Отрывок из книги Сказки Гениев

Рассказ пятнадцатый.
Друг Мишка и Ветер Петька.

Всем безвременно ушедшим и выжившим в «горячих точках» посвящается.

     Иногда жалею я, что у меня нет ног, и не могу пройтись я по земле, как ты например, или хотя бы, как вон та собака, не могу ощутить ту исконную  твердыню по которой ходили, и на которой страдали, и на которой счастливы были величайшие из воплощенных. Иногда я люблю сравнивать себя с существами разными, у которых тоже нету ног, но ни одно из них почему-то не подходит к моему сравнению, сам даже не знаю почему, не подходит и всё тут. Но однажды, когда я ненадолго забыл о своей неполноценности, и резво, и весело носился над Питерской брущаткой и под пешеходными мостами над Невой, я краем уха и совсем случайно услышал обрывки мелодии, как мне показалось очень грустной, но правдивой и душевной песни. Я решил вернуться и подлететь поближе к тому месту, откуда звучала мелодия. И я вернулся, подлетел. На тротуаре, прислонившись к гранитным перилам, разделяющих пополам воду и город, спинкой своей инвалидной коляски, сидел и играл на дешевой Львовской гитаре ещё советских времён, воин Афганец. Его обступили со всех сторон человек десять, и слушали правдивую историю о войне,  дружбе, любви и смерти, и о том, что ещё хуже смерти. Но кроме тех десяти человек, кто слушал песню, были ещё трое господ, которые дополняли эту компанию: это я, естественно, Нева и Питер. Песня Афганца разрывала всем сердца, и нам в этом положении троим было легче всех, ведь мы могли свободно и без страха, что кто-то это заметит, поплакать, а если и заметят, то не поймут, что это плачем мы. Первой не сдержала слёз Нева, а вслед за ней и мы с Питером разрыдались, как малые дети. Кто-то из присутствующих открыл свой зонтик и накрыл им Афганца, что б брызги Невы, поднятые порывом Ветра и мелкий дождь, не намочили, светлую, седую голову, и старую, никому, кроме одного, не нужную гитару. Песня утихла, и все слушатели начали потихоньку расходиться, бросая в синий берет, кто десятку, кто сотню, кто доллар, кто сто долларов. Все разошлись, Афганец быстро зачехлил в самосшитый с брезентовой ткани чехол свою «старушку», так он ласково называл свою гитару, держась крепко правой рукой за поручень коляски, левой, с виртуозной сноровкой, делая почти гимнастический наклон, он поднял свой армейский, десантский берет с гонораром за выступление, и не спеша, крутя колёса ритмично руками, начал срываться с места по направлению домой. И меня вдруг осенило: вот наконец-то я нашел, я встретил того, с кем не стыдно, даже престижно себя сравнивать. Пускай у меня нет ног с рождения, а у него с
30
войны, но всё равно наше сходство, по крайней мере, для меня, поразительно.  Что-то было ещё в этом человеке, что нравилось мне и по мужски импонировало, но что конкретно, это в принципе не так и важно. Афганец всё дальше удалялся от своей импровизированной концертной площадки, а я почти, как малолетний городской хулиган летел за ним, летел вокруг него, и невзначай по-дружески подпихивал в спинку коляску, такого близкого почему-то мне по духу человека. Я летал вокруг него и мне было приятно, что ни он и никто этого не замечает, что я здесь, я рядом и я встретил такого, как я. Мы подлетели и подъехали к тридцать третьему дому на Невском проспекте, и находясь уже у самой двери подъезда, мой друг уже хотел было толкнуть рукой дверь, как сильный сквозняк опередил его и тяжелая дверь со скрипом таким ужасным, что от него мёртвые могут подняться, открылась, как бы приглашая его проехать во внутрь.
     - Спасибо! – С улыбкой сказал Афганец, и с силой крутанул колёса и в мгновение оказался внутри подъезда, и поближе к перилам.
     Он ухватился крепко обеими руками за край перил и, сокращая мышцы бицепсов, оказался сидящим на второй ступеньке лестницы, а затем подтянул коляску к себе, и сложил её, сделав её компактной и вдвое меньшей в размерах. В подъезде лифт не работал, и моему другу пришлось своим любимым армейским ремнём коляску пристёгивать к своей спине, чехол с гитарой за ручку чехла зажимать зубами и не спеша, но зато уверенно, подыматься со всем этим багажом на второй этаж, одной рукой хватаясь за поручни литых чугунных перил, а другой отталкиваться от затоптанных мраморных ступенек. Я по  возможности в виде сквозняка носился по подъезду, и по воле наблюдал за этим зрелищем. Скажу тебе честно, я им восхищаюсь, он настоящий мужик, сильный, волевой. Когда он был уже у двери своей квартиры, то на его лбу я, даже пристально присмотревшись, не заметил ни одной капельки пота. Ты подумаешь:
     - Неправда!  Такого не может быть!
     А вот и правда, эту процедуру он проделывает каждый почти день, на протяжении почти двадцати лет и это для него своеобразная зарядка, поддерживающая его тело в физической форме. Он опять взгромоздился на коляску и заехал в свою большую, пустую, оставленную ему в наследство умершими родителями квартиру, а я по-воровски, скрытно, прошмыгнул вслед за ним. Пока мой друг мылся, а затем готовил себе ужин, я блуждал по полках его огромной библиотеки и заодно прочитал парочку томов Шекспира, а когда Афганец оказался за кухонным столом, я решил присесть напротив него. Картошка испускала пар с ароматом перца и лаврового листа, а строгий запах водки вносил  дисциплину, в эту считай творческую атмосферу. Мой  друг налил в два гранённых стакана водки, и на тот, что возле меня положил ещё и кусок хлеба. Какой всё-таки у меня  заботливый друг появился. Он взял стакан, чокнулся об мой стакан и начал медленно, но без отрыва его пить, я же не дурак в конце то концов, и я понял, что мне тоже надо так сделать, и  я сделал, и закусил кусочком хлеба. Когда мой друг положил свой стакан на стол, он заметил, что второй стакан тоже абсолютно пустой, и кусочек хлеба стал вдвое меньше, но он на это отреагировал, как в порядке вещей, и смотря в мою сторону, как будто в чьи-то глаза, по-дружески спросил:
     - Ну что, братишка, повторить?
     И не дожидаясь от  меня ответа опять налил себе и мне по полному. Мы опять чокнулись и выпили, он закусывал картошкой, а я  оставшимся кусочком черного хлеба.
     - Ты знаешь, Петька, - сказал мой друг, и я понял, что меня теперь зовут Петька, - я всегда знал, что ты где-то рядом, я знал, что ты до сих пор со мной, что ты и на том свете не забудешь своего друга Мишку.
     Мишка налил по третей…
     Я помог незаметно Мишке, так что б он не заметил, что ему кто-то помогает, взобраться на его ещё дедовский диван, на котором ещё его дед пересыпал блокадные ночи. Мишка уснул, а я, Петька, ведь я теперь Петька, тихонько летал возле него и отгонял, сначала назойливых мух, а затем, когда стемнело, комаров. Ну, ты, скажи мне? Можешь ли ты представить, что б твоего лучшего друга во время сна беспокоили комары и мухи? Вот видишь, и я не могу, хоть я и не лучше тебя, но тоже не могу.
    
31
     Ночь своей однородной, тусклой массой заполнила комнату Мишки, Мишке снился сегодня первый раз, после демобилизации, вполне нормальный и среднестатистический, и даже рядовой сон, и в этом сне был семилетний Мишка, его папа, река, удочки, огромный трехкилограммовый зеркальный карп и я, Петька, лёгкий ветерок, сбивающий всех с толку: толи клюёт, толи ветер колыхает поплавком. Что-то сегодня Мишка разоспался, я не привык, что б так долго спали, и я сквозняком пару раз невзначай грохнул дверью спальни, и этого было достаточно, чтоб мой друг окончательно проснулся. И когда он так окончательно проснулся, он в тот момент понял, что теперь он не один, я помог ему слезть с кровати, и чуть поближе к нему подкатил его коляску.
     - А, это ты Петька? – Спросил меня друг Мишка, и я громко хлопнул форточкой, и это означало:
     - Да, братуха, это я, твой друг Петька!
     Мишка сегодня опять на том же месте давал свой концерт, но слушателей сегодня собралось намного больше, чем в последний раз, ведь я мелодию моего друга разносил намного дальше обычного, и все кто её слышал, шли к Мишке, чтоб увидеть и услышать песню эту в оригинальном и живом исполнении. Мишка сегодня был счастлив, как никогда, он был наполнен славой и счастьем, ведь сегодня, хоть один очередной слушатель услышал истинную правду, о войне, о смерти и о настоящей мужской дружбе…
      Мишка сегодня прилично заработал и часть своего гонорара по дороге домой оставил в доме малютки, а на остальные деньги купил водку, сардину в томатном соусе, пол буханки хлеба, пачку «Явы» и пачку чая «Номер тридцать шесть». Мишка сегодня был рад, счастлив, как никогда, и наш путь к его дому так же был, как никогда быстрым. Пока Мишка мылся, я по быстрому открыл консерву, разлил водку, и сварил такую любимую моим другом картошку в мундирах. Мишка въехал на кухню.
     - Да, Петька, ну ты и можешь. – Сказал мой друг, предварительно посмотрев на кухонный стол.
     Стол был шикарный.
     - Ну что, братишка, за нас и за тех, кто был с нами, но их нет.
     Мы чекнулись, и не закусывая, чекнулись по второму разу сразу, ведь это по мужски, по Питерски, по Русски. Мишка закусывал картошечкой, а я сардиной в томатном соусе, скажу честно, какая всё-таки вкусная вещь, эта ваша сардина в томатном соусе. Мой друг сытый и довольный опять уснул. Сегодня ему снились поля его детства, и реки, и моря…                Я всегда задаю себе вопрос:
     - Почему моему другу Мишке не снится война, наверное потому, что этот калека выше тех, что сидели в Кремле, мой друг выше этих барыг-бюрократов, которые посылали на смерть ради собственных амбиций восемнадцатилетних мальчишек. Мой друг Мишка – настоящий мужчина, и чтоб не его неполноценность, он наверняка мог бы сейчас быть или военным, или в охранной структуре мог бы работать, или на крайний случай был бы честным милиционером и ловил бы бандитов, и не брал бы взяток, и жил бы от зарплаты до зарплаты. Эх, Мишка!..
     Проснулся утром мой друг Мишка, потянулся, одел свои тапочки и вяло, полусонно почовгал по направлению к кухне, зажег огонь, поставил чайник…
     - О..! О… о…о… Боже, что это, откуда это?
     Он с непривычки, и от шока упал на пол кухни, и неистово, с особой силой, и истерикой начал ощупывать свои новые ноги.
     - О Боже, что со мной, я сошел с ума, я чувствую боль в ногах, мои ноги, они есть!..
     Мишка после своего триумфального концерта пришел домой, и как обычно налил себе и Петьке по стакану горькой. Выпил Мишка залпом, но Петькин стакан остался нетронутым…
     Видели Мишкины ноги, как горько плакал и страдал их друг. И я не жалею, что я вымолил и выпросил у Владык «ноги», вместо привилегии летать, ведь я так давно мечтал

32
о ногах, а Мишка о ногах даже и не мечтал, ведь как можно нормальному человеку о таком мечтать.
     - Но ты, друг мой, знай, что пока я жив, и пока в мире ничего не придумано вкуснее, чем сардина в томатном соусе, я приду к любому на помощь, лишь только моё ветреное сердце услышит чью-то боль или душевную наполненную грустью, любовью и дружбой настоящую живую песню, под гитару, и под слёзы Невы, вздох Ветра и дождь Питера.