Чебурашка и Гена

Ящик с фруктами упал на грязный осенний асфальт. Картонная коробка разорвалась, и  оранжевые апельсины покатились по тротуару. Мужик выругался на своем языке и принялся их собирать.
Среди рассыпанных апельсинов остался незамеченным клубок коричневого меха. Он поднялся, испуганно оглянулся и помчался вперед. И бежал пока кубарем не свалился в открытый люк. Пару секунд и ушибов и он очутился в кромешной тьме. Сердце его бешено колотилось, дыхание перехватывало. Этот большой мир испугал его. А здесь было тихо, темно и сыро, вот только вонь стояла отвратительная, и ноги утопали в чем-то вязком. Но Чебурашка этого не заметил: слишком сильно устал; он постарался перевести дыхание и осмотреться. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что глубокий канализационный колодец со своими грязными стенами, и ржавыми скобами, как казалось, далеко наверх. Чебурашка прислонился к сырой стене и стал вспоминать, как он попал сюда, и незаметно для себя задремал, колени его невольно подогнулись, он сполз в теплую грязь и заснул. Когда он открыл глаза, сверху уже падал мелкий осенний дождь. Темнело. Чебурашка встал, его мягкая шерстка почти вся была в грязи. Он внимательно посмотрел на ржавые поручни. Прикасаться к ним своими пушистыми лапками не хотелось, но сидеть в этой душном зловонном болоте не хотелось еще больше. Он вскарабкался на мокрую скобу, потом на другую, и медленно, усердно сопя, стал подниматься наверх. Туда где из серого неба падала маленькими капельками вода. Чебурашка все время смотрел вверх, и хоть дождь больно бил его по большим нежным глазам, он не опускал головы. Он смотрел на эти серые облака, и казалось, что лестница ведет его прямо в небо
Когда из люка показались пушистые ушки, на улице уже была ночь. Он вылез, сел на холодный асфальт, свесил ноги в люк, и отдышался. Дождь уже закончился, дул теплый почти летний ветерок. Чебурашка поежился, подставил ему лицо и от удовольствия стал щурить глазки. Ветер подсушил шерстку и маленький путешественник совсем воспрял духом. Правда, ему жутко хотелось кушать. Он поводил своим влажным носиком – принюхался. С рынка пахло испорченными овощами и фруктами. Чебурашка встал и побрел в сторону торговых рядов. Под первым же прилавком он нашел большую подгнившую виноградину. Он поморщился, посмотрел по сторонам, стараясь найти еще что-нибудь съедобное.  Но увидел только в конце рядов, под фонарем, большую кучу гнилых овощей, вокруг которой кружили бесчисленные насекомые. Делать было нечего. Чебурашка двумя лапками поднял виноградину, старательно обтер ее о животик и с жадностью принялся есть. Сладкая мякоть заставила на мгновенье забыться и даже промурлыкать от блаженства.  Но удовольствие быстро закончилось, а он был все также голоден.

* * *

   Небритый мужик с перевязанной рукой от души пнул рептилию по ребрам и выругался. Крокодил беспомощно захрипел, растянувшись на бетонном полу. Он с трудом повернул свою связанную грубой веревкой пасть и со всем гневом, что был в его душе, посмотрел охотнику в глаза. Человек невольно подтянул перебинтованную руку.
— Ну да ничего, ты тут еще так взвоешь! — сказал он и, пятясь, вышел из клетки.
Крокодил опустил голову на холодный бетон и закрыл глаза. Он снова видел родные места: залитые водой изумрудные луга, холмистые равнины, бездонное голубое небо. Представлял, что лежит под лучами ласкового солнца. Он вспомнил, как однажды лежал на песчаном берегу, покрытого мелкой  рябью, озера. Грелся под жарким летним солнцем и мечтал понять, как устроен этот мир. И как он может вместить в своем сердце такую огромную любовь, любовь к бесконечным просторам лесов и равнин, бесчисленным болотам и озерам, горячему солнцу и ледяной пустоте звездного неба. Он пытался понять, как такое громадное чувство может умещаться в таком маленьком сердце. Он смотрел на мир глазами всего лишь крокодила, но понимал, что не просто видит его перед собой, а ощущает его каждой своей чешуйкой, является частичкой этого безграничного и величественного творения.
Скрипнула дверь клетки, и в вольер вошел сурового вида работник зоопарка. Крокодил не знал, сколько он пролежал на полу. Наверное, долго. Все тело его затекло и ныло от веревок. Человек достал перочинный нож. Крокодил сжал скулы и нервно задергал кончиком хвоста. От напряжения  боль стала еще острее.
— Ну ты, животное, я сейчас тебя развяжу, а через два часа тебя покормят.
Лезвие ножа блеснуло перед глазами рептилии, но вопреки ожиданиям, человек не обманул. Он разрезал веревки  и направился к выходу. "Ненавижу!": мелькнуло в голове у крокодила, и он рванулся во след человеку. Онемевшая челюсть не слушалась. И вместо того чтобы вырвать кусок человеческой плоти, крокодил неуклюже клюнул носом в икроножную мышцу человеческой ноги. "Ах ты, скотина!": с секундным опозданием отскочил мужчина.
"Ненавижу": простонал сквозь зубы крокодил и рухнул на пол, утопая в волнах страдания. Голова его раскалывалась на части. Сердце неистово било в грудь, как будто хотело, чтоб его выпустили наружу. Душа выворачивалась наизнанку, неспешно ломая кости и разрывая плоть. В ушах звенело, этот звук заполнял все вокруг. Хотелось грызть стальные прутья, царапать когтями пол, биться головой о стену, только, чтобы все это прекратилось. Он прерывисто и глубоко дышал, стараясь схватить пастью побольше воздуха. "Надо заставить себя думать о хорошем. Озеро. Лилии, кубышки, тростник колышется в лучах восходящего солнца. В лазурном небе летит жаворонок, что-то чирикает, он один, но все равно держится. Надо быть как жаворонок, надо держаться". Кормежки не было, ночью шел мелкий дождь, даже не шел, а висел в воздухе. Ломило все тело, было слишком холодно, слишком холодно для рептилии.
Он проснулся глубокой ночью и стал осматривать свою клетку – серые бетонные стены и толстые стальные прутья. Их кислый запах резко ударил в нос: так же пахли и те палки, которыми его били, когда он покусал первого охотника. Голова не пролазит между прутьев. Значит, он в западне.
Утром пришли дети, они шумели и смеялись. Одна девочка, в розовой курточке показывала в его сторону чапа-чупсом и говорила – "Фу, какой он противный". Мальчишки героически бросали в него чипсами, а один смельчак даже плюнул. В голове крокодила пульсировала лишь одна мысль: "Ненавижу".
— Ой, мама, смори, он заснул.
Перед глазами вновь появилось родное озеро, закат, круги на воде, оставляемые мелкой рыбешкой. А как он в детстве любил гоняться за этими стайками, еще когда был совсем маленьким. Все ему казалось таким огромным, непостижимым, словно океан. Собственно говоря, он никогда не видел океан, но был уверен, что должно быть что-то гораздо большее чем его озеро. Ведь в таком гармоничном мире не может все заканчиваться за горизонтом. Там что-то есть. Там должно что-то быть. Ведь птицы прилетают откуда-то…
 День прошел почти незаметно, крокодил смотрел на людей безразличными глазами, он был далеко. Снова моросил осенний дождь. Через решетку бросили кусок мяса. Крокодил не шелохнулся, слишком свежи еще были в его памяти картины человеческого коварства. Когда работник зоопарка ушел, крокодил медленно, преодолевая тяжесть собственного тела, подполз к мясу и проглотил его. Желудок, стянувшийся за последние дни, с резкой болью принял еду.
Пришла еще одна ночь. Время застыло, оно тянулось бесконечно медленно. Впереди были только мокрые прутья решетки и бетонные стены. Казалось это самая долгая ночь в его жизни. Крокодил вообще то любил ночи, их тишину, спокойствие, возможность остаться наедине с собой. Когда вокруг непроглядная тьма и тишина, особенная тишина, которая бывает только ночью, когда слышно как с соседней травинки падает капля росы, мир в такие моменты сужается до кончика носа.  В такой тишине слышно каждое движение твоей души.  И нет лучшего времени, чтоб заглянуть в ее самые далекие уголки. А иногда ночью, когда после долгой борьбы сон отступает, время меняется и приобретает какую-то необъяснимую вязкость, обнажая внутри тебя такие доселе неизведанные чувства, что уже сама эта ночь начинает казаться совсем бесконечной. А потом вдруг приходит испуг … от ощущения радости,  что день не настанет уже никогда. Сейчас все было не так. Ему хотелось кричать от боли. От боли, которой он раньше не боялся. Вязкой, глухой, душащей боли. Это было отчаяние. Отблески рассвета пришли как спасение. Теперь можно было уснуть, радуясь мысли, что он не увидит день, и проснется только вечером.
       Дни тянулись один за другим. Люди мелькали перед клеткой. Розовые курточки, желтые курточки, черные кожаные куртки на больших мужских животах, длинные элегантные женские плащи. Сапоги на шпильках, сапоги похожие на его кожу. Неужели это  его судьба? Дожить в клетке оставшуюся жизнь, а потом быть выпотрошенным, исполосованным и превратиться в чьи-то чертовы сапоги и возможно пару кошельков? В комнате облицованной кафелем жирный дядька в клеенчатом фартуке распорет ему брюхо и сдерёт с него драгоценную шкурку, а тело выбросят на свалку. Впрочем, ему все равно... Но неужели он пришел на этот свет, чтобы чья-то смазливая любовница смогла получить очередной подарок, чтобы стать товаром, войти в систему купли-продажи! Зачем он живет? Зачем ему было дано это счастье – родной пруд и лес? Зачем он думал о звездах, размышлял, искал смысл? Зачем?..
      Он снова представлял себя на свободе, во снах, наяву. А перед глазами были только прутья решетки. Его кормили. Три раза в день. Бросая куски мяса на грязный бетонный пол. Он ел. Вечером в клетке убирали. Каждый день начинался с обхода смотрителя, и затем бесконечное мелькание людей.
      Однажды, вечером он заметил, что между дверью и стеной есть узкая щель. Значит, его клетку не закрыли! Значит… бежать? Но  куда? Не важно! Отсюда! Далеко! Крокодил дождался темноты, и когда во дворе погас последний фонарь, он медленно пополз к двери. Открыто? Открыто? Открыто! Он рванулся вперед, по бетонным коридорам, налево, потом направо, снова направо, он во дворе. Кругом только клетки и высокие стены. Бежать, бежать! Крокодил полз плотно вдоль стены, кирпичи царапали его ноги, но он не замечал боли. Казалось, это был лабиринт. Метр за метром, уткнувшись носом в основание стены,  крокодил, искал выход. Щель, нора, небольшой разлом, открытые двери, хоть что-нибудь. Ну же! Больше такого шанса не будет! В голове возник образ той самой смазливой любовницы в окровавленном фартуке и с разделочным ножом. Она шла босая по грязному кафелю и ласково улыбалась. Вдруг что-то холодное лязгнуло под лапой. Он остановился, из люка пахло сыростью и человеческими фекалиями. С силой ткнул в край люка, крышка подалась. Еще чуть-чуть и путь свободен.

* * *

       Винограда больше не было. Перед ним был проржавевший прилавок и еще один и еще. Железные кабинки стояли стройными рядами, почти под каждой валялся мусор и какое-нибудь гнилье. Он побрел дальше, бесцельно глядя под ноги. Где-то справа раздался лай. Потом ближе и ближе. И вот из-за крайней будки показалась плешивая собачья морда. Это была целая свора разномастных собак. Первая замедлила шаг, и продолжая скалиться, подошла к зверьку. Чебурашка попятился, от собаки воняло, шерсть ее была грязная и свалявшаяся в большие комки, на ободранном ухе красовалась свежезапекшаяся кровь. Пес сверкал глазами и скалил клыки, явно не собираясь любезничать с чужаком. Чебурашка бросился бежать и в тот же миг почувствовал зловонное дыхание и резкую боль в ухе. Он  забился под стеллажи. Псы окружили его и начали остервенело лаять, некоторые царапали асфальт, пытаясь достать его. Вожак просунул в щель пасть, и жадно клацая зубами, искал его. Чебурашка припал к земле, его трясло от страха, из уха шла кровь, он сжался и превратился в маленький беззащитный комочек шести. Дыханье перехватывало, тело не слушалось, все как будто налилось свинцом. За что? Что я вам сделал плохого? Уходите! Уходите! Собаки вдруг стали лаять куда-то в сторону и убежали, видимо что-то привлекло их внимание на другом конце рынка.
       Чебурашка так и не осмелившись выйти, пролежал под торговой будкой, дрожа от страха и холода,  до самого утра. Проснулся он от шума. Кто-то тяжелый ходил сверху. Опять был этот запах фруктов. Все вокруг громыхало и гудело. Из своего убежища Чебурашка видел только мелькающую обувь, мужскую, женскую. Голоса прохожих сливались в один единый гам. Вдруг коричневые, давно вышедшее из моды и растоптанные ботинки замедлили шаг и остановились прямо напротив.
- Сколько этот виноград стоит? – спросил пожилой голос.
- Это пидисят, очень сладкий, попробуй. – ответил голос сверху.
- Пол килограмма, пожалуйста. Вот эту гроздь положите, пожалуйста.
- Килагмчик сделаем?
- Нет, нет, этого хватит. – туфли смущенно переминались с ноги на ногу.
- Бери, сладкий винаград.
- Нет, спасибо, этого хватит.
- Тридцать рублей. Яблочек?
- Нет, нет  - и ботинки зашаркали прочь.

     Потом были еще новенькие черные туфли с длинными носками, от которых пахло кремом, и элегантные женские туфельки. Были грязные сапоги на широком каблуке и поношенные кроссовки, высокие шпильки и тонкие кожаные подошвы, черные, красные, полосатые, пятнистые. Все что-то покупали, пробовали, торговались. Неизменный оставался только голос того, кто топтался наверху. Вдруг сверху упал окурок, и ветер загнал его прямо под стеллаж, едкий дым стал больно щипать глаза. Чебурашка попробовал оттолкнуть его лапкой, но обжегся и едва слышно вскрикнул от боли. И вдруг сам испугался своего крика, испугался быть найденным. Он лежал молча прижимая болевшую лапку и с трудом дышал, от дыма глаза слезились и кружилась голова, но он терпел. Страх заставлял его терпеть.
Наступил вечер. Замерший, голодный, с порванным ухом, и перепуганный до смерти Чебурашка вылез из-под будки. Все тело стонало, мышцы, казалось, одеревенели от холодного асфальта, каждый шаг давался с трудом и болью. Ноги не слушались, но голод был сильнее. Он вернулся к куче гнилых помидор. Воняло. Теперь он увидел, что здесь были еще и почерневшие капустные листы, болгарский перец всех цветов, испорченные груши и почти все, что можно было купить на рынке. Преодолевая отвращение, он стал рыться в этой куче гнилья. Оказалось, что перец еще можно есть, капуста слишком воняет и скользкая, а груши прокисли. Наевшись, он почувствовал облегчение и с горечью отвернулся от этой кучи. Странное чувство стыда и отвращения к себе подступили к горлу, зверек с удивлением посмотрел на грязные лапки и слипшуюся шерсть, казалось, это был кто-то другой.
Становилось холодно, и надо было найти ночлег. Куча картонных коробок за мусорными баками казалась вполне подходящим местом. Он было забился в середину и опустился на мягкий картон. Но как только он закрыл глаза, перед ним сразу же возникла отвратительная собачья морда в хищном оскале.
«Нет! - вскочил он - Они меня здесь найдут. Надо спрятаться, куда-то спрятаться». Чебурашка пошел озираясь по сторонам. Впереди были какие-то дома. Снова раздался этот ужасный лай.
      Пес сломя голову бросился к нему наперерез дороги. Не было ни визга тормозов, ни звонкого гудка клаксона только глухой удар и звук колес поочередно спрыгивающих на асфальт. Чебурашка вздрогнул, он стоял и смотрел на лежавшую собаку. Вдруг пес заскулил и стал ползти к нему только на передних лапах, бесполезно волоча переломанную бесформенную массу остального тела. Пес стал горячим розовым языком лизать мордочку Чебурашки, его лапки, жадно, старательно, будто показывая какой он  хороший, что ему Неля умирать, что он хороший. Как будто Чебурашка что-то мог сделать. Пес  старался сдерживать душивший его кашель и тихо скулил. Вскоре он утих  и только редко всхлипывал. Еще через какое то время стало совсем тихо. Чебурашка поднялся, не зная что делать дальше, наверно надо было все таки найти ночлег. И он побрел в сторону домов.   
      Стая собак взялась неоткуда, они окружили маленького беспомощного зверька и стали хищно скалить зубы… Вожак трепал его по асфальту, игрался с ним словно с тряпичной куклой. Казалось, вот и все. «А ну пшли отсюда, кобели плешивые! Опять соседских кошек дрете!» – раздался голос дворника Семена, и тут же в сторону стаи полетела огромная метла. Чебурашка остался лежать у стены дома. Все тело горело, в ушах стоял звон. Он увидел дыру в стене, пополз туда и упал в кучу тряпья, сваленную в подвале.
Несколько дней Чебурашка пролежал в этой куче, то проваливаясь в забытие то приходя в себя. Боль и страх перед этими зверями не выпускали его наружу, наконец он так изголодал, что дальше уже нельзя было там сидеть иначе все равно смерть. И он пошел вдоль труб. Там точно не должно было быть собак. Трубы уходили вперед во мрак, но Чебурашка за последние дни так привык к темноте, что это казалось ему естественным. Через какое то время коридор стал шире, местами пробивался свет, слышался грохот проносящихся трамваев. Он был в городской канализации.
Пробежавшая крыса чуть не сбила его с ног, она взвизгнула столкнувшись с Чебурашкой и рванула наутек. Впереди слышались какие то непонятные звуки. Чебурашка выглянул из-за угла и увидел десятки убитых крыс. Некоторые были разорваны на части, некоторые казались еще живыми.
       Посреди этой бойни все в крови толи в своей толи чужой стояло ужасное чудовище еще страшнее тех, что оторвали ему ухо. Чудовище разинуло огромную пасть с десятками ножей-зубов, припало на передние лапы и с ревом  бросилось к нему. Сердце ушло в пятки, комок горечи застрял в горле, нижняя губа задрожала «За что?!!»: хотелось заорать ему сквозь слезы, заорать в его мерзкую морду. «За что?!! За что за что - орал он приближающемуся монстру- что я тебе такого сделал?». «Ну и пускай! Пускай! Ему не за чем больше так… Вокруг только боль и грязь. Пускай!» Вдруг Чебурашка откуда то со стороны увидел как острые клыки рванули его маленько плечо. Алые брызги рассыпались гранатовыми зернышками по грязному бетону, потом еще и еще. И вот уже чудовище ползет дальше жадно внюхиваясь в темноту а он все стоит и смотрит.
       «Нет! Бежать» - опомнился Чебурашка. Его маленькие ножки семенили что есть мочи, но монстр неумолимо приближался. Вот еще секунды и он больше никогда не увидит солнца, не увит больше ничего. Спасительный поворот, что там? Может ему удастся...

* * *

     Крокодил брел по грязному коллектору. Вокруг был все тот же влажный бетон и прутья решеток, но он был уже свободен. Вот он запах свободы! Крокодил сделал большой вдох и тут же расхохотался отплевываясь. «Неужели моя свобода так воняет дерьмом?!!»  Он еще долго бродил по лабиринтам труб в поисках выхода, бесконечные тупики, повороты, тоннели ведущие вверх. В конце концов он забрел в небольшой зал. В углу из  сплетения огромных вентилей и кранов пролегавшей магистрали труб шел пар, поднимался к потолку, стелился и стекал конденсатом по стенам. Здесь было достаточно тепло и влажно. Внезапно Он понял, как устал за эти дни и бессонные ночи, лапы и хвост задеревенели, тело налилось тяжестью. Ему казалось, что он вне досягаемости людей, а это главное. Крокодил нашел сухой участок земли, после твердого бетона, она показалась ему пуховой периной, он положил голову, поджал под себя лапы и сразу же уснул.
     Резкая боль в правом боку заставила проснуться. Крокодил изогнулся и увидел крысу, вцепившуюся ему в брюхо. Одним движением хвоста он отшвырнул ее прочь, и та с писком ударилась о стену. Крокодил принюхался, запах стал другим, из смрадного полумрака потянуло чем-то теплым, живым. Что-то закопошилось сзади, и далеко впереди, повсюду вокруг него. Крысы! Сотни голодных крыс! Они бежали на него со всех сторон, и вот первая впилась ему в лапу, а потом следующая и следующая, еще через мгновенье крокодил скрылся под десятками горячих телец.
 -Что! Есть меня!?? Душа его негодовала, гнев, удивление и одновременно с ним животная радость ударили ему в голову. Вот он и встретил врага в честном бою, без стальных прутьев и огненных палок, без сетей и моторных лодок. И пусть этих тварей хоть тысяча, пускай они ползут из всех щелей – они узнают, что такое настоящий крокодил.
  -Есть меня!?? Да я сам кого хочешь съем!!! – взревел он и рванул в самую гущу.
Крокодил вдруг превратился в своего вымершего миллионы лет назад предка, его кожа покрылась твердой чешуей, не ощущающей укусов. Его пасть стала огромной гильотиной для сотен голов, а зубы превратились в камень, заглушающий своим лязгом хруст тонких костей. Лапы его были быстры и неутомимы, а его многотонный хвост бил как молот и разил как жало. Крокодил с силой сжимал веки, чтоб грызуны не добрались до его глаз. Он был комком ярости, древней рептилией лишенной разума и ведомой единственным первобытным инстинктом. Но такое чудесное превращение было бы невозможно без волшебного эликсира, имя которому… Ярость! Ярость  бушевала в его крови, желание отплатить за все те долгие дни его страданий. За ту несправедливость, которая произошла с ним. Он открывал глаза и снова видел этих тварей. Они бежали к нему по клочьям своей шерсти и плоти. Бежали в его пасть.
Гнева с лихвой хватило бы еще на сотню крыс, но мохнатые твари бросились в рассыпную, рисуя своими хвостами кровавые полосы.
Многочисленные раны его кровоточили, челюсть болела, и подкашивались ноги. Он остановился перевести дыхание и тут же почувствовал острую боль у основания челюсти. Казавшаяся мертвой крыса вцепилась ему в глотку. Он упал на нее всем своим весом и крыса испустив дух, разжала зубы. Такое коварство вновь привело его в бешенство. Вдруг не далеко за углом мелькнул клочок шерсти. «Еще одна крысиная тварь!»: пронеслось в голове. «Ты умрешь!»: зарычал он в негодовании и бросился к ней.
   
* * *

Чебурашка забился в угол. Он в отчаянии он вжался в покрывшуюся плесенью стену, словно пытаясь сдвинуть ее или нащупать нору, куда можно забиться. Но спасенья не было, ни щелочки, ни маленькой трещинки между камнями, ничего. В последнее мгновение он закрыл большие карие глаза и приготовился…
И вдруг в этом дрожащем и загнанном зверьке крокодил узнал себя. Он ткнул своим холодным носом в сжавшегося Чебурашку, от чего тот вздрогнул. Снова ткнул. Чебурашка боязливо стал опускать лапку, испуганно глядя на Гену…

* * *

    Они уходили из города. Шел снег. Маленький теплокровный зверек и древняя рептилия. Такие разные и такие похожие. Что ждет их на промерзших пустырях и бесплодных землях? Каждый из них с ужасом гнал эти мысли от себя. Они знали только одно, что хотят уйти отсюда. Уйти, неважно куда, совсем. Далеко, где бы их не трогали и не обижали, где не было бы людей и клеток