Голодное сердце 12

Единственный путь к раскрытию тайны Ирлинга Хомфолка, или того, кто выдавал себя за него, состоял в том, чтобы задать все вопросы ему самому. Для этого госпоже Ойгле пришлось вооружиться терпением. Сначала раненый был в таком состоянии, что едва ли знал и понимал, где он находится. Когда же он первый раз осмысленно взглянул на неё, а затем обвёл взглядом незнакомую комнату и, сделав слабое движение пальцами, убедился, что на нём чужая одежда, в глазах Ирлинга отразился ужас. По- своему поняв молчание госпожи Ойглы, он разлепил сухие губы и прошелестел еле слышным голосом:
-Вы ведь многое хотите спросить, госпожа Ойгла Магненция фийя…
-Не скрою, хотела бы, - строго ответила дочь лекаря, которая, увидев, что раненый боится её не меньше, чем она его, почувствовала в глубине души мстительное удовлетворение.
-Что вы со мной сделаете?
-Это я решу в зависимости от того, что вы мне расскажете, господин Ирлинг, или как там вас называть? И не вздумайте лгать. Этим вы себе только повредите.
Долго сдерживаемая тайна когда-нибудь прорывается наружу, и чем она тягостнее, тем легче изливается в словах, хотя бы и пришлось говорить о ней с неподходящим для этого человеком и в самых неблагоприятных обстоятельствах. Госпожа Ойгла с самого начала была настроена враждебно, но слушала внимательно. Не один раз приходилось ей прерывать рассказ, чтобы дать Ирлингу отдохнуть, так что он затянулся на много дней. При этом дочь лекаря честно выполняла свой долг по отношению к раненому, хотя ни на минуту не дала ему заподозрить себя в сочувствии. Разум её беспрерывно работал, сопоставляя сообщённые факты, рассматривая и анализируя их со всех сторон, пытаясь выявить противоречия.
Неопределённость положения и строгая холодность женщины, в чьих руках находилось его будущее, и от которой он полностью зависел, привели к тому, что Ирлинг начал впадать в затяжную тоску, а затем ему стало резко хуже. Это отрезвило госпожу Ойглу. Её суровость сменилась раскаянием, которое выразилось в проявлении большей мягкости  в обращении с беспомощным человеком, оказавшемся во всём в её воле. Ей пришлось приложить много усилий, чтобы вновь добиться доверия и переломить сложившееся у раненого мнение, что она ни в каком случае ему не поверит.
Вот что в конечном итоге ей удалось узнать…


В 1285 году молодой рыцарь-шатлен (рыцарь, не имеющий собственного феода)  Ирлингфор Сигюрдссон Хомфолк женился на девице по-имени Ирлина Христина фийя. Брак был заключён против воли отца означенной девицы, крупного владетеля из Фёррила, который проклял дочь и её потомство, отказавшись видеть её после того, что она сделала. Ирлина Христина фийя всплакнула, потому что до этого была любимой дочерью своего отца, но вскоре утешилась. Её муж через посредство приближённого к королю родственника получил назначение на должность коменданта королевского пограничного замка Кларедон, так что молодые супруги оказались обеспечены средствами к жизни. Ирлина Христина фийя отправились к месту службы Ирлингфора Сигюрдссона, лелея надежды,  что время и народившиеся внуки поправят её отношения с суровым родителем.
Видимо, проклиная дочь, старый владетель из Фёррила был особенно искренен, ибо сила его ненависти, несомненно, сказалась на младенце, появившемся у молодых супругов в конце того же года. К ужасу матери, он оказался непонятно какого пола. Сам священник не знал, что делать, когда отец обратился к нему с просьбой окрестить дитя. В конце концов, он рассудил так: если ребёнок будет окрещён как мужчина, он по праву старшинства станет наследником. Роль наследника предполагает, что он, в свою очередь, продолжит род и также оставит потомство. Сомнительно, что этот младенец сможет породить кого-либо, когда войдёт в возраст, хотя это не исключено полностью. Однако, если дело пойдёт плохо, он превратится в помеху на пути другого, здорового ребёнка, которого его родители могут ещё иметь в будущем. Исходя из этого, священник предложил окрестить дитя женским именем. Отец согласился. Младенец получил имя Илсе.
Будь Ирлина Христина фийя простой женщиной, появление на свет такого ребёнка, как у неё, могло бы послужить поводом для начала разбирательства в церковном суде по вопросу о том, не состояла она в связи с нечистой силой. Впрочем, родственные узы её мужа, а также переданные священнику сведения о родительском проклятии оградили её от таких последствий. Обдумав дело хорошенько, священник уверенно заявил родителям, что   в лице их младенца они все  имеют дело с явлением, называемом «проклятое дитя». Такие дети не исключаются из числа тех, кто может спастись и попасть в рай. Вполне возможно, что являя в своём теле живое олицетворение греха родителей, Илсе, явно не приспособленная для честного брака, путём вступления в монастырь сможет в будущем стать средством спасения душ своих отца и матери.
Ирлина Христина фийя никак не могла смириться с тем, что её ребёнок останется неполноценным и, как многие женщины в её ситуации, начала искать всякие чудодейственные средства излечения. В этом ей энергично помогала старая няня, ушедшая вслед за воспитанницей в дом её мужа.
-Вот что, голубка,  - сказала она, тщательно расспросив местных служанок обо всех чудесных исцелениях в окрестностях Кларедона, - мудрые женщины говорят, будто в здешних местах часто случается, что нечистая сила вредит   человеческим младенцам и даже заменяет их своими подменышами. Заподозрив подобное, матери относят таких подменышей на ночь к кресту святого Роха, что на перекрёстке дорог. Там с особыми приговорами детей оставляют в соломенной колыбели и зажигают по обе стороны две свечи. Затем удаляются на то время, чтобы свечи успели догореть, на такое расстояние, с которого младенца не слышно не видно. Часто случается, что устрашённая нечисть забирает своё отродье, а на его месте находят  здорового ребёнка, которого она когда-то похитила.
Мать мгновенно загорелась желанием испробовать это средство, однако, когда женщины собирались выйти из замка с соломенной колыбелью, их перехватил Ирлингфор Сигюрдссон. Узнав, куда несут младенца, он разразился несусветной бранью и обвинил женщин в попытке погубить беззащитное дитя, оставив его на растерзание диким зверям в пустынном месте. Мать разразилась слезами, обвинив мужа в нежелании попробовать спасти ребёнка, однако он не сдался и в доказательство того, что больных детей уносит вовсе не лесная нечисть, а волки, предложил позвать священника. К тому же он напомнил, что за посещение креста святого Роха с подобной целью, согласно эдикту епископа, полагается конфискация и продажа имущества нарушителей. Ссылка на авторитет священника подействовала на женщин отрезвляюще, однако до конца своих дней Ирлина Христина фийя  сожалела, что ничего у неё не получилось.  Два года спустя у неё родился здоровый мальчик, которого назвали Ирлинг.
Множество малых детей погибает в первые годы жизни, однако Илсе благополучно пережила все хвори, свойственные нежному возрасту, и росла сообразительной и подвижной. Она не боялась ни темноты, ни высоты, ни лошадей, и даже ухитрилась приручить злого волкодава, который жил на могиле своего хозяина, старого лучника, на кладбище возле замковой часовни, и никого к ней не подпускал. Призывы матери и других женщин вспомнить, что она же девочка и так поступать не следует, вызывали в дочери коменданта раздражение. Она яростно протестовала против всего, что разрешалось её брату и запрещалось ей. Однажды  дети поссорились по какому-то поводу, и девочка, проявив совсем не женскую решительность и силу, заставила юного Ирлинга искать спасения за юбкой матери. Это событие очень рассердило родителей Илсе, и только один гостивший у них брат отца, Борд Сигюрдссон, поддержал её, воскликнув: «Ай да племянница! Родиться бы тебе мужчиной!» Сам Борд Сигюрдссон жил тем, что постоянно нанимался на военную службу, и благодаря этому объездил много разных земель. Он воевал с язычниками - пруссами в Судовии и даже побывал в Литве, где среди болот живёт множество русалок, а море выбрасывает на берег золотистый янтарь.  Илсе, наказанная матерью за своё буйное поведение, предложила дяде взять её с собой, пообещав всюду его сопровождать, защищать и не бросить, когда он состарится. Она хотела увидеть дальние земли и пережить те же приключения, что и он.
«Ну, что ты! Разве надлежит благонравной девице заниматься такими вещами!» – воскликнул поражённый её намерениями Борд Сигюрдссон.
«А чем я хуже? – ответила строптивая племянница. – Почему мальчишкам всё можно, а мне всё нельзя? Не захочешь взять, я сбегу из дома и сама отправлюсь в Литву!»
Мать, узнав о намерениях дочери, посадила её под домашний арест и потребовала от мужа принять меры к обузданию характера Илсе, как – никак девочке предстояло поступить в монастырь! Чтобы воспитать в дочери привычку к дисциплине и усидчивости, Ирлингфор Сигюрдссон решил, что следует научить её читать и писать.  Знания, как известно, придают вес любому человеку, где бы он ни находился. Возмутилась затеей отца только старая няня:
-И зачем девице уметь писать? – ворчала она. – Вот выучится и станет кропать любовные письма!
Училась дочь коменданта у местного священника. Компанию ей составляли брат и племянник священника, сын его вдовой сестры, по имени Йост Венделер. Чтение и письмо давалось Илсе легко, что немало отравляло жизнь мальчикам, которым не однажды говаривали: «Посмотрите, даже девочка это понимает, а вы!» В свободное время дети возились с лошадьми и собаками, причём даже в физических упражнениях Илсе по силе и ловкости своим товарищамне уступала.
Выучившись читать, Илсе начала проглатывать все книги, которые только находила. Она прочла «Ивейна, или рыцаря льва» и «Клижеса» Кретьена де Труа, «Роман о Трое» Бенуа де Сен-Мора, любимую матушкину книгу о Кудруне, и снова стала бредить странствиями и подвигами, раздражаясь, что они доступны лишь мужчинам. Обеспокоенный результатом учения  отец, по совету священника, отобрал у неё мирские книги и вручил толстый сборник с житиями святых. Илсе проглотила и его. На вопрос, что же ей особенно понравилось, девочка простодушно ответила:
- Житие святого Иеронима. Я бы тоже хотела жить в пустыне, чтобы приручить льва. И про святого Антония понравилось, особенно в том месте, где он сражается с одолевающими его сонмами демонов. Но больше всех мне понравилось про святого Юста, который отправился обращать язычников и совершал всякие подвиги, а потом был казнён в страшных муках. Если бы я только могла отправиться совершать подвиги в дикие земли и геройски погибнуть за веру! Как я ему завидую!
Лет в девять старая няня объяснила Илсе её отличие от окружающих и будущее предназначение. То, что она не сможет выйти замуж, не очень расстроило девочку, а вот мысль о монастыре, где она будет заперта вдали от родителей, вызвала припадок  бурного возмущения такой силы, что двум дюжим служанкам еле удалось впихнуть её в одну из комнат и запереть там. Илсе, однако, долго не успокаивалась. Слышно было, как она расшвыривает  окружающие предметы, рвёт найденные в сундуке вещи, злобно стучит кулаками по сундуку.  Разговор с матерью через дверь закончился тем, что девочка грохнула на пол железную подставку от умывальника и запустила в стену чайник. На переговоры отправился отец. Он едва смог успокоить дочь тем, что пока он жив, она сможет оставаться при нём.  Также Ирлингфор Сигюрдссон  пообещал, что если доживёт до старости, то уйдёт в монастырь, где Илсе станет монахиней, и попросится туда привратником. С этого момента девочка изменилась. Она стала более тихой и замкнутой, но её ненависть к женским занятиям достигла своей вершины. Она рвала пряжу и портила нитки для вышивания. Мать приходила в отчаяние от её нечувствительности в отношении наказаний.
Когда Илсе было  десять лет, её мать умерла. Она отчаянно плакала, когда к ней подошла старая няня и сказала: «Поплачь! Поплачь! Сколько ты её изводила при жизни!»
Для ведения хозяйства и присмотра за детьми Ирлингфор Сигюрдссон пригласил в Кларедон одну из своих вдовых сестёр с дочерью Анной, старше его дочери на два года. В первый же вечер Илсе развила Анне свою излюбленную теорию о том, как несправедливо, что у мужчин в жизни больше возможностей, чем у женщин. К её восторгу, Анна тут же с ней согласилась. Девочки пришли к выводу, что женщины отчасти сами виноваты в том, что дают с собой так обращаться, и поклялись показать миру такой образец верной женской дружбы, какой ему и не снился. Анне удалось смягчить резкость характера двоюродной сестры. Она терпеливо разбирала её перепутанную пряжу и поправляла её вышивки.
Тётя также взялась перевоспитывать племянницу. Она первая обратила внимание на то, что фигурой Илсе больше напоминает широкоплечего молодого парня, чем девушку; что кисти рук у неё, хоть и небольшие, но квадратные на мужской манер; что у неё низкий для женщины голос. Увидев однажды, как племянница на спор легко занесла в амбар под мышками два мешка с хлебом, тётя ощутила приступ сердцебиения. Не зная об уродстве Илсе и её предназначении в монахини, она отругала девушку, объяснив ей, что та может от таких упражнений остаться бездетной, и предложила её отцу радикальный способ придания фигуре дочери большей женственности. Способ заключался в том, чтобы уложить девушку на две недели в постель с запретом покидать её. Всё это время она не должна была ничего есть, кроме сливочного масла и мёда. Услышав о том, что ей нужно будет провести столько времени взаперти, Илсе воспротивилась, и фигура её осталась прежней.
В то время как Анна начала мечтательно грезить о прекрасных молодых рыцарях, Илсе думала только о книгах, лошадях и собаках. С братом и Йостом Венделером она стала часто ездить в лес на охоту, находя их компанию более весёлой, чем компания сестры с её любовными вздохами. Отношения девушек дали едва заметную трещину.
Как-то прекрасным майским днём Йост Венделер, которого Илсе считала человеком разумным, не подверженным любовной заразе, остановил её и сказал:
-Послушай, Илсе Ирлина фийя. Меня зачислили в гарнизон замка. Твой отец написал одному нашему родственнику, так что в недалёком будущем я могу ждать повышения. Ты не будешь против, чтобы матушка послала к вам сватов?
-Какой же ты дурак! – только и смогла ответить Илсе, после чего убежала и проплакала несколько часов в месте, где её никто не мог увидеть.
Когда девушка вернулась, её ждал ещё один удар: обиженный Йост побывал у них дома и сделал предложение Анне, которое было принято.
-А как же я? А как же наша дружба? – возмущённо стала упрекать Илсе сестру. – У нас же было задумано столько дел, которые мы хотели сделать вместе!
-Илсе, тебе уже шестнадцать лет, а в голове у тебя всякая ерунда, словно у маленькой девочки! – ответила Анна. – Нельзя вечно витать в облаках!
Илсе сильно страдала на свадьбе: ведь она теряла сразу двух своих бывших друзей. Поскольку у Йоста ещё не было собственного дома, он поселился  вместе с семьёй коменданта. Каждый день Илсе приходилось встречаться с молодыми за столом, но во всех остальных случаях она их старательно избегала под разными предлогами. Характер девушки снова ухудшился. Она стала резкой и раздражительной, за словом в карман не лезла. Однажды она столкнулась с мужем сестры на конюшне и, проходя мимо него,  грубо задела молодого человека. Йост, до этого случая терпеливо переносивший её грубость, заметил, что она могла бы быть и полюбезнее.  Илсе резко обернулась, и у окружающих создалось впечатление, что если бы не огромное усилие воли, с помощью которого ей удалось удержаться, девушка бы без раздумий бросилась в драку. После этого случая тётка заявила Ирлингфору Сигюрдссону, что он должен принять серьёзные меры в отношении дочери, так как она боится, как бы Илсе что-нибудь не сделала с её дочерью и зятем. Отец попытался поговорить с нарушительницей спокойствия семьи, обратившись к старым доводам:
-Илсе, ты же девушка, а ведёшь себя как пьяный мужлан по возвращении с ярмарки. Я понимаю, тебя раздражает счастье сестры, которое тебе не доступно. И с возрастом число вещей, которые будут раздражать тебя, станет только увеличиваться. Может, тебе и вправду лучше пойти в монастырь? Его стены укроют от тебя то, что тебе видеть не нужно, да и женщины там будут в том же положении, что и ты.
Илсе не раздражало счастье сестры: до неё вообще не доходило, что хорошего Анна нашла в своём новом положении. Она сама не смогла бы ответить, почему ей так тоскливо и одиноко, почему она не находит покоя и  ощущает себя такой чужой всем, ведь даже отец, самый близкий ей человек, её не понимает. Однако одно девушка усвоила сразу: если она не научится сдерживаться, её свобода может быть ограничена раньше, чем ей бы хотелось. Илсе притихла. Часами она сидела между зубцами ограды верхней площадки сторожевой башни и смотрела вдаль.
До сих пор дочь коменданта мало обращала внимания на то, что творилось вокруг. Между тем, положение в стране ухудшалось.
Соперничество между королевой Моуль, регентшей над малолетними наследниками - принцами, и братом её покойного мужа, герцогом Ленарваном, началось, когда девочке было десять лет, но до сих протекало далеко от Кларедона. Ближайшие к пограничному замку города присягнули королеве, поэтому формально считалось, что и Кларедон находится под её властью. По мере того, как дела королевы ухудшались, жалованье коменданту и солдатам, а также средства на ремонт ветшающих стен выделялись всё реже, пока не прекратились совсем. Солдаты гарнизона, и до этого имевшие под стенами замка огороды, расширили их вдвое против прежнего. Герцог Ленарван, став центром притяжения недовольных и сепаратистов внутри страны, а также объектом особого внимания тех сил из-за границы, которые были не прочь развалить страну, начал решительно продвигаться в сторону Кларедона. Видя надвигающуюся опасность, Ирлингфор Сигюрдссон поручил Йосту Венделеру вывезти женщин из их семьи в более отдалённый город,  к родственникам. В день отъезда Илсе спряталась, её так и не удалось найти. Вышла она не раньше, чем отряд Йоста, сопровождавший не только его тёщу и жену, но и всех, кто захотел покинуть крепость, отошёл на расстояние, с которого нагнать его было невозможно.
-Дочка, что же ты наделала! – только и сказал отец Илсе.
В конце лета 1301 года войска герцога Ленарвана появились под стенами пограничного замка. Комендант Ирлингфор Сигюрддсон Хомфолк, человек старых понятий, сдать Кларедон отказался, не смотря на то, что ожидать помощи от королевы не приходилось. К вечеру первого же дня осады сторонники герцога ворвались в прилегавший к замку город, а вскоре и в саму цитадель. Повсюду начались пожары и грабежи. Всех, кто был схвачен с оружием в руках, согнали в замковый двор. Илсе в это время пряталась на чердаке в доме священника. Ей было видно в окошко, как перед казнью священник из войска герцога подошёл к её отцу и сказал:
-Ты умираешь из-за обуявшей тебя гордыни, Ирлингфор Сигюрдссон, так как не поклонился своему законному государю.
-Я умираю, потому что плохо защищал крепость, - мрачно ответил еле живой от ран комендант.
Рядом с отцом стоял брат Илсе. Он пытался изо всех сил не показать своего страха, но его выдавали смертельная бледность и блуждающий взгляд. Илсе не видела казни, потому что  уткнулась в головой в пол, заткнула уши и закрыла глаза.
Ночью в её убежище пришёл замковый священник и сказал, что девушка должна покинуть его дом, так как её всюду ищут. Илсе, вспомнив о желании своего отца поместить её в монастырь, попросила старика дать ей рекомендательное письмо в какую-нибудь обитель. Священник отказался, так как опасался, что письмо может послужить уликой против него, если её схватят. Однако он дал девушке совет пойти в обитель Сердца Христова и обратиться за помощью к его настоятельнице, матери Юфемии, сославшись на знакомство с ним. На вопрос девушки, как же она пойдёт, сестра священника, не покинувшая Кларедон из-за трудностей пути, которые по состоянию здоровья она могла не перенести, пожалела Илсе и отдала ей одежду своего сына, сказав:
-Конечно, смертный грех женщине надевать мужскую одежду, но так в пути будет безопаснее, а платье ты возьмёшь  с собой.
Илсе переоделась и остригла волосы. В полночь она выскользнула из дома. Стояла темень, хоть глаз коли, кое-где горели костры, у которых сидели пьяные солдаты. Иногда издалека доносились вопли то ли тех, кого убивали, то ли тех, кого грабили. Вдоль улиц разъезжали дозоры. Крадучись Илсе пробиралась вдоль стен  и чуть не умерла от страха, когда едва не натолкнулась на двух солдат. Они были заняты тем, что снимали верёвку с шеи одного из повешенных защитников крепости. Всем известно, что это чудодейственное средство надёжно оберегает своего хозяина от опасности. В эту ночь покинуть замок девушка так и не смогла. Она забилась в какие-то развалины и затаилась там.
На следующее утро, рассмотрев замок внимательнее, герцог пришёл к мысли, что он не годится для использования в военных целях без серьёзного ремонта. Поняв полную бесполезность Кларедона, но не желая, чтобы замок мог когда-нибудь послужить противнику, он приказал его сжечь. Солдаты стали выгонять оставшихся жителей из домов и разбрасывать найденные в хозяйственных помещениях сено и солому. Затем по опустевшим улицам прошли факельщики, поджигая крыши и бросая горящие пучки соломы в окна домов. Илсе сначала решила переждать пожар в своём убежище, но вскоре стала задыхаться.  Она выбралась наружу. Вокруг никого не было. Деревянные дома трещали от сильного пламени. Внезапно девушку сильным ударом сбило с ног.
-Эй, паршивец, всем же сказали выйти из города! – рявкнул вражеский солдат, снова замахиваясь кулаком. – А ну, марш к воротам!
Илсе сразу поняла, что ей грозит опасность быть узнанной и выданной местными жителями, а потому, едва встав на ноги, помчалась во весь дух вглубь самой задымлённой улицы. Солдат стал её преследовать, но потом опомнился и отстал. Девушка бежала, не чуя под собой ног. Дышать становилось всё труднее. В воздухе кружил пепел. У неё заболели лёгкие и начали слезиться глаза. Илсе поняла, что ей придётся вернуться. Закрыв узелком с платьем рот, она бросилась обратно.  Солдата там уже не было. Окружающие предметы дрожали в мареве, вызванном жаром. Девушка двигалась, почти не соображая, так что и сама не помнила, как выбралась в более безопасное место, где упала на землю и пролежала в беспамятстве до следующего утра.
До сих пор всё было ясно в её мире: у неё был отец, брат, родственники и дом. Она была дочерью уважаемого и не последнего в обществе человека. И вдруг всё рухнуло. Что ей теперь делать? Куда идти? О тётке и сестре в тот момент она даже не вспомнила. В голове её маячил образ монастыря.  Змутнённому рассудку Илсе он казался могучей крепостью, о стены которой разбиваются все опасности внешнего мира.
Раньше девушка никогда нигде не бывала  дальше окрестностей Кларедона.  Как женщина, она испытывала страх перед необходимостью отправиться одной  в дальнюю дорогу. Силой воли   она заставила себя идти, и идти очень быстро. Увидев её поведение со стороны, можно было принять его за смелость. На самом деле ею владело то глубокое отчаяние, когда для человека ужасный конец предпочтительнее бесконечного ужаса.
Еды у девушки с собой не было. Сначала Илсе казалось, что она сможет продержаться до монастыря  и голодной, если проявит твёрдость характера. Однако на третьи сутки пути, во время которых девушка через силу заставляла себя почти без остановки тащиться вперёд, в глазах у неё потемнело, и Илсе рухнула на дорогу: её мутило и трясло от холода.  Когда ей стало легче,  девушка поняла, что если хочет увидеть цель своего пути, ей придётся расстаться с платьем.
Она зашла на ближайший постоялый двор и предложила платье хозяйке. Та долго его осматривала, а потом вкрадчиво сказала:
- Откуда у оборванца такое платье? Признайся, ты обокрал кого-нибудь? – и вдруг закричала: - Держите вора! Держите вора!
Оставив платье в руках этой женщины, Илсе опрометью бросилась вон.
Зато в другой деревне, когда она стояла возле другого постоялого двора и принюхивалась к запахам еды, подъехал молодой рыцарь и бросил ей в руки поводья лошади.
-Подержи-ка, милейший, - сказал он.
Пообедав, рыцарь дал ей за труды серебряную монету. Илсе хотела растянуть её на несколько дней, но заметила, что два стоявших во дворе нищих подозрительно посматривают в её сторону.  Девушке пришлось тогда же купить на все деньги еды и съесть её прямо на месте.
Двигаясь в сторону монастыря, Илсе не раз поздравляла себя с тем, что благодаря одежде и внешности она очень похожа на юношу, а потому полагала, что находится в большей или меньшей безопасности. Если ей приходилось вступать в разговоры, она называла себя именем брата и говорила, что идёт из окрестностей Кларедона к родственникам, живущим возле обители Сердца Христова. Когда она была уже неподалёку от конечной цели своего путешествия и расспрашивала на очередном постоялом дворе, как туда пройти, один человек вызвался её провести коротким путём. Удалившись от деревни, они сошли с дороги и начали спускаться в лощину, поросшую лесом. Тропинки не было видно, и Илсе несколько раз спрашивала, не сбились ли они с пути. Её спутник отвечал, что нет, но, в конце концов, ей показалось, что они заблудились, а он не хочет признаться. Она остановилась и сказала, что дальше не пойдёт. Когда человек обернулся, то по выражению его глаз Илсе почувствовала, что он сейчас на неё набросится. Она не успела ничего подумать, как оказалась лежащей на земле. Позже девушка не могла вспомнить, что делала она, и что делал он, только от страха в ней проснулась такая сила, что от мощного удара человек отлетел в сторону, а сама она помчалась непонятно куда, только бы прочь от этого места.
Заблудившись, девушка была застигнута темнотой в лесу и задремала на поваленном дереве. Под утро она внезапно проснулась. Илсе увидела отряд людей, вооружённых вилами и косами, которые скользили и исчезали среди тумана, колыхавшегося между деревьями, как волны. Она не знала, что в это самое время в окрестностях началось крестьянское восстание. Повстанцы её не заметили.
Илсе выбралась на дорогу и через три дня оказалась неподалёку от монастыря, от которого её отделял только небольшой лес.  Начался дождь и зашуршал по листьям.  Илсе вдруг стало как-то не по себе. Она прислонилась к дереву, представила, как дождевые капли падают на листья, как листья прогибаются под их тяжестью, и как капли падают на землю и исчезают в ней. Она разгребла ногой листья и увидела, что земля под деревом чёрная и рыхлая.
Преодолев странную слабость, охватившую её в конце пути, девушка направилась к стенам монастыря и, приблизившись, увидела, что от его ворот осталась одна арка. Все внутренние деревянные строения сгорели, а каменные были разрушены. Произошло это уже давно, так как пепел был холодный и сильно пропитался водой. Илсе так устала, что села на кучу камней и стала тупо глядеть под ноги.