По дороге через Хенаву глава 1

По дороге через Хенаву

Глава 1. Беглецы


Липкая грязь хлюпает под ногами. В ней вязнут расхлябанные сапоги. В них тоже хлюпает. Ногам мокро и холодно. Согреться бы, но о тепле очага, о крыше над головой нечего даже мечтать: не про меня честь.
Вокруг, насколько хватает глаз, серый, ничем не примечательный пейзаж: лысые холмы да изредка – тощие, облетевшие деревца, протягивающие черные ветки в равнодушное небо.
Скоро зима. Она пока далеко, за тем северным кряжем, что едва виднеется на горизонте. Но уже чувствуется ее ледяное дыхание, сковывающее по ночам грязные лужицы, заставляющее густеть противную жижу под моими сапогами.
Дорога – узкая, кривая – то, виляя, взбирается на холм, то сбегает вниз, к подножию следующего холма, и так снова и снова. До бесконечности. По ночам воют росхи – степные волки. Ходят в темноте, вокруг костра, сверкают голодными глазами, но не нападают. Боятся. Меня. И правильно, я бы тоже на их месте боялся… Боялась… Или верно будет сказать – боялось?
Погрузиться в пучину тяжких размышлений мне не дали: за спиной раздался натужный скрип колес, всхрапнула лошадь. Сильнее натягиваю капюшон и поднимаю воротник изрядно потрепанного плаща. Инстинкты молчали, значит, опасности нет.
- Эй, путник! Подвезти?
Смотрю на возницу, старичка в драной – латка на латке – одежонке, стараясь, чтобы лицо оставалось в тени. В телеге бочки, то ли с вином, то ли с пивом, пара мешков с мукой. Один, тот, что с краю, прохудился, за телегой остался тонкий белый след, быстро теряющий свою праздничную белизну в стылой жиже.
- Тебя подвезти, мил человек? – снова спросил старичок, пытаясь заглянуть под капюшон.
- Не стоит, дед, – чуть слышно отвечаю я, добавляю голосу положенную росту и размаху плеч хрипотцу. – Мне тут недалеко, дойду.
- Так ты в Ориновку топаешь? – не понятно чему обрадовался старичок. – Дык и я ж туда! Давай-ка, забирайся в телегу. Одному-то что – скучно! А так, в компании, все веселее. Опять же, одному пить – никакого удовольствия! А вот на двоих сообразить, самое то. У меня вон, вишь бочонки? Винцо там, преотличное! И закусь есть, жена пирог мясной в дорогу собрала, а знаешь, какие пироги она печет? Мастерица женка-то моя! Ну, чего раздумываешь?
При упоминании о пироге судорожно сглатываю слюну. Желудок болезненно сжался, в нем уже давненько не было ничего существеннее жухлых ягод да малосъедобных корешков. Есть хотелось зверски. Опять же, сапоги текут, и вообще, вот-вот развалятся, а так хоть еще немного послужат. Лишний день, например. Может, рискнуть? Просто не снимать капюшон, глядишь и обойдется. А как будем подъезжать к этой Ориновке, тихонько спрыгнуть с телеги – старик за болтовней и не заметит, когда и куда подевался его странный попутчик.
- Спасибо, отец, – глухо отвечаю я, и, забравшись в телегу, устраиваюсь за его спиной.
- Да не за что, мил человек, – добродушно откликнулся возница. – Ты пирог-то бери, он в котомке, рядом с тобой. И фляга с вином там же. Плесни в кружку, выпьем за знакомство по капельке. Как величать-то тебя, парень?
- Тлиний, – отвечаю, подавая старику кружку.
- Ну, будь здоров, Тлиний, – кивнул старик и разом опрокинул содержимое кружки в свою глотку. – Пить хочется, – объяснил он зачем-то.
Пирог был еще теплым. Нетерпеливо разворачиваю тряпицу и жадно набрасываюсь на мягкую сдобу, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарычать.
- Как тебе вино, Тлиний? Нравится? – не оборачиваясь, поинтересовался старик.
- Я не пью, отец, нельзя мне, – отвечаю с набитым ртом.
- Буйный, что ли? – усмехнулся тот.
- Не то слово…
- Эх, молодежь! – усмехнулся старик. – Не умеете вы пить. Вот мы, бывало, по молодости с дружками бочку выпивали и ничего! Ни жертв, ни разрушений особых. Так, рожи друг дружке начистим, по-свойски, и никаких на утро обид. Ну, там девке юбку помнешь – так не без того! За них-то, за девок, рожи и чистили! – сипло расхохотался дед, вспоминая бурную молодость. – Ты по делу в Ориновку аль родичи там живут?
- По делу, – дожевывая пирог, лаконично отвечаю я.
- К Прияну, поди, наниматься?
- К нему, – поддакиваю я, не представляя, кто такой Приян.
- Правильно, у Прияна вашего брата дюже уважают, – важно кивает старик. – И платит он полновесным золотом, не то, что Аврас, и работа не пыльная. Опять же – побаиваются, угодить стараются, дабы не прогневить ни Прияна, ни магиков его подручных.
При последних словах старика настораживаюсь: похоже, этот загадочный Приян не слабый маг и своей резиденцией избрал не менее загадочную Ориновку. Да еще и целое войско мелкой магической шушеры собрал под свои знамена. И с какой же целью? Впрочем, его цели меня не касаются. Главное – обойти Ориновку как можно дальше, а это значит, что с моим попутчиком я распрощаюсь прямо сейчас.
Старик еще что-то говорит, то и дело похохатывая, но его надтреснутый смех, удаляясь, становился все приглушенней, пока и вовсе не стих: он и не заметил, как его странный попутчик, неслышно пробравшись между мешками и бочками, перемахнул через низкий бортик телеги и растворился среди мокрой травы. Встреча с магами не сулила мне ничего хорошего. Впрочем, как и им.

Ночь выдалась особенно холодной. В дыры в плаще пробирался пронзительный ветер, выдувая скудное тепло. Костер почти не спасал. Вдобавок ко всем бедам именно этой ночью меня скрутила судорога перевоплощения. Страшно ныли кости, мышцы горели огнем. Шарахались росхи, напуганные моим утробным воем, но уходить не спешили. Наблюдали, насторожив уши, за корчащейся тенью.
Незадолго до рассвета черная пелена беспамятства положила конец моим мучениям.
Холодный свет мазнул по закрытым векам. Больно. После трансформации я всегда остро реагирую на свет. Не открывая глаз, медленно ощупываю себя, хотя и так знаю, каким стало мое тело. Ладони скользят по узким плечам. От вчерашней косой сажени не осталось и следа, куда что только подевалось. Плавно накрывают два округлых холмика груди – знакомо. Исследую себя дальше, без особой надежды на то, что что-то изменилось. Так и есть: тонкая талия, бедра – крутые, таким позавидует любая красавица. А уж ноги… В себя можно было бы влюбиться, да получалось только ненавидеть. С сегодняшнего дня я снова женщина, лакомый кусок, соблазн для любого мужчины, которому повезет разглядеть меня под этим плащом. Сколько времени мне предстоит провести в таком виде – неизвестно. Может, неделю, а может и месяц. Никогда не угадаешь. И так бывало всегда, сколько себя помню. Я считаю это проклятием, а мой наставник, да упокоится его душа в мире, при жизни любил поучать, что любой дар богов – бесценен. Мудрый старик, хоть разок бы засунуть его в мою шкуру, глядишь и пересмотрел бы свое мнение.
Самое неприятное во всем этом то, что перевоплощение никак не касается лица. Да и лицом эту жуткую маску назвать можно с большим натягом. Скорей уж демоническая харя. Нет, черты лица, если рассматривать только их, по человеческим меркам удивительно правильные, лепные. Все портит цвет кожи, впечатляющий набор клыков да рога, напоминающие витые рога горного козла. Людям вообще-то не свойствен алый цвет лица, как и угольно-черные узоры на щеках и лбу, напоминающие странные письмена. Клыки и рога тоже не являются их отличительной чертой. Клыки, кстати, приходилось подпиливать, чтобы рот закрывался, а рога со временем обещали вырасти большими-пребольшими, такими, что и настоящий горный козел позавидует.
Закончив изучать свое тело, осторожно касаюсь ладонями лица, ощупываю твердую кожу, плавные надбровные дуги, ребристую поверхность рогов. Они как будто стали больше. Ну да, острые кончики почти касаются мочек. Ничего хорошего это не сулит, скоро ни один капюшон не сможет скрыть это уродство. Значит, нужно как можно скорее убраться подальше из королевства, туда, куда люди не рискуют забираться. На север. В горы. К козлам и оркам. Те хотя бы не будут пытаться меня ловить. Им, полудиким существам, нет нужды проводить надо мною опыты. Приручать меня они тем более не станут. Просто убьют, если смогут. Не смогут – смирятся с моим соседством.
Убивать меня уже пытались, и не раз. Мне бы расслабиться и позволить перепуганным селянам поднять меня на вилы, или не менее «храбрым» воякам расстрелять из арбалетов, и разом покончить со всеми мучениями. Разумом-то я понимаю, что так оно будет правильно, да только тварная плоть с доводами разума ни в какую не соглашается. И бежали от меня, воя от страха, как добрые работнички сохи и мотыги, так и славные воины короля Джарда. Пока обо мне не прознали мудрецы из Ордена. И началась облава. Что от меня хотели престарелые и не очень магистры, одним богам известно. Спросить их все не подворачивалось оказии, но подозреваю, что ничего хорошего мне их интерес не сулит.
Тряхнув рогатой головой, поднимаюсь, привычно набрасываю капюшон. Местность не такая уж пустынная, да еще и холмистая – предосторожность лишней не будет. Смотрю на север: горный кряж прикрыт туманной дымкой. Он кажется приземистым, этаким земляным валом, каким любят окружать свои города люди, но мне-то хорошо известно, что это только видимость. Все дело в расстоянии, и возможно, горы Саж-Га даже выше подпирающих небеса хребтов Дрангары.
Дрангара в какой-то мере мой родной дом. Там прошло детство, среди серых скал, в маленькой долине, вдали от людских поселений. Матери я не помню, она умерла, так и не оправившись от родов. Мой наставник не знал, откуда она пришла, и как смогла, беременная, забраться так далеко в горы. На вопрос, кто мой отец, старик лишь пожимал плечами и отвечал, что мать никогда о нем не рассказывала и всячески избегала разговоров о своем прошлом. Вот и получалось, что мое происхождение загадка, что для меня, что для наставника.
- С кем же ты подгуляла, мама? И кем была до моего рождения?
Вопрос, который я задаю себе почти каждый день. На него нет ответа, как нет надежды его получить.
Привычно перекусив горстью сухих ягод, выбираюсь на дорогу. Под сапогами хрустит тонкий ледок, в дыры в сапогах сочится ледяная жижа. Неплохо бы их подлатать, а еще лучше раздобыть новые. Для меня, бродяги и изгоя, есть два способа добыть себе обновку: украсть либо снять с убитого, и не один мне не нравится. Можно было бы и купить. Можно… Многое можно себе позволить, если ты не чудовище.
Но в том, чтобы быть чудовищем есть свои преимущества. Например, умение тонко чувствовать опасность.
Я успеваю юркнуть за валун, за мгновение до появления на вершине холма всадников. По дороге, разбрызгивая жирную грязь, промчалась десятка отборных лошадей. Прежде чем всадники скрылись, успеваю их рассмотреть: в доспехах, но не воины. У тех доспехи попроще, да и не выходят они за стены крепости, не вооружившись до зубов. Не храмовники, те носят остроконечные шеломы, и свои долгополые хламиды на удобные штаны не меняют даже на время путешествий. Ориновские маги из свиты Прияна? Или Авраса? Мне, в общем-то, без разницы, чьи это псы. Главное, чтобы не по мою душу были выпущены. Вот только чувство опасности с каждым мгновением становится все острее и острее, и валун, ставший временным убежищем, уже не кажется надежным укрытием. Хочется сорваться и бежать сломя голову, но я подавляю трусливый порыв, свойственный мне в женской ипостаси, и остаюсь на месте: надо выждать подходящее время и уходить тихо, стараясь не сдвинуть с места ни единой мокрой травинки.
Тем временем всадники скрылись из виду и вновь появились на вершине соседнего холма. Остановились, настороженно оглядываясь и о чем-то переговариваясь. Напрягаю слух, пытаясь подслушать, о чем они говорят. Порывы ветра доносят лишь бессвязные обрывки разговора:
- …видел… вчера…
- …север… а там… не пройти…
- … перехватим… доставим… Приян заплатит…
Значит, Прияновы псы, и, судя по всему, охотятся они именно за мной. Выходит дед, удивленный пропажей попутчика, на всякий случай предупредил обо мне Прияна. Что ж, надо отдать должное магу, он не дурак, не чурается выслушать простолюдина, и способен разглядеть зерно истины в том, что на первый взгляд кажется пустой, не несущей никакой ценности, болтовне. Вывод напрашивался сам собой: Приян опасен, и он догадывается, кого занесло в его земли.
За спиной зашуршало, тихо, словно ветер колыхнул траву. Мгновенно вжимаюсь в землю и замираю. Прислушиваюсь. Снова шорох, на грани слышимости. Осторожно поворачиваюсь на звук, одновременно нащупывая рукоять ножа. Всматриваюсь в травяной лес: его метелки покачиваются, едва уловимо подрагивают от чьих-то прикосновений. Шорох раздается ближе. Я подбираюсь, готовясь защищаться, и жду, когда подкравшийся с тыла охотник выберется на крохотную прогалину.
Трава, мелко задрожав метелками, раздвинулась, и я едва не вою от отчаяния: охотником оказалась юная девушка. Боги всемогущие, пусть это дитя меня не заметит, я не хочу ее убивать!
Тем временем дитя, затравленно озираясь и вовсе меня не замечая, выбралось на прогалину. Осторожно приподнявшись, девушка выглянула из-за валуна и, ойкнув, плюхнулась на живот, стараясь слиться с подтаявшей грязью. От нее исходит резкий запах страха и отчаяния, а не опасности. Опасность там, на дороге, а девушка похоже и сама беглянка. Так не по ее ли душу Приян выпустил на охоту своих псов? И что же ты сделала, малышка? Чем насолила местному магу?
Убедившись, что дорога перекрыта, девушка неуклюже попятилась назад, в траву, смешно приподнимая зад, а носом чуть ли не прокладывая борозду в земле.
На дороге, приближаясь, снова зачавкало.
- Она свернула с дороги, болваны! Там, южнее есть след!
Девушка замерла, вжалась в землю. Всадники промчались мимо валуна, на время ставшего нашим общим убежищем. Чавканье стихло, и она решилась, осторожно подняла голову. Поднялась и крадущимся шагом скользнула к дороге, но выходить благоразумно не стала. Остановилась в какой-то ладони от меня, глядя вслед преследователям, и вдруг испуганно шарахнулась в сторону, прижалась ко мне всем телом, приняв за выступ камня.
Сбить ее с ног было не сложно, труднее оказалось удержать: девушка извивалась и вырывалась не хуже дикой кошки, лягалась и царапалась, пыталась укусить меня за ладонь, накрывшую ей рот. Промедли я хоть долю секунды, и она бы закричала, выдавая нас обоих.
- Тише, тише… Успокойся… Не кричи… Я не причиню тебе зла, обещаю…
Будь я в мужской ипостаси, никакие бы увещевания не помогли. Женский же голос подействовал на девушку успокаивающе. Она притихла, и лишь часто дышала.
- Не будешь кричать?
Девушка замотала головой, давая понять, что не закричит, если я уберу ладонь. Отпускаю ее и спешно поправляю сбившийся капюшон. Она и так напугана до полусмерти, а увидев чудовище, живо забудет данное обещание. Не давая ей придти в себя, быстро шепчу:
- Надо уходить, пока они не вернулись.
Девушка послушно кивает и тут же, словно спохватившись, начинает расспрашивать:
- Кто ты? Почему прячешь лицо?
- Будь я на твоем месте, задавала бы другие вопросы, – чуть раздражено отвечаю я и, пригнувшись, ныряю в траву.
Девушка обижено замолчала, на время оставив меня в покое, и пошла вслед за мной. Было слышно лишь ее сопение и тихое ойканье, когда она оступалась. Она не видела, да и не могла, как из моего кармана сыплется ей под ноги бурый порошок – растертый в труху корень болотной риссы, отбивающей нюх у собак и не позволяющий прочесть следы ни следопыту, ни магу.
Местность стала понижаться, трава поредела и сменилась кустарником. Где-то рядом зажурчала вода, и вскоре мы с моей невольной спутницей оказались на берегу бурной речушки.
- Ой, да это же Логда! – невесть чему обрадовалась девушка. – Тут недалеко деревня, там мой дедушка живет. Идем! Идем скорее!
- Нет, не пойдем. В первую очередь у деда тебя и будут искать.
- Тогда куда же нам идти? – растерялась девушка.
- Куда пойти, решать тебе. Мне с тобою не по пути.
- Ты же меня спасла!
- И что? Предлагаешь и дальше нянчиться с тобой? – ворчу я.
Получилось не слишком дружелюбно, но девушку это не смутило.
- Послушай, я ведь не просила меня спасать, так уж вышло, и теперь я твоя должница. Но мне нечем тебе заплатить. Мне нельзя назад в Ориновку, и к деду нельзя. Меня ищут, и будут искать, пока не найдут. Позволь пойти с тобою… Вот увидишь, я не буду обузой! И вместе намного легче, – чуть не плача закончила девушка.
- Тебе нельзя со мной, – отворачиваюсь я, чтобы не видеть ее слез.
- Но почему?! И сними уже свой дурацкий капюшон!
Подскочив ко мне, девушка сорвала капюшон с моей головы. Ей можно было помешать, перехватить руку, но лучше пусть увидит. Испугается – сама не захочет путешествовать в компании с чудовищем.
Глаза девушки округлились, рот приоткрылся. Она попятилась, не сводя с моего лица испуганного взгляда.
- Все еще желаешь идти со мною? – усмехаюсь я.
Мои слова подействовали на нее, как пощечина. Прекратив пятиться, девушка зажмурилась, глубоко вдохнула, и, открыв глаза, посмотрела мне в лицо без всякого страха.
- Ты не чудовище, – заговорила она дрожащим голосом. – Будь ты чудовищем, ты бы меня не спасала, а убила. Нет, ты не злая, я вижу. И ты тоже прячешься. Значит, нам с тобой по пути, – улыбнулась девушка. – Я – Заряна, и отныне я твоя названная сестра. Куда бы ты ни пошла, я буду рядом и делом отплачу за свое спасение. Как зовут тебя, сестра?
Вот такого поворота трудно было ожидать. Девушка говорила искренне, мое чутье распознало бы ложь, как помогало заранее предугадать опасность, но брать ее с собой в дикие горы мне не хотелось. Не будет от нее никакой пользы, мне придется защищать не только себя, но и ее в придачу. Мне уже привычно полуголодное существование, а каково придется ей? Судя по этим изнеженным ручкам и нежно-розовому личику, девушка понятия не имеет, что такое голодать и спать на холодной земле. Нежная аристократка, чем-то прогневившая Ориновского мага, скоро поймет, что лучше ей сдаться на милость Прияну, чем в компании чудовища скитаться по ущельям Саж-Га. А если мне не удастся ее отговорить, и она каким-то чудом выдержит неделю или месяц рядом со мной, то узнает кое-что странное о своей названной сестре.
- Тебе нельзя со мной, – угрюмо повторяю я, не собираясь отвечать на вопрос Заряны. – Тебе нужно к людям, а не клясться в верности чудовищу.
- Лучше поклясться в верности чудовищу и стать твоей названной сестрой, чем вернуться к людям, – зло произнесла девушка. – Приян хотел отдать меня какому-то зверю. Хвала Зинан, мне уда…
Знакомая боль скрутила меня внезапно, бросила на землю под ноги Заряне. Глаза заволокло мутной пеленой, сознание поплыло. Пытаться бороться с начавшейся трансформацией – бесполезное занятие. Удивляться, почему она началась сейчас, когда и суток не миновало с последнего превращения, не было ни сил, ни времени. Оставалось смириться, отдаться на волю проклятия и ждать завершения трансформы.
Стискиваю зубы, сворачиваюсь клубком, готовясь к новым приступам боли, но их не последовало. Все прошло, так и не начавшись. Боль отступила, сознание прояснилось, зрение вновь стало четким.
- Что с тобой?! – послышался перепуганный голос Заряны.
- Н-ничего… Сейчас пройдет… – недоумевая, бормочу я.
Опираясь на руку Заряны, поднимаюсь, трясу головой, не понимая, что произошло, почему начавшаяся было трансформа внезапно прекратилась.
- Нам нужно убежище.
- Нам? – обрадовалась Заряна. – Ты все-таки берешь меня с собой?
- Нет. Если убежище окажется надежным, ты останешься, перезимуешь и пойдешь на юг. За зиму Приян и думать о тебе забудет.
- Не забудет, – грустно улыбнулась девушка. – И найти надежное убежище в его землях – тешиться напрасными надеждами. Его ищейки до наступления морозов обшарят всю округу вплоть до Саж-Га. Как ни крути, а придется тебе, сестренка, смириться с моим присутствием.
Вздыхаю, понимая, что девушка права, и в о же время всем нутром протестуя против ее компании. Обуза. Рот, который мне не прокормить. Дитя, которое я не брошу. Я это понимаю, но еще сопротивляюсь, борюсь. И смиряюсь.
Матери я не помню, и у меня никогда не было сестры. Только слепой наставник, не подозревающий, кого он растит.
- Идем… сестра.
Глаза девушки вспыхивают радостью, она бросается мне на шею, душит в объятиях, что-то восторженно лопоча, и я едва успеваю удержать руку, чтобы не оттолкнуть ее.

Тяжелые облака запорошили снегом. Пушистые хлопья падали, кружась, на раскисшую землю. Ветер притих, улегся. Мир побелел – первый снег спрятал убожество и грязь, нарядил стылые ветви унылого леса. Спрятал наши с Заряной следы.
Вечерело, когда мы вышли на поляну в самом сердце ельника. Как девушка и обещала, тут нашелся старый охотничий домик, принадлежащий ее деду. Чуть в стороне, под корнями старого дуба-одиночки, звенел ручей. Мне впервые за много месяцев представилась возможность переночевать под крышей, согреться у жарко пылающего очага и выспаться на настоящей кровати.
Девушка толкнула дверь – та оказалась незапертой – и вошла внутрь.
- Входи, Тлия, – позвала она. – Осторожнее, здесь темно. Сейчас найду свечку.
Зря предупреждала. В темноте я вижу не хуже кошки. Неплохая компенсация за жуткую внешность. Еще один талант, доставшийся от кого-то из родителей. Скорее всего, от отца, наставник уверял, что мать была человеческой женщиной. Хотя… Откуда ему, слепцу, это знать?
Осматриваюсь. Комнатка маленькая, из мебели только стол и пара стульев, узкая кровать у стены. Над очагом – полка с посудой. В стене напротив прорублена еще одна дверь, распахнутая настежь. Чуть прищуриваюсь, рассматривая каморку, вероятно, служащую кладовой. Полки, от пола до потолка, полупустые. Силуэт Заряны, ищущей свечу, на фоне тьмы кажется мерцающим облачком.
- Нашла! Правда, свечкой это назвать трудно. Так, огарок. Только зажечь нечем, – огорченно вздохнула девушка.
- Я зажгу.
Вытаскиваю из-под рубахи подвеску – желтый камешек, напоминающий формой язык пламени. Камень надо всего лишь согреть в ладони, и он даст искру.
- Ух, ты! – восхищенно выдохнула Заряна. – Что это такое? Можно посмотреть?
- Мамина подвеска, – неохотно отвечаю я. – Все, что мне от нее осталось.
Заряна осторожно коснулась камня.
- Ой! – отдернула девушка руку. – Она жжется, словно я коснулась настоящего пламени. Это артефакт?
- Не знаю, – пожимаю плечами.
В очаге уже была заложена растопка. Огонь занялся быстро, наполнив комнатку дрожащим светом. Вдвоем мы натаскали из поленницы у крыльца дров, чтобы на всю ночь хватило. Заряна хлопотала у котелка, отыскав в крохотной кладовке запас какой-то крупы и связку копченых крылышек силини[1]. Старые припасы спасал от мышей пучок кошачьей травы, подвешенный к двери предусмотрительным стариком. Ужин обещал быть роскошным, особенно после диеты из жухлых ягод и малосъедобных корешков.
Мне дела не нашлось. Усевшись на стул, приваливаюсь спиной к стене и рассматриваю девушку. Под тонким плащом, явно принадлежащим высокому мужчине, оказалось платье. Некогда красивая вещь выглядела плачевно: в пятнах грязи и гари, с оторванными кружевами. Один рукав надорван и открывает хрупкое плечико. На шее девушки остался свежий след от ошейника. Рабыня? Продана магу разорившимися родственниками? Тогда действительно чудо, что ей удалось сбежать, и можно не сомневаться: ее будут искать.
- Тлия, помоги натаскать воды, мыться будем, – повернулась ко мне девушка и снова нырнула в кладовку.
Послышалось пыхтение, скрип железа о дерево, что-то стукнуло и, подскакивая, с гулким стуком покатилось по полу. Бросаюсь к распахнутой двери и обнаруживаю девушку, пытающуюся в одиночку вытащить из кладовки деревянную бадью ведер на десять. Вместе мы втащили ее в комнату, установив напротив очага.
- Тут только воду всю ночь греть придется, – усмехаюсь я, разглядывая потемневшее от времени дерево.
- Не придется, – откликнулась девушка и, скрывшись в кладовке, вернулась с плоским сизым камнем в руках. – Достаточно раскалить его и бросить в воду – пока огневица[2] не остынет, вода будет теплой.
- Я знаю о свойствах огневицы. Откуда она у твоего деда, да еще и тут, в охотничьем домике?
- В молодости дед много путешествовал, бывал и в Дрангарах. Мечтал пересечь великую пустыню Хенаву и побывать в храме богини Зинан…
Темнота обрушилась на голову внезапно. Тело скрутил приступ жгучей боли. Из горла вырвался хрип. Меня били судороги, боль выворачивала суставы, дергала мышцы. Казалось, еще мгновение, и начнется трансформа. И снова все прекратилось так же внезапно, как и началось. Шум в ушах унялся, и до моего слуха донесся испуганный голосок Заряны:
- Тлия! Что с тобой? Ты меня слышишь?
- Слышу…
- Как же ты меня напугала! – воскликнула девушка, помогая мне подняться. – Опять этот странный приступ! Ты заболела?
- Я здорова, и, как и ты, не понимаю, что происходит.
Девушка помогла мне перебраться на лавку, заботливо отерла со лба испарину и принесла воды.
- Вот что, сестра, ты посиди тут, погрейся у очага. Я сама натаскаю воды, а потом помогу тебе вымыться, – встревожено заглядывая мне в лицо, сказала Заряна.
Сил хватило лишь на то, что бы кивнуть. Странная слабость разлилась по телу, сковала движения. Слабость лишала воли, делала меня беспомощней младенца. Сердце царапнули коготки страха: а вдруг со мной что-то не так? Что если мое проклятье, совершив кульбит, вышло на новый уровень, и теперь боль и предобморочное состояние станут моими постоянными спутниками. Смогу ли я дойти в таком состоянии до гор Саж-Га?!

Заряна, позабыв о своем происхождении, таскала воду, сгибаясь под тяжестью ведра, пока не наполнила бадью до середины. В очаге, медленно наливаясь малиновым жаром, грелась огневица. Девушка, раскрасневшись от непривычной работы, кочергой извлекла камень из пламени, вкатила его на железный совок и плюхнула в воду. Камень, шипя, глухо стукнул о деревянное днище. Вода мгновенно вскипела, над бадьей поднялось облако пара.
- Ванна готова, пожалуйте мыться, – дурашливо поклонилась Заряна и засмеялась. – Раздевайся и полезай в воду – будем тебя отмывать. И вещи постирать надо, от них, извини, так разит!
Девушка брезгливо сморщила маленький носик, неодобрительно разглядывая мою одежду. Я лишь усмехаюсь в ответ: не моя вина, что портные бегут от меня, сломя голову, прежде чем рассмотрят маленькие золотые слитки, высыпанные на раскройный стол.
Стянуть сапоги – минутное дело, после превращения они мне стали велики. Штаны и рубаха, грязные, пропахшие дымом и потом, изрядно износились, и, Заряна права, требуют стирки.
Поворачиваюсь и встречаюсь с восхищенным взглядом девушки.
- Тлия… Ты красавица! – выдыхает она, беззастенчиво разглядывая мою наготу.
- Я чудовище, – криво улыбаюсь я и забираюсь в бадью.
- Глупости! – отмахнулась девушка, подступаясь ко мне с пучком шассы[3] и мисочкой с мылом. – Ты красива, и телом, и душой.
- И уродина лицом, – поддакиваю я, с удовольствием погружаясь в воду.
- Тлия, это не так, – заглядывая мне в глаза, ласково произнесла Заряна. – У тебя красивое лицо, очень. И глаза – словно янтарь с берега Горячего, такие же золотистые, с искорками в глубине…
- И рога, такие же завитые, как рога горного козла, – зло перебиваю я девушку. – Хватит! Я знаю, что я урод и чудовище! И в душе моей нет никакой красоты, только боль и ненависть. Я не добрая, Заряна, не обольщайся. Ты совсем не знаешь меня, а судишь по единственному поступку. Я ведь убивала. Людей убивала! Таких, как ты!
- Неправда!
- Правда, Заряна, правда, и ты это знаешь: я убийца.
- Ты защищалась! – не сдавалась девушка.
- Это не оправдание.
- Тебя вынуждали. Ты не виновата, что родилась такой… – девушка замялась, подбирая подходящее слово.
- Жутью. Уродом. Чудовищем, – подсказываю я, саркастически усмехаясь.
- И все-таки ты красива, – чуть слышно упрямо шепнула девушка. Потянулась ко мне, коснулась тонким пальчиком носа, губ. – У тебя правильные черты лица, все портит только цвет кожи и… рога. И у тебя восхитительные волосы. Никогда не видела такого цвета – иссиня-черного, словно вороново крыло. Верно, твоя мать была южанкой, дочерью бескрайней Хенавы. А вот цвет кожи… Нет, не лица! Цвет твоей кожи – розовый жемчуг, редкий, ценимый именно за этот чудесный оттенок… Что-то случилось с твоей матерью, когда она носила тебя под сердцем. Что-то страшное. Кто-то проклял ее, иного объяснения я не нахожу. И если найти способ снять проклятье…
- Заряна, остановись, – глухо прошу я. – Не вселяй в меня ложных надежд, это жестоко.
- Прости, – пристыжено прошептала Заряна. – Прости, сестра. Давай помогу тебе вымыться, а потом подумаем, как тебе помочь.
Мне остается лишь обреченно вздохнуть: похоже, маленькая аристократка задалась целью во что бы то ни стало снять с меня проклятье и вернуть чудовищу человеческий облик. Глупая, наивная девочка…
Закрыв глаза, отдаюсь ее рукам. Она больше не щебечет, не пытается занять меня разговором, и я погружаюсь в свои мысли. Надо решить, что делать дальше.



*1. силинь – птица размером с куропатку, названа так за свое пение «Силинь-силинь!»
*2. огневица – камень из жарких пещер Дрангар, способный быстро накаляться и отдавать накопленное тепло воде
*3. шасса – местный аналог мочалки