Видения

Вы читаете исповедь человека, поэтому мое имя вам ни к чему. Если вы читаете эту тетрадь, значит, я уже не дышу. Значит, я не смог выжить. Но сейчас, 19 августа 2002 года я нахожусь все еще в здравии и в нормальном уме.
Я знаю, что изменить что-либо я уже не в силах. Я лишь хочу просто дожить остатки своих дней спокойно, без этих ночных кошмаров, так сильно изматывающих мое тело и душу. Снов, в которых память воскрешает все, заставляя переживать это снова и снова.
Я чувствую души. Понять, как это происходит со мной я не в силах, но я лишь могу попытаться объяснить вам это: на улицах я чувствую дикое отчаяние души, принимая его в себя, на уровне такого чувства, которого нет у других людей. И все это, например, при одном лишь взгляде на девушку, стоящую на углу под неусыпным взглядом сутенерских глаз; в визге тормозов так и не успевшей затормозить машины, и в сметающем все на своем пути страхе жертвы, которую автомобиль сбивает насмерть… Я не говорю, что я особенный, нет, я просто другой. В связи с этим я стал отшельником, не общавшимся ни с кем и почти не выходящим из дома. Но примеры, приведенные мной – это всего лишь одни из миллионов, что мне пришлось пережить за свои 42 года жизни. Один раз я чуть не убил себя, когда переехал в новый дом и меня еле откачали в больнице. Позже я узнал, что чувства к суициду возникли у соседа через стену, и он покончил с собой из-за того, что после 20 лет совместной жизни с женой и трех общих детей она бросила его и ушла. Его чувства передались мне, они наполнили меня всего, и я синхронно с соседом взрезал себе вены в ванной. Его чувства были слишком сильны, он истинно любил свою жену. Такое чувство, с которым он умер, я не встречал более почти нигде. Поэтому его отчаяние передалось мне даже через стену…
Я глухой, и, видимо, поэтому я слышу души людей. Легче всего сделать это при взгляде в глаза. В них для меня открыто все – все мечты, все чувства, все страхи и надежды. Но после совершеннолетия я стал просто чувствовать все это даже на расстоянии. Это было ужасно, и находиться на улице для меня было невыносимо. В конце концов я перестал выходить на улицу, и продукты мне доставляли  разносчики за хорошие чаевые. Деньги я получал ежемесячно, от государства, из-за своей инвалидности.
Но эту исповедь я начал лишь ради того, чтобы вы не считали меня тем, кем пытаетесь назвать. Я хочу рассказать вам то, что было на самом деле. Не те кровавые факты, что фигурировали в моем деле, а те, которые не знает никто, кроме меня. Сейчас я нахожусь в клинике, где меня лечат по приговору суда принудительным лечением. И все же я не виноват. Я знаю это, но доказывать вам что-либо не буду. Я просто исповедаюсь, а решать все вам…
Это случилось около двух лет назад. Мне в то время было 39 лет и судьба, или же что-то другое преподнесло мне подарок, которого я не ожидал никак. В месяц один раз я выходил на улицу, чтоб рассудок не поддался пагубному влиянию абсолютного затворничества. Отправившись на прогулку, я как обычно старался не глядеть в глаза никому, но все же голову разрывало от наплыва мыслей прохожих, сердце иногда заходилось от дикого выброса адреналина, и иногда я еле сдерживался, чтоб не заплакать.
Уже на пути к своему дому я остановился около книжного магазина и приветливо поздоровался с продавщицей, которая скрывала свое домашнее горе развода за приветливой улыбкой счастливого продавца. Перебирая книги и просматривая их я поднял глаза на продавщицу желая спросить цену за одну из книг. И я нечаянно встретился с ней глазами… В этот миг меня словно парализовало. Пространство вокруг резко потемнело, меня затошнило. Одежда продавщицы резко изменилась. Сейчас она была одета в гимнастерку и юбку, на боку ее болталась сумка с красным крестом. Ее окружало огромное поле с воронками разрывов от снарядов, крики и стоны раненных доносились отовсюду. Она была медиком на поле боя. Мои глаза стало жечь от пороха снарядов. И вдруг пришло осознание того, что ее душа в прошлом была призвана на поле боя, и та в ком душа жила раньше участвовала в войне и была санитаркой. Я также услышал шепот, шепот многих людей, благодаривших ее…
Видение исчезло резко, и передо мной снова стояла встревоженная продавщица. Я покачнулся, тошнота накатывала волнами, было трудно дышать. На ее вопрос я ответил, что мне просто нужно выйти на улицу. На улице состояние улучшилось, и не поднимая взгляда я быстрым шагом отправился к себе домой.
Позже я анализировал все это и единственное, что мог понять – что мои способности, как и в мое совершеннолетие, снова претерпели существенное изменение. Теперь я видел души, души погибших людей, снова возродившиеся в людях. Это было ужасно, мне это не было нужно абсолютно. Но я не мог выбирать.
Это случилось 17 декабря 2001 года. У меня случился сердечный приступ и соседка из-за грохота, раздавшегося, когда я падал и опрокинул 2 кастрюли, вызвала скорую помощь. Благо у нее был второй ключ от моей квартиры и врачи смогли войти ко мне. Меня отвезли в городскую больницу.
Я опущу процесс лечения и перейду сразу к этому злополучному дню.
13 января 2002 года. Я возвращался к себе в палату, когда на лестнице меня обогнала какая-то женщина. В голове у нее был страх за своего ребенка – у него тоже было что-то неладно с сердцем. Она спешила к кардиологу, заканчивающему обход больных, и надеялась спросить что-то о состоянии мальчика. Мне не доставило труда узнать все это – ее эмоции были сильны, они легко читались. Ее мальчик лежал на втором этаже, где как раз остановился и я, делая передышку. Палата мальчика была 203. Я заглянул в коридор – до сих пор не могу понять, что мной двигало в эти минуты – палата была третьей справа. Я направился к ней. Дверь легко открылась, и, пройдя внутрь, я поздоровался с худым, бледным мальчиком лет восьми – девяти, лежащим на больничной койке. В глаза его заглядывать желания не было – мне чувствовался его страх, непонимание и желание отправиться домой.
Я начал разговаривать  с ним. Пытаясь объяснить ему все доступным для него языком, успокоить, я поднял взгляд –почувствовал, что он успокаивается. И встретился с ним взглядом.
Мне до сих пор легко вспомнить весь страх, который накатил на меня при взгляде в его темно-серые глаза. Они резко заполнили все пространство – или словно я погрузился в них. Вокруг все резко изменилось – в нос ударил затхлый запах, который часто можно встретить в подвалах. Где-то рядом на бетонный пол капала вода. Прямо передо мной сидел мужчина, с волевым лицом и темно-серыми глазами. Он был одет в форму гестаповского офицера. Рядом с ним, справа сидела женщина, нагая. Ее покрывала грязь, вперемешку с кровью; там и тут виднелись кровоточащие царапины и большие кровоподтеки. С ней рядом стоял конвоир.
Раздался шепот, сперва еле слышный, он раздавался отовсюду, постепенно набирая силу и уже заглушая слова допроса офицера. Когда шепот стал невыносим, и я уже начал терять сознание, офицер кивнул и рядовой, приставив к затылку женщины пистолет, выстрелил…
На секунду я почувствовал холод стали в своей руке…это было похоже на ручку пистолета…шепот стал оглушающим… 
Я пришел в себя и, озираясь вокруг, понял, что нахожусь в палате, все еще в той же палате. Видимо, я потерял сознание, потому что лежал на полу. Я еле поднялся, в груди саднило, дыхание давалось с трудом, сильно тошнило. Но когда я с трудом встал на ноги я испытал дикий шок. Бледный мальчик, лежащий на больничной койке, был мертв. От выстрела в голову. Я закричал.
В этих строчках я не передам всех чувств, они выходят сухими, как материалы дела, как приговор суда. Они не нашли орудия убийства – пистолета. Но они говорят, что мальчик был убит именно пистолетным выстрелом в голову. Точнее, в затылок.
Сейчас я нахожусь на принудительном лечении, и втайне пишу эту рукопись. В ванной комнате у меня спрятана веревка. Я надеюсь наконец-то прекратить свои мучения, ночные кошмары, преследующие меня каждую ночь и эти так не нужные мне видения…