гл 9 и 10

Гл 9.
Тира.

   

  Гнедой  нетерпеливо бил копытом, взрывая сухую траву и землю, беспокойно вертел головой и всхрапывал, дрожа от нетерпения.
   Разве можно в такой момент быть спокойным, когда бурлит кровь и невозможно сдерживаться, - хочется нестись к врагу.
   Конь грыз удила и оскаливал зубы, - хотелось обернуться и увидеть всадника. Наконец это удалось. Кося глазом, гнедой заржал.
  «Чего ждём, мой хозяин?» – спросил он, продолжая всхрапывать.
  «Я знаю мой хозяин, что мы не на прогулке. Почему не посылаешь меня вперёд?» - Спокойный и бесстрастный всадник перевёл взгляд с войска неприятеля на  своего верного товарища и потрепал по стриженой гриве скакуна.
  – Знаю, знаю,  - усмехнулся всадник – знаю, чего ты хочешь, но не торопись. – Пожилой всадник превосходно понимал настрой боевого коня.
  - Скоро тронемся. Сегодня нельзя спешить, «Зоряной». - Гнедой снова заржал и раздул ноздри.
   
   Они вдвоём не первый год. Конь и всадник». Боевой конь знает, что сейчас произойдёт. Когда его хозяин поднимет меч и ударит пятками в бока, он первым - как ветер, понесётся к переднему краю врага и там, они станут одним целым. Всадник привычно освободит руки от поводьев и, когда, лук больше не понадобиться, копьём, дротиками и мечом будет поражать врагов. «Зоряному» не впервой. Во время битв, он  знает, что хочет хозяин; - достаточно лёгкого прикосновения, и он знает – куда направить бег и в какую сторону развернуться. Потому что он - лучший из боевых лошадей во всей ойкумене. Такому коню не нужно объяснять и понукать. «Зоряной» и сам знает  - что делать. Во время боя он будет разрывать зубами врагов, их лошадей и проламывать копытами щиты и доспехи противников. Такое умеют многие из скифских  боевых лошадей, а всадник, которого он несёт – царь всех скифов…
  В своём первом бою «Зоряной» подвёл всадника. В Атоная попала стрела, а потом, из-за его – «Зоряного» неопытности, царь всех скифов получил два удара мечом. Единственно, что он смог - вынести с поля боя тяжелораненого царя.
   Атоная не затоптали вражеские лошади. За ним гнались враги, но «Зоряной» был как ветер. Он смог увернуться от копья, сбить копытом одного врага и успеть к своим. Правда и его малость зацепили…
    Через поллуны, когда Атонай начал поправляться от ран и в один из дней пришёл в конюшню, «Зоряному» стало стыдно - конь понуро опустил голову. Царь  скифов догадался и громко захохотал, а потом глаза царя стали грустными. Он обнял «Зоряного» за шею и прошептал прямо в ухо.
  – Лучшего коня у меня не было и, наверное, уже не будет. Главное, ты смог выбраться из той свалки. Молодец!
   Золочёные чешуйки доспехов степного царя горят в лучах диска слепящего, завораживая скифов и вызывая ненависть врагов. Подобные чешуйки защищают грудь боевого коня, а на голове золотой налобник прямоугольной формы. Налобник предохраняет «Зоряного» от копий, а более всего – мечей. Конь перестал горячиться, он  теперь бесстрастен и спокоен, как хозяин.
 
   В трёх – четырёх полётах стрелы застыла первая фаланга греков, ощетинившись заострёнными кольями и копьями. Время и рельеф местности работает на них. Лисимах выбрал удобную позицию -  войско расположилось на подъёме.
  «Это плохо, - подумал Атонай – Лисимах не спрятал и кольев, зная мощь моей конницы. Моё войско потеряет скорость на подъёме и много конницы у самой фаланги. Грек уверен в победе. Наверняка и «волчьи» ямы есть».  Царь скифов хмыкнул. – «Пусть радуется».         
   Лесок, за левым флангом вражеского войска, лениво шумел, тяжело вздыхая стволами и алеющей кроной деревьев. Как не был стар Атонай, но заметил мелкие движущие тени в просветах леска – резервный полк отборных македонцев Лисимаха. «Он и этого не скрывает» – подумал царь всех скифов. Атонай мысленно похвалил противника за безукоризненное использование неравномерности местности в пользу греческого войска и чёткость рядов фаланги.
 
   Над полем нависла гнетущая тишина, - всё в округе замерло в ожидании неизбежного. Тучи воронья не торопясь, собирались. Их становилось больше и больше. Воины обеих армий молчали, покачивая головами и глядя на всё возрастающее число падальщиков. Былые воины мрачнели и переглядывались, зная – вороны не ошибаются, - пищи будет много. Молодые молились, - каждый своему богу.               
       Недвижная «фаланга» застыла не передвигаясь, и подтвердила опасения Атоная – «волчьи» ямы есть. Царь скифов медлил, сам не зная почему. И, хотя, смерти он не боялся, всё равно – неприятный холодок пробежал по спине. «Тишина и впрямь жутковатая, - нужно начинать». Он поймал далёкий и нетерпеливый жест Ассея, с правого фланга и неожиданно громко захохотал. Скифы начали успокаиваться, а Атонай поднял руку и указал Ассею в сторону леска. Царь Меотиды превосходно понял жест Атоная. Он  поднял копьё и круговыми движениями помахал в ответ «Значит, и он понял, слава Папаю. Я не ошибся. Там, и решится исход битвы». Царь всех скифов обернулся к своему войску и, сдерживая  «Зоряного», неспешно тронулся в сторону фаланги, чем вызвал недоумение не только скифов, но и самого Лисимаха. Конь подчинился своему хозяину, а за ними не спеша, тронулось объединённое войско скифов. Ассей и Перисад, ничего не понимали, а Лисимах почувствовал подвох и нахмурился. Он ожидал другого начала от нетерпеливых скифов и не только он, но и его полководцы. Наместник Геллеспонта хмурился и молчал, пытаясь угадать и понять поведение Атоная. «Поздно менять принятую тактику и план битвы. Сражение фактически началось. Атонай принял вызов». Лисимах кивком подозвал посыльных и коротко отдал приказы.    
   
   Армия Атоная продолжала неторопливо двигаться к передней фаланге, как ни в чем, ни бывало. Казалось - войско передвигается на марше и никуда не спешит, будто это не война, а товарищеская встреча двух братских армий
   Царь всех скифов не любил подбадривать воинов громкими и пустыми словами перед сражением, уподобляясь другим царям, считая пышные речи пустым излишеством. «Воинам известно, кого и что они защищают и болтовня им не нужна». Атонай в очередной раз обернулся к своему войску. Позади, в двадцати локтях, двигался Зиммелих, Скиф и Тертей. Ещё далее – Накра  с Оршесом. Мысли сушили мозг и не давали покоя Атонаю.
   «Так кто - же из них, кто»? – напряжённо размышлял он. Ответа пока не было, а началось вот с чего…
  Три дня прошло от предсказания главного вещуна. По приказу царя всех скифов главный вещун Скол обратился к богам с вопросом об исходе будущей битвы. Боги ответили и - странный ответ прозвучал из уст вещуна, а ответ богов едва не стоил жизни старому и верному предсказателю.
  У  алтаря  скифских богов Скол исполнил ритуальный танец смерти. Атонай, увидев побледневшее лицо вещуна, удалил всех присутствующих… Старый вещун с завязанными глазами и босой, исполнял танец в полной тишине. Вокруг алтаря, в землю воткнули сотню отравленных наконечников стрел. Любой из прыжков предсказателя мог оказаться последним, но вещун не сделал ни одной ошибки за время танца смерти. И вот - боги передали странный ответ.  Слова, сказанные им, не внесли ясности.
– «Воин, стоящий наверху щитов фаланги. Его видят обе армии. Он означает победу».
   - Кто он? – вскричал в нетерпении Атонай. Вещун, заплетая ноги начал падать, успев произнести. – О Папае! Другая ойкумена! -  Атонай едва успел подхватить падающего главного вещуна. На том всё и закончилось; обессилевшего вещуна отнесли приводить в чувство, а вразумительный ответ получен не был.
Атонай, теряясь в догадках, продолжал движение к фаланге. Первым, у кого не выдержали нервы, оказался Зиммелих. Он повернулся к Тертею и, сдерживая нетерпение, спросил.
 – Почему? Почему отец не поднимает меч и двигается, словно сонный. Что с ним? Пора, - три полёта стрелы!
  - Зиммелихе, твой отец воин – спокойно ответил Тертей. - Атонай знает и видит обстановку. Сейчас Лисимах чувствует себя не совсем хорошо. Он попросту не знает, как и мы, что задумал твой отец. Зиммелихе, - вдруг вскричал Тертей - твой отец гений! Греки ждали стремительной лобовой атаки, а теперь терпенье их иссякнет и Лисимах раскроется. – Тертей прищурился в сторону фаланги и заметил движение. Он во весь голос закричал, опередив Атоная:
  – Закрыться! На землю! – два крика, Степана и Тертея, слились в один - только они вдвоём поняли, то, что сейчас произойдёт и пришпорили коней к Атонаю.
  По всему фронту фаланги проявились редкие бреши. Атонай догадался, но поздно. Сотни стрел-копий направленные на царя всех скифов вылетели из метательных орудий. «Зоряной», защищая царя, встал на дыбы во весь свой рост, приняв десяток стрел-копий, но этого оказалось мало… Атонай, как не старался, не мог увернуться от всех стрел-копий… Всадник и конь рухнули. Позади послышались хрипы раненных и убитых. Чудом, избежавшие смерти – «братья» и Тертей окружили Атоная.
  - Отец! Отец! – дико заорал Зиммелих. В войске греков послышались радостные и торжествующие возгласы.

    Лисимах победоносно, - довольный собой и произошедшим, улыбнулся и с жаром потёр руки. «Атонай вышел из игры. Скифы остались без царя»!   
   Царя всех скифов окружили и закрыли воины. Первый болевой шок у Атоная прошёл. Копьё-стрела пронзило доспехи на груди и вышло со спины. Царь через силу поднялся, поддерживаемый Тертеем и Зиммелихом.
  «Зоряной» посмотрел в последний раз на своего хозяина и затих…
   Вслед за Сколом – главным вещуном подбежал и Белолобый. Атонай остановил взгляд на сыне, а потом перевёл к Тертею.
  - Атонай умирает - тихо сказал вещун. - Я не смогу помочь. – У Зиммелиха задрожали губа и выступили неприкрытые слёзы. – Отец, погоди, не умирай, – попросил он в отчаянии. – Отец что же нам делать? – Аионай не ответил, превозмогая боль, а невозмутимый доселе Тертей с горечью произнёс.
  – Не уберегли мы тебя… Прощай мой царе, нам будет не доставать тебя. Мы отомстим, клянусь Папаем Атонае, но укажи - кто? Кому вести? – Царь всех скифов закрыл глаза, понимая ситуацию, и неожиданно для всех указал пальцем на «скифа», захрипев.
 – Ты!... Веди моё войско «путнике» и добудь победу сын степи. – Далее, не обращая внимания на удивлённые восклицания сына, Атонай с трудом расстегнул застёжки боевого шлёма и, сдерживая стон, дрожащей рукой протянул тиару «путнику». Воины смешались и возбуждённо загалдели, позабыв про смертельную рану царя.
  – Почему не Зиммелиху, - вскричал в недоумении подоспевший Оршес. – Почему Атонае, ведь «скиф» сам вчера говорил, что ему не приходилось участвовать в сражениях такого масштаба, а тут ещё и вести армию. Это большой риск для всех нас Атонае!
   - Почему, отец? – не удержавшись, с болью спросил Зиммелих. Он растерянно покачал головой, не веря сказанному отцом: захотелось вынуть меч и обрушить на «брата», но Зиммелих сдержал себя. Атонай приподнял голову и из последних сил прохрипел.
  – Добудь победу брате. Выполняй мой приказ! Всё!
  - Атонае, Мой царе! - Ошеломлённый решением царя, «путник» поклонился Атонаю
 - Почему я? - У царя всех скифов на губах выступила кровавые пузыри. – Приказ не обсуждать… Последнее слово на совете царей – твоё! Веди войско, брат…               
   - Прощай Атонае, прощай. Я выполню твою волю и .. разобьём греков – тихо ответил Степан. К удивлению воинов, окруживших царя, он вынул из горита лук.
  – Не трать сил сколе, -  покачал головой Тертей – во всей ойкумене нет стрелка, который это сможет.
 - Посмотрим сколе – невозмутимо ответил Степан. Целился он недолго.
 Первая стрела к удивлению скифов застряла в щите фаланги. Удивлённые греки закричали и зашлись истерическим хохотом, но смех продолжался недолго. Вторая стрела, описав дугу, поразила хваставшегося грека. Он схватился за грудь и осел, а по всему полю послышался рёв обрадованных скифов. Щиты фаланги сомкнулись и снова ощетинились кольями. Атонай, через силу, тяжело улыбнулся, а Зиммелих и скифы к своему  удивлению услышали твёрдые и чёткие  распоряжения  воина в золотой тиаре.
  -  Десять колесниц Атоная, - сухо приказал новоявленный царь - с центра перенаправить на правый фланг. Тысячным передать по «цепям»: – у рядов фаланги, имеются «волчьи» ямы. Центр мы прорубим без повозок… - Степан повернулся к Оршесу. Застывшие тысячные не узнавали до того спокойного «путника». Сейчас это был совсем другой человек – волевой с сжатыми губами и твёрдым взглядом. Степан продолжил: - Царице амазонок и Оршесу быть в резерве. Определитесь сами, куда направить своих воинов, но не спешите… Тертее!
 - Я слушаю твой приказ мой царе. Приказывай.
  - Тертее, подай сигнал колесницам. Пусть поджигают хворост. Вещунам быть готовыми оказать помощь раненым и - поднять мечи. Время молитв закончено, пора за работу. Это всё! – Скиф наклонился к Атонаю и коснулся бороды царя. – Прощай мой царе, мой брате, мы победим! – Он решительно впрыгнул в седло, перехвалив молчаливый и одобрительный взгляд Атоная. Царь скифов заморгал веками – «он не ошибся в выборе»!
   
 
    Ассей был удивлён не меньше своих воинов… Радостный клич прокатился по рядам скифов, когда стрела поразила цель.
  – Кто стрелок? – закричали воины. – Почему медлит Атонай? – спросил Крей. Ассей не отвечал, наблюдая за воином в золотой тиаре…
  В небо взвились три горящие стрелы - сигнал к началу действий. – Рановато – подумал Ассей, но приказал тысячному. - Поджечь колесницы Атоная!..               
  Одноухий дрожа, обнял обоих сыновей. – Не опозорьте мой род дети. Сделайте это, мои дети! Да хранит вас Апи!
   Пламя подобралось к волам, и сдерживать их стало трудно. – Прощай отец, мы не опозорим род! - закричал старший сын. – Прощай, мы не опозорим наш Род, отец!
  В небо ушли ещё три стрелы. Передние ряды скифской армии расступились, образовав бреши в которые понеслись горящие повозки. К своему удивлению Ассей заметил, что часть «колесниц» центра войска движется в сторону левого фланга греков. Он мысленно похвалил Атоная.
 
  На какое-то малое время Лисимах растерялся, но, овладев собой, отдал приказ. Хладнокровие не изменило наместнику Геллеспонта… Атонай, хотя и не в седле, но оказался хитрее, чем он думал. Сражение произойдёт на равных. Теперь всё во власти богов. Лисимах сейчас в первый раз пожалел, что не прислушался к советам полководцев. «Нужно было подождать подкрепления, хотя с другой стороны – подумал он, - кто знает, ведь скифы не настолько глупы, чтобы выступить открыто против большой армии. Пусть нам поможет Зевс»… 
      Катапульты и машины для метания стел-копий начали собирать «жатву»… Горящие повозки, сопровождаемые всадниками, неумолимо приближались к первому ряду фаланги. Греки приготовились, а тем временем впереди войска и горящих возов, пуская стрелы, нёсся всадник в золотом боевом шлеме царя всех скифов. Стрелы греков срывали чешуйки доспехов воина, не причиняя вреда ни всаднику, ни лошади. Маневрируя среди летящих в него стрел-копий, всадник и конь приближались к фаланге. Начался подъём. Царь скифов не оборачиваясь, нёсся вперёд. Позади, шагах в десяти, огромными прыжками, ростом с молодого телёнка, догонял Белолобый.   
 
- Ассее! Царь поднял меч! – закричал возбуждаясь царь будинов.
  – Вижу, Дроне, - улыбнулся Ассей и затянул на тиаре застёжки.  - Держись ближе к Крею, Дроне. Это не просьба. Я хочу увидеть тебя живым, парень. А теперь – Ассей приподнялся в седле и высоко поднял меч. – За мной!
     Запели рожки. Царь Меотиды и царь Боспора подняли мечи. Тишину взорвал рёв и свист скифов, распугав застывших в ожидании ворон. Вздрогнула и загудела земля. Знаменитая во всей ойкумене, скифская конница, ускоряя движение, пошла к фаланге.    
   
Атоная придерживали двое вещунов. Силы уходили, но царь, стиснув зубы,  не отрываясь, следил за всадником в золотой тиаре – его прославленной тиаре. Ему хотелось быть там, в гуще жизни и разить врагов, но боги распорядились иначе… Какое-то время он не видел ничего из-за застилавших поле клубов пыли. Одновременно, будто невидимый дирижёр махнул палочкой, в небо взвились тысячи стрел. Старый вещун указал направление царю.
   – Вон он мой царе, я вижу «скифа». Взгляни вон туда, чуть левее.
  …В разрывах пыльного облака Атонай увидел: на верху щитов фаланги стоял царь всех скифов в  золотой тиаре. Сейчас царя видели обе армии. Снова раздался  дикий рёв скифов, и скоро зазвенела сталь. Лицо Атоная озарилось радостью: он через силу улыбнулся и недвижно застыл. Голова откинулась, и мир его жизни перестал быть…
   С радостью он увидел беловато-прозрачные фигуры братьев. На этот раз, спустя много лет, суровые и грозные братья-цари улыбнулись царю всех скифов.
   – Пойдём с нами Атонае, царь царей. Атей ждёт тебя!
 Атонай с необъяснимой лёгкостью поднялся, удивляясь, что ничего не болит и на душе покой…
  - Я иду к вам. – удивился он лёгкости слов и вспомнил…
   Предсказание вещуна Скола сбылось - «воин наверху щитов». В первый и последний раз своей жизни он выиграл сражение, не поднимая меч.
Тело Атоная бережно положили на  отрез богатой персидской ткани вещуны и понесли готовить к погребению…..


Время этих понятий не стёрло
Нужно лишь приподнять верхний пласт.
И дымящейся кровью из горла
Чувства вечные хлынут на нас.
                В.С.Высоцкий
.

                Тира:


*Тихо-то как. Мне многое известно. Я знаю как сейчас, луна в своём ущербе пройдёт вечным Кругом Мира. Она молчаливая свидетельница,  как и я, но я – здесь, а она  там, где-то вверху. Около меня выстраиваются в боевой порядок две армии и готовятся к сражению. Чего им вечно не хватает – людям? Я даю им жизнь, а людям всё мало и мало. Они пришли убивать друг-друга, брат-брата. Мои покровы и берега молчат; осока и камыш недвижны. Их не тревожит ветер. Так бывает, когда ненасытным и жадным богам приносится Жертва. Они уже здесь, как и вороны-падальщики, собрались и терпеливо ждут. Падальщики долго живут, но есть и те, кто гораздо хуже. Эти – другие, питаются не мертвечиной. Им нужна живая плоть. Они знают, что бы кто не говорил, кто они, - знают! Ради обожания толпы и призрачной славы, они, словно сонмы жуков-убийц, карабкаются на вершину пирамиды Власти, сбрасывая соседей. Там – наверху, главный приз гонок – ВЛАСТЬ и ощущения своей «божественности и избранности». Наплевать, что в дороге нужно есть плоть соседей. Цель оправдывает средства. Я это вижу не одно столетие.
   Мне не нужна кровь воинов, чтобы накормить живущих во мне. Жаль, что я не могу остановить армии. Я понесла бы свои воды и разделила их… Не могу спокойно воспринимать такое, но и смотреть не буду. Взошёл диск слепящего бога и наступила глухая тишина. Такое бывает тогда, когда дух Вышнего в своей боли пронзает мир и небеса перед жертвоприношением.
  По моему зелено-голубому зеркалу прошла дрожь. Это гудит Мать-Земля-Апи. Началось*…


Дети одноухого:
   Старший: * Мне никогда не было так страшно, не за себя – нет Табити. В том кургане, где мы воровали, я не боялся мести богов. Я так не смог заснуть в сегодняшнюю ночь. Страшно не за себя – нет, а за своего брата. Он молод ещё. О Папае и Апи, оставьте ему жизнь. Брат неповинен.
  Из того кургана мы забрали украшения, оружие и бронзовый котёл. Потом нас поймали и долго избивали. Табити – наща верховная богиня семейного очага, прости моего брата. Вина на мне. Клянусь, я не хотел. Я знаю – среди колесничих мало кто выживет. Пусть выживет мой брат, молю тебя, Табити!  Бедность и нужда заставили разграбить гробницу. Царь Ассей простил нас. Я не могу забыть его великодушия. Мы прорвём фалангу, я знаю мой царе и мой отец. А ты отец никогда не говорил о твоём выстреле под Одьвией. Я горжусь тобой… Всходит диск слепящего. Брат смотрит на меня, а я смеюсь в ответ и подбадриваю его. Брат верит мне и нервно поддерживает мой смех. Я слышу приказ моего царя и прощальный крик отца; поджигаю хворост, а потом подношу факел к телу вола и прощаюсь с отцом…
 Мы несёмся  к рядам фаланги*…
   Младший: * О Папае! В нас летят камни из катапульт, стрелы-копья и стрелы. Брат успевает выпускать стрелы. Я – нет. Мы ближе и ближе к передней фаланге, осталось малость. Хочется, чтобы у нас получилось. Старший брат отсекает постромки раненного и падающего быка и отходит в сторону. У повозки, несущейся рядом, убит сопровождающий. Повозка уходит в сторону от фаланг, но брат настигает волов и на полном скаку впрыгивает на спину животного. В шею волов он вонзает меч и дротик. Я делаю как брат. Быки и волы обезумели от боли. Вот и наша цель. Колья и копья трещат и разлетаются по сторонам, не выдерживая нашего натиска. Они ломаются, словно сухие тонкие ветки. Щиты первого, а потом и второго ряда фаланги разлетаются по сторонам вместе с обороняющимися врагами. Мой брат погиб. Краем глаза успеваю увидеть, летящего за мной всадника и прочитать благодарность в его глазах. Это  - мой царь… Потом становиться темно и спокойно.
 
    …Сколько лет прошло. Не знаю, но я чудом уцелел в той «каше».Отец мой – Одноухий, погиб. Он закрыл собой царя Будинов, приняв в себя копьё.  Из колесничих Ассея в живых остались семеро. Я в их числе. Царь Дрон не забыл подвиг моего отца, и мы более не бедствовали. Я в свои пятнадцать лет стал главой Рода*


Перисад.
Царь Боспора:

   *Я плохо вижу. Наверное, к старости. В центре нашего войска Атоная окружили скифы. Я не вижу и не понимаю, что там произошло. Старею. Вчера мы добро поговорили с Атонаем. Он ругал сына за самосуд. Я возражал. Ассей молчал: брату негоже оправдывать брата перед царём всех скифов.               
   Сигнал к началу атаки. Атонай – молодец! Греки раскрылись. Теперь всё стало на свои места. Впереди «волчьи» ямы. Колесницы пошли. Атонай здорово придумал… Наконец он поднял меч. О, Громовержец, это не Атонай! Кто, кто ведёт войско? Значит, царь ранен, а может и убит. Я поднимаю меч и веду своих воинов. От копыт наших лошадей гудит земля. Скифы называют такой гул музыкой войны. До щитов фаланги, один полёт стрелы. Вслед за мной мои воины выхватывают луки. Тысячи стрел уходят за щиты. Греки не отвечают. Зиммелих, ведущий наше войско, приблизился к щитам. Ни одна из стрел не попала в него. Молодец! Две греческие стрелы пробили мой щит.
   Уже скоро я буду у рядов фаланги… Правый фланг Ассея прорубил фалангу. Ассей – богатырь, а росту самого обыкновенного. Вчера, в разговоре с царями, он сказал: «Я срублю поганую голову Лисимаха, как раньше - Зопириону». Пусть Ассею поможет его бог Папай! Мне не доводилось видеть более искусного воина,  владеющего секирой...
  Восемь лет назад Ассей приезжал ко мне в Пантикапей, столицу моего царства. Я устроил пир в его честь. Гостей множество: скифский царь Агасар, вожди фатеев, греческие торговцы, богатый иудей Исаак Бен-Ата, мои пятеро детей и знать. На пиру я предложил Ассею сразиться на секирах. За нашим единоборством следили с интересом все захмелевшие гости. Мы подняли топоры. От второго удара Ассея мой золочёный щит распался на куски. Потом Ассей захватил внутренней частью своего топора мой. Я понял, проигрыш неизбежен, но царь Меотиды специально поскользнулся и, притворно захромав, предложил ничью. Это знаем только я и Ассей,… потом мы напились и, Ассей наделал много глупостей. Он в неистовстве рубил топором каменные стены моего дворца. Из стен сыпались искры. Я приказал не трогать его. Остановил Ассея мой сын – Сатир. Царь Меотиды остыл. Утром он принёс извинения. Причину я узнал в тот же день. Всё заключалось в безвременно ушедшем сыне Ассея. Сейчас он изменился. Царь Меотиды из буйного воина превратился в грозного царя и верного друзьям человека, дружбой с которым  дорожат многие цари и, не только скифские.   
   Ну, вот и фаланга. Мои воины обходят меня и направляют коней в проход, пробитый возами. Я попускаю поводья, и первый греческий воин падает от моего копья. Его и других, топчут мои всадники. Греки ожесточённо отвечают нам. Я снова выхожу вперёд. Я – царь Боспора! Попробуйте достать меня*.

Ассей.
Царь Меотиды:
   *Моя жена, мой сын – я вернусь, обязательно вернусь с победой. Не беспокойтесь обо мне. Сегодня я срублю не одну голову, но больше всего интересует меня одна – голова Лисимаха, этой жадной до славы и зажравшейся твари. Его, как и Александра по жизни ведёт жажда власти и наживы, пустой как горшок славы.
   Наши колесницы пошли. Атоная больше нет. Жаль, он был хорошим царём и верным другом. Странно, почему он передал тиару незнакомцу. Это неожиданность для всех нас. Почему не отдал Зиммелиху? «Скиф» ведёт нашу армию. Вчера вечером, в моём лагере мы выпили малость, и он признался, что в массовых битвах ему не довелось сражаться. Не верится! Он направил колесницы на мой фланг. Значит, понимает происходящее. Именно мой фланг решит исход сражения.
  Он уверенно ведёт нас, молодчага. Что с ним!? Конь «скифа» попал в яму. Опёршись на копье, он совершил прыжок и покатился по земле. Рядом никого нет. Глупец! О, Папае, он наверху щитов! И Белолобый, догнал. Пёс, не признававший никого, кроме Атоная пошёл за «скифом». Белолобый, вслед «путнику, перемахнул и скрылся за щитами. Хотелось бы увидеть «путника» живым. Папае береги нашего царя!
     Дети Одноухого молодцы! Правильно я поступил с ними. Колесницы, ведомые братьями, вошли в греков, как нож в масло. Теперь моя очередь. В правой руке я сжимаю боевой топор, в левой -  полуметровый дротик. Греки видят мой шлем царя скифов, каждый жаждет моей смерти. Их короткие мечи не уступают нашим акинакам. Ко мне пробивается высокий и хорошо сложенный бородатый грек. Он положил троих моих воинов. Я зову его. Куда прётся Дрон, горячая голова! Стой, дурень! Македонец свалит тебя Дроне! Слава Папаю - Одноухий, ты снова спас царя, на на сей раз царя будинов, ценой своей жизни. прощай сколе.. Бородатый грек, убивший Одноухого рядом. Я швыряю дротик в его шею. Пока он не опомнился, бью ногой в челюсть, одновременно отражая удар меча и подставляя спинной щит под удар копья спартанца. Бородач снопом валится под копыта коня Крея, а спартанец не успевает сгруппироваться и снова поднять меч. Мой боевой конь «Рассвет» проламывает щит и нагрудные доспехи спартанца. Я иду дальше и ору Дрону: «Береги себя парень, всё только начинается»! Вокруг меня каша тел. Мой топор застревает в груди грека, пробив щит. Я вынимаю однолезвийный меч. Наконец-то я вижу их. Мои братья Зиммелих и «Скиф» живы! Горящие стрелы, поочерёдно, уходят ввысь. Теперь я понимаю, почему мой царь стоял на верху щитов. «Скиф» хотел увидеть мост Дария. Если план Атоная сработает и греки впадут в панику, увидев горящий мост… греки напирают.. битва на равных. Такой рубки давно не припомню. Дрон ещё жив – молодец. Кровотечение из моего плеча не прекращается. Спартанец таки задел меня. Вторая  рана на груди. Обе не опасны, но кровоточат. Мои воины окружают меня, чтобы перевязать раны. Дрон даёт короткую передышку, заменив меня… Впереди, в леску замечаю движение резервного полка македонцев – лучших воинов Лисимаха и кричу Крею: - «Рожок»! Одновременно с рожком Крея поёт рожок Зиммелиха. Позади, в тылу глухо звучит рожок главного вещуна, Оршеса и Накры. Теперь моя очередь. По моему, самому звонкому из рожков, мы уходим вправо – там резерв Лисимаха. Я иду, а за мной Крей и лучшие скифские воины. Атонай – гений, он всё предусмотрел. В резерве Лисимаха, македонская гвардия. Я ИДУ. Лисимах – мой!               
   
 Накра:

   Апи! Грудь Атоная пробила стрела-копьё. Царь всех скифов тяжело хрипит, как и его конь. Откуда-то появился Белолобый. Наверное, оборвал привязь. Животные чувствуют больше чем мы – люди. Пёс грустно смотрел на Атоная и облизывал лицо, а потом на фалангу греков и злобно зарычал. Мы оцепенели от неожиданности, не веря себя, особенно мой муж: Атонай передал тиару «скифу», но большей неожиданностью стало другое. Брат моего мужа громко заявил: – Зиммелихе, ещё до конца битвы тиара будет на тебе. Ты, а не я – будущий царь всех скифов. Это моё слово!
 Такого у нас никогда не было. «Скиф» помолился на неизвестном нам языке, сжал губы как Атонай, а Белолобый, о Папае, облизал руку ему.
  Дважды за тот день, брат моего мужа переломил ход сражения и спас Зиммелиха как тогда в Торжище. Атонай знал, кому доверить власть. Я не видела, но скифы говорили: «путник» сражался как  наш бог войны – Арес и бог Гойтосир. Но мы знаем – он не бог. Кровь «скифа» не отличается от крови греков и нашей..
   Прости меня Табити и Апи, я не сказала мужу самое важное, боясь – он не разрешит мне участвовать в битве. Я беременна. Атонай был против моего участия в сражении, но я смогла убедить царя всех скифов. Оршес и я в резерве армии. В нашем подчинении две тысячи воинов в том числе: семьсот вещунов и рабов, давших согласие в обмен на свободу. Они будут биться пешими. Семьсот всадников Оршеса, шестьсот тридцать скифиянок – воинов и моих амазонок. Мне не терпится, но опытный в битвах Оршес сдерживает меня. Там гибнут наши братья, - нетерпеливо говорю я ему - а мы ждём. - Ожидание затянулось. В сражение вступили пешие полки. - Когда-же мы? – кричу я Оршесу. Он – спокойный и невозмутимый, поворачивается ко мне.
  – Дочка, - обращается Оршес. Я прощаю это обращение. Никто не имеет права называть меня дочкой. Он продолжает. – Дочка, я с главным вещуном – Сколом идём на левый фланг. Перисад  наверняка ранен, может убит. Видишь, он в окружении своих воинов. Нельзя допустить окружения. - Я киваю Оршесу, а он продолжает. – Жди! Жди рожка Крея, или Ассея. – Я переспрашиваю. – А если звука рожка не будет. - Он на мгновенье задумывается и показывает на лесок, отвечая. – Там резерв Лисимаха. Если рожок не зазвучит, поведёшь конницу туда. В центр не иди. Я знаю, там тяжело, там твой муж, но этого делать нельзя. Когда услышишь рожок Ассея, веди воинов к правому флангу. Это приказ Атоная и «скифа».
  Усмиряя коня, подъезжает Скол. – Царица амазонок, - обращается ко мне вещун – если я погибну, тризну по Атонаю пусть отслужит мой  младший брат Крон, - вещун Торжища.               
  …Наконец, слава Папаю, рожок Крея, а за ним трубит Ассей. Пора. Вижу Ассея,  он повёл своих воинов к леску. Оттуда идёт резервный полк Лисимаха. Они в красных доспехах. Это лучшие воины Греции – македонцы. Впереди всадник в золотом шлеме с хохолком. – Лисимах. Говорили он трус, и отсиживается всегда сзади. Нет, - он воин, наместник Геллеспонта. Наследник Александра не может быть трусом. 
  Я вывожу своих воинов из укрытия и разделяю на  две группы. Первую, поведёт моя сестра, а я с амазонками на помощь Ассею. Приходится идти по живым и мёртвым воинам; ничего не поделаешь. Вижу Ассея. Он ранен и залит кровью. Я снимаю боевой шлём. Мои амазонки делают то-же. Пусть греки видят! Ассей грозит мне кулаком. Я хохочу, как сумасшедшая.
   …мои амазонки гибнут от греческих мечей. Больше никто не кричит.. звон мечей и стоны. Я иду, иногда в пылу вижу Ассея. Крей погиб на моих глазах. Я  не успела помочь, но вернула долг, оплатив смерть этого полководца. Ассей пробивается к Лисимаху…*
            
  Зиммелих:
   Брате, прости меня. Я хотел убить тебя. Злоба и зависть ослепили меня, когда мой умирающий отец передал тебе власть над всей Скифией. Ты отказался, чем удивил нас, но невозмутимый Тертей водрузил тиару на твою голову и застегнул застёжки. Тертей поклонился тебе, чем удивил нас всех и преклонил колени. «Веди нас мой царе»! – прокричал мой учитель. Этот крик я слышу до сих пор. Когда ты оказался на щитах, мы, скифы, почувствовали – Ты - наш царь! Трое щитов упали и мы устремились за тобой. С тобой мы прорубили второй ряд фаланги. Твой щит валяется позади, вернее – остатки. Ты работаешь обеими руками. Наверное, таким воином был мой дед - царь Атей. Топор кажется игрушкой в твоих руках. На нас кинули самых сильных и высокорослых воинов. Тертей не успевает за нами. Мой отец оказался прав – сегодня тяжёлый день. Иногда, в пылу схватки мы переглядываемся. Я вижу в твоих глазах грусть. Иногда мне кажется – слёзы. Почему? Ты жалеешь греков, но убиваешь всех на своём пути. Я догадываюсь, почему твоё второе имя «путник».
   Для тебя все братья: и греки и скифы. За нами дорога тел. Белолобый принял на себя два копья, закрыв тебя.  Пёс моего отца, признавший тебя! Пёс, которого я за всю жизнь не смог погладить, в отсутствие моего отца. Идём, мой брате, мой царе! Я защищу тебя, Скифе… МЫ ИДЁМ! *


 Тертей:
  Атонай ещё жив, мы не успели закрыть царя всех скифов. Долго он не протянет. Жаль, но ничего не поделаешь. Война. Мы с Атонаем  столько лет вместе сражались плечо-в-плечо. С его смертью из мира уйдёт многое. Атонай прощается с нами. Прощай мой царе, прощай.
  Наверное, я один, кто понимает и не удивляется решению царя. Зиммелих горяч и может наделать ошибок, - велика цена сегодняшнего сражения, а я, - мне не приходилось водить в бой сорок тысяч. Этот странный человек, который называет себя «путником»… Поначалу он растерян и удивлён. Я надеваю на него и застёгиваю тиару, а потом преклоняю колени. Скиф быстро подавляет свою растерянность… Я вижу твёрдые и холодные, до стали и вместе с тем, странно - печальные глаза. Вдруг понимаю: – «скифу» не нужна ни тиара, ни власть. Он выше любого из царей… Приказ Атоная обсуждать нельзя. Он закусывает губу. Короткие и чёткие команды и, наш царь в седле. Удивительно - за ним пошёл Белолобый…
      Мы уже за щитами фаланги… Мешают передвижению сваленные и торчащие колья, метательные орудия и тела, но мы расширяем брешь.. Пришлось спешиться. Я не успеваю за моим царём и Зиммелихом. Они вдвоём прорубили второй ряд фаланги! И, прокладывают дорогу десяти тысячам наших воинов. Зиммелих и мой царь идут, не останавливаясь, как два колеса одной оси. Стрела пробила предплечье и вышла. Я ломаю и отшвыриваю её. С греками жестокая рубка, но, наконец, я добираюсь к братьям и даю команду «Закрыть»! Потом - зажигаю огонь.
  Сколоты не подпускают греков к двум лучникам. Зиммелих следит за траекторией горящей стрелы, а затем мой царь и мой ученик, с невероятной быстротой пускают стрелы в сторону моста Тиры. Нас всё больше и больше. Мой царь снимает тиару и передаёт Зиммелиху. Ему тяжело говорить.
  – Брате, - приказывает он - веди воинов к мосту и не подпускай никого к Тире. С западной стороны реки движется пеший резерв. Отрежь мост. Это приказ! - Я начинаю понимать, в чём дело. Доспехи «скифа» порублены и превратились в лохмотья, а голова в крови. Удар меча пришёлся по тиаре. Нужно  перевязать раны, а время на вес жизни.  Я вскакиваю в седло, но «скиф» останавливает меня, указывая  влево от моста. Я не понимаю, что он хочет. «Путник» хрипит
 – Повозки, там дети. Быстрее Тертее! Я сейчас догоню. – Я  начинаю понимать.. Горят повозки с молодыми девушками-рабынями. Это фракийки. Скифы выволакивают из горящих клеток девочек и пытаются насиловать. Я понял тебя мой царе. Со мной уходят три сотни воинов.
  Девушка сопротивляется. Я узнал её, она дочь фракийского вождя  дружественного нам племени. Первым, от моей стрелы, падает насильник черноволосой. Остальных  - зарублю.*


Пленница. 
(дочь фракийского вождя):
   * Вы-же скифы, остановитесь! Что вы делаете? Мой отец задержал армию Лисимаха на полдня и помог Атонаю. Остановитесь!
    На мои крики и вопли никто из насильников не обращает внимания. Сестёр и девочек моего племени выволакивают за волосы из клеток и срывают одежду; грязный бородач бьёт меня в голову, чтобы я не кусалась и не могла оказать сопротивление. – Какой ты воин, - кричу я насильнику – ты грязная тварь. – Он похотливо ухмыляется гнилыми зубами и срывает мою одежду. Я сопротивляюсь, но сделать ничего не могу. Силы не равны, он сильнее. Мои действия лишь распаляет похоть скифа  – Нет! – кричу я. – Нет!! Не касайся меня  тварь и не трогайте моих сестёр.  Помогите, мои боги!
  – Не помогут боги тебе, заткнись сука - он зло хохочет вместе с своими товарищами и зажимает мой рот. Неожиданно насильник ослабляет хватку и хрипит, неестественно выкатив глаза. Я ничего не могу понять, но, освободившись от объятий, вырываю акинак из ножен негодяя. Это первый человек, убитый мною и он – скиф.
  – О, боги вы спасли меня! – кричу я и догадываюсь: боги не при чём. Плоский наконечник стрелы торчит из горла. Я поднимаю меч. Товарищи убитого бросаются ко мне…
  Пятеро обезглавленных тел насильников валяются рядом. Я плачу на плече у широкоплечего и хмурого бородача. Тертей прикрыл мою наготу и тихо шепчет. – Всё закончилось дочка. Больше тебя никто не тронет, дочь царя. Возьми вот это. – Тертей снимает свой талисман и надевает на мою шею.
 - Мне всегда говорили, что ты жестокий – шепчу я плача. – Тобой, Тертее пугают маленьких детей в моей Фракии. Прости, - говорю я сквозь слёзы Тертею – я плохо думала о тебе. Ты воин, а не насильник. Спасибо тебе воин Тертей.
 - Благодарить нужно твоего отца. Он задержал Лисимаха. – отвечает он мне.
 - Тертее! – кричат ему подоспевшие всадники. – Перисад ранен, главный вещун убит. Что делать? Где Зиммелих, где наш царь - Скиф?
 - Успокойся сколе. Коня! Коня, все за мной – кричит Тертей и оборачивается ко мне. – А ты дочка помогай раненым. 
 - Погоди Тертее, - вдруг я с удивлением замечаю безбородого и высокого воина на лошади. Он спешивается и, прихрамывая, подходит. – Что случилось Тертее?
 - Наш левый фланг обезглавлен, - отвечает мой спаситель - царе, я иду туда. – Тертей с уважением кланяется безбородому. Я удивляюсь услышанному, но не задаю вопросов, догадываясь, ведь Тертей сказал безбородому - «Царе». Незнакомец одобрительно кивает и говорит.
 – Иди, а я к Зиммелиху, нужно отрезать мост, - а потом безбородый воин присаживается рядом и достаёт нож. У незнакомца странные глаза. В них нет злобы. Мне кажется, из них исходит свет.
 – Не везёт сегодня мне, дочка. Помоги. – Я разрезаю штаны на бедре, осматриваю рану и говорю. – Тебе нельзя сегодня брать оружие, – говорю я - Рана глубокая.
 - Положи кусок ткани у бедра и туго перетяни – смеётся воин – не стесняйся дочка.- Я начинаю бояться. Нас окружают  и берут в кольцо, воины и никого не впускают. Безбородый сдерживается и не стонет. Он силится встать и теряет сознание. Рука бессильно лежит на моей груди, а я не знаю что делать. Воины молчат. Внезапно, растолкав скифов, врывается вещун и подбегает ко мне.
  – «Скифе», мой царе! – кричит он. Меня словно ударяет молния. Теперь я знаю, кто он - этот воин…
  «Путник» открывает глаза и, в следующее мгновение он на ногах. – Спасибо дочка. Теперь легче. Коня! Все за мной, к мосту…
 .. прошло много лет. Мои внуки – близнецы, часто расспрашивают о «скифе». Заканчиваю я рассказ всегда одинаково. «Иногда боги приходят к нам, когда у них есть возможность и помогают. Я была тогда девушкой.. У моей груди лежал наш бог в изрубленных доспехах…

  Всю ночь я молила Апи и просила помочь; искала среди убитых и раненых Тертея. Апи молчала. Тогда я в отчаянии преклонила колени и обратилась к реке.
  - Река Тира помоги мне и ответь, где мой спаситель, храбрый воин? – Река зашумела осокой… Талисман Тертея я положила на воду и,.. талисман не утонул. Тира понесла его, указывая мне путь. Я и сестра шли и шли по берегу за плывущим талисманом… Мы уже не надеялись, но о чудо – Тира вняла моим молитвам.. Тертей лежал у берега, в камышах и стонал. Слава Апи – жив мой спаситель!
  …Вещун со странным именем Крон, вернул к жизни моего будущего мужа. С тех пор я молюсь реке, которую мы, греки и скифы называем Тира.
   Есть то, что я никому не рассказываю. Иногда Тертей приходит ко мне во снах, и мы сидим рядом и молчим. Он ждёт меня, но не торопит. Каждый раз я задаю один и тот же вопрос: – Мой муж, ответь, почему ты вернулся тогда, в степь? - Тертей молчит и вздыхает. Однажды мой хмурый муж улыбнулся и ответил. – Извини жена, я не мог не вернуться. Я сдержал моё слово…


Рус:
  Я стар и не упомню всего…
  В ту ночь я много плакал, а у мамы пропало молоко. Перед рассветом мой отец долго держал меня на руках и рассказывал смешные истории о лошадях. Мой отец – царь Меотских скифов…
   Потом он ушёл, а с ним и все воины. Моя мама и рабыни стоят на коленях и плачут, взывая к богам. Из-за края мира показался диск слепящего бога. Мы, скифы и, все степные народы называем его Кощщием – бессмертным Кочевником и Путником нашего Мира. Он приходит каждое утро и дарит жизнь, согревая ойкумену. Когда люди отворачиваются от Кощщия, он грустит и напускает засухи и наводненья, болезни и войны, но как бы не текла река Жизни, он приходит каждое утро. Намаявшись за день и устав от нас, Кощщий уходит в другие ойкумены, - мы ведь не одни. Наступает время луны и звёзд, а Он идёт дальше и дальше, вращая колёса повозки времён.
   Когда ушёл отец, от стороны диска слепящего бога, небо потемнело от чёрных птиц. Я слышал их карканье и, не зная почему, заплакал. Мама успокоила меня и передала в руки рабыни. Она торопливо ушла в шатёр.
  Вернулась мама в одеждах воина. Она обняла меня и поцеловала. – Рус, - сказала она – мне нужно быть с моим Ассеем, твоим отцом. - Потом мама приказала слугам подать коня. Больше я никогда не видел маму.…Её  не нашли, ни ночью, ни на следующий день, после той битвы. Маму унесла Тира…. 
   Тела убитых скифов и греков сбросили в реку. Многие скифы не вернулись домой, а по Атоняю справили тризну. Я долго не мог понять, почему тысячи скифских воинов остались без погребения . Отец мой ответил коротко – «Жара. Погребли, кого успели».               
    Много воды утекло с тех пор. Моих, и дочери Зиммелиха потомков теперь зовут руссами, по Моему имени,  реже - скифами. Мой сын взял в жёны дочь словенского царя, а внук стал каганом руссов. Нас не так много, но мы возрождаем  былую  славу Скифии.
    Тот, кто привёл нас в эти северные земли к кручам у большой реки, которую зовут «Борисфен», смог заключить мир с северными братьями, а позже и сарматами. У длинноголовых, он хитростью выманил, как залог мира – лук Зиммелиха. *


Гл10.
Я не верю.
               

               
310 г. до р. Хр.
 южнее острова.Хортица.
моя Русь-Украйна.
               
               
   Дозорные уже не переговаривались: близилось время смены караула. Ночь прошла спокойно и без неожиданностей. Опершись о древка копий, время от времени нетерпеливо поглядывали в левую сторону от «Круга». Оттуда вот-вот появится смена и тогда можно перекусить, а если позволят и, пропустить по килику-второму вина. Молодой караульный, ещё не привыкший к долгим вахтам, переминался с ноги на ногу и постукивал носком сапога о сапог, согреваясь и тем самым, вызывая ухмылку соседа и, пытался оправдаться. – Сапоги худые, сколе – и тем ещё больше смешил соседа. Молодой снова раскрыл рот, но сказать не успел. Караульные сдвинули копья и выпрямились. – Что тебе? – как можно строже спросил Арташ - старший дозорный у появившегося. Посыльный, сбиваясь, заговорил. Морщины на строгом лице Арташа расправились, а сна как не бывало. Он даже улыбнулся посланнику. – Иди, - успокоил он прибывшего посланника - мы сообщим незамедлительно, а ты  сколе, - приказал он к молодому, – отправляйся-ка к царю и сообщи новость. Заодно согреешься., – Арташ хохотнул он и показал на полог шатра царя. – Иди и скажи Зиммелиху: - Посланцы на подъезде к городищу.
  - Арташе, - попытался задобрить соседа молодой - я боюсь входить в шатёр. Последнюю луну царь не похож на самого себя; без причины злится на всех, кричит, придирается… Может ты сообщишь новость, а? Будь другом, а то давеча наш царь отчитал меня за неправильное ношение боевого пояса. Иногда мне кажется – наш царь болен. Атонай не был таким грубым. Нас заставляют плавать как рыбы; ладно то, летом, но сейчас зима. Вода-то вон, какая холодная, бр-р. Зачем это нам Арташе?
  - Иди, иди сколе – усмехнулся Арташ и похлопал по плечу воина. – Иди, царь с нетерпением ждёт вестей. Как раз тебе и повод отличиться и оправдаться - хохотнул Арташ. – Иди сколе и доложи. Не нужно бояться, а Зиммелих правильно отругал тебя; ты не должен забывать, покой кого стережёшь. Иди, а то я заболтался и кхе-кхе – тебе кто не виноват; то жалуешься на холодную воду, стучишь ногами от холода, а в реке – как топор плаваешь. Наш царь не боится лезть в холодную воду, вместе с нами. Иди.
 – Хорошо Арташе, - молодой стряхнул снег, картинно приосанился, а потом обречённо вздохнул и робко распахнул полог шатра…   
   
… Городище просыпалось под пенье петухов, блеянье овец и нетерпеливое ржанье лошадей; оживало повседневными заботами и суетой. В родах скифской знати, рабы и слуги распалили кострища и обмазанные глиной печи и готовили пищу. С реки, вереницей возвращались возы, гружённые водой, а которые и пойманной за ночь рыбой. Хотя рыба не является основным продуктом, но, тем не менее, скифы не отказывают себе в этом, - в особенности кто победнее. Бедняки окреста городища и занимаются ловлей, пережидая таким образом зиму и добывая на хлеб насущный. К удачливым рыбакам подходили и торговались слуги знати, да и зажиточные скифы не отказывали в деликатесе. Спорили до хрипоты. Рыбаки торговались, не спуская цен, ведь далеко не каждый из них мог позволить себе каждый день употреблять в пищу мясо. Рыба, наоборот – деликатес знати. Потому споры и велись в части «бартера рыба-мясо. Мясо ведь основной продукт, а рыба – способ прокормить семью до наступления весны.
   По змеистому серпантину набитой колёсами возов к реке дороге, скифы лениво переругивались, не желая уступать дорогу встречным: - за прошедшие сутки выпало много снега.
  Само городище не походит на города Эллады и Рима. Привычный к архитектуре горожанин сразу обратит внимание на отсутствие мощёных булыжников улиц, разве что дорогу от ворот к шатру царя, выложенную тесаным лесом и три-четыре таких своеобразных «мостовых», ведущих к «домам» знати. Не увидит и каменного дворца царя скифов, зданий и архитектуры. Её здесь нет, разве что за исключением нескольких крытых осокой крыш глинобитных домов. В них коротают дни и ночи  богатые перекупщики и торговцы – греки. Раньше над такими хатами посмеивались, но теперь привыкли. В их лачугах всегда можно купить посуду, вино, ткани и украшения женщинам. Скифиянки, особенно женщины и девушки знати любят принарядиться, а кто ж из женского рода чужд смотреться в зеркало и носить разноцветные ткани, красивые браслеты застёжки и серьги?   
  Двор царя всех скифов рядом со священным «кругом совета». Ещё дальше - кибитки-шатры знати, вещунов, венных и ремесленников. Летние колёса кибиток сменены на полозья.
  Городище царя огорожено частоколом заострённых четырёхметровых брёвен. По углам периметра, вверху, - дощатые площадки для караульных с навесами от непогоды. Городище невелико: посмотрев с полёта птиц можно увидеть прямоугольник со сторонами 1,5 на 2 км, в центре которого – царский шатёр. За пределами стен городищем, в полукилометре – растянулись на бугре, вдоль реки тысячи возов, кибиток, навесов и загонов для скота, выкопанных землянок. В землянках проживают самые бедные из сколотов. Их презрительно называют – «восьминоги», за несостоятельность и отсутствие  какого-либо хозяйства. Всё имущество «восьминогов» - повозка и пара волов, не считая большое число всегда испачканных детей и вечно ругающей своего мужа хозяйки. К зиме они стягиваются к городищу со всех концов степи в надежде найти работу, пережить сообща холода и прокормить свои семьи. «Восьминоги» в основном – наёмные работники и главные рыбаками. Придёт весна, они разъедутся по пастбищам, а там гляди – год, два и хозяйство пойдёт на прибыль. Самые удачливые устраиваются в охрану городища и постоянное войско, тем самым, обеспечивая семью…
  Мартовский снег приятно хрустел и радовал горожан и тех, кто не в черте городища. Ещё вчера – серое, тяжёлое мартовское небо - очистилось. Грязь перестала прилипать к сапогам, просачиваться внутрь и чавкать. Повалил густой лапастый снег. Снегопад, не прекращаясь шёл весь вечер, а ночью прекратился - вызвездило, и ударил морозец. Крупные звезды подчёркивали размытую и устремлённую в бесконечную и неизвестную ойкумену  млечного Пути – дорогу богов подвешенную к   к той, необозримой и нехоженой дороге богов…
  Рабов растолкали за полночь и погнали на уборку снега. Луна переливается серебром в блёстках в покрове  снега. Факела не понадобились. Сначала рабы убрали окружность главного кострища и проходы к нему, расчистили пространство и площадь у шатра царя и его детей, а затем к паре волов, вместо воза  впрягли большой щит. Импровизированный уборщик снега тронулся. К утру от жилища царя, за ворота к реке, пролегла расчищенная дорога...
  Костровой позёвывал и кутался в овчину: слипались глаза, и хотелось спать, а смена вот-вот придёт. На востоке протянулась фиолетовая полоса света и начала расти в ширину. Костровой, потянулся, расправляя застывшие члены, обрадовался и забранился на его взгляд, недостаточно расторопных помощников-рабов. Попутно досталось от него и главному повару. Главный повар, пробуя мясо плюнул в сторону кострового и лениво огрызнулся. – Будет болтать сколе, лучше подкинь полено в огонь, а не то сменишь работу и заодно - голову. – Костровой осклабился. – Сколе я ж пошутил. Не понимаешь ты шуток. Вчера ты обещал килик налить. Мне положено.
  - То вчера, - хитро прищурился повар, помешивая в котле деревянной лопаткой. Повар выловил очередной кусочек мяса. У кострового потекли слюнки, но повар «не заметил». Он язвительно продолжил: - Шо положено, - и затрясся животом и лоснящимся от жира передником – на то наложено. Гы-гы-гы… Ладно сколе, не скалься. Иди до казана… Твой, как обычно, слева. Остальные два - вартовым. Не спутай.
 - Добре, добре – заспешил ответить костровой, нетерпеливо потирая руки и поднимаясь…

   Главное кострище – окружность в три локтя, обложенная гранитными камнями. Здесь не приготавливают пищу. Это священное место Скифии – главный круг. Самые важные решения внутренней и внешней политики принимаются здесь, на совете царей. Далеко не каждого допускают в Круг. Имеют право присутствовать: цари, высокие военачальники, избранные из знати советниками царя, вещуны и тщательно отобранный обслуживающий персонал и редкие рабы, для тяжёлой и грязной работы. Вот пожалуй и всё. Исключение из всех составляет жена царя всех скифов, а уж о самом царе и речи нет. Без разрешения Зиммелиха никто не вправе собраться в этом священном месте. Исключение – главный вещун царя – Крон, тот с которым мы познакомились в Торжище. Он может появиться здесь в любую минуту…
   Радиально, в двенадцати локтях от кострища, в три ряда, высятся столбы. Сверху – перекрытия и навес на случай непогоды или ослепляющего бога Хораса. Крайний ряд столбов окружности закрыт войлоком и кожами, предохраняющими  от ветров. Вот, пожалуй, и всё о круге, впрочем – позабыл. Дополняет обстановку нехитрая, без изысканности мебель: брёвна- скамьи персидские ковры под ногами, поднамёт из конопляной ткани. Всё это - конечно же, уступают помпезности и убранству дворцов Ольвии и Пантикапея, но сколотам не нужно иного.
 Священный огонь богини семейного очага Табити не должен гаснуть при жизни царя. Это «семейный очаг» не семьи, а всей Скифии.  Огонь в кострище горит всегда и тушит его чрезвычайно редко. Происходит это в момент начала тризны по ушедшему в мир богов царя. Главный вещун царя с помощниками гасят огонь специальным настоем, в присутствии коленопреклонённых царей, знатных скифов и редких высоких гостей и тех, кому оказана честь.  Не попавшие сюда ждут за стенами Круга и городища... В прошлый раз костёр затушил Крон, брат покойного главного вещуна Атоная, а ныне - главный вещун.   
На тризну по Атонаю собрались больше сотни тысяч скифов, приглашённых царей и владык. Скифы пришли проводить своего царя в последний путь и заполонили городище и всю округу. Были принесены жертвы –  сотня коней и рабов… Находились желающие из скифов и те кто хотел последовать за Атонаем, но этот обычай давно отжил своё. Зиммелих объявил, что с этой тризны, он запрещает принесение богам человеческих жертв. Крон поддержал молодого царя, чем немало удивил сколотов. Поддержал Зиммелиха и его брат Ассей и «путник». Перед началом тризны, молодая жена Атоная тронулась умом, завидев тело царя всех, она кинулась на нож. Её успели остановить, но рассудок так и не вернулся к ней. Зиммелих отвёл вдове отдельную и богато украшенную кибитку рядом с шатром детей и трёх рабынь, но женщина не стала там жить, а перешла в шатёр детей Зиммелиха и Накры. Её поначалу возвращали в своё жилище, но снова и снова вдова приходила к детям. Поначалу дети боялись, потом привыкли к вдове и полюбили несчастную. Она часто рассказывала о муже, грозном царе скифов и, спустя полгода, мало кто мог отличить правду о Атонае от вымышленных ею историй.
 
   В сотне локтей от Круга невысокая изгородь - плетень. За ней вотчина главного повара с надлежащей утварью и кибитки с обслуживающим «персоналом» - слугами и рабами. Землянка главного виночерпия тоже там. Это место магнитом притягивает скифов, а охранять вход в землянку – мечта многих, но удаётся это далеко не всем. Известно, почему… Просторное подземное сооружение имеет два помещения. Откинув войлочный полог, главный виночерпий ступенями сходит в первое помещение. Здесь он зажигает масляный светильник с длинным «носиком» для фитиля и направляется в хранилище. Стены укреплены от просыпания грунта  деревянными кольями и переплетены ветками. Потолок - перекрытия из брёвен и ветвей с уложенными рядами камыша и осоки. Завершает крышу полуметровый слой земли. Вход в землянку расположен с подветренной, розы ветров, стороны – юго-запада. Далеко не каждый может войти сюда, без разрешения главного виночерпия. Сотни амфор ольвийского, таврийского и греческих вин, дожидаются своего часа. Запас регулярно пополняется.
   Западнее шатра царя всех скифов, к священному Кругу огня верховной богини Табити, примыкает: восьмиколёсная кибитка-шатёр главного вещуна царя с ритуальными принадлежностями, разбитая на два смежных помещения. В  ней находится много того, что простому смертному видеть нельзя. Скифы со страхом, десятой дорогой обходят это место. Вход в кибитку холостого главного вещуна, всегда обкрашенный к востоку, охраняют два молчаливых и хмурых сторожа-раба. Они никогда и ни с кем не вступают в разговор. Почти двухметрового роста, они бесстрастно взирают на проходящих вдали людей. Беспрепятственно войти сюда может только главный вещун и царь всех скифов. Сам, главный вещун живёт в отдельной кибитке за конюшней царя. Ещё дальше ютятся семьи троих помощников-вещунов. В этом месте мало желающих поселиться; вещунов боятся, и бояться их колдовства и проклятий. Тем  не менее, по соседству главного вещуна, расположилось две кибитки. В одной из них, полной всевозможного оружия, доспехов, наконечников копий и прочего военного снаряжения  кое-как находит место и живёт древний беззубый дед. Далеко не каждый из сколотов может похвалиться таким подбором и количеством оружия. Это кибитка Тертея, тщательно укрытая от непогоды кожами. Ежедневно дед перебирает наверное в тысячный раз оружие; подправляет клинки акинаков, заботливо смазывает тонким слоем жира и увеличивает запас стрел.
   - Кхе-кхе. – Дед насилу слез с кибитки, ругая свой возраст и больные колени, прищурился от слепящей белизны и поёжился… Сходив до ветру, прямо на полозья, он, покряхтев от удовольствия, заправил в штаны рубаху и застыл, прислушиваясь. Сначала - хруст снега, а  потом – раскатистый и грудной смех… В седле гнедой лошади, задорно заливалась хохотом молодая наездница. Дед поспешно поправил штаны и широко улыбнулся ямой рта. Анта, а это была она, ловко спрыгнула и отцепила от седла две связанных трёхлитровых амфоры. – Ты снова меня  «застукала» - прошамкал дед и залюбовался стройной девушкой. – Жаль, старый я, будь помоложе. – покрутил он седой ус.  - Эх, где мои годы. Ни зубов, ни … -  Анта понятливо прыснула в ладошку. – Дед, а дед, а твою кибитку двое волов не смогут стронуть - полозья примёрзли намертво. Хи-хи… Но я не о том…  Возьми, это тебе – девушка протянула деду одну из амфор. – Пей дед, молоко утреннее, как всегда. Ты у повару сегодня ещё не был?
  - Шпашыбо дошка – ответил дед, проигнорировав вопрос, жадно приложился к амфоре. Вдоволь напившись, вытер усы. – Хорошее молоко дошка, а к повару ишо не ходил, рабыня только пошла. Слава Папаю, што нам готовят на кухне нашего царя. Я для этого стар, да и для другово - тож. – кинул он взгляд на стройную амазонку. – Дошка, а шкажи - новости есть? – Анта с заговорщическим видом приложила палец к губам и тихо спросила. – Дед, Вара проснулась? –  Словно в ответ на её слова из соседней кибитки выглянула черноглазая девушка. Даже сторонний человек заметил бы, что у молодой женщины выступающий далеко вперёд живот. Она вопросительно посмотрела на амазонку. –  Привет Анта, привет дед - новости есть? – амазонка улыбнулась, глядя на живот женщины, и ловко перевела тему разговора. – Привет, как твой малыш Вара, не мешал?
  - Нет, -  развеселилась и фракийка и погладила свой живот. – Крон вчера заходил ко мне. Сказал, через две-три недели родятся двойняшки… Новости есть или нет, -  почему ты не отвечаешь?
  - Я отвечу - хихикнула Анта. –  Сообщили только что - К Зиммелиху едут гости. – уклонилась Анта от  ответа. - Вара, я молока привезла. Утреннее.
  - Ну тебя, скоро у меня своё будет, – обиженная фракийка скрылась в кибитке. Дед укоряющее покачал головой и в шутку погрозил пальцем амазонке. – Зашем ты обидела её? Вара извелась вон то как: круги под глазами, улыбается редко, а каждый день я провожаю её за ворота городища. Она стоит и и напряжённо смотрит в степь… - дед тяжело вздохнул. – И я устал ждать по правде.. Четыре луны прошло. – Анта закивала деду. – А я, думаешь, я не тоскую, но – Анта поправила башлык и обернувшись в сторону ворот городища - Ах, да, забыла тебе сказать… Вара! – вскричала она. В тот же момент полог кибитки снова распахнулся. Амазонка приблизилась к ней с сияющим личиком и радостно зашептала. -  Мой Хорсил и твой муж вернулись! Ой, не падай.  –  Обе обнялись и заревели в голос. Дед, смахнул слезу, вздохнул, не скрывая радости и, полез в кибитку, в тысячный, наверное, раз перекладывать с места на место оружие. Ему не хотелось, чтобы девушки видели слёзы радости. От спешки и долгого ожидания, дед, в который раз порезался о лезвие длинного меча, но не обратил внимания. А на дворе перешёптывались Анта и Вара. – Нет Вара, не сейчас. Им нужно к царю. Давай я помогу нарядиться тебе, ведь твой муж и знать не ведает, что ты…. Ой, Крон идёт к нам.         
    
  - Возвраща-аются! Наши едууут! – звонкое эхо криков детворы взбудоражили жителей окреста городища. К воротам, разбуженные новостью, потекли толпы любопытных и родственников тех, кто вернулся. Кто из горожан был в седле, пришпорили коней к показавшейся процессии. «Восьминоги», и те обрадовались возвращению посланцев царя всех скифов, предвкушая возможный праздник по возвращению делегации послов  Зиммелиха, - пир. Скифиянки, заждавшиеся мужей и сыновей, с радостью, смешанной с надеждой и тревогой загибали пальцы, пересчитывали число всадников.  Скоро за воротами собрались все любопытные, образовав коридор для въезда послов.. – Наконец! Слава  Апи. Наконец наш царь успокоится! -  выразил общий настрой молодой парнишка, помахивая башлыком. Старик, стоявший рядом, не разделил оптимизма. – Не торопитесь радоваться сколоты. – умерил он пыл ликующих. - Мы не знаем, какие новости привёз Тертей и Хорсил.
  - Зачем ты твк? Я молилась Апи и Папаю, за них – скифиянка, лет сорока на вид, утёрла слёзы радости, завидев среди послов  сына.  – Слава Апи, - живы. В кою даль ходили-то, - в земли фатеев. Как все исхудали. Досталось… Сынок! – закричала она и внезапно всхлипнула. – Сынок…
  - Молчи старая, не с войны чай.. – оборвал её муж, скрыв свои чувства.
  Впереди колонны шествовали с поднятыми  копьями со стягами  царя всех скифов невозмутимый как всегда и хмурый Тертей и Хорсил… Хорсил изменился и не походил на прошлогоднего паренька-романтика. Отросла короткая редкая бородка и усики. Глаза перестали удивлённо смотреть на мир, но огонь жизни не погас в них, скорее  разгорелся с новой невиданной энергией. Он беспрестанно вертел шеей по сторонам, ища Анту и не обращал внимания на приветствия. У ворот городища всадники остановили лошадей. Первым спешился Тертей. Глаза его запали, выступили  исхудалые скулы. Он отдал копьё дозорному у ворот и усмехнулся. – Слава Табити, вот мы и дома. – обратился он ко всем. - Здравствуйте сколоты!
  Население городища и окрест радостно ухнуло. – Слава Табити! - В морозный мартовский воздух взлетели башлыки. Тертей покосившись на мрачного Хорсила, заметил тому. – Парень, мы вернулись, а о «том» не думай. Фуг. -  он разгладил усы, отёр башлыком лицо. Старший из караульных поклонился. – Здравствуй Тертее. Здорово вас потрепало. Зиммелих ждёт вас. Чем помочь? – Тертей снова устало усмехнулся. – Распорядись от моего имени сколе: - в одном переходе от городища мы оставили своих и воз. Вол обессилел, а второго пришлось зарезать. Двух возов будет достаточно. Поторопись сколе, -  стая волков там… да, и возьми чего поесть и выпить… Ребята мои – голодные.
***

       Два  светильника  тускло освещают  внутреннее убранство шатра царя всех скифов. В их мерцании серебрится блёстками иней у свода купола. В позолоте тайского шёлка  играют,  переливаясь, мерцающие огоньки отражений и отбрасывают в стороны-вниз дрожанье пламени светильников. Иногда от порыва восточного ветра купол вздрагивает и с него сыплется пыль инея. ниспадая на царское ложе.
   Скифский царь беспокойно ворочается во сне. Ему невдомёк, что происходит во всех ойкуменах. Сейчас всё это не интересует Зиммелиха. Он видит во сне самого обыкновенного жаворонка. Пичуга восторженно встречает утро и поёт оду  жизни. В переливах  пенья звенят чистые и хрустально-звонкие голоса ручьёв,  наполненные  шуршаньем осоки и шёпотом ковыля; мерное и спокойно-уверенное, направляющее движение жизни, течение Таны и Борисфена, в брачных играх лягушек и всплесках рыб... Гул стад, идущих к водопою и застывшие «камни» дорог и перекрёстков. На них «степных баб» – безмолвных свидетелей происходящего, ложатся слёзы утреннего тумана, а росы  утяжеляют траву у водоёмов и придают изумрудно-бирюзовый оттенок.
  Царь спит и не хочется тревожить его сон. Каждый день – тысячи неразрешимых вопросов. Скифия ослабла от засухи и непрекращающихся войн. Что-то меняется в ойкумене. Не все сколоты поклоняются старым и привычным богам. Они ратуют на волю богов и засушливые года; - говорят, что боги отвернулись от народа сколотов и не только от них… Почему? Ответа нет, а в ойкумене происходят изменения. Не заметить перемен может только слепой душой…
   Чуть менее года назад, армия Атоная довершила распад Греции под Тирой, дорого оплатив победу. Сейчас империя Александра разваливается на глазах как гнилой плод: олимпийские игры продолжаются, но из них ушёл дух Эллады. Поднимается будущая империя детей Ромула и Рема, города семи холмов. Им пока неизвестно, что будущее величие Рима съедят пустые, отвлекающие от нормальной здоровой жизни игрища и Колизей. Рим возьмёт на вооружение изобретение Филлипа и усовершенствует фалангу, трансформировав её в «черепаху». А мысли те же, как у Александра – власть над миром. Маятник вселенной раскачивается всё больше и больше, наращивая амплитуду,… Толчки всё чаще и ощутимее сотрясают ойкумену.
 
    В степях южной Монголии появился новый этнос – хунну. Степные богатыри хунну пройдут победным шествием Великую евразийскую Степь, создав массу государств и образований, а их двенадцатилетний календарь станет основой исчисления Срединного царства – будущего Китая.. За  Танаисом  оживились  великие сарматы. Наступает их время… Парфяне завоёвуют Иран. В центральной Америке, на руинах ушедшей в небытиё працивилизации, племена ацтеков, майя, инков, исповедующие культ маисового бога. Поклонение этому божеству приведёт к истощению богатого ландшафта и человеческим жертвоприношениям. Они не знают и ведать не ведают, кто построил самые величественные на планете храмовые комплексы пирамид – боги, и расчертил пустыню Наска, «Кто эти боги? - зависает в воздухе вопрос и остаётся без ответа. Бытует распространенное заблуждение – инопланетяне. Таким словам можно только улыбаться. Ведь мы не знаем, что происходит под нашим носом, а тут – инопланетяне. Куда не плюнь, попадёшь в инопланетян, что не понятно, опять – инопланетяне.
    Откуда у «догонов» точные математические выкладки о звезде Сириус и почему невозмутимый, в одиночестве Сфинкс смотрит  в даль Евразии, туда, где находится Лхаса. Откуда подробная карта Антарктиды без ледникового щита? Вопросов миллион и везде – инопланетчики.
   Курам на смех, ведь так считали люди и раньше, попросту заменив инопланетян  богами.…Почему не допустить самую простую мысль – всё это создано нашими пращурами без всяких инопланетян,  - слабо?

 
     « Не хочется тревожить его». Накра давно проснулась и в тысячный раз разглядывала рисунки оленей, лошадей, грифонов и птиц на внутреннем своде шатра…  Царица осторожно и бережно поправила  покрывало, не решаясь подняться с ложа и тем самым разбудить мужа. Последнее время  Зиммелих стал раздражительным, вспыльчивым, и придираться ко всему казалось мелочному и несущественному и всем подданным, не говоря уж о ней. Попытки Накры успокоить и умиротворить супруга, ни к чему не приводят, наоборот – раздражают царя всех сколотов. 
  Накра задумалась и не успела подставить ладошку: падающая льдинка инея, коснулась щеки мужа и прервала сон. Зиммелих перевернулся на спину, недовольно засопел, словно капризный ребёнок и открыл глаза. Накра обняла мужа и прижалась, спрятав лицо. – Ты опять грустен, что с тобой? Я приказала не будить тебя. Поспи ещё. – Зиммелих протёр глаза, окончательно вернувшись в реальность мира, и заложил руки за голову. Он  не отвечал, недвижно и бессмысленно всматриваясь в только ему известную запредельность. – Ты изменился мой муж, скажи что с тобой происходит? -  спросила она как можно тише и вложила в слова всю нежность, на которую способна. Зиммелих не ответил, засопев. Накра продолжила - Поспи ещё, а я схожу к детям. Не переживай Зиме, они скоро вернутся. Тертей и не в таких переделках бывал. Вернуться, я верю. Нельзя себя изводить, и себя и нас всех.  – Зиммелих через силу улыбнулся, обнял и поцеловал жену. – Нет Накра, пора вставать. Солнце взошло. Ты конечно права, но ничего не могу с собой поделать… Не нужно было отпускать его самого. Пятьдесят воинов, я предлагал пятьдесят самых лучших воинов, но брат отказался. 
 -Да, мой муж, но твой брат всё равно не послушал бы тебя. Он избавился бы всё равно от них в дороге 
 - Знаешь, -  вздохнул на всю грудь царь - ведь я никому не рассказывал о том дне. – Зиммелих запустил пальцы в волосы жены и поцеловал её в шею. – Никому… Когда мы с братом прошли второй ряд фаланги, у меня вышибли меч. Я до сих пор не знаю, как он успел среагировать. Шансов остаться в живых у меня не было ни единого. Греки окружили… Я приготовился к худшему, когда брат внезапно метнул в наседавших врагов акинак, а за ним и топор, хотя и сам находился в сложном положении. Того мгновения мне хватило с лихвой, - я поймал топор, а ему пришлось отбиваться голыми руками и ногами. Вряд ли я когда-нибудь увижу подобное искусство воина. Тогда он и получил те раны и во второй раз спас меня. Под один из ударов он подставил тиару отца. Теперь след греческого меча на ней – память. Я не отдаю и не отдам этот шлём в ремонт мастерам.
     Тертей подоспел вовремя. О Папае, - взмолился Зиммелих - когда же мои послы вернутся? Какая бы не была весть, я приму её. Нет ничего хуже неизвестности.
  -  Я не говорила ведь, но видела… – тихо ответила Накра. – поначалу мне показалось, я – ошиблась и это во сне… Ночью я пошла к Тире…Твой брат сидел у реки… он не стеснялся своих слёз. Я не стала беспокоить его. Кто он, «Скиф»? Он не похож на нас всех. А помнишь, как мастер по изготовлению доспехов смотрел на твоего брата, когда тот благодарил за доспехи. – Накра хотела продолжить, но её прервали - в проёме шатра появился молодой караульный. Он переминался с ноги на ногу, не решаясь начать доклад. Зиммелих в ярости поглядел на парня. Сколот ещё больше испугался - ведь никто не имеет права входить в шатёр царя без разрешения. Исключение – срочные и важные новости. Едва караульный открыл рот для доклада, послышался знакомый Зиммелих звук рожка. – Чтоо? – радостно прошептал он, приподнявшись.  – Я понял, сколе, иди – приказал в радости царь. Рожок снова запел… Так мог петь лишь один рожок в ойкумене – рожок Тертея.
  – Они вернулись, царе! – справился с волнением и опоздал с докладом караульный. Неизвестность сразу перестала донимать и терзать душу,  Зиммелих и Накра в мгновенье облегчённо выдохнули, а обрадованный  и довольный собой дозорный бесшумно удалился. Царь и царица вскочили с ложа как полоумные и начали одеваться. Зиммелих, не попадая в штанину, завалился на пол и хохотнул.  Накра,  тоже не сдержалась. – Хорошо, что нас никто не видит, ха-ха-ха, мы словно дети. Рабыни, одевающие меня, не преминули бы этим воспользоваться. Ха-ха-ха. Не забудь булаву Зиммелихе. Когда в последний раз мы так быстро одевались?
  -  В степи, - вскричал, хохоча царь, - в степи, когда мы лежали вдвоём, и тебя напугал топот лошади Тертея. Помнишь?!..
 ***
   Не дожидаясь поклонов и доклада посланцев, царь всех скифов торопливо подошёл и обнял Тертея и Хорсила. Тертей смутился, а Хорсил вздрогнул. Зиммелих спросил – Лёд уже сошёл в проливе Пантикапея (керченский пролив)?
  - Мы не пошли по Пантикапею, а наискось - по Меотиде.  – начал Хорсил, а потом  вдруг замолчал. Зиммелих оглядел всех посланцев. – Продолжай мой посол, почему умолк? Сколько воинов потеряли? – Тертей почувствовал недосказанность слов царя, а Хорсил запинаясь, продолжил. – Четверо, мы потеряли четверых – он снова запнулся и посмотрел на Тертея.
  - Ладно, чего там юлить – спокойно заявил Тертей, – сейчас о главном мой царе. Принесите ткань – сухо приказал он, находящимся позади воинам. – Мы ж не дети, чтобы прятаться.
- А фатеи? – спросил Зиммелих.
 -  Фатеи клянутся в дружбе и передали дары тебе Зиммелихе -  разволновался и опустил голову  Хорсил. Свежий шрам на щеке молодого посла стал багровым. – Хорошо, об этом позже мои послы. Я рад, что вы вернулись. Каковы бы не были новости – говорите. - Двое сколотов принесли связанный в узел кусок дорогой ткани и, не решаясь развернуть, застыли в поклоне. Непроницаемо-спокойный Тертей развязал верёвку и развернул ткань в глухом молчании послов, царицы амазонок и Зиммелиха. Бледность покрыла лицо царя. У Накры подёрнулись глаза и застыли. Она узнала сломанную боевую секиру и остальное имущество: тёплый башлык, ботинок, боевой пояс, нож с обломанным лезвием. Верхняя тёплая куртка была разорвана, а коричневые пятна говорили сами за себя.
  - А тело? – неестественно спокойно спросил Зиммелих. – Где тело или останки? – Тертей поскрёб заиндевевшую бороду. – Мы больше ничего не нашли мой царе. Твой брат попал под горный обвал.               
  - Продолжай Тертее. Это то место,  которое хотел найти мой брат?
  - Да мой царе. Фатеи показали, но подходить туда отказались. Мы видели у их собак поднятую от страха шерсть. Они боятся таких мест. Их старейшина сказал, что в этих местах живут злые боги. Именно он отговаривал «скифа» идти в то место. Он клянется, что видел произошедшее и молился всем богам… Когда твой брат приблизился к каменному шатру из пяти камней, (дольмену) раздался рёв и появился «волосатый». – Накра вздрогнула и непроизвольно пододвинулась к мужу и зашептала. – Ты помнишь, как я рассказывала тебе о них. Они убили много моих амазонок. – Побледневший Зиммелих кивнул. Он помнил рассказ Накры, но «волосатых» видеть ему не пришлось. Тертей тем временем продолжил: -  Старейшина Фатеев рассказал нам то, во что невозможно поверить. Твой брат, царе снял верхнюю одежду и боевой пояс, оставив один нож и направился к «волосатому». «Волосатый» рыкнул, не желая пропускать «скифа», к дольмену, но побоялся подойти. Старейшина фатеев бает, что они стояли похожие на двух богов – бога света и бога ночи и молчали, а потом твой брат пошёл к каменному шатру. «Волосатый» преградил дорогу, в ответ на что «скиф» рассмеялся. Тогда «волосатый» громко заревел на все горы. Рёв,  вызвал обвал.
  - «Волосатый» боялся «путника»? – не сдержалась и переспросила удивлённая Накра.
  - Так сказал старейшина. Я ничего не прибавил. – ответил Тертей – Мы несколько дней разгребали камни и снег. Пришлось спуститься в пропасть, туда, где остановился обвал. Не смотря на предостережение старейшины - не входить в каменный шатёр, я залез внутрь и запалил огонь. Там было пусто, но в одном из углов, я нашёл сапожок и следы пребывания человека.
  - Значит «Путник» жив? – с надеждой в голосе спросила Накра. Тертей покачал головой.- Вряд ли моя царица. Он не вернулся к фатеям, а без тёплой одежды далеко не уйдёшь.
  - А обломанное лезвие ножа и акинака? – вмешался Зиммелих.
  - Это и для меня загадка мой царе. Я думаю «скиф» погиб не под обвалом, а позже. Одному человеку оттуда не выбраться; кругом пропасти. Скорее всего, твой брат погиб карабкаясь вверх. Выше того места, в локтях двадцати, в расщелине скалы Хорсил заметил странный блеск. С помощью верёвок он вскарабкался и обнаружил сломанный конец лезвия ножа. Остриё мы вынуть не смогли. Вероятнее всего  в том месте твой брат и сорвался в пропасть. – Тертей продолжал рассказ, а в это время к царю тихо подошёл главный вещун. Он незаметно переглянулся с Тертеем, а затем неожиданно для скифов сказал. – «Волосатый» разрывает сильного и здорового быка в мгновения. Ты, Тертее веришь вранью фатея? Я – нет.
  - Кроне, – вмешался Хорсил – мы тоже не верим, но в глазах старейшины мы видели страх, когда он рассказывал.
   Царь скифов поднял руку и все присутствующие умолкли. – Хорошо. Идите к своим близким и отдохните. В полдень к обеду я жду Тертея и Хорсила с подробным докладом о фатеях и вашем пребывании у  царя Перисада… О ваших семьях я позаботился. Отдыхайте послы. Что ты хотел сказать ещё Тертее?
  - Мой царе, прости, что скажу о другом. Это не касается нашей миссии; по дороге в городище один из волов споткнулся и сломал ногу.
 - И что? – удивился Зиммелих.
 - Пришлось зарезать, не пропадать же добру. Ещё мы подкололи большого вепря. Пусть твой повар распорядится с тушами.
  - Хорошо, - усмехнулся царь - вы свободны. – Послы облегчённо выдохнули, не скрывая радости… Зиммелих, неожиданно для всех, спокойно принял плохую новость. Послы поспешно удалились,  возбуждённо гомоня и радуясь предстоящей встрече с близкими, а к царю тем временем обратился Крон. – Мой царе, - сказал он, пристально всматриваясь в Зиммелиха, - а почему бы не отпраздновать возвращение  послов. Народ твой будет рад празднику, тем более, что сегодня первый день весны. Каково твоё решение Зиммелихе? – Крон застыл в ожидании, а Накра тронула за плечо мужа и кивнула вещуну. Зиммелих с отсутствующим и безразличным ко всему взглядом ненадолго задумался. – Хорошо Кроне, пусть будет праздник. Распорядись. Пусть за стенами разожгут костёр и займутся всем необходимым… – и хотя голос царя отливал холодом металла и безразличием, Накра и вещун посветлели – «гроза»  миновала.
Зиммелих заторопился в шатёр и скоро вернулся с горитом, полным стрел; в простой одежде и обыкновенном башлыке. Он приказал подать коня. Когда охранники, было, тронулись вслед, Накра остановила их. - Не нужно сколоты сопровождать, мой муж хочет побыть один. – Зиммелих благодарно взглянул на жену и пришпорил коня.. Крон посмотрел на небо и обрадовано произнёс, поклонившись солнцу. – Слава Апи, всё становится на свои места. Не грусти царица. Жизнь продолжается.
  - Продолжается – неслышно ответила Накра, - но без «скифа». Он внезапно появился в нашей жизни и внезапно ушёл, словно  его и не существовало никогда. Мы никогда не узнаем, кто он.
 - Он из другой ойкумены царица – загадочно ответил Крон - и у него большой путь недоступный всем нам – прозвучал странный ответ главного вещуна. Накра ничего не поняла, но переспрашивать не стала. Она обернулась, направляясь в сторону шатра с детьми и, вздрогнула, завидев  вдову Атоная. Полоумная стояла рядом и, Накре показалось, - вдова осмысливает сказанное вещуном. Ни грусти не радости не выражало лицо несчастной. Беззаботная, казалось ко всему женщина, утаптывала голыми ногами снег. Накра поманила её. – Пойдём, тебе нужно обуться и одеться.
  - Пойдём – согласилась та и без всякой связи заявила. – «Скиф» в другой ойкумене. Шатёр спустится с небес... – Вдова странно хихикнула и, не обращая внимания на Накру, повторила. – Шатёр спустится с небес.. Мне холодно, пойдём к твоим детям. – Накре показалось странным не только выражение вдовы, но и поведение Крона. Вещун спрятал лицо, торопливо обернулся и спешно направился в сторону своей кибитке…

   Снег искрился на солнце и слепил, заставляя щуриться. Городище скрылось из виду. У редкого леска царь остановил коня и спрыгнул. Не выбирая пути, направился наобум в глубину леса. За ним потянулся и верный своему хозяину, боевой конь…
  Боль не проходила, а становилась непереносимой. Стучали и гупали в висках «молотки», будто кто-то невидимый молотил без остановки и с остервенением о наковальню.
      «А собственно на что можно было рассчитывать» – думал царь. «Ведь я знал, что цель брата опасна. Нужно было остановить, хотя впрочем, «путник», вряд ли послушал». Захотелось вдрызг напиться вина и не думать – ни о чём не думать… Он подошёл и, прислонившись к молоденькой ольхе, вскричал на всю ойкуиену.
  – Брате, где ты, где!? Не верю!
  - Верю! – вернулось эхом. С ветвей посыпался снег и взлетели потревоженные птицы…  «Верю» - удивился Зиммелих услышанному. - Да, - забормотал он - верю! Нужно верить, а то.. - То ли себе, то ли кому-то невидимому и присутствующему при этом, - громко произнёс он. – Я буду ждать, но исполню долг. Твоя могила брате будет у Тиры,  невдалеке от кургана отца. На тризну я приглашу всех скифов… пора возвращаться, пора. – Зиммелих зачерпнул пригоршню снега и обтёр лицо. Холод несколько освежил и успокоил, придав сил…   

   «Круг» молчал, дожидаясь царя и царицу. Едва они показались, присутствующая скифская знать немедленно поднялась и застыла в поклоне. Тертей не преминул заметить посветлевшее лицо Зиммелиха и толкнул в бок Хорсила. Посол незамедлительно ответил, наступив на ногу. «Понимаю, дескать, не слепой». Зиммелих подал знак Крону о начале трапезы и окинул гостей. Все приглашённые присутствовали. Он и Накра  устроились у своих «кресел». Низенькие столы были накрыты и заставлены блюдами с свежиной вепря, бараньей сюрпой,  ржаными лепёшками, зеленью молодого чеснока и дикого ольвийского лука. Каждому из гостей предназначался килик для питья айрана кобылиц, излюбленного слабоалкогольного напитка скифов и килик для вина.
  Двое вещунов поднесли Крону ритуальную золотую чашу и шесть поменьше - серебряных и поставили на жертвенник. Главный вещун царя всыпал в главную жертвенную чашу всё содержимое малых чаш: семена конопли ржи, пшеницы и полевых трав, высушенные листья деревьев. В отдельную чашу, помощники Крона положили небольшие кусочки пищи со стола царя, с небольшим количеством молока кобылиц и вина. Крон обошёл трижды вокруг священного очага Табити и воздал короткую молитву верховной богине скифов. – О Табити, прими дары сколотов и освяти пищу нашу. Пусть твой священный огонь очага никогда не погаснет для нас. Будь благословлена  во все времена, освящающая наши дома и продлевающая род сколотов, о Табити! – Крон снял себя длинный, расшитый золотыми и серебряными нитями, с рисунками животных плащ и узорный башлык и передал одному из помощников. На плечи ниспали седые волосы. Он поклонился Священному Очагу и встал на колени. Двое вещунов, поочерёдно подали золотые чаши главному вещуну. Крон уколол ритуальной иглой средний палец и в каждую из чаш выдавил капельку крови, а потом содержимое чаш отправил в огонь очага. Когда над кострищем заструился дым, вещуны добавили для благовония по горсти семян конопли. – Табити приняла жертву и благословляет пищу мой царе! – вещун поднялся и направился к Зиммелиху. Он поднял большой кубок царя, сделал глоток и, поклонившись, торжественно передал Зиммелиху. Царь всех скифов также надпил молоко, присел и передал Накре. – Скажи Кроне, почему с времени тризны по отцу, ты постоянно нарушаешь нашу традицию. Первым в Круге всегда пьёт царь. В редких случаях – второй вещун, кстати, где он? Я не вижу его. – На Зиммелиха взглянули спокойные и твёрдые глаза старого вещуна. – Мой Царе, так распорядились боги. Если ты возражаешь, я не буду больше делать этого. – Накра усмехнулась словам Крона и передала чашу дальше по Кругу. – Зиммелихе, - развеселилась она, - Крон предлагает тебе поспорить с богами. Не правда ли Крон?
  - Нет, моя царица, я не приглашаю царя на спор с богами. С богами не спорят. Если царю всех скифов угодно, я принесу богам жертвы и попрошу их вернуть старый обычай.
  - Ты не ответил мне, - вмешался царь, - где второй вещун? – Крон склонил голову. – Мой царе, второй вещун не вышел из своей кибитки. Я не знаю, почему - наверное, он болен.               
   - Хорошо Крон, я понял. Ты не забыл нашего разговора? -  царь насупился, нетерпеливо ожидая ответа. – Нет мой царе, я помню твой приказ, все, что в моих силах будет сделано.. Я могу занять своё место, мой царе?
 - Да, иди. – Зиммелих утвердительно кивнул. Старый вещун, прихрамывая, направился к противоположной от Зиммелиха стороне Круга.
   Не только Накра, но и гости не преминули заметить изменение в поведении царя. В Зиммелихе действительно что-то изменилось: он непрестанно сыпал шутками во время трапезы и часто смеялся. Виночерпий и помощники главного повара не мешкали; содержимое блюд и киликов регулярно пополнялось. Накра то и дело бросала короткие взгляды на мужа и радовалась переменам в нём. Заметила она и другое: - у виска мужа появились седые волосы, - утром их не было.
  – Тертее. - усмехнулся царь и хитро прищурился. Воин отставил кубок с вином. - Я во внимании мой царе, мой ученик.
  - Ты ведь говорил, что стареешь Тертее. Ты не сильно удивлён происходящим?
  - Чем удивлён, мой царе, я не понимаю тебя? – невозмутимый воин утёр бороду и усы. Он    вопросительно уставился на царя, не понимая вопроса. Гости дружно умолкли, в ожидании очередной «хохмы» Зиммелиха. Царь важно разгладил бороду и подкрутил усы. – Чем, чем Тертее, будто не понимаешь.
 – Я не понимаю царе, - заёрзал Тертей и пожал плечами.
 - Эх ты, мой воин.. не догадался гутаришь,. – усмехнулся Зиммелих и неожиданно громко сказал.    -Своей женой-фракийкой. – Пожилой воин покраснел и опустил голову.
 - То-то – снова усмехнулся царь, заметив смущение посла. - Перед отъездом ты говорил, что стар для этого… ха-ха, Тертее. Когда родится ребёнок – позовёшь своего царя, или? – хохот заглушил последние слова, а лицо Тертея приняло обычный хмурый вид, а потом разгладилось в улыбке.. Накра снова удивилась. «Он снова, такой как раньше, мой муж».
  - А ты, Хорсиле, - не стал дожидаться ответа Зиммелих - борода я вижу, у тебя растёт. Что ты скажешь? – Сын каменотёса недоумённо пожал плечами и растерянно заморгал. – О чем сказать, мой царе, - о бороде? – В кругу снова «грохнули» - Мой царе, мой царе – передразнил Хорсила Зиммелих. – Почему я узнаю последним то, что говорят все?
  - Я не понимаю, о чём ты мой царе, подскажи.
  - Ах, не понимаешь как и Тертей недопонимаешь.. Напомню, ежли забывчивость у тебя мой посол. Мне сказал Арташ, что обыскались в городище сегодня утречком, но так и не смогли найти молодую амазонку. Интересно, - вон и Накра встревожилась: – Где сестра, где сестра?-  тревожилась Накра, а я почём знаю, где Анта. Попала и всё тут. Хотел отряд посылать на поиски.. Слава Папаю нашлись  сколоты, кто видели её лошадь, привязанную у твоей кибитки, да привязанную в закутку, что и не заметно… ха-ха. Или скифские языки врут?
  - Да мой царе. – покраснел и растерялся посол царя. – «Да» – это означает, врут, или же,..о Папае, да мой посол оказывается, не умеет владеть своим лицом. – Хорсил наконец справился с собой и смог спокойно ответить. – Нет, не врут Зиммелихе, Анта расспрашивала меня о фатеях.
 - Ха-ха-ха, ха-ха-ха, – взорвался Тертей. – о фатеях, говоришь. Нашу Анту заинтересовали фатеи, с чего бы гы-гы. А можт она тож мечтает заполучить бляшку посла! Ну, вы ребята даёте!
  - Я… 
 - Ладно будет тебе, Зиммелихе – отозвалась Накра. – вогнали парня в краску.
 - Не девица, чай – возразил, смеясь Зиммелих. - Сделаем следующее, мой посол: – Моя жена, сестра Анты не возражает, я - тоже. Осталось благословление твоего отца. Я уже отправил за ним посланника.   
   … Накра кивнула мужу и вдруг перехватила короткий и внимательный взгляд Крона. Где-то внутри похолодело: «неужели вещун догадывается. Но откуда он может знать? Тот, кто знал мою тайну, унёс её с собой в могилу. Нет, вряд ли он может догадаться». Она перевела взгляд на сестру и сделала вид, будто не замечает… С Антой всё понятно. Сестра потупилась и опустила голову, делая вид, что занята едой и ничего не слышит и никого не видит. Анта светилась счастьем; она покрылась румянцем и покраснела до кончиков ушей и корней волос. Ещё бы, - «сам царь благословил», а ведь этому царю когда-то её сестра Накра хотела снести голову. Царица снова посмотрела на вещуна и удивилась. Крон исчез тихо и незаметно. В этот момент её тронул за плечо слуга Крона и зашептал в ухо: – Царица, главный вещун по приказу царя просил тебя прийти в его шатёр. Я проведу тебя.
 Накра вздрогнула от неожиданного приглашения. Зиммелих же не обратил внимания на сказанное, а может и специально - громче заговорил.
  Гости не заметили ухода царицы, их внимание приковал рассказ Хорсила о Перисаде. Изредка захмелевшего посла поправлял Тертей… - Нет Хорсиле, сначала кобылица от страха понесла, другой хотел помочь, но не успел…и я…не успел, он сорвался в пропасть с лошадью. Ты не мог этого видеть никак. Мы были позади всех. Это запах «волосатых» виноват, лошадь испугалась и понесла. Мы ведь видели отпечатки их голых ступней, они почти вдвое длиннее наших, а большие пальцы короче наших. Они огромного роста, с красными глазами. «Волосатые» ненавидят людей и, завидев, убивают. – Зиммелих  насупился. – А как тогда мой брат, ведь он не боялся?
 - Не знаю Зиммелихе, фатеи говорят, к «ним» нельзя близко подходить. Мечи и копья бессильны против волосатых.