Таких не берут в космонавты. Такое звание - курсан

            Надраивал я застеклённую дверь одной из аудиторий учебного корпуса, куда в тот раз определил меня на хозработы начальник курса, придерживал её, как мог, но стёкла в ней всё равно предательски дребезжали. На дребезжание среагировал преподаватель – дверь аудитории открылась, и на пороге появился начальник кафедры электротехники собственной персоной. Тот самый «чёрный полковник», который давал мне рекомендацию на вступление в партию.
            Окинул он осуждающим взглядом сверху вниз весь мой облик – без ремня, с закатанными по локоть рукавами гимнастёрки, с намыленной тряпкой в руке, с которой грязная вода капала на нечищеные сапоги – и констатировал:
         - Докатился.
         - До чего? – невинно спросил я у него.
         - До ручки, - ответил он сердито и велел. - В два часа зайди ко мне.

         - Ну, и как ты собираешься жить дальше? – поинтересовался он у меня после обеда, когда по его указанию вышли из кабинета преподаватели кафедры.
         - Так же, как жил, - пожал я плечами. – Буду проходить действительную срочную службу согласно закону о всеобщей воинской обязанности.
         - Ишь, ты, «согласно закону»! – Полковник посмотрел на меня насмешливо и вдруг стал багроветь лицом. - А об отце с матерью ты подумал, «законник»? Задумывался когда-нибудь вообще, каково им твои выбрыки терпеть? О том, что поступок твой ложится несмываемым грязным пятном на всё училище, подумал? Я уж не говорю о начальниках факультета и курса, – он пренебрежительно махнул рукой, - тебе и дела нет до того, что долго будет им аукаться твоё деяние, если вообще не поснимают их с должностей. - Умолчал он о взыскании, наложенном на него самого партийной комиссией за то, что поручился за меня своей рекомендацией.
            И тут прорвалось у меня всё накопившееся за последние месяцы внутреннее напряжение - ответил ему сдавленным голосом: Я больше не могу. Это не армия! - и позорно не сдержал слёз.
         - Не армия? – так и взвился полковник. – Да что ты вообще можешь знать о ней?! Пожил в военном гарнизоне, на папы с мамой шеях сидючи, как у Христа за пазухой, и на этом основании берёшься судить, молокосос? Это твой отец знает, что такое армия! И что такое война, тоже знает. Испытал-изведал на собственной шкуре, потому и имеет право судить и говорить об этом. А ты три года дурака провалял за учебным столом, только и военного в тебе, что курсантская форма, и нюни тут распустил - «не армия» ему, видите ли!
            Не выдержав моего убитого-зарёванного вида, полковник встал и отошёл к окну. Постоял там некоторое время спиной ко мне, давая возможность воспользоваться носовым платком, вернулся к столу, уселся и продолжил уже спокойней, но по-прежнему сердитым голосом:
         - Не армия! Так ведь и вся жизнь редко бывает такой, какой тебе хочется, мой юный друг – честной, правильной и справедливой! Это только в книжках и сказочках всё происходит по щучьему веленью да по твоему хотенью. А в жизни никогда не бывает так, чтобы сто человек шагали не в ногу, а ты один - в ногу, когда идёшь строем. – Примолк на мгновение и добавил, правда, без особой пролетарской убеждённости в голосе. – Будь ты хоть тысячу раз прав.
            Выждал он порядочную паузу для пущего воспитательного эффекта и спросил:
         - Решение твоё окончательное? - Освободившись от слёз-соплей и испытав необычайное облегчение оттого, ответил я ему чётко по-уставному:
         - Так точно, товарищ полковник.
            Невесело хмыкнул полковник и поинтересовался:
         - Помощь какая нужна?
            Тут я возьми да и брякни, хоть ни малейшего отношения к его сфере деятельности это не имело:
         - Хотел бы служить в десантных войсках. Ведь по закону срочная служба у меня начинается с самого начала.
            Полковник буркнул:
      - Таким нестойким и беспринципным личностям, как ты, самое место в наёмниках, а не в Советской Армии вообще. – И велел на прощание. – Зайдёшь ко мне перед отъездом.