цвести липа. И не просто ждала – знала, где она зацветает раньше всего, где в самую последнюю очередь, и только на излете уезжала подальше от города, в какую-нибудь глухую, заброшенную деревню и набирала там огромный пакет липового цвета, сушила его, и распихивала по пузатым баночкам из-под коллекционного чая, а позже к нему присоединялись листья малины, смородины, мята, мелиса, валериана, чабрец. Из-за этого Илья у нее в гостях предпочитал пить кофе, туда-то она вряд ли сможет запихнуть что-то кроме сахара или молока.
В этот вечер никаких подносов с сухоцветом на ее балконе Лю не обнаружил. Зато обнаружил полную пепельницу окурков и новое плетеное кресло, куда с удовольствием кинул свою попу. Она щелчком отправила через стол ему пачку сигарет и продолжила сосредоточенно пускать колечки. Саня, Глеб и Рита резали овощи, Эдик с Олегом таскали на кухню стулья.
- Ну, рассказывай, как ты тут без нас жила.
- Пила. Блудила ночи на пролет. Спала до вечера.
- Серьезно?
- Вполне.
С нее станется. Это Илюша, как дурак, кроме экзаменов и того вечера на даче думать ни о чем не мог, а она абстрагировалась, оставила в прошлом, полетела дальше, куда глаза глядят. Как это может быть? У него холодело на сердце при встречах с Эдиком, у него случались мини-оргазмы при одном только воспоминании о том, что они вытворяли, он мучился сожалениями и угрызениями совести, а Аська давно уже не здесь. И что толку, что он теперь тоже знает, что самая первая в этом городе зацветает молоденькая липка на Посадской, напротив музыкальной школы. Она в это лето больше не сушит травки к чаю…
« Он знает, что мы… - В курсе. Спасибо. – И ты не боишься? – А я должна? – Что-то случилось за это время? – Нет, ничего такого. – Ты выбрала? – Я не выбрала, но я решила».
Не хочет об этом. Хорошо. Илья пытается найти ответ на ее лице, читать Асю у него никогда не получалось. Ни у кого не получалось. Улыбается, кидает Люше свое настроение. Дурак. Напридумывал себе всякого, чего и в помине нет. Есть сожаление, не оттого, что они позволили себе, а потому, что понимает, что творится со ним. Но с каким-то ослиным упрямством идет к своей цели, идет к Эдику, хоть и знает, что сама, своими руками все портит, и интересен конфликт – что же в итоге получится?
Кто первый дрогнет, отступится? Хотя Лю, пожалуй, и гадать не надо – она не проиграет в любом случае.
Сели смотреть кино. Она рядом с Эдиком в глубоком, низком кресле. Ее голова точно у него под подбородком. Страшный, двухголовый монстр. И из этого сравнения рождается странный сдвиг в восприятии, когда они рядом Илья видел их обоих как одного. Ее он в принципе видеть не должен, но видит обоих. Она ли наполнила себя им, или влила часть себя в него, но все рецепторы сообщают, что они – замкнутая система. Ревность, впервые в жизни Лю понимает, что это такое. Раньше не считал для себя возможным ревновать, даже к Максу, хоть они и равны, они маги, понимал, что это все – игры. А Эдд всего лишь человек. С ним она никогда не почувствует себя свободной, всегда между ними будет ее тайна. Но оказалось, что без всяких тайн и особых способностей он с ней – одно. Полное единение. И телом, и духом, и разумом.
«Он на тебя завязан. – Ага, вторая половинка. А толку-то?»
Илья ушел на балкон курить, позвал Асю за собой, но Эдик ее не пустил. «Не надо, Ась, не заводись». Но ее уже было не удержать, теперь под этой лавиной похоронит всех, и Люшу, и Эдьку, и ее. «Что ты делаешь? – А ты со мной? – Нет, прости».
Илье всегда не везло с географией в его любовных делах. Все его пассии жили довольно далеко, и это лишний раз убеждало в том, что лучше Аси зверя нет. Помимо всего прочего. Лето выдалось жарким, душным, маетным. Даже не обидно было во время практики сидеть в офисе, рядом с кондиционером, потом бегом домой, под душ, и только после восьми часов вечера имело смысл пройтись по прокаленному асфальту, выпить пива, раскланяться со знакомыми, послушать о чем пищат подружки близнецов, вяло перекинуться мыслей с Риткой. Она поступила к ним же в институт, на тот же факультет, где учился Эдик. «Жаль, что Ася с ним завязала, можно было бы лекции у него попросить. – Ради твоего же блага, не стоило бы этого делать. – Почему? – Потому что он прогульщик, разгильдяй и почерк у него ужасный. Где, кстати, твоя сестра? – Спроси что-нибудь полегче. По ощущениям, должна быть дома. – А почему не показывается? – Зачиталась какой-то гадостью опять. – А я слышал, что она поехала Макса встречать. – Так вернулась уже. – И что? – Я тебе двадцать раз уже говорила, не парься, она в нем не заинтересована. – Да, хотел тебе спасибо сказать, за Лену, подружку твою, интересная девочка. – Так, только, чур, не обижать, а то я тебе ноги повыдергаю». Может, даже проверять Илье не хотелось. Поэтому каждую ночь, через весь город, по шпалам, опять по шпалам…
Хорошо, что через центра, через парк, через мостик. Красота. И пустота. Никого. Это где-то по шоссе еще проносится редкий драндулет, а по пешеходным дорожкам только легкий ветерок и неясные тени. Но этой ночью все шло не так. Во-первых, он мог бы и портнуться, и были деньги, и их хватило бы проехаться на такси, но пока сообразил, оказалось, что через один мост уже перешел на автопилоте. Во-вторых, было отчетливое очучение, что идет Илья сегодня пешком не просто так, а с какой-то целью. И поэтому он даже не удивился, когда на одной из аллей заметил тонкий девичий силуэт, по всем параметрам девичий, но слишком уж уверенная поза, и энергия исходящая от нее жесткая, ясная, логичная. И не котенок, вроде Риты, и не пацанка – Ася; пантера, гибкая, сильная, ноги от ушей, вся в джинсе-стрейч, чтоб не стеснять движений. И сигарета со знакомым, терпким, сигарным привкусом.
Последний месяц со Илюхой что-то происходило, обострились все чувства, видел невидимое, постоянно отвлекался, как будто смотрел на себя со стороны, сны снились реальные до нелепости. Обнаружил, что Стасик повесила на него охрану, точнее обнаружил охрану, а по отсутствию следов определил, что Асина. Даже и не охрана, а так, предупреждалка, причем явно сварганенная еще в ту пору, когда они изучали в школе информатику, простенький такой алгоритм, если это – то …(бип), если это – то…(бип). Были там такие «если», которые он не очень-то понял, но раз уж поставила, то пусть висят. И все так предельно этично, согласно ее принципу невмешательства в личную жизнь.
Вероятно, на случай вторжения неопознанных «снежных людей» там тоже присутствовали «если», потому что он уже слышал где-то неподалеку мерный перестук ее сабо.
- Добрый вечер. Чем обязан?
Девушка явно ждала Илью, но вопрос проигнорировала, смотрела ему за спину остановившимся взглядом, сигарета тихонько тлела в ее руке.
- Привет, Снайпер.
- Привет, Черная дыра.
- Невидимка. Мы договорились, что не употребляем стандартную классификацию в личном общении.
- Рада тебя видеть в добром здравии, Невидимка.
- А что мне сделается?
Они явно иронизировали, только вот Лю совершенно не врубался почему.
- Ты заинтересована в этом вьюноше?
- Неприлично говорить о человеке, присутствующем здесь, как будто его нет. Прошу любить и жаловать – Илья. Илюха, познакомься, это – Лиза.
- Привет, рад знакомству.
- А уж как я рада. Надеюсь, знакомство окажется плодотворным и долгим.
- Ты его забираешь?
- Мне кажется, он уже созрел.
- Для учебы?
- И только.
- Эй, девочки, а меня спросить не забыли. Я вообще-то шел домой, я спать хочу. А срываться куда-то среди ночи я не согласный.
- Не волнуйся, Лиза хочет тебе предложить обучение в одном центре, для таких, как мы. Я там тоже училась, только давно, лет шесть назад. Ничего, жива.
- Ну, тогда хорошо.
Вот здорово, круто, замечательно. Опять впереди замаячили новые горизонты. А где-то на грани восприятия Илья слышал их разговор, который в общем-то слышать не должен был: «Если с ним что-то случится, я тебя убью. – Все так серьезно? Хи-хи. Беги-беги. А то опоздаешь. Насколько я помню, именно сегодня для тебя особенный день. – Прогнозистка недоделанная, я тебе говорила, и еще раз повторю – все твои прогнозы очень субъективны. Измени отношение к ситуации вокруг себя, измени свою реальность – изменятся прогнозы. Ты ведь специально выбрала этот день и час, чтобы устранить меня. Так или иначе. – И что? Я имею право. – Снайпер, ничего такого сегодня не произойдет, ты просто сдвинулась на этой теме. Впрочем, прояви терпимость к моему другу и я не стану тебе мешать. – Я уже боюсь. – А я тебя не пугаю».
Интересно, что такого должно сегодня случиться? Надо бы порасспросить Асю, только эта подружка хвостом вильнула и поскакала прочь, кивнув Илье на прощанье. И он остался один на один с Лизой.
- Она сегодня особенно хорошо выглядит. Обычно ведь предпочитает джинсы?
- Угу.
- И редко носит каблук, и не любит духи, не правда ли?
- Ты это к чему?
- У нее сегодня свидание.
Лю пожал плечами. «И что? Хоть двадцать. – Ну-ну. – Вообще-то я вас слышал, тебе важно нас поссорить, и уже хотя бы поэтому, я не позволю тебе… – Рыцарь? Это интересно. Значит слышал? Не должен был, а слышал. Еще интереснее. – Когда и куда явиться на занятия? – Я тебя завтра навещу. Бывай, ученик».
Можно было бы рвануть за Настей, догнать ее и пойти вместе домой, узнать про Снайпера, но вместо этого Илья уселся на ближайшую скамеечку и закурил. Не надо ей мешать. Пусть идет. Даже если ... Не даже. Она идет к Эдику. И ни печали, ни сожалений по этому поводу Илья не испытал. Ему же подкинули взамен сладкую косточку – упорядоченное обучение и серьезное знакомство с магическим сообществом. Расслабился и представил в мельчайших подробностях беседку перед своим подъездом, последний раз затянулся и шагнул в полоску света, падающего из окна его кухни. Но на предпоследней лестничной площадке тормознул, как задохнулся. Что значит Черная дыра? Нет, возможно, Снайпер расскажет, что за классификация такая, но еще прежде он догадался: вот почему у Аськи так легко получается затягивать и завлекать, вот почему ее рассказы так убедительны – она пропустила все через себя, или стала всем, что ее когда-либо интересовало. Она и им стала. Тогда, на озере. Не тянула силы, не вампирила, наоборот – он ощущал себя максимально живым потом. А плохо ему стало, когда она остыла, отпустила, перестала подпитывать тоненькую ниточку связи между ними. Если вспомнить – также было с Калиной, с Максом. И если ему, Люше так было лихо, то что же будет с Эддом?
«Сколько тебе лет? – Я старше тебя. А что? – Никак не могу решить, как к тебе обращаться? – Да... как хочешь. Но лучше не называй Снайпером. – Почему? – Это только твоя чокнутая подружка так меня называет. Называй Лизой. – Но ты же преподаватель? – И что? Здесь будут ученики старше тебя в два раза. – И ты больше знаешь. – Мои познания ничто, по сравнению с Асиными возможностями. Ее ж за это Анастасией Викторовной не станешь называть? – Как это? – Она была лучшей в нашем выпуске. И не стоит на месте».
На самом деле Лиза оказалась очень милой при свете дня, и вовсе не такой уж стервой. С ней Илья в два счета освоил перемещения из своей квартиры в здание центра, который, как он понял, располагался в одном из санаториев на Клязьме.
Из бесед с Лизой Илья узнал, что Снайпер и Ася познакомились давно, когда вместе учились. Не смотря на изрядную разницу в возрасте даже дружили, причем не Лиза таскала Аську по друзьям, а наоборот – именно Невидимка, как они ее называли, стала организатором тесной компашки, в которую входили уже известные Илюхе Грей и Сильвер, а также легендарный Джей, предпочетший обучаться магии в России, а не в родном Лос-Анжелесе. Они облазили весь мир, напитываясь впечатлениями, собирая разнообразные чудеса, делясь своими способностями. Однако, прошло какое-то время, и дружба их дала трещину, это Лю почувствовал, но причина от него ускользнула.
«Аська, по нашей классификации – черная дыра. Ты ведь заметил, что ее ауры не видно? Она – чуждый элемент, поглощает любое воздействие, ей практически невозможно причинить ущерб, поэтому так важно привлечь ее к работе, завербовать такую – великая удача. А она с самого начала категорично дала понять, что не хочет играть в наши игры. Наш тогдашний наставник, выживший из ума старикашка, выросший на Блаватской и Папюссе, устраивал нам демонстрации на ней, он считал, что раз уж ей все равно ничего не будет, то нечего миндальничать. Первое время она терпела. Ей было всего тринадцать лет – милая домашняя девочка. Но прошло несколько недель и она начала возражать, но что она могла против «профессора». А в один прекрасный момент, не выдержала и отразила одно из воздействий обратно. Профессор не сдерживал своих способностей, когда устраивал свои показательные выступления, и получил по полной. А она с тех пор объявила войну, оборонялась отчаянно, и потихоньку убедила всю нашу группу в том, что самое главное – сохранить достоинство, она выучила нас лучше, чем все наши кураторы, это трудно объяснить, она на самом деле эгоистичный и в некотором роде злой и порочный человек, точнее стала такой после центра, но она заставила нас быть честными с собой, каждый раз взвешивать последствия, и это привело к тому, что ни один из того выпуска не захотел остаться тут на работу. Кроме меня. – А ты почему осталась? – Я... как проститутка, продалась за деньги тому, кто хорошо заплатил».
В ее словах не было ни иронии, ни горечи, ни эпатажа. Просто констатация факта. И кем же надо быть, чтобы так цинично и спокойно говорить о себе такие вещи? «Она не просто так называет меня Снайпером. – Ты зачем подслушиваешь мысли? – Это вы там... в своем заколдованном городе непуганых идиотов все милые, добрые, хорошие, а в моем мире... все средства хороши, лишь бы был результат. – Я так понял, ты не хочешь, чтобы я присоединился к вашему дружному коллективу на долговременной основе? – Мне... без разницы, но я ей обещала».
******
- «Одной стороной острия Он отделяет пол от ума, другой – голову от тела. Замахнется первой – рождается страсть. Взмахнет другой – рождается страх. Никогда не известно какой стороной ударит, и потому люди по земле ходят в равной мере страстно желая и боясь встречи с его нежными и злыми глазами».
- Этого серба, я читала месяца четыре назад. Где ты его нашел?
- Сильвер выкопал.
- Знаешь, в том, что касается невозможных сравнений и никчемушных философских измышлений, я отдаю предпочтение Стругацким, но в тот момент, когда я впервые прочла эту «карту» я испугалась.
- Ты?
- Странно, да?
- Насколько я знаю, тебя сейчас может испугать лишь одно.
- Согласись, страх и страсть переплетены и неразделимы.
- Согласен.
- Попробуешь влезть в мои ботинки? А, Грей? Расскажешь мне, как ты видишь ситуацию?
- Не хочу. Мне противно, честно.
Грею действительно было противно, но не потому, что он не хотел лезть в Аськину душу, это не составило бы труда, особенно, если приглашают, всегда чужие мысли со стороны логичнее анализировать. Грею не хотелось потому, что в его собственной жизни творился полный писец. И как тогда можно быть категоричным в оценках чужих метаний, если сам… И эта фраза упала в его голову ровно на отведенное ей место, влипла настолько, что Серый, не задумываясь, процитировал ее дословно. Но смысл этой фразы от него ускользал, оставляя лишь настроение, вызывая на поверхность ассоциации, воспоминания о событиях, которые в любой другой истории, кроме его казались совершенно невозможными, но так было. Для Грея Он явил откровение, и показал, что большой разницы между сторонами его обоюдоострого меча нет, или вы думаете, что Он там еще разбирает, кому какой стороной замахнуться?
- Как писала Каренина в письме к Мерилин: «колеса любви расплющат нас в блин».
- Ты что мысли подслушиваешь?
- Нет. Ты их транслируешь.
- Не может быть.
- Может, ты все же расскажешь? Ты никогда не говоришь на эту тему. Но мне кажется, что еще чуть-чуть и ты взорвешься или сломаешься.
- А чем ты можешь помочь? Что с того, что ты узнаешь о моей слабости. Ты не она. Хоть и очень похожа. Не внешне. А по характеру. Тебе точно так же как и ей, неважно, чего хочу я. В наших отношениях я – ведомый, несмотря на то, что старше.
- Ты что-то не то съел сегодня.
- Вот как? Ты хотела откровенности, а теперь в кусты?
А девочка-то вполне уже выросла. И что с того, что она привыкла к Грею хорошему, замечательному, понимающему, пора показать ей, что он может быть совсем другим. Он знал, что злится совсем не на Аську, что она совершенно не виновата, но ему нужно было сбросить пар. Она стояла, прислонившись плечом к стволу рябины, и не особенно сопротивлялась напору, наоборот, в глазах ее светился интерес, и Грей опять вспомнил свою жену, Марину. Намотал на палец кожаный шнурок, болтающийся у Аськи на шее, расстояние между ними сокращалось, но она не проявляла ровно никакого беспокойства, только улыбалась. Та не улыбалась, у той в глазах горел огонь, вызов, гнев и желание. У этой же – снежные равнины, бескрайние, бесконечные, ледяное спокойствие и любопытство. Мелькнуло что-то и испарилось, со Греем не связанное. «Мне завтра будет стыдно. Но это завтра. Зря я это затеял. Но мне бы хотелось хоть раз увидеть Невидимку другой. По отношению ко мне. Не такой рациональной. Но видно не судьба. Таким ее увидит тот, кто стоит сейчас у окна, смотрит на нас и умоляет небеса не допустить…»
- Спасибо.
- За что?
- За то, что он видел нас.
- Ты тоже почувствовала?
- Я его привела смотреть на это.
Грей отступил. Такого не должно было случиться. «Ты понимаешь, что ты делаешь? – Вполне. – Ты делаешь только хуже. – Он должен захотеть вернуться. – Ты думаешь, что, заставляя его ревновать, ты приближаешь момент его возвращения?»
Ладно, она сама хотела. Надо показать ей. Именно показать, потому что рассказывать такое слишком тяжело. Проще раскрыть ей свою память, закидать ее картинками из своей жизни, пусть считает тараканов. Пусть видит, как было. Раз уж ей так хочется.
«Не надо Грей. Не надо. Пойдем лучше...» - «Пошли, но я б хотел, чтобы ты поняла…» - «Ты вряд ли скажешь мне что-то, чего я не знаю» - «Спорим? На что?» - « О, господи, провалитесь вы пропадом… Я – что? до конца жизни буду спорить? Из-за одного такого вот спора похерилась вся моя личная жизнь». – «Аська, не переводи тему, ты будешь слушать, я тебе сказал!»
И тут его захватило и понесло ей навстречу, прямо в бескрайние просторы ее видения и это было за гранью понимания, никогда еще Грей так не распылялся, и при этом не достигал такой концентрации. Он представил себе, как любопытный бог-ребенок рассыпает по круглому артуровскому столу светло-серый мелкий песок, поверх него щедро присаливает почти черной гранитной крошкой, каждая слюдинка которой переливается мельчайшими гранями от розового до фиолетового; потом подумав бог-творец вдоль края выкладывает сложный, немыслимой красоты ни разу не повторяющийся орнамент из кусочков бирюзы, малахита, аквамарина, янтаря различных форм и расцветок, прокладывает бороздки из меди и яшмы, и наконец водружает посредине огромное, круглое блюдо, сработанное греками и покрытое глянцевой черной глазурью. Такими были странные и даже иногда страшные ее глаза, Серый никогда больше ни у кого не видел таких, да и не было, если честно, желания заглядывать, разглядывать так пристально.
Голос в его голове, Асин голос шептал: «откройся, отпусти себя», а он отвечал ей «меня нет, я тень того, кем был» - «бред, ты есть, я есть, мы есть» - «и она есть, только почему-то не для меня, но я хочу, я знаю, должно быть не так» - «а как?»
Ася швырнула его на ту черную тарелку с размаху, и он разлетелся на миллиарды частичек и долго и трудно вспоминал, кто он. Но прежде чем вспомнить это, Грей вспомнил Марину, и тогда все последующее закружилось вокруг нее, как вокруг стержня, намоталось коконом и обрело целостность. Удобно встало на место. Медовый месяц их, перемежающийся ее изменами, полгода совместной жизни со спайсом скандалов. Все ее улыбочки и многообещающие взгляды, адресованные другим; бесчисленные, бесконечные ее тренировки, которые Грей смотрел с балкона спортивного комплекса, и багряный, в дымчатых разводах мячик, взлетающий раз от раза на одну и ту же четко отмеренную высоту, а потом легко и вкусно впечатывающийся в вовремя подставленную ладонь. Он спрашивал тогда еще «не жену», зачем ей постоянно повторять эти броски, элементы программы, иногда ему казалось, что цвета слоновой кости с переходом в алый лента, выписывает одни и те же сложные вензеля в воздухе, повинуясь руке, а обруч катится за ней, как приклеенный. Она же улыбалась вымученной мелкозубой улыбкой и говорила, что на то и программа, что все должно быть отработано, что есть понятия «артистизм и композиция».
Умом он все понимал, но четкость линий, движений, перемещений по площадке, с которой Марио неизменно проигрывала свой номер, сводила его с ума. Не вопрос – во время выступлений это выглядело потрясающе красиво. Особенно завораживали плавные, змеиные движения ее тонкого, стремительного тела, выразительные руки, которые будто совсем не имели костей, но в этом танце не было творчества, шаг влево, шаг вправо… Она и отдалась ему впервые именно потому, что до смерти обиделась, когда он назвал ее ремесленником, автоматом без души. И даже в этом, ликующем и непредсказуемом действии до жути смущала ее гуттаперчивость, пугала и обламывала. Так больно осознавать, что он любит ее, именно ее. Не кого-то другого, ведь вокруг есть много достойных, а она бьет и приманивает, провоцирует, не отпускает, вызывая самые мерзкие и самые низменные его проявления, и время не лечит, т.е. недвусмысленно дает понять невозможность их союза, и невозможность другого существования, существования без нее. Ася задумчиво шагала рядом, и Грей вдруг понял, что все это время они тихонько двигались в сторону центра, и даже о чем-то беседовали, и даже что-то из этой беседы его успело зацепить и порадовать. «Это ты, или это я?» - « Знаешь, если предположить, что твой мозг – компьютер, то к примеру, наши отношения ты заархивировал, кроме того, что хранится в оперативке, и мне это обидно.» - «Значит ты».
- Не вижу смысла доставать их из архива, зачем, я же не заинтересован портить тебе жизнь, я говорил уже, что ценю наши отношения именно такими.
- Заархивируй те. Заархивируй Марину.
Она впервые назвала ее по имени и Грей скривился. «Не лезь» - «Хорошо. Как скажешь». Развернулась и пошла к себе. «Прости, прости, прости. Аська, не добивай. Я прошу тебя, я попробую».
Ну что ж, с чего начать? С учебы, наверное, с центра.
У Аси даже в детстве был очень тяжелый взгляд; верхние веки, с длинными прямыми вечно опущенными вниз ресницами, были постоянно полуприкрыты почти до середины неестественно расширенных зрачков, поэтому глаза казались темными, на самом же деле они наверняка порадовали бы какого-нибудь диагноста по радужной оболочке, потому что при ближайшем рассмотрении оказывались прозрачным горным ручьем, на дне которого, россыпью мелкой разноцветной гальки… Однако, насколько Грей знал, на здоровье она никогда не жаловалась, разве что на головную боль, но и от нее Ася избавлялась решительно и беспощадно. Серьезные и грустные глаза на совершенно детском, открытом лице. Оксюморон, но реальность.
Обычно, после обнаружения, осознания магом собственного дара ему дают от года до четырех лет для того, что бы поковыряться в себе самому, а затем шлифуют и дополняют его способности во время трехмесячных «курсов вождения». Это, кстати, Лиза придумала такое название, потому что часто для учащихся это самый простой способ объяснить свою занятость тем, кто имеет право требовать объяснений. Ни Аське, ни Грею, ни Лизе объясняться было не перед кем. Аська отродясь этого не делала, по причине того, что постоянно мигрировала из художки в музыкалку, из музыкалки на танцы, с танцев в фотостудию, а им, студентам вообще никто был не указ. Поэтому после занятий они частенько гуляли вместе и делились некоторыми своими достижениями. Грей поначалу предпочел бы от Аськи отделаться и проводить больше времени с Лизой, они же практически ровесники, но к его удивлению Лиза везде и всюду таскала Невидимку за собой. Для Снайпера не существовало бескорыстной дружбы, она дружила скорее по-мужски, т.е. прикидывая, какую выгоду можно извлечь из того или иного персонажа, она каким-то чутьем раньше других поняла, что Невидимка – Черная дыра, и сделала вывод, что ей правильней было бы держать Асю поближе к себе. Возможно, удастся подсмотреть пару-другую секретов, научиться чему-то. Есть люди, которые одержимы завистью, они долго и трудно преодолевают препятствия и добиваются желаемого так или иначе, и Лиза была именно такой. Аська же относилась к своему дару очень спокойно, гораздо важнее ей было доказать, что она прежде всего человек, а уже потом энергетический феномен. Лизка же бесилась и оттого, что Асины возможности оказались для нее недостижимы, и от ее же индифферентности к собственной силе. Грею зачастую приходилось выступать в роли буфера, при этом он так и не определился с тем, чья позиция ему ближе. Аську воспринимать всерьез он просто не мог, это пришло позже, когда она вдруг семимильными шагами надумала взрослеть. Это тоже, доложу вам, было что-то. «Любви нет. Есть химия. Причем исключительно в моем мозгу. Отчасти эта химия возникла в ответ на посланный сигнал противной (?) стороны. Следовательно, если отбросить соображения морали, все просто до ужаса». – «Ты рассуждаешь, как старый циник, разочаровавшийся в неких конкретных отношениях, не сумевший добиться там желаемого и потому довольствующийся суррогатом». – «Возможно, но раз уж мне все равно предстоит довольствоваться тем, что есть, то, по крайней мере, я вооружена и смотрю на мир, отбросив заблуждения и розовые очки». – «По-моему, в любви без розовых диоптрий не обойтись?». Нельзя сказать, чтобы она была упертой, нет, наоборот, она впитывала информацию, просеивала ее, копила в голове перлы и бриллианты, при этом до определенной степени ей было совершенно все равно, чем свою жизнь наполнить. На взгляд Грея, в ее голове царил хаос. Она же легко и убедительно строила из разнообразных фактов логические конструкции, которые ни на миг не оставались монолитами, наоборот, даже в процессе строительства она постоянно в себе сомневалась, сама же накидывала массу версий и сама же с собой спорила, всегда восприимчиво относилась к любому мнению, любому человеку, любому событию. Вот, к примеру, Паша Калинин, мерзейшее существо, без царя в голове, без каких либо понятий о нравственности. Однако удостоился ее внимания и даже больше, она его настолько зацепила, что он надумал меняться, только он, изменившийся, на фиг ей был не нужен. Он никакой ей был не нужен, как, в принципе, и она бы была ему не нужна, если б он увидел в ее глазах хоть каплю искренней к нему привязанности. Она всегда в подобных экспериментах оказывалась зеркалом, хотите, господа, увидеть, как выглядите вы со стороны, когда кадрите девушку на вечер? Бывало, Грей спрашивал ее, как она может быть такой, а она отвечала, что ее настроения-состояния – как маятник. Качнет в одну сторону – зайка-лапочка, комсомолка-красавица, идейность, праведность, характер. В отрицательной части графика – нет предела низости, в которую она в состоянии впасть, и каждый раз по разному, амплитуда колебаний не поддается вычислению. «И почему, блин, я должен быть хранителем ключей от твоих подземелий, чем я заслужил эту честь?» - «А ты такой же, так ведь?» - « В смысле?» - «Ты ведешь себя корректно и адекватно по отношению к окружающим, при этом в своей собственной жизни ты вытворяешь нереальные вещи, делаешь себе гадости, но кроме тебя никто другой не смеет …» - « И что с того?» - « Ну, я надеялась, что ты поймешь, что с тобой я могу быть искренней» - «Можешь, но мы и так искренни друг с другом, я имею в виду всех остальных магов, мы по-другому не умеем, потому что чувствуем фальшь раньше, потому что оппонент в любой момент может проверить так это или по-другому». Она фыркнула. «Бред. Ты никогда не думал, что наши высказывания и мысли, даже самые искренние, сиюминутны, завтра ты уже переменишь мнение, через год и думать забудешь. Если изначально сделать ссылку на это, если додуматься до такого и в дальнейшем действовать исходя из этого постулата, то все ваши проверки на правдивость – нафиг-нафиг» - «Ну, дорогая, ты явно не зря училась у Саныча». А Санычи - это монстры-маги. Особенно старший, давно уже пенсионер, он любил Аську по-стариковски сентиментально, тем более сильно, что у него собственных отпрысков не было. И потому, удаливший от дел, он с удовольствием возился с Асей, передавая ей свои реальные достижения, а также догадки, которые ему уже не очень интересно было проверять. Впрочем, он не брезговал общением и с Аськиными приятелями, ежели им хотелось его слушать. Но один из сильнейших действующих магов, одаренный массой талантов, он все ж таки был лишен одного – он не любил долгие объяснения. Он обычно показывал. И все. Объясняла Аська. Как она с первого раза все понимала – фиг знает...
Они все одномоментно жили в разных слоях реальности и поведение магов в разных социумах различалось. Наверное, ей действительно важно, что Грей может быть единственный, знал ее настоящую; маги ее опасаются и не очень-то любят, они подозрительны, постоянно меряются силой, подтверждают свой статус, а она вне статуса, всегда, и в тринадцать лет, и сейчас. Семья – это особый мир, где есть раз и навсегда установленный порядок старшинства, с которым вне зависимости от того, насколько самостоятельным ты себя считаешь, приходится смириться. Друзья? Она говорила, что приходилось сдерживаться, чтобы не слишком шокировать сверстников, хотя многие стадии взросления она прошла гораздо раньше, особенно она, конечно, переживала из-за Илюхи, он не видел в ней девушку, т.е. не мог решиться перенести на детскую дружбу свои новые мысли и желания. Она, между тем, отказывалась выделяться, она хотела быть обыкновенной и всячески дистанцировалась, но при этом она все же была исследователем, и не всегда могла совместить… в принципе любой из них такой, только большинство оказывается в состоянии воспринимать свои таланты в более сознательном, старшем возрасте.
- А правда, что вы со Снайпером прокляли друг друга?
- Какое там. Так, попали во взаимосвязанную развилку, ничего серьезного.
- Ну, я бы так не сказал, Снайпер говорит, что срок наступает этим летом, и ее несколько потряхивает.
- И совершенно зря. Реальность определяет восприятие, если ей охота заморачиваться по пустякам – бога ради. А ты давно с ней общался?
- Пару дней назад, и не переводи тему, насколько я понял, она сказала, что ты откажешься от близкого друга в сложной ситуации из-за личной выгоды.
- Предсказательница, тоже мне. Она увидела действительно кусочек возможного моего будущего, увидела мое отношение к ситуации, из-за гипертрофированного чувства ответственности я, реально, скорее всего буду переживать, что бросаю Илюху, но в этот конкретный день, который она обозначила, все так сойдется, другого раза не будет…
- А почему она считает это проклятьем?
- Потому что именно она поставит меня в ту ситуацию, когда я вынуждена буду выбирать, а развилка в том, что если она не будет хорошим человеком, то я ей грозит мое видение ситуации: «Во имя жизни правит миром любовь»
- Разве это проклятие?
- Для такой, как она – да. Для тебя тоже. Для меня. Хотя… Мое личное, не знаю как твое, предназначение на земле - продолжиться. Кто нас вспомнит потом, мы не философы, не ученые, не правители, что мы оставим после себя, если не будущие поколения, несущие нашу генетическую формулу и память о нас, о том, чем мы были, что мы смогли сделать, дать этим будущим поколениям?
- Ну, ты загнула, мне кажется, раньше или позже мы к этому придем, но не теперь, не время сейчас.
- Так ли? Лизке уже двадцать пять, тебе тоже.
- Не думал, что ты приверженец таких обывательских позиций.
- Да нет же, дурище, дело не в мнениях общества, просто вы привыкаете к самостоятельности, в привыкаете быть эгоистами, а жить для кого-то – это не просто веление твоей воли, потребность твоей души, это ежедневный труд, чем больше ты затягиваешь свое одиночество, лелеешь свою самость и неприкаянность, тем тяжелее будет потом привыкнуть к иному.
Во многом, конечно, она права, но все-таки Грей не вполне понимал, как эти мысли логично соседствуют в ее голове с ее собственной неудержимостью.
- Я делаю то, что я делаю.
- Ты замахала уже мысли читать!
- А этого я никогда не делаю, тем более с близкими людьми. «Есть прямота — кривее кривоты, она внутри себя самой горбата…»
Она действительно - делала то, что делала, особенно в той части синусоиды, где ее желания существовали отдельно от ее разума, и… «В этот вечер просит странствия душа, в этот вечер больно помнить и дышать, и что-то случилось, любимый, но ты так далеко от меня в этот вечер…»
- Ночь на дворе, Сафина. И ты говоришь, что мысли не читаешь. Ты теперь поешь про себя у меня в голове. Слушай, зайка, а давай-ка мы с тобой завтра, т.е. уже сегодня в горы махнем к Андрюхе?
- В горы? Давай. Только мы со Звягинцевым в несколько натянутых отношениях.
- Это потому, что он в отличие от меня, человек с принципами и убеждениями.
- Я только в одном глубоко убежден – не надо иметь убеждений. «Из мухи делает слона, и после — продает слоновую кость».
- Айс, ты сегодня шмеля проглотила? Злая, игривая и поющая. Взлетишь ненароком.
- Нытик. Зануда. Все, пока. До вечера. Я тебя тоже очень люблю.
Когда Грей проснулся, сквозь жалюзи вовсю жарило солнце, пыльный воздух студии звенел мухами, нарезающими круги вокруг люстры. Он заключил их в сферу и аккуратно отбуксировал к балконной двери. Наверное, надо кондиционер поставить, духота стояла немыслимая. Связался со Звягинцевым, тот как всегда обрадовался, надавал кучу заданий, только предупредил, чтобы в лагере не материализовывался – слишком опасно, обещал встретить. На вероятность Асиного появления отреагировал однозначно – лучше б Грей нашел двух подружек-веселушек, для неформального общения на высшем уровне. Но не возражал.
Аська взяла с собой хороший виски, чем очень Андрюху порадовала. Пока они накрывали поляну, она курила, любовалась на близкие звезды и напряженно принюхивалась, вслушивалась в ночные незнакомые шорохи и звуки.
- Звягинцев, а ты не против, если мы пригласим еще одну персону?
- Нет, а что?
Она перенесла их километра за два от того места, где они расположились, но сама не проявилась, а зависла где-то поблизости, прицепившись к Грею. «Прости, прости, прости, Грэй, я постою пока в сторонке, ты же знаешь, Снайпер меня недолюбливает, вы ее легче уговорите, если она не будет знать, что я рядом».
- Привет, Лиза, – они обнялись, - прошу прощения, что отрываю тебя во время задания, но может, ты не откажешься посидеть с нами, раз уж все так совпало. Да, знакомься, это майор Звягинцев.
- Андрей. Очарован, раздавлен, - Андрюхина тяжеловесная галантность неожиданно прорвалась смущением, что Грея несколько заинтриговало.
- Очень приятно, Лиза. Кто из вас меня засек? Мне казалось, я неплохо замаскировалась?
- Может, мы обсудим это в более приятной обстановке?
- Здесь на сорок километров вокруг обстановка одна и та же, но впрочем, до завтрашнего утра мне совершенно нечем заняться, так что…
Реакция Снайпера на Аську оказалась очень спокойной, а та, в их отсутствие подвесила маскировочных зеркал и развела костер, что сделало пикник более уютным, и в то же время позволило им оставаться незамеченными.
- Вот кто меня вычислил, что же, рада и тебе, Невидимка.
- Привет, Снайпер. Взаимно.
Вначале все шло неплохо, Снайпер с Андреем быстро сошлись на профессиональной почве. Лизка тут уже неделю обрабатывала одного полевого командира, внедряла ему мысли о том, что он нереально устал, о том что у него сын в Ростове, которого он год уже не видел, а его бригаде, и их родным и знакомым – что-то подобное и каждому свое, а кроме того, прикрывала готовящуюся передачу заложников от всяких возможных неприятностей. Андрюха, насколько Грей был в курсе, последние три года занимался одним и тем же – сопровождал колонны, таща на себе шит, и потому его подопечным никогда за время переходов не случалось попадать в засады. Силовики обменивались своими личными наработками, вспоминали какие-то задания, и Серый чувствовал, что их взаимное восхищение растет с каждой минутой. Аська, мгновенно материализовав четыре пузатых бокала со льдом и разлив по ним спиртное пролевитировала каждому свой, отхлебнула, закурила, уселась на камень у костра, в прозрачных ее глазах заплясали озорные черти.
- Слушай, Грей, а ты действительно, до сих пор хочешь свою жену обратно?
- Не знаю, нет. Впрочем, ты поймешь это лучше меня, залезь, посмотри.
- Это неэтично, непростительно, неправильно, это вторжение в личное пространство, я не буду. Просто, я хотела узнать, что именно она считала недостаточным, она же изменяла тебе не просто так, что-то же ее не устраивало в тебе?
- Она хотела, чтобы я был кем-то, ее интересовал вопрос престижа. Она общалась с такими навороченными девицами из местного высшего общества. У одной папик, у другой муж, у третьей жених – все шишки. По деньгам я может, и не шибко от них отличался, по крайней мере, я ее не ограничивал, а вот похвастать, кроме достатка, ей было особо нечем.
- А сама она не хотела стать кем-то?
- Не думаю, она так воспитана, у нее и мама такая же, за спиной у важного мужа интеллектуалка-красавица. Она не понимает, как можно жить по-другому.
- А почему бы тебе не подарить ей салон?
- То есть?
- Ну, тебе же от тетки досталась квартира в центрах на первом этаже, сделай там дверь с улицы, ремонт, купи оборудование и пусть она там будет директором. Хозяйка салона красоты – это звучит гордо. И пусть набирает себе клиентов из своих чудных подружек. Она, кажется, экономист по образованию? Вот и пусть ведет бухгалтерию, хозяйничает. Кажется у нее день рожденья через пару месяцев?
- Так, прям, все просто?
- Тогда не ной. Ты же говорил, что согласен ради нее на все, что угодно. Ну, так сделай что-нибудь. Хочешь – сюрприз, хочешь - предупреди, тогда вместе будете все решать, выбирать, ей же наверное видней, как все должно быть.
- А я думал, ты мне поможешь, мы бы с тобой полазили по миру, посмотрели, что в этом направлении можно выбрать.
- Может, было бы правильнее тебе открыться ей, хочешь, я Марине потом блок поставлю на неразглашение. Или, если что не так пройдет – память подчищу.
- А ты можешь?
- Ну, конечно.
- Давай попробуем.
«Милая, добрая, славная моя девочка, господи, спасибо тебе». Теперь Грей мог прийти к Марио и сказать: «Маринка, давай начнем все сначала». Он готов был расцеловать Аську, а та улыбалась, глядя ему в глаза: «Знаешь, если это все-таки принципиально, то лет через пять мы тебя и директором сделаем, правда-правда, если захочешь».
Лиза, между тем прислушивалась к разговору Аси и Грея краем уха и начинала нервничать. Андрей, эмоционально уже завязан был на нее и потому тоже начинал закипать в отношении Невидимки праведным гневом.
- Ась, а почему ты с нами не пошла Лизу приглашать, и как так получилось, что ты нас перекинула, а тебя видно не было?
- Я вообще с вами идти не собиралась, потому что Снайпер, как и ты, меня не очень любит. И в невидимок я не играла, она бы все равно меня вычислила, я кинула только вас.
- А ты можешь какой-нибудь большой груз перебросить таким образом?
- Ну, я не джин, конечно, дворцы переносить, но вообще-то могла бы.
- А БТР можешь?
- Колонну целую, но не буду, и учить тебя не стану.
- Почему?
- А потому, что наша несравненная ведьма не разделяет наших взглядов, она патриотизму чужда, так?
- Дело не в патриотизме, Снайпер, ты же знаешь. Скажи: для чего? Чтобы вы могли очередную зачистку провести? Чтобы по дороге никого не прибили, но перестреляли в каком-нибудь ущелье или деревне, в какой-нить зоне агрессивности, где особенно сильно вас ненавидят. Я не хочу. И кроме того, у вас тут бюрократия сплошная, на каждом КПП отмечаться надо, у меня от такой дискретности изжога будет.
- Изжога? Да ты понимаешь, что говоришь? Тебе столько дано, а тебе лень пальцем пошевелить.
- Я не обязана что-то делать, просто потому, что я могу. Ты не думал, что мне «дано», как ты выразился, как раз потому, что я чувствую равновесие, чувствую грань, которую нельзя переступать?
- Значит мы по сравнению с тобой – букашки? Кесарю кесарево?
- Если тебе охотно воспринимать ситуацию именно так – изволь. Спорить не буду.
Дальнейшее Грей видел как в замедленном просмотре: с пальцев Звягинцева слетел огненный луч. Лиза, давно уже знакомая с Асей, сгустила воздух перед собой до алмазной твердости и метнула его в Невидимку лишь мгновеньем позже Андрюхи, а Грей рванулся, сам от себя такого не ожидая, наперерез им, прикрыть свою девочку, понимая, что не только не спасет ее, но и сам вряд ли выдержит такой удар; Аська же моментом выхватила его в полете и отодвинула в сторону, сама осталась открытой, даже не пыталась защищаться. Однажды он уже такое видел, но сейчас на фоне звездного неба и гор это выглядело особенно завораживающе: перемешавшись между собой, заряды образовали светящуюся сферу, вспыхивающую, взрывающуюся, завихряющуюся. Она висела в воздухе перед Настей, которая смотрела через нее, поверх нее на этих двоих, ничуть не осуждающе, не испуганно, Грей сказал бы равнодушно. Это был поединок воли, они всячески пытались хоть как-то переломить ситуацию, метали громы и молнии, а она просто стояла и смотрела на их усилия, создавая Серому защиту и держа перед собой энергетический шар, в который неизменно аккумулировала все их воздействия. Потом, когда ребята выдохлись, обошла его, стала так, чтобы им было видно, что она делает и легко дотронувшись до сферы рукой, сделала вид, что подкидывает легкий надувной мячик, а потом просто вобрала ее в себя, на мгновение изменив их видение так, чтобы глядели магическим оком. Окрасилась, заиграла всеми цветами радуги и спустя мгновение стала пустотой… впрочем, как всегда.
- Когда-нибудь я тебя достану, Настя.
- Это вряд ли, майор. Не думал ли ты, что мне не составит труда вырубить тебя прямо сейчас, или завтра, или как-нибудь ты ляжешь вздремнуть и не проснешься? Я могу это сделать. Но не делаю. Для меня все на свете возможно, но я «не делаю», понимаешь? Все вокруг для меня просто вопрос моего выбора.
- Это неправильно. Тебя надо уничтожить, ты потенциальная угроза обществу.
- Потенциальная. Ты тоже - угроза, а уж о Снайпере и говорить не приходится. Значит, вас тоже надо уничтожить? Ты, правда, в это веришь?
- А ты во что веришь, деточка?
- Маленький домик, русская печка, пол деревянный, лавка и свечка, и ребятишек в доме орава – вот оно счастье, правда, Забава?
- Ребятки, она уже второй день поет, колдует, что ли, постоянно?
- Формулирую намерение, не так ли, Снайпер? Ты же и сама уже который день внедряешь что-то похожее в голову местных жителей, только у тебя нет убежденности, что так правильно. У тебя самой – нет.
- Во имя жизни правит миром любовь? Так?
- Ага.
Снайпер смотрела на Аську с уважением, Грей не знал, чего там было больше – восхищения от ее сил, или понимания, наконец, чего-то другого, ускользающего. «Это не ведьма, Грэй, это – венец творения. Мы, блин, тщимся, рвемся куда-то, делаем вид, что растем над собой, а она отказывается и растет действительно, нам не догнать ее, никогда, обидно до слез. Мы не можем позволить себе лжи в своем кругу потому, что в любой момент можем быть пойманы на этой неправде, а она не может себе позволить того же, но по другой причине – она просто не любит врать себе. Мы беззастенчиво копаемся в мыслях других, а она ставит во главу угла осознанный или интуитивный выбор свободного в созидании человека и оказывается права» - «Может, откажешься от проклятия?» - «Нет, это даже становится интересным, доиграю до конца».
Звягинцев позвал их кушать.
*****
Илья узнал Ирэну гораздо раньше, чем познакомился лично. Угадал в грустных глазах Сереги. Увидел ее тень, задвинутую подальше усилием воли, увидел и его вину, и ее обиду. Рыжая «пятнадцатилетняя веселая» девочка Саша… почти неприлично радовалась всякому доказательству своей над ней победы. А тихий застенчивый хакер Костик, с которым Лю пересекался, когда успевал доползти до компьютера раньше, чем до кровати, просто светился, когда думал о ней.
В этот год многие его знакомцы сменили своих подруг-ровесниц, переключились на школьниц. В этом был определенный резон, невозможно было не поддаться свежести, очарованию наивной испорченности; чем они там в своих школьных тусовках занимались неизвестно, но эти девочки как будто перепрыгнули ступеньку сомнений, т.е. понятий о нравственности и, соответственно, возвышающих душу переживаний в них не наблюдалось. А чувствовалась пятисекундная азартная готовность к взрослой игре, такой же увлекательной, как и буквально пару лет назад игра в куклу Барби. И собственно игры со Ильей, как с мужчиной не велось, так же как и раньше несчастная кукла вовсе не использовалась для «играния» - и «парень» и пластмассовая уродка употреблялись для «показа и рассказа» перед заинтересованными зрительницами той же культурной категории. Но!... парадокс – с ними легко было почувствовать себя взрослым… и мужчиной… не столько самцом, сколько защитником. Вот. Илья знал, что по жизни – всеяден. Даже к Снайперу он местами испытывал не вполне цензурные чувства. И раз уж вокруг него по большей части водятся Лолиты, то не удивительно, что и в его личном списке окажется парочка. Рыжая девочка Саша оказалась неподражаема – никаких намеков она не понимала, считала, что постоянные динамо – часть его эпатажа, что Илья ее так проверяет, уважает и бережет. Оказываемые ей знаки внимания, самые ничтожные, превозносились и переоценивались. Она обожала дискотеки, концерты и вечеринки. Люшу это устраивало – он был почти избавлен от необходимости с ней разговаривать. Категорически не совпадая с ней ментальностью, он любил спрашивать, а Саша, когда чего-то не понимала, предпочитала напустить на себя загадочность, а не признаться и выслушать объяснения.
В свое время, вписываясь на базу, «Корабли» обещали, что будут принимать участие в праздничных мероприятиях, устраиваемых комитетом по делам молодежи. Эти концерты, которые поначалу воспринимались тяжко, со временем превратились в форменное дебоширство, потому что их сумасшедшая вокалистка становилась транслятором. Она качала энергию толпы, жаждущей зрелищ, пропитанной спиртом, желаниями, злостью, копотью разуверенности, разочарования, и отдавала эту энергию обратно переработанной, и не только ее - отдавала себя всю вместе с музыкой, сметала негатив, мелодии струились по венам, как наркотик. И толпа была готова съесть с ее рук, что угодно – и Вертинского, и Багушевскую, и «генералов песчаных карьеров», и Линду, и … даже ее саму.
В тот вечер Илья стоял на сцене, оглушенный мощью динамиков и ослепленный подсветкой, захваченный отчаянной дерзостью, абсолютно уверенный в своих силах и импровизирующий. В редкие моменты перерывов он пытался вглядеться в лица зрителей, хотелось понять, как их принимают. Нравится – не нравится то, что они играют? Засек Серегу, а впереди стояла Ирина. Идеальный овал бледного лица, гладкие каштановые волосы, тонкая бровь. И невыносимая, королевская гордость. «Да кто ж ты такая, девочка?» Лю приготовился увидеть яркую и сложную, многослойную, рваную ауру мага, но вместо этого – матовый кокон, идеальный как абрис ее лица.
Ирина… ни на минуту не забывая о гордости, не надеясь и не загадывая на завтра, не связывая со Ильей ничего, кроме тогдашней невероятной ночи, она… не снисходила королевой до смиренного своего раба, не жалела, не заглядывала восхищенно в рот – она … пришла, как равная. И на следующее утро даже не спросила, как его зовут. Без тени кокетства.
«Она наша» - это Аська. Лю верил, но спорил, упирался. Что же теперь, не верить собственным глазам. Ася смеялась: «У тебя еще не было подружки-ведьмы» - «А ты как же?» - «Я не в счет» - «Не наша она, не может быть» - «Пока еще не наша, но мы ее разбудим».
С ним такое было впервые. Он не тяготился ролью инициатора, Лю забывал о главной задаче. Его подхватило и понесло ветром, каждое последующее событие вытекало из предыдущего, не оставляя времени задуматься, разработать генеральную стратегию. Может Ася, конечно, что-то и просчитывала в отношении Иринки. А Илюша просто жил. Серега смотрел на него зло и не понимал, почему Илья не находит привлекательной его «рыжую», но откровенно восхищается Ирой. Эдик ехидничал: «зачем тебе вторая Ася?» Лю отвечал, что Ася – одна единственная и неповторимая и даже сравнивать с ней кого-то – кощунство, на что Эдька тускнел, всем телом горбился, подбирался, даже становился меньше размером, и уходил, как побитая собака. Рыжая девочка бесилась и утешалась с Сережей и пропадала из Ириной жизни, и не просто игнорировалась, а переставала существовать. Зато появилась в Асиной… точнее в Эдиковой… А Лю фиксировал все эти движения, и старался не добавлять к ним своих.
То, к чему с любой другой он шел осознанно, что являлось венцом отношений, у них с Ириной оказалось началом. Быстрота, взгляд, минимум слов, слияние. Могло бы дальше ничего и не быть. В том сценарии, который писала Ирина – точно не было. Но она была ведьмой. И сценарий писало магическое равновесие, в лице Невидимки, которая, как водится, не искала легких путей.
Илюшины победы над девушками объяснялись тем, что он настраивался на их волну, он их «угадывал». И становился тем, кого они хотели, не сильно при этом себя напрягая. И когда остывал, так же быстро с волны соскакивал, так что обычно бросали его. Так Илья не чувствовал себя виноватым, он пытался не причинить неудобства. С магами такой номер не проходил. Они неуверенность, фальшь, игру друг в друге засекали очень быстро, потому что большей частью информацию впитывали невербально. Илья не пытался играть в свое время с Асей, просто она видела дальше, она знала, что постоянство не для него, и отошла в сторону. А другого опыта отношений с ведьмой у Ильи не было, даже с непроявленной.
Он верил Аське, конечно, но ни разу не засек в Иринке ни малейшего сдвига, а уж он старался. Ира обладала очень четкой и внятной склонностью к чувственному восприятию жизни. Она наслаждалась текстурой тканей, вкусом кофе, недопрожаренностью, кровавостью мяса, смотреть, как она ест креветки, было невозможно, слишком много животного сквозило в ее жестах. Она очень эстетично танцевала, любила танцевать. В душе или на кухне напевала что-то постоянно. Вообще, она казалась Илье существом иного мира, да так оно и было.
- Ваш город, я долго к нему привыкала, очень безалаберный, не то чтобы зеленый, скорее заросший, запущенный. Я читала, что он сильно пострадал во время войны, поэтому старых исторических зданий мало, а остальные – они совсем безликие и неухоженные. У меня на родине все не так. Есть Река. Огромная, великая Река. Медленная и… мощная. Чувство простора не пропадает даже в замкнутых пространствах. Хотя на самом деле все маленькое, местечковое – школы, больницы, общественные какие-то здания – все осталось с дореволюционных времен. Городочек купеческий, богатый некогда, художники к нам приезжали и приезжают, дарят потом картины жителям в благодарность за возможность работать, сами дома покупают. Набережная – целая жизнь. У каждого почти дома возле реки своя пристань с деревянными скрипучими ступеньками к ней, и лодчонка какая-никакая болтается весь сезон. Неспешность существования, все дешево и понятно. Мало изменений. Мы дома, к примеру, летом чай пьем из самовара в саду, как и сто лет назад в нашей семье заведено было, печка стоит в зеленых изразцах и топится зимой. Много рукомесла, т.е. почти каждая девчонка в моем классе запросто и кружева и мережку изобразит, с секретиком, а ребята – плетут из лозы, или режут дерево. Это и хорошо и плохо. Потому что не бывает так, чтобы выпасть из времени совсем. Можно гордиться конечно интеллигентностью, благородной трудовой бедностью, патриархальным, обстоятельным, правильным укладом жизни. Но, чем гордится-то? Если ни разу за всю жизнь может так и не возникнуть повода проверить свою гордость на прочность?
Хоть она и жила теперь максимально насыщено – трудилась по ночам, днем училась, работала с Арсением над конкурсной коллекцией, ходила к ним на репетиции, проводила время с Лю, с Аськой – но все-таки продолжала оставаться принцессой, хорошей гордой девочкой из провинции. Она была всегда немножко над ситуацией, напоминая этим Аську, они на этом собственно и сошлись. Две гордячки, для которых довериться кому-то ниже рангом нереально…
На свой день рождения Ирина не пригласила никого из старых своих знакомых, кроме Арсения и Лены, его сестрицы. Ей исполнялось двадцать. Заказали столик в «Кастрюльке». Эдд свалил после протокольной части, впрочем, Асю это не задело. Они засиделись до глубокой ночи. Сеня с Леной уехали на такси, а Лю с девушками втроем решили проветриться. Днем все текло, таяло, раскисало под ногами, с утра еще светило солнце, но уже вечером откуда-то приполз туман, и когда они вышли на улицу, небо было розовым, серо-молочным. Точнее небо не определялось, потому что вообще в десяти метрах уже ничего не определялось. Они ползли от фонаря к фонарю и рассказывали друг другу сказки. Выпито было изрядно, копытца у девиц разъезжались, и Илья ловил их по очереди. Сначала решили проводить Аську, та сопротивлялась, и Лю ее поддерживал, объясняя Ирине, что это «девочка, с которой ничего не случится». Но та непреклонно вела нас к цели, мол, сегодня, в ее день рожденья все должны ее слушаться, и исполнять все желания. Ася предпочла бы, скрывшись с наших глаз портнуться сразу домой, Лю знал, но с именинницей спорить не стала. Когда они свернули с трассы во дворы, у них снесло крышу от нереального волшебства этой ночи. Свет почти исчез, редко-редко горели окна, они шли вдоль решетки детского сада, боясь потерять ее из виду, ориентируясь на еле видный впереди фонарик с логотипом Колы на круглосуточном киоске. До Асиного дома оставалось не более десятка метров, и Илья понял, что Невидимка отстала.
- Ась, ты где?
- Щас, догоню.
Он не волновался, но Ира, похоже, нервничала. Устала, хмель еще не прошел, опять же видимость никакая… Лю сразу не понял, что происходит, а когда переключил видение, то даже отступил, заворожено – плотная скорлупа ее ауры дрогнула, не расслоилась, не выстрелила щупом, но будто потеряла плотность, составляющие ее энергетические частицы начали разлетаться в стороны, как сыпучая субстанция в невесомости, медленно, нехотя, будто под действием легчайшего ветерка сформировали протуберанец, который, теряясь в тумане, полетел на звук голоса Невидимки. « Ася, она – поисковик! – Поняла уже. Отвлеки».
- Ась, ты чего застряла?
- Пытаюсь заправить зажигалку. Ты ж свою посеял, а я курить хочу.
- Ты что? На весу ее заправляешь?
- Нет, зачем на весу? Тут столик есть.
После этого случая Аська потеряла к Ириному пробуждению всякий интерес. От всех Илюшиных попыток что-то в этой связи обсуждать, она отмахивалась. Тогда он связался со Снайпером. «Лиииз, расскажи мне про поисковиков. Что они такое? – Тебе зачем? Если ты имеешь в виду какого-то конкретного человечка, а точнее Ирину Леонтьеву – то брось. Не стоит. – Почему? – Очень узкая специализация. Ничего они не умеют, кроме поиска, ну и прочитать ауру смогут, потому что надо ж знать, что ищешь. – И ничего нельзя сделать? – Мы с Невидимкой этот вопрос обсудили: можно попробовать научить ее телепортироваться, но только в том случае, если этим займется… - Грей? – Нет, конечно.. Джей. – Не дам свою девочку этому инкубу, нет. Пусть лучше недоразвитой остается. – Во-первых – не тебе решать, а во-вторых – не инкуб он. Джеймс – эпикуреец. И «девочка твоя» тоже, не станешь же отрицать? Вот за это чувственное восприятие жизни мы ее и вытащим из спячки. – Может я сам? – Ты можешь попробовать, пока она еще «твоя», но видишь ли – ты, я, Айс, мы мним себя высокодуховными и мыслящими, думающими существами, а они – при том, что умнейшие, рассудочные и эрудированные может больше нас, меня уж точно – они не над жизнью не задумываются, они – живут. И эта жизнь другая по полноте, по метафизическому напряжению, хотя разница почти неощутима. Жизнь и схема жизни. Полнота бытия и попытка разума зафиксировать эту полноту, предложить душе компенсацию за недостаточную способность наслаждаться ею сиюминутно. Мы просто разные. Прости, крошка. Мне жаль».
Эта хоть объяснила.
На прощанье, перед отъездом в Питер, Ира подарила Илье тоненькую тетрадочку со своими зарисовками, касательно «их», и Лю честно пытался уловить, вычленить из них это «другое» метафизическое напряжение. Но вероятно не придумано еще тех слов, тех сравнений, которые могли бы о нем рассказать. Или она не обладала таким талантом. Но Лиза была права. Ирэна действительно могла показаться простым, несколько ограниченным и приземленным человеком, можно было на самом деле жалеть ее за недоразвитость дара, но Илья не мог. Потому что… притягивает то, что недоступно… Ира уехала и он впервые в жизни оказался в роли «оставленного любовника». И мучился этим, ничего не хотел, искал каких-то утешений, пил даже. Пересыпал лавандой свои воспоминания о ней, нуждался в проговаривании каких-то своих ощущений, каждый день дарил новый оттенок мазохизма. «Певец одной идеи» - так говорила о нем Ася, и Илья на нее злился, и спрашивал раз за разом, может ли он? Рвануть к Ирине?
Лю тогда, наверное, немного свихнулся. Вот, они, их поколение, имеет тенденцию «ускользать» в отношениях, оставляя всегда себе простор для маневра. Проще не конкретизировать, не говорить, не узаконивать. Потерялась связь, точнее ее и не было, межу «нравится», «хочу», «люблю». Годами любим кого-то, действительно сильно, всепоглощающе, но так и не можем признаться. Ждем, что судьба подбросит нам шанс, если шанс все не выпадает – ничего страшного, а если выпадет – то пьедестальчик, на который мы уже успели вознести свою любовь, так высок, точнее так непомерны наши ожидания, что любая мелочь, любое неверное слово может разрушить мечту. И наоборот, то, что ты спишь время от времени с девушкой, проводишь с ней время, ни о чем другом не говорит, кроме того, что ты готов это время тратить… А с Ирой… он не сказал, что любит, боясь того, что она все равно уедет, или того, что не уедет…
Илюха сорвался. Не выдержал. В один прекрасный вечер постучал в дверь Иринкиной комнаты в общаге. Сразу, конечно, на объяснения времени не было, но утром… ему на помощь пришла Ася. Точно так же постучала в дверь... И не смотря на то, что он обрел возможность видеться с Ирой, Лю ее потерял. Подарил ей другую жизнь, но … в этой другой жизни она знала разницу между ними. Знала, что за ним ей не угнаться. Что он превосходит ее. Не смогла принять.
А между тем, Илья вспоминал собственную инициацию. У него подобных чувств не было. Наоборот. С каждой новой открывшейся способностью он бежал к Аське. Радовался, хотел еще, требовал добавки, и она с не меньшей радостью подсказывала ему что-то новое. И ее тогдашнему, да и теперешнему, превосходящему его, опыту Лю не завидовал.
Но было кое-что еще. Кое-что личное.
- Расстояние между двумя точками – прямая. Вот мы сейчас здесь, – Илья показал Ире точку на карте Петергофа, на берегу залива. – А вот точка, куда мы хотим попасть. Фонтан «Пирамида». Теперь сгибай карту. Вот точка и вот точка. Рядом. Шаг – и мы там.
- Не могу. Не понимаю.
- Хорошо. Представь себе какое-нибудь место, которое ты хорошо знаешь. Представь, будто это картина прямо перед тобой. И шагай. – Я держал ее за руку, для страховки.
- Не получается.
- Ладно. Представь себе человека, вспомни какой-нить жест, улыбку, захоти увидеть его. Очень сильно. До боли. Потянись всей душой.
- Отстань от меня, ради бога. Ну, тупица я. Может вы ошиблись?
- Нет. Ася не ошибается.
- Ты так меня нашел? Просто очень сильно захотел? Не мог без меня совсем? Бедный… Может, я тоже когда-нибудь так захочу к тебе, что не выдержу и свалюсь на твой диван многострадальный. А ты там с кем-то спишь?
- Не провоцируй меня.
Она не свалилась на его диван. Но однажды, Аська вдруг посреди репетиции подскочила и унеслась, портнувшись прямо за дверью, Илья это почуял. У него как раз в тот вечер была назначена встреча со Снайпером. И эта правдолюбивая, почти случайно проговорилась, что Аська металась выручать Иру – та освоила таки телепорт. Правда, свидетелям произошедшего пришлось чистить память. Тем, кого она до боли в суставах захотела увидеть, оказался Серега……
******
Аська – Илье
1998г.
Макс говорил, что письма во время службы в армии всегда получать приятно. Особенно письма от девушки. Даже если можно обойтись без них.
Говорят, что ты хочешь в горы. Ты сам надумал? Или это Звягинцев тебя сманивает? Может не стоит, ведь ты со своей специальностью можешь запросто отсидеться на полигоне? Да и зачем – полгода в учебке, и на полгода только туда. Какой смысл? Звягинцеву, при случае, устрою промывание мозгов.
Хотя, может ты и прав, ведь тебе совершенно точно не грозит ни пуля, ни мина, даже от артобстрела можно попробовать защититься. И не только самому, есть шанс прикрыть кого-то рядом.
Да, насчет Звягинцева. Возьмем, к пример,у меня, тебя и его – друг моего друга мне – враг. Или меня, тебя и Лизу – опять же, друг моего друга мне – враг (врагиня, или скорее недруг). Никакой логики. А вот два моих самых замечательных недруга по отношению друг к другу кто? Суперлогично – самые дорогие, близкие, любимые. И это на твоей совести, Илюха. Не совсем, конечно, ты же знаешь, что я тоже немного прогнозист, и я ей предсказала тогда, что ты изменишь ее судьбу, раз уж она хотела тебя забрать, то и забрала вместе с тобой мое маленькое проклятие: «Во имя жизни правит миром любовь». И чует мое сердце, что они оба сворачивают все свои дела: у Андрюхи летом заканчивается контракт и новый он, я так подозреваю, не подпишет, а Снайпер ушла из гильдии убийц и оставила себе только преподавание. Так что не рвись в горы, а лучше поговори с Андреем начистоту, а то, я так думаю, он тебя готовит в восприемники, зная в тебе дурацкое чувство ответственности и щедрость души.
Ты у меня прошлый раз спрашивал, не жалею ли я о том, что мы с Эддом разошлись. Я тогда тебе не ответила, ты довольно знаешь психологию, чтобы догадаться, что значило это молчание. Я не жалею о том, что мы разошлись, и мало того я сделала все, чтобы ни у кого из нас не появился повод возвращаться. Я не сожалею о нескольких годах наших отношений, я не сожалею ни об одной минуте, проведенной рядом с ним, ни об одном поступке, своем или его, я сожалею только о том, что мы встретились слишком рано. Ты после Иришки, помнится говорил не так, ты говорил, что вы встретились невовремя, на пару лет бы пораньше или на полгода-год попозже было бы предпочтительнее. Она просто не смогла отвлечься от своих воспоминаний о Сереге, она не могла перестать любить его. Это очень тяжело, это очень страшно продолжать любить кого-то, даже если рассудочно уже понимаешь, что это невозможно. ……
……..
Я последнее время не могу оставаться дома одна, поэтому, как только выдается свободное время, путешествую. Сколько новых интересных мест я открыла для себя, когда вернешься, обязательно прокатимся. Ты знаешь, Грей тоже большой любитель, я бы даже сказала, что это его специализация. У него поразительная память, он запоминает места, в которых хоть раз был в мельчайших деталях, может переместиться даже туда, где он ни разу не был, но хоть раз видел по телевизору или на фотографии. Но ты знаешь, что я в силу личных причин, не могу напрягать его так часто, как мне бы хотелось. Поэтому, я перемещаюсь в какое-нибудь место, где бывала раньше, а дальше кидаю поисковую сеть, ищу наших, и подманиваю их потихоньку. Знакомлюсь, а потом произвожу обмен, что-то, что знаю я, на то, что знает мой оппонент. Когда люди узнают, что я из России, становится еще интереснее. Но знаешь, наши коллеги - европейцы категорически цивилизованны, они очень уважают туристические места и совершенно не понимают, что может быть интересного в их обыкновенных, уютных городишках. И для себя требуют того же. Да, для таких обменов даже существует специальный термин – скольжение. На английском звучит более емко. Сразу понимаешь, что это всего лишь бездумное бесцельное перемещение, типа четко расписанного тура. Первый день - это, второй день – это. «Все включено». Только отель без надобности. Если приноровиться к часовым поясам, то можно встречать рассвет шестнадцать раз на дню, прямо как Маленький принц.
……….
Ты догадался, что я в депрессии. Хочешь, скажу из-за чего? Или ты как Грей абсолютно не желаешь лезть в чужую личную жизнь, или как Ритка ненавидишь чужие эмоции, особенно то, что иногда они выходят из-под контроля?
………….
Да, мысли бегают по кругу и в уме круги считают.
Какое-то сумбурное письмо получилось. Ритка была бы в шоке, если б прочла его. У них с Саней тоже не все гладко, они все больше времени проводят порознь, хотя и продолжают жить вместе.
Все передают тебе приветы. Макс обещал заскочить как-нибудь. Если случится увольнительная, приходи ко мне в любое время, я буду рада. Можешь даже рассчитывать на твои любимые плюшки с творогом и горбушу под шубой.
Не обращай особого внимания на мои сопли, ничего страшного, прорвемся.
Всегда та же,
Всегда разная,
Всегда твоя, Ася.
Аська – Илье
1998г.
Ты спрашивал как-то про мое обучение в центре. Про некое испытание, что устраивают всем выпускникам, которое по слухам, до тебя никто не мог пройти в течение шести лет. Это большой секрет, как ты понимаешь. Шесть лет назад его прошла я. Тебя это не должно удивить, правда? Что-то казалось слишком знакомым. Да, задание дается не всем, только тем, кто по уровню дотягивает. И в твоем случае оно было индивидуальным. Смешно было бы поступить по-другому. Интересно, что ты сказал шефу, когда в итоге явился на ковер с отчетом? Что этот старый пакостник сказал тебе?
На самом деле, мне хотелось тебе поведать о другом. Ты конкретно очаровал Снайпера, раз уж она рассказала тебе о той истории с Олегом Палычем. Не дай бог тебе пережить то, что я пережила тогда. Потому что это все совершенно окончательно, хуже не бывает, совершенно непоправимо. Помнишь, мы как-то по глупости спалили старую качалку твоего деда? Помнишь, как переживали потом, как ждали наказания, как замирали и прислушивались к разговорам взрослых и чувствовали себя преступниками? Вот примерно так и было тогда со мной, только гораздо-гораздо хуже. Я была самой юной в той группе и, прямо скажем, многие относились ко мне с симпатией и даже жалели из-за того, что Олег Палыч использовал меня в качестве подопытного кролика. А после этого случая все они испугались, реально, я видела страх в их глазах. Разве только Лиза и Грей были другими. Она очень хотела стать сильнее и рассматривала меня как …, как повод многому научиться, превзойти. Он же единственный стал безоговорочно на мою сторону, тогда мы с ним крепко подружились, насколько это возможно между девочкой-подростком и выпускником института.
Учили ли вас видеть силовые линии в организме человека? Как они должны располагаться в идеале, и как можно их сместить, перераспределить потоки энергий, чтобы избежать боли, или сбоев, или наоборот боль эту причинить, или вообще лишить чувствительности? Нас учили. На самих же себе. То есть выбирали по очереди добровольца и показывали на нем. В первый раз, когда меня попросили провести такой опыт, на «операционном» столе лежала Лиза. Хотя, в принципе, это мог бы быть кто угодно. Я сказала: «не могу». Не потому что не могла этого сделать, а потому что не могла себе позволить причинить боль. Палыч был рад. Наконец-то нашлось хоть что-то, что я не смогла сделать. Потом было занятие по стихиям, демонам и духам. Учеников способных подчинить демона не оказалось. Я смогла его подчинить, но вот использовать его по назначению, то бишь для мелких и крупных пакостей, а ведь именно для этого они и используются, отказалась наотрез. На этот раз он понял, что это был именно отказ и разозлился. С этого начался наш конфликт. Теперь везде, где это было возможно, он вызывал для демонстраций меня, хотя найти такие примеры стоило ему большого труда – я ведь очень специфически устроена. Любой удар я не блокирую, не отражаю, но поглощаю без какого либо ущерба для себя. Так, легкое беспокойство.
Мне было обидно, переходный возраст, сам понимаешь, я считала, что поступаю правильно, когда отказываюсь делать гадости. А здесь меня почему-то наказывают за это, да еще и весьма жестоко и унизительно. Я не жаловалась. Просто в одну из поездок наших с бабушкой в гости к СанСанычу, я спросила его про защитные заклятия. Тогда я узнала про сферу невмешательства, но она скорее привязана к месту, чем к человеку; про блокировки от вторжения в личное пространство и, как разновидность последних – «зеркало» или «возвращающий щит». Общаться с Санычем мне всегда было очень приятно, и просто так и по делу. Он очень силен, и ему иногда трудно общаться именно потому, что долго и нудно надо объяснять что, как и почему. Мне надо было просто показать. Единственной сложностью в использовании зеркала является невозможность постоянно таскать его на себе. А сплести его моментально в момент нападения – сложновато. Тогда мы как раз с тобой ходили на информатику и я решила вплести программу в собственное мироощущение, ведь что такое человеческий мозг, как не самый совершенный в мире компьютер. Так я подвесила на себя зеркало, и оно работало. Я по натуре экспериментатор. Забавно было наблюдать, как оно отражало обратно адресатам негативные мысли, гадости, легкие проклятия.
В тот день Палычу удалось словить особенно злого духа, которого он как раз думал натравить на меня. И вот весь класс замер в предвкушении, Палыч улыбается, а я молчу и сосредоточенно смотрю в пол. Он щелкает пальцами, а в следующую секунду падает на пол без признаков жизни. И продолжает ехидно улыбаться. Ты понимаешь, он не видел моего зеркала, не мог себе представить, что я смогу его сплести, и даже не проверил. Дальше ужас. Никто ничего не понимает. Я сама пошла к шефу. Он спрашивает, что мне нужно, а я рассказываю всю правду, и ничего кроме правды. Я не боюсь наказания, не чувствую себя виноватой, но я …каюсь. В душе. А шеф все понял. И популярно объяснил, что я не нарушила никаких законов и правил, но …
С тех пор, я никогда не ставила отражалки, всегда только предупреждалки. Да, бесконечное «прости» за ту, что поставила на тебя. Я думаю, ты ее быстро вычислил, и наверняка давно снял. Просто, мне так спокойней было.
Несколько месяцев после того случая в нашей группе не было занятий. Нам искали учителя. А когда нашли, шеф позвал меня к себе и спросил, хочу ли я возвращаться.
- Почему вы спрашиваете? Мне нечему больше учиться? Вы не хотите смущать одногруппников моим постоянным присутствием и напоминанием о трагедии?
- Нет. Я думаю, что тебе самой неуютно было бы находиться среди них.
- Я справлюсь. Я не могу допустить, чтобы они подумали, будто я сбежала, испугалась.
- Какая разница, что они подумают?
- Разница есть. Ваше дело, конечно, выбирать методы преподавания, но я лично считаю, что самое главное научить ответственности за свои действия. А вы учите солдатов, приказали сделать – сделал. Это неправильно. Самое главное – научите видеть красоту. Научите состраданию. Научите, почему лучше не сделать. Научите делать выбор.
- Если бы ты была постарше, то я бы подумал, что ты все с самого начала запланировала. Против Олега Палыча. Он был мне братом, моим другом и соратником. Мы общались семьями, у него сын твоего возраста. Каково было мне отвечать за последствия вашего взаимного недопонимания. Единственное, что говорит в твою пользу, так это то, что он действительно перегнул палку.
- Простите, я сожалею.
- Да ни хрена ты не сожалеешь! Иди уже. Красота в глазах смотрящего.
- Что?
- Вырастешь – узнаешь.
Я не оправдываюсь. Этот грех на моей совести.
Прощаюсь, все передают приветы.
Приезжай на новый год. Буду рада. Как насчет махнуть в Женеву на рождество?
Удачи.
Ася.
Да, последний концерт «Кораблей» нашумел изрядно. Никто не верил, что ребята завязывают с музыкой. А между тем, время шло, но о наших друзьях не было ни слуху, ни духу. Инструменты с базы в парке исчезли в один день, даже раньше, чем Эдичка надумал прогуляться за своей гитарой в «Кастрюльку» к Николаеву.
После защиты диплома Аська с Ильей испарились совсем. Илья и близнецы ушли в армию, Саня уже где-то трудился. А вот Айс не пришла ни на вручение своей красной корочки, ни на последовавший за этим банкет. Эдька уже успел пожалеть, что так опрометчиво бросил ее, уехав с Сережей и Гариком. Она не отвечала на телефонные звонки, не обнаруживалась в тех местах, где бывала раньше, не общалась ни с кем из прежних приятелей, он не мог застать ее дома, как не старался, даже пару раз переночевал у нее в надежде, что она хоть под утро, но явится. Потом у него таинственным образом пропал ключ от ее квартиры, и он сдался.
А Ася… она ненадолго свалила к Джею. Да и после того как развоплотила Эдичкин ключ, еще какое-то время пряталась то у Снайпера, то у Ноя, то у Сильвера, то у... неважно, так... Не хотела возвращаться к себе. Но вечно скрываться? Не, то было не по ней. Однажды Айс собралась с мыслью и с работы твердым шагом двинула домой. С непривычки собственная нора показалась ей немного захламленной, уютной, но какой-то чуть ущербной. Обычно Ася не обращала никакого внимания на быт, но тут дело было не только в желании привести в божеский вид жилище...
Приехавший к ней на Новый год в увольнение Илья в полном ужасе ходил по пустым, ошкуренным до кирпичей комнатам и не знал, как реагировать. Буквально за несколько часов до того они поужинали в одном ресторанчике с видом на Женевское озеро, и Аська казалась ему необыкновенно довольной, сияющей, в ней появилось что-то взрослое, ухоженность что ли, довольство. А теперь, глядя на ее квартиру, в которой осталась только кровать, комод, да два антикварных книжных шкафа, где даже кафеля в ванной не было, он понимал, что Ася отреагировала на их разрыв с Эдиком гораздо серьезнее, чем он мог предположить. Илье стало стыдно за то, что он ее бросил тоже, знал же, что ей нужна помощь, но сознательно пошел на разрыв. Но он тогда, по весне тоже не мог поступить иначе. Он прошел допуск на вышку, а в процессе узнал от Лизы, что из-за Аськи погиб их бывший учитель. И не смог этого принять. Его Аська, которую он знал дольше и лучше, чем кто-либо еще, добрая, застенчивая, гордая девочка, еще до всей «их» истории убила человека.
- Это тебя не касается.
- Позволь мне самому решать, что меня касается, а что нет.
- Это мой грех, он не бросает на тебя тени.
- Тебя тоже никто не винит, просто… Ась, я ведь люблю тебя, и думаешь мое отношение к тебе не могло измениться оттого, что я узнал, что на тебе смерть человека?
- Нет. Твое отношение ко мне изменилось в тот день, когда вы с Греем сняли на твой день рождения двух профессионалок, а после этого ты еще и ко мне пытался просочиться ночевать.
- Ты была в курсе? Прости.
- Давно простила. Я тебе простила твое намеренное действие. А ты не можешь смириться с тем, что произошло не по моей вине.
- Да нет же. Не это. Что в Гендлере такое, чего нет во мне? Почему ты его так любишь?
- Не знаю. Лю, правда. Не знаю. Если бы я могла выбирать, я бы выбрала тебя. Но это… больше меня. Видишь, что творится?
Аська виновато развела руками. «И это я еще себя сдерживала, а внутри… Но я справлюсь, я придумала, как это сделать». Илюха прижал ее голову к себе, зарылся носом в волосы. Она не сопротивлялась. Он хотел ее, такую, как сейчас, когда она переставала быть недостижимо сильной ведьмой, а становилась обыкновенной девчонкой. Когда он чувствовал, что он ей нужен. Но ...
- Лю, не обижайся, я не хочу спать с тобой. Я тебя люблю, но если отбросить нашу дружбу, привязанность взаимную, твою жалось, весь этот гимн порядочности и сочувствию – я тебя не хочу. Если это тебе нужно – я соглашусь. Ради тебя. Но…
- Да понял я уже. Прояви деликатность, бога ради. Что ты будешь дальше со всем этим делать?
- На следующей неделе придут с водоканала, займусь трубами и счетчиками. Потом ванной, сантехникой, потом кухней. Потом, я так подозреваю у меня закончатся деньги, поэтому надо уже сейчас подумать, где их взять.
- Я не о том. Ты ведь не могла контролировать свою силу, так?
- Могла. Просто... не хотела. Лучше разрушать мебель, чем себя.
- Это – да. А еще лучше вообще ничего не ломать.
- А что предлагаешь? Я понимаю, что нужно перенаправить энергию в мирное русло, только я еще не придумала куда. А пока, раз уж ты тут, набросай мне дизайн по каждой комнате, а?
- В благодарность за сегодняшний вечер? Не вопрос.
*****
Часть третья.
«Поселок Тру-ля-ля»
Заповедник для идиотов основала Аська. Это была ее идея от начала до конца. Выследив тенденцию отказа от дачных участков представителей среднего класса, она начала скупать землю в одном из кооперативов в черте города, при этом она настаивала на том, чтобы бывшие владельцы сначала оформили право собственности. Она ухнула туда всю свободную наличность, когда, наконец, надумала поделиться своими планами с Лизой, подтянулся Грей, включился Андрюха, Илья, который уже давно проектировал «в стол» поделился чертежами, и они основали коттеджный поселок «Тру-ля-ля». Финансами занялся Звягинцев, потому что он как раз собирался сворачивать свой бизнес и искал какое-нибудь направление для вложений. А Люша был нанят для работы по специальности, т.е. для проектирования и строительства. К весне у них было расчищено место для четырех линий коттеджей, работа закипела. Это был кошмар, денег постоянно не хватало, они сами работали бесплатно, а вот рабочие «за так» работать не могли. Размечались дороги, подводились коммуникации. Первый законченный коттедж заняли Лиза с Андреем. Во второй въехал Грей. А Настя в это время обходила всю диаспору поименно и уговаривала их переезжать, чтобы обеспечить локальное размещение общины. Любой из магов смог бы достойно жить в маленьком, почти утопическом государстве, без любопытных соседей за стенкой, без текущих кранов, без непомерной оплаты за устаревшие удобства, без грязи на тротуарах и пр. и пр. и пр. Третий коттедж достался Асиной бывшей преподавательнице по инженерной графике, которая продала ради него свою престижнейшую четырехкомнатную квартиру в центре, где размещалась вместе со своим мужем, двумя собаками, тремя детьми и четырьмя внуками. Правда, для них пришлось срочно переделать гараж в детскую, потому что машины у них не предвиделось, а вот внуков очень даже. И понеслось. Люди снимались с годами насиженных мест, объединялись, влезали в кредит, и все ради Аськиной мечты, а Звягинцевы, с Асей, Греем и Люшей вылезали из долгов, и строили, строили, строили. На третьем году существования поселка, они заасфальтировали вокруг своей территории шоссе и дотащили его до городской трассы. Жители окрестных хрущоб и трущоб рты давно уже не пытались вернуть в нормальное положение. Особенно после того, как Аська первые свободные денежные средства вложила в строительство торгового центра, а вслед за тем, логично рассудив, что вокруг него никто не захочет селиться, заложила небольшой парк с детской площадкой. А потом один из тру-ля-ляшек, жителей поселка, имевший лицензию на пассажирские перевозки, пустил вокруг территории через центр по всем важным точкам три маршрута. И они нашли рай на земле.
Ася переселилась в поселок только недавно, Илья строил ей дом по индивидуальному проекту на шестой линии, сразу за его собственным участком на пятой, так что в двухметровом кирпичном заборе между их дворами изначально предполагалась кованная калитка, а от двери одного черного хода до другого пролегла дорожка, с ее стороны выложенная осколками зеленой и бирюзовой итальянской плитки из ванной и булыжниками, притащенными со всех концов света, а с Люшиной стороны это просто тропинка протоптанная его, в основном, ногами, самая обыкновенная, как из детства, ведь Илюхины представления о рае не обязательно должны совпадать с Аськиными. И ее дом и его до сих пор до конца не отделаны, Люшин в основном, по причине безденежья, ведь у него изначально не было стартового капитала в виде машины, квартиры, богатых предков и возможности подзаработать у Ноя по частным заказам. Так что дом свой Илюха, по сути, купил за счет годами начислявшейся, но не выплаченной зарплаты, и теперь в свободное время, в основном зимой, потихоньку доводил до ума. Аська же не спешит потому, что до сих пор в поиске новых идей. У нее в доме есть камин, у Лю – домашний кинотеатр, у нее библиотека, у него бильярд, у нее ванна и кухня напичканы бытовой техникой, у него на веранде качели, у нее к дому пристроена теплица, у него в саду бассейн.
Так они и жили, путешествуя от одной задней двери к другой. Она, приходя с работы в десятом часу кидает сообщение, он отвечает, она подходит к окну на втором этаже и машет Люше рукой, он надевает шлепанцы и прется по их дороге, по пути гадая, какую каверзу она подкинет в этот раз.
Она снова фонтанирует идеями, ради этого собственно они все объединились. Ася полна грандиозных планов, она рушит устои, пробивает головой потолки, заряжает, затягивает их, выцарапывает из них последние деньги, заставляет идти на жертвы, и сама жертвует столь многим – когда Айс объявила, что выходит замуж за Макса, они все чуть со стульев не попадали. Для нее это был долг чести, Макс выставил такое условие за то, что вложит деньги в этот проект, так что дом, в котором он сейчас живет с новой женой и ребенком, изначально строился для Аськи. Она целый год была примерной женой, целый год театра одного актера, пока Макс не сдался и не отпустил ее. Он же не мог не видеть, что все – игра.
Да, Аська в девятнадцать и она же в двадцать девять – две разные жизни. Раньше она с головой тонула в магии и желаниях, теперь же – в работе. Мимо всех прочих тоже эти годы не прошли. Лиза вышла замуж за Андрюху и ушла из конторы, у них родился сын. У Грея с Маринкой тоже подрастает наследник, Силя поработал в Москве, а потом вернулся, поселился в поселке. Сашка с Ритой разбежались, Рита пожила некоторое время с Асей, а после фирма, где она трудилась, открыла представительство в столице, ее перевели туда. Близнецы теперь семейные, Сашка тоже. Илья не ставил перед собой такой задачи, его поиск идеала продолжается. Об Эдике одно время ходили какие-то мутные разговоры, но потом они стихли, и никто доподлинно не знал, где он и что…
Что же до магии, то тут… Асе пришлось все-таки принять на себя определенную ответственность, но поскольку почти все маги жили теперь в одном месте, поскольку существовал «поселок Тру-ля-ля», как юридическое лицо, а в его руководство, помимо нее, входили четыре волшебника, самые сильные и опытные, то решения по каким-то вопросам они принимали теперь вместе. Лисовских такое положение дел вполне устроило. Они не мешались в Асину жизнь до поры, хотя периодически и обращались и не теряли надежды, что Асю заинтересует когда-то работа на Российскую Ассоциацию Магов. С Александром она общалась часто, просто так, они дружили, а вот Арсения Ася почти впрямую избегала. У нее было смутное предчувствие, что именно с его стороны стоит ждать неприятностей, но неприятности эти, когда они начались, оказалось не так-то просто преодолеть.
*****
- Итак, собрание акционеров закрытого акционерного общества «Поселок Тру-ля-ля» считаю открытым. Председательствует генеральный директор г-н Грей, присутствуют коммерческий директор Звягинцев Андрей Петрович, глава службы безопасности Лиза Матвеевна Звягинцева, директор по производству Илья Алексеевич Корнилов, секретарь заседания – юридический консультант Анастасия Викторовна Сафина. На повестке вопрос о вступлении в наши ряды новых членов, сиречь о том, что есть тридцать два кандидата, желающих приобрести в собственность коттеджи и вступить в кооператив «Поселок Тру-ля-ля».
Аська веселилась от души. Официоз никак не шел к ее шлепанцам и парео, да и все остальные выглядели не лучше. Грей сидел обложенный салфетками и лекарствами, Лиза и Андрей переплелись конечностями и глупо хихикали.
- У нас имеется 60 готовых коттеджей, 52 из них заселены. Один зарезервирован для Риты, но она уже два года не появляется в городе. Седьмая и Восьмая линии почти готовы или будут готовы к концу лета, безусловный лидер продаж – проект №4, девятая и десятая линии требуют по технологии еще год работы, сами знаете усадка, утруска, усушка. Все 32 претендента проверены службой безопасности, досье на каждого у меня. Наших нет.
- Что тебя настораживает?
- Да ничего в принципе. Мы становимся популярными. Если раньше нас никто не воспринимал всерьез, то сейчас становится все трудней согласовывать землю, кроме того, старожилы с той стороны шоссе мечтают перебраться к нам, готовы передавать в счет оплаты свои участки, а они у многих до сих пор не оформлены, я не справляюсь.
- Так уходи со своей работы, мы и так платим тебе больше.
- Не обсуждается.
- Бери еще одного помощника.
- Это лучше.
- Гайз, вы не в курсе. Первые в списке Аськины предки, вот она и бесится.
- Тяжелый случай.
- Когда хоть ты вырастешь? Сколько можно?
- Слушайте, я всю жизнь от них скрываюсь, оберегаю свою личную жизнь, а тут, даже если их поселить на первой линии, они доползут до меня за 10 минут.
- Точно, прикинь, вы с Люхой медитируете, а тут родители с официальным визитом.
- Люш, она теперь будет больше времени проводить в твоем доме и, наконец, оценит твой домашний кинотеатр.
- Ладно, оставим моих родителей в покое, мы на это и рассчитывали, когда затевали этот проект, на то, что дурной пример заразителен. Что к нам захотят присоединиться друзья, родственники, коллеги, и еще очень многие, двуногие, безрогие.
- Может, нам заняться многоэтажками?
- Я против.
- Я тоже.
- И я.
- Выгодно конечно, но дюже муторно, разве что в целях благотворительности, почистить местный клоповник. Дотянуть по-тихому красоту до дороги.
- По-тихому не получится, городские чиновники своего не отдадут, только заикнись о расселении хрущовок, тут же вопросы: «не хотите ли вы получить госфинансирование под свои нереальные проекты?»
- Н-да. Может, начнем экспансию в другом месте?
- Где?
- Тут военную базу на торги выставили.
- Интересно.
Лиза вот уже несколько минут общалась с Аськой взглядами, та отмахивалась.
- Не хочешь – я скажу.
- Закругляемся? Закладываем нормальную цену, для родственников можно скидки, и подумайте по новым территориям.
- Что у нас еще на сегодня?
- Так, пустяки. Может по пиву?
- Хорошо бы.
Ася пошла на первый этаж, на кухню.
- Что там, Лиз?
- Очередная заморочка?
- Нет, там кое-что интересное. Только, чур, не давить на нее.
Шлеп-шлеп, шаги на лестнице, тащит упаковку Холстена.
- А шестая для кого?
- Помолчи, Грей.
- Раз уж надо как-то начинать, то начать нужно с того, что я совсем забыла, что в субботу нормальные люди не работают. Я забыла, а сервер помнил, и когда я попыталась вытащить кое-что со своей сетевой папки, он мне сказал, чтобы я шла домой. Но дело в том, что я совершенно точно помнила, что должна была что-то сделать, что-то вроде похода на работу. Когда я вспомнила, что должна погасить кредит, у меня в запасе оставалось не больше полутора часов, доехать, очереди, короче – забег с препятствиями. После него нужно было как-то расслабиться, и я поперлась по магазинам. И вот я стою в примерочной (вы кстати, в курсе, что у нас появились магазины, типа европейских?), примеряю юбку, и в этот момент гаснет свет. Совсем. Такой приятный сумрак, переодеваюсь обратно, выхожу в зал, отдаю вещи продавцу и ощупью пробираюсь к выходу. Какой-то парень пытается со мной знакомиться, говорю ему, что не знакомлюсь в магазинах. «А что, если мы уже знакомы?» - «Вряд ли». Выходим на свет, он снимает бандану, очки, и я вижу Эдда. Кошмар. Ужас-ужас. А он тащит меня в кофейню, сажает за столик, а сам идет к бару, делать заказ. Я на него смотрю и вспоминаю его походку, как у человека, который всю жизнь ходит в кедах, длинные руки всегда в карманах, привычку в момент раздумий чесать подбородок. Все как будто проясняется, выступает из тумана. Он приносит кофе, садится напротив меня и рассматривает мое лицо, причем иногда как-то виновато, иногда с надеждой, а иногда появляется такое ехидное выражение, типа «куда ж ты денешься». «Что ты, как неживая?» - «А что, по-твоему, я должна сделать? Описаться от счастья и броситься тебе на шею? Или, что предпочтительнее, вылить этот кофе тебе в морду лица? А может, в качестве благодарности за этот маскарад, стать для тебя той, кого ты действительно хочешь увидеть?»...
- И что?
- И стала. Секунд на тридцать. Ему хватило.
- А дальше?
- Заарканила и доставила к себе. Так что шестая банка пива для гостя.
Щелкнула пальцами и, через мгновенье, перед нами предстал, щурясь и улыбаясь, незнакомый молодой человек, в помятом льняном костюме и кожаных сандалиях.
Он сидел на диване и ошеломленно улыбался. Лиза разглядывала его в некотором замешательстве, будто находила и не находила что-то знакомое и Лю подумал, что это не сулит им ничего хорошего. У него самого визитер никаких подсознательных движений не вызывал. У ребят тоже. Грей только сверкнул в его сторону сканером и успокоился, а Звягинцев привык доверять в такие моменты Лизе и не отсвечивал. Аська сидела непроницаемая, только немного дрожала, что свидетельствовало о том, что она входит в резонанс – ее последняя разработка, она так лучше настраивалась на «понимание собеседника».
Банки с пивом на столе начали уже запотевать от резкого перепада температуры, молчание затягивалось, гость улыбаться перестал и теперь неотрывно смотрел на Аську. Она же, продолжала смотреть на свои коленки, а когда, наконец, подняла глаза, выглядела смущенной и потерянной.
- Меня зовут Артем. Я искал вас. Не удивляйтесь. С тех пор, как Лиза ушла в отставку, я занял ее место. По части преподавания. Силовыми акциями я не занимался никогда, не стоит искать за моими словами скрытый подтекст. Я прошу прощения за свое некорректное поведение у Аси, я иногда так развлекаюсь в командировках, на мой взгляд – это вполне невинное развлечение. Ведь в итоге, моя партнерша получает то, о чем мечтала, встречу с некогда любимым человеком, о которой будет помнить; приятное воспоминание, которое со временем сотрется из ее памяти, обернется счастливым сном. Я никогда не шутил так в своем кругу, и на сей раз не ожидал, что нарвусь на коллегу, да еще с таким редким даром и с сильно превосходящей мою квалификацией. Готов извиниться на коленях, и впредь поостерегусь играть так, пребывание по другую сторону фронта мне очень не понравилось. Я к вам по делу. Насколько я понял, здесь и сейчас собрались пять сильнейших в этом городе магов?
Звягинцев усмехнулся: командировочный сильно лукавил, ни Андрюха, ни Грей сильными магами не были, уж слишком узкая у них специализация. Да и Лю тоже не практиковал активно, так развлекался по мелочи. А вот девицы – это да – они пожалуй вполне могли бы претендовать на этот ранг. Но сильнейшими они не были. Однозначно. Сильнейшей в этом городе была и остается Рита, хоть уже два года она скрывается от всех. А дальше по местной иерархии располагается СанСаныч, но если быть точным, то его сложно отнести к городским, пару лет назад он поселился на границе с курской областью, выстроил себе сруб-пятистенок и сидит там, улучшает экологию. Аська любит сбежать к нему на выходные, особенно летом, они там философствуют, обмениваются опытом.
- Здесь только один сильный маг, это Лиза. Все остальные, даже Ася с Люшей, хоть и высшие, но не более чем удачливые любители.
- Тут вы не правы. На каждого из вас в центре есть досье. Когда вы объединились, в руководстве, честно говоря, не на шутку струхнули, но в этом городе какая-то совершенно невозможная ментальность – никто не хочет менять мир, все хотят маленький домик, хорошую работу, достаток, счастливых здоровых детей, и мирное небо над головой. Объединили диаспору территориально именно вы, да еще и прилично заработали, и все совершенно законно, официально. А неофициально, стараниями присутствующих здесь леди, поставили сферу невмешательства такой силы, что если у кого и возникнет лихая мысль накрыть точечным ударом весь ваш поселок – боюсь, это станет последним, что этот человек сделает в своей жизни. Красивая работа. Прямо наслаждение наблюдать за вами. Но неужели вы думаете, что вас так просто отпустят, что вы сможете мирно жить, в то время как все остальные …
- Прежде чем вы начнете сотрясать воздух, уважаемый, позвольте вам напомнить, что каждый «снежный человек» имеет право на самоопределение и мы этим правом воспользовались.
- Но неужели вы не хотите, неужели вы не понимаете, что вы становитесь похожи на довольного рантье, который скользит по поверхности жизни, как водомерка, не взлетая, не погружаясь в глубину…
- Я не люблю повторяться, но оставьте ваши софизмы для учеников. Тем более, что мы знаем, с чьего голоса вы поете. Наше поколение, воспитанное в период крушения всех идеалов, слишком меркантильно, чтобы участвовать в этих играх, мы потеряны для этих войн безвозвратно и поверьте, могли бы тоже подвести под свою позицию логическое обоснование, и сил и знаний и наглости хватит, но вы прибыли сюда с определенной целью, так что переходите к делу.
- Хорошо, как скажете. Вы все в курсе, что для учебы в наш центр люди приходят года через два после осознания своей «необычности», а в течение этого времени за ними просто присматривает кто-то из близких или друзей, посвященных в наши дела. Так вот в этом году в последней группе из двадцати человек половина оказалась из одного района, и мало того из соседних двух квартирных домов и некоторые даже состоят в браке между собой. Конечно, мы не могли не обратить на этот факт внимания. Мы поначалу вспомнили о вас, об этом вашем поселке, есть такие и в других странах, и решили, что они в свое время тоже перезнакомились между собой и объединились. Но эти люди заселялись в свои дома около пяти лет назад, когда ни один из них не подозревал еще о своей необычности. Мы проверили местность на предмет геопатогенных зон – ничего. Мы проверили каждого из них и обнаружили, что в свое время, без малого два года назад, с ними произошел один очень неприятный случай – их дети, ученики ближайшей школы, возвращаясь с экскурсии, попали в аварию, об этом даже был репортаж по телевизору – автобус на скользкой дороге не справился с управлением, вылетел в кювет и перевернулся.
- Дети живы?
- Все до единого. Два мальчика, которые сидели в конце салона, пострадали довольно сильно – сотрясение мозга и переломы. У всех остальных только ссадины и ушибы. Авария произошла далеко от Москвы, родители узнали об этом из новостей. Есть мнение, что способности у них открылись на почве переживаний. Но согласитесь, что подобные случайности настораживают, чтобы десять потенциальных магов проживали в двух соседних домах.
- Не десять. – Аська наконец вышла из ступора. – Не десять.
- А сколько? – все были удивлены.
- Вы забыли про детей. Наше проклятье вещь наследственная, не так ли. И нереально чтобы в такой аварии не оказалось пострадавших.
- У детей определить наличие способностей сложно. Они слишком открыты миру, слишком эмоциональны, любознательны. Их личность еще не сформирована.
Лиза дернулась было возразить, но Андрюша ее удержал. Артем это движение упустил, он вообще смотрел только на Асю. Лю показалось, что они, все кроме этих двоих, в комнате лишние. Они бы остались один на один, померились бы силой, скрестили клинки, убили бы, они знали друг про друга что-то, и может быть Лиза догадалась… а все прочие – просто статисты, Аськина свита. Горько.
- Что вы хотите от нас?
- Я хочу узнать, зачем вы объединились, зачем вам понадобился этот проект - «поселок Тру-ля-ля». Насколько я помню, у Джека Лондона, это была грандиозная афера, то, что заявляли создатели, оказалось совсем не тем, что в итоге получилось.
- Вы давно перечитывали «Смока Белью»? Вы правы, название мы взяли из этого литературного произведения. Но вы забыли, заявлена земля под застройку – и это она и есть. Земля под застройку. Не золотая жила, не нефтяное месторождение или алмазный берег. Остальное – всего лишь домыслы и беспочвенные слухи.
- Грей, так, кажется, вы предпочитаете называться… вы умеете играть словами, не отвечая по существу и все же это – очень важно. Очень. Нам надо знать, зачем, почему те, кто веками жили одиночками, уходили в горы, уезжали в тайгу, в Сибирь, вдруг начали селиться компактно?
- Вам важно – вы и узнавайте. И к тому же веками же существовали деревни колдунов, в местах старых капищ, в местах силы. Мы могли бы предоставить вам наши доводы, которые действуют в нашем городе, в нашей конкретной ситуации.
- Буду вам весьма признателен.
- Пройдитесь по городу, и не там, где гуляют туристы, не по центру, а вообще, сверните с центральной улицы и вы увидите нищету и запустение, на тротуарах разбитый асфальт, лужи по колено, гнилые заборы, покосившиеся стены, состояние жилого фонда критическое. Поэтому мы выбрали то, что волновало, и строили для себя. Когда начали реализовывать, то логичным оказалось предложить наши коттеджи тем, кого мы знаем, тем более, что среди нашего брата не редкость люди с хорошими доходами. Так что, что заявлено, то и в действительности. А сфера невмешательства – вынужденная мера, нам тут разборки не нужны. Ну и сами понимаете молодая мамашка – глава службы безопасности и бывший силовик, перестаралась малость. Зато теперь к нам не то что хулиган какой – милиция не забредает.
- Все ерничаете?
- Артем, все, что Грей тут сказал, правда, от первого до последнего слова, но, конечно же, не вся. Он умолчал о личных мотивах. Личное мы всегда оставляем про себя, не так ли? И именно личные мотивы обычно являются двигателем прогресса. И приводят к самым странным, неожиданным последствиям.
Лиза просияла и кинула Илье сообщение: «Это присказка, не сказка, сказка будет впереди». А Ася между тем пересела на диван к гостю, взяла его за руку.
- Вас ведь привели сюда личные причины, вам хотелось увидеть убийцу вашего отца? А в том, что это убийство, а не несчастный случай вы уже давно не сомневались.
- А разве это не так?
- Здесь и сейчас еще два свидетеля этого события, спросите их, если не верите. Что касается меня, то я готова принести свои извинения, но вы, конечно, их не примете. Вы можете попробовать повторить опыт Олега Палыча, но искренне советую вам не бить во всю силу, иначе повторите его ошибку.
- Я вас узнала. Ваш отец был нашим первым преподавателем в центре. Кто внушил вам, что Ася виновата? Да видели бы вы, что он вытворял с ней? Если вас бьют – вы защищаетесь? Почему она не имела права защищаться, девочка тринадцати лет?
- Ей не было больно, вот почему.
- А гордость? Вам приятно служить мальчиком битья?
- А разве все мы не мальчики для битья?
- Ну, разве что в неком философском смысле.
На лужайке перед греевским домом в тени сильно разросшейся гортензии тихонько попискивала поливалка. Звягинцевы уже ушли. Грей помахал им на прощанье и отправился болеть дальше. Артем хотел остаться с Аськой один на один, но исполнить это пожелание было затруднительно. Она предложила ему гостевую спальню на втором этаже своего дома, но тот отказался, предложила провесить портал, но прежде ему хотелось еще поговорить и Ася, Лю и их гость двинулись к ее обиталищу. Прошли через Асин парадный вход, по дороге она заглянула в бар и холодильник, нагрузив ребят всякой вкуснятиной, потом пробежала легким ветерком через задний двор, через калитку прямо к бассейну, на ходу скидывая шлепки и развязывая на шее затейливый узел легкого платья. И не замедлив шага, возле кромки воды оттолкнулась, замерла в полете на миг и с веселым плеском вошла в воду. Лю расставил на столике в тени веранды закуски и напитки и рванул за ней следом, жара за те несколько минут, что они потратили на дорогу, успела изрядно его достать. Она как всегда перехватила его под водой и попыталась утопить. Артем сидел в шезлонге в глубокой задумчивости. Да, не повезло парню. Аська вынырнула и звала его окунуться. Илья подобрался к ней сзади и попытался утащить в глубину. Она не сопротивлялась, и достигнув дна, развернулась к нему лицом, обняла за талию и оттолкнулась от скользкой голубоватой плитки пола. Люша догадался, что она хотела сделать, с тех пор как она впервые проделала это с ним ночью на озере, рядом с Сашкиной дачей, он всегда мечтал это повторить, но каждый раз сердце замирало от ужаса и восторга. « Я не высоко. У тебя бассейн неглубокий, разобьемся» И они вылетели из воды, как пробка из бутылки, поднялись над поверхностью на два его роста, а потом с криками и брызгами рухнули обратно. Выбрались из бассейна и уселись на ступеньках веранды.
- Хотел бы я быть таким же счастливым и беззаботным.
- Что мешает?
- Обязательства.
- У каждого из нас тоже довольно обязательств и вряд ли кто рискнет назвать нас беззаботными, но это не значит, что мы не можем себе позволить себе немного порезвиться.
Лю уже почти закончил сооружать себе сложный бутерброд. Артем к еде так и не прикоснулся.
- Ну, хочешь, убей меня.
- Не хочу больше. Чтобы это сделать, мне нужна уверенность, а ее нет.
- Тогда выпей, иногда это самое необходимое.
- Пожалуй.
- Я могу обещать, что пороюсь в этом вашем деле, а заодно и скажу поточней, сколько там потенциальных магов среди детей.
- Ася, я думаю, что наш новый друг приехал не только из-за этого.
Он не удивился, он ждал Илюшиной реплики.
- Да, мое сообщение предназначено вам двоим. И я не хотел вмешивать посторонних.
- Слушаем.
- Шеф, вы с ним знакомы, некогда завел правило испытывать самых талантливых особым образом. Вы оба испытание это прошли, остальные ваши компаньоны – нет. Он все еще жаждет видеть вас в качестве своих резидентов. Возможно, Снайпера тоже, и Риту Сафину, если они подтвердят уровень.
- Нет.
- Ни за что.
- Другого ответа я и не ждал, но вы сами недавно говорили, что иногда в дела вмешиваются личные интересы.
- Заинтриговал, не скрою. Чьи именно личные интересы окажутся затронуты? Мои? Ее?
- А они у вас не общие?
Аська засмеялась, Лю улыбнулся..
- Какое вы получили образование?
- Программист.
- Кто вы по специализации?
- Аналитик-прогнозист.
- А дальше?
- Я работаю с людьми.
- Узлы памяти, системы двойных вопросов?
- Не думал, что встречу коллегу.
- Мы не коллеги.
- Да, Артем, в отношении этой ведьмы, нет предела совершенству. Однако, если вы прогнозист, вы должны были бы стать неплохим биржевиком.
- Я иногда балуюсь, так, для пополнения семейного бюджета.
- Вы женаты?
- Нет. Но у меня есть подруга.
- Временная, я так полагаю.
- Да.
- Вот расскажите, почему вы беретесь однозначно предсказывать нашу судьбу, а между тем в своей собственной довольствуетесь полумерами. Ведь вы же должны видеть все лазейки, все подводные камни, должны знать все наперед. А между тем вы сами только что признались, что несчастливы.
- А вы? Вы же, каждый из вас, осознаете, что, разбежавшись, сможете построить собственное счастье, что пора оставить в прошлом вашу привязанность друг к другу.
- Это решение самое простое, гениальное, оно лежит на поверхности, на блюдечке с голубой каемочкой.
- И мы пойдем другим путем.
- А хотите, я вам подскажу куда?
- Есть множество путей, по которым мы можем пройти. Конец один. Главное, пойти по пути сердца.
- А где оно, твое сердце?
Аська потянулась, поднялась со ступенек, пошла в Илюшину гостиную. Повозилась там немного а, когда появилась в дверях, ее догнали мягкие, легкие звуки гитары и разложенная на голоса мелодия их последней песни.
******
Одна девочка, лет примерно тринадцати, нет, наверное, тогда уже четырнадцати, сказала Лизе, что она снайпер. Сказала ровным, совершенно неэмоциональным тоном, каким обычно говорят о погоде, но Лизе показалось, что она хотела ее обидеть. Много лет спустя Лиза – Снайпер, поняла, что обидеть Ася ее не хотела, скорее она загадала загадку.
Эта же девочка, лет примерно семнадцати, однажды подбросила Лизе мыслю. Именно что подбросила, неизвестно, чем она тогда занималась, в тот конкретный день и час, но по магической беспроводной связи пришло Снайперу однажды послание:
Приди же в тень под красной скалой
И я покажу тебе нечто, отличное
От тени твоей, что утром идет за тобою,
И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку:
Я покажу тебе страх в пригоршне пыли.
Тогда Лиза помнится, подумала, что нет возможности в ответ ей послать изображение поднятого среднего пальца, однако оказалось, что эта возможность есть, потому что ответ пришел почти мгновенно: «Вы хотите поговорить об этом?» и изображение мягкого диванчика. Да, Лиза хотела поговорить об этом, потому что эта цитата шлепнулась в ее голову туда, где долгое время уже было пусто, и где позже поселился принцип: «И так тоже может быть». И они встретились с Невидимкой. И поговорили, долго и обстоятельно. Лизу постигло поначалу разочарование. Она помнила девочку чистую, смелую, с четкой позицией, с ясными глазами. А увидела – загоревшее дочерна и не под южным солнцем, а в городе, с огромными кругами под глазами, с неровно остриженными волосами и полным отсутствием маникюра, в мятой клетчатой хлопчатобумажной рубашке, в джинсах, мокасинах и без намека на белье чудовище. Глаза ее мерцали в темноте, как кончик сигареты «Житан» - любимых ею, и Лизой в недалеком будущем. Вкус этих сигарет, терпкий, сигарный, с чуть заметным ароматом чернослива, отпечатался в ней так же, как и послание, про «страх в пригоршне пыли». Они пропустили стадию «как живете? как животик? не болит ли голова?» и сразу попали в глубокую нору обмена мыслями, типа взаимного сканирования. Они падали-падали-падали и в процессе выхватывали со стен норы какие-то предметы, менялись образами и ставили их на место. Лиза чуяла, видела, что нет у Невидимки конкретной позиции, нет какого-то четкого мнения, нет у нее стержня, и подумала, что вот он шанс – можно попробовать внедрить ей свои принципы. Можно убедить ее, что помощь нужна столь многим, ей же – просто пальцами щелкнуть, и не помешает немного подзаработать, ведь видочек у нее тот еще. Лиза думала зацепить Аську женским тщеславием, а вместо этого та закатала до локтя рубашку и Снайпер увидела дорожку уколов вдоль вены. Губы Невидимки раскрылись и выдохнули вместе с дымом – «пофиг». Лиза попробовала доказать ей, что она гробит свою жизнь, а Айс вдруг пропала, сразу, бесследно, обнаружилась за спиной подруги, и сказала: «Снайпер, меня нет, я – химера, но ты-то, ты кто?». И подбросила ей еще несколько образов, от которых Лизу вывернуло. И образы эти Настя взяла из Лизкиной головы, взяла, но сама даже и не смотрела. А потом, дождавшись пока девушка придет в себя, Ася объяснила, что ей совсем не обязательно видеть эти секреты, главное найти в Лизиной памяти ящичек с подписью «То, что я помнить не хочу, но забыть не смогу»
И Лиза поняла, что крыть ей нечем. Нечем. Она и до того не очень-то Аську любила. А тут и вовсе возненавидела. Каждый день Лиза стояла перед целым классом магов, перед людьми, основная масса которых старше ее, перед людьми состоявшимися, с психикой гибкой, но твердой, и они ей верят, и Лиза верила, что говорит им именно то, что должна сказать. А эта химера, одним своим существованием доказала, что есть «нечто отличное от тени твоей, что утром идет за тобою, и тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку».
Прошло с тех пор уже более десяти лет. Просыпалось песком, пылью сквозь пальцы, и никто уже не поверит, что Лиза хотела убить однажды эту девочку, и никто не узнает этой девочки в строго-офисной леди в сером брючном костюме, с идеальной прической и макияжем, выплывающей из импортного внедорожника перед дверью Лизиного коттеджа. Который Ася, кстати, и придумала для нее, предсказала в тот день, когда Снайпер хотела ее убить. Лизе хочется верить, что где-то она еще есть, та, которая плакала, стоя перед сценой на концерте «Кренберис», не всю же ее похоронило под бетонным саркофагом собственных разочарований? Лиза не уверена, что хочет ее видеть, но для адекватного существования Снайперу было бы достаточно знать, что та Ася есть. Просто есть.
«Привет, козявка! (это Ася ворвалась в прихожую Лизиного дома, но сигналит не подруге, а ее сыну, которому уже 4 года, и который говорить наотрез отказывается, потому что он – мастер невербального общения) – Хайль, тетя Айшет. – Гулять пойдем? – Да, только маму спроси. – Я думаю, мама в курсе. – Привет, Невидимка. – Привет, Снайпер. Что делаешь? – Посуду мою. – Купи посудомоечную машину и не пестуй своих тараканов. – Вот и сестрица твоя то же сказала. – Ритка? Она у тебя была? – Да, на той неделе. – Чего надо было королеве Марго? – Да так, пива выпили, подарок она Ванюше привезла. Самокат. – Тетя Ася, самокат с собой возьмем? – Непременно. – Ась, а вы надолго уматываете? – Думаю, пару часов у тебя есть. – Хорошо».
Они ушли телепортом, а Лиза с сигаретой в руке шлепнулась в гамак на веранде. Дилемма, чем заняться, пока ребенка нет дома, уже даже и не стояла – она отрубалась, просто проваливалась в какую-то трясину небытия. Но – не сошлось – ожил телефон. Звонила Ванина няня, милейшая женщина, но - ой, как не вовремя. «Лизонька, друг мой, вам непременно надо везти ребенка к логопеду, это совершенно неприемлемо, что он в четыре года не разговаривает. Он очень славный мальчик, но так нельзя, он должен общаться, он прекрасно рисует, любит читать книжки, лепит, собирает конструктор, но невозможно же в его возрасте обходится десятью словами». И еще пять минут в этом же роде. Ну, не объяснишь же постороннему человеку, что он прекрасно общается, только невербально. И все-таки надо Ивана убедить, чтобы начал разговаривать по-человечески. Хорошо еще, что у нету добрых бабушек – замогилили бы в конец. Лизка, конечно, сама виновата, еще в нерожденном ребенке распознала проклятье и общалась с ним с самого начала не словами. Он капризничал, а Лиза проецировала ему в голову всякие чудные картинки, вспоминала какие-то ощущения от прогулок, пока в один прекрасный день он не бросил ей в ответ свою дорожку образов, и система замкнулась. Ваня даже и не плакал почти никогда. Незачем было плакать – он что-то хотел, и Лиза уже знала, что именно; у него что-то болело – и она уже чувствовала что.. А сейчас, Ванюша владеет их первейшей и основной способностью наравне с любым из взрослых магов. Он же и Греевского Николушку научил. Они между собой общаются так лихо, что Лиза и не засекает, когда они того не желают.
Вообще, в том, что снежная диаспора, компактно обитает, есть свои очевидные плюсы, по крайней мере, никто особо сильно не удивляется, если вдруг кого-то прорывает. Но есть и минусы. Практически любой прорыв сразу становится достоянием общественности. Так, к примеру, Ивашка с Николашкой, играя в компании Аннушки и Аленки, это внучки тети Вали, подсадили на мысленный диалог еще и их, за что потом тетя Валя Лизе с Греем по мозгам настучала, не хотела она, чтобы девочки ее так рано ведьмами становились, по крайней мере не в детском саду. Заповедник. Воспитание нового поколения. У программеров дети с двух лет компьютерщики, а у снежной братии – маги. Аська вот, утверждает, что свои способности она осознавала с раннего детства, хотя никто ее не инициировал. Ритку бабушка их проявила, Грей – самоучка и в роду у него никаких сумасшедших не было, Звягинцева, как и Лизу, пробудили знакомые в инсте, Люша, Макс, Ирэна – Аськины выкормыши. И среди ныне живущих родственников отклонений не замечено. Сильвер – фиг знает, кажется, дядюшка у него из колдунов. А вот в следующем поколении, детки – все поголовно – маги. И у Звягинцевых, и у Грея, и у Сильвера, и у Макса – толи они их воспитывали как-то не так, толи обстановка такая, толи магические способности – своего рода инфекция.
Лизке часто приходилось раньше проводить инициацию. А о собственной она думала еще чаще. Вообще, инициация – процесс очень интересный, напоминает приобщение к наркотикам или влюбленность. Появляется в твоем окружении персонаж, такой цепляющий, завлекательный, начинает проявлять к тебе интерес, а ты этим горд и счастлив. Он открывает тебе такие вещи интересные, которых ты раньше и не понимал, не чувствовал. Вот, заводите вы разговор о Кундере, о «Невыносимой легкости бытия», и ты говоришь: «Не знаю, мне не понравилось» подразумевая непосредственно историю взаимоотношений двух людей. «Если мужчины действительно так и чувствуют, то я даже не знаю, как можно рассчитывать на какую-то искренность, какое-то постоянство?» - «Не рассчитывай, разве это необходимое условие отношений?» Ответ выбивает тебя из привычной колеи, ты пытаешься что-то осмыслить, лепечешь что-то из этих осмыслений, но тут же получаешь вдогонку: «А как насчет стиля? Как тебе колорит, Прага, вообще быт, ведь события-то известные? Согласись, взгляд изнутри совершенно органичный? Человеку надо как-то в этом жить и он живет…» - «Ну, я политикой не интересуюсь». – «А причем тут политика? Чтобы не прочувствовать момент, когда Тереза приносит работодателям свои фотки девушек на танках, фотки, проникнутые весной, каким-то подъемом, энергетикой, а ей советуют фотографировать кактусы для журналов по приусадебному хозяйству, надо быть совсем уж дубиной». Дубиной тебе быть не хочется, особенно для этой персоны, и ты стараешься аргументировать свою позицию, но эта тема ему уже не интересна, он отскакивает на другое, на реальные отношения кого-то из ваших знакомых, и в этом обсуждении вскрывает некоторые вещи, совсем не очевидные ни на второй, ни даже на третий взгляд. «С чего ты взял?» Чтобы ответить тебе, он некоторое время собирается с мыслями, потом, позже, ты уже проникнутый новым видением начинаешь понимать почему, зачем нужны эти несколько минут – когда овладеваешь своим даром, ты некоторые вещи просто знаешь и все, и надо как-то транслировать это знание в нормальные человеческие категории. И закончив тебе раскладывать все по полочкам, он спрашивает: «А разве это не так? Разве это непонятно?» И такие разговоры повторяются с завидной регулярностью. И на фоне новых для тебя мыслей, новой информации, точнее новых способов получения этой информации, бледнеют даже твои зарождающиеся чувства и желания в отношении этой персоны. Гораздо интереснее оказывается общение, не отягченное лишней эмоциональностью. Но для него твое охлаждение пока еще невыгодно, и он спрашивает «о нас», и сам же отвечает, и так точно, так беззастенчиво вскрывает самые сокровенные твои желания, что в голове твоей происходит совершенно четкий сдвиг, ты начинаешь верить в то, что все, о чем ты ирреально догадывался, действительно существует. Но пока это все догадки и безграничное твое доверие к этому человеку, который становится для тебя всем. А потом, тебя вдруг, без объявления войны, выталкивают под холодный душ, и ты мечешься, заглядываешь всем подряд в глаза, а в них - свои собственные бедки, и до тебя им дела нет, как и тебе еще неделю назад дела не было до их проблемсов никакого.
С этим своим инициатором через много лет уже, когда сама не раз побывала на его месте, беседовала Лиза профессионально на тему пробуждения будущих магов, и высказала, что он все же поступил с ней некорректно, что душевная травма эта – на всю жизнь. А он сказал, что все обычно очень индивидуально и в ее случае – очень взвешенно, что Лизу пробить по-другому было бы очень трудно. Потому что она злая очень, целеустремленная, по мелочам не разменивается, прямолинейная и слишком озабоченная проблемой выживания, похоронившая тему чувств и потому уязвимая. А Лиза припомнила ему Аську, которая вводила народ в их мир так трепетно, так нежно. «Так то были ее друзья, или хорошие знакомые. Ты же не знаешь, как она обошлась с одним моим товарищем. Она его размазала – мама, не горюй!» Лиза потом поинтересовалась у Аси насчет этой истории, и та не лукавя и без ретуши, рассказала следующее: «Таких, как этот Марик, СанСаныч называет водомерками, он из тех, кто скользит по поверхности, не интересуют его ни знания, ни возможности, ни перспективы развития, зато чуйка у него – волчья. Проинтуичивал все – от пробок в часы пик, до биржевых котировок. Я с ним познакомилась, когда мы с Джейми освобождали московские казино от лишних финансов. Я же несовершеннолетняя тогда была, играть мне низя, а Джейми по приколу, он – ночное животное. Так вот этому монстру в костюме казалось забавным меня провоцировать, и он частенько прикалывался над моим внешним видом, типа «бомжей в приличные заведения пускать не должны». А в меня в таких случаях бес противоречия вселяется, и я в следующий раз оделась согласно протоколу – насилу узнал. И начал меня доставать уже по-другому, что я «малолетка из службы сопровождения», а у самого чуть слюнки не текли. Короче, разозлил он меня. Однажды у меня цепочка золотая с кулоном с шеи падает у него на глазах: «Будь добр, застегни». Он минут пять пыхтел, руки тряслись, ничего не выходило. Потом отдал: «Застежка у нее погнута, но могу присоветовать ювелира – сделает за пять минут». Тем же утром, когда по домам разъезжались, он видимо, про тот случай вспомнил и до него вдруг дошло, что я в курсе, что он еле-еле владел собой и нервничал; он выругался и я ему тут же в ответ очередную гадость по нашей беспроводной связи прислала. Так я его и пробила. Ничего собственно криминального, но сама понимаешь…» Лиза понимала.
Все-таки многое в жизни мага замешано на эмоциях. Прежде чем в поселке торговый центр открылся, Лиза каждые выходные моталась на рынок и неизменно наблюдала там такую картину – по мясным рядам шаталась сухонькая, блаженная старушка, голосившая дурным голосом нечто малоразборчивое, но явно гневное, она заглянула ей в голову – пустота, клин, все блоки, что она сама себе ставила, сметены оказались старческим маразмом, и – все, поток сознания хлынул за пределы, такая разновидность недержания. И Лизка задумалась, где гарантия, что ее или Аську, или кого-либо другого в один прекрасный день так-то не переклинит, и они не начнут крушить все подряд или что-нибудь еще в том же роде. Аська знает, как это бывает. В свое время она так сражалась со своей бабушкой. Айшет Сафина-старшая была легендой в центре, она обладала уникальным даром целительства, но после смерти мужа, которого она по слухам очень любила, она сдалась на глазах, буквально за полгода впала в маразм, и только Аськина «иначесть» могла ее держать в узде. Ее страшно было оставлять одну. СанСаныча, лучшего своего друга, она прогнала, не хотела, чтобы тот видел ее такой. И Аська постоянно держала на своей квартире барьер, сотканный из ее собственной энергетики, который бабушка преодолеть не могла. Пару раз в неделю они вдвоем выбирались в какое-нибудь пустынное место и Айшет-старшая, раскинув руки в стороны, запрокинув голову к небу – кричала, нет, выла, давала выход своим эмоциям. Аська говорила, что после таких выползок, та дня на два успокаивалась, даже находила в себе силы что-то делать по дому, но уже к вечеру второго дня начиналось… По комнатам летали вещи, цветы на окнах вяли, прорывало отопление, чайник закипал за секунду на холодной плите, и постоянные, бесконечные завывания. В минуты просветления Ася пыталась до нее достучаться, убедить, но без толку. А в один из последних своих дней, когда уже и родственники пришли прощаться, бабушка Айшет поступила, как настоящая ведьма, она передала свою силу Ритке. Т.е. у Марго и свои данные были весьма неплохие, так еще и передалось немало. Но и страха, боязни, ужаса, перед последствиями подобного существования передалось столько, что Маргарита Сафина до сих пор не желает иметь со своим даром ничего общего. Такая вот инициация. Догадайся – намеренно или нет? Зато результат налицо.
Когда Ритка с неделю назад заглянула к Лизе в гости, они много говорили на тему магии, Марго спрашивала у Лизы, как у бывшего преподавателя «курсов вождения», как именно проявляется та или иная способность. Вот считается, что самые первейшие и легкие – ментальное проникновение, телепортирование и передача мыслей на расстоянии. Но дальше этого мало кто способен двинуться, хотя азам, принципам, учат всех желающих. У Аськи есть теория, что каждая следующая способность раскрывается не раньше, чем осознаешь ответственность за возможные последствия ее применения. А что, если вдруг слетишь с катушек и все свои ответственности похеришь? И в этой связи Рита очень обеспокоена, ведь ее сестрица уже несколько лет намеренно загоняет себя в рамки, отрезает лишние эмоции, ограничивает себя все больше и больше. Ритка спрашивала у Лизы, как у ближайшей Асиной подруги, не напоминает ли Настя ей пружину, взведенную до предела, не кажется ли ей, что Айсик балансирует на грани взрыва?
Что же, вопрос интересный? Возможно, со стороны виднее, но Лиза сказала тогда Рите, что, насколько она знает ее сестру, та где-то на грани, и даже за гранью пребывает постоянно. Что с того, что последнее время она пережила развод, если крах ее брака был очевиден и ей самой и Максу от начала? Что с того, что она отделила зерна от плевел и исключила из своего общения всех тех, кто по ее же мнению был ей дорог раньше, но сейчас отчаянно не вписывается. Что с того, что она целенаправленно не заводит постоянных отношений, а ограничивается коротким съемом, и насколько Лиза знала – даже и не в России. Ну, не нужен ей никто.
- Откуда ты знаешь? Влезть в ее голову невозможно, разве что сама пустит.
- Рит, иногда совсем не обязательно доверять только возможности заглянуть к другому в душу, иногда можно просто побеседовать.
- Снайпер, ты просто не в курсе, ты даже и не знаешь, что Аська может быть не такой, ты видела ее только в стервозной ее стадии. Ты оцениваешь ее решения с циничной позиции взрослого человека, а я знаю ее настоящую.
- А с чего ты взяла, что она теперь ненастоящая?
- Она приостановленная. У нее полеты в крови, а она сама себе крылышки подрезает.
- Дурная ты, инфантильная идеалистка, все мы, нормальные взрослые люди, только тем и занимаемся.
- Хорош, это у тебя - ответственность, семья, муж, ребенок. А у нее кто? Перед кем ей отвечать?
- Ты будешь удивлена, но мы сами себе судьи, те, которые нормальные взрослые люди. И, вообще-то, она вовсе не подрезает себе крылья, у нее планы – закачаешься, плюс к тому, она еще и постоянно совершенствуется в магии, в отличие от всех нас.
- Лана, замнем для ясности… Расскажи-ка лучше, ты давно обещала, как вы сферу невмешательства ставили?
Сферу невмешательства над поселком они ставили в тот год, когда была сдана первая линия коттеджей; Лиза с Андрюхой уже переехали в свой и в спешном порядке отделывали его, хотя бы те комнаты, которые были необходимы. Время это Снайпер вспоминала потом, как счастливейшее в своей жизни, хотя обычно женщины редко связывают с беременностью что-либо позитивное. В какую чашку не налить воды? Ага, в полную. Она в этот период воспринимала себя вот такой вот наполненной под самые края чашкой, но самое прикольное, что наполненность эта все росла, аккумулировалась, накапливалась, и в то же время потратить эту энергию становилось все проблематичней и проблематичней. В преддверие декретного отпуска она уговорила Арсения Александровича перенести последний выпуск в центре пораньше, но не потому, что плохо себя чувствовала, а потому, что отношения со своим даром у нее расстроились. Простейшие вещи вроде получались, а вот более-менее творческие – сбоили. Вроде того, как если расшалившийся ребенок с картинки Бидструпа наступает на шланг, и сколько краник не крути – эффекта никакого, зато потом напором энергии прорывает куда-то в самые неожиданные вещи, но по-доброму, без членовредительства. А на седьмом месяце магия перестала ее слушаться совсем, разве что только телепортация еще работала, иначе она даже и не представляю, как они бы разобрались с мебелью. Андрюха не специалист по перемещениям, а им хотелось чего-нибудь особенного, и без транспортных расходов.
В августе, жарковатом, влажном, Лиза разбухла до невероятных для себя габаритов и напоминала со стороны средних размеров дирижабль, даже тяжеловато стало ездить на машине, не говоря уже о том, чтобы ходить. В это время Аська чаще обычного забредала к ней вечерами и буквально пинками выгоняла гулять. При этом, зараза, курила и рассказывала всякие интересности из своей личной жизни, которая вдруг, довольно спонтанно стала очень насыщенной и публичной. Пытаясь привлечь финансирование для поселка, она прошлась по всем «снежным людям» города, объясняя идею проекта и рассказывая о преимуществах жизни на свежем воздухе, в чистом районе, в собственном доме, и пр. и пр. В том числе, она заглянула к Максу, между ними опять завязалась сначала дружеская пикировка, потом дружеская физиология и, наконец, Макс сказал, что вложится в этот проект только под гарантию того, что Аська выйдет за него замуж. Взвесив все плюсы и минусы, Ася согласилась и ждали они теперь только Лизу – она обещалась быть свидетельницей на их свадьбе.
Когда поселок «Тру-ля-ля» представлял из себя только голую площадку, размеченную колышками на квадраты, когда только рыли котлован под первый коттедж, Лиза с Илюхой и Асей, посовещавшись, повесили над этой территорией магическую предупреждалку, которая сигналила о случаях несанкционированного вторжения, воровства, пьянства на рабочем месте, о нарушениях технологического процесса и прочих запланированных и случайных мелких пакостях. Со временем выяснилось, что такой способ контроля чреват некоторыми раздражающими факторами и требует постоянного личного присутствия. Лиза в свободные минуты бывало задумывалась о том, как же усовершенствовать уже имеющийся зонтик, тем более, что к этому обязывал ее статус главы службы безопасности. Но в тот августовский вечер, тихий и теплый, она, медленно плетясь позади Аси, даже и не предполагала, что та уже что-то творит. Лиза страшно завидовала деятельной, активной и, главное, стройной и легкой Аське, которая выглядела потрясающе в струящемся, шелковом платье. Она размышляла о парадоксе: как может ведьма, лишенная напрочь собственной энергетики, производить такое солнечное впечатление, настолько Айс казалась жизнерадостной, светящейся.
- Что мы делаем?
- Гуляем.
- Нет, правда?
- Гуляем и думаем. Ты думаешь о хорошем. А я … о необходимом.
Ну, гуляем и гуляем. Тем более, что тянущаяся вдоль заборов Первой линии липовая аллея, которую посадили еще тридцать лет назад строители плодово-ягодной станции весьма располагала к неспешным и душевным прогулкам. То, что они почти не разговаривали ни Асю, ни Лизу не тяготило, наоборот, дополняло покойное и благостное ощущение от сыроватой, теплой, прямой, как стрела, живой, шелестящей листьями арки у них над головами. Узловатые корни вспучивали спрессованную временем почву и стрельнула мысль, толи Лизина, толи Аськина: «Надо заасфальтировать ее как-нибудь попозже, а то осенью, небось, слякотно здесь будет. Или хоть битого кирпича накидать. Все равно мусора до фига со стройки. Или плитки колотой…» Дальний конец аллейки упирался в пыльную грунтовку, проложенную в свое время дачниками, повадившимися с черного хода покупать на станции саженцы и всякую огородную мелочь. «Как думаешь, Лиз, может выкупить их, да и устроить торговую базу. Централизованно закупать огородный инвентарь, садовую мебель, рассаду?» - «Ага, а главным над всем этим хозяйством поставить твоего деда, вот он бы тут развернулся!» - « Хорошая идея, только дед не возьмется, да и денег жаль из производства изымать. Ладненько. Подумаем об этом позже» Подумала она об этом действительно позже. И занялся этим направлением бизнеса, как ни странно Звягинцев, перековал, так сказать, мечи на орала.
Упершись в бескрайнюю синеву неба и вдохнув теплого душистого воздуха, принесенного с давно заросшего опытного поля, Лиза уж было надумала повернуть обратно, когда боковым зрением увидела Аську, проделывающую странные манипуляции со своей аурой. Она собирала энергию, крохи буквально, самую малость отовсюду. Закладывала краеугольный камень будущей защиты. Заметив, что Лиза пристально наблюдает за ней, Невидимка подмигнула и добавила буквально капельку себя, антрацитового непроглядного мрака, а потом сосредоточившись, прицелившись, выстрелилась из тела, мягко осевшего на пыльную землю, в то время как дух ее полетел кратчайшей траекторией к началу пути, оставляя за собой мерцающий энергетический след, светящуюся линию, присмотревшись к которой Снайпер с удивлением увидела в ней как в пророчестве, в реке времени, саму себя, задумчиво и счастливо улыбающуюся Андрею. А потом увидела Илью в светло-коричневой бандане, шортах и кожаных шлепанцах, что-то объясняющего бригаде рабочих. С носа их молодого архитектора, пробивая себе дорогу сквозь слой пыли, капал пот, мокрая футболка липла к спине, но он был доволен. Следом, проявилась Марина, которая, пытаясь сладить с каскадом вьющихся волос, упрямо падающих на лицо, с порога своего коттеджа глядела на Грея и Николеньку, идущих взявшись за руки ей навстречу по дорожке от машины. Увидела Лиза еще многих, тех, кого знала, с кем успела познакомиться в городе, и других, о ком уже совершенно точно догадалась, что они будут жить здесь все, просто потому, что это их место на земле. А Невидимка между тем опять возникла рядом и смотрела на Лизу в ожидании чего-то важного, чего-то, что та должна была сделать, прочувствовать. «Останови меня, пожалуйста» - « Зачем? Почему тебе так важно, чтобы кто-то принял решение за тебя? Да я бы не додумалась никогда до того, что ты сейчас тут сотворила, Ась. Или это опять вечные твои сомнения по поводу того, «имеешь ли ты право сделать то, что сделала, просто потому что ты это можешь» - «Скажи, Снайпер, почему ты всегда во всем уверена. Даже когда сомневаешься, не отступаешь. Магия – порождение равновесия, и нам аукнется, если мы превысим полномочия.» - «НЕ ПЫТАЙСЯ МЕНЯ ОТВЛЕЧЬ. Не думай, что я слепая беременная клуша, дальше собственного пупа ничего не видящая. И я слишком хорошо тебя знаю, чтобы понять, где и как ты подбрасываешь мне камушки, чтобы направить в нужную для тебя сторону. Это что?» И Лиза показала ей тоненькую черную ниточку, проходящую параллельно той светящейся.
«Это мой способ вносить квартплату. – Довольно рискованный вклад, не так ли? – Другого нет. Поэтому и прошу – останови меня. Придумай другое решение. – Асенок, ты никогда не думала, что с тобой может что-то случиться. И что тогда будет с этим твоим вкладом? Он исчезнет вместе с тобой или, может, выйдет из под контроля, заживет своей жизнью? Ответь честно. – Я не знаю. Проверить можно только опытным путем. Но, с другой стороны, до нас через него не доберется никто, преследующий дурные цели. Просто не сможет пройти. – Это-то мне понятно. «Я беспороден – это минус. Но благороден – это плюс». Хорошо хоть не отпираешься, не строишь из себя святую невинность. – А чего отпираться-то».
Она улыбнулась рассеянно и печально, но в то же время Лиза совершенно точно знала, что Айс иронизирует, прикалывается над ней, и ждет восторга, ждет похвал, ждет, что подруга закроет глаза на ее маленькую шалость. А между тем, с самой первой встречи у Лизы не было не малейших сомнений в том, что Невидимка – самое опасное существо, которое она когда-либо видела в жизни. И сейчас все органы чувств сигналили ей, что если она безропотно согласится на ее условия, то все – до конца жизни будет соглашаться со всем, что Аська предложит. «Да ну тебя к черту, Снайпер. До чего же ты категоричная, прямо не интересно с тобой. Скажи честно – здорово? Наставлю камушков в каждой узловой точке и последовательно их между собой соединю. И по воздуху зонтик сделаю и по земле сетку пущу. Нашего присутствия для контроля почти не нужно. Если хочешь – подсоединяйся в любое время и просматривай дневник событий, но думаю, что не понадобится, у нас будет самостоятельная, саморазвивающаяся сфера невмешательства. – До какой степени самостоятельная? – А как захочешь. Тебе решать. Ты у нас глава службы безопасности»
Лизе, честно говоря, этот изящный призрачный зонтик нравится. Вот идешь ты, к примеру, по второй линии, а там вишни-яблони понасажены, почти вплотную к тротуару – и вот, если возникло спонтанное желание спелую ягоду в рот кинуть – бога ради, а если кто нарочно надумает хозяина урожая лишать – так сразу микрочистка, увольте, низяяяя. Ни забора, ни ограды вокруг поселка нет, ходи кто хочет, пожалуйста. И многие ходят. Мамашки с колясками, детишки, подростки, приходят в парк перед торговым центром, любопытствующие всякие на Илюхин дом смотреть приезжают, гости, родственники опять же. Но, ежели с дурными намерениями – простите великодушно, за пару минут до границы вспомнит человек про какое-то неотложное дело и не дойдет, развернется обратно. И сами жители поселка, будто баралгином уколотые, в отрицательной части графика все пики эмоций снимаются, а сама сфера за счет этих пиков существует, дополнительных затрат не надо. Телепортироваться в пределах поселка можно, но на чужую частную территорию только с разрешения, причем, если хоть одна дурная мысля мелькнет, то о ней мгновенно становится известно заинтересованной стороне. И это всех касается, даже Аси, этот ее анти-канал по тому же принципу работает, что и остальная система. Но спустя четыре года о таком уже не думаешь, наоборот, проникаешься благостью какой-то, уютом, ощущением надежного и «своего» дома.
Так вот Лиза Ритке и объяснила, как сама понимала и помнила. « А это сложно? – Что? – Ну, придумать, что Аська сделала? – Вообще сферу ставить несложно, но такую – никто никогда не пробовал. Она во многом самостоятельная, и она очень чутко на нас пятерых настроена. И как бы сказать… я ее иногда ощущаю продолжением себя, продолжением любого из местных, она как хорошая собака, если за ворота пустила, восприняла как принадлежность клану – то защищать будет до конца, иногда даже и против твоей воли. – Круто. Черт знает что такое! Как еще никто не догадался у вас идейку слямзить? – Догадались, отчего же. Только весь фокус в том, что это место, оно очень особенное, оно изначально своей энергетикой обладало. Другой такой сферы создать не получится. Аська просто заметила здесь в земле самой источник силы, ей на фоне собственной темноты даже малейшие изменения потока энергии видны, сестрица твоя – она же пустая, она заемной энергией оперирует. – А ты давно в курсе, что Аська на магию в нашем понимании ее использования не способна? – Да. Изрядно уж. Но это трудный был путь, не хочу об этом».
Аська с Ванюшей пока не вернулись. Звягинцев кинул сообщение, что будет не раньше девяти. Спать больше не хотелось. Наоборот, хотелось движения, полета, простора. Лиза вывела из гаража велосипед и покатила к реке, и дальше через парк, через «дворянку» к мосту. И на тот берег, в дебри частного сектора. Тут ровным счетом ничего не изменилось со времен ее детства – тот же пыльный, разбитый асфальт, палисадники и куры, вросшие в землю мазанки и глухие, высокие деревянные заборы. Тихо, тепло, сонно, улица петляет, что за поворотом не видать из-за зарослей бурьяна. Безвременье, заколдованная сторона. По спине, под футболкой потек щекотный ручеек, горло пересохло, в зобу и в висках стучит уже не переставая, но осталось недалеко, скатиться в проулок, еще повернуть, медленно, крадучись, на тормозах выглянуть из-за старой, корявой елки и, наконец, замереть, не дыша, не мигая, заглядеться на окошко под самой крышей, под резным коньком с флюгером-кошкой. К этому окошку Лиза раньше вечерами приклеивалась, давным-давно, в другой жизни, и ждала отца с работы, а когда он выныривал из-под елки, неслась кубарем по лестнице вниз к крыльцу, встречать. Только Андрюха знает, что Лиза здешняя, аборигенка. И Ася, и Грей. Для остальных – москвичка. Снайпер шестнадцати лет в Москву уехала и все связи здешние прервала, не вспоминала, не хотела. А сейчас тянет почему-то, просто посмотреть, как они тут, что? Кто живет в ее комнатке на антресолях?
………………………
У Ремарка есть фразочка, которая Лизе нравилась, про некие отношения, напоминающие парчу, изъеденную молью. Наверное, он имел в виду, что людей, искренне привязанных друг к другу, жизнь часто разводила-разлучала, и потому встречи – золотая парча, а разлуки – дырки. О своих отношениях с Ноем, с Иванушкой Лиза тоже так-то могла сказать, только со временем она поняла, что парчой оказалось по сути именно то время, которое она проводила в ожидании.
Он пробил ее, инициировал и оставил. Показал луну с обратной стороны, сделал возможными все ее бредовые мысли и пропал. Почти на год. И было так странно увидеть его, улыбающегося, идущего навстречу, ни на минуту не усомнившегося в том, что Лиза его ждала, что она о нем скучала, и всем своим видом показывающего, что он тоже рад встрече, что нет для него большего счастья, чем лицезреть ее скромную персону. Гордости и злости на него хватило ненадолго, уже через минуту Лиза оказалась подхвачена вихрем его настроений, идей, новостей и главное такой заботой, таким чувством защищенности, что перестала сопротивляться совершенно. «Лизка, я в тебе не ошибся, ты прогрессируешь невероятно, тебе учиться пора. Официально предлагаю тебе пойти на курсы вождения, три месяца – и будешь ведьма с дипломом. Мы таких дел натворим! Чертям тошно станет! Я тебя к себе на работу возьму, в гильдию. Не спорь, будешь зарабатывать столько, сколько нормальному человеку и не снилось, через год, много два, квартиру себе купишь! Ты только это, о себе там с коллегами не распространяйся, в душу не пускай. Информация правит миром, личного – никому! Таких, как мы, на этом только и ловят. А сама – присматривайся, особенно к одной девочке, будет у вас в группе вундеркинд, маленькая девочка со взглядом волчицы».
Мужик сказал – мужик сделал. И девочка была, и работа в гильдии убийц, и квартира. Только его не было. То он по делам мотается, то Лиза. Но всякий раз, пересекаясь, они выпадали из времени, жили только друг другом, и так было хорошо им в эти считанные часы, что Лиза продолжала бредить ими до новой встречи, терзая себе сердце, ревнуя, злясь, сомневаясь, обвиняя себя в недостаточной для него привлекательности, тихо подвывая ночами в подушку, стервенея по отношению к нему, к себе, к окружающим, изменяя по-бабьи от невостребованности, казнясь и извиняясь. И через три с небольшим года дошла она до того, что ей стало совершенно уже все равно, будет ли следующая встреча или нет. Решила, что не хочет больше душу рвать. Стала сдержанной, корректной и вежливой. Да? – Да. Нет? – Нет. Как вам будет угодно.
Ну и конечно, Лиза росла, в профессиональном смысле. Ноева заслуга: до поры он гнал ее вперед, пока не выработал привычку не расслабляться никогда, ни на минуту, держать руку на пульсе.
Не смотря на его указания, Лиза все ж таки завела личные контакты среди магов. С той же Аськой, с Греем, с дузяками его Джейми и Сильвером. Грей еще со времен учебы заинтересовал Лизу своей поразительной способностью запоминать интересные места, у него была своя манера телепортироваться, он тянулся всем существом туда, где очень хотел оказаться – реальное место, куда он хотел попасть, вырастало из какой-то мелочи, из трещины в камне, из фотографии, и даже из картинки. Он был импрессионистом в душе, он помнил настроение, когда он говорил о каком-нибудь заинтересовавшем его виде, в головах слушателей рождались видения; в жирных и вкусных, потрясающе выразительных описаниях его возникал объем, форма, был случай, когда они с Асей настолько увлеклись его рассказом о балконе Европы в Дрездене, настолько околдованы были мелодичностью стихов Гете, что все втроем выпали туда и до смерти перепугались, что будут замечены. Но Грей, он всегда открывал местечки для телепортов заныканные, тайные, так что, уже проваливаясь в портал, ухитрился скорректировать маршрут. Лиза у этих двоих почерпнула больше, чем у кого-либо еще, и по части магии, и по части отношений. Вроде оба битые и не раз были, и может даже и побольнее чем она сама, только неисправимые, блин; верят они, видишь ли, что «все будет хорошо». И там, где Снайпер огрызалась и подвохи искала, они – улыбались только. А уж друг за друга - …. А между тем бывало, спорят до хрипоты, до перехода личности, иной раз она думала, если б так про нее кто прошелся – по стенке размазала бы, ан – нет, это у них дружба такая. Лизе так не удавалось никогда. Ей вообще дружить невозможно было, дружить – значит довериться, а она не умела. Если Лиза даже Ною не могла доверять? Лана, дело прошлое. Однако хотелось и ей так же, их это внутреннее сродство, необыкновенная настроенность друг на друга подкупала, играла на тайных струнах Лизиной души…
Как-то раз собрались они у Джейми – на берегу океана у него домик, скромненько, но со вкусом; купаться не сезон, холодно, но это по-ихнему – холодно, а русским, после зимы, совсем наоборот. Барбекю. Мясо портить Джейми большой любитель, но мясо – оно и в Америке мясо. В ветровках все ж таки мерзли, завернулись в пледы, сидели на топчанах, пиво пили из банок, Аська с Сильвером мотались в Мексику перед тем, раздобыли там за копейки буквально ручной работы шикарную гитару, и Ася что-то такое наигрывала-напевала тихонечко, незнакомое совершенно: «я вижу все и все понятно. Мне известны твои движенья. Ты говоришь так невнятно, и я иду на сближенье, я иду на сближенье, я иду…» Сильвер смотрел на нее просто совершенно неприлично, но ее это мало заботило, наоборот, со скучающим видом она заводила новую песенку: «Можно любить жадно, можно не любить совсем, можно сказать: «ладно, ладно…» и отказать всем». Издевалась. Грей и Джейми колдовали над мангалом, или как он там, у американцев зовется? Лизе же уступили единственный имеющийся в наличии шезлонг, и не особенно кантовали, понимали, что она только с задания, не лезли, и потому Снайпер то дремала, то курила, глядя на ленивое дыхание прибоя, рассеянно слушала Аську, запуская периодически пальцы в тарелку с крупными кусками свинины. К вечеру Грей и Джейми сбежали куда-то, а эти двое, что в приглядки весь день играли, бродили по пляжу. Сильвер ловил руки Невидимки, убеждал ее в чем-то, а она на голубом глазу его порывы игнорировала, лепетала что-то восторженно-легкомысленное, но не принципиально, даже потерявшему голову Силе очевидно было, что она ломается для виду, для настроения, подогревает себя, чтобы «…и добычею и наградою…» И наконец, разыграв изящный пат, расставив акценты, как ей нужно было, она обняла его за шею, помахала Лизе рукой и растаяла.
- Честная девочка, смелая девочка. Почему, скажи, мы так не можем?
- Чому я не сокил, чому не летаю? Привет, Ной. Какого лешего опять тебе от меня надо?
- Почему непременно надо? Почему я не могу просто так навестить любимую девушку, раз уж все совпало и у нас выходной?
- Ты у меня спрашиваешь? Или у себя? Кто тут говорил о честности?
- Ладно, сдаюсь, надо. Я знаю, у вас с Невидимкой совместные занятия были по прорицанию?
- Зачем мне вообще эти дополнительные занятия? Я на повышение уровня не претендую, это Аське очевидно они на пользу пошли, ей уже хоть сейчас можно вышку присудить. А мне? Ну, там много было интересного, не спорю, но падла ты, Ной, редкая, тебе же шпион за ней нужен? Так? Чего сам-то не шпионишь? Ручки марать не охота?
- Некогда мне, ты ж знаешь. И она надо мной странную власть имеет, я рядом с ней сомневаться во всем начинаю, а мне нельзя сомневаться, никак. Не ревнуй, не надо, не без влечения, конечно, но влечение это какое-то дикое, звериное, голод. И это в ее природе так заложено – притяжение черной дыры. И шпионство мое неосознанное, без какой-то конкретной цели, без задания, просто очень надо ее разгадать.
- Чего там гадать-то? Девчонка. Зверек любопытный. Бесится. Силы своей не знает.
- Она – знает. Она много чего знает. И я боюсь. Шеф боится.
- А говоришь – без задания?
- Разница есть, Лиз? Задание или приватный душевный разговор?
- Господи, Ной, какие, на фиг, душевные разговоры с этим старым Лисом? Сам-то понимаешь, что сказал?
- Много себе позволяешь, Снайпер.
- Тогда – кыш отсюда, не нарушай моей медитации.
- Остынь, солнце мое, злись потом сколько хочешь, но я тебе скажу… Наша прорицательница, она в отношении Аси слепая, не может она предвидеть ее будущее и никто не может. И дело не только в том, что Невидимка отрицательная, а в том, что она меняется, она ставит себя выше обстоятельств, нельзя ей подбросить задачку и ожидать, что она пойдет известными путями к ее разрешению, она может задачу вообще проигнорировать. Ей нельзя приказать, ее нельзя предсказать, на нее нельзя надавить.
- Но можно в частном порядке приказать кому-то рядом с ней, надавить можно и предсказать тоже.
- Точно. Умная ты, красивая ты, я тебя обожаю. Только про твое будущее в применении к ней теперь тоже ничего предсказать невозможно, по тем же самым причинам.
- Это случайность?
- Боюсь, что нет. Мое будущее тоже не читается. Я не прогнозист, я сам за себя просчитать могу только на пару шагов вперед. Ты в этом отношении меня сильнее, ты «видишь». Поэтому прошу тебя, скажи, что ты видела?
- … Не могу сказать, чтобы я видела… Скорее она позволила мне увидеть… Точнее не ожидала, что видение пойдет общее, не успела закрыться. Вроде того, что мы спорили. Долго, не один месяц. И я, в наших лучших традициях, использовала все, что под руку подвернется, и в один конкретный день поставила ее перед выбором между двумя ее ближайшими друзьями, а она в ответ меня прокляла, нет, не прокляла, а предупредила, что я изменюсь, необратимо. Что-то такое совсем не про меня, такое беззубое совсем, мяконькое, домашнее. Скука, короче. Вот и все. Чего тут бояться?
- А срок когда? Дата?
- Август. Через год с лишним. Может два…
- Откуда знаешь?
- Она взрослее выглядела в моем видении. И рядом с ней сейчас этих людей нет, так близко. Одного вообще, а другой всегда был, друг детства, он маг, но не инициированный, она сама им занимается. А в видении он вполне уже проявленный, готов к обучению.
- Это возвращает нас к цели моего визита. Тебе предлагают пост преподавателя курсов для начинающих магов. Так что через недельку отправляйся в архив, там методички от предшественников твоих остались. Приступай.
- А гильдия?
- Так у тебя целое лето будет свободное, каникулы, ну и я тебе кое-что поинтереснее подкидывать буду по старой памяти. Ты ж выдохлась совсем, что я слепой что ли? Мне тебя беречь надо.
………………………………..
Лизу допустили до архивов. Надо было срочно разрабатывать методику. Там масса всего нашлась интересного, в частности разработки Айшет Сафиной-старшей, которые она и взяла за основу своей манеры обучения. Когда в ее жизни появился Илья, тот самый Асин друг-маг, Лиза находилась в странном ступоре, внешне – старалась сохранять прежнюю уверенность в правильности своей жизни, но внутри жила апатия, нескончаемая тоска. Хорошо иметь внутри собственного Вергилия, который говорит тебе: «иди, не бойся, впереди ты встретишь ту, что отправила тебя сюда», и может быть тот, кто втянул Лизу в этот ад, все еще ждал ее впереди, но слишком она на этом пути изменилась, толи заматерела, толи разочаровалась, но именно его в конце Лиза не хотела. А Звягинцев? В более-менее зрелом возрасте заводить друзей трудно, у каждого подозреваешь багажник, но когда общаешься долго, то багажник этот уже наполовину известен, и где-то на содержимое его можно закрыть глаза, потому что однажды решил для себя, что человек тебе важен. С Андреем хоть и получилось с самого начала совпасть, но удивляла его редкостная нечуткость, нежелание дать мне выговориться. Он частенько Лизу останавливал: «Не надо, девочка, ты потом жалеть будешь». Как маг он сильно ей уступал, доверял безоговорочно суждениям, и иногда Лизу мучило это доверие, доводило до белого каления, будто все решения, вся ответственность за них изначально ложились на нее. Казалось, что она задыхается от этого доверия, даже если его не было рядом, Снайпер постоянно думала о том, что бы он сказал, если б видел то, что она делала. Жена цезаря должна быть вне подозрений. Они, наверное, могли бы и не сойтись, но Звягинцев дружил с Ильей, и, впустив в свою жизнь одного, пришлось автоматически включить в нее и другого. Аська, преодолев развилку их совместного пророчества, пропала. И Рита права – в ее счастливой стадии, Лиза ее не видела. Она вдруг, в одночасье бросила всех старых знакомцев, т.е. периодически по делу обращалась, но не более того. Компания их стремительно разваливалась: Грей снова сошелся с женой, много работал, путешествовал, Силя вырвался, наконец, из под родительской опеки и свалил в Москву, Джейми увлекся Японией (Россия ему надоела) и появлялся уже гораздо реже. Лиза не то чтобы злилась на них, она понимала.. Только заполнить их отсутствие ей было совершенно нечем. Старые установки надоели, отжили свое, а новые все никак не выкристаллизовывались.
Однажды, через год примерно после первой ее встречи с Андреем, она снова оказалась на Кавказе, и сразу почувствовала его присутствие. На удивление он вел свою колонну прямо на проблемную зону – это просматривалось совершенно ясно, а ведь раньше он гордился тем, что всегда проходит самым безопасным маршрутом. «Звягинцев! Куда ты прешься! – Что? Опять? – Опять? – Это становится уже невыносимым, ты прикинь, уже пятый раз, какую бы тропинку не выбрал – обязательно засада. – Сбой программы. – Это ты виновата! Из-за тебя все с ног на голову встало. – Лана, командир… - Не ладняй горбатого к стенке. Лиз, выходи за меня замуж? – Шантажист…»
Поначалу Лиза щерилась на любое спорное замечание, плакала и злилась, а Андрей, дождавшись, пока она успокоится, обнимал ее и говорил: «Бедный, ты, бедный зверенок мой. Я не хочу тебя обижать, я может просто иногда не понимаю, что тебе может быть что-то обидно. Расслабься, Лиз, со мной можешь не ждать подвохов. Я может и никакашка в вашем магическом сообществе, но я для себя с самого начала знал, что ты – моя. Ты для меня сделана, выступ во впадинку, без подгонки». И Снайпер плавилась, как мороженое в итальянском десерте, где его заворачивают в тонкие блинчики и поливают карамельным и шоколадным сиропом. Столько лет училась держать себя в жестких рамках, а тут – поплыла. И со своими учениками в центре стала разговаривать, не просто учила их «это – так, а это – так», а рассказывала, даже призналась им, как Грей учил ее перемещаться, не банально пытаясь совместить две точки пространства, скрадывая расстояние, а расцвечивать картинку, делая ее осязаемой, выпуклой, живой. И ее подопечные росли, развивались гораздо лучше, чем предыдущие выпускники, добиваясь большего, чем от них ожидали. В гильдии она почти перестала появляться, честно говоря, опротивели они ей все. После Андрюшиной душевности, бывшие коллеги казались Лизе невозможно циничными и пошлыми, злыми и беспринципными, да такими они и были, и она была, все еще была такой, но больше она этого не хотела. Однажды вахтерша на входе в центр остановила Лизу и, будто извиняясь, сказала: «Деточка, на Вас порча. Я уберу?» Снайпер кивнула. И только добравшись до своего кабинета, опомнилась. «На мне порча? Как? Почему я не поняла? Не почувствовала? Неужели расслабившись, успокоившись в объятиях Андрея, я утеряла контроль?» А через неделю ситуация повторилась. И еще через несколько дней. И еще. Теперь проходя турникет, Лиза искала глаза охранника, будь то тетя Аня, или Константин Иваныч, или Валентина Пална, и когда они кивали ей в ответ, мрачнела. Ведь специально стала прислушиваться к себе, проверяла себя перед входом и ничего не видела. Снайпер никогда не считала вахтеров сильными магами, как они-то чувствовали то, что она не видела? Может специализация у них такая? Глянула их ауру и ужаснулась. Они все были черными дырами! Лиза ворвалась в кабинет к Ною ураганом.
- Ной, почему ты не сказал мне?
- О чем?
Она обрисовала ему и свою проблему, и то, что увидела на проходной.
- Ну, детка, ты даешь.
- Нет, я знаю, что на территории у нас живут три Невидимкиных аналога, но я думала, что их где-нибудь в суперзасекреченном бункере держат. Под замком.
- А они и есть под замком, они его охраняют, и они действительно живут на территории, но это потому, что они перемещаться не умеют.
- Как – не умеют?
- Так. Они ничего не умеют, только развоплощать все что угодно, клетку могут создать в случае чего, которую ты не преодолеешь, она из их антиэнергии состоять будет. Ну, и «видят» они очень ясно, потому процесс этот для них проходит без примесей индивидуальности, т.е. их индивидуальность слишком другая, бомбардируют они твою ауру своими инородными частицами, и даже микроскопический оттенок сомнения твоего поймут и почувствуют раньше, чем ты сама. Что собственно и происходит в данный момент.
- А как же Ася? Она же все что угодно умеет, и прыгать, и летать, и изобразить в лицах и красках…
- Блин!... Я тебе всю дорогу объясняю, Ася твоя – то, чего не может быть. Потому что не может быть никогда. А она есть.
- Но как?
- Хрен ее знает. Санычи долго пытались выяснить. Она ведь неправильная, она своей энергетикой не пользуется. Вообще никогда. Шеф думает – не умеет. Я думаю – боится.
Вот тогда-то для Снайпера все в одночасье и порушилось, как карточный домик. Невозможно знать все. Какие-то вещи просто принимаешь, живешь не задумываясь, что представления о них впитал с чужого голоса. А свои подсознательные позитивные эмоции в отношении событий, людей оказалось проще задавить, чем позволить себе сомневаться. Ной же, похоже, специально воспитывал ее и растил, чтобы быть поближе к Асе, и внедрял свою позицию, и хотел, чтобы Лиза Невидимку по мере сил контролировала. «Нет, это слишком; ну, как бы влияла? Увидели, падлы, что мы завязаны. А понять, что чувства к человеку можно запрограммировать – господи, страшно, а я ведь считала, что уж меня-то зомбировать трудно. Я, которая априори никогда и никому не доверяла, и даже Ною не доверяла, а про Асю так промахнулась. Вот он сказал – девочка со взглядом волчицы – и в этой фразе сразу посыл, правильно? Ну, глядела она волчонком? Так другого же от ребенка во взрослом незнакомом обществе ожидать тяжело? Ну, отказывалась она сотрудничать? Так и не могла она, по-хорошему если. Ведь ей реально каждый шаг по рублю, а то и по миллиону… И каждый раз, когда я видела, что она творит магию, это было что-то самое простое, легкое и прямолинейное, воссозданное из самой ткани объекта воздействия, я даже помню мы с Греем над ней смеялись и подшучивали, что она кратчайшим расстоянием идет. Я думала – от лени, а получается, что от невозможности поступить по-другому. А Палыч-то, учитель наш, как он радовался, когда думал, что она чего-то не умеет? И как страшно разозлился, когда выяснилось, что все умеет, но не хочет. А ведь ей похоже действительно важно захотеть… Иначе не заработают какие-то скрытые ее механизмы и резервы».
Сейчас, конечно, Лиза бы так категорично не стала реагировать, а тогда она перестала с Ноем общаться вообще. Оставила себе только преподавание, из гильдии ушла. Не удивилась ни разу, когда узнала, что Невидимка сотрудничает с Ноем, правда, на своих условиях, но все же в гильдии. И тем более не удивилась, что Ной подает в отставку. Иного Лиза и не ожидала, только интересно было, сколько Аська срубила денег, и на что они ей нужны. Но и этот вопрос тоже скоро разрешился, когда Ася рассказала им с Андрюшей о проекте поселка «Тру-ля-ля».
…………………
Лиза погрузилась в прошлое, а меж тем настоящее напомнило о себе решительно – Ася сигналила, что они с Ваней вернулись домой. Портнулась вместе с великом в гараж, расцеловалась с Невидимкой, пошла купать котенка. Вернулся Андрюха, поужинали, потом пока укладывала мелкого, большой сам отрубился, а Лиза, коль уж ей сон перебить – уже могла не заснуть. Потому ушла на веранду опять с кофе и сигаретами и подключилась к сфере. Выпустила астральную проекцию, и поехала вдоль энергетических линий, проверяя события последних дней. Все в их заколдованном государстве оказалось в порядке, однако отключаться она не спешила. Каталась по этим рекам, как на американских горках, из конца в конец. Пролетая над Илюхиным домом, почувствовала присутствие мага, энергетика походила до ужаса на Ноеву, но моложе, сильнее, нестабильнее. У ее инициатора она всегда была полнее и спокойнее, рассудочнее что ли.
……………
Последний день, проведенный Лизой в ее московской квартире, она запомнила в мельчайших деталях. Бывают такие дни, которые помнятся почему-то очень отчетливо. Иногда она забывала лица своих родственников, какие-то моменты своей жизни вообще воспринимала именно что описательно: не само событие, а рассказ о нем, а этот день отпечатался полностью, со всеми метаниями, переживаниями, даже запахами. Она помнила странный отблеск раннего догорающего сентябрьского заката, прозрачного и действительно розового, который почти горизонтально падал через окно, на насыщенно-серую штукатуренную стену ее жилища, заставляя проступать на ней перламутрово-золотые стебли бамбука – Илюшино творение. Вообще-то стена была изначально неровная, шершавая, корявая, но она Лизе страшно нравилась именно такой, а Илья пришел как-то в гости, и сказал, что видит в ней текстуру, что за ней шелестящая бамбуковая роща, что-то напевающая, приглашающая прогуляться по ее призрачным зарослям. Приволок откуда-то краски, выгнал ее на целый вечер гулять со Звягинцевым и изобразил то, что видел... В тот день, уморившись собирать вещи и прыгать с ними к Андрюхе и обратно, мыть холодильник, плиту, полы, шкафы, ванну, Лиза прилегла на диван, закинув ноющие ноги на подлокотник, и растворилась в закате, в долгих тенях на полу и стенах, и в тишине, даже гулкости воздуха. Ей не свойственна была праздность, Лиза не совсем понимала, как некоторые могут валяться целыми днями перед телевизором, или просто так, но тут она словила редкое, редчайшее для себя состояние созерцательности, вдумчивости, концентрации. И концентрировалась она не на натруженных руках-спине, не на проблемах центра или на отношениях, а на прощании с определенным этапом своей жизни. То, что она действительно переворачивает эту страницу, для нее уже не требовало доказательств, Лиза это знала, и не «знанием» опыта, а безусловным сатори-озарением. Совершенно эволюционный процесс, подготавливающий сам себя долгие месяцы, наконец свершился. Хотя, если оглянуться – кроме Аськиного проклятия его ничто не предвещало. И сейчас вся картина Лизиной жизни в Москве вставала, проступала передо ней целиком, какие-то детали – очень четко, а какие-то – как Илюшина картина на стене – лишь еле видимым намеком. Однако, прежде, чем она перешла к последней стадии триптиха «Озарение-созерцание-осмысление», прежде чем успела трансформировать видения в слова, раздался звонок в дверь, и тут же в замке повернулся ключ.
Ной, не смотря на осень, был без куртки. «Привет, прости за вторжение, мне просто некуда было податься. – Что уж. Хорошо даже, что сегодня. И ключ верни – завтра здесь уже другие люди жить будут. – Переезжаешь к Андрею? – Угу. – Будь счастлива, если сможешь. – Постараюсь. Спасибо, Иванушка. Что у нас плохого? – Позови Асю. – Зачем? – Позови, говорю, тогда сразу и объясню обеим. – Она не придет. – Пожалуйста…» Он отошел от двери, и за его спиной возникла девочка, лет пятнадцати, в джинсах, майке и его любимой куртке на тощих плечах. И без того резкие, беличьи черты лица ее заострились, волосы спутались и висели сосульками, одежда казалась пропыленной и потертой. Лиза отправила ее в ванну.
«Ася…» - нет ответа.
- Она не отвечает.
- Найди, ты можешь.
Как искать черную дыру? Если она не хочет, чтобы ее нашли? Мысль летит по родному городу, знакомыми дорогами, прямо к Асиному дому, Лиза стучится к ней в дверь, опутанную тонкими ниточками сигнальной системы, через которую прорваться незваным рискнет лишь самоубийца. «Ася…»
Лиза открывает глаза. Над ковром, прямо напротив дивана сгущается воздух: «Сил не хватает, устала. – Держи». Снайпер посылает маленькую толику энергии, чтобы помочь ей поддержать портал. Ася сидит по-турецки на ковре, в пижаме, сонная, встрепанная и злая.
«Привет. Чего звали-то? – У меня тут задание. Конфиденциальное. Мимо кассы. У знакомых дочь сбежала. Люди состоятельные, девочка балованная. – Я вижу, что балованная. Пока тепло было, предки думали – нагуляется и вернется, а тут, как осень наступила, мама заволновалась. Так? – Так. Экая ты догадливая… - Что надо? – Вычисти ее».
Лизиных способностей к диагностике хватило только на то, чтобы определить букет болезней и отходняк, но не двухмесячную беременность. Теперь понятно, зачем ему Невидимка.
«А ты не хотел бы у нее спросить сначала? Может не стоит. – Ась, пойми, она у меня на глазах росла, я не могу допустить… - скандала в благородном семействе? А где ж ты был, когда она доходила до этого решения? – Не важно. Я хочу вернуть ее такой же, какой она уходила, я не хочу, чтобы предки на нее давили этим ее проступком. Пусть все будет так, будто она просто гостила у друзей на даче все лето. Да так собственно и было. – Только дачи эти совсем не походили на Переделкинские апартаменты семейки? – И что? Канва та же. – Сколько?»
Он назвал. Немало. За беспутную девицу. Плеск в ванной прекратился. Ася рванула туда и через минуту выволокла в Лизину спальню закутанное в полотенце безвольное тело. Потом куда-то пропала, а вернулась через пять минут с пакетом одежды и мягкими, старенькими, но вполне приличными кроссовками. Бросила на кресло. «Интересно, только что сил у нее совсем не наблюдалось, а вот вам – прыгает туда-сюда». Приволокла Лизе, заодно, куриную ногу, миску с салатом и пиво, будто почувствовала, что та целый день ничего не ела. Даже не выслушала благодарности.
- Эй, Невидимка! А память?
- А уговора не было.
- Ладно...
- Не ладняй...
- Не буду. Было б хорошо, если бы и из воспоминаний ты тоже вычистила весь негатив.
- Зачем?
- А вдруг ее опять переклинит?
- С предками поговори. Объясни им, что она человек со свободной волей. Что в приказном порядке они ничего иного, кроме истерик и побегов от нее не увидят.
- Я уже говорил. Они вроде бы согласились, только у них все-таки не должно быть даже повода сомневаться в том, что их дочь – хорошая девочка.
- Она хорошая девочка, только юная еще слишком. И чистить ей память я не хочу. Ей и стыда до конца жизни хватит. А иначе не будет роста. Как хоть объяснить-то? Ей необходимо помнить этот урок, на собственной шкуре понять ответственность за свои поступки. А иначе вырастет либо куклой в золотой клетке, либо сбежит опять только чуть позже и с худшими последствиями.
- Логика есть, конечно, в твоих словах, но, пожалуйста, я тебя очень редко о чем-либо прошу, сделай.
- А хорошо. Пусть Снайпер решит. Ли-и-и-из? Что скажешь?
Вспомнили, заразы. А то Лизе хотелось в собственном доме спрятаться, чтоб не мешать.
Не смотря на Асины доводы, она все-таки была на стороне Ноя. Лиза бы сделала так, как он просит. Наверное, то была рефлексия – он действительно просил только тогда, когда нужно было. И потом – на прощанье хотелось сделать бывшему любовнику что-то хорошее. Но, так же, рефлексируя, Лиза понимала – он просит еще и потому, что ему надо показать ей Асину силу. Ведь, она не станет ставить блоки – она просто сотрет все, оценит границы вторжения, решит точно и взвешенно, и на мгновение выпустит свою силу, после чего все нехорошее из памяти девочки исчезнет. Ной думал, что Снайпера все еще можно убедить, что Невидимка – монстр. А Лиза не хотела знать, что это так. Она хотела сомневаться. Хоть и знала, что Ася может пользоваться своей силой. Но… чего не видела – то ее не касается.
- Мне кажется, что достаточно будет простого разговора.
- Ну, Лиза, как ты не понимаешь?!
- Что я должна понять? Что ты за собственной сестрой не уследил? И теперь казнишься?
Если б со стороны кто увидел в тот момент Лизину гостиную? Громы и молнии, что летали между ними троими, замешательство и совершенно звериная ненависть, мелькнувшая в тот момент в глазах Ноя, Лизина стойкость и новорожденная уверенность в том, что она вырвалась из-под его очарования, и, наконец, может, пусть постфактум, но уколоть побольнее, может увидеть унижение боготворимого раньше недостижимого существа. Какой триумф, какая свобода, крылья вырастали за спиной, рождалось в душе какое-то малоконтролируемое, злобное и радостное, ликующее чувство. И Ася. Рядом с Лизой. Против Ноя.
А Ася плакала. Лиза сначала не поняла этого, потому что никогда раньше не видела – не дрогнула ни одна мышца, а глаза наполнялись слезами, пока не поползли вдоль крыльев носа две мокрые дорожки. Она заговорила, обращаясь к ним обоим, но слов ее Лиза не разбирала, потому что параллельно Айс создавала для них странное замкнутое пространство взаимного проникновения, в котором не было разницы между Асиными-Лизиными-Ноевыми ощущениями. В этом коконе штормило троих эгоистов от стенки к стенке, от стыда и раскаяния к вершинам власти, от пронзительной нежности к невероятной жестокости и желанию раздавить ее в себе, в другом, а еще - бесконечное сожаление, после которого еще очень долго невозможно будет поднять глаза от пола.
Они ушли. А Лиза осталась с салатом, пивом и курицей.
Что ж – простые радости жизни, а мусорные кролики – фиг вам…
Пришлось опять мыть ванну.
Давно стемнело. Стоило зажечь свет. Лиза не дремала, нет. Просто копалась в ощущениях от Асиного опыта. Казалось, она уловила методу, поняла, как Айс это сделала. Их учили, что эмоциональность при обмене мыслями – лишняя, что по возможности, надо ее прятать. А тут получалось, что именно настроения, чувства, первичные энергии, а не их отображения – слова – стали участниками общения. Чудненько. Теперь в Лизе навсегда оставался слепок Асиной души, Ноевой души. «Не души, а настроения. – Эй, подруга, некорректно вторгаться в мое пространство. – Не корректно срать в душу бывшему парню, тем более, что ты посягнула на святое. – Согласна. – А она, сестрица евойная, между прочим, тоже будет ведьма. И сильная. Очень. – Да ну?! Не верю. – Придется поверить. Слушай, а ты не хочешь, кстати, уровень повысить? – А то ты можешь поспособствовать? – Могу. – И как же? Придешь к Арсению Александровичу и скажешь – ваш преподаватель готова пройти испытание на «вышку» - отправляйте ее искать меня? – Тебе вышку и так, без допуска дадут. Давно ты в курсе? – Да. Ты мне лучше скажи – как? Как у тебя получается все это? – Вот я и говорю – не хочешь попробовать повысить уровень? Я могу многое показать тебе. Но дело не в том, чтобы показать. Дело в том, чтобы достигнуть такого вот состояния, когда ты начинаешь чувствовать крылья за плечами, и одновременно вдумчивость, и веру, и неверие сразу. Ной не понял сейчас того, что я показала вам».
Оценить мотивы и предпосылки какого-либо события однозначно и объективно может только сторонний наблюдатель. Сама Лиза оказалась на такое не способна, она тонула в этом самоанализе с потрохами. Ей было сложно признаться себе, что именно она виновата, проще обвинить кого-то, обидеться, вычеркнуть из памяти, из жизни… Она спрашивала себя: «почему именно так я среагировала, именно это сказала, именно это сделала?» Десять версий она могла бы накидать, и каждая из них была бы в некотором роде правдива, но разве будет она истинной? И да. И нет. Десять слоев правдивости. Но дело в том, что для Лизы на определенном этапе жизни сомнения могли обернуться провалом. Требовалась мгновенность реакции. И привычка к категоричности мышления долго еще смущала и осложняла существование. Мало того, сейчас, когда жизнь Лизы – один большой компромисс, профилактика отношений, предотвращение конфликтных ситуаций – она испытывала ностальгию по прежним временам, когда она имела право на моментальность и адекватность реакции. Или неадекватность реакции. Лиза не могла сказать, что теперешняя ее позиция хуже или лучше, просто теперь от ее действий зависело не только ее самочувствие. Вот.
В семнадцать лет она лишилась семьи. Нет, ничего трагичного, они здравствуют и поныне. Просто выяснилось, что Лиза – приемный ребенок. Ее взяла годовалым младенцем бездетная пара, а потом, так бывает, господь за доброе дело их наградил, и родилась Светка. Сестра. Лиза любила ее очень. Правда. Мама за пять первых лет ее жизни превратилась в тень самой себя, и Снайпер старалась облегчить ей жизнь, дать ей возможность отдохнуть. Лизе нравилось нянчиться… но это в нашей истории лишнее… Она заканчивала школу, когда скончалась бабуля. Она была единственным человеком, который последние несколько лет Лизиного проживания в этой семье уделял ей внимание, и у нее было по-своему счастливое детство. Когда по прошествии с похорон полугода приемный отец отправился вступать в наследство, оказалось, что наследства нет, а принадлежащая бабушке половина отчего дома оформлена на Лизу… Было, в принципе, уже решено, что она поедет учиться в Москву, только уехать пришлось отнюдь не с добрыми напутствиями. Лиза никому и никогда не говорила об этом, кроме Ноя и Андрея. И Аси, но это уже когда вернулась в город, когда Невидимка помогала Лизе с дарственной. Да, она вернула чужое. Считала, что не имеет права владеть чужой собственностью… казнилась и мучила себя, близость этих людей чувствовала кожей, не общалась с ними ни разу с той поры как уехала, только слала телеграммы к новому году и неизменно высылала в подарок на сестрин день рожденья денежный перевод. Обратной связи не было. Лизе казалось, что неприязнь приемной матери ходит за ней по пятам, ей надо было избавиться от этого негатива. Придумать именно такой выход, решиться подарить Светке дом, помог Лизе Ной.
Иванушка… Очень странный перс… Он сказал: «Отдай. Отпусти. Перестань ассоциироваться с этим местом, с этими людьми. Перекрой канал. Оборви нить пуповины. Перестань греть эфир. Закуклись в том, что дорого. У тебя есть семья. Есть Андрюха, есть ваш дом. Остальное – не твое».
Лиза много думала, за что Ной ей достался. Этот человечек. За что этот невероятный подарок судьбы? Он заботился о ней, как никто до того. И в первые полуголодные годы в Москве, и позже – дал работу, дал возможность купить собственное жилье, приучил совершенствоваться. Он сделал Лизу, слепил своими руками. И она до сих пор не знала – любил ли? По поступкам если, по делам – вроде да. Но по внутренним ощущениям – непонятно. И разве смог бы, если любил, оставить, отдать?
У Лизы было странное ощущение, что он иногда не может совладать с собой и возвращается, чтобы увидеть ее. Это ощущение не имело к ее или его магичности ровно никакого отношения. Магнетизму возвращений неизменно сопутствовали незаурядные факты, случайные, но словно запрограммированные свыше альянсы, и личные открытия. Перечислять их, наверное, смысла нет. Но Лиза знала… просыпалась с утра с ощущением, что Ной свалится на нее где-нить совершенно неожиданно. Сядет на ее пути, и будет ждать. Будет смотреть, как она идет навстречу опустив глаза, или роясь в сумке, или разговаривая по телефону, не глядя на него совершенно, но, тем не менее прямо к нему, чтобы остановиться в паре шагов. Непременно возникнет, как раньше, какое-то дело, которое надо обсудить, но если раньше свидание было предлогом, чтобы плавно перейти к делам, то нынче все наоборот. И лишь однажды он сорвался просто так, безо всяких условностей, но Лиза была на пятом месяце беременности.
Она привыкла к этим возвращениям, они не вызывают в душе каких-то особых сдвигов, Лизка радуется очень по-детски, искренне, иногда, правда, она ловит его взгляд, такой… пытливый, ждущий… она даже не успевает смутиться. Лиза спрашивает его: «Что я для тебя?» Он только улыбается. Посреди общения возникают паузы. Лакуны, которые раньше заполнялись телесностью, но нынче телесности нет, и не может быть. Не потому, что физиология лишняя, не потому, что Лиза знает свой долг, не потому, что она не любит его или не хочет. Потому что она не может больше ранить его гордость. «Мне-то что? Я переживу. Мне есть для чего жить, а он сломается. Я в такие моменты жалею, что я не Аська, что не могу забрать его привязанность ко мне, избавить его от этой зависимости». Лиза говорит: «Отдай. Отпусти. Перестань ассоциироваться со мной. Перекрой канал. Оборви нить пуповины. Перестань греть эфир». Не хочет. Улыбается. И пропадает до следующего раза.
Появляется вновь, и когда Лиза ждет, когда она готова к тому, что это свидание ради свидания, говорит: «Помоги Оле».
нечто, отличное
От тени твоей, что утром идет за тобою,
И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку
Часть четвертая.
Дью.
Мне давно пора было определиться. Скоро похолодает, пойдут дожди, цветы увянут, и я окажусь перед неприятной перспективой залечь в спячку до весны, если не решусь в ближайшее время с выбором. Целый месяц я собирался с силами чтобы перебраться через дорогу и засветиться в поселке, еще две недели я изучал его обитателей и раз за разом разочарованно отступался, и, наконец, оказался перед единственным возможным для себя вариантом, который во всем меня устраивал, кроме неясного и необъяснимого предубеждения. С утра я принимал солнечные ванны, расположившись в саду под шпалерой сплошь увитой побегами парковой розы моего любимого сорта Розариум Уэтерзен. Хотя бы ради роз стоило остаться в этом коттедже, да и все остальное меня более чем устраивало – участок с небольшой тепличкой, примыкающей к дому, с несколькими яблонями и вишнями с одной стороны от дорожки и сакурой с другой, с голубыми елями по периметру и идеально ровным газоном над энергетическим узлом. Сам дом, двухэтажный, с просторной верандой и гаражом, изнутри выглядел недоделанным, но хозяйку это не нервировало, а меня уж тем более, разве что несколько нарушало мое эстетическое равновесие. Нервировала меня в основном сама хозяйка, я понятия не имел, как уживусь с такой непробиваемо-неэмоциональной личностью, как она. Но, к сожалению, других перспектив не было, и я надеялся, что мне будет достаточно любопытства в связи с этим местом, а с нелюбопытной хозяйкой я как-нибудь уж справлюсь.
За ту неделю, что я жил у нее, я успел выяснить ее распорядок с точностью до минуты. Вечером, в начале седьмого она подъезжала к дому на своем драндулете и, пройдя через прихожую, отключала проигрыватель компакт-дисков, ставила его на зарядку, а сам диск перемещался в музыкальный центр, расположенный в простенке между кухней и гостиной. На кухне она доставала из мойки пузатый стеклянный салатник, разделочную доску и начинала готовить греческий салат или, по настроению – цезарь. Покончив с этим нехитрым делом, она, захватив банку темного пива из холодильника, вилку и хлеб, отправлялась в комнату, шлепалась на низкий кожаный диван, ставила салатник на колени и, мечтательно улыбаясь и прислушиваясь к доносившемуся из динамиков спокойному голосу чтеца, погружалась в перипетии Булгаковского романа «Мастер и Маргарита», параллельно неспешно поглощая свой ужин.
Покончив с едой, она с размаху шмякала салатником о закаленное стекло столика, видимо в тайне надеясь, что он разобьется, а потом вытягивала ноги и начинала хлопать левой рукой по дивану, шарить под подушками и, найдя, наконец, сигареты и зажигалку, прикурив, закрывала глаза и расслаблялась. Массивная медная пепельница на подставке находилась прямо под правой ее рукой строго за подлокотником дивана, в левой руке оказывалась банка пива. Что еще нужно для счастья? С полчаса она так релаксировала, потом собирала со стола посуду, определяла ее в мойку, вытряхивала пепельницу, забирала диск и поднималась по лестнице на второй этаж, где отправлялась в пустую неотделанную совершенно комнату, по дальней стене которой прилепились огромные зеркала от пола до потолка. Там она сбрасывала с себя одежду до белья, отправляла диск в очередной проигрыватель, подключала беговую дорожку и приступала к занятиям. Начинала с первой скорости, с каждым пройденным кругом прибавляла по единичке, следила неотрывно за индикаторами, и к пятому километру уже бежала, потом так же понемножку скорость сбрасывала. В тот момент, когда она подходила к пределу своих сил, она поднимала глаза от приборной панели и смотрела в зеркале самой себе в глаза, стиснув зубы и невероятно злясь на свое хрупкое, глупое тело, словно говоря себе: «Ты не сдашься. У тебя есть цель» и прибавляла скорость еще.
Помимо этого мгновенного проявления, эмоций я за ней засечь так и не смог; что же касается мыслей, то ее, казалось, ничего не занимало, кроме того, что в данный момент неслось из динамиков. Когда произнесена была фраза: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» она продекламировала в слух другую интерпретацию ее же: «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла…», что навело меня на смутные догадки о том, что она читала Фауста в другом переводе. Главу, в которой Иванушка Бездомный носился за Воландом по Москве и в итоге попал в сумасшедший дом, она пропустила, вероятно, ее она считала неудачной, и вообще бытописание Иешуа она слушала гораздо более внимательно, чем все прочее. Покончив с беговой дорожкой она садилась на пол, принимала позу для медитаций и отдыхала, но не медитировала, и сидела в этой позе до тех пор, пока по темному фону перед ее глазами не начинала крутиться пурга из разноцветных снежинок, пока за этими снежинками не начинал отчетливо завихряться радужный след, как в цифровой камере след от фонарей при ночной съемке. Тогда она уходила в душ, затем открывала ноутбук, отвечала на письма, одевалась и уматывала через сад в соседний коттедж, куда я не мог за ней последовать, потому что там жил маг. За эту неделю своему ритуалу она не изменила ни разу. К одиннадцати часам она возвращалась и засыпала моментом, будто отключалась от сети питания, чуть не раньше, чем голова ее касалась подушки. «Мастера и Маргариту» мы дослушали за три дня, а вчера начали «Священную книгу оборотня» Виктора Пелевина, которую, в отличие от предыдущей, она явно раньше не читала. За Пелевина я поставил ей еще один плюсик. И решился таки. Перебрался на свое законное место за ее левым плечом. Примерил ее на себя как перчатку, пошевелил пальцами, вдохнул воздух, посмотрел на мир ее глазами, ощутил ее ноющую боль в затылке и остался доволен. Она, меж тем, все так же отрешенно и целеустремленно шагала по беговой дорожке и слушала размышления А Хули на тему женской красоты и красоты вообще. «Где же находится красота?» спросил негромкий хрипловатый голос рассказчицы и раньше, чем та сама ответила на этот вопрос, моя хозяйка сказала: «Красота – в глазах смотрящего, не так ли, господин эльф?» И взглянула на нас в зеркало, вопросительно приподняв правую бровь.
Я – дух лесной, цветочный эльф, слабенький сгусток энергий, стихийно сцепившихся между собой в те незапамятные времена, когда мир был юным. У меня нет физического тела, а в астральном плане, я холодный желто-бирюзовый огонек, похожий на прозрачный отблеск пламени над газовой горелкой. Мои собратья не так уж редки и человеки называют их наядами, дриадами, духами, демонами, лесным народцем, блуждающими болотными огнями и пр. и пр. и, зачастую, приписывают нам злокозненность и зловредность по отношению к людям. Все может быть. Могло быть конечно и так, но мы так слабы, что даже объединившись не смогли бы доставить вам серьезные неприятности, а вся наша злокозненность (невеликая, надо сказать) происходит от любопытства. Любопытство – единственная присущая нам слабость, и все наши действия подчинены ему, и те же человеки не раз ловили нас на этом, заставляя удовлетворять свои мелочные, с нашей точки зрения, прихоти и желания, отсюда и все легенды и сказки, целые течения и направления в литературе, а правду на самом деле знают лишь некоторые маги, которые и сами не в восторге от публичности, а кроме того, наше племя с давних пор предпочитает магам на глаза не показываться. Причиной такой нелюбви нашей к тем, кто ощущает себя в силах видеть мир иначе, в непреодолимом этическом противоречии между нашим способом существовать, и их отношением к этому. В летний период или в жарких странах мое племя редко прибегает к заимствованию, но здесь, в северных широтах, жить по-другому нам было бы крайне затруднительно. Летом, когда наши энергозатраты невелики, вполне достаточно погреться на солнышке, зимой же нам приходится или впадать в спячку, или … цепляться к людям. Вам, вероятно, приходилось слышать про одержимых бесами, так вот – это про нас. Мы называем человека, к которому прилипли, хозяином, или носителем. И то и другое название сложно считать реально отражающим положение вещей, но я затруднился бы охарактеризовать его иначе. Это похоже на симбиоз, хотя хозяин даже не догадывается о том, что что-то с ним не так. Попадаются люди, категорически не подходящие для нашего присутствия, и именно из-за них об одержимости идет дурная слава, но вовсе не бесы мучают таких людей, просто их собственная скрытая шизофрения, спровоцированная нашим появлением, прорывается наружу. Прицепившись к человеку, мы подпитываемся его эмоциями, а взамен даем возможность видеть то, на что он ранее даже не обращал внимания, мягко и ненавязчиво прививаем эстетически другое, более чувственное отношение к жизни, подсказываем варианты развития событий, формируем то, что называют интуицией.
Да, конечно, мы присутствуем в жизни хозяина постоянно, находимся в нем и в самые интимные моменты, видим, чувствуем все его метания, переживания, воспринимаем его чувства и ощущения, питаемся этими переживаниями, ради этого собственно и влезаем, подселяемся к человеку. Маги же, считая наш интеллект близким человеческому, называют нас паразитами, и изгоняют нас, грубо и беззастенчиво, или в зависимости от настроя и собственной идеологии, делают из этого целый спектакль. Не каждому, конечно такой ритуал по силам, но и нам тоже незачем из-за глупости идти на принцип. Ну, поспим до лета – ничего страшного.
Мой интерес, мое любопытство, касательно поселка Тру-ля-ля, родилось не вдруг, оно началось с того, что это место мне всегда нравилось, оно казалось мне энергетически правильным, комфортным и добрым. Обогнув весь земной шар не раз и не два, попутешествовав, куда душа моя желала, хотя насчет души можно и поспорить, я захотел покоя. Когда-то я жил тут, лет пятьдесят назад, и почему-то мне захотелось вернуться. Вернулся. Но любопытство мое сыграло со мной в поддавки, о чем я как-нибудь обязательно еще расскажу, и я на несколько лет отложил свое обоснование в своем «месте силы». Как вы говорите: «Попа встала – место потеряла»? Да, спустя три года вместо заброшенных дач, я обнаружил целый поселок магов, завлекательный, защищенный сферой невмешательства, легкой, но прочной, да еще такой изящной, вплетенной в самою эту землю – вот где простор для исследований. Но «и хочется – и колется». А вдруг засекут, изгонят, заставят работать на себя, а не согласишься – погонят, крича и улюлюкая, а так хоть рядом, хоть чуточку, да погреться.
Почему-то, я и не рыпнулся удирать, когда понял, что моя хозяйка в курсе моего присутствия в себе. Как-то моментально дошло – без толку. Впал в прострацию, ведь силы, ауры мага в ней я не засек, а уж кому же, как не мне ее видеть? «Привет, как тебя звать?» - «Дью». Я мог бы схитрить, но почему-то не стал, хотя у нас не принято называться настоящим именем, считается, что, назвав три раза имя духа, маг обретает власть над ним. «Дью. Ты – эльф, правда? А я – Ася» - « Ты ведьма?» - «Да» - «Я тебя не вижу»
Она рывком скинула меня с левого плеча и отключила беговую дорожку. От резкой остановки ее повело и она упала на ковер. В глазах ее стояли слезы. Однако она не поддалась слабости, взяла себя в руки и сказала:
- Я – антимаг.
Я отшатнулся. Она все также сидела на полу и несильно раскачивалась, как пациент клиники для нервнобольных, впавший в ступор. Вот, блин, я дурилка, опять прокалываюсь на мелочах. А ведь все органы чувств сигналили мне, что не так уж она проста, как кажется.
- Прости, Дью. Я не должна была так реагировать, пора бы уже было привыкнуть, что меня не так просто опознать, но бывает обидно. И мне казалось, что ты почти понял, почти уловил …
- По-моему, это я должен извиняться, ты имела право вообще развеять меня за вторжение на свою территорию.
- Ты не хотел нам зла Дью, иначе ты бы и не смог пройти. Я засекла тебя уже давно, и ждала, что ты придешь.
- Почему?
- Ты – эльф. Тобою движет любопытство. Мной тоже, так что это взаимовыгодная сделка.
- Ты странная, неужели ты не возражаешь против …
- …твоего появления в моем доме? Нет, мне даже льстит. Я даю тебе право приходить и уходить, когда пожелаешь, ты в своем праве, мой дом – твой дом, покуда такова твоя воля.
Юная, но она предложила честную сделку.
- Я принимаю твое гостеприимство. Твои желания – мои желания, покуда такова твоя воля.
- Нет, ты свободен, мне не нужно от тебя ничего, кроме того, что ты сам пожелаешь отдать.
- Мне не нужно от тебя ничего, кроме того, что ты сама пожелаешь дать.
*******
Аська валялась на надувном матрасе, служившем Илье кроватью, и смотрела телевизор, в то время как Люша в муках творил. По причине вечернего времени она еще у себя дома переоделась в голубые спортивные штаны и белую обтягивающую футболку с глубоким V-образным вырезом, и лежа на животе, подперев ладонями подбородок, болтала босыми, грязноватыми пятками в нескольких сантиметрах от его подушки. Впрочем, подушки Лю было совсем не жаль, во-первых, зрелище в вырезе футболки могло извинить для него все что угодно, а во-вторых, она уже неделю каждый вечер драила его обиталище не жалея сил, и настолько успешно, что оно даже стало напоминать настоящее человеческое жилье. Илья, честно говоря, немного удивился такому ее рвению, но желание привести в порядок дом возникало практически у каждой подруги, которая удостаивалась чести в нем побывать. На первом этаже Илюха отделал лишь коридор и лестницу, а на втором – эту самую, в которой они находились, комнату, по совместительству и кабинет и спальню. «Лю, хорош трудиться, иди фильм смотреть. – Что там смотреть-то? Я того «Телохранителя» двести раз видел. – Нет, Лю, ты не понимаешь – это же шедевр просто, Коснер – эдакий брутальный типчик, настоящий мужчина, прямолинейный, опасный, сильный. А она – королева, и не верит, что к ней можно относиться иначе, чем с обожанием. – Это она-то королева? Страшна, как божий гнев. – Да, ладно! Для того, чтобы быть королевой не обязательно обладать идеальной внешностью, главное – достоинство и осанка. – Сафина, отвали, у меня, блин, уже неделю этот проект из головы не идет, перегрузки уже пошли, а поскольку это индивидуальный заказ, и к поселку он никакого отношения не имеет, работаю я над ним исключительно по вечерам. – Солнце, иди валяться, расслабишься, я тебе массаж сделаю, может полегчает. Слишком много ты наплел излишеств, я бы, на твоем месте, убрала с фасада половину витиеватостей, и башня там лишняя, ну разве что еще один этаж достроить. – Это придется с заказчиком согласовывать, хотя ты права, массаж…. мр-р-р… - Лю, не облизывайся, массаж спины, не больше.
Пока Илья укладывался, она материализовала пузатую баночку с кремом, и, зачерпнув из нее щедрым мазком страшноватую серо-бежевую, цвета грибов-вешенок массу, легкими мазками начала втирать ее в его спину. Запах у крема оказался еще хуже, чем цвет: потянуло прелыми листьями, тиной, чем-то гнилостным, и слабо-слабо – эвкалиптовым, пихтовым и мятным маслами. Практически сразу после того, как она размазала его по Илюхиной коже, он понял, что оживает, даже как будто прошла жара; по мере того, как чуткие, нежные руки перемещались вдоль позвоночника, уходила скованность, усталость, в районе поясницы она задержалась надолго, большими пальцами выщупывая какие-то точки на хребте, потом занялась лопатками и плечами, и наконец – шея его многострадальная, скрюченная-замученная перестала ныть. Где-то в процессе, Лю понял, что отрубается, и в пограничном этом состоянии ему вдруг c немыслимо-отчетливой ясностью выстрелило, что в этом массаже, даже в сидении Айс на его попе нет ни капли сексуального посыла, что она не любит, не хочет его больше, ну то есть совсем… «Но мы же знаем, что этот остров необитаем… Как, совсем необитаем? Ну, то есть абсолютно» - запела она в Люшиной голове, он иногда гадал: читает ли она мысли, несмотря на задекларированное невторжение в личное пространство или все-таки просто не делает различия между бесконечным эгоизмом своим и нежной и трепетной их дружбой. Она снова свободна, они живут в соседних домах, даже участок у них практически общий – и ничего. Но для него это «ничего» – просто остановка, минута на пути, а для нее – окончательный диагноз. И Лю, похоже, подобное положение вещей даже не задевало. Как будто не только она однажды выложилась полностью, но и он тоже, и все возможное, но не обязательное, что еще может быть между ними, уже не изменит того, что они не хотят больше этого святого безумия, не хотят перетекать, проистекать друг из друга. Она, думал Илья, может и согласилась бы, если б знала, что ему нужна поддержка, понимание, если бы такая форма дружеского участия была бы крайне необходима, но именно что согласилась, а не захотела того сама. Он помнил как раньше, лет десять тому, они постоянно тянулись друг к другу взглядами, телами, мыслями, жарко краснели, зеркально повторяя движения, случайно сталкиваясь в тесных пространствах, и сердце проваливалось, и забывали дышать. А нынче с его стороны – власть утверждающее желание самца, а с ее - … фиг знает, компромиссная способность воды принимать любую предложенную форму. В отношении Лю – не просто форму, а еще и состояние. Твердое состояние. Лед. Айс.
Хотя, наверное, не только в отношении Лю, он давно уже не замечал, чтобы она позволяла себе говорить даже на тему личных переживаний. Как так может быть? Женщина в самом расцвете – и пустая. А между тем, голод – ее нормальное состояние. Он воспринимается многими очень отчетливо. «Разбудить ее что ли?»
- И не думай даже.
- Стерва ты, Стасик. Тогда скажи на милость, какого черта ты уже неделю у меня дома ошиваешься?
- Я внутренний свой диалог больше чем на два часа останавливать не умею.
- ?????
Отвечать она не торопилась, тихонечко царапала его макушку длинными наманикюренными ногтями, и задумчиво пускала к потолку колечки дыма. «У меня в доме живет эльф. – Ты случаем с ума не сошла? – Не более, чем обычно. Сам посмотри, он где-то под розами обычно ошивается». Лю попробовал, но ничего не увидел. Тогда она перенастроила немного его виденье, стерев все лишние краски, и оставив лишь серые, подрагивающие очертания предметов, и он увидел Николашу проезжающего на велосипеде позади ее коттеджа ярким зеленоватым коконом, выстреливающим по сторонам любопытствующими протуберанцами, совсем как Грей. Она фыркнула и сориентировала Лю немного в сторону, и он засек слабенькую энергетическую субстанцию, не больше теннисного мячика, походящую на бирюзовый туман. «Ну, что? – Похоже на правду. Он что, камикадзе? – Нет, он меня просто не идентифицировал как мага. А я его не спешу разубеждать, поэтому стараюсь о лишнем не думать, и как только можно сбегаю к тебе. – Используешь меня в корыстных целях? – Угу. – А почему не избавишься от него? – А он безобидный, и ему у нас тут нравится. Пусть живет. – Но духи – они паразиты? Он попытается к тебе подселиться. – А мне не жалко. Ты только другим не говори, если ты его со своим высшим уровнем не засек, то остальные уж и подавно. – Очередной эксперимент? – Пока – нет. А там видно будет. – А я-то думал, что ты вдруг прониклась интересом к моей скромной персоне. Ну, давай, удачи».
*****
Житье мое с Асей… Это сложно. Я не привык соотносить свои действия и желания с желаниями носителя, но она и не была им в полном смысле слова. Более всего мы напоминали родственников, живущих под одной крышей, иногда, вечерами или в выходной день затевали беседы на всякие разные темы, иногда кидали друг в друга настроениями, мыслями, иногда выбирались погулять, но слияния между нами не получалось. И это была не ее вина. Через пару часов после того, как я влезал в нее, меня начинало обуревать беспокойство, переходящее в панику, чувство смертельной опасности. После месяца бесплодных попыток мы с ней даже устроили мозговой штурм, накидав целую кучу предположений, одно другого забавней, но в итоге остановились на двух более или менее реальных версиях, точнее, по сути, одной – я ее боялся. Одна из версий касалась психоанализа и сводилась к тому, что мне было стыдно находится в теле человека, который знает обо мне, если бы Аська пребывала в блаженном неведении, точнее пока я не знал, что она знает (хи-хи), я бы чувствовал себя весьма комфортно. Мастерица излагать свои мысли, расцвечивать их эпитетами и сравнениями она вполне убедила меня в том, что ее версия верна. Моя же сводилась к тому, что ее энергетика была несовместима с моей и я не мог быть уверен в том, что она не причинит мне вреда. Т.е. я вполне научился ладить с ней, но я точно знал, что от уничтожения меня, ее отделяет всего лишь веление ее воли. Мне действительно было страшно находиться рядом с крайне нестабильной энергетической сущностью, пусть даже и сдерживаемой твердой рукой, но я слишком хорошо знал людей, слишком мало доверял их способности контролировать свои действия, эмоции, поступки. И все же, мне было хорошо с ней. Впервые за долгое время, я не был одинок, у меня появился друг, ладно не друг конечно, но собеседник. И какой? Мы с ней видели основной нашей задачей все ж таки осуществить слияние, мы не прекращали попыток, но была еще одна проблема – на фоне ее черноты астральной я был слишком хорошо заметен. И тогда она придумала меня экранировать – закрывала тоненькой оболочкой сотканной из нее же, выводила все мои датчики на себя, так что я продолжал получать информацию, но… реальность стала другой, не такой как привык ее видеть я, и это с моим-то опытом симбиоза. «Реальность определяет восприятие» - так выразилась по этому поводу Ася.
Многих людей, я знаю, калит одиночество. В разной степени, но тем не менее. Ася свое одиночество не просто любила, она его лелеяла, заботливо оберегала, вежливо и не очень давала понять, что не терпит вторжений в свое личное пространство. Пару лет назад я жил в теле одной девицы, которая, не смотря на свою публичность, страшно переживала, если ей приходилось отправляться куда-то одной. Даже больше чем выбор одежды ее волновал вопрос, как найти спутника для похода на очередную вечеринку, концерт или просто прогуляться перед сном. Официальный спутник без особого желания подчинялся ее капризам через раз и по праздникам. Ей же казалось, что появиться в общественном месте в одиночестве – неприемлемо, неприлично, наличие рядом хоть кого-то давало ей ощущение востребованности, нужности, поддержки. Я серьезно поработал над ней, изменил в ней многие неприятные качества, но от этого комплекса так и не смог избавить. Анастасию же, наоборот присутствие человека рядом во время поездок, прогулок, мероприятий раздражало, ее убивала необходимость общаться, а общение ее делилось конкретно на рабочее и личное. Рабочее общение тесно связано было с присутствием общих интересов, личное – с ощущением духовного родства, либо, более примитивно, с желаниями. Особняком стояло еще общение с магами, специфическое, невероятное, без разбивки на личное и неличное, невербальное, раскрашенное эмоциями, жестокое иногда из-за невозможности скрыть лишнее, из-за привычки пуляться друг в друга мыслями, типа электронной почты, и все же настолько привычное, что настроенные друг на друга маги почти перестали различать свои состояния и чужие. В моменты сознательного воссоединения я чувствовал себя таким вот магом, типа ее соседей Илюхи или Лизы, с ними она общалась невербально очень часто. Но все-таки чужим в ее теле. Т.е. я мог подбросить ей тему для размышлений, но управлять ею, как прочими моими носителями – фигушки, даже не обсуждается.
В первый наш сознательный выход «в свет», устроенный с целью получения эмоций извне, т.е. с целью добычи для меня пропитания, воспринимался ею, еще и как проверка нашей маскировки, хотелось ей определить, засекут нас или нет. Лишенный самостоятельности, я получил взамен доступ к любой архивной информации, касающейся ее ассоциативных рядов; так проходя мимо столиков летнего кафе в парке, она неожиданно выстрелила в меня картинкой – поздний летний вечер, почти уже ночь; ветки деревьев воспринимаются сплошной, шевелящейся на ветру массой; на другом берегу реки, на набережной дорожка фонарей; в Асиной руке тлеет сигарета. Лица человека напротив не видно, видно лишь тонкую, загорелую мужскую руку с длинными нервными пальцами, под суховатой, натянутой кожей ясно выделяются дорожки вен и лучи сухожилий, и удивляет манера держать фужер, так что чаша его уютно покоится в ладони. А Ася уже неслась вперед, к детскому парку, к открытой эстраде, да к тому же в сумке у нее запиликал сотовый. «Да, Ктулху слушает. Уже иду. Я тебя, можно сказать, уже вижу». Навстречу ей, улыбаясь, шел среднего роста, худой, темноволосый молодой человек. «Серега» - заботливо подсказала Асина память. Да я и сам был в курсе (мои предыдущие носители часто пересекались с этим довольно интересным персонажем). Они обнялись, причем Аська сразу же пресекла попытки сделать объятие более интимным, и он принял такое ее решение без колебаний и обид. Он не был магом. Но он был на ведьму мою настроен. В этой связи опять полетел набор ассоциаций: с первой встречи, с первого взгляда они угадали кожей взаимный интерес, угадали и то, что могло бы быть между ними нечто более близкое, но тогда, много лет назад, оба были несвободны, связаны отношениями сложными, запутанными, эмоциональными не в меру, и лишнее сумасшествие было им ни к чему. Общаясь в одном практически кругу, они не упускали друг-друга из виду. Оба занимались творчеством, оба почти в одно время оставили его, предпочтя твердый заработок мечтам и сказкам, оба оказались в своей области успешными, но тем не менее всегда с удовольствием пересекались со старыми знакомцами и не кичились перед ними достатком, не страдали снобизмом. Встретились что-то около года назад в очереди у банкомата, обнаружили, что рады встрече и оба своего такого порыва испугались, но после этого жизнь, как нарочно сводила их постоянно-периодически то на вечеринке у общих знакомых, то в ресторанах, то на отдыхе, то в банке. Они обменялись телефонами, адресами электронной почты, стали созваниваться, подбрасывали друг другу книги, музыку, он первый предложил встретиться, выпить пива, но она его предложение не то чтобы отвергла, но сказала, что ей не подходит сесть рядом с ним в центрах и наблюдать, как он без конца здоровается со своими знакомыми, в то время как она, приклеенная, должна ждать, когда же у него, наконец, найдется минутка уделить ей внимание. Он воспринял это заявление двояко: с одной стороны – все-таки ему отказали, а с другой – причина его порадовала, она хотела бы общения личного, камерного, интимного, скрытого от посторонних глаз. Он пригласил ее смотреть свою новую квартиру – она опять отказалась, но в ответ позвала его присоединиться к ней в выходные – приезжает Ирэна. Хлоп. Приезд бывшей его девушки выбил его немного из романтического ключа и напомнил о том, что Ася может быть гораздо более в курсе обстоятельств его жизни, чем ему бы хотелось. И он был совершенно прав. Аська – ведьма, и могла бы вывернуть его наизнанку при желании, но и без того в свое время Ирэна выплакала на ее плече немало Серегиных измен, немало обид. Но, как у Аси была Иринка, так у Сереги в друзьях числился Эдик – единственный официальный Асин молодой человек, не считая конечно кратковременного ее брака. (Тут параллельно во мне проснулись мои собственные ассоциации, но развертывать их я не стал – не хотелось чтобы и она их увидела, ей это точно не понравилось бы.) Буквально за пару дней до моего появления в этой истории между Серегой и Асей «выстрелило», во время очередной случайной встречи их так потянуло друг к другу, что скрывать наличие этого притяжения от себя им стало уже невозможно. Но… Асе казалось, что отношения серьезные ей не нужны, тем более с Сергеем. А что казалось Сереге, она не стала выяснять принципиально – достаточно оказалось уже того, что и он сумел остановиться. А сейчас он шел рядом с ней и улыбался зеркальным отражением ее улыбки, и от уголков глаз разбегались у обоих лучики.
Общество, собравшиеся в амфитеатре их не обрадовало, и они свалили в ближайшую ресторацию пить пиво и вкушать суши, а, вернувшись через час, обнаружили на сцене Серегину бывшую банду с Гариком во главе. Гарик – личность энергетики космической, но магом он не был. Однако то, что он вытворял на сцене, иначе как волшебством не назовешь. В начале песни он переминался, ставя акценты, с ноги на ногу, слова влетали в головы слушателей, как гвозди в мягкие осиновые доски, и я через мою ведьму, переключившую видение, наблюдал, как потекли к нему пока слабые струйки энергий, как они наматывались вокруг него, создавая кокон. А потом, во время припева Гарик взорвал его, превратившись в сверхновую, подкрепив еще неожиданной для его субтильного телосложения мощью вокала, и текстом, в котором, на Аськин вкус, многовато было пафоса, но все в комплексе воспринималось бесконечно органично. Волны силы приливами заполняли чашу амфитеатра, приобщая, втягивая в это шаманство все новые и новые ряды заинтересованных слушателей и, вскоре, остановились у самого края, замерли нерешительно в сантиметре от Асиных серебристых балеток. А Асенок опять провалилась в свои воспоминания: ей грезилась другая площадка, другой концерт, мигающая подсветка, тени в углах, полный зал и она сама со своей командой в круге софитов будто голая, маски сорваны, ей страшно, но это в последний раз и она судорожно пытается собрать хоть каплю силы, хотя свои собственные, несовместимые, бьют через край. Отвернувшись от зала, она обводит глазами своих музыкантов в поисках поддержки, но они не чувствуют ее, они поглощены своими эмоциями, и даже Эдд, и даже Илья. Поворачивается, а там – треснувшие стекла, жажда, алкоголь и не только, они хотят действа, они хотят шоу, чудовища – они чувствам чужды. И она мобилизует свои резервы, и с первыми тактами музыки начинается внедрение – каждому заглянуть в глаза, чуть-чуть перенастроить, чуть-чуть забрать, чуть-чуть разбудить, заразить своим голодом, пропустить через себя и вернуть стократно. А здесь и сейчас – Гарик проделывал все неосознанно, интуитивно, само собой…
Серега уже давно намагниченный, захваченный в плен, резонирующий с происходящим, зашагал по ступенькам вниз, ближе к сцене, а Ася все еще медлила. Но следующая песня, мелодичная, с вкраплениями синтезированных на клавишах звуков свирели зацепила и ее. Точнее зацепил ее Гарик, поманил взглядом, повлек, убрал левую руку от грифа, приложил к сердцу и смотрел на Настю не отрываясь. И думал в эту минуту об одном эпизоде, который к нему прямого отношения не имел, но он его уловил, подсмотрел случайно и трансформировал в эту песню. Серега взгляд этот засек и обернулся к Асе. Где были мои мысли, где ее, где Гариковы, где Серегины? Так все перепуталось, переплелось, так странно было видеть, воспринимать одно и то же воспоминание глазами сразу стольких людей, так ново, так красиво… Мартовские сумерки, все вокруг серо-фиолетовое, сырое, промозглое. Аська в енотовой «в пол» шубе с капюшоном сливалась почти с окружающим пейзажем, тающий снег на дорожках парка, толстые, черные деревья. Серега, Гарик и Эдд шли на репетицию, когда заметили ее. Им показалось, что она – призрак, а ей – что в ее тогдашней ситуации эта встреча – подарок судьбы, белый кролик, которого нельзя упускать. На базе она бродила с тихой улыбкой, рассматривала фотки на стенах, читала про себя стихи, написанные давным-давно ее же рукой, прислушивалась к музыке, а в одном месте даже наехала на Эдда, за то, что он не ушел на септаккорд, так ясно просматриваемый, но раз от раза пропускаемый. Гарик спросил, пишет ли она сама сейчас что-нибудь. «Нет, от счастливой личной жизни не сочиняется» - «Да брось, не может быть. А не хочешь попробовать сыграть?» Ребята наперебой стали ее уговаривать и она согласилась. Взяв Серегину гитару, с некоторым сомнением поглядела на свой маникюр, «если конечно вы не возражаете против цокота копыт …» и нерешительно вступила. Оборвала мелодию. Покрутила колки, подстроилась и неожиданно выдала яростное фламенко, легкое, игривое, с еле заметными попытками перестроиться в параллельную минорную тональность. Сыграла пару квадратов всего и замолчала, слушая, как аккорд тает в воздухе. И подхватив последний звук, вобрав его в себя, вдруг вступил Эдик, и Серега с Игорем поняли, что не зря мелодия показалась им такой знакомой. В моменты особенно жестокой своей хандры Эдд частенько ковырялся с ней в перерывах между работой над их песнями. Эти двое говорили друг с другом при помощи музыки, спорили, сожалели, метались между ненавистью и нежностью, и Гарику, более образованному и подкованному, почудилось, что две гитарные партии отчетливо сливаются в один, по сути, голос. Одновременно, не глядя даже друг на друга, они включили фуз, но с точки зрения Сереги, это были явные понты, накал страстей в нем потерялся, хотя Аськина сольная партия сделала бы честь любому последователю Джимми Хендрикса. Одновременно перешли в нормальный режим, замутили бешеную фугу, отставая один от другого всего лишь на полтакта, причем вела отнюдь не Ася – Эдд перехватил инициативу. Он же первый и остановился, не устав, а как бы перехотев спорить с ней дальше. Она тоже успокоилась, несколько раз начинала первую фразу и обрывала ее на средине, как бы предлагая ему следовать за собой, но ответа не дождалась и затихла. Он же в этот момент повернул гитару к динамику, немного потянул гриф, и мелодия закончилась на странном, ждущем, настороженном звуке, очень похожем на стон. Их губы шевельнулись, и Серега поклялся бы, что оба сказали одно и то же: «…между мной и тобою слова…».
«Вы что же, репетировали?» - «У дураков просто мысли сходятся» - «Не репетировали и, поверишь, даже не виделись уже несколько месяцев» - «Так ты, Ась, наверное, и не знаешь, что Эдик в Москву собрался» - «Правда? Что же, удачи, у меня там много знакомых, если хочешь – могу попробовать…» - «Нет, я уже вроде как определился по основным вопросам». ….
Воспоминание это пролетело в их головах в считанные секунды, у всех сразу. Аська помучилась еще мгновенье и шагнула в море силы, что плескалось у ее ног.
…
Город засыпал. Центральная площадь хранила еще следы вечернего нашествия молодежи, но несколько дворников уже вовсю хозяйничали, убирая мусор. Накрапывал мелкий противный дождик, но и в голову не приходило взять такси. Серега вдохновенно рассказывал историю покупки своей квартиры. Аська же слушала его вполуха, копаясь в собственных ощущениях от концерта, ей казалось невероятным, что она намеренно в течение долгого времени уже не реагировала на предложения побывать на таких мероприятиях. А может, так оно и должно было быть. Потому что после длительного перерыва, после стольких лет, заполненных заботами, хлопотами, которые поначалу воспринимались ею как попытка убежать от самой себя, а после стали действительно сутью жизни, после упорного отрицания собственной эмоциональности, она, наконец, вернула себе какую-то давно потерянную часть. И хотя возвращение это случилось как озарение, как сатори, но пропущенное сквозь призму нового ее опыта, оно заиграло совсем по-другому прочувствованными оттенками, гораздо более зрелыми, но столь же неуловимыми мыслями. Все-таки он должен был случиться, провал этот, небытие эмоциональное, чтобы Игоряшины тексты благополучно забытые черт знает сколько лет назад, проявились, проросли сквозь сердце, всплыли сами, угадались еще раньше, чем он начинал их озвучивать. «Откуда, господи, ну сколько я их слышала? Пять? Шесть раз? Случайно и без особого внимания. А музыка? Я забыла… Знаешь, Дью, это разные совершенно жизни – даже живая музыка чужая - не то, а сегодня – душу вынули и из нее сплели коврик, потоптались, наследили, так что не сотрешь. Да и не буду я. «Мне нужен, так нужен неба хоть глоток, облака комок….Если бы я смог…» Фокусник Гарик… Взлетела бы…»
- Вот… А прошлой осенью, Ась – звоночек в голове – «не затягивай, самое время. А то так и будешь гоняться за призраками». Позвонил в агентство: «Хочу трехкомнатную квартиру в центрах, в приличном доме». И почти сразу предложили эту. Как только увидел – решил – хочу. Наизнанку вывернусь, в долги влезу, но куплю. Пришлось занимать, но это все мелочи. Главное, что мечты иногда сбываются. Это ж Башня. Моя личная высокая Башня.
- У тебя квартира в Башне?
- А я тебе о чем говорю. Вот так-то. И вовремя купил, сейчас она уже в половину дороже стоит.
Башня выплывала, загораживая полнеба монолитом стен серой штукатурки и сырого красного кирпича, как скала, незыблемая среди порывов непогоды, как символ неизменных ценностей, как ось бытия, вокруг которой могло происходить что угодно, не задевая ее какими-либо изменениями, даже лифт остался прежним. Аська его не любила. При движении вниз пару секунд он свободно падал, так что у пассажиров подгибались колени и выходили они из него с противной дрожью в ногах. Сильвер называл его «ежедневной порцией адреналина». «Готова поспорить, что Сергею досталась Сильверова бывшая нора» Лифт остановился на шестом, и Аська подумала на мгновение, что ошиблась, но Серж, взяв за руку, потянул ее к общему балкону и лестницам.
- Ну? Кайф? Помнишь, мы любили курить тут – ты, я и Эдик. Я из-за этого собственно и захотел эту квартиру. Каждый раз, когда прихожу ремонтников своих проверить, иду сюда и проваливаюсь в ту осень необыкновенную, ветер, краски, кумар и я весь такой увлеченный, влюбленный в тебя, благодарный тебе за то, что я увидел эту осень именно так, твоими отчасти глазами. Ась, ты слышишь?
Она слышала… она стояла, подставив лицо дождю и ветру, прядь волос, выбившись из прически била ее по лицу, и … она тоже проваливалась в зыбучий песок времени, разваливаясь на части, понимая, что с эмоциями на сегодня уже овердоз. «Кому передоз, а кому – пиршество»
- Ты это, часто слишком здесь не ходи. А то потеряешь остроту впечатлений, позолота вся сотрется.
- Нет, вряд ли. Мне кажется, я могу припомнить первый наш приход сюда во всех деталях, могу вспомнить твои слова тогдашние. И не говори, что не знала, что я хотел тебя, не поверю.
- Что же тебя удерживало?
- Эдичка.
- Мужская корпоративная, блин, этика.
- Нет. За пару часов до того, как ты привела нас сюда впервые, мы с ним обедали в столовой и обсуждали мою непростую ситуацию. Не так уж и близки мы тогда были, редко общались за пределами института, но он единственный не осудил меня из всего потока, за то, что я Иринку обманывал. Хотя мне это было удивительно – он сам был безупречен, для него будто кроме тебя никого не существовало. В тот день, после моей довольно неуклюжей попытки общаться на отвлеченные темы, он сказал, что если бы был на моем месте, то тоже наверняка предпочел бы Сашку. Потому что встречаться с ровесницей, да еще такой непростой и дьявольски умной – значит постоянно быть начеку, и каждую минуту сознавать, что она переиграет тебя легко и не напрягаясь. А эти девочки пятнадцатилетние – они восторженно в рот смотрят. Ты бог для них. Они благодарны тебе уже за то, что ты их выбрал. И потом – свежесть, непосредственность, котята игривые, сама весна. И никогда девушка не бывает больше такой совершенной, как в фазе метаморфозы. Я спросил его, чем же именно он от меня отличается? И тогда он преподал мне твою концепцию отношений: «Я тебя люблю и все остальное неважно». Но так, будто для тебя она значила не преодоление препятствий ради возможности быть вместе, а некое соглашение, вроде того, что за пределами взаимного притяжения вы остаетесь абсолютно независимыми единицами. Как будто отношения - сами по себе, а вся остальная реальность сама по себе. Мне, честно говоря, это страшно понравилось. «А представь, Эдичка, другую ситуацию – сейчас две милейшие девушки висят на моей шее и требуют определиться» - «Иринка точно не висит и не требует. Ты сам понимаешь необходимость выбора. А вот Аська, к примеру, даже и проблемы не увидела бы. Ты не представляешь себе, сколько я каждый день встречаю милейших личностей, с которыми ее связывают отношения искренние и нежные. И ей пофиг, что я нахожусь рядом, она не стесняясь, не скрываясь, позволяет себе проявлять по отношению к ним свою душевность, просто потому, что считает, что однажды уже объяснила мне, что она меня любит, и т.д.» Прав он был? Ась?
- Да.
- Да, но?...
- Но…? Зачем тебе?
- Я просто хотел бы знать условия игры. Сейчас его нет рядом. Некому меня остановить. Я хочу попробовать снова.
- Хвала безумцам, отваживающимся любить, зная, что когда-нибудь…
- …всему этому настанет конец. Я помню. Ты тоже сказала и в тот день. «Влюбленность это химия. Сложный процесс в башке. И как угадать станет ли она одной единственной на всю жизнь, или растает поутру туманом? Бывает, смотришь на человека и понимаешь с первого взгляда – хочу. И уж скорей бы… неинтересно копаться, не нужны отношения, не хочешь ответственности. И отступаешь. Пошло. А бывает, что видишь отражение своего желания в глазах другого и начинаешь игру с целью выяснить, что стоит за этим желанием. Почему бы и нет. И до поры устраивает. Пока однажды не понимаешь, что может проще, лучше, честнее было бы обойтись без этого опыта, ведь действуя по наработанной схеме перестаешь верить… И когда встречаешь действительно подлинное, искреннее чувство, не можешь уже отказаться жить привычной жизнью». И я спросил…
- Нашла ли я искреннее и подлинное? Да. Нашла. А толку? Мы слишком разные. Но мне казалось, что если я не стану акцентировать внимание на наших различиях, если смогу спрятать от него свою иначесть, которую он не смог бы принять, я уверена, если буду терпима к его независимости, то мы сможем быть вместе. Но со временем выяснилось, что общего между нами становится все меньше и меньше, а искренность взаимная – еще не повод…
- Так значит, ты теперь выступаешь за то, чтобы делить и радости, и горести, и не иметь друг от друга секретов?
- Ни в коем разе. Мы квартиру пойдем смотреть? Или как?
Аське было боязно переступать порог бывшего Сильверова обиталища, она слишком любила там бывать, слишком ей нравилась покойная и обстоятельная его атмосфера, слишком ей импонировали темные деревянные панели и бежево-коричневые обои. По счастью Сергей ничего кардинально менять не стал. Только освежил.
- Ну что, нравится?
- Конечно. И всегда нравилось.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Это квартира моего давнего знакомца. И, готова поспорить, мне известны кое-какие ее секреты, о которых ты, как новый владелец должен знать.
Они вышли на балкон и расположились на стареньком, но вполне приличном диване, который Сильвер не стал забирать в новый дом, и взамен которого заказал Грэю комплект плетеной садовой мебели. Аська улыбнулась – забавно, кто бы подумал, что генеральный директор фирмы с оборотом до сотни миллионов ежемесячно, до сих пор серьезно занимается своим любимым делом, плетет корзины, короба, кресла, комоды, выезжает по весне на поиски лозы, и обдирает об нее руки до крови, и ругается с супругой по поводу кошмарных мозолей, заусенцев и зеленовато-йодистого цвета ладоней. И каждый из них так-то. Все-таки дела поселка для каждого из них не главное. Важная часть, но не вся жизнь.
- Значит, ты бывала тут раньше?
- Да. У Сильвера.
- Я так и подумал, что знаком с предыдущим владельцем, где-то видел, пересекался, только не связывал его с тобой никак. А знаешь, как его зовут на самом деле?
- Без понятия… Никогда не было желания выяснить его настоящее имя. Вот предков его знаю по имени-отчеству, а его – нет.
- Как это может быть?
- Лишнее. Надо как-нить поднять документы, А то, правда, неловко как-то…
- Забавная ты. Много лет общаешься с человеком, и до сих пор не выяснила, как его зовут.
- Ничего странного. За последние полгода, благодаря тебе, у меня появилась дюжина знакомцев, которые регулярно расшаркиваются со мною при встрече, но кто они и откуда – фиг знает, ты же так и не удосужился меня им представить. Зато они почему-то в курсе моих обстоятельств и даже считают возможным выступать по отношению ко мне с двусмысленными предложениями. Было бы интересно узнать, как ты меня им характеризуешь, из чего они делают вывод, что имеют права на мое благосклонное внимание?
- Ась, оставь свой скепсис. Ты достаточно заметная персона, легенда можно сказать. При этом засекреченная, как почтовый ящик. Я вот, к примеру, у кого не спрошу – никто не знает, чем ты нынче занимаешься. Говорят, что ты развелась с Максом и он после этого скоропостижно женился, сейчас воспитывает сына. Говорят, что ты успешный юрист, что у тебя очень ограниченный круг общения, ты приходишь в гости, если зовут, но сама не зовешь и не светишься без повода. Так же утверждают, что после развода ты не стала делить имущество, ушла, можно сказать, в чем была, даже подарки оставила, даже машину.
- Так и есть. Мы остались при своих. Ты зря думаешь, что это был благородный с моей стороны поступок, честный, не спорю, но я приобрела в этом браке гораздо больше, чем он. И финансово, и морально.
- Интересно… Не понимаю. Он же тебе изменял, так?
- Сама виновата, надо было побольше уделять ему внимания. Со многих точек зрения он был и остается лучшей кандидатурой в спутники моей жизни. Мы одинаковые до мелочей, только он хотел семью, ребенка, а «в этой голове много прекраснейших мыслей и планов, эта ведьма проживает в стране самых отвратительных громил и шарлатанов». В браке, друг мой, иногда приходится делать совсем не то, что хочется, если конечно тебе брак этот дорог. Слушай, у тебя как-то получается разводить меня на разговоры, категорически неподходящие данной ситуации. Что ты привязался с вопросами дурацкими? У нас же вроде свидание? Нет? Давай-ка я тебе лучше покажу Сильверову нычку.
Перегнувшись за спинку дивана, Настя несильно надавила на одну из панелей под подоконником, и та, щелкнув, выскочила из пазов, упала на пол. Из открывшегося небольшого углубления она извлекла плоскую коньячную флягу в кожаном чехле и две стальные стопочки.
- Ты уверена, что мы имеем право ..? Вещь дорогая.
- Уверена. Это моя фляга. Как-то забылось, что она тут. Считай – это подарок к новоселью. За тебя, за то, что ты осуществил свою мечту!
- Спасибо. И за тебя!
Позже, возвращаясь в такси домой, она подвергла тщательнейшему анализу весь сегодняшний вечер. «Знаешь, Дью, иногда события ложатся в голову сразу, а иногда попадают в некий отстойник, смешиваются там с другими такими же отложенными воспоминаниями и выводы, которые в итоге кристаллизуются из того раствора – они оказываются максимально верными. Вот и сегодня – от концерта, помимо всего прочего, четко высверкнуло – вряд ли я смогла бы серьезно увлечься человеком, который не знает, что такое фуз. Ну, для примера – «фуз», не важно… Необходимое и достаточное условие: не просто знать, что есть такой термин, а чтобы при упоминании этого слова в башке всплывала мелодия, чтобы человек чувствовал органичность существования ее ... Понимаешь? Вот язык дурацкий, бедный. Настроение-состояние – оно как ветер, не удержать, не пощупать, не описать, только прочувствовать» - «И что же еще сегодня попало в твой отстойник?» - «Мог и не спрашивать. Сам знаешь. Еще идет кристаллизация решения» - « Ты, Ась, слишком по пустякам заморачиваешься» - «Думаешь?» - «Не фиг усложнять, дробить, докапываться – живи» - «Не хочу обижать человека. Если «живи», будь естественной, надо открываться. Сегодня словила себя на том, что на пятой минуте мышиной возни желание тела от желания души отделилось. Мысль побежала сама по себе и не туда, не к Сереже. По логике – надо бы сразу решить – не сложилось. И оставить человека в покое. Но может, срабатывает привычка, время нужно? И если пустить таки его в душу …? Или опять скрывать половину себя? Опять мимикрировать под нормальную? Или открыться?» - «И не думай даже. Не смей» - « А я ему блок поставлю» - «Тогда и не стоит, действительно, начинать. Ему трудно будет примириться. Он согласится на успешную карьеристку, в надежде перевоспитать ее, но не на ведьму» - «И что? Ведь он один из лучших, что же нет у меня шансов? Почему только Илюха может меня воспринимать адекватно? Нет. Хорош. Подумаю об этом завтра» - «А сейчас что?» - «Спать. А с утра заберу у Ильи усилитель и инструменты. Поперло, блин. Интересно, руки помнят?»
На запотевшем стекле сами собой нарисовались нотный стан, восьмушка, пауза и четверть в квинту вниз (дынц… бум), и сквозь них миллиардом дождинок заблистали фонари и вывески, подсветка храма. В динамиках позади нас запел саксофон.
С неделю она мучила меня своими метаниями «сказать – не сказать», а потом перестала мучить, потому что выяснилось, что и владелицы собственного коттеджа и 35% акций «Поселка Тру-ля-ля» Сергей перепугался до смерти, не понадобилось даже магии.
Пока она спала, я подселялся к ней и пытался привыкать, каждый раз я проникал все глубже и глубже, даже худо-бедно контактировал с ее энергетикой. И конечно пользовался тем, что ее сознание открыто, смотрел ее сны, сопереживал и сочувствовал. Однажды ранней осенью ей приснился сон, который положил начало нашему слиянию. Ей снилось, что она спит. Точнее находится на грани пробуждения, когда уже начинают раздражать звуки, запахи улицы, когда понимаешь, что ночи уже слишком холодные и пора доставать пуховое одеяло, под легким пледом уже не согреешься; понимаешь, что отлежал щеку – такой нормальный беспокойный утренний сон из которого, впрочем, гораздо легче возвращаться в реальность, чем в случае, когда тебя подбрасывает звуком будильника. Ей снилось, что она спит и видит сон о том летнем концерте, где была с Серегой. Они тогда долго стояли, не решаясь двинуться вниз к сцене на самом краю амфитеатра. С их места прекрасно просматривалась и арена и сиденья-ступени. На противоположном краю сектора, Ася засекла случайно одну колоритную парочку: модно-неформальная девочка, розово-черная, забыл как они нонче зовутся, с густо подведенными глазами, идеально-никаким фарфоровым личиком и волосами особенной, искусственно созданной пушистости, как у сувенирного скандинавского тролля, и молодой человек, болезненно напоминавший Эдда, схематично, но явственно. Расстояние, разделявшее их, скорее подчеркивало сходство, чем давало разглядеть различия. Типаж общий и еще… он так же опирался подбородком о макушку подруги, так же обнимал ее плечи, свободно перекинув руки, впуская в свое личное пространство, но не ставя своего тавра, и так же улыбался скупым и ироничным тонкогубым ртом. Не так же. Вот, что царапнуло ее тогда и свинцовой тяжестью легло сейчас. Эдд утерял способность так улыбаться, так самодостаточно и без стеснения счастливо. Она не любила чувствовать себя виноватой. Но на то и сон, порождение подсознания, чтобы признаться себе – может, конечно, уже поздно и совершенно неважно – виновна. Смена картинки. Ей снилось, что она просыпается в чужой, незнакомой квартире, что она лежит на краю дивана, а рядом с ней – мужчина, который, не дыша, боясь ее потревожить, в утренних сумерках смотрит на нее. В своем сне она знала кто он, в реальности – она не хотела этого знать. Они лежали на боку лицом друг к другу, одна рука под головой, другая согнутая в локте – выставлена перед собой для опоры. Между их пальцами – сантиметр. И пропасть. Понимая, что она уже не совсем спит, он касается лица ее, мягко накрывает своей ладонью ее ладонь. Она не открывает глаз, только улыбается, и снова погружается в сон. «Не уходи. – Я не могу. – Только пять часов утра. – Я собиралась в лес ехать, мне уже пора вставать». Она действительно выдирается из ласковой постели своей, на автопилоте бредет в душ, а я виноватый и раздавленный лечу за нею следом. «Ася, я ведь не знал. Ася, я не думал, что это ты. Ася, ну поговори со мной, ну пожалуйста, Ася!» Она все еще там, портал не закрыт, она стоит под упругими теплыми струями, тело ее, а сознание там еще, рядом с ним, она видит, как он открывает глаза в своей реальности, и …
Все еще молча, Аська движется на кухню, заваривает себе кофе в термосе, собирает какие-то бутерброды, варит яйца, одевается, кидает корзину на заднее сиденье машины, садится за руль и, ожидая пока прогреется мотор, закуривает. «Мне кажется, это называется прощальным даром цветочного эльфа? – Я объясню. – Ты со мной поедешь? Не передумал? – Если позволишь. – Заодно и поговорим.»
Машина неслась в розово-рыжем росистом воздухе по шоссе, навстречу нам вставало солнце, а в салоне ликовал Кипелов: все совпало, ее настроение, тексты, музыка, пейзаж, движение, наглая черная птица, летящая за линией электропередачи параллельно нашему курсу, и я безумно захотел лететь вместе с ней, купаясь в аэродинамических завихрениях; а Аська, рас-троившись, в смысле - единая в трех лицах, во мне, в птице, сама в себе, невероятная, отпустившая себя на свободу, и я даже представить себе не мог, что такое возможно, что не я вселился в кого-то, а кто-то вселился в меня, и так странно, но я ее больше не боюсь, хотя и знаю, что она кипит, она осуждает, она обижена на меня, но если я не захочу объяснять, то она и не потребует, и именно поэтому мне необходимо объясниться с нею.
« Это было три или четыре, кажется года назад, я тусовался неподалеку от твоего коттеджа, но тогда вы только начинали, и я никак не предполагал, что вместо сонных дач, вернувшись, обнаружу ваш поселок. Так вот, там была одна дачка, заброшенная совершенно, но полностью засаженная тюльпанами. Май. Семь утра, я сплю. И вдруг чую – кто-то ходит и аккуратненько ножиком цветы режет, и не просто так, а по всем правилам, оставляя два нижних листа, чтобы луковицу не погубить, дать ей вызреть» - «Это я его однажды за варварство отругала, запомнил, однако» - «Режет и думает про себя: «Принцессе понравилось бы». И настроение у него такое было чудное, короче я никогда еще так рано к человеку не цеплялся, но очень уж интересно показалось. Потом он эти цветы понес подруге одной, не кривись, день рождения был у девушки его приятеля… Забавный был персонаж, Эдичка, делает что-то иногда совершенно искренне, заинтересованно, купается буквально в происходящем, а в другой раз – вроде то же самое, а не то, и противно ему, и оценивает, совершенно цинично, жестоко осуждает и себя и других, но отношение ни к людям, ни к ситуации при этом не меняется – меняется эмоциональный окрас.» - «Я думаю – все так» - « Да, но он осознанно, для многих эти перемены естественны, но не осознанны, короче, меняй отрицание местами как хочешь, убирай – логика меняется; а для него не меняется, комплексно все, но ощущается все с каким-то надрывом, на лезвии бритвы все эмоции, а мне того только и надо. При этом наружу – ничего, т.е. строго отмеренная доза, ровно столько, сколько нужно, и это четкий принцип, только так, и по большей части – гадости, без разбивки – хорошо ли до того было или плохо. А иногда он «шел по ветру», сидит на работе, слышит мелодию какую-то знакомую, выходит – дождь, а он пешком идет, будто видит след, и понимает, что не успевает, ищет что-то. А еще, частенько у него случались депрессии на тему «все – суета», ты с этой установкой нормально живешь, сроднилась, никакого трагизма, а он изводил себя по полной, и в итоге решил, что в этом городе он жить не хочет, здесь слишком многое часть его личной истории, которую он хотел оставить в прошлом, и в конце той зимы он засобирался в Москву. Я вашу столицу не люблю, не хотелось мне с ним, и я на него чуть-чуть повлиял, чтоб он народ дружеский собрал, отвальную устроил и там отцепился от него. Похоже, как раз за день до того как вы встретились на репетиции.
А дар мой – он не девица, неземной привлекательности ему желать глупо. Удачи хотел пожелать, но у него и так все в порядке в этом плане, хотелось его все-таки отблагодарить, и пожелал ему видеть реальные сны, видеть во сне того, кого действительно очень хочешь увидеть, вытаскивать оппонента в эти сны, в другую реальность. Не злись на меня, ведьма, я не знал, что вы так настроены друг на друга, подумаешь, смотрела бы по ночам время от времени сны с легким фрейдистским уклоном. Прости, а?» - «И после этого ты смеешь утверждать, что твое племя чуждо злокозненности по отношению к людям? Да знаешь ли ты, что я чуть с ума не сошла: ложишься спать, надеясь отдохнуть, а просыпаешься разбитой, как будто под асфальтоукладчик попала» - «Он так уж груб с тобой? не помню такого?» - «Бесстыдник, нет, просто я его в своей памяти заблокировала, поставила вокруг своих мыслей о нем целый саркофаг, чтоб не дай бог не прорвало. А тут снится, что нам снова по девятнадцать и мы гуляем вдоль реки, сырость, апрель, небо акварельное, лицо его так близко, и я снова люблю его, и он тоже, мы снова перепутанные, сросшиеся корнями-веточками, а потом он говорит мне что-то и я понимаю, что он говорит именно то, что сказал бы сейчас, если бы мы встретились наяву. Просыпаюсь и не могу понять, что это было? Проверяю все свои блоки – стоят, не дрогнули даже, думала, правда, как ты сказал, сон с легким фрейдистским уклоном. Забыла на время, а потом опять сон про него. Сновидение раньше не практиковала, но раз уж пошла такая пьянка – пришлось. Я – творец своих снов в момент трансформаций была совершенно уверена, что поступаю правильно, я знала точно, что хочу, и получала то, что хочу, но в итоге это не было тем, что я знаю и люблю. … он понял, что это другая, но реальность, и что я тоже в курсе этих снов » - «Он знает, что ты ведьма?» - «Да нет же, просто его видение мира способно принять то, что бывают иногда вещи, которые нельзя объяснить, он со мной жил, он дружит с Люшей, с Греем, Ирэной, а мы все, как бы не пытались слиться с окружающим пейзажем, мы – другие. Мы мысли и настроения собеседника воспринимаем как свои, а он, общаясь с нами, стал чувствителен к таким вещам, мы не сомневаемся, мы знаем точно, а он догадывается, делает свои выводы близкие нашим просто потому, что привык наблюдать нашу реакцию – лучше не объяснишь. Но главное, что я ему точку сборки сдвинула когда-то, можно сказать – наркоманская психология, но там ведь тоже иногда фиг поймешь – глюк или откровение?»
Замолчала, вглядываясь в дорогу, и после малоприметного указателя съехала с шоссе на грунтовку.
«Куда мы едем? – В гости к одному очень сильному, но очень ленивому магу. Он в отставке, но это видимость. Его зовут СанСаныч и он брат Арсения Саныча, шефа центра московских, ну и российских магов. Старший брат, серый кардинал, редкая падла и все такое, но я его люблю, уважаю, он мой учитель. – А он меня не развеет? – А ты спрячься за меня. Нет. Не должен. – А что мы будем делать? – Грибы собирать, картошку копать, там картошки соток десять, беседовать. – Нам на все времени не хватит, а у тебя в шесть вечера встреча, помнишь? – Хватит, не волнуйся. Лучше скажи, прощальный дар цветочного эльфа, это вообще что? Как ты понимаешь, чем одарить? – Это нечто вроде компенсации, все ж таки я использую своего хозяина. Но я не всегда так поступаю, только если мне человек чем-то понравился, или если он был хорошим донором. – Эдик – хороший донор? – Лучший. – А почему, все же, сны о чем-то большем? – Красиво сказано. Потому что я чувствовал в нем привычку общаться с кем-то, кого не было в его тогдашнем окружении. Не просто привычку – потребность. Так бывает, когда друг уезжает надолго. Живет в человеке глухая тоска, которую трудно прогнать, но и муссировать глупо, все равно ничего не изменить. А сны – предмет темный, изучению не подлежат, их и запомнить-то не всегда удается. Пусть хоть во сне расслабится. – Ты так раньше делал? Желал кому-нибудь такое. – Да. Бывало. Я хотел сначала головные боли ему вылечить, а потом подумал, что с его образом жизни это совершенно бесполезно, все равно через год максимум вернутся. Ты злишься? – Да нет, думаю. Не пойми меня превратно, я с вашей эльфийской этикой не вполне еще освоилась, но по-хорошему, на фига вообще надо чем-то отдаривать? – Можно и не отдаривать. Не приставай, захотелось и все!»
На последнюю реплику Аська даже и не обиделась. Проехав через деревеньку, она остановила машину перед свеженьким срубом-пятистенком на кирпичном высоком фундаменте, с резным крыльцом и драконом на коньке крыши, забрала корзину и пошла по тропинке вдоль глухого высоченного забора в сторону леса, по пути вычисляя траекторию передвижения своего учителя, чтобы встретить его на полпути и не повторить его маршрут, потому что грибов там, где он прошел, искать бесполезно. Она не углублялась в чащу, шла вдоль опушки, пристально вглядываясь в траву обходя стволы деревьев, несколько раз она делала стойку, как спаниель, и неслась целеустремленно в сторону оврагов, солнечных, пологих, с редкими молодыми соснами, а под ними – рыжики, только успевай резать. Я мотался за ней, наслаждаясь погодой, опьянев от воздуха, запахов, тепла и солнца, пока она не предложила мне «полетать». Я не стал обращать внимания на мелькнувшее было подозрение, что она хочет от меня избавиться, побыть одной, и рванул, распыляясь, пытаясь объять все это утро, этот лес, вытягиваясь в ниточку, взлетая к верхушкам самых высоких деревьев, я, дух лесной, цветочный эльф в своей стихии. Когда она позвала меня, я как раз обнаружил одно сыроватое, уютное местечко, подозрительно похожее на то, которое я привык считать своим домом, похожее настолько, насколько вообще может быть похож смешанный лес средней полосы России на некогда великие чащи моей родной Рейнской области. Бежать на ее зов я не спешил, потихоньку двинулся на отмеченный ею ориентир. Они сидели на поваленном стволе дерева, между ними на салфетке расставлена была всякая снедь, Аська улыбалась, подставляя лицо солнцу, СанСаныч (крепкий, худощавый старикашка, с цепким, буравящим из под кустистых рысьих бровей взглядом) шумно прихлебывая кофе, что-то объяснял ей, довольно равнодушно, и взглянув на его ауру, я понял, что это было обычное его состояние, он и сам напоминал тлеющие угли, присыпанные пеплом, в молодости он был похож на спрута, постоянно выбрасывающего щупальца, проверяющего все на ощупь, эмпирическим путем выясняя свойства явлений, веществ, а сейчас он даже на меня не стал реагировать, высверкнул левым глазом и остыл. Впрочем, когда Айс нас познакомила, он сделал ленивую попытку меня переманить, но не принципиально, тем более что наша юная подружка его происки остановила на корню. Они не обращали на меня внимания совершенно, их не смущало, что я слушаю их разговор, а послушать было что. «Ась, подумай все же. – Нет. – Сеня сделал на тебя крупную ставку. Он надеется. – Нет. – Он очень болен. Мы с ним уже все перепробовали – максимум год ему остался. Ты должна решиться. Ему надо передать тебе все дела, ввести в курс предстоящей работы. – Нет, и оставьте меня в покое. У вас там целый легион молодых, перспективных, а главное желающих, и в курсе дел. А мне не охота. Ноя позовите, он домедитировался уже до полного просветления. Вполне сгодится. – Ася, детка, мне кажется, ты оперируешь совсем не теми категориями. Ной тоже категоричен, но если мы уговорим тебя – он вернется.. А ты – ты должна, ты просто обязана. Ты уникальна, наш центр с тобой во главе, станет совершенно… – А вы не думали, что я стану красной тряпкой для быка? Что найдется масса желающих проверить мою непобедимость. И я не должна вам ничего. – А вот тут ты ошибаешься, мы могли тебя уничтожить еще в тот день, когда твоя бабушка привела тебя впервые. – Да, давно хотела у тебя узнать, почему вы этого не сделали? – Я… очень хорошо относился к Айшет. Она была потрясающая женщина, и она… обещала, что ручки-ножки мне повыдергает. Могла, очень сильна была. Сильнее меня… За что и любил… - Ладно, учитель, я не хотела лезть не в свое дело, я о чем-то таком догадывалась. Но я не должна вам ничего.. – Неужели ты не хочешь попробовать? Это же так интересно. – Вот ты и займись, раз интересно. У меня своих дел хватит. Я может, замуж хочу. Детей рожать. А в этом случае вопрос моей непобедимости снимается, так? – А есть перспективы? – Сегодня нет – завтра появятся. Дурное дело нехитрое. – Да не смеши меня. Я же не слепой, твоя ситуация для меня прозрачна. – Еще один провидец нашелся. Что хоть вы все знаете, чего не знаю я? Почему для вас все очевидно, а я сомневаюсь? И вообще пошли-ка, картошку еще убирать, тем более, что я тебе еще показать кое-что должна.»
Вернулись в деревню. Угодья у Саныча оказались нешуточные, окромя двух парников, цветника, клубники, картошки наблюдался сад, и в самом конце участка, огромная старая липа, и по-над забором елки. Аська усадила своего учителя в шезлонг, расстелила рядом с ним на свободном участке изрядный кусок брезента и пошла вдоль картофельной грядки, пристально вглядываясь в остатки ботвы. И они под ее взглядом пропадали, не валились срезанные по обе стороны насыпи, а исчезали совсем, вместе с сорной травой и всяким мусором. Саныч смотрел заворожено, и выражение лукавого сомнения на его лице сменилось на удивленное, потом возмущенное, и наконец, испуганное. Я тоже пребывал в полном ужасе. И я смел надеяться, что можно перестать ее бояться? Она реально развоплощала все, что хотела, не испытывая никаких затруднений, не сдерживаясь, отпустила свою силу, точнее одну из граней ее, голод ее. Вернувшись обратно уже по другой бороздке, она посмотрела на СанСаныча и спросила:
- Ну, ты Гарри Поттера осилил, что я тебе по электронной почте скинула?
- Да.
- Тогда – акцио метлы!
И из освобожденной от мусора земли полетели в ее сторону клубни, а она стояла, выставив вперед левую руку, и натолкнувшись на упругий воздушный щит перед ней, они мягко падали на заботливо подложенный брезент.
- Что скажешь?
- Покажи еще раз.
- Запросто.
И опять пошла вдоль ряда, а он шел следом и восторженно улыбался.
- Где?
- Что?
- Куда все девается?
- Откуда я знаю? Могла бы сказать – исчезает, но не стану. Преобразуется, в меня преобразуется.
- Ах-ренеть. Давно ты до этого додумалась?
- Всегда могла, только если бы я тебе это показала, когда мне было восемь лет, тебе никогда бы не дожить до семидесяти.
- Пожалуй, а как ты себя чувствуешь?
- Никак, как обычно. Передай шефу, что я не пойду к нему работать, передай все, что видел.
- Сама скажи. Мне тяжело. Брат младший умирает, дело его без наследника. Да еще ты творишь немыслимое, и эльф у тебя живет вроде домашнего любимца.
- Дью – мой друг, а не зверушка.
- Оно и видно…
Вот тут она разозлилась. Пронеслась над оставшимся полем ураганом, устроила целый дождь из картошки, не разбираясь свалила все перед сараем и, забрав свои грибы, прыгнула в машину. Мгновенно перекинула нас в город в свой гараж и ушла в ванну. Провалялась там целый час, а вышедши позвала меня в гардероб – была у нее комната такая между спальней и ванной, маленькая, вытянутая, с одним французским окном от пола, открывающимся на балкон-террасу вдоль второго этажа. По одной стене комнаты шел огромный шкаф-купе с зеркальными стенами, а по другой – длинный рабочий верстак, с кучей корзинок под ним, и навесными полками над ним, лампами и большой лупой на штативе. Возле окна стоял манекен с очередной прикольной вещичкой, и везде и всюду в плетенных и картонных коробочках рассованы были нитки, ткани, бусины и разнообразная фурнитура. Как-то я спросил, откуда это богатство, на что она неопределенно пожала плечами, вроде того, что одной подруге надо было избавиться от хлама, а она забрала. Подруга эта – Ирэна, нарисовалась вскоре сама, они нализались Бейлисом и спорили до хрипоты над тем, что Аська занимается не своим делом, что ей впору работать в Милане или Париже, или, на худой конец у той же Ирэны, создавать красоту, и получать за это приличные деньги. Потом разговор зашел о парнях и Ирэна умотала через сад к Илюше, Аськиному соседу, а я наконец выбравшись из засады поинтересовался, что это было. «Иришка – модельер. У нее с мужем своя торговая марка в Питере, муж у нее, кстати, голубой, так что отношения эти заслуживают отдельного рассказа. Она – ведьма. Он – человек. Она – деловая женщина. Он – художник. Кроме того, у нее чутье потрясающее, я иногда ей делаю всякие эксклюзивные вещи, под настроение. А она потом своих белошвеек сажает копировать их. Муж у нее больше по коже работает, уважает и натуральные легкие ткани. А я – сам видишь – на бисере помешана, не могу, иногда накатит, руки горят. Или вязать, диковины всякие. Сама не ношу. Ну, раз одену. Варварство это. Варварское великолепие. И куда в этом ходить? Она меня свела с владелицей лавочки одной в Милане, я иногда прыгаю туда, отдаю им то, что надоело. Деньги платят невероятные. Месяц жить можно с одного корсета вышитого. А Иринка, она считает, что раз получается, значит я должна этим заниматься профессионально.»
Вот и сейчас, распаренная, благоухающая, светящаяся, она стояла перед зеркалом, и в глазах ее горел огонь. «Дью, ну почему получилось так, что я всем должна? Я многое умею, это так, но я ничего не хочу, я только хочу, чтобы меня оставили в покое. Вот, к примеру, «тру-ля-ляшки» мои, крошки мои ненаглядные, дворников наняли, дворники – дураки, техника им недоступна, ну не верю я, что для того чтобы импортным мусоросборником управлять нужно высшее техническое образование. Теперь мы с Лю по утрам катаемся. Или – территория ограниченная, разве что за реку, в поля перебираться, коммуникации тянуть, мост строить – Ася разведай. Или – к нам тут из Москвы народ потянулся, из тех, что раньше на заработки свалили, хотят портал провесить – Ася подумай, можно ли, не будет ли это нарушением какого-нить уложения? Или того хуже – хотят, чтобы по выходным погода была хорошая – тучи разогнали, а местные садоводы дождей ждут, Ася, ты же умная, придумай что-нибудь. Я им говорю – всяк знай свое место. Не лезьте вы, не понимая, а если уж полезли, не вмешивайте меня. Я вас в свои проблемы не вмешиваю. Так самый популярный отмаз знаешь какой – ты нас во все это втравила, ты заповедник этот придумала, мы из-за тебя подписались. Теперь терпи. Я их на аркане не тянула, сами загорелись, как порох. Вот почему, скажи на милость, я не прошу никого чтоб меня развлекали, а всем обязана культурную программу организовывать… Эти, блин, два старых маразматика одержимы просто меня втравить в дела центра, а это не мой уровень, понимаешь? Не люблю я прогибаться, юлить, решать. Не патриот я» - «Расслабься, детка. В отпуск тебе пора» - «Хорошая идея… Шикарная идея!… Только не дадут же. Слушай, Дью, я тебя обожаю, может прорвемся, а? Сбежим куда-нить?»
Она бросилась к ноутбуку, отправила письма Грею, Звягинцевым, Илье. Они не возражали. Аська расслабилась, и пошла солить рыжики. А позже сбежала к Сергею. Одна.
Вечером, изрядно навеселе она вернулась телепортом, и валялась на кровати. «Дью? – Да? – Дью? – Да слышу я тебя, слышу. Он прокололся, так? – Ну, т.е. абсолютно. Полукровка, ошибка опять… Я… Аси настоящей он не знал никогда…… Дью, а в меня можно влюбиться так, чтобы начхать на все? Чисто теоретичссссски? – Можно, конечно. – А вот что на твой мужской взгляд, ты ведь скорее мужчина, правда, вот что тебе во мне не нравится, что бы ты изменил, а? – В смысле? – Ну, ты ведь после Эдда, прилепился к одной девице, не отрицай, я в курсе, так вот она себя уродовала раньше – жесть, а потом ты за нее взялся – и готова королева. А со мной так можешь? – Ты и так королева, и в этом проблема. – Ну, правда, вот если бы тебе представилась возможность меня переделать в соответствии с твоими эстетическими представлениями?» Она пошла в гардероб и начала выкидывать оттуда одежду прямо на пол.
« Я несколько изменилась последнее время, гимнастика, медитации, тренажеры, но можно и по-другому, так? – Иллюзию, что ли? – Не прибедняйся, дело не в иллюзии. Ты что-то делал со всеми этими тетками, что к тебе попадались. Переделывал обмен веществ, перераспределял потоки силы… - Я с тобой так не смогу. – Да брось, вот смотри, человеческая аура у меня вполне читаемая, физиологические процессы человеческие. – А энергетика процессов – чуждая. – У-у-у, трусишка. Объясняй, давай, как, сама сделаю. – Ась, брось это дело. – Почему? – Завтра на трезвую голову поговорим, передумаешь ведь. – В том-то и дело, что передумаю. – Черт с тобой».
Влез к ней в голову, вложил, поделился знанием, она крутанулась на пятках, изменилась неуловимо и пошла к зеркалу, поднимая с пола одежду. Одела узкие почти черные, изрядно потертые джинсы, тончайшего батиста серую блузку со стоячим королевским воротником. Подумала чуть и достала из шкафа сапоги и ручной работы корсет.
«Что это? – Приснилось как-то».
Из-за гор вставало солнце, вышитое мелким граненым стеклярусом. У подножия их на темно-сером, черном, синем, зеленом фоне, причудливо раскинувшись в горизонталь, нарисовалось дерево, золотисто-коричневого цвета. Снежные шапки на вершинах – розовые, серые, рыжие, переливчатые, а небо – переходом от алого, до ночной глубокой синевы. Распростертый на верстаке корсет напоминал объемную мозаичную картину, он был холодный, тяжелый, больше килограмма, а обернувшись вокруг Аськи, стал почти живым, теплым, и я провел ее руками по его неровной, царапающейся поверхности, а она вдруг смутилась, глянув на себя, добавила черноты глазам, вместо своей короткой стрижки изобразила длинные, темные, крупными спиралями спускающиеся локоны, потом, покопавшись в шкафу еще немного, вытащила блекло-сиреневый замшевый пиджак и такой же, но грубой вязки шерстяной объемный берет. Пацаненок исчез, явилась миру сказка.
«В такую меня можно влюбиться? – Бесповоротно. Насмерть. – Отпуск мне тру-ля-ляшки подписали с начала ноября. На основной работе тоже, думаю, возражать не станут. Так что готовься Дью, мы покорим этот мир. – А я тебе еще зачем? – Как? Ты будешь частью меня, причем я перестану тебя экранировать, это ты будешь экранировать меня. Твоя энергетика будет моей. Иначе меня достанут, вычислят, а так - невидимка исчезнет, появится никому не известная искательница приключений, чтоб через месяц исчезнуть, сгинуть, останется лишь память о … незабываемом отпуске. – Что ты надумала? – Увидишь».
****
Аська когда-то толи в шутку, толи вполне серьезно делила год на периоды, привязанные к кому-то из наших общих знакомых, так время от рождества до крещения, сказочную, праздничную зиму она отдавала Ритке, февраль-март достался Ирине – сырые метели, ожидание весны, тревожная фиолетовость сумерек, призрачная, летящая красота. Конец марта и начало апреля – Люшино время – холодно, но уже близко весна, уже чувствуется движение сил, чего-то хочется, кого не знаю. Конец апреля и май – ее, Аськина вотчина - нежная акварель, тихие прозрачные вечера, тысячный живу апрель и ни разу до мая не дожил, и потому мая она не видит, на акварельной этой волне живет, пока в конце весны, у Сани на дне Варенья не вырубится от солнечного удара и буйства летней зелени. Соответственно лето делится на Саню, близнецов и под занавес, в конце августа, в игру вступает Эдд – «лучше одна осень, чем пять весен» - таков его девиз, и он весь сентябрь и половину октября счастлив, творит, что хочет, перемазанный сладким арбузным соком, теплый, солнечный, золотистый мальчик, с десятком грибов в кармане, готовый сорваться в любое время шуршать листвой, бродить, пить коньяк… А потом – ноябрь – ничейное время. Должно было бы быть Греево, он в ноябре родился, но Грей к природе-погоде всегда относился индифферентно – прохладцей отвечает и та ему, теряя краски, хмурясь, нагоняя холода и завывая ветрами.
В одну ночь осыпались каштаны, они из всех деревьев держат желтовато-зеленую листву до самых морозов и осыпаются вдруг, все сразу. Не облетели только ивы, гнущиеся под порывами ветра, подметающие длинными бурыми плетями сухой промерзший асфальт. Ветер безостановочно дул уже который день, и чуяло Илюхино сердце, надует он таки метель. Словно в подтверждение этой мысли в рот ему залетела маленькая колючая снежинка. Он улыбнулся и тут же, чтоб не расслаблялся, в морду лица сыпануло противной серой пыли – пришлось срочно спасаться в ресторане. Илья сел у окна, сделал заказ, попросил, чтобы кофе принесли пораньше, закурил и с наслаждением принялся разглядывать стремительно наступающую на город ночь. Зажигались витрины и фонари, на лица прохожих падали желтоватые отсветы, искажая, выпячивая, проявляя скрытое, но иногда попадались совершенно необыкновенные экземпляры, состояние внутренней сосредоточенности, или счастья, или умиротворенности с их лиц стереть ни ветру, ни вечеру было ни под силу. Принесли заказ. Из под длинного, в пол, серо-черного передника мелькнула маленькая ножка в черном кожаном ботинке мужского скорее фасона, тоненькие ручки официантки, порхая, быстро и умело расставили на столе тарелки. Что-то было в этих руках необыкновенно притягательное, трогательное, детское, что вдруг у Ильи загорелось в груди, дорисовался образ юной девушки, хрупкой и изящной, пробежал холодок по спине, заныло сердце в предчувствии. Но … полукровка, даже начинать не стоит. Не потому, что некрасива и давно не юна, а потому что в глазах пусто. И в душу без надобности лезть, включать «око»…
Где, интересно, Айс? Хотела в Азию…
Домой, серой тенью скользя проходными дворами. Илья любил проходные дворы. Во-первых – тихо, светло от окон, во-вторых – короче гораздо по гипотенузе-то, в-третьих – интересно. Детские площадки, качели, клумбы, огромные тополя верхушками упирающиеся в небо, кошки на трубах или крышках коллекторов, старушки. «Здесь дворы, как колодцы, но нечего пить, если хочешь здесь жить, то умерь свою прыть, научись то бежать, то чуть-чуть тормозить, подставляя соседа…» В пубертатном периоде текст воспринимался пафосно, а нынче – нормально, ну … наверное так может быть, но все равно – жизнь. Жизнь муравейника, дробится на отдельные субъективности, и каждая неповторима, и каждая на виду, даже твоя, пока ты идешь через этот конкретный двор, попадает под перекрестный огонь…
Лю шел домой и думал: «К чему меня сегодня так зацепила эта официанточка? Голодный я, что ли? Да, наверное. Месяца полтора уже полный штиль на личном фронте. Лень даже в клуб сходить. На звонки боевых подруг не реагирую. Да ну их на фиг, всех. Вот Ирина в начале осени забегала, порадовала мимолетной встречей. Но эти отношения давно уже себя исчерпали. А я ведь любил ее. Когда она в Питер уехала, осознала себя ведьмой, я часто туда мотался или ее к себе приглашал. Мы ждали выходных или каникул, как манны небесной, выкраивали время, пользовались каждой свободной минутой, а потом не то чтобы остыли, просто накопилось столько всего, и работа, и дела, и проблемы. В списке приоритетов наши встречи отодвинулись сначала до 10 номера, а потом и вовсе стали приятным пустяком, радостным, но не обязательным. Последнее время она удостаивает меня своим вниманием, только когда наклюкается у Аськи ликером, до той стадии, когда тянет на подвиги, а до меня – десяток метров, недалеко совсем. И я ей не могу отказать. И по причине давности нашей связи, и по причине добрых и светлых чувств, и вообще я такой безотказный. Почти. Вообще, если поразмыслить на тему моих отношений с женщинами, то лишь половина их основывалась на влюбленностях, большая часть – желания тела, ну… или желание разнообразия. Желания тела я более или менее начал понимать только сейчас: после почти двухмесячного поста. На людей пока не бросаюсь и только. Говорят, что аскеты-маги, отказавшиеся от плотских удовольствий, достигают какой-то немыслимой просветленности, мож попробовать? Провести эксперимент? Тем более чего мне еще ждать от отношений? Ровесницы – циничные эгоистки, не удивишь их ничем, состоявшиеся, гордые, самодостаточные, задающие себе периодически тот же вопрос: «чего еще ждать и чем конкретно один партнер от другого отличается?» Да, по сути, ничем. А молодежь? Готовить ни одна не умеет по-человечески. Все возмущаются, что вместо кровати у меня надувной матрас, а он между прочем фирменный и очень правильный с эргономической и прочих точек зрения, и к нему сменные простыни прилагаются. Месяц возмущаются, а потом, как дело подходит к зряплате, или деньги дадут по какому-нибудь индивидуальному проекту – ни одна еще не сказала: «Илюша, пойдем кровать купим?» Нет, каждая начинает ластиться, выпрашивать себе то белье, то сумочку, то блузку, то платье, то еще что-нибудь, чтобы мне не стыдно было за свою девушку. Потом начинается: «пойдем в клуб, пусть все смотрят, какой ты заботливый и щедрый (как мне идет эта кофточка)». А через неделю – «нас пригласили в гости, ой, мне совсем нечего одеть – одно старье». И так-то бесконечно. А как на работу устроишь, чтоб не ныла, так – как близнецы все: в пятницу вечером, после трудовой недели в клуб, денсить до утра, колотушкой домой, до обеда спят, потом глушат гранатовый сок литрами, восполняют упадок сил, а в воскресенье на полдня по магазинам, соляриям-хренариям, парикмахерским, кафешкам со стайкой подружек, а я голодный и злой могу заниматься чем угодно. Могу, к примеру, через калитку к Асе умотать – там меня накормят. С одной подружкой, помню, до абсурда дошло. Валялась она с птичьей болезнью в субботу в шезлонге возле бассейна, когда я к Асе шел с пакетом постельного белья, стирать – она молчала, спала, наверное, а как обратно крался – скандал. «Зачем я тебе нужна, если тебя твоя Ася и накормит, и обстирает, и беседуешь ты с ней по три часа, не наговоришься?» Даже спорить не стал, сказал: «Правда твоя, спасибо тебе. Можешь вещи собирать. Я тебя не держу».
Где в наше время в Москве земляк встречает земляка? Не считая вокзала? В Меге. Так и Лю с Риткой пересеклись в очереди в Ростикс, взяв по пиву, салатику и дюжину крылышек на двоих, засели отметить встречу. Рита изменилась. Очень. Они не видались пару лет, с тех пор, как она уехала. Наивности во взгляде не осталось в принципе, но игривый котенок, которым Илья ее помнил, к концу первой кружки показал мордочку, а на середине второй – и коготки, что он не преминул отметить, как положительный факт, чтобы немного подразнить, и чтобы поднять тему, которая его интересовала последнее время немного больше обычного.
- У тебя нет впечатления, что твоя сестрица стала совершенно неузнаваема?
- Она переменилась к тебе, а ты и не заметил. Между тем, вы видитесь каждый день, не так ли? А перемены эти случились не год и не два назад. У нее было время вжиться в эти изменения, а для тебя, похоже, они совершенно неожиданны?
- Но, видишь ли, мне казалось непорядочным клеить жену друга.
- Давно ли вы так разборчивы, Люша? Привычная до анекдота ситуация, когда твоя бывшая подруга становится женой одного из твоих знакомых? Тебя никогда не мучил вопрос: «Почему так происходит?» Мне казалось, некоторых из своих многочисленных подружек ты даже любил. И где они? Скольких ты выдал уже замуж?
- Не стоит поднимать тему, в которой мы придерживаемся разных позиций и не намерены менять свои взгляды.
Рита неожиданно легко согласилась.
- Пожалуй. На самом деле я не часто общаюсь с сестрицей и в принципе ничего страшного не вижу в том, что она не стоит на месте, она всегда была жадной до экспериментов.
- Но нынче ее эксперименты приобретают совершенно дикий характер. Она не хочет больше быть невидимкой. Она чуть было себя не угробила, пытаясь наполнится нормальной энергетикой.
- Круто! Так вот почему она в прошлый раз подкачалась у меня силой. И как? Получилось?
- Нет. Она остановилась. И наблюдать-то было страшновато. А представить себе, что она чувствовала в это время я и не пытаюсь даже. Я ее уговаривал остановиться – без толку. Она бледная, даже сквозь отпускной загар была, волосы остригла, похудела – ключицы торчали. Щука мартовская. Но кто-то ее убедил, не знаешь кто?
- Санычи? Лиза?
- Вряд ли. Труляляшки и не поняли ничего, они на ее ауру давно отвыкли смотреть, бесполезно же. А Санычам она на глаза не показывалась – у них непримиримые разногласия по поводу ее дальнейшего развития. И кто же мог на нее повлиять? Я, честно говоря, надеялся, что это ты. Однажды так уже было.
- Не помню такого? Мне кажется, что вы меня вообще за человека не считали, не говоря уже о том, чтобы прислушиваться?
- Помнишь, она одну весну всю дорогу ходила в такой классной хлопковой мелко-клетчатой рубашке с длинным рукавом?
- А то… Мама ей плешь проклевала – сними, ходи, как девушка, в платьях, или уж в топах-футболках. А она максимум – расстегнет и чуть-чуть рукава закатает.
- Точно. Она, на самом деле, просто не хотела руки свои исколотые показывать.
На протяжении всего разговора Маргоша с удовольствием ковыряла вилкой в салате и на Илью совсем не смотрела. Но, услыхав последнюю фразу, резко подняла на него глаза, и Лю увидел в них искреннее недоумение и вопрос.
- Вот он, тот самый взгляд, который Аську в свое время остановил. Я как-то тогда пришел к ней, а она сидит в позе для медитаций на диване и вены свои разглядывает. Говорит: «Ритка забегала, я застремалась, а она даже и не поняла ничего, прикинь – есть же люди, для которых в их собственном мире нет этого, нет наркотиков, нет идиотов, вроде Калинина, нет ломок, нет искусственного кайфа». И после этого завязала почти сразу, правда еще чуть-чуть поиграла. Завершила очередной эксперимент.
- Знаешь, я тут иногда размышляю над тем, что эксперименты ее не имеют какой-то практической цели. Мне кажется, что для нее это чистой воды мазохизм, испытание воли, потребность терпеть боль, подчинять себя.
- Почему? Нет. Не только. В ее циничных и жестоких играх с самой собой, Аське все-таки необходим зритель, испытывает она себя, это факт, а вот реакции ждет от кого-то рядом.
- Тогда она ждала реакции от Калинина?
- Нет. От меня. То есть Калинину достались результаты, а меня она завязала личной ответственностью и пробила. Показала, кто я есть. Инициировала, но походя, и, в гораздо большей степени заставила понять, что дорога мне, и ради нее я готов даже забыть собственные страхи и неуверенность. Вот и сейчас, я думаю, что есть кто-то, кто должен был стать субъектом действия ее нынешней игры. Хотя, надо отдать ей должное, она была готова идти до конца.
- Эдд, в свое время, подметил за ней одно качество – она очень стремительно избавляется от лишних вещей, мыслей, событий, людей, не в том смысле, что выжимает из них все и выбрасывает, а, как будто подарив часть себя, совершенно искренне отпускает на свободу, перестает себя ассоциировать с этим этапом, предоставляет двигаться своей собственной дорогой. Но в момент, когда увлечена чем-то – действительно готова на многое.
- Это так… Сейчас у нее полным ходом идет процесс дистанцирования от поселка «Тру-ля-ля». Когда мы только внедряли этот проект, она жертвовала всем – личной жизнью, имуществом, силой, временем, очень многие вещи делала сама, своими руками. А сейчас – раскидывает ответственность по исполнителям, причем так, что не подкопаешься. Взять хотя бы ее последний отпуск.
- Да уж. Она так ругалась на Андрюху – жесть. Но это же правильно. Я как наемный работник, тоже, когда в отпуск ухожу, на такие домогательства не реагирую.
- А попробуй, взгляни на ситуацию с другой стороны. В процессе внедрения проекта она занималась сама всем, не разбираясь, а сейчас: безопасность – Лизе, финансы – Грею, коммерцию – Звягинцеву, технологию, производство – мне. Даже юрист у нас свой собственный. Себе оставила только нововведения – торговый центр открыла, детский городок готовит. И категорически не желает уходить с другой своей работы, у нас оформлена как консультант, на половину ставки. Нормуль?
- Ее жизнь – ей решать.
- Понимаешь, мы на нее глядючи, тоже идем на жертвы и ввязываемся в то, что может быть делать и не хотим, но делаем ради убежденности, что она права.
- Жираф большой – ему видней… А скажи-ка мне, что бы ты сейчас делал, если бы не подписался на ее идею? Сидел бы где-нить в проектной конторе на голом окладе, может, подрабатывал частными заказами, вместо того, чтобы трудиться в свое удовольствие, практически ни в чем себя не ограничивая по части творчества, и не было бы у тебя ни своего дома, ни 10 процентов акций вашего заповедника, приносящих хороший доход. А Грей? А Звягинцевы? Чем? Кем бы они были?
- Правду говоришь. Спасибо тебе. Но, возвращаясь к Эдду, опять же всплывает постулат, который он мне частенько приводил в пример, говоря об Аське: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку» Почему ей можно все похерить, а нам нет? Чем мы собссно хуже?
- А она далеко не все «херит». Она, я уверена, тащит на себе довольно всяких обязательств и обязанностей, которые вы просто не ощущаете, просто потому, что она их тащит. Стоило ей испариться в отпуск, как на вас посыпались все те мелочи, которыми только она и занималась, и которых вы просто не видели.
- А почему же ты сама сбежала из города и не показываешься?
- Я… у меня есть глубочайшая уверенность, что работа есть работа, от «сих» и до «сих». Я с самого начала знала, что не способна стать самостоятельно действующей единицей, не способна, как вы, рискнуть всем ради мечты. Я ненавижу все эти полутона отношений в применении к себе, способна любить вас только на расстоянии, не готова подвергать себя риску постоянного общения в этом серпентарии, при том, что знаю точно, что вы все сильней меня. Я банально боюсь быть худшей. А здесь, в моем мире, я – лучшая. И, кроме того, мои аналитические способности проявляются в полной мере лишь только тогда, когда мне пофиг данные, которые мне надо обработать. Вы же все мне слишком дороги.
- И ты ее защищаешь.
- Я не защищаю. Я знаю ее мотивы. Отвечаю тебе вместо нее. «Что-то я не вижу толпы желающих двигать вперед наше правое дело» – так она сказала. А ей я сказала почти тоже, что ты сказал мне, когда она ругалась на Звягинцева, когда вылила на меня ушат ваших терок, ваших проблемсов. И мне кажется, что она прониклась, изменила позицию. Надеюсь, что и ты попробуешь. Но кое-что мне не нравится и в тебе, и в ней.
- Что?
- Вы оба пустые.
- Она – так точно. Я ее хотел пробудить, но она категорически против. Я к тому и веду весь разговор, что от тех игр, что она ведет, от краткосрочных или пролонгированных прожектов, ей больше проблем, чем позитива. И ни один из них не в состоянии дать ей той удовлетворенности, того состояния счастья, в котором она пребывала тогда …
- Хотя, когда она приезжала ко мне в конце своего отпуска, она была почти такой, расслабленной, удовлетворенной, радостной, я даже подумала, что она в кого-то влюбилась, но время показало, что нет. Тебе бы тоже не помешало…
- Некогда.
- Вот и ей тоже некогда. И в этом все вы. И все, хорош. Лучше скажи, какого черта, ты в Москве делаешь? Рождественские распродажи – круто, но в Европе все равно шопингом заниматься веселей.
- У меня встреча с Арсением Александровичем.
- Какое совпадение! У меня тоже.
- Сегодня в четыре?
- Да. Интересно, что этому Лису от нас надо?
В этот момент Лю почувствовал, что где-то рядом открывается портал. Марго улыбнулась: «с ответом не задержался».
- Эй, ребятки! Если вы уже покушали, пойдемте прогуляемся.
Они не возражали. С шефом российских магов вообще трудновато позволить себе неподчинение, Лю даже иногда проверял его на использование подавляющих волю заклинаний, но ничего не нашел. Зеркальная витрина одного из бутиков отразила идущего на полшага впереди и говорящего по телефону Саныча и Лю с Ритой, увешанных с ног до головы пакетами и напоминающих двух провинившихся детей, растративших папашкины денежки. На стоянке их ожидала машина, в которую они и загрузились дружно, но кататься по заледеневшей столице она отправилась пустая, пассажиры прямиком из нее дернули в здание центра, но и там не остались, а поплотнее замотавшись шарфами двинулись по территории санатория к реке. Лишь отойдя на приличное расстояние, Саныч заговорил с ними о деле. Лю отметил, что он не курил, но периодически старался стать так, чтобы дым от Маргошиной сигареты попадал ему на лицо и тогда одновременно болезненно и блаженно жмурился.
Слухи о здоровье шефа будоражили воображение работников центра вот уже почти год. Целители центровые вплотную занялись исследованием раковых болезней, но, к сожалению – безрезультатно. Получалось лишь на время оттянуть развитие, блокировать участки, но полностью уничтожить переродившиеся клетки не получалось. Даже СанСаныч, кровно заинтересованный в разрешении этой проблемы, сдался. Шеф же, несмотря на болезнь, не опустил руки, наоборот, стал еще более деятельным, активным, старался упорядочить дела, но самое главное – он искал преемника. По его мнению, ни один из нынешних его подчиненных не годился для этого, он утверждал, что если дать им волю, они скорее начнут «создавать утопические империи, чем строить дома». Пополнения особо не поступало, и на первых ролях нынче либо разочарованные сорока-пятидесятилетние, либо весьма тщеславные, целеустремленные молодые люди, вряд ли способные чувствовать хрупкую грань допустимого воздействия на ткань мироздания. И в этой связи они с СанСанычем надеются на Аську, или еще более предпочтительно – на весь аппарат «Поселка Тру-ля-ля»; хотелось бы им и Ритку заманить, но без уровня и знаний ей поначалу рассчитывать на большие должности нечего, а вот пройдя всю необходимую подготовку, она могла бы занять в новой иерархии место СанСаныча. Проблема только в том, что никто из генералитета «Поселка» не рвется принимать столь заманчивое предложение, особенно Ася, а без нее вся затея теряет смысл.
Арсений Александрович Илью, если честно, поразил более всего тем, что говорил о происходящем спокойно, неэмоционально, так, будто все это его не касалось и не задевало. Чем-то он напомнил Снайпера в ту пору, когда Лю у нее учился. Лишь позже он понял, что Лиза показала ему работу центра во всей ее неприглядности и таким образом облегчила проблему выбора. Вот и шеф – с одной стороны он честно заявлял о желании видеть их в рядах своих помощников, с другой стороны – ни на миг не давал забыть о том, что это за работа. Он был почти уверен, что ни Лю, ни Рита, не захотят даже вникать в суть проблемы, но что-то ему было от них очень нужно. «Она не согласится. – Надо, чтобы согласилась. Я уверен в ней. Пусть даже она придет и переделает все здесь под себя – это уже не важно. А важно, чтобы она пришла, иначе у вас возникнут проблемы. Вы, создав ваш заповедник для идиотов, привлекли к себе повышенное внимание общественности. Я-то понимаю, что вы держитесь вместе не для того, чтобы вас считали реальной политической или иной силой – вы вместе, но вы – свободны. Но мы здесь слишком подозрительны, слишком сами большие интриганы, чтобы поверить в ваши честные намерения. Тем более, что для высшего звена уже не секрет, что во главе вашего общества Невидимка. – На нее опять объявлена охота? – Да». Кто-то из молодых опять сдает допуск на высший уровень. Кто-то достаточно умный и целеустремленный, кто-то достаточно циничный для того, чтобы, выяснив местоположение Невидимки, не пойти докладывать об этом близкому к отставке шефу, а по секрету сообщить об этом кому-то другому, тому, кого считает наиболее вероятной кандидатурой. И вот в этот серпентарий шеф хочет загнать Асю? «Именно. Она неуязвима, нечитаема, непредсказуема, они замахаются ее вычислять, а она в это время сведет их играючи меж собой, стравит немного, они сами перегрызутся, а Айс позже шкурки только соберет и сдаст в комиссионку. – Какой ты… Она б сказала, что твоя болезнь – расплата тебе за грехи. Ты ж сам их такими сделал? – Не спорю, но уже через год я не буду их контролировать, совсем. И у вас начнутся неприятности. – Вряд ли. Не утрируй. Всегда можно договориться. – Я тоже так думал, когда давал задание «найти Невидимку» последнему выпуску, а вышло так, что перспектива иметь ее в качестве непосредственного начальства их не вдохновила». Нет, все-таки кидание друг в друга мыслями тащит за собой целый шлейф изрядно лишней эмоциональной информации. «А ты знаешь кто? – Знаю. – Так накажи. – За что? За умение мыслить самостоятельно? За реальные оценки перспектив? – Я может и хреновая ведьма, Арсений Александрович, но хороший аналитик и зуб даю, что это с самого начала твоя операция. – У них может получиться. Я почти уверен. И потом, не думаешь ли ты, Маргарита Сафина, что это ее операция. С самого начала. – Не поняла? – Во-первых: в тринадцать лет она угробила моего лучшего преподавателя. Во-вторых: в шестнадцать она сама предложила сделать охоту на нее допуском на высший уровень, причем не просто «найти», а еще и «привести работать». В девятнадцать лет она испортила мне лучшего силовика, и даже в качестве учителя от Снайпера потом было мало толку, т.е. обучала она магии превосходно, но вот среди ее выпусков очень редко встречались желающие поработать у нас. Чуть позже она сманила главу гильдии убийц, умнейшего, прошу заметить за все время существования центра, в паломничество по Индии и Тибету и обратно он не пожелал возвращаться. В двадцать три она придумала себе «поселок Тру-ля-ля», как плацдарм для ее личных игр и экспериментов, и довольно успешно строит там свой мир, согласно ее представлений о рае на земле, демонстрируя всем остальным, что может это сделать, просто потому что ей этого хочется. Разве не этапы это на пути к чему-то большему? К моему, к примеру, месту? – Как любую ведьму, ее, возможно, иногда подсознательно прорывает, но я все равно уверена, что она не согласится. – Чего ты от нас-то хочешь? – Мои резиденты рано или поздно засветятся в поселке, постарайтесь не афишировать того, что вы в курсе их задания, и постарайтесь все же им немного подыграть, и если можно, поспособствуйте. Я действительно очень хочу, чтобы Настя помогла мне». Он был почти человеком, когда говорил это. Лю почему-то вспомнил его жену, Катюшу. И понял, что и Аську есть на что ловить. И возможно ей это пойдет-таки на пользу.
- И все-таки она выкрутится, как вы не давите на нее, она придумает свой путь. Прощайте, я замерзла.
Как, интересно, Рита поняла, что Лю уже переметнулся к шефу? Нет, сумасшедшая семейка, ей-богу!
- Сильна!
- Эт-то ты еще бабку их в деле не видал.
Ритка объявилась у Лю через пару дней.
- Ты не в курсе откуда в мою голову забрело и крутится постоянно название «Друри Лейн»?
- Театр был в Лондоне на улице с таким именем. Что-то недавно читал я такое. А что?
- Нет, театр ни при чем. Бывает, думаю о чем-то, пытаюсь разрешить проблему, а параллельно бяка всяка блуждает по подсознанию. И пока не выясню, к чему, откуда она взялась, не проясняется основной вопрос.
- Учиться тебе надо, Рит. Это называется система двойных кодов. Мозговой штурм здесь не поможет. Наоборот советую расслабиться, переключить внимание.
- Тада давай выпьем.
- Давай.
- Твое здоровье.
- И твое. Каким ветром занесло тебя в мою скромную обитель?
- Да вот, подумала: что, если он прав?
- Кто?
- Саныч. Очень у него все гладко вырисовывается. Неужто Аська и вправду на поселке просто тренируется?
- Забей. Саныч мастер излагать. Он тебе под любую свою подлость такие аргументы подложит – ты сама вызовешься за него все сделать.
- Неужели?
- Снайпера спроси.
- Я спрашивала. Ну, я не совсем об этом спрашивала. Мне просто стало интересно, чем вообще Центр занимается. Раз уж мне предлагают поучаствовать. И еще, я подумала, что мы ж с тобой сестрицу знаем как облупленную, и никогда ближе нас у нее людей не было. Но разве десять лет назад можно было предположить, что она такой станет? Интересно проследить весть этот путь, докопаться до сути, до причин ее теперешней жизненной позиции. Я, Илюш, люблю ее, и желаю ей только счастья. Но я, хоть убей, не понимаю. Она же всегда идет по пути сердца, или как она там это называет. И разве это все тот же путь?
- Не знаю, крошка. Я… был период, когда мне слишком тяжко было с ней видеться, и я, наверное, в армию пошел, потому что мне необходим был тайм-аут.
- Серьезно?
- Куда уж серьезнее. Я ненавидел ее, боялся, чуть не сильнее чем любил когда-то… А меж тем, она не сделала и не сказала ничего такого, чего не делала раньше… Она была все той же. И письма мне писала, и на свидания приезжала, и в увольнительные забирала меня… Прикинь из казармы буквально на Новый год попасть в Бельгию… сказка. И я не мог поверить Снайперу, я не понимал, как это вообще возможно?
- Что возможно? При чем тут Снайпер?
- Снайпер тут при всем. Она же меня, кстати и вернула из этого ахуя, в котором я пребывал. Пива еще хочешь?
- Да. Слушай, это не знаменитое ли высказывание Лизы ты цитируешь, которым она на Аськин прошлый День Варенья тостанула: « Я знаю людей, которые полюбили Асю чуть не с первой встречи, как искреннего, доброго, честного и отзывчивого человека. Я же не принадлежу к их числу, наоборот, долгое время я ее, мягко говоря, недолюбливала. Но теперь нет друга лучше у меня, нет компаньона надежней. И спасибо ей за то, что я иду рядом с ней, за то, что она не раз останавливала меня, удерживала от дурных поступков, за то, что благодаря ей, я поняла, что могу быть лучше». Что-то в этом роде?
- Да. Память у тебя!.. Но когда Лиза впервые заговорила со мной на эту тему, все звучало несколько не так. Есть люди, такие как она, или Андрюха, или еще кое-кто, кого ты не знаешь, которые ненавидели ее даже не видя, не зная лично, потому что боялись ее неограниченных возможностей. Есть человек, точнее был, кто поначалу знал только, что она черная дыра, и ненавидел ее уже только за это. Но она нетипичная черная дыра. Обычно маги, подобные ей не могут ничего, кроме развоплощения. Она же, каким-то хитрым образом научилась и нашим способам применения магии, и фокус с нечитаемостью и невычисляемостью – всего лишь неспособность Асина вложить в процесс себя. Она создает магические воздействия из самого объекта, но воздействие это настолько мало, настолько ювелирно, что практически незаметно для окружающих. И она в этом уникальна. Теперь представь, что есть маги, упивающиеся своей силой, для которых не существует барьеров и запретов и есть девочка, по сравнению с которой они – букашки. А девочка, кроме всего прочего еще и жадная до знаний, она стремится раскрыть их секреты, не выведать решения, а найти их. И она их находит. Им интересно. И что они видят в реале – конченую наркоманку, у которой по определению нет тормозов – так? Ну, это на определенном этапе. А еще раньше – экспериментатора, который играя вплетает в свои рефлексы зеркало мага, и возвращает любую пакость, которую им будет угодно в нее кинуть. И кроме того, нет ни малейшей надежды привлечь ее на чью-то сторону, потому что она знает точно: магия – поиск равновесия, ее магия – заемная от начала и до конца. И она предпочитает копить опыт, совершенствоваться, она чует – у нее свой путь. Так вот, до поры и Лиза, и Андрей ненавидели ее как раз за эту вот аморфность, нежелание принимать чью-либо позицию. Они не видели стержня, который был и есть. Они шли от ненависти к дружбе долго и трудно. И пришли, заметь, тогда, когда она набрала уверенности в том, что должна и может поделиться своими принципами. Она не стала принципы эти навязывать, но она показала им действительно, что они могут быть другими, точнее, что они могут быть собой, не солдатами на службе, а людьми, хозяевами своей жизни. Черная дыра – и способность созидать. Как тебе?
- Так значит Саныч прав?
- Дался тебе этот Саныч. У твоей сестрички нет мании величия, она не считает свою миссию глобальной.
- Но ты так и не сказал, почему ты ее ненавидел?
Лю молчал. Не знал, как сформулировать все, что он передумал и перечувствовал в тот год, когда получил высший уровень. Илья открылся и ощутил бережное сканирование, впрочем, безрезультатное. Рита не понимала.
Мысли в слова не облечь,
Сердце сменить и сжечь.
Снова. И ничего нет мудрее времени,
Любят витки спирали
Сыны человечьего племени
Покуда сами прахом не стали.
Он достал из пачки две сигареты, прикурил их, отдал одну из них Ритке. Пошел ассоциативный ряд, независимый и непредсказуемый. Прикурить две сразу сигареты и отдать одну из них – чисто Асина фишка, причем она обычно делала так исключительно после секса, и было что-то в этом жесте невозможно интимное и двойственное; чисто мужское, но настолько органичное, настолько к месту, что его возмущения по поводу подразумевавшейся ее опытности пропадали, тонули и исчезали в благодарности и за секс, и за сигарету. (прости, Рита). Что такое дружба? Лю всегда знал, что Ася – его друг. Девочка в школьном платье, с тонкими косичками, которая делилась с ним всем – бутербродом на переменке, ответом на контрольной, и первому рассказывала о своих влюбленностях и огорчениях. Озорной пацаненок в стоптанных мокасинах, обгонявший Илью на повороте аллеи на своем стареньком, жалобно дребезжащем велике: эту Асю, смешную, мечтательную, искреннюю он знал. А такую – предлагающую срисованным у кого-то жестом сигарету после секса – нет. Кто он? Калинин, Грей, Звягинцев, Сильвер? Может Джейми? Позже… Но это все бред. Хотя должно было насторожить – они все лет на пять-шесть старше были, а Ася держалась с ними уверенно и даже дерзко, фамильярно, и при случае не боялась настоять на своем мнении, а в их глазах - страх. Нет, опаска. У всех, кроме Грея, тот только любил. Всегда. А потом новость – она ведьма. И помимо благодарности за то, что и он, Лю, тоже маг – как она могла скрывать столько времени?.. Причем здесь Снайпер? При том, что она умело подогревала все его сомнения и метания, играла им, как хотела. И к тому времени, как «Корабли» записали «Последнюю песню», Илья уже знал, что Ася убила человека.
- Я прошел на высший уровень на пике своей злости на нее, и на ее подсказках, как выяснилось. Я знал, что они с Эдиком разбежались, я знал, что она нуждается в помощи, но я не мог и не хотел помогать ей. Я почти не видел ее с момента нашего последнего концерта и до защиты дипломов. Общение – процесс обоюдный, я знал, что сестрица твоя в курсе моих переживаний и не понимал, почему она не хочет первая начать разговор. Сам же я слишком злился, я боялся, что если начну, то не смогу сдержаться – выдам ей от души. В армии, Рит, слишком много свободного времени, есть, когда поразмыслить. Я понял, что все-таки надеюсь сохранить хоть что-то хорошее, потому что не могу, не смотря на свою злость добить… И собственно, разве она не берегла мои чувства, когда молчала об Олеге Палыче, о маге, который умер из-за нее, когда не акцентировала при мне спорные и нелицеприятные качества своих знакомых. Но все же, я бы хотел знать, кто она на самом деле. Вот ты говоришь, мы знаем ее как облупленную, ближе нас… А разве это так? А меж тем Лиза действительно знает Асю на «теневой стороне». И нечего нам там делать, по зрелому размышлению. Если она не сочла нужным нас пускать туда – значит так надо.
- Так значит, ты пропустил момент ее преобразования?
- Я догадываюсь о причинах, но прояснять не стал. Хотя преобразования начались раньше, примерно тогда, когда она устроилась на работу. Или, когда Снайпер пришла забрать меня в центр. Да, кстати, полностью высказывание Снайпера на тему Аськи звучит следующим образом: «Те, кто от начала Асю не любили, со временем созрели до обожания. Зато те, кто начинали со светлых чувств, очень часто заканчивали ненавистью. И где-то, в чем-то из-за одного и того же»
- Красиво сказано. Жаль я так не могу. Не сказать, а прийти от ненависти к обожанию и обратно.
- Почему?
- Потому что мы сестры. А родственные отношения – нечто совсем другое. Не взирая на личности, не получится сказать – ты мне не семья. Можно сократить нежелательное общение до протокольного минимума…
- Ты, как будто, жалуешься.
- Ни разу. Просто мне глубина и накал твоих метаний непонятны. Мне казалось, что мы так давно друг друга знаем, что можно уже считать тебя братом.
- Спасибо, а по первому пункту - Ася говорила, что ты очень строга к проявлению эмоций, я помню.
- Но она же и говорила, что все на свете – всего лишь вопрос выбора.
- Ты, как и она, лихо играешь словами, но ей я верю больше.
- Почему?
- Потому что за твоими словами стоят правила приличия, которым ты следуешь неукоснительно, ты приняла их некогда, согласилась и живешь по ним. Твой выбор только в рамках этих правил, так?
- Они не так уж узки.
- Пожалуй. Но Аськин выбор – выбор ее сердца. В этом отношении она бескомпромиссна. И ей наплевать на правила.
- Долго ты до этого доходил?
- Не важно. Но тот момент, когда она приняла решение замуровать свое сердце в бетонный саркофаг, я пропустил. Не мог, знал, что нужен, но не мог ее видеть. Хотя вряд ли, если б я находился рядом, что-то изменилось.
- А почему ты вернулся к ней?
- Из-за Снайпера. Я вернулся, когда понял, в чем между ними разница. Снайпер – циник правдолюбивый. И она не видит беды в том, чтобы показать неприятную правду, честно и глядя в глаза тебе, мне, Асе. Но правду, как она ее понимает. Она считает возможным не сомневаться, и она скажет эту правду, прекрасно зная, чем она может обернуться. Пример? Вот, мы с тобой оба прекрасно общаемся с Греем. Знаем его доброту и преданность, в нашем представлении, он что-то вроде большого, лохматого сенбернара, а между тем, он – лучший друг Лизы – наемника из гильдии убийц, лучший друг Невидимки, которую мы с тобой любим, как сестру, а между тем…
- Я не хочу знать.
- Твой выбор. Я тебе только скажу, что самое любимое место, в которое они сбегали развеяться – некоторые районы Гамбурга. Ни тебя, ни меня с ними не было. Зато были инкубы Джейми и Сильвер. Потому не говори, что мы ее с тобой знаем как облупленную. А разница между Снайпером и Невидимкой в том, что Ася изначально хочет видеть в человеке хорошее, она совершенно точно знает, что люди несовершенны, что в них гадости до фига и больше, но она хочет видеть хорошее и видит. И в какой-то момент я понял, что во-первых: я могу быть другом им обеим, во-вторых: от того, что Лиза наговорила мне гадостей об Аське, мое отношение к ним не изменилось... в итоге. И, наконец, в-третьих – твоя сестра знала, что Лиза будет меня испытывать, а Снайпер знала, каково будет мое решение. Но почему-то, им было важно, чтобы я прошел свой путь и принял его.
- Они не договаривались.
- Почем знаешь?
- Просто знаю.
- Тебе учиться надо. С такими данными, как у тебя… Я тоже думаю, что они не договаривались. У каждой из них своя игра.
- У каждого из нас своя игра…
- Так как на счет того, чтобы поиграть вместе против Аси?
- Против Аси? Я что похожа на смертницу?
- Нет. Но мы с тобой знаем, на чем ее ловить. А эти, которые придут со стороны – нет.
- Ты с ума сошел?!? Как можно?
- Ей можно было со мной так?
- Она ничего лично тебе плохого не сделала.
- Ой-ли?
- Она любила тебя. Ты сам испоганил своей ревностью себе жизнь. Подумаешь, подсмотрела обезьянка привычку прикуривать две сигареты сразу? Ты ж теперь тоже так делаешь и твои подружки так же гадают: где и у кого?... Да, по ее милости погиб человек, так ей было тогда тринадцать – сам-то себя вспомни в этом возрасте? Ты вообще к этому событию какое-то отношение имеешь? За что ее наказывать? За то, что она не побежала тебе рассказывать? За то, что она сделала тебя магом? За то, что ты был ближе ей, чем кто-либо, а потом пришел никчемушка Эдд, и она предпочла его? Человека? Недостойного?
- Да.
- Мелко, солнце. Противно. Тем более сейчас, когда тебе нет проку в этой мести.
- Мне – нет. Но ей будет. Чтобы пережить неприятности, она всегда собирается, и с головой уходит в работу, в новые проекты. А тут в очередной раз Санычи подкатят, и она согласится…
- Она не поведется больше на Эдда.
- Уверена?
- Спорим?
- У меня есть план – собрать снова Корабли.
- Ух ты! Гений!
Скепсис в ее голосе Илью раздражал. Стукнуть бы ее! Но Ритка показала другу язык и испарилась.
Лю не любил Эдика. Он с удовольствием общался с ним даже сейчас, правда все больше в чате, Илья восхищался его несомненным талантом, неуемной жаждой жизни, легкостью с которой он игнорировал свои проблемы, огромным кругом его знакомств и разносторонностью его интересов. Эдьку послушать, так с ним каждый день происходит масса забавных и чудных событий. Но, надо быть объективным, рассказчик он шедевральный, говорит емко, эмоционально. Пишет хуже. Письма его очень скупы и исключительно по существу. Да еще и безграмотны на редкость, но со временем Эдд научился так корявить слова, что пока продерешься через этот албацкий шифр, становится уже не до грамматики. Но иногда, в каком-то сильном моральном дисбалансе он преобразовывался, и тогда Лю казалось, что не письмо Эдичка слал ему, а пользовался их магической связью, настолько цепляло его настроение-состояние. Вообще, если задуматься, Эдд очень многое подсмотрел у Лю с Аськой – он научился настолько четко просчитывать людей, настолько чутко резонировать со всеми теми «говорящими» оговорками, любимыми словечками, жестами, двусмысленными взглядами собеседника, причем не осознанно, не путем размышлений, а будто бы кожей, хребтом, что его можно было бы принять за мага… «Испоганила она ему жизнь, это точно. Он же, как губка, он жадина, его магнитом тянет на всякие необычности… В личном общении – изрядная язва, но если раньше он ограничивался легкой иронией и позволял себе явные наезды только в редких случаях, то теперь, особо не скрываясь, вредничает по поводу и без. Особенно неприятная за ним водится черта – категоричность. Вот, к примеру однажды, еще до того как он сбежал в Москву, мы с Настенышем гуляли в выходной день в центре и встретили Эдика в обществе одного забавного и добродушного персонажа, с которым иногда эпизодически общались с институтских времен. Раскланялись очень душевно, завели общий разговор, делились какими-то новостями. Когда остались втроем, тут же последовало Эдькино саркастичное замечание: «Номенклатурщик, сын номенклатурщика и отец номенклатурщика». Аська моментом, перестав улыбаться и спокойно глядя ему в глаза, выстрелила: «Зато имеет стабильный и довольно неплохой доход. По-ко-ле-ни-я-ми». Эдд стушевался. Он был прав на сто и один процент, наш знакомец не отличался ни ярким поведением, ни особенными взглядами, ни полетом фантазии, ни чем-либо еще, что мы все привыкли ценить в своих друзьях, но осуждать человека за это? Для Эдички в тот период слово «номенклатурщик» стало синонимом мещанства, неизбежного взросления и успокоенности, от которой он открещивался всеми известными способами. А Аська побила его логичным продолжением такого мироустройства, т.е. вечным его безденежьем. Выдержав секундную паузу, чтобы дать ему осмыслить фразу, она продолжила: «И что это за мода такая у тебя нонче – трех шагов еще не отошел человек и ты за его спиной о нем гадость? И кому? Что от твоей характеристики изменится в моем отношении к нему или в Илюхином? Или ты хочешь опять показать какой ты зае..тельский перец, так лихо человека расшифровал? Так мы ж не слепые. Фу, мерзко. Я не первый раз уже за тобой замечаю такие вещи. Что, интересно, ты обо мне говоришь, когда я так же вот ухожу, чтобы разговорам твоим не мешать? По крайней мере, у человека хватило такта удалиться, увидеть, что ты предпочел бы с нами пообщаться…» И все это сказано было так убийственно холодно, с таким чувством превосходства, что я пожалел его даже. Развернулась и пошла, не попрощавшись: «Что это ты взорвалась-то? На какую мозоль любимую он на сей раз наступил? – Да я вроде сдерживалась? – Ну, внешне… но внутри-то ты кипишь? – …Из чего ты обычно делаешь вывод, что перед тобой «твой» человек? Из того, что вы в одной тональности звучите, настроены по одному камертону… И сделав раз такой вывод, ты больше уже не сомневаешься в нем, и знаешь, что двумя-тремя словами достаточно обрисовать настроение. А Эдд, он еще обладает нашей почти способностью «видеть», в глубь вещей смотреть, и рассказать может так, как мне и не снилось…, и как, скажи, как можно так чувствуя струну эту поющую, быть таким пошлым? – Он лишь на пару шагов вперед тебя ушел, Ась. Ты просто добрый по сути своей человек. А он мелкий, злой и разочарованный. – Почему? – Ты меня спрашиваешь? Это ваши отношения. Мне они пофиг. Я к нему спокойно отношусь. – Лана. Поняла. Больше не буду».
Есть разница… Даже в том, как рассказать… Вот в этой ее холодности презрительной я рассмотрел сдержанность, а другой бы не увидел, но… Я дал ей ценный совет: «Лучше «никак»… Представь, что ты разговариваешь с Санычем. – Но я отношусь к Санычу «как-то» и очень даже эмоционально, … в своем роде… - Но ты не воспринимаешь его, как своего мужчину? – С чего ты взял? – У-у-у-у. – Вот стукнет тебе шестьдесят – тогда поговорим насчет «у-у-у-у», но я поняла. Не только не показывать, но и не чувствовать. Хотя это сложнее. Я думала, что желания уже задавила, а вот привычку эмоционально сопереживать…? Попробую» И вроде у нее получилось, а Эдд того и ждал как будто, и тоже свои выводы похожие сделал, они продолжили общаться, причем довольно душевно, как будто договорились оставить за скобками все старые недоразумения. И будто даже счастливы были оба этим общением, и я частенько видел их за совместным обедом в кафе, оба с кипой свежих газет, лениво перекидывающихся замечаниями, покуривая, без особых эмоций, с любезными улыбками на лицах. Они не сговаривались о встречах, просто продолжала работать программа, сталкивающая их вместе, заставляющая их пути постоянно пересекаться. Только они не хотели больше друг друга… или убеждали сами себя, что не хотят».
Эдд Илью частенько интриговал тем, что он подсознательно относился к Аськиному бывшему, как к одному из своих. В чате, в который Эдичка проник раньше Ильи, процент снежной братии на душу населения превосходил все возможные вероятности, и хотя профессиональные темы в общей беседе не поднимались, все-таки Лю почти с первого раза угадывал магов. Там частенько светился Ной, который из-за разницы часовых поясов ненамеренно портил народу настроение, втягивая оппонентов в гастрономические споры, но если для него в Индии, вот-вот должно было наступить время ужина, то всем прочим оставалось только глотать слюнки. Снайпер забегала редко, она вообще мастер невербальной магической связи, ей электронные – без разницы. Аська, опять же, но все больше по вечерам из дома, на работе ей некогда отвлекаться. Ниоба и Эрис – московские тусовщицы – безбашенные девицы, слишком слабенькие, чтобы даже получить приглашения учиться в центр, да им и не надо. И прочая шелупонь подобная, никак не связанная с «центром», аполитичная, настроенная извлекать из жизни удовольствия, но при этом нуждающаяся в постоянном вибрировании в такт с чем то большим. Лишь немногие из них действительно всерьез интересовались магией, большинство расценивали свои способности, как приятное подспорье в достижении целей. А все прочее немагическое население чата тоже, так или иначе, завязано было на эпикурействе, активно проповедуемом Асей и Ноем, или на фентезийно-восточном современном эпосе, или на культовых книгах, музыке, фильмах.
«В январе в той стране снег до дьявола чист и метели заводят веселые прялки.
В феврале липкая гадость, летящая сразу со всех сторон, оседающая на ресницах, забивающая глаза, превращающая мой шикарный воротник, всегда такой уютный, в мокрую кошку, проползает под одежду знобкой сыростью. Ноги разъезжаются, утопая в каше цвета топленого молока, переход через дорогу сравним с работой сапера, одно неверное движение и по щиколотку проваливаешься в замаскированную лужу. Молочно-серое небо. Влажные черные стволы деревьев. Яркими пятнами - промерзшие рябиновые ягоды. И грачи – стаями, тучами, тысячами – срываются и кружат бесконечно, слаженно, будто огромный единый разум управляет ими. И спасением от этой сырости и серости может быть только погружение в еще большую сырость – горячую ванну. Лежать в ней и ждать пока не отогреется последняя косточка, пока не застучит в висках явственно ниточка собственного пульса.
В марте мне достается все больше света, по дороге с работы я успеваю засечь весь спектр от солнца в правый глаз, потом солнца в оба глаза, следом узенькая полоска над горизонтом и где-то в районе моста меня накрывают сумерки, внезапно и вкрадчиво, как хороший приход. Март – это симфония в соль-миноре, в которой тема весны – второстепенная, си-бемоль-мажор, тревожная, невозможная, гуляет по пентатонике девочка, с тонкими пальцами пианистки, в платье серо-сиреневого бархата; мигнул и нет ее, растаяла, унеслась сырым ветром, запахом дыма, чернослива, остались только оседающие сугробы и рука потянулась за сигаретами…» Это Ной тему на форум выставил «Картины-настроения», а Ася ответила, и следом через пару минут всего: «Не люблю я этой фигни, Ной, могу диссертацию накропать не шибко напрягаясь, только зачем? Не нужно большинству из нас отвлекаться по пустякам, только из рабочего графика выбивает» - «Отчего же? Приятно… Меня например ностальгия пробрала, до дрожи в коленях. Захотелось к вам обратно» - «Так давай! Снайпер рада будет» - «Сомневаюсь» - «Не сомневайся. Она вот рядом, за спиной моей стоит и лыбится, зараза» – «Хорошо, ждите в гости». Такой обычный совершенно разговорчик старых друзей в чате, только и разницы, что уже через несколько часов Ной будет сидеть с чашкой глинтвейна у Аси на кухне, отогревать озябшие пальцы и ругаться на нее за то, что он поддался минутному порыву и прыгнул в наш слякотный март из своего вечного лета неизвестно зачем. Потом, все понимающий Звягинцев с ребенком пойдет домой, а Снайпер останется и они с Ноем продолжат свой бесконечный и почти неприличный спор, а Илья с Невидимкой засядут в студии репетировать и Лю, в очередной раз, начнет убеждать ее позвать ребят – не звучат они вдвоем и все тут. Она вдруг согласится, только через выходные, когда «Корабли» соберутся, Лю будет уже все это глубоко параллельно.
****
Она общалась время от времени в одном чате, а там, как известно, редко люди знакомы друг с другом лично. Они там с Ильей сидели вместе. Она – Invisible, он – Architecture. Илья, более публичный, активный, знаком был со многими и в реале, Аську же, этот аспект отношений не волновал, хотя с парой человек ее связывали там довольно близкие и интересные отношения. Одному из них, Alter Ago в чате, в миру, Эдуарду Николаевичу, ирреально подозревавшему, что общается с бывшей подружкой, она послала приватное сообщение, что, скорее всего через месяц найдет возможность посетить столицу и с удовольствием, наконец, с ним увидится. Ответ пришел почти мгновенно.
«.. Супер. Заодно, наконец, разрушу свои сомнения»
«Что за сомнения?»
«Я думаю, я тебя знаю»
«Это как?»
« Ну, твои письма, точнее мысли твои, они напоминают мне одну мою давнюю знакомую, я каждый раз гадаю»
«А какая собственно разница? Даже если ты меня действительно знаешь?»
«Если правда? Я боюсь, общения не получится»
«Почему? Настолько неприятно?»
«Нет. Наверное, я просто излишне эмоционален в отношении того периода своей жизни»
«Это поэтому ты – Alter Ago? Другое я?»
«Отчасти, наверное, а отчасти оттого, что я здесь в чате, другой, нежели на работе, в семье, с друзьями. Но в любом случае приезжай, можешь даже остановиться у меня, если хочешь»
«Спасибо».
……………………………………………………
Ася в отпуске. Асю не кантовать.
«Для меня, Дью, Москва – карта метрополитена. Я в ней немного ориентируюсь, но мне всегда хотелось составить хоть сколько-нибудь связное впечатление, а то – будто кружево: узелочек узора - дырка: Курский вокзал – метро – Красная площадь – метро – Патриаршие – метро – Арбат – метро. А я хочу по Александровскому саду прогуляться, потом по набережной, куда глаза глядят. И не на машине, а ногами, понимаешь? – Понимаю, чего ж не понять. Только ты не самое удачное для этого время года выбрала. – Отчего же? Ща мы с тобой на Арбат приедем, и я тебе покажу. – Давай, а то мне на Воробьевых горах холодновато показалось».
Асе мое мироощущение не нравилось, но как человек воспитанный, она не обмолвилась об этом ни словом, но скрыть свой дискомфорт ей оказалось не по силам. Поэтому те мои ощущения, которые ей зашкаливали она отключила, но весьма своеобразно. Первое же погружение под землю чуть не взорвало Асину голову бесконечным гулом разговоров, воем ветра в тоннелях, шарканьем множества подошв по мраморным или гранитным плитам пола. «Дью, можно я дебильник включу, твой слух в разы мой превышает, мне кажется я слышу даже как они дышат, каждый человек вокруг меня Дарт Вейдер в черной маске. – А дебильник это что? – Плеер. – Бога ради. Можешь вообще отключиться, я тебя поведу, мне даже интересно вспомнить, как это бывает, я ж с тобой навык подчинения носителя уже утерял. – Хи. – Какая ж ты вредная, эгоистка ты. – Ага. Ну ладно, Дью. Тебе хочется? Всегда хотелось? Побыть мной? Будь. Я не против».
Вот как получилось: нужно было ей, а повернула все так, зараза, будто это мое желание. А я Москву не люблю. Москва для меня не карта метрополитена, она для меня заповедник заботливо хранимых воспоминаний. Она сегодняшняя отторгается мною, я не хочу видеть растяжек над проспектами, рекламы, золотисто-черных вывесок. Она осталась для меня в семидесятых, и даже цвет… цвет был другим, пастельным, будто пропыленным, его теперь можно увидеть лишь в тогдашних фильмах, снятых на отечественной пленке. Холодноватые, сероватые, настоящие, реальные, а не тропические оттенки. Господи, о чем я? Я ж вижу лишь только магическим зрением. Но такой видели Москву мои тогдашние хозяева.
Интересно, чувствует ли Ася мои ассоциативные ряды, как я чувствовал ее, когда она меня гуляла по родному городу? «А что ты уловил?» Я показал ей. «Не помню… Ты очень быстрый, я сама даже и не просекла этой мысли. – Ну, нет. Я вовсе не быстрый, просто я настроен именно на эти фишки, я запрограммирован их вычислять. – Почему именно их? Там же был Серега, живой, теплый, привлекательный мужчина, которого я хотела? Я думала ты именно этим питаешься? От того давно ничего не осталось. – Кроме таких вот мимолетных воспоминаний, знаков, намеков. – И что? По поводу Лю, Сани, Паши Калинина, Грея я массу еще более интересных моментов помню… Запрограммирован их вычислять? Может еще запрограммирован меня подталкивать в определенном направлении? – Что? – Так, мысли вслух, ты ж их тоже вычислил бы, даже если б я их не озвучила. – Не уверен. У вас, у магов другие способы мыслить. Я не различаю разницы. – Как это? – Ну, вы получаете информацию не только с помощью органов чувств. – Это прописная, школьная истина. И что? – А то, что у вас чувственное восприятие трансформируется в осмысление гораздо быстрее, чем у нормальных людей. Я бы даже сказал, что зазор между восприятием и познанием минимальный, причем последнее – на той же волне, что и та информация, которая приходит «видением». А у тебя, кроме того, не словами, не образами, не картинками, а комплексно – настроением. Понимаешь? – Снимаю шляпу, мэтр. – Опять издеваешься? – Нет. Я читала, что в средние века таких, как ты, называли «домашними духами». Ведьма получала в дар от сатаны энергетическую сущность, для помощи в разных неприятных делах, типа наведения порчи и прочего беспредела. А ты у меня – что-то вроде «домашнего» психоаналитика. – Не знаю, что ты там читала, но сатана – условность, и никто в дар меня принести не может. Однако меня несколько раз подчиняли своей воле разные маги, нас и правда можно заставить служить под угрозой развоплощения, но временно… Ты не заставляешь. И это настораживает. Я не верю, что ты бескорыстна. – И не верь. А ты? Как ты получаешь информацию? – Там, где меня ничего не интересует – я слеп. А там, где меня ведет любопытство – границ нет. Я вижу все и все понятно…» Ася улыбается, вспоминая что-то приятное. «Как работает ясновидение? – Помимо запаха, цвета, вкуса и прочего, в голове появляются картинки. А из них рождается взаимосвязанное представление об объекте. – Точно. А картинки? Ты сам решаешь, как их толковать. Логично? А если ты заинтересован толковать их определенным образом? Ты запрограммирован удовлетворить свое любопытство, и подбираешь под свою идею факты, или «видения», которые, согласись, сомнительны. Так, чтобы получить нужный, или желанный вывод. – Логично. Но что, если я ни разу не ошибся? Мне много лет, Ася. Не забывай. Я не ошибаюсь. – Твой опыт, Дью, ко мне не применим. А мой опыт говорит мне ясно и понятно, что я не смогу с ним… быть. И тогда это было трудно, а сейчас тем более. Как бы ни старалась я быть милой, я знаю, что не сдержусь, что не смогу не припомнить ему прежних обид, а уж он тем более. И потом, мы по жизни в противофазе, точнее у нас частота колебаний разная. – Не понял? – Ты с алгеброй знаком? – Более или менее. – Тогда представь себе две синусоиды в плоскости координат. Ось Х – время. Ось Y – настроение. Формулу этих колебаний я бы вывести затруднилась; совпадения между двумя графиками редки, чаще в отрицательной части, и я, предположим, спад свой максимальный миновала, а он только к нему идет, дальше я успела пройти и перечувствовать подъем, а он только-только выкарабкивается из кризиса. И так-то постоянно. Впрочем и с любым другим человеком ли, магом тот же процесс, но … высокое напряжение… больно… воспринимается гораздо ярче, если хорошо – то запредельно, а если плохо… А плохо чаще было… еще и потому, что я ведьма и знаю то… что знаю. Ладно, Дью, незачем лезть в эти дебри. Я поняла, что твой интерес со мной не связан, он на Эдика направлен и если мы встретимся в ближайшее время, то я не буду возражать, чтобы ты к нему переселился. Но, честно говоря, я не хочу его видеть. – Врешь. – Ну, мне, пожалуй, интересно насколько он изменился, но не более. – А между тем вы увидитесь. – Это тебе твой опыт подсказывает? Или ты реализуешь намерение? – А какая собственно разница? – Не люблю, когда на меня влияют. Если «судьба» - то пусть. А если ты, или через тебя кто-то – баба Яга «против». – Через меня кто-то? Как это понимать? – Как хочешь. Сам мне уже десять минут толкуешь, про способы магического получения информации, фаталист. Ты ж в них свято веришь. У меня было такое «видение» или меня привел к такой мысли мой опыт – неважно... – Ты думаешь, СанСаныч? По уровню – только ему такое под силу со мной проделать. – Нет. Его и шефа я на «раз» вычисляю. И они знают об этом. Скорее всю операцию они отдали на откуп кому-то другому и не вникают в детали принципиально, чтоб не светиться. Все, Дью. Проехали. Арбат».
Поднимаясь по лестнице подземного перехода, она, как обещала, включила музыку. «Я хочу, чтобы во рту оставался честный вкус сигарет, мне очень дорог твой взгляд, мне крайне важен твой цвет…». Она неслась по волнам мелодии, вливалась в текст, не осознавая того, потянулась закурить. Толпа огибала нас, не замечая. Мои воспоминания о Старом Арбате изменили самую чуточку то, что она увидела, мы были с ней оба творцами настроения, творцами мира, творцами того, что видели. Зыбкие, подрагивающие, сырые стены особняков, пестрая толпа зонтов. «Очарованные небом глаза». Мерцающий призрачный след… И я застыну, выпрямлю спину, выберу мину и «Добрый вечер»… Овердоз… Эмоции зашкалили… Я перестарался…
"Что это было? – Совпадение графиков настроений в точке, максимально положительно удаленной от оси Х. – ? – Ну и скажи, только честно, можно так жить постоянно? – Ни фига себе совпадение! И ты еще можешь отказываться? – Не мазохист я, ни разу. – Куда он делся? Долго я отсутствовал? Где мы? – Дома. – Почему? – Это только в романах так бывает, чтоб встретились и больше друг друга не отпускали». Выключила меня. Отключился я сам, не спорю, но удерживала меня таким она. Теперь докапывайся – что ж там было? Сканер. Тело не болит. В отстойнике – пусто, в башке – никаких особенных изменений. «Осторожничай, не осторожничай – я знаю, что ты делаешь. Лучше спроси. – Спрашиваю. – Ничего не было. Ахи-охи, сколько лет – сколько зим? – Почему? Я ж видел вас обоих. – И что? – Дью, ты говоришь, что он покинул родной город, потому что слишком многое здесь было частью его личной истории, так? Очень красивая фразочка, обтекаемая, безликая. А знаешь, что стоит за ней? Заешь, конечно. Он стольким в душу плюнул, стольких подставил с милой улыбкой на лице, даже тех, кто искренне поначалу был на его стороне, заставил разувериться. Не удивительно, что ему ничего не оставалось, как сбежать подальше, попытаться начать все с чистого лица, и от моей помощи он отказался не просто так, а потому, что знал, кого и о чем я буду просить, и знал, что если напортит и там, то подставит меня. А это, наверное, единственное, чего он не хотел бы делать. Мы долго гуляли накануне его отъезда, и он спросил: «Если я сдохну – ты и не узнаешь, кто б тебе сказал-то?» - «Можешь не волноваться – я узнаю» Я рассказала ему, сколько их, тех, кто при каждом удобном случае передает мне новости о нем – что, с кем, как, какую порцию низостей он измерил собственной шкуркой. И ждут жадно моей реакции. Он спросил: верю ли я в эти рассказы. Я сказала ему тогда правду. Мне пофиг, но я всем этим падлам всегда отвечала, что меня он ни разу, никогда не заложил и не обидел. Хотя было бы честнее, если б он напакостил мне. И об этом я тоже ему сказала… Он не стал лучше, Дью. Разве что немного успокоился, перебесился, научился прослеживать простенькие связи типа: вовремя питайся – не будет язвы. Носи хорошую обувь – не простудишься. Дурище. Дожить почти до тридцати и только недавно до этого дотумкать».
……………………………………………………
Ася в отпуске. Асю не кантовать.
Синий вечер. «Вечер сине-хмурый. Я смотрю широкими глазами». Окраина города. Тяжелая замысловатая решетка на заборе, толстые кирпичные столбы. Ухоженная, но давно пожухшая от морозов лужайка, голый неуютный просторный двор, мощеный свежей плиткой. Над входом тусклый круглый фонарь. Тишина. Дом смерти и тишины. Онкологический диспансер. Ася идет вдоль периметра, принюхиваясь и фыркая, как собака, почуявшая добычу. Там, где заканчивается фасадная часть территории больницы, она легко перемахивает через забор, полы ее длинной кожаной шинели хлопают, как крылья огромной птицы. И опять тишина. «Ты можешь вернуться домой. – Хочешь от меня отделаться? – Хочу. – Тогда пошли дальше». Она вороной взлетает над старым фруктовым садом и приземляется на подоконнике одной из палат. Возле окна на кровати спит женщина, красивая, породистая, лет пятидесяти. «Лейкемия. – Откуда знаешь? – Так видно же. – Ни фига не видно. Самая обыкновенная физиология, человеческая. Ни грамма магических способностей. – Это хорошо. – У нас что, консилиум? – Типа того. А раковые клетки ты видишь? – Теперь, когда ты сказала – да, вижу. Только я без понятия, что с этим делать. – Отфильтровать. – Я боюсь. – Как меня?» Точно, те же чувства, как при подселении, внедрении в нее. Ужас, паника, страх. Аська, улыбаясь выстреливает частичку себя в область сердца больной и замирает надолго, прислонившись виском к холодному оконному стеклу, я улетаю погулять, ношусь ветром по саду наперегонки с тенями и призраками. Через час она все еще там, закукленная в энергетическую сферу, подвешенная к карнизу, впавшая в анабиоз. Время размышлений кончилось, теперь работать, ждать, пропускать через себя вместе с чужой кровью чужую беду, отлавливать, удерживать. Смог бы я так? Нет. Даже если бы это сулило мне прибыль, даже если бы от этого зависела моя судьба, я бы не решился на подобное. Забрать себе неизлечимую болезнь? Аська встрепенулась и отцепилась от карниза. «Ну что? – Хватит на сегодня. Завра вернемся». Но назавтра, вернувшись, мы нашей пациентки не нашли. Просканировав весь корпус Невидимка помчалась в реанимацию. Села на пол возле каталки, прижалась лбом к безвольно свесившейся руке. Задумалась. Преодолев себя, я попробовал влезть в тело женщины, хотел понять, в чем причина внезапного ухудшения ее состояния и вдруг обнаружил, что та не спит. Лежит и слушает себя, не удивляется Аськиному присутствию рядом, не нервничает, не боится. «Айшет? – Да. – Ты пришла? – Обещала. – Не ты. – Бабушки нет больше. Она сказала, если позовете – надо идти. – Вы тогда многое сделали, но от судьбы не уйдешь. Хорошо, что успела … многое, впереди только старость, увядание. Дети выросли. Муж… Привыкли мы друг к другу. Плачет он сейчас, но потом успокоится. Может еще женится. – Тогда я маленькой совсем была, вы – первая, кого я попыталась вылечить, не понимала еще всего, сейчас у меня получится, уверена. – Не надо. Не рискуй. – Риск только для вас. Для меня – сила. Они вам сегодня сколько крови влили? – Не знаю, вырубилась. – Завтра еще надо. Вы спите еще, не волнуйтесь. – Ась, а ты можешь их всех вылечить. – Нет. Всех не могу. – Тут молодежи много с тем же диагнозом. Жалко их. – Спите, не волнуйтесь. Я попробую». В этот раз, она не ставила фильтр, она сконцентрировалась и отпустила силу свою на свободу, стала магнитом и впитала в себя все раковые клетки без остатка. Облизнула губы, потянулась и пошла бесплотной волной по палатам, сканируя и забирая себе болезнь, где-то бережно, где-то смерчем, а за ее спиной потревоженные просыпались люди, в недоумении прислушиваясь к себе и не находя привычной слабости.
«Ась, а с Санычем ты сможешь так? – Забрать – смогу. Но ему это не поможет. Он не выдержит последствий, на месте того, что я заберу, не останется ничего. Там надо будет восстанавливать сущность его магическую, она завязана на физиологию очень сильно, я восстановить не сумею, из него же точно, он и так уже на последнем пределе сил держится, я по-тихому при встрече тырю у него болезнь, но к следующему моему визиту она отвоевывает свои позиции обратно. – Может вместе попробовать? – Тебя перед шефом светить? Он не то, что эти все недомерки, он – монстр. Он тебя развеет в два счета. И потом, Дью, благими намерениями вымощена дорога в ад, инициатива наказуема. После моей выходки в онкологии, если Вера проговорится, за мной гоняться начнут. – Не проговорится она. Я ей блок выставил. – Ты? Что это ты чистильщиком заделался? – Так ты ж неудержима была, как еще себя контролировала – не знаю. Я испугался, а когда я пугаюсь, я начинаю действовать на автопилоте. – Спасибо. Давай мы с тобой пока торопиться не будем. Я раньше или позже загадку эту разгадаю. Я чувствую – как-то можно».
…………………………………………..
Ася в отпуске. Асю не кантовать.
Однажды, когда она заглянула ненадолго к себе, ее поймал Звягинцев, по телефону. Ругался страшно, что она испарилась, что она пропала и буквально бросила их, несчастных на произвол судьбы. «Андрей, я вас не бросила, я просто в отпуске, я же вас в отпуске не беспокою, так? Все решаемо. – Слушай, Сафина, если бы решаемо, мы бы не беспокоили. – Хорошо, я тебя слушаю. – Ливневка на пятой линии забилась, в торговом центре участились случаи воровства, у Грея скоро ДВ, надо решить, что ему дарить. – Все? Ливневку пусть рабочие чистят, Илюхе скажи. – Ну, раньше-то ты сама – дунешь, плюнешь и готово. – А теперь – я в отпуске. Воровства у нас в торговом центре быть не может, по определению, там защита стоит. Поставщиков проверьте, может приписками занимаются. А по поводу подарка Грею – я могу ему в частном порядке подарить себя, на большее у меня фантазии не хватит, только этот подарок Марине не понравится, так что лучше у нее и спросите. Все? – Ася, ты отдыхаешь, мы понимаем, но все-таки, хоть раз позвонить можно было бы, мы волнуемся. – Не надо, все в порядке. До встречи».
………………………………………….
Остаток отпуска Айс провела весьма насыщено и плодотворно. Вместе с Эдом путешествовала по Индии, подстроив все так, чтобы он улетел туда пораньше без нее, а на месте она арендовала машину, старалась не светиться в отелях, и вела себя крайне осторожно, чтобы он не заподозрил ничего лишнего. Они ругались самозабвенно. Ругались, любуясь закатом на фоне Ангкора, ругались, болтая босыми ногами в мутных водах Ганга, ругались на Цейлоне, ругались, ругались, ругались… спокойно, холодно и взвешенно наносили друг другу точечные рапирные удары или в порыве эмоций кидались кувалдами – без разницы. И были при этом необыкновенно счастливы. Оба. Ругачки были первым слоем эмоций, вторым – счастье, третьим – думки о том, как долго продлится на этот раз их общение, четвертым – желания плоти, пятым – невозможность эти желания удовлетворить, шестым, почти на самом дне этого термоядерного коктейля – холодный цинизм, «нам не страшен серый волк», мы уже все это пробовали, хуже точно уже не будет, и наконец последним слоем – пусть будет, как будет, нежелание брать на себя ответственность, нежелание решать. Я же потихоньку переселился к Эдду – он всегда был хорошим донором, а падла-Аська этим воспользовалась и перевезла нас на Гоа в гости к своему приятелю Ною, бывшему силовику центровому, бывшему главе гильдии убийц, который, несмотря на постоянные медитации, так и не распознал нас с Эдиком по отдельности. Они спали у него в комнате, которую Эдд назвал натуральным «ДонХуанизмом» - пол выложен оказался гладкой разнокалиберной галькой, создавая узор из спиралей и завихрений. Из одного окна открывался вид на бухту, а в противоположное норовили заползти джунгли. А в дверь постоянно засовывал любопытный нос Ной и звал этих мазохистов на вечеринки и дискотеки, но на фиг дискотеки………………………
Паразитство на Эдике заставило меня понять кое-что об Асе, имеющее тенденцию ускользать всякий раз накануне озарения. Она настолько парализовала мою волю, настолько приучила смотреть на мир ее глазами, что я отвык от вмешательства в жизнь хозяина, зато научился чутко слушать перемены в эмоциях, мыслях и настроениях. Я научился растворяться в носителе, почти теряя себя, я становился им, чего никогда не позволял себе раньше. Была ли эта способность ростом или деградацией я еще не решил, но глубина сопереживания моего, и как следствие, количество энергии получаемой выросла многократно. Но главное, то, что я боялся додумать, не успевал понять сидя на Аськином плече, потому что процесс этот был у нее скорее подсознательным, у Эдда оказалось просматриваемым и прозрачным, более осмысленным, почти облеченным в слова. Она умела радоваться текущей минуте, особо не загадывая наперед. А он, обнимая ее мягкое, прохладное тело, щекоча носом волосы на макушке, сжимая в своей руке ледяные даже в жару ее тонкие почти прозрачные пальцы, он понимал, что ему этого мало, как мало будет и окончательного безусловного обладания, он хотел ее всю, со всеми ее тайнами и загадками, со всеми недосказанностями, с объяснениями внутренних причин и следствий. Он многое узнал из того, чего не понимал раньше, и находясь рядом с ней 24 часа в сутки, жадно следя за ее движениями, постоянно хотел большего. Асе же было достаточно того, что происходило, а когда он спрашивал, почему она не прилагает усилий к развитию ситуации дальше, она смеялась, открыто и счастливо и говорила, что это как с шопингом, она никогда не покупала вещь сразу – ждала распродажи, даже если ей что-то очень нравилось.
- Какой смысл переплачивать?
- А если к началу сезона скидок не останется твоего размера?
- Значит не судьба.
- Значит не судьба.
- Эдичка, солнце, мы это уже проходили, не злись понапрасну, к чему этот максимализм? Ничего обидного для тебя нет в моем поведении. Посмотри вокруг. Разве в таком чудесном месте, можно чего-то вообще хотеть, кроме расслабления?
- Растительная, амебная жизнь?
- Почему бы и нет. Ненадолго же. Пару дней еще и снова домой, побежишь опять как лошадь по кругу.
- А ты?
- И я.
- Не могу разгадать тебя никак. Кажется иногда, что нет ничего в тебе, пусто. Но не верю, продолжаю искать, а ответ приходит совсем не оттуда и не тот, и не окончательный, и снова ищу, дальше, дальше.
- Нет, чтобы просто быть рядом, и наслаждаться этой возможностью, раз уж тебе хочется и мне тоже. Надо обязательно выдумать загадку и биться над ее решением. Есть такие задачи, которые не имеют решения, хотя это не значит... Вот, держи, может прояснится в голове.
В руках Невидимки появилась потрепанная изрядно книжица карманного формата, в дешевом бумажном переплете с замысловатым рисунком на обложке, напоминающая ежедневник, с разноцветными закладками, липками, на многих страницах целые абзацы выделены оказались цветными маркерами. Она открыла ее в самом начале, протянула Эдику и мы с ним прочли: "Для того, кто чист сердцем, все на свете - я в этом убежден - обладает прозрачной ясностью, даже если подразумевать самые эзотерические писания. Такому человеку во всем видится тайна, но эта тайна лишена мистичности, она естественна, соразмерна, обладает логикой и приемлема по своему существу. Понимание заключается не в том, чтобы разгадать тайну, но в том, чтобы ее принять, и насладиться жизнью, и жить с нею - жить ею самой, жить благодаря ей."
Сбежала она по-английски, не прощаясь, после того уже как мы вернулись в Москву, и кажется, даже не удивилась тому, что я решил ее оставить. Только повторила свое приглашение: «Мой дом – твой дом, покуда такова твоя воля. И спасибо, Дью. Для меня – удовольствие общаться с тобой». А я потом долго думал о ее приоритетах, как она так может, важные вещи пропускает, ей неинтересно, а вот из-за мелочей взрывается, а потом вспомнил подборку книг в ее комнате – Конфуций, Костанеда, Кант, Ницше, Макиавелли, Юнг, Платон, Аристотель, Даосы, а над камином – «Пять условий для одинокой птицы». В ванной над зеркалом – про неуловимую пустоту. «Дао – есть ничто». Контролируемая глупость, причем очень искренняя, так что веришь, что она действительно именно на эти события реагирует эмоционально. А так ли это – бог весть, и никто, даже она не знает точно. Щупальца, иглы, датчики, которые любой маг выбрасывает в пространство с целью получения информации, у любого другого – видны, а про нее не скажешь ничего – невидимка, блин. Декларируется ею постулат, что она уважает права личности, но при этом проверить так ли это, невозможно. Вот про Эдда она знает совершенно точно, но это потому, что тайна эта естественна, соразмерна, обладает логикой и приемлема по существу, и суть последнего ее эксперимента, помимо удовлетворения банальных их желаний – сдвинуть его, разозлить, побудить к каким-то действиям, пусть даже против нее; либо прими меня, как есть, либо убей самую мысль обо мне, если такое представление никак не вписывается в твою модель мира. Но это вторично, а первичен сам эксперимент – опыт, просто посмотреть, что будет, увидеть реакцию, хоть какую-то. Наполнить себя, заполнить пустоту, удовлетворить вечный свой голод. Фу, гадко-то как…
Но самое чудное, что в отношении его вся ситуация выглядела абсолютно точно так же. Он принял условия игры, но с ответным шагом не спешил. Он знал, что покажи он сейчас хоть каплю заинтересованности – и это будет ее победа, полная и безоговорочная. И он ждал. Он учился ждать, пошел за ней, повторяя пройденный ею некогда путь. Временами очень спокойно, а временами – в глухих сумерках сознания. В съемной своей квартире с трещинами по потолку, просыпался среди ночи и не мог уснуть. Глядел в одну точку, пока не понимал, что в черно-белом режиме видит почти так же хорошо, как днем, стряхивал оцепенение, тянулся к выключателю, и в попытке уснуть, читал Блока, прозу. Дошел до «Взгляда египтянки»:
«Глаза смотрят так, что побеждают все лицо; побеждают, вероятно, и тело и все окружающее. Полное равнодушие и упорство стремления, вне понятий скромности, стыда или наглости; единственно, что можно сказать про эти глаза это – что они смотрят и будут смотреть... Помыслить их смеженными, закрытыми, спящими – невозможно. В них нет ни усталости, ни материнства, ни веселья, ни печали, ни желания. Все, что можно увидеть в них – это глухая ненасытная алчба; алчба до могилы, и в жизни и за могилой – все одна и та же. Но никакого приблизительного удовлетворения этой алчбы не может дать ни римский император, ни гиперборейский варвар, ни олимпийский бог. Глаза смотрят так же страшно, безответно и томительно, как пахнет лотос. Из века в век, из одной эры – в другую… от постоянного напряжения, от напрасной жажды найти и увидеть то, чего нет на свете».
Вместо того, чтобы заснуть опять, наоборот, не мог унять биения сердца, вспомнил отчего проснулся. Отложил книгу, выключил свет и опять уставился в темноту невидящим взором. Еще пару дней назад он не срезонировал бы с этой фразой, пропустил бы ее, бегло пролистывая книгу, а сейчас мысли закрутило в бешенное торнадо. Да, все так. Он считал совершенно искренне, что такая «египтянка» может лишь снизойти до простого смертного, величественно и непреодолимо, после нее все остальные – лишь бегство, компромисс. Но в Асе было и другое, иногда она сама просила о снисхождении, а он поддавался малодушно, чувствовал себя при этом отвратительно, будто такой расклад ее уничижал. Только в этот раз она не просила. Но была, просто была рядом. Не смотря на то, что он понял, у него было почти десять лет, чтобы понять, что такое ее поведение – лишь другая сторона, составная часть ее, все та же жажда, он не хотел видеть Невидимку в такой ее ипостаси. И, как она говорит: все вокруг – мнимость, данная нам в ощущениях. Не реальность, а именно субъективное мнение. Мне стало страшно. Эти размышления слишком смахивали на пробуждение мага. Он ощупью впотьмах добрел до границы, на которую ступив однажды, уже не сойдешь, так и будешь до конца жизни балансировать, как на трапеции, между привычными представлениями и неуловимыми вибрациями настоящего, оригинального, глубинного понимания. Но Эдд остановился не дойдя какого-то шага. Все-таки он не готов был перестать злиться на нее, точнее, не готов был сделать свою злость фоном. «Как собака Павлова, блин. Рефлекс. Ася? - Фас!» Улыбнулся, повернулся на другой бок и заснул.
Солнечный луч нарушил покой его сна, но не разбудил, только заставил перевернуться на другой бок под одеялом и сменил картинку – теперь ему снился неправдоподобно-гротескно-огромный спортивный зал, залитый светом и он сам, с группой товарищей занимающийся китайской гимнастикой тайцзи. Просторные тренировочные костюмы лениво колыхались в такт движениям, а тонкие, жилистые руки медленно выписывали в воздухе простые и выверенные, скупые и лаконичные Дао. Он давно не занимался в группе. Ушел, когда понял, что кроме тренировок и философии их мастер прививает им что-то еще, в чем он не видел смысла, против чего восставала его самость… когда его спрашивали о том друзья он пытался объяснить, но вероятно сам не до конца понимал, что именно его нервировало и отвращало, поэтому объяснения даже для него самого звучали фальшиво и неубедительно. Его свободный дух стремился к простоте, а простоты становилось все меньше – занятия и все, что так или иначе с ними было связано, все больше напоминали смесь сектантства и сетевого маркетинга, хотя, наверное, различия этих понятий минимальны. Фанатичность некоторых, какие-то тренинги и семинары, какие-то поездки к учителям с мяукающими именами и навязываемое представления об избранности, и еще его подсознательное чувство гадливости, неверности происходящего – из-за всего этого он давно уже бросил группу.
Сейчас же, во сне, зафиксированность на собственных двигающихся руках позволила ему, в некотором роде, контролировать сновидения. Так бывало редко, и этот дар было бы глупо не использовать. Спортзал сменился городом, сонным, вечерним, летним. Он шел в компании знакомых, улыбался, подставлял солнцу лицо, пока не остановился на перекрестке пешеходной улицы не в силах прервать беседу и расстаться, двинувшись куда-то. Ему казалось, что сновидение, обычно гонявшее его по вымышленным, сказочным, порожденным его подсознанием маршрутам, создало, на сей раз, его родной город не просто так, что судьба ему подсказывает что-то важное. Мимо мелькали лица знакомых, он расшаркивался с некоторыми, при виде кого-то отводил глаза. Подошли две девушки, одна из них скупо кивнула, другая остановилась, поздоровалась, спросила за жизнь, но потом, извинившись, распрощалась, повинуясь настойчивому постукиванию каблучка подруги. Мысли его приняли другое направление, но он все еще оставался на том же месте, не уходил, больше погруженный в себя, чем в разговор. Через полчаса, может меньше, понятия о времени во сне не существуют, подруги вернулись. Сделали свои дела, и шли теперь обратно, и он оставил компанию, и пошел с ними, беседуя. Потом та, другая, неважная, оставила их подчеркнуто тактично. Но с ее уходом его задор иссяк, да и эта посерьезнела, скомкано попыталась закруглиться и сбежать, но не сбежала, рассмеялась и осталась, и расстались они уже, когда им стало не по дороге. Он почувствовал себя необыкновенно легко, и, разбежавшись, взлетел, понесся над дорогой, лихо вписываясь в повороты, летел низко, впитывая брусчатку, плитку, асфальт, летел к парку и там, на обрывистом берегу реки замер, счастливый от панорамы старого города, от солнца и от полета.
И проснулся.…………….
Как-то раз воскресным днем, катя тележку вдоль стеллажей торгового центра, выбирая хлопья к завтраку, он услышал знакомый ритм и замер. Размеры помещения были настолько велики, что звук ( … а звук – все то же, что нить. И я по-прежнему ... ) терялся в лабиринтах и наслаивался, и сначала он даже не понял, что за песня, а когда вычленил основную мелодию – решился, достал телефон и набрал номер, на который периодически поглядывал в течение нескольких недель.
Аська, спасибо ей большое, научила меня экранироваться, чтобы не дай бог не вычислили, закутываться в ауру самого носителя, поэтому встречи с магами я не испугался. Их было двое – импозантный, чуть полноватый молодой мужчина, офисного вида, лет тридцати с незначительным хвостиком и симпатичная брюнетистая девица, с чуть раскосыми карими глазами, и смуглой, сияющей изнутри кожей, так велика была ее подпитка собственной агрессивной сексуальности.
- Ладно, ребята. Я готов сдаться. Готов предложить вам любую информацию, которая может вас заинтересовать.
- Это хорошо.
- Нет, это плохо, потому что я не маг, или как вы там себя называете.
- Тогда откуда на тебе блок на ментальные проникновения? Уверена, он твой собственный.
- Что такое блок на ментальные проникновения?
- Ты мог очень бояться того, что кто-то узнает твои мысли или чувства и заблокировал мозг от внешних воздействий.
- Я не боюсь этого, возможно я бы этого не хотел, даже, скорее всего, я бы это сделал, если бы мог, но я не могу. А почему ты знаешь, что он мой собственный?
- Он несет отпечаток только твоей личности, воздействие мага всегда можно опознать по его отпечаткам, по его делам. На твоем блоке нет отпечатков.
- А возможно, что человек, который его ставил, просто очень хорошо меня знает?
- Возможно, но мы бы все равно узнали чуждое вторжение.
- Есть один вариант, Артемий, но это было бы слишком большой удачей.
- Значит, мне есть, что предложить вам, ребята.
- Если ты не маг, то мы просто подчистим тебе память, и ты думать забудешь о нас.
- А вы и это можете? Ладно. Сначала выслушайте, а потом чистите. Мне нужно прищучить одну ведьму. В том, что она ведьма я уверен.
- Как ее зовут?
- Невидимка.
- Нет, Оль, он все-таки маг и сильный, он твои мысли читает. Просканируй-ка его получше, что-то мы в нем недоглядели.
- Тема, милый, не спеши. Давай послушаем про невидимку. Откуда ты знаешь, кто она такая?
- В смысле?
- Что она невидимка?
- Это ник у нее такой в чате – Invisible, а что она ведьма – так многие говорили, из наших общих знакомых, но я по-первости думал – люди злые, завидуют, а потом – она часто знала то, что знать не должна была, и отношения у нее с некоторыми очень необычные, будто мыслями обмениваются напрямую.
- Ну, предположим так, но бывают же разные ситуации… Оля не кипятись.
- Хорошо. Эдик, ты мог и ошибиться. Поделись подробностями.
Он замкнулся. С одной стороны, он очень хотел, чтобы они ему помогли, а с другой, он не хотел Асю подставлять, не хотел выносить на обсуждение их отношения.
- Вам что-нибудь говорят имена Грей, или Сильвер, а может, вы знаете Андрея и Лизу Звягинцевых? Ирину Леонтьеву, а может вам знаком Джейми? Наконец, Илья Корнилов? Марго и Айшет Сафины? Дальше перечислять?
- Нет, довольно. Давно пора было на «Тру-ля-ляшек» повнимательнее взглянуть. Но ты-то как их вычислил?
- Я с большинством из них знаком всю свою сознательную жизнь.
- И кто из них Невидимка?
- Ася. Анастасия Викторовна Сафина.
- И что ты хочешь?
- Я хочу… я хочу чтобы кто-нибудь подсказал мне, как ее стукнуть, как сбить с нее спесь, как ее уничтожить, показать ей, что она не всегда права, что не всегда все бывает так, как она хочет.
- Она знает это. Ребят, простите, я пойду в базе пороюсь, подумаю, проверю, и потом вам, мальчики есть о чем поговорить.
И Ольга подорвалась и растаяла. Тема одним глотком допил пиво и сделал знак официантке повторить. Он очень странно отреагировал на происходящее, как будто весь лоск, вся уверенность слетела с него в момент, он стал печален, углубился в себя, можно было бы мне, конечно, попробовать влезть в его мысли, но не стал, побоялся.
- Что она имела в виду?
- У нее задание – найти Невидимку. Она думает, что нашла. Теперь счастлива.
- А ты? Как-то ты стух? Что не так?
- Шеф московской ассоциации магов хочет твою Невидимку в восприемники.
- Аську? Почему?
- Потому, что ее нельзя стукнуть, так ты, кажется, выразился? Она неуязвима, невычисляема, неподвластна никому. Прикинь, засада?
- Как это?
- Ты пей пиво. Помнишь, в научно-популярной литературе термин такой есть – Черная Дыра. Она, в нашей терминологии черная дыра и есть. Мы, маги, оперируем накопленной энергией, пропущенной через себя, а она, ее – энергетически – нет. Она пустая, точнее наполненная антиэнергией, которая поглощает любое наше воздействие без ущерба. Ведьму твою нашими силами не одолеть.
- Откуда ты знаешь?
- Мой отец пытался. Он учил ее, у нас в конторе мы в основном занимаемся тем, что вычисляем потенциальных магов, помогаем им овладеть своим даром, потом, если у человека возникает желание – помогаем определиться по жизни. Мой отец считал, что Черные дыры слишком опасны, что учить их нельзя, он всячески старался подстроить какой-нибудь несчастный случай… И проиграл. Несчастный случай случился с ним.
- Сожалею.
- Это давно было. Мне тогда только-только исполнилось пятнадцать. Мои предки оба маги и во мне с самого начала подозревали одаренность. Но особо не развивали, хотя и не скрывали от меня свои дела. Когда она пришла учиться, я помню – они почти каждый вечер спорили из-за нее. Мама говорила, что если бы мужики хоть наполовину имели представление о вынашивании и рождении детей, то убийств и войн было бы гораздо меньше. Она говорила, что Ася – ребенок, который ничего плохого никому не сделал. А отец предлагал ей взглянуть этому ребенку в глаза. А она предлагала взглянуть в глаза мне… Так что, я понимаю, что где-то, в чем-то виноват был он, но мне от этого как-то не легче.
- Мне тоже не легче. Я тоже знаю, что где-то, в чем-то… но поражает ее отношение. Ты знаешь, она мне много раз в открытую говорила, что неуязвима для обид, а я не верил. Т.е. я пытался ей доказать, что и ее можно зацепить. А она просто выкинула меня из своей жизни.
- С тех пор, я так понимаю, прошло довольно много времени, а желание твое ее унизить не прошло. Что-то случилось?
- Да. Мы, не подозревая о том, кто мы есть в реале, общались в чате, потом встретились. Я все ждал – скажет? нет? Сказала бы – «я ведьма, хочешь ведьму?» Может я бы и успокоился. Так нет. Как с родственником со мной, с компаньоном, с подружкой, со случайным спутником в турпоездке, а ведь хотела...
- Знаешь, если бы она просто тебя хотела, то могла бы принять любое обличье, ты бы даже не понял, что происходит. Не лови клины, вряд ли она этим промышляла. Я не очень многое знаю о Невидимке, но говорят, что она патологически честный человек.
- Откуда информация?
- От Саныча. От шефа. Видишь ли, он единственный, кто хочет, чтобы она заняла его место, и он-то знает, знал всегда ее местонахождение, а поиски ее – экзамен на повышение статуса. Но у шефа свои планы. Он хочет научить ее использовать собственную силу, он хочет открыть перспективы использования антимагии, так он это называет. И он пытался повлиять на меня, заручиться моей поддержкой, но я не могу принять его суждение, мне важно составить свое. Все стажеры типа Оли ищут Невидимку, а все старожилы молятся, чтобы ее не нашли. Шансов найти ее –3%; именно столько. А шансов уговорить ее работать – наверное, меньше нуля. Хотя может быть, если ты нам поможешь, у Оли будет пусть призрачная, но возможность.
Что было дальше? Они учили его. Они все-таки надеялись, что он обладает некоторыми скрытыми талантами, а все их сомнения строились на том, что я сидел внутри него и они меня чуяли, но не связывали сбои в его ауре со мной. Однажды они даже попробовали обойти Аськин блок на чтение мыслей – этот мрачный, неразговорчивый персонаж заставлял их сильно нервничать, не желая проявлять какие-либо адекватные реакции, т.е. опыт, проводимый Темой, не давал результата. Но кое-чему Эдик научился, он научился, к примеру, направленно транслировать эмоции, мысли, картинки, а вот принимать информацию подобным образом он мог только лишь в том случае, если того хотел его оппонент.
А между тем у меня в мыслях, в памяти что-то произошло, какой-то сдвиг, и я, чем больше вглядывался в Темины усталые глаза, тем чаще удивлялся тому, как много я должен был знать об Асе, о всей их теплой компашке, но почему-то не знал, отказался связать события своей собственной жизни, своей истории между собой. За год до того, как прицепиться к Эдду, я жил в теле одной тусовочной девицы, которая встречалась с его другом Гариком очень долго и даже застала, т.е. имела представление о «Кораблях» и о том, что было когда-то между моей драгоценной ведьмочкой и этим типом. А перед тем я цеплялся еще к одному близкому к этой братии персонажу, и после тоже что-то краем уха слышал. Только информацию эту будто постоянно тихонечко изымали, подчищали следы, но так бережно, так деликатно, как это могла бы сделать, наверное, Ася, Айшет Сафина. Но у этого воздействия был след, подтертый, но ясный все-же, и я удивился, как все-таки иногда бывает странно: одержимый идеей мести охотник, Тема, в определенном смысле перенял черты своей жертвы, научился по ходу действия у нее чему-то, и от мести своей отказался. Понял, что мстить не за что. Так что он имел все основания доверять мнению Арсения Александровича о том, что она патологически честный человек. И мало того, то, что он затевал сейчас – эксперимент в лучших Аськиных традициях – посмотреть, что будет, не так отстраненно и расчетливо, не по отношению к себе (а самые жестокие эксперименты она все-таки проводила на себе), но все же без особой надежды увидеть конечную цель, а так, просто посмотреть, как задергаются на ниточках фигуры, увидеть реакцию, хоть какую-то, понять, сделать выводы.
Я не помню как, но я отцепился от Эдика. Москва утопала в Рождественских огнях, со всех витрин улыбались Деды Морозы и Снегурочки; разноцветные, разномастные елки повсюду; распродажи, подарки, скидки, одержимые, голодные, жаждущие толпы. А у меня клин – меня использовали. Сначала она подсказала мне, что это возможно, а потом я получил подтверждение тому, что это уже было проделано, а я и не заметил. И возникает вопрос: а, может, и она тоже? Я заметался, сканируя самого себя, ища присутствие магии, сотканной из меня же, она не смогла бы по-другому, и …нашел. Потянул за спусковой крючочек и услышал в голове ее голос:
Ты не увидишь на этом лице и тени улыбки, когда, уходя из света во тьму, ты обернешься, а эти губы не обронят ни звука, лишь тихо, бесшумно шепнут на прощанье: доброй дороги, Путник. И с этим напутствием будешь идти день за днем, год за годом, неся низким зверям ласковый свет этих глаз, свет ненужный подлым холодным тварям, спокойным в своем безразличии. Но будешь нести его. Всем. Даже вепрям и рыбам. Даже треснувшим стеклам. И будешь бежать, понимая вечный призыв порока.. Дью, солнце, когда захочешь – тебе просто нужно определиться, что ты хочешь – ты сможешь оказаться дома. Это не налагает на тебя никаких условий, мой дом – твой дом, скажи, и откроется портал.
Голос звучал ровно, неэмоционально, но я услышал, то, что хотел. И устремив взор свой на юг, к ней, сказал, точнее, подумал: «твой дом – мой дом, покуда такова твоя воля». И оказался в поселке. Именно в поселке, пронесся по чистеньким заснеженным улицам, порадовался сказке рукотворной, ворвался в коттедж, зовя ее, но она пришла не сразу. Порталом, как и я. На последнем издыхании рухнула на пол и затихла.
За время нашего общения я привык не глядеть ее ауру, толку в том не было, а согласно визуальному осмотру причин для обморока я не видел, разве что она еще немного похудела. Однако привести ее в чувство я не смог, думал даже метнуться к СанСанычу или Илюхе, но она бы не захотела их тревожить, это точно. Свалилась она в аккурат на коврике в прихожей, от чего он немного смялся, перекосился, а под ним обнаружилась черно-гранитная плиточка, под определенным углом зрения заигравшая гранями мелких вкраплений, и оказалось, что и чернота может вместить в себя свет. Я перевел взгляд на Асю. Ее аура буквально рвалась световыми дырками, рвалась очень медленно, будто по границам света и тени бегали микроскопические разноцветные волчки и по микрончику в минуту склоняли перевес в сторону света. Вот дурында, а? «Очередной эксперимент? – Угу – Оживаешь, мать? – Не уверена. – Может эт-та, пора завязывать? – Думаешь пора? – Однозначно. А то ты уже не сможешь это разрушение остановить. – А я и не могу. – Да ладно?! Ты и не можешь? – Я не хочу. Я хочу заполнить себя. Пока я еще терплю, и смогу терпеть еще долго. Я хочу стать такой же, как все; нет – такой, как все, наверное, я уже не стану, зато стану как Саныч, который все может, но ничего не хочет, подернусь пеплом, зато этого дурацкого голода больше не будет, крика этого изнутри больше не будет, Невидимки не будет, охоты на меня не будет. – Вот, блин, дура. Не получится у тебя. Тебя самой больше не будет, понимаешь? – А что такое я? Ты можешь мне сказать? Я – гордая девочка, свободная вокалистка, которая раньше не упускала ни одного белого кролика, ни одно свое желание не оставила неисполненным, я – если не де юре, то де факто должна теперь всем вокруг, все на шею сели и ножки свесили, и я теперь – куча догм и обязательств, я теперь – одно единственное желание – послать всех подальше. Озарение, созерцание, осмысление подчиняются теперь не мне-желанию, а мне-догме. Я зашоренная, отформатированная, узаконенная, порядочная, занудная, и это не я. – Мне ты ничего не должна, это я тебе теперь обязан. Поэтому, позволь мне принять это решение за тебя.» Она не ответила. А я начал с того, что забрал свое: вся энергия, которой она оперировала – заемная, и она взяла по чуточке у всех, у сестры своей, у Ирэны, у Снайпера, у Лю, у Грея, у Санычей, у Андрея, у меня, у этого места, у того, которое я отыскал поблизости от деревни СанСаныча, у всех, у кого могла, имела право взять. Я начал с самой маленькой дыры и чуть не захлебнулся, вычерпывая ее, но стоило ей уменьшиться до размеров горошины, как окружающая ее антиэнергия начала поглощать остатки с невероятной быстротой. Включился защитный механизм, она захотела, Невидимка захотела вернуться. Она оживала, взглянула на меня, рывком поднялась и вдруг вытянула из себя моментом все чуждые элементы, сформировала из них ком и спросила: «Хочешь, подарю? До конца веков не придется тебе больше быть паразитом?» - «Нет, не за награду старался». Пошла в гостиную, села на диван, закурила, а энергетическую сферу подвесила под потолком, и задумчиво так глядела на нее, размышляя. «Спасибо, Дью. – Одна голова хорошо – а две лучше. И тебе спасибо. – Не на чем. – Я должен тебе кое-что рассказать. – Не надо. Все, что мне нужно знать, я и так знаю. На меня опять объявлена охота. – Откуда? – Это долгая история. Если коротко – я последний допуск, проверка на высший уровень. – У Темы – высший. – Ха! Он тебя обнаружил? – Нет. – …Я знаю, что у него «вышка». Точнее «почти вышка».Он просто отказался меня искать. Он сказал дядькам своим,(ты ж теперь вспомнил, кто он? Артем Олегович Лисовской, племянник Санычей и отец человека, которого я убила, и твой настоящий хозяин, да-да-да) что не стоит волочь на аркане того, кто не хочет. А то, что у него в голове идет параллельно пролонгированный во времени процесс, зреет план меня зацепить – бога ради. Ничего не имею против. Я неуязвима для обид. – Прости мне мою смелость, но тебя все-таки можно зацепить, можно сделать тебе больно, не физически, можно вытянуть тебя в эмоциональную сферу и растоптать там. – Наверное, можно, но у меня была хорошая школа. Мой лучший друг, которого я очень люблю, кстати я до сих пор не определилась, я его люблю, потому что он мой лучший друг или наоборот, он мой лучший друг, потому что я его люблю, так вот, нам было лет по 17-18 когда он мне сказал, что он хочет 40% того, что вокруг него движется. А перед тем он не раз говорил мне, что я исключительная личность, да и говорить не надо было, я же ведьма в конце-концов, а он маг. И это раз и навсегда излечило меня от ревности. Потому что и я такая, только я хочу 1% того, что движется, и процентов 90 потом выбраковываю, по причине моей брезгливости или самоуважения. Какой смысл ревновать, если не возжелать невозможно. И так-то во всем. – Я понимаю Айс, но тут есть один момент: ты запретила себе ревновать, обижаться, нервничать, злиться, точно так же как ты запретила себе радоваться, любить, тосковать, потому что считаешь, что нет в этом смысла. Ты убедила себя, но как ты сама сказала – не делать этого невозможно. – Да, все так, правду говоришь. Спасибо тебе. – И что? – Пусть приходят, посмотрим, что получится. А между тем, Дью, ты обернулся гораздо быстрее, чем я ожидала, и это само по себе уже о многом говорит, они, похоже, серьезно взялись за Эдичку? – Да, но он им не по зубам, как и ты».
Она улыбнулась. Расслабленно откинулась на спинку дивана, провалилась, но не в себя, а в портал, но портал только для астральной проекции, нашла Эдда, сидящим за компьютером, обняла сзади за шею, поцеловала в висок и растаяла раньше, чем он смог оформить ее присутствие. «Что ты творишь? – Не жалеешь, что вытянул Невидимку обратно? – Нет. – Тогда смотри».
От энергетического кома под потолком потянулся лучик ей в ладонь, прошел через нее, очистился от индивидуальности, стал чистым, невычисляемым, отфильтровался и полетел ко мне, и стал мной, но я не взорвался, не изменился, не ощутил себя переполненным, но в тоже время, я понял, что при случае смогу воспользоваться практически неисчерпаемыми запасами, и не только…
Вот и конец дороги. Одной. Мы пойдем по другим еще. Мы пойдем дальше вместе, Путник.
****
Ну вот. Теперь, когда вы знаете, кто я, должно уже стать полегче… ведь меня и вправду нельзя назвать порядочным человеком. В основном по причине того, что я не человек, и у эльфов свои представления об этике и морали.
****
Представьте себе красавицу в итальянском стиле. Рядом с ней жарко становится даже среди зимы. Кожа загорелая всегда, солнечная, чуть влажная. Черты лица – никакие. Т.е. некоторая присутствует незавершенность, грубоватость, дикость – лицо это красиво, но Илья привык к другому типу красоты – пусть в лице женщины есть недостатки, но за каждой черточкой спорной стоит какое-то движение души. Так, например, у Снайпера в глазах весь ее долгий путь от бесконечных страданий к теперешнему семейному счастью, а у Маргариты в улыбке столько искренности, что лицо светится. А тут – ожившая античная статуя. Ладно, преувеличил я чуть. Не статуя. Но по этому лицу читать невозможно. Ничего. Если б Илюха не был предупрежден, если б не был сильнее ее как маг, то ни за что не догадался, что она засланка. Внедрилась она с легендой примерно следующего содержания: ее молодой человек (очень занятой и неимоверно устающий) не любит клубную жизнь (в клубе они и познакомились), но не возражает против того, что она позволяет себе время от времени развлечься, но поскольку она всегда привлекает к себе очень много внимания, ей очень нужен спутник, который может держать свои чувства под контролем. Вроде как ширма. Поэтому по выходным и просто в свободный вечерок Илья и Оля начали созваниваться и выбирались потом куда-нибудь повеселиться. Вот когда припомнил Лю Асиного «Телохранителя» – ловить королеву надо на нежелание переходить от вежливого восхищения к безусловному преклонению, тем более, что Оля действительно привыкла, что практически все мужчины от пяти лет и старше при виде нее падают и в штабеля укладываются. Ему было страшно интересно, когда она расколется, когда признается, что общается с ним с определенной целью. Но ждал Илья напрасно. Она, казалось, совершенно ничем не интересовалась кроме себя любимой. При этом назвать ее эгоисткой он не мог, просто она не знала, что может быть по-другому. Иногда Лю думал – ну вот какого черта она вырядилась в шорты, и этот свитер трикотажный, он же тоненький и прозрачный, хоть и под горло. «Я тебе не нравлюсь?» - «Я тут при чем? Для меня – хоть бальное платье надевай – разницы нет, но меня ж побьют, если я с тобой в этот клуб пойду!» - «Тебя? Ты же волшебник?» - «И что? Что я должен всем подряд корректировку поведения делать?» - «И что ты предлагаешь?» - «Пошли гулять». Они шли гулять. Предполагалось, что они не знали ничего друг о друге, но говорить о личном Лю не хотелось, не хотелось упрощать ей задачу. Когда полжизни общаешься в одном кругу, появление нового персонажа – подарок. С Асей можно было пуляться запросто мыслями и не надо было объяснять, откуда мысль эта взялась, а с Олей приходилось очень многое рассказывать. Она слушала жадно, и выяснялось, что Илья, так много и давно путешествующий по всему миру, почти о каждом месте знал что-то за пределами справочников и экскурсионных маршрутов, прилично ориентировался, и, конечно, многим в свое время интересовался, особенно из области архитектуры. Люша припоминал по ходу действия что-то из живописи, музыки, литературы, а для Оли в подобных разговорах все было ново и необычно. Она перестала заглядываться на витрины модных магазинов, и все больше проникалась его идеями. Однажды она сказала, что для тех из нас, кто умеет телепортироваться, это умение – величайшее счастье, ведь они избавлены от таможенных досмотров, от длительных переездов-перелетов, от нежелательных элементов в виде виз и прочей чепухи, которая только портит впечатления от путешествий. «Может ты и права, но мне бы хотелось хоть раз сесть в поезд в Берлине вечером, а по утру проснуться под громыхание колес, глянуть в окошко и уже по воздуху, по серым неухоженным полям и полустанкам понять – она, Россия, родная, сирая, немытая. Здравствуй, Матушка» - «Красиво. Ты так говоришь чудно». - « Это цитата. Это вообще-то Блок. Который поэт. Он иногда еще и прозу писал. Эссе и путевые зарисовки». – «Странный ты, мне такие не попадались» - «А у меня есть пара-тройка друзяк, которые еще и покруче могут» - «Маги?» - «Не только, но в основном - конечно» - «Познакомишь?» - «Можно, только они привыкли, что девушка рядом со мной – моя близкая подруга, если ты не против того, чтобы навесить на себя ярлык моей пассии – пожалуйста» - «Против» - «Ну, тогда придется мной и ограничиться».
Когда она пропала на пару недель, т.е. ссылаясь на занятость отказалась от встреч, Лю понял, что влюбляется: он начал скучать, просыпался по утрам с мыслью о ней, хотелось писать ей долгие письма по электронке, и все такое прочее. Ну, и плюс еще затянувшееся его воздержание – Илья банально был голоден.
Забежала Рита.
- Вот скажи, Лю, Ася человек увлекающийся?
- Да. И быстро остывающий. Она, буквально скрипя зубами, доделывает то, чем больше заниматься ей не интересно.
- А с Эдиком? Она им увлечена была, но сама же эти отношения и прервала, так? Может, зря ты ставишь на него?
- Она не прервала эти отношения. Не она прервала эти отношения.
- И что, ты вспомни, она так искренне любила травки собирать, чай у нее дома ты пить отказывался. А потом она в одночасье остыла. Может и тут так?
- Дорогая, Эдд – не валериана и не зверобой. И то, что было принято определенное решение, не означает, что она изменилась в отношении к нему.
- Как ты это знаешь? Чуешь?
- Я не уверен.
- А что между ними сейчас? Вы же уже собирались? Кораблями?
Они действительно уже собирались. Первый раз они больше пили, чем пели, просто весело провели время. А во второй – вот тут уже конечно интереснее. Во-первых Аська за Эдькой моталась в Москву, во-вторых, они не чувствовали в отношении друг друга ни волнения, ни смущения, не просто не показывали, но реально не чувствовали. В-третьих – на Эдде был блок на ментальное проникновение. Так что они оба оказались невычисляемые. «Ась, а на Эдисоне давно блок стоит? – Всегда стоял. С самого начала. – Зачем? – Подстраховалась. Показалось, что пригодится». Пригодилось, черт, ну и ладно. - Не ладняйте горбатого к стенке. – Его, как известно, могила исправит. Все. Баста. Не буду голову забивать себе. Не спрашивай о том, что тебя не касается, а то услышишь то, что тебе не понравится.
Незадолго до Илюшиного дня рождения они с Олей гуляли по Праге, начали возле собора Святого Витта, где долго рассматривали витражи. «Не верю, что они старинные, не может такого быть. – И правильно не веришь, они современные, относительно конечно. – Кажется, что собор внутри больше, чем снаружи, и кладка забавная, ни одного камня одинакового нет». Потом спустились к Карлову мосту, прошлись вдоль реки, заплутали в узких улочках Старого Места, смеялись друг над другом, ведь еще недавно хвастали «врожденным чувством направления», и неожиданно вынырнули в основании Вацлавской. Спустился уже вечер, Национальный музей, царил, нависал над площадью, светились витрины, звенел трамвай, и так естественно, так органично случилось то, что перебегая через дорогу, Лю взял Олю за руку. И не отпустил. А она не отстранилась.
Часть четвертая
Надежда на возвращение
Ритка и Ной сидели на Патриарших прудах. Вырвались, выписались с очередного заседания. Так хотелось просто посидеть, послушать, как крадется в Москву осень. Обалдели и даже не в силах разговаривать, а солнышко сквозь листья на нос прыг, и бликами, бликами по воде, и предзакатный этот час вытеснил начисто из мыслей дурацкий угар последних на кануне Риткиного отпуска рабочих дней.
- Как вампиры, честное слово. Света дневного с самого Египта не видели.
- Точно. А я в отпуск ухожу с четверга.
- Что делать будешь?
- Поеду домой.
Лениво перекидываясь бестолковыми фразочками, подшучивая друг над другом и смеясь, они скользят на грани пошлости и флирта, но по доброму и без всяких конкретных целей, просто на большее ни он, ни она нонче никак не способны. Пересказывать – смысла нет. Играют в приглядки, а за погляд, как известно, денег не берут. Он язвителен, остроумен, эрудирован. Рита в своем кошачьем стиле. Мелко-кошачьем. Котенковом. Он смотрит на нее. Она его почти не замечает. Он поворачивается и смотрит через пруд на ту сторону. И вдруг неожиданно эта улыбка. Такая светлая-светлая, как этот осенний вечер, спокойная, вся в себе, немного отрешенная, полная, и в глазах, и в уголках губ, но больше в душе.
- Пива хочешь?
- Ага, только не в кафе.
- Вернемся опять сюда. В ресторанах мы с тобой уже насиделись за эту неделю.
Так душевно, так провинциально. Он все больше интригует Ритку. И даже нравится ей. И не за хитринку-чертовщинку в глазах, не за широкие плечи и шесть поколений предков-москвичей, и не за то, что там, откуда они час назад вырвались, он был холоден, логичен, убойно-убедителен, а на контрасте – за эту улыбку.
Продолжается разговор.
По аллее мимо них фланирует обычная для этого места и времени публика. Катится ярко-зеленый велосипед, на нем мальчишка лет пяти, как будто с картинки «счастливое детство», за ним мамашка, брюнетка, бежевый кашемир, и коричневые ботинки на миниатюрной ножке. Мальчишка проехал мимо и развернулся. Брюнетка остановилась.
- Здравствуй, крошка.
Вкусно так сказала и глазками из-под ресниц на него. Смотрит не отрываясь.
- Привет, шикарно выглядишь. Позволь представить – Рита - коллега-конкурент.
- Очень приятно, Ирина. Мы учились вместе.
- Рада знакомству.
Мягкий жест мизинцем.
- У вас очень интересный выговор, вы откуда?
- Ира, это не вежливо.
- Отчего же, я не скрываю и не стыжусь, и не понаехала, а была приглашена из регионального филиала, и совершенно ехать не хотела. Сейчас, правда, привыкла, но больше всего радуюсь, когда еду обратно.
- Мамочка, можно я дальше поеду.
Раскланялись. Иван смотрит, как они уходят и улыбается. Той самой, светлой-светлой, как этот вечер…
- У тебя что-то с ней было.
- Почему было?
- Лизу ты научил вопросом на вопрос отвечать? Или Аська? Или это Аська тебя научила, и Лизу? Ной, мы с тобой одной крови. Для чего я тебе?
- Я живу. С тобой особенно ярко.
- Это пока.
- Я верю.
И Ритка верит. Она верует. Не в эти конкретно отношения, а в то, что найдет свое, своего человека, который будет смотреть на нее и улыбаться. Так. А здесь… Она не большой любитель перебивать какие-то большие любови, но если разобраться, за ней тоже катится не один вагон якорей. И может так даже и неплохо, что прошлые отношения научили ее бережно относиться … Лишнее… Рита едет домой.
….
Образы человеческих эмоций, сопровождают Риту по жизни постоянно, с самых ранних лет. Иногда ей кажется, что она замечает чувства людей друг к другу чуть ли не раньше, чем они сами осознают их. Бывало так у вас, когда мучаешься вопросом, любит – не любит? Или ловишь отголоски чужих эмоций и удивляешься насколько они созвучны с твоими? Так вот, Рита не мучалась, она знала, и для нее такие знания – норма. Крайне навязчивая и раздражающая.
Она считала себя самым обыкновенным человеком. Всегда, когда ее спрашивали о личном, Рита говорила, что ее жизнь прошла следом змеи и не для каждого любопытного. Младшая-Сафина никогда не училась применять свои способности. Предложения поступали, но ей и того, что она имела, казалось достаточно. Вообще у Риты сложились сложные отношения с ее даром: иногда она безумно хотела, чтоб его не было, а иногда – так же сильно мечтала раскрыть его до конца, ведь Аська обещала, что сила ее поистине беспредельна. Но, чем больше Рита старалась, тем хуже получалось.
Аська говорила, что магия – та, что дана им – не свод принципов, ритуалов и догм. Вся она сильно замешана на воображении, на фантазии. Что, чем дальше раздвигаешь свои горизонты, тем сильнее в итоге становишься. Поэтому, Риту можно было бы считать сильным магом, но лишь в потенциале, потому что раздвинуть горизонты, в том смысле, который в это понятие вкладывала Настя, Марго боялась. То, что Ася показывала ей, предполагало отказ от всего, что Рита считала правильным. Ей было удобно с ее уже устоявшимся мировоззрением, она не хотела ничего менять. Аська тоже боялась, но совсем другого - что она последует за дурными, деструктивными своими шизоидами. И Илья, и Эдд подозревали ее во всех смертных грехах на основании только того, что ей требовалось время на ее исследования, суть которых они не могли понять. Рита тоже не всегда понимала. Но она знала одно - сестрице присуща бесконечная жажда информации. И благодаря этому, а так же логическому, подвижному уму и большой юридической практике, она всегда смотрит на луну с обратной стороны, точнее разглядывает со всех сторон, может предложить и обосновать миллион моделей развития ситуации, и каждый из них вполне может сработать при определенных условиях. Так вот, у Аси есть теория, что наши способности раскрываются лишь перед теми, кто не допустит их применения, можно сказать, во зло, но это не совсем точно. Прежде чем мы выходим на следующий уровень надо достигнуть определенного состояния сознания. И соответственно наоборот, открывшаяся новая способность приводит к осознанию ответственности за ее применение. А в той массе, которая накопилась уже у Аськи, или, к примеру, у Сан Саныча – к нереальному пофигизму от усталости. Рита же затормозилась в самом начале на том, что не хотела принимать, ну не дано ей было христианского смирения, не понимала она самого в этом процессе главного – любви к ближнему своему.
Рита прибыла в родной город к вечеру.
Отец выскочил ее встречать, матушка на кухне заканчивала готовить что-то невероятно вкусное. Аська послала сообщение, что подъедет в течение получаса. Предки пару месяцев назад переехали в поселок Тру-ля-ля, в тот коттедж, что некогда Асик оставила для сестры, но в котором Рита не захотела жить. Там пока еще далеко было до идеального порядка, но зато место замечательное, бабушка и дедушка ковырялись в огородике на заднем дворе и всегда были под присмотром, матушка, наконец, реализовала свою мечту о лужайке и цветнике перед домом, отец все выходные проводил в гараже, где вдоль стены уже вырос небольшой верстачок.
Айс действительно подъехала минут через двадцать и сразу попала под перекрестный допрос по поводу того, где она пропадает вечерами. Рита думала, что сестра начнет злиться и огрызаться, но она только смеялась и отшучивалась на предмет того, что кое-кто мечтает о внуках, а прежде чем заводить детей надо где-то отыскать для них отца. Ужинали они на веранде, практически на воздухе, и теплый, золотистый, совсем не осенний вечер дышал уютом и покоем.
У Аси запиликал сотовый, мама буркнула: «Опять вип-персона из ночного дозора», действительно мелодия слишком прямолинейно намекала на то, что звонивший принадлежит к руководству поселка «Тру-ля-ля». Разговор оказался коротким и явно был рассчитан на родителей. Илюха предупреждал о том, что девчонок ждут великие дела.
Они вышли на крыльцо. По тихой, сонной, солнечной улице не спеша катился драндулет–убиралка, а за рулем улыбался в тридцать три зуба Корнилов. Бабушка фыркнула и пошла в дом, дед помахал Илье и вернулся на веранду, поцеловав Риту на прощанье в макушку.
- Это что?
- Это Илюха так с ума сходит.
- Привет Ритка. Садитесь, подброшу.
Она втиснулась на сиденье рядом с Люшей, Ася прицепилась на подножку и прикурила, дома при предках она никогда не курила, не потому, что шифровалась, а потому, что не любила их расстраивать. Машина дернулась и мягко поползла, разбрызгивая мелкую водяную пыль и скребя по асфальту пластмассовыми щетками.
- Ребятки, у вас что, дворников нет?
- Те дворники вольнонаемные в прошлом году нам уже два раза машину ломали, так что теперь у меня такая общественная нагрузка. С утречка, часиков в шесть и вечером, в то же время проедешься туда сюда, всего то восемь линий, за час вполне управишься. Зато, какая красота – взгляд радуется.
- Корнилов ты точно не в себе.
- И я ему так же говорю, а он утверждает, что ему зарплата дворника – как раз на пиво.
- В качестве дворника я пью пиво, а в качестве директора по производству мне пить вообще не положено.
- Куда вы меня везете?
- На репу. Ты помнишь, я тебе писала, что мы завтра в «Кастрюльке» празднуем десятилетие «Кораблей».
- Не страшно, после стольких лет молчания?
- Страшно, но сейчас сама все услышишь.
- И увидишь.
- Ага, и Олежку, и Глеба, и Саню, и девчонок, и Эдда.
- У, круто!
Они паркуются перед Люшиным домом, проходят через него насквозь, и Рита замирает перед стеклянной дверью во внутренний дворик: на плетеных креслах, в шезлонге, возле бассейна яркими пятнами - ее дорогие, любимые старые друзья, ее прошлое, и сразу становится все хорошо и правильно. Сашка возится под елками в конце двора, помогая сыновьям близнецов ставить палатку. Он раньше был рафинированным, гламурным рокером, теперь же стал таким же бизнесменом, только состриг свои густые вьющиеся длинные волосы, и вместо черных очков-слепышей, теперь носил изящные в тонкой серебристой оправе настоящие. Детеныши у близнецов получились похожие, как братья, но при этом каждый в отдельности больше был похож на матерей, чем на папашек. Девчонки Риту перепугали до смерти, они все с одного года, но если при виде Ритки можно было смело колебаться в оценке возраста от двадцати до двадцати семи, то глядя на них никаких сомнений уже не возникало. Не полные, но дородные, с ярким румянцем, ясными глазами, в светлых костюмах, они стали похожи друг на друга чуть ли не больше, чем их мужья. А Олег с Глебом с возрастом становились все более интересными внешне, при этом заподозрить их в неверности женам как-то не получалось. «Черт, я так давно их всех не видела!» Эдд стоял чуть в стороне от всех, курил и говорил по сотовому, но при виде Ритки улыбнулся и пошел навстречу, чуть не опередив при этом Сашку. От ее экс-парня пахло дорогим хорошим парфюмом, он обнял Риту осторожно, бережно, но чуть-чуть отстраненно, как подчеркнул – я рад, но я все еще не готов забыть, что когда-то мы были вместе. Зато все прочие оказались совершенно искренни, и по Риткиному позвоночнику забегал яркий жар, и загорелись светлее глаза.
Мальчишки, с черными вороньими перьями в волосах, немного смутились и норовили сбежать обратно в палатку. Но потом Рита с ними подружилась, когда «Корабли» покинули лужайку у бассейна и скрылись через кованную узорную калитку сначала в Асин двор, а потом и в пустующую на втором этаже дома комнату, которую Айс выделила под репетиции. Ритка чувствовала себя крайне неуютно с женами близнецов, как будто рядом с ними она начинала особенно остро ощущать свою ущербность. Как же, они – семейные, с детьми, с мужьями, а Ритка – так, отрезанный ломоть. Только год, как обзавелась собственным домом, да и то не без помощи родителей, и ни ребенка, ни мужа, ни даже сердечного друга. Поэтому она пошла за веранду, где у Ильи аккуратно были сложены под навесом березовые поленья для камина, и притащила несколько их к старому кострищу, обложенному небольшими гранитными булыжниками, развела костер и быстренько просканировала Илюхин и Асин холодильники на предмет сосисок-колбасок. По дороге захватила несколько маленьких шампуров и уселась вместе с юными индейцами на толстенькие невысокие чурбаны. Думала, что придется учить их и уговаривать, но они оказались достойными сыновьями и явно были привычны и к низанию шашлыков и к поддержанию костра. Вот уже исчезла с их мордашек и осторожность и скованность, и они завели «взрослый» разговор.
Рита прикурила от тоненькой веточки, запаленной от углей и, извинившись, ушла туда, откуда доносились звуки музыки. Но в дом не пошла. Стала под балконом и унеслась мыслью только наверх, Аська с Ильей и так почувствуют ее присутствие, а остальных смущать Марго не хотелось. Она помнила разговоры с сестрой о том, что Санина гитара до сих пор стоит у него в комнате за шкафом, и он не продал усилитель, как не уговаривал его Гарик. Сейчас она вспоминала ту его игру. Манера исполнения отличалась от сегодняшней, как портрет ребенка, юноши, от портрета того же человека в зрелости. Гитара не плакала, она рассказывала о прошлой боли, которая прошла, потеряла остроту, она не радовалась, но рассказывала о минувшей радости. Но рассказывала талантливей, чем когда-то жаловалась или ликовала. От тогдашней игры не хотелось Ритке плакать, а от нынешней слезы стояли в глазах. Она прислушалась. То же самое творилось со всеми. Как будто у каждого за повседневными делами и заботами, за ежедневной дракой за кусок хлеба, за обыкновенной взрослой жизнью бились, как запертые в клетке птицы, не мечты, но думки о том, что когда-то было частью жизни, но не стало судьбой. Она реально видела Илюху, проектирующего очередной коттедж или катающегося на своем пылесборнике по туманным утренним улицам поселка и передумывающего уже в который раз вариацию проигрыша в «Измене». Или Глебушку, барабанящего по клавиатуре в ритме «Хей». Или Настю на заседании в суде напевающую «…между мной и тобою слова…»
И хотелось рвануть туда, к ним. И хотелось сбежать отсюда, заткнув уши. « Ну как, понравилось? – Не трави душу, дорогая». Потом, после репетиции, все расселись у Аси на веранде, кто в плетенных креслах, тех самых что раньше стояли у нее на балконе, кто на перилах, кто на принесенных с кухни стульях. Пили пиво, кушали пиццу, беседовали, а умаявшиеся мелкие индейцы, завернутые в пледы, тихо сопели в гостинной на диване. Когда уже стало совсем темно, близнецы с семьями вызвали такси и уехали по домам, Илюха сослался на больную голову и ушел к себе, и они остались вчетвером. Раньше, еще представляя из себя две почти семейные пары, сестры Сафины со своими половинками крайне редко собирались все вместе, зато сейчас, когда все прошлые связи и разногласия остались в прошлом, когда уже нечего стало беречь и делить, разговор тек свободно, как река в половодье. Однако в воздухе витало любопытство, хотелось разбиться два на два и пообщаться наедине.
- Господа, а давайте еще поиграем?
- Не надоело? Завтра наиграешься на концерте.
- А я с удовольствием.
- Нет уж, я целых полтора часа просидела под балконом, ждала, когда вы снизойдете до разговоров, не все же такие талантливые музыканты. Так что баба Яга – против.
Настя и Эдик удалились на второй этаж и оттуда действительно тихонечко поползли по вечернему саду удивительные переливы двух разговаривающих друг с другом гитар, а Рита с Саней решили пройтись. Марго не хотелось возвращаться к прошлому, поэтому они говорили в основном о работе, о путешествиях, о книгах, о достижениях, мечтах. Но все равно не смогли преодолеть легкий барьер отчуждения. А те двое между тем перестали мучить инструменты, вышли на балкон и, облокотившись о перила, завели спокойный и видимо приятный для обоих разговор, потому что они постоянно улыбались. Рита глядела на них и думала, что они были очень похожи, только и отличия, что разного пола, ну и, конечно, их с Асей проклятие. А так – одинаковые улыбки, жестковатые, с резкими складками от крыльев носа к углам губ, одинаковые серые, усталые глаза, темно-русые волосы, выгоревшие от летнего солнца. Даже одеты они были почти одинаково, в джинсы и рубашки-поло, разница лишь в цветовой гамме. Они подначивали друг друга беззлобно и легко, толкались плечами и стояли близко-близко, почти соприкасаясь локтями. Рита заметила, что и Саня посматривает на них и вздыхает.
- Почему мы так не можем, как думаешь?
- Потому что они, в отличие от некоторых, все еще хотят быть вместе.
- Не может быть. После стольких лет, когда они не виделись, не общались друг с другом. Да и расставались они очень нехорошо. Я бы на их месте не забыла бы и не простила такого никогда.
- Я думал ты лучше знаешь родную сестру.
- Поверь, я хорошо ее знаю, она давно уже вытравила эту слабость…
- Слабость – да, но ведь и Эдд не стоял на месте. Может это второй шанс для них.
- Саня, это просто сегодня вечер такой, вечер воспоминаний, вечер, когда есть счастливая возможность встретится со старыми друзьями, с теми, кто раньше для тебя много значил, но это не обещание новых встреч. Пройдет завтрашний концерт, и мы вернемся в свою действительность. Я уеду, Эдд уедет. Вы, конечно, останетесь, но будете видеться раз в месяц, потому что изменились приоритеты. Я, когда слушала, как вы играли, думала, что это самая лучшая ваша репетиция, ты ведь понимаешь, правда? Только для каждого из вас это – хобби, как бы вы не любили этим заниматься, при этом вы совершенно точно все знаете, что предпочитаете крепко стоять на обеих ногах, предпочитаете синицу в руках. Так что мечтать можно о чем угодно и сожалеть тоже, но жизнь продолжается и значит, мы будем делать то, что должно…
- Твоя сестра иначе смотрит на ситуацию. Ты только приехала, а мы тут собираемся уже неделю, я видел их вместе, я видел, что он оставался у нее, когда все расходились по домам, и Илюха уматывает куда-то вечерами. Черт, я совсем забыл!!!!!
Он потянулся к завибрировавшему в чехле на поясе телефону и отошел на пару шагов в сторону. Ритка потянулась мыслью к Илюхиному дому, узнать, что он думает по этому поводу, но дом стоял пустой и молчал, глядя на них черными окнами. Ритка повернулась к балкону и попыталась снять свой блок на чтение мыслей, и столкнулась с активным нечитаемым блоком, поставленным сестрой, точнее блок был только на Эдде. Тогда Марго подключила аналитику и попыталась просчитать их по-своему. Не получалось. Аська прикурила, затянулась крепко, она, как всегда держала сигарету в левой руке, между средним и безымянным пальцами. Голова ее, запрокинутая к луне, почти лежала на плече у Эдда, но только почти, оставался зазор, толщиной в волос. Он потянулся правой рукой к Асиной сигарете, легко накрыл ее руку, и Рита скорее угадала, чем увидела, как он вздрогнул, коснувшись ее пальцев. Аська осталась бесстрастной. Ее глаза встретились с Ритиными. «Смотри. Откройся, я хочу, чтобы ты видела. Пора уже. Нынче твое время. «Благородному человеку обладать законченностью». И Ритка увидела. Все сразу.
Ее захлестнула волна звуков, запахов, обрывков мыслей, стоило задержаться взглядом на каком-либо предмете, как немедленно начали проступать мельчайшие детали, приходило понимание красоты, взаимосвязи сил, пульсирующих во всех направлениях, движения энергий. «Это называется «психометрия – Не дави на меня терминами, только портишь все». Пришло знание, как управлять этими энергиями, перераспределять их по мере необходимости, и сразу, следом понимание того, почему лучше оставить все именно так как оно есть.
Саня, все еще общаясь по телефону, шел к Рите по дорожке от Илюшиного дома, держа в свободной руке свою забытую в шезлонге куртку.
- Я задержусь чуть-чуть. Молока купить? Я говорю: молока купить? Прости, цветов уже не найду.
Это было непохоже на Сашку, он улыбался невидимой собеседнице, и мелкие лучики разбегались от его глаз к вискам. Рита позавидовала этой неизвестной ей девушке.
- Эдисон, я вызываю такси, ты едешь?
- Уже иду, пять минут.
- Ну, до завтра, придешь ведь?
- Конечно! Как я могу пропустить.
Айсик методично таскала с веранды в дом остатки пиршества. Ритка думала, что они поговорят, но сестра молчала. Посуда отправилась в машинку, стулья заняли свое место под кухонным столом.
- Пойдешь к родителям ночевать или здесь останешься?
- Пойду, пожалуй. А то завтра концерт неизвестно когда кончится, может, я задержусь там потанцевать. Но надо же и с предками время провести.
- Я провожу. Пива будешь?
- Угу.
Мне сквозь буйство туч
Полная луна
Дарит мертвый луч
Я сейчас одна
Давит непокой
Серых облаков
Собственной рукой
Наплела узлов.
- «Знаю, только я в силах разрубить собственных проблем спутанную нить». Это ты правильно подметила.
- Это цитата. Я тебя цитирую не просто так. Что ты творишь?
- Но я же тебя неплохо сдвинула. Ты пробила сразу такое количество блоков, что теперь на полгода вперед будет, о чем поразмыслить вечерами. И обратно ты уже не вернешься. Не захочешь. Ты и теперь уже перестала бороться, ты уже вживаешься в новый образ, и до сих пор даже не думала восстанавливать прежние барьеры.
- Это все хорошо, но только не говори мне, что твои игры с Эдиком только для того, чтобы произвести на меня неизгладимое впечатление и подтолкнуть к осознанию своего дара.
- «Через пару лет тот же мертвый свет будет так же слеп. Будет? Или нет?» Просто все так сложилось, как будто мировое информационное пространство переполнилось идеей возвращения к нашим корням, то Илюха с Саней пива попьют, повздыхают о былом, то Николаев твой ненаглядный до Эдда докопается, почему бы нам не собраться, да и не отыграть концертик. А потом все собираются и идут ко мне, а я, как тебе известно, ни одного «белого кролика» еще не пропустила. Раз судьба подбрасывает тебе шанс, глупо было бы его не использовать.
- Не уходи от ответа.
- А зачем тебе? Ты же и так уже покопалась у меня в голове, тебе должно быть все известно.
- В твоей голове копаться – себе дороже.
- Ну и настырная же ты! У тебя и так уже есть вся информация.
- Ну, ты всегда говорила, что нужно докопаться до истоков, чтобы найти корень проблемы.
- А в чем проблема?
- Она определенно есть, я будто бегаю по кругу, никак не могу вырваться. Надо расти уже, а я все живу с оглядкой.
- И причем же тут мы? Ты не стала ковыряться в своей жизни, ты зачем-то полезла в мою.
- Как будто кто-то подсказал.
- Вот мы и пришли. Теперь, когда прозвучало кодовое слово, пора уже и поразмыслить. Кто-то подсказал! Кому-то крайне важно покопаться в наших слабостях, потому что на них нас проще всего ловить.
- Значит это кто-то из своих.
- Это однозначно. А теперь подумай, кому мы все нужны? Видишь ли, сколько я себя помню, центр постоянно засылает ко мне сватов. Раньше меня донимали СанСаныч, Лиза, потом был еще один типчик, несколько раз со мной беседовал лично шеф. А сейчас они, похоже, мечтают завязать меня личной ответственностью. Ни я, ни ты, ни Илья, не ловимся на деньги, не привлекает нас и власть. Так что подумай, на что можно поймать тебя и кому это выгодно.
- А что Илюха?
- У него сейчас новая подруга, из московской снежной братии. Илюху плющит и колбасит, он в полном восторге. Так что делайте выводы.
- А ты?
- Не люблю, когда на меня давят, я предпочитаю решать сама.
- И ты не станешь на него влиять, не поговоришь с ним?
- Он свободный человек и имеет право думать своей головой.
- Почему- то мне кажется, что ты не все мне сказала.
- Конечно. Ты, кстати, тоже.
- Так скажи.
- Спокойной ночи. Жду тебя завтра в «Кастрюльке» к 8.00, только Николаев в прошлом году перенес клуб в центр, Илюха для него проект делал. Когда поедешь – свистни, а еще лучше – езжай на такси.
- Спокойной ночи. Удачной охоты.
Она улыбнулась и растаяла в воздухе.
«Как всегда в своем амплуа, если не хочет говорить, то и не говорит. Непонятно, много ли знает, хотя, если в голову мою лазила – значит ей известно почти все. Или нет? Могла просто влезть и блок поставить, чтобы эта информация оказалась доступна только мне. А читать не стала. Все что угодно может быть». Вообще, после разговора с Арсением Рита много думала, разговаривала с Ноем, с Лизой, с Ильей. Есть некое ключевое время, в течение которого произошел ряд определяющих для всей команды событий – лето, когда сестрица с Эдиком первый раз разбежалась, когда Грей вернул свою Марину, когда Илья отправился на учебу в центр, и, наконец, когда Снайпер встретилась с Андрюшей. Так или иначе, но все последующее логично проистекает из этого периода, и вроде на эту «луну» Ритка посмотрела со всех возможных ракурсов. Эта история, если попробовать разложить составные ее части хотя бы в хронологическом порядке не стыкуется. Когда Илюха сказал Ритке про Друри Лэйн – щелк! Хрен с ними, с загадками. С пробелами. Пусть остаются. Не главное. Можно ли считать то лето, когда осуществилась Асина-Лизина развилка переломным? Совпадение ли, что в ту ночь они махнулись не глядя, поделились друг с другом тем, что отживало уже свое для каждой в отдельности, но другой категорически не хватало. Одна всю жизнь жила долгом, борьбой, выживанием, а желания в себе гасила на корню и мучилась, что вообще позволяла себе им поддаваться, казнилась каждый раз. А другая, избалованная, награжденная природой и судьбой сверх меры, считающая, что каяться всегда успеешь, а согрешить можно и опоздать, живущая своим голодом, не признающая никаких запретов, вдруг от гонки этой устала и захотела покоя и воли? Ритка даже и забыла, что Ася была такой ужасной, и почему она считала, что сестрица именно сейчас в стервозной стадии? Если все действительно так и было, как Эдд об этом помнит, то ему, бедолаге, не позавидуешь, как и Люше, впрочем.
«Рит, спишь? – Пока нет, иди сюда, а то сегодня так и не поговорили. – Не, я сейчас в некотором роде занят. – Надеюсь, что своей московской подружкой, так Илюха? – Не вгоняй меня в краску. Я хотел спросить у тебя, ты не помнишь, что именно Ася обещала Артемию, когда он просил нас разобраться с московским компактным заселением снежных людей? – Что она попытается выяснить поточнее, сколько там потенциальных магов среди детей. – Спасибо, пока. – Эй, погоди, она выяснила? – Да, но мне рассказывать некогда. Приходи лучше утром, часиков в десять-одиннадцать. – Хорошо».
Всю ночь Риту одолевали странные сны. Ей снилось, что она стоит на балконе, забранном ажурной решеткой, которой почти не заметно из-за краснеющих листьев дикого винограда. Солнце близится к полудню, она чувствует себя прекрасно, буквально готова взлететь. И она перемахивает через перила и прыгает вниз, раскинув руки. Дорога бежит вниз, под уклон, и Ритка летит и улыбается солнцу, небу, траве, людям, реке. Счастье буквально вскипает в ней, и по сравнению с этим пузырящимся ликованием, все остальное становится мелким, незначительным, не стоящим даже упоминания. Сон обрывается. Клубится туман, Рита оказывается на краю пропасти, ей надо на другую сторону, ее там ждут. Из глубины провала поднимаются тонкие шаткие столбики, и Рита прыгает с одного на другой, и каждое движение ее замедленно, будто она преодолевает сопротивление воды. Наконец Рита достигает заветного берега и не оборачиваясь несется вперед к огромной стеклянной башне. Картинка меняется опять. Она сидит перед зеркалом, приводит себя в порядок после ванны. Тело распарено, волосы скручены вместе с полотенцем в огромный тюрбан, Рита наносит на лицо жирными мазками прозрачный легкий крем. Из-за спины выглядывает Аська, в руках у нее карта Таро, из Старших Арканов. Луна. Иллюзия. Означает, что Риткина оценка событий иллюзорна, основана лишь на догадках и предчувствиях. Смущенность и неспособность распознать и почувствовать истинную реальность. В голове звучит Асин голос: «Она перевернута, и это значит, что, не смотря на призрачность, в основе своей твоя точка зрения верна».
Карты Таро Рите еще не снились. Как и вещие сны, другое дело, что после давешнего прорыва, она вполне могла уловить нечто в воздухе, настроиться на правильную волну. Просыпается Рита на рассвете с чувством, что сегодня произойдет что-то хорошее.
Ровно в одиннадцать она материализуется перед Илюхиным бассейном. Купаться уже холодно, Рита задумчиво потирает подбородок – что Илья собирается делать с ним зимой? «Спущу воду и накрою чем-нибудь сверху, чтобы грязь не летела. Привет.»
- Привет, Лю.
- Как спалось? Похоже, ты вышла на новый уровень?
- Ага. Неужели так заметно?
- От тебя воздух трещит. Снизь интенсивность.
- Спасибо. Я, правда, себя очень хорошо чувствую. Взлетела бы, да не знаю как.
- Твоя сестричка это умеет, так что может и у тебя получится. Она мне объясняла, но я так и не понял.
- Что она там накопала по просьбе Артема?
- Резкая ты моя. Там все очень просто. Наш брат, снежный человек, неважно явный он или латентный, живет чуть-чуть лучше, чем прочие. Ничего удивительного, что к тридцати годам он готов приобрести себе собственное жилье, в новеньком, хорошей планировки доме. И ничего удивительного, что он из множества предложенных вариантов интуитивно выбирает самый лучший и среди его соседей очень многие находятся в той же социальной нише. Т.е. с приличными доходами в возрасте от 30 до 40 лет, семейные и с детьми тоже примерно одного возраста. И вот эти дети дружно попадают в аварию на школьном автобусе, так что все привычные догмы у родителей оказываются порваны в клочья. Так на свет появляется дюжина новорожденных магов.
- А для чего ей точная формулировка ее обещания?
- А затем, что среди детей есть четверо готовых пациентов палаты №6.
- И что? Передаст информацию и пока.
- Двое из них, те самые мальчишки, что больше всех пострадали – невидимки.
- Спорная территория.
- Точно.
- Их невозможно вычислить. И она сыграет на этом.
- Но у нее в запасе еще три-четыре года, сейчас, пока они слишком малы их восприятие слишком открыто и человеческие ауры – рваные, размытые, не имеющие четких границ. Как и у многих прочих детенышей.
- Зачем они ей?
- Она не хочет, чтобы они повторили ее путь. Она присматривается к ним и думает учить их. Занялась бы этим уже сегодня, но пока она плотно под колпаком у Артема. Так что для нее важно разрубить ситуацию быстро.
- А ребятки хорошие?
- Настя говорит, что лучше и мечтать нельзя. Держали щит, сплели интуитивно, о себе не думали, потому больше всех пострадали.
- А что она сама? Что за фокусы она вытворяет на тему Эдика.
- Не мешай ей. Мы же сами хотели свести их. Скоро все, так или иначе, разрешится.
- Я такого не хотела. Я хотела, чтобы она вспомнила, что может быть счастливой.
- А я хотел, чтобы она окончательно разочаровалась.
- Но она не разочаровалась и не вспомнила. Кажется, мы с тобой были совершенно неправы. Даже не смотря на серьезные исследования, проведенные в этой области.
- Это Ася? Ася тебя протащила на следующий уровень? Как?
- Она открылась. Это такой вихрь… Там столько мельчайших оттенков, столько жизни под пеплом, Илюш. Раз и навсегда понимаешь, что если абсолютная чернота может быть такой красивой, такой разной, то, что уж говорить об остальном мире. Мне кажется, что сегодня мне выдали идеальные очки, или микроскоп. Мы затеяли жестокую игру, Лю. Ей не надо было вспоминать и не надо было разочаровываться. В ней все есть, я не знаю как, но она видит все, помнит все, принимает все, каждый последующий опыт ее смешивается и не смешивается с тем, который она уже накопила. Она не покажет эмоций. Она покажет то, что покажет, но это не значит, что это единственное возможное для нее проявление себя.
- Что ты хочешь сказать?
- Что наша интрига ее задела, но не более. Серьезно задела, но она оставит ее без последствий.
Они еще пообщались невербально, Рита кое-что Илье показала из своих новых возможностей. Потом к ним присоединилась его московская девушка, и младшая Сафина быстро закруглилась и поскакала до дому.
Город вымер, в пятницу вечером улицы опустели. Либо большинство воспользовалось последними теплыми денечками и отбыло на дачи – спальные районы поразили Риту полным отсутствием гуляющих. Небольшое оживление наблюдалось только на детских площадках, где ковыляли в сопровождении мамашек толстоногие карапузы, ковырялись в песочницах и катались на трехколесных велосипедах детишки постарше. Ближе к центрам, в кафешках и парках обнаружилась, наконец, молодежь. К самой «Кастрюльке» таксист Риту не повез, сказал, что там пешеходная зона, но обещал, что клуб этот ни с чем не спутаешь. И правда. Само здание больше всего напоминало неоготический собор, построенный из крупных блоков, устремленный ввысь, но при этом не выше четырехэтажного дома. Имел он традиционную форму креста, зал с прозрачным, стеклянным куполом, с которого на черных стальных тросах спускались литые черные же люстры, стилизованные под подсвечники, по галереям на втором и третьем этажах расположились столики, в левом пределе - вспомогательные службы и административная часть, а в правом – бильярд, боулинг и отдельные кабинеты. А в алтарной части, в глубине – сцена, с диджейским пультом, разрисованная граффити, прямо по нештукатуреным блокам песчаника, с тремя стрельчатыми узкими окнами в полукруглой стене. Интересная идейка, Илюха оторвался похоже по полной, проектируя этот шедевр, Ритка готова была преклонить колени, снять шляпу, поклониться до земли. Стеклянная крыша тонирована, так что даже в самый светлый день пропускала в огромный зал лишь мягкий сумрак, зато ночью она завораживала, уносила от земли. Разум Маргариты, привычный к постоянным подсчетам, моментально выдал примерную смету и волосы на голове зашевелились, да Аська неплохо заработала на строительстве, а в том, что это она строила, Рита не минуту не сомневалась. Потому что среди искусственно сформованных блоков, которых, конечно же, было абсолютное большинство, попадался настоящий, природный камень, который стоил нереально дорого, и происхождения он явно неместного, да и транспортировался минуя все границы и досмотры. Ай да сволочи, сердце пело, когда Рита представляла, что через несколько лет блоки начнут чернеть под действием сил природы. Весь остальной камень тоже изменит цвет, но этот, конечно, гораздо сильнее, по стенам поползет плющ, дикий виноград, у основания заведется темно-зеленый мох, окна расцветут витражами, карнизы украсятся каменной резьбой и обычный ночной клуб созданный на деньги нуворишей на потеху праздным гулякам, превратится в культурную ценность. Само это место, энергетически очень правильное, да и здание свободное от местной ментальности, несли информацию, внедряли ее подспудно в головы тех, кто приходил сюда. Откуда-то бралась гордость, патриотизм, желание сделать что-то достойное, и в то же время в душу снисходил покой. Да, это был клуб, но супер-супер, Илья – монстр, да и Айс тут где-то тусовалась поблизости, ее влияние Рита угадала, неспроста же у нее все дорожки в саду засыпаны мелким мрамором и битым булыжником.
- Эй, сестричка, как тебе «Кастюлька»?
- Название теперь не слишком подходит, лучше было бы «Нотр-Дам».
- Николаев хотел назвать ее «Башня Марго».
- С чего бы это?
- Тебе лучше знать. Готова? Где бы тебе хотелось расположиться? Мне нравится вторая галерея с левой стороны, примерно посредине. Но среди посетителей это место не очень популярно.
- Почему?
- Строго под ним выход из кухни. Запахи всякие. Для нас забронировали столик рядом со сценой, но ты явно не в восторге от перспективы весь вечер провести среди жен игроков.
- Угадала. Я могу посидеть у бара. Это в трех шагах от сцены и от вашего столика.
- Ну, как знаешь, только выбери место, чтобы хорошо просматривалась вся задняя стена. Будем фильмы показывать.
- Правда? О чем?
- О нас. Я побежала. Если что – телепатируй мне или Лю.
Народу пока собралось немного, Рита пошла, прогулялась по клубу, обследуя укромные закоулки, присела за столик, рекомендованный Асей, и похоже поняла, почему он ей так нравился, среди резных деревянных панелей, которыми был отделан весь второй этаж пряталась неприметная дверца в личные апартаменты Макса Николаева. Это был его столик, за который могли садиться лишь избранные друзья. «Аська в роли сводни? Интересно».
Еще прежде чем услышала за спиной скрип половиц, Рита уловила направленную в отношении нее легкую агрессию.
- Простите, этот столик занят.
- Я думаю, господин Николаев не будет возражать.
Ментальные проникновения – самая никчемушная способность среди всех прочих. Она проста в исполнении, зато толкования полученной информации страшно ненадежны. Хорошо, если твой клиент мыслит словами, чаще всего таковы реакции на реальные высказывания, которые требуют ответа. Но обычно если лезешь кому-то в голову, то видишь клип, нарезку из совершенно субъективных ассоциаций. К примеру картинка – совершенно пустая комната, с какой-то ветошью в одном углу, ободранными обоями и развороченными оконными откосами, зато с новым пластиковым стеклопакетом. Что это? Кадр из передачи «квартирный вопрос», ремонт к выписке любимой из роддома, одна из списка квартир, которую предложило агентство. Картинка окрашена положительными эмоциями, но это все. И обратная связь – вложишь в голову надоедливому официанту ложную память о том, что он видел уже Риту с Николаевым, а вдруг он доверенное лицо, и знает больше о хозяине слишком много, а завтра в этой связи случится катаклизм, замыкание, парень попадет в историю?
Однако информация легла в ощущения официанта очень правильно, он, улыбаясь, протянул Рите меню и, выслушав заказ, удалился. Правда, думал при этом, что надо сообщить о Ритке администратору, Инне. Интересно.
- А я то думаю, кто это тут так вольно расположился за моим столиком?
- Привет, Макс.
- Привет, Рита. Я так надеялся, что ты приедешь. Ася обещала. Но я не верил. Я столько лет чувствовал себя гадко, мечтал извиниться.
- Все давно забыто.
- Слава богу. Ты позволишь присоединиться к тебе немного попозже?
- Да, конечно.
Он пошел вниз к сцене, а Рита наконец вспомнила как дышать. Не ожидала, честно, такой реакции. Давно забытое ощущение. Но приятное.
«Корабли» уже тусовались на сцене, а позади рабочие завершали монтаж здоровенного экрана. Эдд спорил о чем-то со звукооператором. Айс тихо переговаривалась с Ильей. На сей раз Настя, по какой-то необъяснимой причине, была не в образе. Вчера, когда они все пили пиво на веранде, она особенно настаивала на том, чтобы ребята не доставали из шкафов драные джинсы, а пришли в том, что было для них естественной и комфортной одеждой. Саня протестовал: «что, если мне комфортно в костюме?» – «приходи в костюме, только розовую рубашку не надевай». Все смеялись, оказалось, что Саня этим летом щеголяет в отличном серо-бежевом костюме с розовой рубашкой. Похоже, что народ внял ее советам, потому что все были вполне адекватны. Сама же Настя похоже даже не накрасилась.
Помещение клуба заполнялось народом, многих Рита узнавала, кое-кто приехал даже специально, из тех, что давненько рванули на заработки. Принесли заказ. На противоположной галерее мелькнула Лиза, Силя, Грей с какой-то компанией, но Рита не пошла к ним. Закопалась в своих мыслях. У барной стойки появился Артем и Ольга, та самая, что утром дефилировала на Илюшиной кухне в застиранной длинной футболке. Интересная девушка, но не безусловная красавица, конечно. Илья всегда выбирал подружек скорее пикантных, с чертовщинкой, а не классических длинноногих блондинок. Артем пил коньяк и смотрел на Асю, которая в этот конкретный момент беседовала с Эдиком. Тема рассматривал их так, будто пытался понять, насколько они заинтересованы друг в друге. И, похоже, что ответ не казался ему таким уж очевидным.
«Ась, Артем появился, и Грей с Сильвером.» – «Спасибо». Она спрыгнула со сцены и пошла к бару. Обняла Тему, поздоровалась с Ольгой. Так, картинка проясняется. Оказывается, сестрица в прекрасных отношениях с Артемом, и она очень искренна в этом. Никакой игры. Т.е. никаких личных обид, только дело. Хорошо.
«Ладненько, меня это не должно волновать. Я пришла отдыхать. – Очень верное решение. Расслабьтесь, получайте удовольствие. – Ну и бог бы с вами».
Действо на сцене началось. По началу Ритку возмутил порядок песен. Она долго не могла понять, почему Айс начала концерт с «Тысячи», которую все называли просто «кантри». Но потом до нее дошло, что песни шли в том порядке, в котором они появились в их с Эдиком совместной истории. В «Тысяче», насколько Рита понимала английский язык, были такие слова: «ты знаешь так много песен, послушай эту и скажи, как угадать последнюю скандальную весну, прежде чем мы окончательно заледенеем?» Что это было? Пророчество?
Те их песни, что были сделаны до того, как появился Эдд, шли одна за другой как с конвейера, а вот «Дар», «Измена», «Один», «Без тебя» - сопровождались клипами. Как, где нашли близнецы эти кассеты, сколько потратили времени на монтаж – черт знает. Но оказалось, что это приятно, погрустить чуть-чуть о прошлом, когда мы все были другие, увидеть себя на экране. Посмеяться. Когда начался собственно концерт, Николаев поднялся на галерею и сел рядом с Ритой за столик и даже позволил себе кружку пива. Это тоже было приятно. Когда ребята сделали перерыв, он спустился вниз. Точнее перерыва по сути не было. Ася и Илья взяли гитары, сели на высокие барные кресла и заиграли акустическое попурри. Многие знали эту их слабость и потому слушали вполне благосклонно. Николаев захватил им по банке пива и, поднявшись на сцену, сказал.
- Никак не могу понять, почему вы до сих пор не женаты? Зачем вам на одном участке, по сути, два разных дома? Зачем вы шлете друг другу СМС, чтобы сказать «Доброе утро»? вы же так хорошо понимаете друг друга? Может хватит бегать и «горько»?
Эдд наградил Макса яростным взглядом. Ольга подпрыгнула на стуле. Артем впился буквально глазами в лицо сестры, а эти двое лишь пожали плечами.
- Дорогая, не пора ли нам съездить в отпуск? Как насчет океанского тура? Разумеется в разных каютах.
- Лучше в разных океанах, дорогой.
- Все-все, понял. Вопросов нет.
И вот опять «Последняя песня». На сей раз в самой обыкновенной аранжировке. Просто Айс и тихо-тихо музыка. Не хуже, не лучше. По-другому. Не так. Ребята на заднем плане в темноте. Впереди Ася и свет льется сверху прямо ей в лицо. А на экране позади - дорога от их бывшей базы, через центра, через бульвар. В разное время года, в разную погоду.
Все. Концерт окончен.
*********
Проснулась Рита ближе к полудню на Николаевском кожаном диване в его личных апартаментах. Настроение прекрасное. На сервировочном столике перед ее носом, помимо всего прочего – маленькая красная роза. Рита не помнила из вчерашней ночи ничего, из-за чего стоило бы делать такие респекты. Она шмыгнула в ванну, привела себя в порядок. Потом вышла на балкон. Опять отражение давешнего сна. Решетка, дикий виноград. И солнце. Внизу на кухне открыто окно и слышно, как Николаевский администратор и сожительница, единая в двух лицах, распекает кого-то, жестко и в крайне неприятных выражениях. «Значит, там у него опять спит какая-то девка? Ладно, разберемся. Следа не останется. Сам еще спасибо скажет. Что значит не велено? Сказал, чтоб никто туда не входил без него? Да кто ж там? Королева Марго? Что значит – «да»? Опять она? Ну что ж, так даже интересней».
Настроение Риткино, как не странно, еще и улучшилось. Телефон наигрывал «Одинокую птицу» Наутилуса. Аська. «На фиг ей пользоваться телефоном?»
«Привет. Проснулась? – Угу. – Давай по-быстрому собирайся, и ножками, ножками, как можно тише и незаметнее выбирайся из «Кастрюльки» в сторону рынка. Я тебя жду на стоянке у реки. И никакой магии. Чтоб не отследили. – А что случилось? – Ты хотела узнать ответы. – И ты обещаешь на все ответить? – Не я. И не на все. Но многое сегодня прояснится».
Рита подхватила сумочку, свистнула со стола гроздь винограда, и махнула прямо через балконные перила на карниз, пробежала до угла, оттуда уцепившись за лепнину скользнула на землю. Давненько она так не развлекалась. Прыгая через ступеньку, понеслась по лестнице навстречу реке, парку, смешным карапузам на качелях, перескочила через мостик и тут же обнаружила Аськину машину и улыбающиеся морды, сестрицыну и Илюхину.
- Ну что, по коням?
- Поехали.
Машина рванула с места, лавируя в потоке, перестроилась и полетела по шоссе к уютному трехэтажному особняку. Ася паркует машину у входа в ресторан, они быстро проходят мимо бара в приватную зону, там, в отдельном кабинете – Тема, Ольга и Арсений.
- Господа Лисовские, Оля… Доброе утро.
- Вы, наверняка, ждали кого-то другого? не Эдика ли? Но боюсь, придется пообщаться в этом составе.
Все молчат. Илья наливает себе и Аське коньяка, делает глоток и начинает.
- Вы последнее время прилагаете немало усилий, чтобы создать ненавязчиво ситуацию, в которой мы будем вынуждены действовать определенным образом. Приемлемым для вас. Пока ситуация еще не вышла из мирной стадии, хотелось бы по-честному узнать чего вы от нас хотите, и разойтись к взаимному удовольствию сторон.
- Я давно предлагал ребятам перестать играть и поговорить с вами откровенно. Что касается меня, то я всего лишь хотел бы, чтобы Ася пришла ко мне работать. Чтобы Рита прошла хотя бы начальный уровень подготовки. Чтобы ты, Илья помог им решиться, чтобы вы, а еще Лиза приняли свою судьбу. Ассоциация магов нуждается в вас.
- И поэтому нужно было подбросить нам наживку, Асе – Эдичку, а мне – Олю?
Ни Ольга, ни Артем не сказали пока ни слова. Они даже не пытались общаться невербально. Смотрели друг на друга. Потом Ольга взглянула виновато на Илью и растаяла.
- Не думай Тема, что у тебя в рукаве еще пара козырей.
- Один точно есть.
- Хочешь, угадаю?
- Попробуй.
- Те двое мелких невидимок, что я якобы отказываюсь тебе отдавать.
- А ты не отказываешься?
- Невидимку нельзя вычислить, нельзя найти. Ее – его можно только сдать. И делает это обычно кто-то из близких. Так что их тебе уже сдали родители. Я тут не при чем.
- Не угадала. Козырь не угадала.
- Так ли? Эдда здесь нет. Да и Оленька не так уж уверена, что надо тащить за собой на крючке Илью?
- Значит, вы опять отказываетесь?
- Мы не станем работать на центр.
- А ты, Рит?
- Саныч, прости, я только вчера… видимо у меня тоже свой путь. Лет через десять, разве что…
*******
- Что значит быть магом?
- Я не знаю, как быть кем-то еще.
- Лана, крошка, не выделывайся. Мне хочется знать.
- Это непросто.
- Я никуда не спешу, нам еще час катиться.
Эдька едет домой, в свой маленький город. Дорога летит под колесами. Мелькают фары встречных машин, стремительно темнеет и Аська осторожничает на мокрой трассе. Вжикают по стеклу дворники, работает кондиционер, избавляя салон от сигаретного дыма. Почти всю дорогу они молчат. Говорить о том, о чем можно – не хочется, а о том, о чем хочется – нельзя. Так вот. Что-то уходит, Эдька чувствует, что-то стремительно исчезает из их отношений, встречи уже не так радуют, сердце не екает, эйфория от возможности видеть ее и ощущать рядом проходит. Беседовать не о чем. Начинать разговор первому, прощупывая почву, надоело.
- Была б моя воля, мы б и вовсе не разговаривали. Но если иначе нельзя – давай поговорим.
- А была б твоя воля, что бы ты делала?
Она улыбается, и ему вдруг становится немного щекотно за ухом, жарко и сказочно приятно, краска заливает лицо, он затягивается сигаретой, руки дрожат.
- Прямолинейная ты.
- Жуть.
- Вот ты говоришь, что мыслей чужих принципиально не читаешь, а сейчас что было?
Ходит по дому в кожаных сланцах, и балахонистом бумажном тонком платье, широкая ниже колен юбка мягкими крупными складками облегает бедра, черный почти прозрачный хлопок на лифе расшит черным же простеньким узором, а вырез, точнее разрез от воротника до пояса, на семи тонких завязках встык. В просвете при каждом движении мелькает полоска глянцево-загорелой кожи, блестящей от тонкой пленки жаркого, теплого пота. Да-с, жара-с. А белья наверняка нет, как и раньше не было. Два слоя юбок взлетают и кружатся, вокруг плотных коричневых икр, и тело плавится, и каждая молекула Эдика тянется к Асе, а мозг строит барьеры: жарко-липко, секс в жару – извращение, и потом, глупо же так вот по-животному хотеть ее, которая вся вдоль-поперек известна и изучена, столько лет уже знакома, и отгорело давно, и ненавидит он ее до умопомрачения. И вообще, он мерзкий, резкий, он хочет ее прижучить, и для этого и пришел. Тащит в прихожую пылесос, елозит щеткой по коврику, к Эдьке задом к двери передом, подол лезет вверх и он, завороженный, забывший все свои установки, поспешно ретируюется на кухню. Достает из холодильника салат с креветками, режет хлеб. Ася присоединяется. Протягивает другу запотевшую бутылку пива, смотрит повелительно-просяще, Эдька скручивает крышку, передает ей и в обмен получает другую. Один долгий глоток, выражение блаженства, капля пота стекает с влажного виска, у Эдички замирает сердце от этой сцены, и очень хочется понять, красива ли картинка сама по себе или это он увидел ее такой – необыкновенно солнечной, пронзительной и яркой? Желанной. Притягательной.
Беседуют и кушают. Пиво уже по второй. Эдька, не понимает как, начинает рассказывать Асе об одной подруге, с которой в Москве постоянно-периодически общается, и ее плющит от Эдика, а Эдичку от нее, но пока без фанатизма, без телесности, игры разума, пикировка взаимная подогревает интерес и они никуда не торопятся. Он рассказывает, как старому приятелю, с матерком, пошловато, нагловато и прямо. Потом, опомнившись, понимает, что говорит это Асе, той, которую по легенде должен бы обожать и в рот заглядывать… Расслабился… Бросает виноватый взгляд. И ухом не повела. «Ты, - говорит, - как всегда долго запрягаешь. А нонешние девицы, они быстрые. Пока надумаешь ее за круп ухватить, она уже скрылась, остается только пыль глотать»
Голос ее звучит непосредственно в Эдькиной голове и от того особенно четко доходит ее правота, так ведь и случилось на самом деле, пока он решался на активные телодвижения, призывный огонек в глазах той подруги стал затухать, появилась опаска и натянутость, а признал это он только что, буквально сейчас, хоть и догадывался раньше.
«А все-таки, есть на ней белье? Или нет?» Избегая прямых взглядов он осторожно прощупывает ее фигуру, Ася встает, поворачивается боком, резко приподнимает юбку, и он видит темно-коричневую полоску на бедре… Во рту мгновенно пересохло.
- Жестоко.
- Зато честно. Поцелуй меня.
Прямой, не терпящий возражений приказ. Эдик хочет, хотел бы наверное, но как подчиниться? Как можно? Он смотрит на нее, но видит себя, и… он не думал, что у него такое злое и растерянное, загнанное выражение лица. Рот приоткрыт в ожидании, губы сухие и обветренные, взгляд Аси скользит по ним, Эдик ощущает этот взгляд почти физически, но… она его не хочет… ее притягивает эстетика момента, и в этой подчеркнутой отстраненности столько нежности… Давно уже… Эдд не помнит точно, он проваливается в трясину воспоминаний… глаза в глаза… они одинаковы в этом тоже, и в другом… хочется плакать, а слез нет… «никакой больше боли, никаких больше слез для меня»…
- Ты спрашивал, что такое быть магом? Теперь ты имеешь представление. Быть магом – значит быть зеркалом. Установки, принципы идут на фиг. Эмоция – картинка – настроение. Настроенность на сопереживание. Множество истин, существующих одномоментно и органично. Постоянное созерцание, без далеко идущих выводов, без подгонки к идее. Желания, которые исполняются. И потому сто раз подумаешь, прежде чем желать…
- Поцелуй меня.
Приказ. Это не про Эдьку, он так не поступает. Он не говорит такого. Но ему нравится.
- Разденься.
Она медленно, по очереди развязывает свои завязки до пояса, на предпоследней платье падает на пол темной горкой. Смотрит спокойно и твердо прямо в глаза, делает шаг. И неотвратимость последствий его приказов встает перед Эдиком, он хватает Аську за локти, останавливая в ее продвижении к цели… прохладная, шелковистая кожа. Встает со стула, она прямо перед ним, волосы щекочут нос.
- Иди домой, Эдд.
Эдька уже не мог дышать, не хотел дышать, если еще вдохнуть ее запах – все. Пипец.
«Уходи. Остановись, пока можешь. Ты ж возненавидишь меня опять. – О чем ты? – О том, что ты на моей территории. Я не хочу делать тебе больно, не хочу, чтобы ты делал больно мне, потому что ты себя же уничтожаешь. Оля, Тема – они маги, они не принципиально… они на задании».
Ладони ложатся Эдику на плечи, упруго и тепло прижимается грудь. И она его целует. Так легко, так искренне, но не любя…
«А ты? Ты? Если ты здесь чтобы мстить, то почему так? Кто хоть вам сказал, что ТЫ ТАК можешь мне отомстить? Да хоть насилуй – мне однофигственно. – Соблазнительно. Может попробовать? А правда говорят, что женщины после секса привязываются? – Если ты думаешь, что я могу привязаться к тебе больше, чем это уже есть… Лана, хорош, продолжать будем? Или наигрались уже? – Не верю. – Во что? – Что все так. – Я повторяю, я – зеркало. Я отражу лишь то, что ты хочешь увидеть. А поскольку тебе охотно с собой бороться и строить коварные планы – получите все вышеперечисленное полной мерой».
Платье так и осталось на полу, конечно, она же на своей территории, имеет право голышом… посуду мыть. Так было уже. Разве что акценты сместились чуточку. Эдд ушел наверх, туда, где должна была проходить вечером репетиция.
********
Они остались вчетвером: Саня, Рита, Ася и Эдд. Маргоша весь вечер приглядывалась ко Эдьке настороженно, но магов он чувствовать еще не научился, защита от вторжений у них автоматическая, понял только, что у нее не очень-то получилось его просканировать. Риту окружало сильное теплое сияние, увеличивающее интенсивность. С балкона, где Эдик с Аськой курили, просматривался как на ладони весь участок, по которому Саша с Риткой бродили не спеша, сосредоточено глядя под ноги, лишь изредка то один, то другая поднимали голову и коротко, ласково оглядывали оппонента, но так и не пересеклись глаза в глаза.
«Опять будешь спрашивать? – Да. Только ты не ответишь. – Почему же? Просто ты еще не услышал того, что хотел. – Ты даже знаешь, что я хочу услышать?»
Давеча она перепутала их зрение, и Эдд видел себя ее глазами, а теперь она перепутала мысли. Нет, Эдька осознавал и свои потоки и ее, только понял, наконец, в чем отличие. Ее восприятие было глубже, ироничнее, но при этом отношения к воспринимаемому не было. Информация. Все. Он для Аси – радуга. Это самое близкое определение, которое он смог бы подобрать. Она даже не могла запомнить его лица, но неизменно пыталась улыбнуться, стоило только ей подумать о нем. А Эдька в аналогичной ситуации – злился, но всю ее помнил от кончиков пальцев до макушки. Злился причем на себя, что не мог не тянуться к ней… «А с Ильей так было? – О, господи!»
*********
Ну, вы даете, интриганы несчастные.
- Да брось, Рит, все просто до ужаса.
- Какие уж тут интриги?
Они находились у Илюхи в гостиной, если так можно сказать, потому что кроме тахты, бильярда, и домашнего кинотеатра, ничто не напоминало, что это вообще жилое помещение. Повсюду валялись коробки, прислоненные к стенам и накрытые полиэтиленом, стояли листы гипсокартона. Рита с Ильей с увлечением гоняли шары. Ася же методично накачивалась пивом. Вчерашнюю ночь она посвятила бильярду, сыграла с Эдькой на спор восемь партий и теперь похоже месяца на три приобрела иммунитет.
- Что мы собираемся делать дальше?
- Вообще-то я в отпуске.
- И я тоже, какое совпадение!
- Вот я и спрашиваю, что мы собираемся делать дальше?
- Можно попрыгать, погулять. Я тут столько мест раскопал. Что вы предпочитаете в данное время года?
- Сентябрь – сезон ураганов, так что океаны не подходят, иначе можно было бы махнуть к Ною.
- А Средиземноморье уже надоело до чертиков.
- Точненько. Может Гурзуф?
- Люди, вы что, вспомнили советское детство?
- Не мешай, наглая морда. Решено. Хочу в Гурзуф.
- Это было у моря, где волна бирюзова, где лазурная пена, и соната пажа.
- «Фу» на тебя. А ты то, что собираешься делать?
- Я собираюсь напиться пивом. Т.е. сначала я прошвырнусь до книжного магазина, а потом сварю себе креветок, и буду сибаритствовать, наслаждаться пищей телесной и пищей духовной. А вам желаю приятно провести время.
- Удачи.
Илюха выразительно приподнял правую бровь, и позволил себе мысленно усомниться в правдивости Аськиного заявления, она открылась и послала его, куда подальше с его подозрениями. «Простишь меня? – Нет. Ты имел право поступить так, как поступил. И прощать тебя не за что».
«Вдоль по дороге, вдоль по дороге, вот я шагаю – ать и два. А то, что ветер в карманах – так это пустяк, зато уцелела голова. Ать, два». Артем сидел на Асиной веранде и курил, задрав ноги на стол. Ася присоединилась. В смысле задрать ноги и закурить. Пошел дождь. Сначала потихоньку, потом все сильней и сильней. И, наконец, стал перед ними сплошной пеленой, скатываясь с крыши, жестоко барабанил по бетонной отмостке вокруг фундамента, рвал в клочья бутоны плетистой розы, не мог попасть на веранду, но мелко мстил, зависая в сыром воздухе микроскопической липкой мгой.
- Где я сделал ошибку?
- Ты о чем?
- Где я прокололся, как ты нас вычислила?
- В общих чертах мне все стало ясно в первый же день, когда ты появился. Кое-что, конечно, я вычислила заранее, но некоторые детали прояснились по ходу дела. Во-первых, ты возможно способен устроить в голове девушки быстрый поиск по кодовому слову «бывший», но не в моей. Я же нечитаемая. Чтобы надеть личину Эдда, ты должен был бы знать либо меня, либо его. И ты зря пренебрежительно относишься к эльфам. Дью любит этот город. А ты и не подозревал, так? Я в некотором роде ждала тебя с тех пор, как обнаружила его.
- Бездарь.
- Не грузись. Не надо. Идея использовать Дью мне понравилась. А с Эдиком вообще сильный ход.
- Который, в итоге, не сработал.
- Ну, это не совсем так. В определенном смысле я очень сильно изменилась за последнее время. И ты подобрался гораздо ближе к выполнению задания, чем кто-либо еще. Только на твоем месте я бы не радовалась.
- А я и не радуюсь. Я ведь совсем не такой кровожадный. И это не мое задание, а Олино. Я этот последний экзамен сдавать отказался. Правда.
- А Ольга что?
- О, она очень честолюбива. И потом ей страшно подфартило, что она нашла Эдда. Я даже огорчился. Тут события вышли из-под контроля. Она реально считала, что он скрытый маг. Из-за блока на чтение мыслей, который так виртуозно сделан, будто он его собственный.
- Уж я постаралась. Я вплела блок в его собственное нежелание открываться людям. Он же такой. Мрачный парень. С ним можно общаться годами, но так и не узнать по-настоящему.
- Это точно. Уж как она его обрабатывала, у нее задание такое было, лазить по всяким эзотерическим тренингам и семинарам, искать скрытых, неосознанных снежных людей.
- Это зачем?
- В таком большом городе как Москва, обнаружить наших очень сложно. Разве что случайно. А на всякие шарлатанские сборища приходят иногда люди, которые действительно чувствуют что-то такое и не могут в себе разобраться.
- Это шеф придумал?
- Да. Исключительный человек, правда?
- Точно.
Ливень прекратился так же внезапно, как и начался, но с водостока все еще продолжало капать в большую деревянную бадью. Ася решила, что надо будет потом, попозже, полить цветы в доме. Нет, была бы ее воля – завалилась бы спать. Ничего уже не хотелось. Ни есть, ни читать, ни напиваться, ни путешествовать.
- А как же она, в конце концов, расшифровала Эдда?
- Это он нас расшифровал. У него есть дурная привычка говорить загадками, не поймешь, знает ли он на самом деле, или только предполагает, или уходит от ответа, или играет по принципу «почему бы нет». Так мы и доигрались. То есть, как-то раз он позвонил Ольге и сказал: «Помогите мне поквитаться с одной ведьмой».
- А зачем надо со мной квитаться?
- Мы тоже пытались выяснить. По его словам выходило, что ты его обманывала. Считала ниже своего достоинства открыться ему. Все наши уговоры и убеждения, что существует кодекс, который нельзя нарушать не помогали. Он утверждал, что ты много раз буквально впрямую говорила ему, что тебе доступны возможности за пределами обычных.
- Бывало и такое.
- Это как?
- Не придуривайся. Я знаю, что ты использовал Дью, как шпиона, да и сам Эдик делился своими воспоминаниями, так что… вы должны быть в курсе. И точно так же знаете, что я не превысила допустимых ограничений.
- Не превысила. Только я его понимаю.
- Понимаешь?
- Да. Ты строишь отношения с девушкой, пытаешься добиться от нее некоторых удобных для себя моментов, сам идешь на уступки, а она при этом оказывается высоко над происходящим. Т.е. делайте что хотите – а все равно все будет по-моему.
- Но это же не так.
- Я знаю. Я не встречал существа более взвешенного, чем ты. Я говорил ему. Но он не сдавался. Он буквально одержим идеей стукнуть тебя, доказать, что ты была неправа.
- И что?
- Мы охладили его пыл, объяснив ему твой статус.
- О, боюсь, это его убило.
- Да, что-то вроде. Он вспомнил высказывание о том, что ты неуязвима для обид. И никогда не снисходишь до мести.
- Бедный. На самом деле, я вовсе не высокоморальный человек, нет. Я вполне готова совершать гадости, подлости, искупаться в помоях, поковыряться у тебя в голове, к примеру, и выяснить в какой мере ты говоришь мне правду? Ты даже вторжения не почувствуешь… Господи, как же я устала. Мне жаль, что из-за меня Эдд так переживал. А вы поразмыслили с Ольгой и решили, что раз уж он в таком состоянии, то можно это использовать. Привести меня как ослика за морковкой. И пройти на следующий уровень.
- Я не лгал тебе.
- Да знаю я. Ты просто чуть-чуть сместил акценты.
- Так что ты скажешь?
- Ты уже тридцать раз спрашивал, почему ты думаешь, что в тридцать первый раз я отвечу по-другому?
- Потому что ты устала. У тебя нет сил сопротивляться.
- Смешной ты.
- Ничего смешного. Я не хочу, чтобы ты пришла к нам работать. Но готов смириться с выбором шефа. А сейчас я прошу тебя – поговори с ним.
- Обязательно. Завтра. Сегодня хватит. Ты любишь Олю?
- А ты Илью?
- Понятно. Мне кажется, что у них есть будущее. И в этом будущем ей будет по барабану ранг и статус.
- Откуда ты знаешь?
- Посмотри.
Над их головой как раз проходила одна из силовых линий защитной сферы. В ней на мгновение мелькнула рожица Оли. Тема скривился.
- А меня там нет?
- Тебе достаточно только захотеть. Мы опытную станцию купили вместе с землей по ту сторону дороги. Места для строительства навалом.
- Ась, и все-таки, вот ты отказалась от нашего предложения, и я не знаю, о чем вы вчера с Эдиком говорили – он без объяснений свалил, но проблема продолжает существовать.
- Разве ты все еще считаешь, что мы опасны?
- При чем тут я?
- При том, что ты, скорее всего, окажешься, если не на вершине пирамиды, то однозначно где-то в руководящем составе, и надеюсь, что сможешь замолвить за нас словечко.
- А если это не входит в мои планы?
- Спасибо за честность. Пророк из меня неважнецкий, но даю тебе гарантию – в руководстве центра перемен не будет.
На миг сквозь маску спокойного добродушия и расслабленности, показалось настоящее, жесткое и злое лицо, до мельчайших полутонов напомнившее Аське его отца. Он ей нравился, и таким тоже, она взяла Тему за руку, впервые с надеждой взглянула в глаза, он судорожно пытался сканировать Асю, как всегда безрезультатно, как всегда ей пришлось открываться. «Я, кажется, нашла способ помочь шефу. – Давно? – Почти год назад. – Почему до сих пор молчала? Почему позволила ему мучиться? – А вы? А ты? Почему ты решил, что имеешь право мне мстить? Почему вы решили, что в достижении ваших целей все средства хороши? И заметь, вы такую работу проделали, столько всего придумали, разворошили наше осиное гнездо, зацепили Илюху и Ритку. Надавили на Снайпера. Заполучили в союзники Эдда. Ты долго собирал обо мне информацию, много лет следил. – И что в итоге? Каждого практически из тех, кого я использовал, ты отформатировала по себе. – Нет. Они просто сделали свой выбор. И только. – И все же, раз ты могла всю ситуацию разрулить еще год назад, зачем позволила ей развиваться? – Хотела посмотреть, как вы будете действовать. И в следующий раз, вам придется придумать что-нибудь другое. А Эдику… я предложила уничтожить его одержимость мной. Я не люблю его. Любила, да… И я теперь знаю тебя, знаю твой почерк. – Стерва. А будет следующий раз? – Непременно». Наконец он улыбнулся. « В следующий раз, обещаю, я приду честно, и скажу: «Ты мне нужна, Невидимка». – Посмотри наверх». Тема качнул головой: «Раз ты видишь меня здесь, значит я здесь буду. – Мой дом – твой дом, заглядывай, если будет желание. Просьба, маленькая: Санычам не говори пока ничего, хорошо?».
- Ась, а если ты Эдьку не любишь больше, может, мы попробуем? Я, мне кажется, меня к тебе тянет.
- Меня к тебе тоже… правда, я думаю, что ненадолго. Но… я не люблю с собой бороться… не люблю пропускать белых кроликов…
- Редкая стерва… Я серьезно, а ты стебешься опять…
Он ушел.
Ася накинула штормовку, подхватила сумку и прыгнула в небольшой закуток в магазин «Буквица», где среди стеллажей с философской, исторической и юридической литературой почти никогда не было посетителей. Прошла в детский отдел и, наконец, приклеилась в разделе фэнтези к обожаемому ею Гудкайнду. «Восьмое правило волшебника» вот уже две недели было ее вожделенной мечтой. Только времени все не хватало свободного добраться и главное почитать. Для полного кайфа не доставало только черной «Крушовицы» - потрясающего чешского пива. Но за ней правильнее было бы рвануть в Прагу. «А может и правда убежать в Чехию. В Крумлов. Сесть в кафешке, заказать кнедлики, зело, вепрше. И читать. А рядом будет шуметь река, перекатываясь по камням, и возвышающийся на другом берегу замок вызовет нервный срыв, потому что разум отказывается верить в надежность древних арок и стен на нереальной высоте».
Перед дверью магазина Ася на секунду задержалась – опять пошел дождь. Накинула капюшон и шагнула на улицу. «А пошли они все. Как надоело быть хорошей». Все, маятник качнуло в обратном направлении, и Ася подумала о Грее. «Эй, братишка, а не уйти ли нам в загул, до понедельника. – С удовольствием, моя Принцесса. Чем займемся? – Прогуляемся по злачным местечкам, устроим феерию, сбросим пар. – Что случилось? – Да ничего нового. – Нет. Разберись со своими тараканами, взрослая уже. Дойди до конца. – Грей, ну ты то не добивай, не надо. Пожалуйста. – Как белый камень в глубине колодца…. – Да пошел ты. – Удачной охоты, Невидимка».
«Вот зараза». Асе хотелось опуститься прямо на мокрый асфальт и плакать. Взвалила на себя груз не по силам. «Все. Ухожу». Мир расплывался перед глазами, терял объем, превращался в ретроспективу размытых, влажных акварельных картинок, вспыхивал сероватыми тенями, брусчатка под каблуками уже не отдавалась в позвоночнике отчетливыми толчками при каждом шаге, а превращалась в пробуксовывающую жижу. Ничего реального не было уже в этом мире, где Айс не знала, что же она еще хочет. Не было стержня, он рассыпался в пыль. И почему? Потому что она разочаровалась в том, во что верила всегда и безусловно. «Как они могли? Поиграться и использовать в своих интересах. А чем я лучше? Чем лучше эта нереальная пустота в душе и бетонный саркофаг, воздвигнутый на месте самого лучшего, что было когда-то в жизни? Цинизм, за которым прячется эта пустота. Какие-то нелепые дела и эксперменты, которые лишь умножают желание, а точнее нежелание что-то делать. Слава богу, есть СанСаныч и можно еще успеть к нему, чтоб он в очередной раз объяснил, где и как я напортачила. Нет. Сама». Ноги привычно несли вперед, почти никого уже не было на опустевших мокрых улицах. Отяжелевшая сумка на длинном ремне хлопала по коленям.
Сидела сумерничала. Телефон отключила. Полкнижки осилила и дальше не смогла. Мысли бегали по кругу и в уме круги считали. Раскладывала картинки так и так, вертела-крутила, разложила карты Таро, подбросила монетки, сверилась с Книгой Перемен. Ничего не сходилось. Все пророчило небывалый прилив сил, а сил не было.
Настя стала у окна. Деревню Гадюкино смыло. Еще пару недель таких дождей и ее славный город уподобится мифическому Китеж-граду, погребенному на дне озера. Какая-то мысль настойчиво билась у ее виска. Кто-то раз за разом пытался пробиться с сообщением. Не Грей, тот пару раз за вечер возвращался к ее предложению покуролесить, один раз с явными сожалениями по поводу своего отказа. Не Ритка, она веселилась в компании Ильи, открывая в Аськином старинном друге неведомые ранее достоинства. Не Тема, тот уже переключился на другой проект и пытался поправить состояние своих финансов, просматривая биржевые сводки. Не Эдисон. Он сидел в компании Макса в «Кастрюльке», глушил пиво, и ругательски ругал всех женщин и одну конкретную ее в частности, а Макс вторил ему, только поминал больше Маргошу. СанСаныч у себя в глуши мечтал о паре сухих деньков – копать картошку. Звягинцевы сплавили детеныша в гости к Грею, наивно полагая, что где один присмотрен, там и от другого не сломаются. А сами воспользовались редкой свободной минуткой и вспомнили, что имеют право на личную жизнь. Детеныши, общаясь невербально, с упоением и в полнейшей тишине разбирали по винтикам часовой механизм любимых Греевских часов. Аська подумала, что надо послать Грею сообщение, он эти часы очень любит. И Дью давно пора из часов вылезать и знакомиться с ребятней. Умные детки. Единственные во всем поселке маги, которые эльфа вычислили. «И кому же я понадобилась?»
Много лет назад, еще до всех историй, как раз перед институтом, Асю вызвал шеф и предложил пройти углубленный курс магии, и она не отказалась.
Обучение походило на занятия с репетиторами сразу по нескольким предметам; перемещения, вероятности, блоки, защита – все основные умения. Кабала, Блаватская, Кроули, орфики, жреческие мистерии, пифагорейцы – честно говоря голова чуть не взорвалась от объемов лишней для нее, по сути, чепухи. Как только они выяснили Асины особенности, а точнее – их отсутствие, началась «полевая практика», например специалиста по перемещениям интересовал предел Асиной фантазии. Настя объяснила ему, где это, повторив фокус с «Тиграми», точнее с «Полетом пчелы вокруг граната за секунду до пробуждения» (вот!!!!) Дали, причем сама туда не полезла, он же вернулся почти сразу, ошеломленный, задыхающийся, сказал, что ему не приходило в голову, что такое возможно. Почему повторив? Потому что однажды во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, Айс, под действием уже не помнила чего, забралась туда сама. Забавное состояние – оказаться внутри своего-чужого глюка…
Предсказательница, наоборот, утверждала, что Сафина полная бестолочь, и это только оттого, что Аська в таблице приоритетов собственный выбор конкретного индивидуума ставила выше условий социума. В постулате «Бытие определяет сознание» она всегда знала двойственность. Сознание? Или бытие? Для прорицательницы – бытие. Однозначно. А для Аси – сознание. В качестве доказательства, Айс, не вставая с места, вытащила для учительницы со своей прикроватной тумбы книгу Карлоса Костанеды и ткнула носом в свое любимое место, о том, что какой бы путь мы не выбрали – конец один, и главное следовать по Пути сердца. Не стоит говорить, что это Настин любимый штамп, ответ на любой глупый вопрос. «Не задавайте мне глупых вопросов, в глупые игры я не играю, мне бы остаться поездом Чарли, мне бы мотаться от края до края» - еще один любимый штамп, только из Стивена Кинга).
- Хочешь знать, от чего ты отказываешься?
- Нет.
- Почему?
- Так интереснее.
- Бред какой-то. С таким даром, быть такой слепой!
- Это мой сознательный выбор.
Пророчица посмотрела на Асю, как на неизвестное и смертельно опасное насекомое и медленно растаяла. Настя пожала плечами и отправилась домой.
Однажды шеф явился из зыбкого воздуха, как Мефистофель, мрачный и решительный, в руках у него девушка заметила «Молот ведьм»
- Это тебе.
- Спасибо, у меня есть. Только я в этой книге читала только приложения и предисловие.
- Хорошо. Значит, ты знаешь, что, таких как ты, раньше сжигали на кострах.
- Вряд ли Вы меня этим напугаете. Физические страдания ничто. Что-то еще?
- Ты обещала кое-что для меня сделать, помнишь?
Он действительно имел право требовать с Аси одно желание, в свое время та оказалась неправа в одном споре, только не с ним, а с СанСанычем, который передал ее вексель шефу.
- Давайте.
Он извлек откуда-то из-за спины старинную бумажную папку с завязками.
- Найди мне этого человека.
- Просто найти? Это для Центра?
- Нет для меня.
- Хорошо.
Папка оказалась совсем не тяжелой, засаленная, захватанная, с обтрепанными завязками. С первого листа на Асю смотрела со старой фотографии совершенно потрясающая женщина, из той породы, чья красота со временем не тускнеет, становится строже, выдержаннее. В общем, Аська могла понять шефа, если он действительно спустя столько лет, а они похоже ровесники, продолжал искать ее.
Ее звали Катей и она жила в Украине, где-то в мастерски описанной Гоголем Полтавщине. Окна ее спальни смотрели на корпусный парк, где над верхушками старых каштанов парил золотой орел. Она хорошо училась и посещала музыкальную школу. Дружила с мальчиком, который мечтал стать врачом, а стал военным, а она мечтала любить его вечно, и училась на педагога начальных классов, потому что справедливо полагала, что жене военного нужна мирная профессия. Но в один прекрасный день она бесследно исчезла из родного города, родным сказала, что уезжает в Ленинград, но там следы ее потерялись. Из всех близких родственников у нее оставался сводный брат, гораздо старше ее и он не очень горевал по поводу ее пропажи. Единственное в чем шеф был уверен, так это в том, что она жива.
Асе предоставлялась полная свобода действий в части методики поисков. Какое-то странное чувство буквально пузырилось в носу, когда Невидимка появилась во дворе дома, где Катя когда-то жила. За тридцать лет, что прошли с ее исчезновения здесь, мало что изменилось. Разрослась сирень, виноград вскарабкался по балконам до самой крыши, спилили старый пирамидальный тополь. Однако все также в предутренние часы сойки кричали «кукурузка-кукурузка» и топтались на подоконниках, сонно поднимался туман, студенты шныряли в проходной подъезд, не желая идти через ворота, сокращая путь к институту. Ася подумала, что ей бы понравилось тут жить – хорошее место, доброе.
Ася представила, как Катюша выбегает из дома в легкой кофточке, как стучат по асфальту каблучки, а взгляд украдкой скользит по окнам соседнего дома, где живет ее друг. Будто примеряя ее на себя, Ася закрыла на минуту глаза, а потом представила как могла бы сложиться ее жизнь дальше. Только вот побег в Питер никак не вписывался в эти размышления. Айс попробовала примерить на себя Петербург. Однако следов женщины в городе ветров и туманов Невидимка не обнаружила. То есть абсолютно. Зато ее одолела бесконечная тоска и Настя вернулась домой, благо что забот ей хватало выше крыши, но она не переставала думать о том, что же заставило Катю сбежать. Невидимку, пожалуй, не взирая на семейные узы, так переклинило бы только по одному поводу.
Ищите женщину. То есть в данном случае мужчину.
В этот момент появились у Аси первые сомнения в этом задании. Зачем старой лисе искать совершенно обычную женщину, пусть даже очень красивую, но без всяких особенных способностей. Возможно, нужен как раз этот мужчина, и скорее всего он из магов. Почему Катя исчезла так? бесследно и неожиданно? Потому что он позвал ее с собой, значит, был вынужден признаться, рассказать о себе. Почему они исчезли? Не потому ли их ищут и до сих пор? Это возвращает нас к вероятностям их совместного существования. Первая линия неожиданно привела Асю в Аргентину, где она моментально покрылась липким потом, но не заметила ни малейшей ниточки, ведущей дальше. Айс последовательно попадала на Урал, в Москву, Швейцарию и Израиль, но опять совершенно вхолостую.
Невидимка учитывала все варианты – что они будут вместе, что Катя убегала от своего ухажера, что он убегал от нее, все что угодно, только не то, что нужно. Кати нигде не было.
Когда-то Асина бабушка строго-настрого запретила внучке говорить кому-то о том, что она другая, даже рассказала какую-то историю из собственного опыта. В принципе, Айс понимала ее резоны, но жить, скрывая от самых близких весомую часть собственной жизни, подчас становилось совершенно невыносимо. Можно было, конечно, общаться исключительно среди своих, и она это делала не без удовольствия. Ася общалась и с Греем, и с Андреем, и с Лизой, и еще с некоторыми. Но из 47 «снеговиков», постоянно проживающих в городе, из двух десятков в возрасте от 18 до 40 лет, с кем по возрасту ей было бы комфортно общаться, хорошо, что нашлось пятеро, к кому Невидимка способна чувствовать некоторую сердечность. Только это совсем не то. Можно было конечно перебраться в столицу, но там все слишком агрессивные. Ася же по натуре «медитатор», ей слишком комфортно в своем тесном мирке. Она и сейчас чувствовала, что именно здесь сможет сделать что-то полезное, конкретное хорошее дело, вычистить грязь с улиц, из душ, облагородить внешний вид двух кварталов жилых домов, и пары сотен человек, которые на нее работают, внушить им гордость и уважение за собственный труд, за плоды этого труда.
Как-то раз у Аськи угнали машину. Быть такого не могло по определению – на ней стояла очень сильная защита. В начале Ася подумала на Лизу, та любила над подругой подшутить, только Снайпер оказалась ни при чем. Блок на машине, сам по себе, был предупреждением для своих и не позволял всем прочим даже помыслить о незаконном завладении Асиной собственностью. Однако машина пропала. Найти ее не составило труда. А через месяц ее снова угнали. И угоняли еще восемь раз. Делал это забавный товарищ, угонщик по призванию, про таких как он, обычно говорят, что ему «свои выгоды видны, сквозь три кирпичные стены». Буквально. После третьего угона для них обоих это стало своего рода игрой, а для него еще и вопросом самоуважения. Он оставлял машину во дворе собственного частного дома, в своем или чужом закрытом гараже – для Аси это не было проблемой. Он видел, что машина не охранялась, что ее можно запросто продать и страшно удивлялся, что она каждый раз исчезает у него из-под носа. Но при этом не подозревал, что он видит то, что никто кроме него видеть не может. В последний раз он сразу после угона рванул прочь из города, и не останавливался несколько часов, но когда он все же покинул машину (по самым естественным причинам) вернувшись, он застал Асю уже на водительском месте. Она от души веселилась, несмотря на то, что имела дело с «резким парнем». Айс рассказала ему всю историю, что с ней не так, что с ним не так, потом вызвала Лизу и они отправились в центр. Она не знала, что они там с этим человечком сделали, но он теперь вполне полезный член команды. Только иногда он влезает в ее машину, из вредности, а потом везет Асю вкусно кушать и смеяться над этой историей. И они говорят о мечтах, о нормальных мечтах мага.
Ася, к примеру, всегда хотела плюнуть с Эйфелевой башни, посидеть на перилах Карлова моста с бутылкой настоящего чешского пива, да мало ли что еще она хотела, и не раз все это делала. Но она хотела сделать это с другом, типа Эдика, поболтать потом обо всем увиденном, а не делать вид, что узнала обо всем по телевизору или из рассказа предков, отдыхавших в Европе в прошлом году. Но Эдик не простит ей, при всем его хорошем к ней отношении, да и любой на его месте не простил бы.
Дурацкий вопрос: сказать – не сказать. Если честно, Айс даже не знала доподлинно, в курсе ли ее родители, эта тема никогда не обсуждается, только мама иногда говорила в минуты гнева – «ты точно как твоя бабка», но к чему это высказывание относится, Ася не могла решить.
Иногда ей снится, что она показывает Эдду, как в одну секунду может избавить его от вечных его головных болей, что запросто из зимнего, застывшего, замершего, заледеневшего города может перенести его к берегам любого моря-океяна, да и вообще в любую точку мира, куда бы он не захотел. А он съеживается, удаляется, смотрит виновато, но уходит все дальше и дальше, а Ася уже в отчаянии кричит ему – «Да как ты смеешь отказываться? Почему? Вернись немедленно!» А он только грустно улыбается в ответ и уходит, уходит, уходит. В этот момент Ася ненавидит всех цветочных эльфов на свете.
Но, вернемся к выпускному заданию – отмахивалась Ася, сколько могла - не готова, не выполнила. Однако поселился червь – Аська не из тех, кто страдает необязательностью. Принесла папку с Катиным делом - может, пропустила чего. Кроме той, первой фотографии, которая сразу бросилась в глаза, были там и другие, на которые Невидимка не обратила особого внимания, так, проглядела и все. Вглядываясь в них, она заметила, что Катюша чем-то озадачена и при этом пытается вспомнить что-то важное и не может. Так бывает при блокировке памяти, например, когда нежелательно чтобы посторонний человек помнил то, чему был случайным свидетелем; маги иногда пользуются этим, в общем-то, безобидным приемом. Наверняка этот ее обожатель пытался ей открыться, она испугалась или не поняла, и получила блок, то есть она помнила, что они виделись, говорили, но о чем, помнить не могла, может быть только то, что расстроилась после этого разговора.
Таких нереальных прорывов в собственном восприятии Ася до того не испытывала. Засыпаешь в своей постели, а просыпаешься… в поезде Москва – Кременчуг. Нет, правильнее было бы сказать, что она открыла глаза в поезде. Предшествовал этому яростный мыслительный процесс, на грани бодрствования. Решение, принятое в таком измененном состоянии сознания, обычно оказывается максимально верным, интуитивно нащупанным в мешанине фактов, домыслов, недомолвок, косых взглядов, собственных ощущений и чужих двусмысленностей. И тогда возникло это «тудух-тудух», так, всплыло и уже не отпускало до самого конца, пока она не открыла глаза, и не увидела проплывающую мимо старую водонапорную башню и по инерции уже сам полтавский вокзал, чистенький, ярко освещенный ласковым утренним солнцем.
Ася часто бывала в Полтаве в раннем детстве, там жили родственники ее матери, но она не знала этого города. Где она черпала информацию о том, как и куда ей надо было попасть: то ли у старушки, еле держащейся на ногах, которая приехала навестить родной город, которая попутно вспоминала что-то из собственной послевоенной юности, и только ахала – «как все изменилось», то ли у равнодушного бизнесмена, прямиком отправившегося к остановке такси, то ли у беспечных подростков из единственной в городе русской гимназии, бывших на экскурсии в Москве, чьи мысли были расцвечены весной и любовью, а также желанием выпить кофе с пирожными.
От кофе Ася тогда окончательно проснулась, но не избавилась от чувства нереальности происходящего. Ее буквально вела судьба, мимо краеведческого музея, драмтеатра, универмага, дальше подворотнями, проулками, к пединституту и наконец, к знакомому дому, вверх по лестнице.
- Вы Катя. – Айс не спрашивала.
- Вы опоздали, он умер.
- Мы можем поговорить?
- Конечно, проходи.
- Как вы узнали, что я из Центра?
- Я почувствовала.
Она могла, Ася разглядела в Катюше сильно развитую интуицию. Именно на волне этой интуиции она и пролетела через весь этот сонный город, не разу не сбившись.
- Вы и его так же отыскали, правда.
- Да. Мы закончили учиться и ждали его распределения, а потом он пропал. И тогда я подумала, что мне нужно в Питер. Пересаживалась в Москве, и там он меня встретил.
- Вы остались в Москве. Он, наверное, решил, что там вас разыскать сложнее, потому что слишком много магов, слишком мощная энергетика у самого города?
- У него была своя теория по поводу того, как вы пользуетесь тем, что вам даровано. Он говорил, что некоторые как водомерки скользят по поверхности, другие ныряют в глубину, третьи ходят где-то близко, а он практически отказался от себя, так, дескать, ему проще, и так его не найдут.
- Я знаю, я пробовала. Только от судьбы не уйдешь.
- А он и не уходил. Он пошел работать в органы. И довольно быстро забрался слишком высоко, чтобы его могли потревожить.
- У вас есть дети?
- Двое.
- Как вы снова оказались здесь?
- Я скучала. Когда все мои родные умерли и мы выкупили эту квартиру, он установил здесь для меня портал, чтобы я могла жить здесь, а работать в Москве, хотя там у нас тоже есть дом.
Ася молчала. Задание было выполнено, но она не могла избавиться от чувства, что затормозила на середине пути.
- Если хотите, я не скажу, что я вас нашла.
- Зачем же, его больше нет, а мне все равно.
- Скажите, вы очень красивая женщина, у вас наверняка много поклонников.
- Мне никогда никто не был нужен, кроме него.
- Знаете, я ведь искала именно вас. Не его, – вас.
… Подстава, причем конкретная. Не фильтруя базар, Ася метнула мячик шефу.
- Как вы смели, даже если она согласилась? Она же вас любит.
- Я ее тоже люблю.
- Подписать собственную жену на эту авантюру! Хороша проверка!
- Но ты действительно единственная за последние три года… Это был последний допуск.
- Да плевать я хотела… Прощайте.
- Ты прошла проверку. Высший уровень.
- И что, Торквемада?
- Не дерзи.
- Обещайте, что больше не станете никого к ней посылать. Она же действительно верит, что вы умерли, пусть даже на полчаса, временно. Хотите, я вам сейчас наведу ложную память, и вы будете думать, что она умерла, и дети, и внуки, и центр ваш, чертов, тоже.
Ася не понимала.
Ради чего? Они же не одиночки? У всех есть семьи. Друзья. Свои скелеты в шкафу. «Свои собственные истории, которые существуют в неотрывной связи от судеб, историй других людей».
Арсений посылал Асю искать самого себя. Абсурд. Полный. Когда она спросила его «зачем?», он отвел глаза и сказал, что не вправе повесить это бремя на кого-то еще. И что такие задания он дает крайне редко и только тем, кто способен их выполнить. И Катюша сама согласилась, сказала, что ей радостно будет сделать для него что-то, ведь он сделал для нее так много. И сама придумала этот последний ход, считая, что только самый талантливый ученик сможет докопаться до правды, сможет разглядеть в ее глазах того, кем он был на самом деле.
И все равно он не имел права. Катя же вполне реально страдает, думая, что его больше нет.
И тогда Ася сказала, чтобы Арсений больше не смел мучить жену, а если ему так уж надо устраивать эту последнюю проверку, то пусть посылает искать Невидимку. Из всех подсказок – фотка и год выпуска в центре. С формулировкой – найти и привести работать.
И вот они пришли. Нашли и попытались заставить. Надавили на все больные места. Не смогли влезть в ее мысли, зато от души покопались в Риткиных, Лизиных, Илюхиных, Эдиковых. Составили свое мнение и решили, что угадали. А нет…
Искать Невидимку на самом деле довольно сложно. Во-первых, многих останавливает статус антимага. Во-вторых, ни имени ни фамилии в документах нет, окончила обучение Ася в возрасте 13 лет, а на фотографии ей шестнадцать. По идее это не должно никак влиять на процесс поиска, но испытуемый в процессе спрашивает о девушке, а сокурсники помнят Асю ребенком. Кроме того, обычно в году два выпуска в мае и декабре, но из-за того, что они пропустили какое-то время в связи с поиском нового преподавателя, группу аттестовали только марте следующего года. Об этом мало кто знает. В-третьих, никто из них не назывался настоящим именем, обычно даже в личных делах, не то, что в списках, фигурировали «ники». В-четвертых, те, кто учился вместе с Асей, в большинстве не склонны говорить о тех событиях, слишком хорошо к ней относятся, чтобы выдавать информацию. Да и какая может быть информация, цвет волос, глаз – это все видно и по фотографии, а реального Аськиного места жительства никто не знал, кроме шефа и Олега Палыча, Лизы и Грея. Пусть, согласно официальной статистике невидимок, относящихся к московскому центру всего четверо, но на них нет данных, кроме тех, что хранятся в секретных архивах шефа. А туда новичка не пустят. Заподозрить черные дыры в пожилых добродушных вахтерах? – Это настолько нелепо, что и не помещается в голове. Остается только случайный поиск среди знакомых снежных людей, знакомых знакомых, и т.д. до бесконечности.
Особенно курьезными были случаи в то время, когда Снайпер преподавала в центре. Ищет такой человек Невидимку, ищет, ходит вокруг да около, а потом - бац, и оказывается, что ответить на вопрос о том, где найти эту не пойми кого, могла его обожаемая преподавательница. Могла. И не хотела. И мотивировала свой отказ отвечать тем, что у них напряженные отношения, и она знать Асю не хочет. С такими врагами и друзья не нужны.
За все время до Аси добирались только три раза. И, по хорошему, совершенно случайно. Однажды это был приятель Джейми из Питера, который вычленил ее из восторгов любителя путешествий, из хвастливого трепа Настиного любимого вампирчика о приключениях в России. Но никогда до сих пор, никто не проводил для этого таких глубоких исследований, никто не воспринимал всерьез вторую часть задания: «Привлечь к работе на центр». Оля, а точнее Тема, проделали огромную работу, найти они Аську могли в любой момент, но важно было убедить. И начал все именно Тема, начал задолго до того, как Оля получила это задание. Начал в тот год, когда Снайпер ушла из Центра, и он получил ее место и допуск к архивам. В тот год, кроме того, умерла его мать, и он получил так же допуск к дневникам своего отца, который, как говорил Асе в частных беседах СанСаныч, был повернут на бестелесных энергетических сущностях. Словить меня, цветочного эльфа, внедрить в ее родной сонный городок, близко к их компашке, но не засветить, получать информацию, в конце-концов отыскать Эдда и подкинуть идею втягивать Асю в подсознательные процессы этой химеры – это все Тема. Такая миленькая вариация на тему Эдипова комплекса, конечно, он хотел отомстить, конечно, он верил, что месть – блюдо, которое едят холодным, но воспитывала-то его мама, и мстить он не хотел. Он хотел превзойти своего отца. Хотел найти Аськино слабое место, хотел ее стукнуть. Ну, будем считать, что у него получилось? Наверное, он считает, что да. А Аське – пофиг.
Илюху искать Невидимку не заставили – глупо. Он получил то же задание, что и Ася. И прошел его с блеском. Но, результаты его расследования не произвели на него такого впечатления, как на Сафину. Он так и не рассказал ей о своем разговоре с шефом. Но Арсений Саныч потом обмолвился, что Илья выразил сожаления о том, что таких женщин, как его супруга, готовых на самопожертвование больше нет. Шеф с ним не согласился и рассказал о джентльменском соглашении с Аськой. Илья долго смеялся и сказал, что вторую часть задания надо отменить – эта ведьма ведь и так работала на шефа.
Аська сидела перед синтезатором, не глядя почти, играла лунную сонату, и думала о том, что саркофаг, который она возвела на месте истерзанного своего сердца, рухнул, а под ним уже давно ничего не было. Ни красивой сказки о любви, ни мумии фараона, ни разрушительного ядовитого излучения, которого она боялась, от которого хотела уберечь себя. Уже почти год с того момента, как она нашла в себе силы снова увидеть Эдьку, зная, что из-за болезни Арсения начнется грызня за получение высшего уровня, и что ловить ее будут на слабостях, а Эдик – главная ее слабость, она искала в себе изменения, и не находила их. Т.е. они есть, она знала, но Ася не чувствовала разницы.
Она прочувствовала все оттенки своих настроений-состояний. И поднялась на новый уровень. Решила, что никому ничего не должна. И если ее выбор таков, то никто и ничто не сможет его изменить, кроме нее. Она не обиделась ни на кого, ни на Тему, ни на Санычей, ни на Эдьку или Илью, они подвели ее к черте, за которой Ася приняла себя, как есть. Она не пустота, которую надо наполнить смыслом, содержанием, знанием, эмоциями. Ей нельзя сделать больно надолго. Завтра она же выкинет лишнее, хрен с ними, с нервами.
«Напиться, что ли? Забыть и не вспоминать. Отдохнуть».
Хитрая коробочка. В ней коктейль, термоядерная смесь. Особый неповторимый рецепт. Приколотить чуть-чуть, две затяжки, в сердце обычной сигареты. Обычно, очень многие, двуногие безрогие, нормальные, взрослые лицемеры, ханжи и узкие специалисты (наркологи, менты и прочие, прочие) вещают с различных трибун, что наркотики обнажают, выпячивают наши самые низменные желания, достают из подсознания самых гадких монстров. И Аська, в общем и целом, с ними соглашалась. «Спросите меня, как я отношусь к наркотикам, и я отвечу – «отношусь». Адекватно. Когда мы маленькие идем в школу, в первый класс никому не понятно как, но кто-то становится отличником, а кто-то хватает одни двойки, кто-то занимается изо всех сил и еле дотягивает до четверок, а кто-то с легкостью, блестяще впитывает любую премудрость, а позже, классе в шестом, кто-то вполне в состоянии представить в объеме любую фигуру, а для остальных наша математичка лепила из пластилина и проволоки призмы и пирамиды. Тоже самое и с наркотиками. Каждый реагирует на них по-своему. И только слабый, «двоечник» склонен объяснять свою слабость болезнью, привычкой, кто-то изо всех сил борется, чтобы удержаться, а я не борюсь. Мне нужно закопаться, я копаюсь, не нужно – меня прет по чистяку. Я держу своих чудовищ при себе, помню каждую секунду о своем чернобыле и бетонном саркофаге над ним и при этом осознаю и личную ответственность, и долг, и приличия, и прочую фигню. Только вот иногда, чтобы разобраться в себе, нужно сломать все барьеры, выпустить всех монстров, наплевать на «одна баба сказала»…
У меня мало времени, только до вечера. Все решится, так или иначе.
Мысль, как птица, в голове копошится. Это не я придумала, а один такой же, как я, который относится адекватно. Нечего ей там копошиться. Отпустим ее».
Через пару часов Ася спустилась на первый этаж и расположилась в кресле.
- Ты звал?
- Да.
- Я бы пришла к тебе завтра сама.
- До завтра я мог бы и не дотерпеть.
- Я слушаю.
- Я хочу, чтобы ты заняла мое место.
- Нет. Ты много раз предлагал. Невидимка – шеф российского центра? Нонсенс. Моих коллег в некоторых странах держат в клетках, потому что мы слишком нестабильны. И это действительно так.
- Я уверен в тебе. Я воспитал тебя. Ты не совершишь ничего такого…
- Брось, командир. Вы с братцем все хорошо рассчитали. Ты хочешь создать такой же идеальный тандем, каким были вы. Один на виду, другой в тени. Один ставит задачи, принимает решения, а другой эти решения готовит, ищет пути. Один обладает уникальным сочетанием ответственности и цинизма, другой – огромным запасом знаний, возможно большим, чем кто-либо другой опытом практического применения магических способностей. Игры во власть ни мне, ни Рите не интересны. Скорее всего Илюха уже на твоей стороне. С ним проблем не было. Слишком уж он удобную занял позицию.
- Я хочу предложить власть тебе. Безо всяких серых кардиналов, тебе никто для этого не нужен. По крайней мере, потенциально сильная недоучка-аналитик и романтик-эстет точно не нужны. Ты менеджер прирожденный, ты выстроила свою команду, каждый на своем месте и все идеально работает, и плюс дружеская поддержка и забота.
- Ты видал эту дружескую заботу?
- Я их просил. Мне важно, чтобы ты согласилась, пока я жив, пока я еще в силах передать тебе дела…
Соблазнительные картины мелькали у Аси в голове. Иметь в качестве плацдарма для изысканий не ограниченное пространство поселка «Тру-ля-ля», а всю европейскую часть России. Перспектива завораживала. Они ведь в поселке не просто строили, они исподволь, потихоньку меняли ментальность. Илюхины проекты несут некий заряд, гениальный свет, ощущение красоты, той, что отзовется в сердцах даже «вепря и рыбы». И строители, наемные рабочие, служащие торгового центра или офиса, жители поселка – они уже другие. Сфера невмешательства, что они со Снайпером поставили, она не просто защищает от нежелательных вторжений, она формирует совершенно особенное мироощущение. Она не давит, не изменяет волю, не зомбирует, она не сделает алкоголика трезвенником, не вылечит больного, не удержит маньяка от жестокости. Она всего лишь дает ощущение удовлетворения от хорошо выполненного дела. Будь это домашнее задание школьника или удачный заключенный контракт, или красиво выполненная вышивка, или вкусный обед, или полностью законченный новый коттедж. Мелкие земные радости. Из которых состоит жизнь. Нет. Ася не расстанется с этим даже ради таких перспектив.
- Если ты не согласишься, то через неделю максимум вас начнут прижимать.
- Мы ничего плохого не делали.
- Но вы не с ними, и, значит, вас надо заставить. Я больше не смогу Тему сдерживать.
- Вот только не надо театральных эффектов. Я тут подумала и поняла, что мы сможем справиться с твоей проблемой. Только мне понадобится помощь.
- Александр уже пытался оттянуть момент, большего он сделать не сможет.
- Я смогу. Спи.
Ася переложила Арсения Александровича поудобнее и позвала СанСаныча. Никто из магов лечить саркому не может. Но некоторое время наблюдая за шефом, за тем как поглощает его болезнь, Айс поняла, что энергетически раковые клетки – черные дыры. Ни один маг не может их забрать без риска заразиться. Ася – могла. Только в отличие от нормальных людей, у «снеговика» просто удалить антиэнергию недостаточно, нужно заполнить пробелы, воссоздать способность создавать разницу потенциалов, а этого она не могла, т.е. могла но... Ася другая. Она может только воспользоваться его, шефа, собственными невеликими резервами. А СанСаныч может и поделиться, и ему не придется долго объяснять.
«Ну ты даешь, Ася. – Похоже ты напуган? – Еще бы. Как ты до этого додумалась? - Когда этот старый пакостник проснется, скажи ему, что он может не бросать курить, если хочет. - Ты понимаешь, что ты сделала? – Подарила себе лет десять свободной жизни – Я его заберу, пусть отдохнет пару дней у меня – Сделай милость. – Но, не думаю, что он оставит тебя в покое – Убеди его, пожалуйста. Рано мне».
****
Ася спрашивает Эдьку: «Ты боишься?» и в ответ получает категоричное «нет». Почему «нет»? Она-то чувствует, знает совершенно точно, что он боится, ну хорошо, опасается. Но не признается никогда. Точно также спроси: «Хочешь?» – «Нет». Так же немыслимо ханжески категорично. Но это не так. Желание светится в глазах, сквозит в жестах, которые он нарочно замыкает, так чтоб не выдать, чтоб она не догадалась, а ей даже не надо смотреть на него, это желание ходит за Асей неотступно, преследует ее во сне, настигает неожиданно в самых неожиданных местах. А рядом с Эдиком Айс буквально купается в любви, она видит вместо сердца расплавленную магму и в голове пойманную в клетку птицу, что раз за разом кидается на прутья и тормозит в миллиметре от них, потому что знает – больно.
«А ты – хочешь? – У меня три повода сказать нет и лишь один повод сказать да. Так что, наверное все-таки нет. – А почему да? – Некогда мне нравилось, почему бы не повторить?»
Айс специально не смотрит на Эдика во время этой тирады, дает ему время осмыслить, но все же краем успевает зацепить выражение лица, как у озадаченного, заблудившегося ребенка. Эдька ждал не этого, он ждал, что Ася скажет, как раньше, что он – ее сон, что она хочет разбежаться и взлететь, что она скучала. А Аська говорит, что сны снами, но она реалист, что она не способна теперь взлететь, разве что только в омут с головой, что …
«Ты удивлен?» – «Нет»
Нет. Нет. Нет. Раньше Ася помнила, что глаза его, цвета грозового неба, по которому мелькает отблеск радуги, или может быть, цвета нержавеющей стали, могут быть холодными, убийственно холодными. А сейчас она снова видит за этой холодностью, за собственным блоком на чтение мыслей надежду, желание мести, мечты проникнуть в нее, разорвать, стереть с лица улыбку, увидеть, как Айс проваливается в небытие, опустошенная, раздавленная, порабощенная, разделившая его законченность, слившаяся с ним. Но вместо этого Эдик встречает иронию, и обычное для Аськи состояние, когда она предлагает выбор, но не определяет своего отношения, точнее Аська предлагает и отношение тоже, но … возможно все, так реально и так призрачно. Химера. Мифический персонаж. К Эдькиной обескураженности добавляется разочарование, пошел откат, и тут Айс вступает снова, она не хочет еще отпускать его, не может, не желает, пусть видит, пусть растворится в ней сам. Сформулировать намерение. В голове Аэросмит, тягучий, ликующий, камеру поместили на крутящийся помост, фокус посредине картинки, глаза в глаза, все остальное разлетается, сливается, пропадает. Пространство между ними словно вакуум, в нем свои физические процессы, замедленные, почти невозможные, а они все равно рвутся друг к другу. Откат Асин, штурм его, еще раз, они меняются и все это молча, беседуют души, тайцзицюань, бесконтактная борьба, призрачный танец на седьмом плане сознания.
- Пошли кофе пить, замерзли уже совсем.
- Ты давно видел Тему и Ольгу?
- Пару недель назад, а что?
- Мы с Темой не договорили в последний раз.
- Ты все-таки сотрудничаешь с ними? Они добились своего?
- Я сотрудничаю с Санычами, а не с ними. Сотрудничаю всю свою жизнь. Они слишком много вложили в меня, чтобы теперь отпускать, но возможно я выторговала себе еще несколько лет передышки.
- Но почему ты не хочешь?
- Это все равно, что требовать от тебя ответственности, ты будешь выдираться любыми способами, не так ли?
- Может быть мне просто не те девушки попадались?
- Не надо, а? На колу мочало, начинай сначала.
- Хорошо. Расскажи мне каково это быть тобой?
- Ты знаешь. Рассказывать – нелепо. Как нам известно из курса физики, мерой какого-то явления, показателя, может быть только абстракция, о которой мы договорились. Как я недавно выяснила, слова запускают в нашем сознании очень субъективный набор ассоциаций, твой отличается от моего, и известная фраза Воланда о том, что факты самая упрямая в жизни вещь, и мы говорим на разных языках, но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются, для меня теперь не так уж очевидна. Мы некогда были вместе, потом расстались – это факт. Твой друг Тема скажет, что ты меня бросил – таково его суждение и для него это – факт. Для тебя факт – ты хотел меня, но еще больше хотел от меня избавиться. Для меня факт – пусть так будет, я приняла твое решение. Каждый набор слов вызовет свой набор ассоциаций, и пусть упрямый факт останется самим собой, но вот отношение к этому факту меняется в зависимости от терминологии.
- Ты перестала помещаться в моей голове, как теория относительности Эйнштейна. Я бы хотел исправить все, но когда ты так говоришь, я начинаю сомневаться в этом, я каждый раз забываю твою своеобразную манеру мыслить, которая меня страшно раздражает, я не догоняю тебя постоянно, чувствую свою ущербность. И прекрати метаться. Ты мешаешь мне сосредоточиться. Ты не можешь считать себя мерилом всего.
- Могу. Что еще все вокруг, как не оттиск в моей голове?
- Вот. Все – лишь оттиск в твоей голове, но я существую отдельно от тебя, я не то, что ты думаешь обо мне. Я - это я. Я знаю это для себя так же ясно, как и то, что я могу любить тебя именно так, ненавидя больше, чем любя, сомневаясь в своем рассудке и посылая проклятия тому, кто решил, что я должен любить ведьму. Если сможешь меня убедить в обратном – приступай.
- Тебе ведь понравился прошлогодний эксперимент, когда ты сомневался, со мной ты общаешься или не со мной?
- Мне понравилось многое в этом эксперименте, кроме того, что это действительно был эксперимент. Именно поэтому я и пришел к Ольге и Теме, мне, знаешь ли, не понравился твой обман.
- А я тебя не обманывала. Я не настолько сильно изменилась, чтобы ты меня не узнал. Я не сказала ничего, что могло бы натолкнуть тебя на мысль об обмане. Я даже включилась в твою игру, когда ты пытался меня проверять.
- Но ты ни разу не подтвердила, ни разу не ответила напрямую.
- Так ты впрямую и не спрашивал. Скажи ты: «Привет, Ася Викторовна», и я бы тут же ответила: «Привет тебе снова, Эдуард Николаевич».
- Было ведь кое-что еще, правда? Ты что-то такое сотворила на уровне энергетики, я не почувствовал твоей обычной жажды. Сейчас ты снова такая же, как и раньше, а прошлой зимой ты была более…
- Живая. Пожалуй, я не стану вдаваться в технические детали, я действительно маскировалась, но не от тебя, я просто хотела устроить себе отпуск и не хотела, чтобы меня засекли. Достали тогда, надоело быть всем мамкой, поэтому пришлось научить своих партнеров мыслить самостоятельно. Кроме того, я постоянно прыгала, путешествовала, и мало ли кто мог мне встретиться в этот период. И я, честно говоря, не ожидала, что ты способен видеть разницу.
- Я способен видеть тебя.
- Ольга говорила, что ты не обладаешь нашими способностями, но ты можешь строить свои собственные конструкции, оперируя другими категориями.
- Сама виновата. Ты мне столько накидала информации, что было бы глупо не научиться делать выводы, забавно – вы идете от знания к размышлениям, а я, как обычный человек, наоборот. Из разговоров же Темы с Олей я сделал вывод: «Оставь надежду всяк сюда входящий». В смысле, им ты не по зубам.
Интересно, чего в Аське в данный момент больше, желания убить его, или все-таки она вернется к своему «нейтралитету», отпустит. «Много думать вредно. Не буду думать».
- Уходи.
- Отправь меня обратно.
- Запросто.
- Но осужденному на смерть полагается последнее желание. Ты ведь не откажешь мне?
- Господи, о чем мы спорим? Почему мы всегда спорим? А знаешь ли ты, объяснили ли тебе эти центровые аналитики, что я сама себя ведьмой сделала, что я самое ущербное в смысле магии существо, что я – разрушитель, и больше ничего уметь не должна? Но.. слушай, раз ты не хочешь меня, как часть своей личной истории, стереть, давай я научу, тому, что умею, может, тогда ты перестанешь чувствовать себя ущербным, перерастешь свои страхи? И ненависть тоже.
Всякая тварь имеет свое назначение. Бессмысленен лишь человек; стремясь к душевному комфорту, человек придумывает себе смысл и оттого отторгает ведьму. Ведьма есть воплощение бессмысленности, она свободна до абсурда, она внезапна и стихийна, она непредсказуема… Ведьма не знают ни любви, ни привязанности – ее нельзя ПРИВЯЗАТЬ, ее можно лишь убить… Человечество без ведьм подобно было бы ребенку, лишенному внезапных детских побуждений, закоснелому рационалисту и цинику… Человечество, давшее ведьмам волю, подобно умственно отсталому ребенку, ни на мгновение не умеющим сосредоточиться, барахтающемся в бесконечно сменяющихся капризах…
Вы спросите, нужна ли ведьмам власть над миром? Я рассмеюсь вам в лицо: ведьмы не знают, что такое власть. Власть принуждает не только подвластных, но и властителей. (Дьяченки, Ведьмин век)
Вместо эпилога
Инициация.
God grant me the serenity to accept the things I can not change…
Courage to change the thing I can…
And wisdom to know the difference…
1.
- Иванушка?
- Привет, крошка.
- Живой… Колючий… Пахнешь пивом… 0,33? 0,5? Светлое? Темное?
- Светлое.0,5. Я скучал…
Ему нравилось, как она произносит его имя, и если бы не этот совершенно незначительный факт, то вероятно, он относился к ней не лучше, чем к любой другой обитательнице огромного офиса, в котором трудился. Ему не нравилась прямота, дерзость и язвительность ее речи, не нравилась привычка курить на ходу, не нравилось, что она вечно спешит, не нравилось, как она одевается. Однако то, как она произносила его имя, его завораживало: «Ива-анушшшка» - она вкусно шипела на «ш», а последнее «а» почти проглатывала, и в этом было столько теплоты, душевности и света, как будто они кем-то доводились друг другу, по меньшей мере братом и сестрой. Его обволакивало звуком ее голоса, как пледом, ему слышалось, будто одновременно мурчит десяток довольных котов, казалось, будто и сам он мурчащий кот, которому хозяйка длинными пальцами чешет за ухом, казалось, что его приглашают в волшебный мир, или наоборот намекают на что-то уже свершившееся и очень личное.
По детству, он помнил, матушка придумывала из его имени множество забавных вариаций: Ванюша, Нюша, Ню (когда он проливал слезы по поводу или без), Ванчик, Вано, ВанГог (когда он брал награды на конкурсах в художке), ВанДамм (когда появлялся дома в ссадинах и синяках) и т.д. и т.п. Но «Иванушкой» его почти не называли, ему не нравилось, напоминало «Иванушку-дурачка» и он сразу безапелляционно обрывал все подобные попытки. А ей позволил.
Иногда он думал, что Лиза родилась из его имени. Для него. В его жизни. Этой мысли обычно предшествовал неконтролируемый поток туманностей, пряностей, приятностей, коктейль из свежего морозного воздуха, хруста снега, темного неба, ярких далеких звезд, сигаретного дыма, зябкого прятанья носа в меховой воротник, покалывания в замерзших пальцах ног и колотья сердца в момент прощанья, когда он всякий раз хотел пожать ей руку, но всякий раз ограничивался кивком и простым «до свидания, Лиз». И слышал в ответ: «До свиданья, Иванушка».
2.
- Иванушка?
- Привет, крошка.
- Живой… Колючий… Пахнешь пивом… 0,33? 0,5? Светлое? Темное?
- Светлое.0,5. Я скучал…
«Живой» - она невесомо выдохнула у самых его губ. «Колючий» - едва коснулась рукой щеки. «Пахнешь пивом» - шепнула возле виска, у воротника куртки…
Частичное совпадение маршрута от места работы до места жительства. Всего то. Нелепо идти рядом всю дорогу и молчать, делать вид, что вы не знакомы. Личных тем они не обсуждали. Общения за пределами 20 минут вечернего моциона не поддерживали. Неизбежные сплетни коллег игнорировали. Сезон совместных прогулок длился с октября по март. Летом же он ездил на машине. Предлагал подвозить и ее, но Лиза отказалась. Напела какую-то песенку, которой он не знал, и объяснила, что если бы ее целью было бы скорейшее перемещение с работы домой, то, наверное, она бы что-нибудь придумала. Для нее важна именно прогулка. Пейзаж, климат, перестройка мыслей с рабочего на домашний режим, полчаса «ее» времени, независимого и свободного.
Результатом первого сезона их прогулок стали потери. Во-первых, он убил две пары обуви – зимние и демисезонные ботинки, не новые, но вполне еще хорошие не выдержали метаний и приказали долго жить. Купленные взамен выбирались теперь еще и из соображений надежности и удобства, про пижонство пришлось забыть. Во-вторых, он существенно убавил в весе. Иван и раньше не отличался полнотой, но все-таки за последнее время на боках появился жирок, да и «грудь» округлилась. Невеликая же ежевечерняя физическая нагрузка привела к покупке нового гардероба, соответственно на размер меньше. В-третьих, но это осознал он далеко не сразу, Иванушка утерял ясность и четкость жизненной позиции. Раньше он думал, что имеет свое собственное мнение, если не по всем, но по многим вопросам. Решения принимал быстро, критику воспринимал в штыки. Благодаря Лизе он начал во всем сомневаться. Не в клинической конечно фазе, но все-таки. Так получалось, что мнения их довольно часто не совпадали, и ей приходилось доказывать жизнеспособность и обоснованность своей позиции, и далеко не всегда она делала это логически, чаще эмоционально. Т.е. совсем неэмоционально - эмоции зашкаливали у него, когда спокойно и отрешенно... «представь на минуту, что ты…» Он представлял, он проникался. Он начинал спорить и размахивать руками, а она между тем продолжала ровным и тихим голосом объяснять, запинаясь, нет, притормаживая, как бы подбирая каждый эпитет, и может потому, что взвешиванию подвергалось каждое слово, идеи входили в мозг, как гвозди в мягкие осиновые доски…
3.
- Иванушка?
- Привет, крошка.
- Живой… Колючий… Пахнешь пивом… 0,33? 0,5? Светлое? Темное?
- Светлое.0,5. Я скучал…
«Живой» - она невесомо выдохнула у самых его губ. «Колючий» - едва коснулась рукой щеки. «Пахнешь пивом» - шепнула возле виска, ведя носом вдоль воротника куртки… «0,33? 0,5?» - он слегка удивился этой фразе. «Светлое? Темное?» - смысл вопроса стал ясен и он стушевался. Она улыбнулась. Он тут же облегченно расплылся в ответной улыбке…
Лиза была абсолютно права насчет личного времени. Каждый вечер он выходил с работы, садился за руль и ехал по городу ровно пятнадцать минут, но, не смотря на приличный водительский стаж, эти пятнадцать минут для личного времени не годились. Релаксации не получалось, поток сознания становился дискретным по числу перекрестков, сумасшедших теток, перебегающих дорогу в неположенных местах, аналогичных детей, прочих козлов, явно купивших права, парней с палочкой в кустах, телефонных звонков, подозрительных постукиваний в брюхе машины и других, не способствующих расслаблению сигналов среды. «Как же много лишних вещей мы обязаны знать, сколько терять нервов, привнося в свою жизнь так называемые удобства?» - не раз и не два думал Иванушка. – «Другое дело, когда ты идешь себе и идешь, хошь в лужу, хошь в сугроб, в проходной подъезд, в магазин, накосяк через скверик или площадь, смотришь по сторонам, или под ноги, увидел или услышал что-то интересное – подошел, посмотрел. Думку думаешь или не думаешь, а ноги сами по себе, на рефлексах»
Дома так расслабляться у Ивана не получалось. Даже если он находился там один. А такое происходило все чаще и чаще. У Лены, его супруги, уже некоторое время тяжело болели родители и, почти все свое время она проводила у них. Помощи она не просила, хоть он и предлагал, единственное, что он мог сделать, это стараться не подбрасывать ей своих проблем и по возможности содержать хату в порядке.
Он мог бы запросто захолостяковать, ведь его никто не контролировал, но ему не хотелось. Ему казалось, что стоит ему расслабиться, отпустить контроль, как тут же во все трещины или наоборот изо всех щелей полезет желание… простора. Чтобы подобрать это слово ему понадобилось пройтись одним душным летним вечером через весь город со станции техобслуживания, куда он на выходные определил свое транспортное средство. Город навалился на него всей своей жаркой июньской тушей, с бесконечными улицами-артериями, вдоль берегов которых, как пена волны лениво катались ватные шарики тополиного пуха. Пешеходные дорожки от проезжей части отличались качественно. Скрытые деревьями от солнца, они в изобилии являли ему то, о чем он благополучно забыл уже лет десять тому: тут двигались неспешно, держались за руки, целовались, пили на ходу прохладительные напитки, тут можно было пройти почти квартал за юной красоткой в короткой юбке, и за это ему ничего не было. А сколько запахов! И звуков! А главное простор. Пространство ощущалось кожей, вдыхалось и выдыхалось прочувствованным, каждым вдохом-выдохом он вспоминал, что жизнь была другой когда-то, она была без границ, без стен, без обязательств, без счетов за квартиру…
Простор. Или территория, за которую ты в ответе… Много лет очерчиваешь для себя границы. Поначалу повинуясь больше желаниям. Чувство собственности. Злость, если ожидания не оправдываются, или вещь ломается. Собственность требует заботы, защиты, поддержки. Устаешь от рутины, сачкуешь. Никакой гордости уже от достижений не испытываешь, только углубляется горькая складка в углах губ от постоянно сведенных в озабоченности лицевых мышц. Теперь всякое новое хотение долго и придирчиво взвешиваешь – а потяну? В деньгах, в здоровье, во времени? И все «свое» любишь за эти усилия, за жертвы, за то, от чего пришлось отказаться ради. Определяется для себя очень четко территория, где имеет смысл чего-то хотеть и она берется под крыло, городится загончик, не терпя ни разу как вторжения кого бы то ни было, так и попытки навязать какие-то смежные земли за компанию.
Жена тоже была собственностью. Собственностью мыслящей, самостоятельно перемещающейся в пространстве. И ни разу за почти пятнадцать лет совместной жизни, не давшей повода усомниться в том, что она его собственность. И он был ей за это благодарен. Но, сравнивая ее с Лизой, он понимал, что сравнения не в его пользу. Отличия были несомненны, хоть и неочевидны с первого взгляда. До болезни родных Лена большей частью занималась домом и собой. Ходила в спортзал, в солярий, у нее был свой дантист, парикмахер, маникюрша и т.д. и т.п. Представить, что Лиза тратила на поддержание своей внешности столько же времени, у него не получалось. Однако, в ней было что-то свое, что-то очень цельное и какое-то стальное, выпирающее скулами, ключицами, лопатками, жилами и венами так, что казалось, что смуглая лоснящаяся кожа обтягивает каркас тела едва не лопаясь. Жена, несмотря на три занятия фитнесом в неделю оставалась мягкой на ощупь, и никакой косметолог не мог исправить того, что абрис лица поплыл вниз, предплечья округлились, но это ему нравилось, особенно когда он читал воскресную газету за кухонным столом, а Елена месила тесто для пирога, или резала салат, или жарила мясо, мелькая ловкими руками с ямочками у локтей. Этот очень интимный момент делал его сентиментальным, признательным и нежным.
Лиза казалась жесткой и жилистой, напоминая статью хищную крупную кошку. Доброты, терпимости, понимания в ней обнаруживались бездны, но мягкости облику они не добавляли. Он встречал таких жилистых и поджарых, но среди мужчин, он называл их «молодыми и голодными». Пока они неслись в поисках своей мечты, им некогда было обрастать жиром, они не помнили когда в последний раз ели, зато от них пахло дерзостью. Достигнув достатка, они тут же начинали расплываться, тускнеть глазами, лысеть и т.д. и т.п. И в этой связи ему часто приходил в голову вопрос: «Какая-такая мечта заветная и недостижимая ведет Лизу?» А следом: «А может у нее просто идеальный обмен веществ? А может в ней живет солитер? А может и то, и другое, и еще третье, и еще жесткий самоконтроль по поводу пирожных?»
Вот примерно это он и называл «потерей ясности», хотя если подумать, то, что у события обнаруживалась гораздо больше, чем одна причина, ему страшно импонировало… Слишком он привык к определенности своего существования. У него многое получалось, и потому на четвертом десятке пришла уверенность в том, что он не тварь дрожащая, что он имеет право… быть категоричным, требовать выполнения своих условий, что он может давать советы, и т.д. и т.п. И практически некому было разуверить. Жену он выдрессировал уже давно, дружб близких ни с кем особо не поддерживал, коллег всегда держал на расстоянии и старался относиться к ним корректно, родителей почитал с противоположного конца города, с сестрой поддерживал вооруженный до зубов нейтралитет, и именно из-за того, что оба были слишком упертыми и принципиальными.
А Лиза с ним спорила. Часто. И даже не спорила, а затягивала в мир переживаний, которые раньше были ему недоступны, потому что он не имел представления об их существовании. На его твердое «Нет» ответом был легкий вздох, а потом начиналось… и так, и сяк, и наперекосяк… и особенно бесили поначалу ее запинания на словах, микроскопические паузы, как будто русский был ей неродным языком и она подбирала максимально верный перевод понятия (органичного и внутреннего) на нормальный человеческий язык общения. Он попросил ее перестать разговаривать с ним, как с ребенком или с недоразвитым и тогда очень четко, лекторским тоном она задвинула ему: «Есть вещи, которые невозможно представить, но можно назвать. Получив имя, они изменятся, перельются в другую сущность и перестанут соответствовать имени, и тогда их можно будет назвать снова, уже по-другому, и этот процесс - завораживающий процесс творения - не имеет конца; вот слово, которое называет, и слово, которое означает». Это цитата. Еще Кант, светлой памяти любимейший мой философ, разделял A posteriori и a priori, познание из действия и познание из причины. Понятие, суждение, познание, происходящие из опыта и понятие происходящие из чистого разума. У нас с тобой совершенно разный личный опыт, ментальность, физиология, наконец, и потому мои определения будут для тебя совершенно неверными. «Не услышит органа жизнь глухонемой». – «Опять цитата? К тому ж обидная». – «Вот, что и требовалось доказать. Я не сказала ничего обидного. Я просто сказала, что разница в восприятии мешает». Пришлось согласиться. Но она учла замечание и с тех пор их беседы стали напоминать старинную детскую игру в ассоциации. Со сносками и комментариями. Слово цеплялось за слово, мысль за мысль, они шли и улыбались ветру и вечеру, глаза горели, а иногда он уже заранее угадывал следующую ассоциацию - не слово, а понятие, за ним стоящее. Это узнавание, почти хребтовое, на кончиках пальцев, приносило ощущение духовного родства и, кроме того, комплексно с движением, хрустом пожухшей листвы под каблуками, ворчанием недовольного голодного желудка, тонким послевкусием ее духов, сырым, неуютным и хмурым небом дарило надежду на то, что мир на самом деле другой – большой и яркий, и осталось только захотеть увидеть его таким.
4.
- Иванушка?
- Привет, крошка.
- Живой… Колючий… Пахнешь пивом… 0,33? 0,5? Светлое? Темное?
- Светлое.0,5. Я скучал…
«Живой» - она невесомо выдохнула у самых его губ. «Колючий» - едва коснулась рукой щеки. «Пахнешь пивом» - шепнула возле виска, ведя носом вдоль воротника куртки…
«0,33? 0,5?» - он слегка удивился этой фразе. «Светлое? Темное?» - смысл вопроса стал ясен и он стушевался. Она улыбнулась. Он тут же облегченно расплылся в ответной улыбке…
«Я скучал». В том, как Иван это произнес, не ощущалось ни неловкости, ни извинений за нечаянную откровенность, ни мольбы, только уверенность, констатация факта. Сталь. Счастливец.
Летом, в самом начале августа, когда он уже с нетерпением подсчитывал дни до нового сезона общения с Лизой, реальность свалилась на него в виде совсем сдавших тестя с тещей, и он заметался между двумя больницами, один, с женой, с прочими родственниками. Засыпал и просыпался уставшим, перестал нормально питаться, а от 100 грамм спиртного падал замертво. Финишный этап трагедии затягивался и он уже не мог запретить себе грешные мысли: «Боже, освободи их!» Имея в виду свое освобождение. Когда же наконец все закончилось, он не чувствовал уже ничего. Просто он должен был сделать некоторые вещи; кто-то должен был обо всем позаботиться и он стал этим кем-то. До середины октября он спал, приезжал с работы домой, ел и ложился спать. Ничего не хотел. Хотел спать. Думать не получалось. Думать о чем-то интересном не получалось тем более. Приподнять завесу в большой красивый мир он и не пытался. Отвык, и даже начал находить в текущей прямолинейности особый кайф, гнал от себя все, что хоть капельку его цепляло. Но иногда отрывочно, приятным предчувствием на грани сна в поток его сознания вторгалась Лиза. И он воспринимал радостные ожидания их будущей встречи как предательство. Он боролся, но все чаще ему казалось, что она единственное светлое пятно в его жизни. Однако в первый безмашинный день октября, встретив ее на пороге офиса, он вдруг понял, что не сможет сейчас выдавить из себя ни слова. Они шли молча, кивая обгонявшим их коллегам и огибая неглубокие лужи, оставшиеся от утреннего дождя. Иван мысленно благодарил Лизу за отрешенную деликатность и погруженность в себя, за то, что она не заводит разговора на общие темы, потому что он не способен был в данный момент поддержать беседы. А если бы все-таки заговорил, то из него вылилось бы довольно всяких нелицеприятностей – делать мину он за последние месяцы он научился неплохо, держаться, улыбаться, не испытывая при этом никаких положительных эмоций натренировался еще лучше, но с Лизой почему-то не мог позволить себе фальши. Поэтому, дойдя до остановки общественного транспорта, он уже было решил раскланяться и свалить, но она, предвосхищая его жест, сказала:
- Пойдем, что ли, кофе выпьем? Или поужинаем?
- Не хочу.
- Тебе надо.. выговориться и.. бла-бла-бла, сказала бы я, будь я кем-то тебе вроде.. близкого друга, но я не считаю…, что вправе.. так сказать. Хочешь – не хочешь – твое дело, но ты в.. коме.. эмоциональной.
Опять микропаузы перед словами и путанная, скомканная речь, глаза в пол, а под конец – взмах некрашеных ресниц и неожиданно ясный, рентгеновский взгляд. Действительно кома. Усталость, от которой он отмахивался, перемогал, пересиливал, окатила его ушатом ледяной воды, почувствовалась в каждом члене, так что он даже не устоял на ногах, покачнулся, но тут же понял, что созданные им же самим подпорки и границы рушатся, необходимость держать себя в рамках и чувство долга были стержнем, который теперь рассыпался песком… и стало легче. Очнулся Иван уже в полуквартале от остановки, заботливо поддерживаемый Лизой под руку, с таким чувством, будто выехал с мойки – чистый-лучистый от капота до багажника. А она, меж тем, чего-то верещала ему в правое ухо и, прислушавшись, он уловил примерно следующее:
- У меня нет опыта потери близких. Т.е. я не помню, я маленькой была. Поэтому прошу прощения за черствость и отсутствие соболезнований, не знаю даже, что в подобных случаях говорить полагается. Единственное, что я хочу.. сказать – твоей супруге ..тяжелей во много раз, они же ее… любили… В братских капстранах наверняка уже бы кто-нибудь предложил бы вам прогуляться к психоаналитику. У нас так не принято. И если мне позволено будет… - езжайте в отпуск. На море, в тепло, к солнцу. Валяться ..овощем возле бассейна. Наплюйте на пересуды. Это будет не… развлечение, а… лекарство.
Отдых помог. Просто греть спину на теплой терракоте. Закрывать глаза и рассматривать на внутренней поверхности закрытых век рыжий диск солнца. В прохладе кондиционированного номера любить жену на свежих простынях. Строить планы. Гулять.
И возвращаясь под шум самолетных двигателей, разглядывая закатные, розовые, мультяшные облака он задался вопросом: «Кто же, Господи, она такая, что так легко переменила мое состояние? Что я собственно о ней знаю?»
И правда, он знал только, что она ждет его перед крыльцом офиса каждый будний вечер. Ну, если покопаться в памяти, то как-то само собой всплывало, что она работает в кредитном отделе, что процент невозврата по «ее» сделкам стремится к нулю, что она находится в своем кабинете только во второй половине дня, чем занимается до обеда неизвестно, замужем, имеется ребенок, но на эту тему она не говорит, судя по тому, что они успели обсудить – довольно много поездила по миру, жила, училась и работала довольно долго в столице, причины возвращения не афиширует. Возраст? Внешне от 25 до 35. По повадкам и по мозгам – скорее последнее. «Экий я дурень, даже мечты себе позволил определенного романтического толка, а сам ничегошеньки про человека не знаю, проговорил с ней за последний год больше, чем с кем-либо еще, а сказать по существу о ней ничего не могу».
Так что при первом удобном случае он честно, «в лоб» спросил:
- Почему ты работаешь только полдня? Платят что ли мало? Или проблемы?
- О-па! С чего это тебе вдруг канва понадобилась?
Что означает слово «канва» он понял мгновенно – она бывало употребляла его в тех случаях, когда ей надо было рассказать детали ситуации, когда надо было зафиксировать видимые глазом, ощутимые на слух и на ощупь качества. Они же по большей части раскручивали «внутренние» оценки «внешних» проявлений. Хотел уже пуститься в объяснения, но по насмешливому изгибу правой брови понял, что не стоит.
- Хорошо. Давай попробуем так пообщаться… только тогда «зуб за зуб» и «глаз за глаз». Я отвечаю на твой вопрос, но получаю право задать свой.
- Согласен. Я спросил..
Оказывается, она трудится в двух местах сразу. Причем с утра в «семейном бизнесе».
- Давно, лет так дцать назад, один мой друзяка, Грей, надумал разводиться, его жене хотелось, чтобы он занимал какую-нить важную должность, и хоть денег он зарабатывал прилично, бывал за границей, ей этого было мало – она хотела быть женой крутого бизнесмена, а не «свободного художника». Однажды мы с друзьями квасили в одном живописном местечке (она мечтательно закатила глаза), и моя подруга, Ася, в шутку пообещала Грею, что когда-то она его сделает директором. А на тот момент посоветовала ему переделать одну из имеющихся в его распоряжении квартир в парикмахерскую и подарить ее супруге, чтобы та сама стала директором салона красоты… Вот. Прошло несколько лет. Аська закончила институт, мы с мужем как раз думали, чем займемся по возращению в родной город, когда она предложила подписаться на одну чудную идейку. Подписались. Теперь никак выписаться не можем.
Она засмеялась и шмыгнула носом, смешно поддернув его рукой. Стушевалась и извинилась. Иван махнул рукой – не стоит, продолжай.
- Грею, как и было обещано, досталось место гениального директора, мы многого от него не ожидали, и напрасно. Супруг мой и еще один наш друг – Илюша – они заняты полный рабочий день, а мы с Аськой по полдня, но это потому, что вначале от этого бизнеса больше расходов было, чем доходов, банально деньги нужны были, а сейчас, когда все более или менее устаканилось, нам особо и делать полный день там нечего. Так что – вот, я на твой вопрос ответила.
- Ну, раз ты теперь в деньгах не нуждаешься, то чего не уходишь из банка?
- Мне нужен, так нужен неба хоть глоток, облака комок… Я с ума сойду от этих морд, и дома и на работе, и в выходные и в будни, а так хоть на несколько часов я от них отдыхаю.
- Надоели?
- Нет, конечно. Просто мы все очень свободолюбивые, творческие, неординарные, и очень властные. Директорат. Два директора в одной постели. И над нами начальство в виде ребенка. Кошмар. Серпентарий. И, самое дурацкое, что ни одной мысли, ни одного движения души не спрячешь. Все на показ, все наружу.
- Не понимаю. Не надоели, но ты так говоришь… Мне бы, на месте твоего мужа, было бы понятно, что ты бежишь, хочешь вычлениться из-под его влияния.
- Ты не на месте моего мужа. Моя работа в банке, что-то вроде твоей поездки в Египет. Только не реанимация, а профилактика.
- Но болезнь существует.
- Да, если тебе угодно так смотреть на брак, на дружбу, на бизнес, на социум. Всегда компромисс. Только в отличие от тебя, мой муж знает, что всегда есть гораздо больше даже чем два мнения. Однако, на твой вопрос я ответила. Моя очередь.
- Даже и не знаю, боюсь, что я совершенно неинтересный человек – не могу представить, чего бы ты хотела спросить…
- Не гадай – вопрос личный и некорректный, не хочешь – не отвечай, и все же: почему у тебя нет детей? Ты давно женат, и не торопишься…
- Фу… Можно и так сказать – не тороплюсь. Сначала не хотели, интересно было жить просто так, путешествовали много, в походы ходили, на рыбалку на выходных или по клубам… потом подвернулась маза купить квартиру. Должны были всему миру. Только расплатились – жена говорит: «Давай побольше-поновей хату купим?» Кредит на три года. Кабала. Потом машину сменил. Но тут уже сам расплачивался. Жене надоело во всем себе отказывать. А последние два года у нее предки хворали. Какое уж тут? Не до детей… Ну, а на отдыхе мы об этом много думали: Лена хочет, чтобы с ребенком жить в доме. В частном доме. Но придется, как минимум до весны ждать, пока она в наследство вступит, пока квартиру продаст. Она, кстати должна была сегодня звонить в одну контору, которая как раз занимается строительством коттеджей.
- Я знаю. Я с ней разговаривала.
- Ты… что? Когда это ты с ней разговаривала?
- Как ты и сказал. Утром.
- Вы знакомы?
- С сегодняшнего утра знакомы. Правда, пока по телефону. Если ей удастся тебя убедить, то в выходные мы встречаемся непосредственно лично.
- Так… ты работаешь в «Поселке Тру-ля-ля»? Это ваш семейный бизнес?
- Угу. Работаю. Владею. Обеспечиваю безопасность.
- Твой муж – Андрей Звягинцев.
- Вероятно. Моя фамилия Звягинцева, уведомления о разводе я не получала, пока…
- Не смешно. Почему ты не говорила?
- Не смешно. Я разве должна была? Как-то к слову не пришлось.. А мне Андрюха о тебе рассказывал. Ты бегал хорошо.
- А он стрелял здорово.
- Я лучше стреляю. Особенно глазами.
Андрея Звягинцева он знал давно, с детства, с занятий в легкоатлетической секции. Они потерялись, когда Андрей окончил в военное училище, стал профессиональным военным. Иван слышал, что старый приятель вышел в отставку и вернулся в город, но как-то не захотел разочаровываться в детской дружбе. Жизнь их очень удачно разводила, и последний раз Иван видел его по местному телевидению, в рекламной передаче тот рассказывал о перспективах развития коттеджного строительства, и даже после этого Иван удержался от возобновления общения, представил себе сколько Андрюхе после этого эфира начнет звонить «старых знакомых», всплывших только потому, что хотят получить бонус при покупке дома… Между ними в свое время много было светлого, они на сборах и соревнованиях друг друга поддерживали, и в обычной жизни тоже много времени проводили вместе. Давно…
Теперь абстрактный «муж» приобрел конкретные очертания. Самые непредсказуемые и самые неприятные. Т.е. конечно Андрюха отнюдь не был неприятным персонажем. Даже наоборот. Просто, еще с детства между ними присутствовала спортивная ревность, так и не изжитая, так и не проясненная. И еще - с тех же времен осталось табу по поводу «девушки друга».
- Я не трофей… не приз на соревнованиях…
- Просто неожиданно. Я тоже с вечера Лене сказал, что знаком с Андреем, что из всех возможных вариантов – ваш поселок мне уже заранее нравится. А к чему ты сказала про «приз»?
- А ты не понял?
Она смеялась, зло и открыто. Он еще не успел разобраться в потоке информации, еще не оправился от шока, еще только краем сознания зафиксировал, свое чуть изменившееся мнение о Лизе, как об очередной дисциплине, в которой Андрей его обогнал. Пока он понял только, что у него есть шанс оказаться к ней ближе, оказаться ее соседом и, значит, их прогулки могут стать дольше…
Он ожидал, что после этого разговора их отношения изменятся. Напрасно. Она вообще часто не оправдывала его ожиданий. Так, он ждал, что когда они с женой приедут смотреть коттеджи она или Андрей встретят их - как старым знакомым им проще было бы общаться… но, нет… их встретил Илья – архитектор, с большой папкой чертежей и конкретной манерой общаться. «Нет, Лизы и Андрея нет в городе. Да, все вопросы уже согласованы. Да, я готов выслушать любые Ваши пожелания». Так что они очень быстро определились и по цене, и по дополнительным услугам, и по отделке.
А с Лизой в понедельник они встретились как ни в чем не бывало… И не сговариваясь обошли стороной тему несостоявшейся субботней встречи. Их вторые половины так и остались за скобками. Иван был рад. Он не хотел… вторжения посторонних в хрупкий и очень их собственный мир, у него появлялось чувство уникальной настроенности на Лизу, ему казалось, что уже давно не словами они общаются, а образами, за ними стоящими. Прошлая зима была как бы подготовительным этапом, а одинокое лето – безвременьем, забвением, вживанием и осознанием этого нового угла зрения на мир. Теперь же он учился резонировать с тем, что видел.
- -Все!!! Говорю тебе – все, что есть на этом свете, уже есть в тебе. Надо только вовремя зацепиться.
Эта зима – белая-белая, снежная-снежная оказалась какой угодно – розовой, фиолетовой, серой, черно-стальной, синей, но больше не белой. По крайней мере, по вечерам, когда с ним была Лиза.
«Почему ты совершенно не интересуешься тем, что происходит в твоем новом доме? - Это ее дом. - Зря. Есть возможность сделать все так, как ты хочешь. – Я не хочу. Просил оставить мне одну комнату за гаражом, окнами в сад. Может быть, когда-нибудь… - Удивительно… Ты настолько ей доверяешь? – Не знаю. Нет охоты спорить. Все равно. Это Ленкина мечта, Ленкин проект. – Ладно, там Илюха ее в случае чего проконсультирует. Он от супруги твоей в восторге. – Да. Я знаю. Они много времени проводят вместе. – А ты не ревнуешь? – Нет. Не очень. Он моложе ее лет на .. Да и так – пусть».
И вправду – пусть. Ему было неинтересно. А интересно было другое – что Лиза про него думает? И думает ли вообще. Когда они прощались, Иван еще минут десять, почти до самых дверей подъезда размышлял о том, о чем они говорили, вспоминал фразы, которые вызвали ее смех. Он понимал, что ничего криминального, постыдного, аморального между ними не происходит, но так же он знал, что она больше чем просто спутник, коллега, больше чем друг. И если бы, вдруг к ним, к их прогулкам присоединился кто-то еще, он не смог бы быть естественным, быть интересным этому кому-то, им бы с Лизой пришлось объяснять многое, их могли бы не так понять. Иногда он заговаривал на их с Лизой любимые темы с другими – с женой, с родителями, с коллегами, с приятелями, но те лишь недоуменно пожимали плечами, он подбрасывал им фильмы, книги, рекомендовал передачи – они отмахивались, мол, все это – бред. Единственным человеком, который позитивно прореагировал на его интересы, оказалась сестрица. Они не общались последние несколько лет месяцами, даже не звонили друг-другу, а теперь дня не проходило, чтобы не списаться по электронке. Да и встречаясь у родителей, они не могли наговориться. Пару раз даже квасили тет-а-тет.
О чем же он с Лизой беседовал? О неуловимом и сиюминутном импульсе при виде луча света от ближайшего фонаря, который пронзает дымный сумрак осеннего вечера. Они специально сворачивали с парадных пешеходных троп, гуляли через дворы, шуршали листвой. Говорить можно было обо всем. Можно было даже не говорить, а потом оказывалось, что их мысли, даже невысказанные брели параллельными дорогами, и она смеялась, когда он признавался ей, что чертовски приятно было бы выпить сейчас же по приходу домой розового вермута. Бокальчик, крутя его перед глазами, ловя последний блик заката, но для этого нужно уйти с работы на пару часов раньше.
5.
- Иванушка?
- Привет, крошка.
- Живой… Колючий… Пахнешь пивом… 0,33? 0,5? Светлое? Темное?
- Светлое.0,5. Я скучал…
«Живой» - она невесомо выдохнула у самых его губ. «Колючий» - едва коснулась рукой щеки. «Пахнешь пивом» - шепнула возле виска, ведя носом вдоль воротника куртки…
«0,33? 0,5?» - он слегка удивился этой фразе. «Светлое? Темное?» - смысл вопроса стал ясен и он стушевался. Она улыбнулась. Он тут же облегченно расплылся в ответной улыбке…
«Я скучал». В том, как Иван это произнес, не ощущалось ни неловкости, ни извинений за нечаянную откровенность, ни мольбы, только уверенность, констатация факта. Сталь. Счастливец.
Поворот головы, напряжение мышц, глубоко и четко прорисованные очертания шеи. Капли пота, стекающие по границе чуть вьющихся волос. Черный «городской», а не теплый южный загар. Перевернутые козырьком назад бейсболки. Жара, пятна солнца сквозь редкую листву лип бесконечно, непрестанно танцуют по одежде. Проникновение друг в друга, не имеющее ни малейшего отношения к телесности, наоборот – расстояние увеличивается. Проникновение исподволь. Затянувшееся мгновенье. Мгновенье красоты, кем-то нечаянно отпущенное для данного места и часа…
Приближалась весна. Он влип в нее, когда однажды на закате курил в комнате отдыха у окна и бездумно разглядывал стаю розовопузых жирных снегирей, жадно облепивших рябину, черную, на фоне уже тяжелого сырого снега. И розовая же прозрачность воздуха, и отраженное в окнах дома напротив солнце… и захотелось немедленно остановить утекающее «их» время, и вообще остановить эту самую минуту, запомнить ее, но кроме мобильника ничего под рукой. Он даже удивился потом, что нечеткое и смазанное изображение на экране получилось таким… попавшим… в настроение.
Поначалу они радовались, что с каждым днем успевают уйти дальше засветло, но с приближением уже настоящей весны, он понял, что Лиза начинает ускользать, как будто она ждала чего-то уже не связанного с ним, ждала не явно, даже слова не проскочило, даже намека. Но…
И сам он начал стухать. Он не мог представить, что не станет их общения до следующей осени, и не знал, что придумать, чтобы быть ей нужным, чтобы, не навязываясь, продолжать видеться.
- - Ты на машине с понедельника?
- - Угу. Ежели вдруг надо будет чего – ты обращайся.
- - Хорошо. Не кисни. Скоро переедете, будем сталкиваться в торговом центре или просто на улице. Мой дом – на первой линии. Мимо не пройдешь. И вообще, созвонимся как-нить – заглядывайте в гости, Андрюха рад будет. Ты не представляешь, как у нас чудно летними вечерами. Вытаскиваем на лужайки зонтики-шезлонги. Дети копошатся. Можно перетащить седалище к соседям через улицу, посидеть лениво, поболтать, выпить чего-то.
Апрель манил землей. Ему - городскому жителю до мозга костей – захотелось чего-нибудь закопать, посадить, но пока было негде. Участок выглядел все еще устрашающе – грязный, местами в рыжих кучах вытащенной при рытье котлована глины, с битым кирпичом на заднем дворе. И все-таки, это было странное чувство – его земля, его дом, и он отказывался воспринимать реальность такой, неухоженной и корявой. В нем пробудился наконец интерес к проекту. Они приезжали с женой туда на выходные, чего-то копошились, чего-то пытались сделать, но их усилия оказывались каплей в море. Он спрашивал знакомых, как им удалось добиться красоты на дачах, в домах, и с их слов все выходило легко и просто, а они с Леной постоянно сталкивались с какими-то препонами. Они не приняли Илюхиного предложения заняться их участком тоже. Помечтать захотелось: «вот тут пусть будет беседка, может мангал поставить? А, Лен? Может бассейн? Или баскетбольную площадку?» «Угу. А перед входом у Ильи видел можжевельники? Круглый год аккуратно выглядят. А у Звягинцевых клен с бордовыми листочками? У Аси Сафиной веранда застекленная, и внутри, не поверишь – помидоры круглый год. А я хочу розы, у мамы на даче в детстве были розы». И вдруг в слезы… Тушь капает… Утыкается мокрым носом в его шарф и рыдает. Как черти из коробочки появляются вдруг, легки на помине, Ася и Илья: «мы распродажу устраиваем в садовом центре через неделю, так что не покупайте пока ничего, а? Хотите мы вам поможем? В следующие выходные? Ударно потрудимся и будет у вас вполне пристойный экстерьер? Могу заказать дерн, готовый газон? Эй, Лена, да ты никак плачешь? Ну-ну, успокойся… Что же, неужели Иван деспот? Не может быть? Не поверим!»
Нет, конечно не деспот, но все ж таки Ваня выстреливает вопросом в Илюшу – не смотрит ли он так? С тайным сдерживаемым волнением действующего любовника? Нет, смотрит на окна коттеджа, гораздо более заинтересованный в состоянии отделочных работ, чем в состоянии моей жены. Другое дело Аська. Худющая, как мартовская щука, с огромной тяжелой грудью, кормящая мама, в мамстве своем удержу не знающая, хочет под крыло, в квохчущий свой, заботливый идиотизм втянуть еще и Лену. "Да что это со мной? Что я цепляюсь?"
Лена с Ильей уходят в дом, а Аська садится на бордюр рядом с Иваном.
- Курите-курите. Не отодвигайтесь. Я тоже раньше курила. Вот уже полтора года как прекратила, иногда хочется - сил нет.
- А я вот бросить хочу.
Она заинтересованно повернулась, мгновенно напомнив Лизу и Иван словил какое-то другое настроение, другой оттенок эмоции, смесь ожидания, надежды, хаоса, будто его подхватило ураганом… «самое для меня забавное и загадочное в отказе от курения, а может это после беременности, простите, Вам эта тема наверное неприятна, я не буду больше, так вот, самое важное для меня – я чувствую гораздо больше запахов и вкусов, я даже забыла, что-то из детства, незамутненность ощущений. Вы чувствуете, как пахнет земля?» - «Да, а еще где-то мусор жгут» - «Меня прошлым летом буквально накрыло запахами, идешь по поселку и чуешь, где и что готовят на обед» Она улыбнулась мечтательно. «Вы очень вовремя переезжаете, у нас тут летом хорошо» - «Я знаю, Лиза говорила»
Лиза.
«Я обещала себе, обещала себе, гладя взглядом из-под кафель пять капель. За календарным листом притаилась моя смелость, а как пелось..» Это Зема в магнитоле. Греется мотор, идет дождь, предатели-стекла запотевают, Иван протирает их мягкой тряпочкой, боясь упустить из фокуса вход в офис. Лиза. Гудок пронзает пространство. Она бежит к стоянке, запрыгивает в машину, встряхивает головой.
- Слушай, как кстати! Мне в город надо, а тут такая погода шикарная.
- Тебе куда?
- Да, в центр, надо родственнице одной подарок выбрать. Меня там мои козявки ждать будут.
Она совсем летняя уже. Машина едет быстро. Надо решаться.
- Слушай, я хотел тебе сказать, я думаю, что для тебя с твоей чуткостью это давно не секрет, я…
- Не стоит.
- Почему?
- Ты жалеть будешь, что сказал.
- Нет.
- Будешь-будешь. Мне жаль, я виновата, но ты… просто дело в твоем имени… опосредованный перенос с моей стороны, … реакция… на определенные вибрации в произношении имени с твоей стороны, черт! Есть один очень близкий мне человек… Нет, ну как хоть? Моего сына Ивашкой зовут. Я привыкла, это автоматически, душевность эта от меня почти не зависит, понимаешь?
Дождь барабанил, вжикали дворники. Иван смотрел, как она идет к магазину, а навстречу ей, взявшись за руки двигались Звягинцевы. Большой и маленький. Большой склонился к макушке маленького и вытянул руку, указывая на Лизу, и маленький побежал навстречу.
6.
Страстная пятница. Он не злился тогда, нет. Злился позже. На следующий день вечером ожидал с супругой сеанса в кинотеатре за столиком уличной кафешки и услышал тихое: «Иванушка?»
Лиза тормознула спортивный велосипед в нескольких шагах и, опершись одной ногой о бордюр, не покидая седалища, обращалась к рослому, по-спортивному одетому мужчине, которого он видел лишь со спины. Тот ответил:
- Привет, крошка.
Она медленно откинула поддержку, неторопливо слезла, подошла к тому очень близко.
- Живой… Колючий… Пахнешь пивом… 0,33? 0,5? Светлое? Темное?
- Светлое.0,5. Я скучал…
«Живой» - она невесомо выдохнула у самых его губ. «Колючий» - едва коснулась рукой щеки. «Пахнешь пивом» - шепнула возле виска, ведя носом вдоль воротника куртки…
«0,33? 0,5?» - он слегка удивился этой фразе. «Светлое? Темное?» - смысл вопроса стал ясен. Она улыбнулась. Он тут же расплылся в ответной улыбке…
«Я скучал». В том, как тот, другой, близкий ей человек Иван это произнес, не ощущалось ни неловкости, ни извинений за нечаянную откровенность, ни мольбы, только уверенность, констатация факта. Сталь. Счастливец.
Поворот головы, напряжение мышц, глубоко и четко прорисованные очертания шеи. Капли пота, стекающие по границе чуть вьющихся волос. Черный «городской», а не теплый южный загар. Перевернутые козырьком назад бейсболки. Жара, пятна солнца сквозь редкую листву лип бесконечно, непрестанно танцуют по одежде. Проникновение друг в друга, не имеющее ни малейшего отношения к телесности, наоборот – расстояние увеличивается. Проникновение исподволь. Затянувшееся мгновенье. Мгновенье красоты, кем-то нечаянно отпущенное для данного места и часа
2001-2009г.
Посвящаю своим дорогим МВ и ВВ,
Кузе – солнечной девочке,
Олежке – лучшему другу, мэтру психоанализа,
«Птичке Тари».
И прочим, многим, двуногим и безрогим, которые знают, что если мы не захотим видеть красоту, то мы ее и не увидим.
Минуты на пути
© Copyright: Мария Насибуллина, 2010
Свидетельство о публикации №210060200548
Свидетельство о публикации №210060200548
Рецензии